День был обычным. Как тысячи предшествующих ему дней. Знакомые звуки проникали в уши привычной, многократно повторяемой мелодией. Слабое жужжание электронной аппаратуры. Легкий шелест кондиционера, чье дыхание осторожно касалось лица и тут же пугливо исчезало. Еле различимое, периодически замолкающее, журчание растворов. Ему даже казалось, он слышит лопанье водяных пузырьков.
Он был неподвижен, словно вмурован в скалу. Словно его тело было частью скалы или не существовало вообще. Но это состояние не смущало. Он чувствовал себя невесомым. Он был как сгусток нейронов, удерживаемых вместе благодаря чудесному магнитному полю.
Это позволяло свободно мыслить, вспоминать, фантазировать. В любое время дня и ночи. Он различал время суток по интенсивности света, проникающего сквозь веки. Он бодрствовал и спал, но и то и другое занятие мало чем отличались, поскольку он всегда видел образы. Яркие, мрачные, страшные, добрые. Реальные и воображаемые. Причудливо, как в калейдоскопе, сконструированные подсознанием, живущие собственной жизнью, где он мог быть только зрителем. И аутентичные, копирующие действительность. Но в любом случае, когда он мыслил сам, воображение рано или поздно, как чайка с утеса, срывалось с места и уносилось вдаль по непредсказуемому, но всегда захватывающему маршруту.
Но, куда бы ни летела его мысль, он четко представлял свое местонахождение. Знал с точностью до сантиметра размеры помещения, где находился. Знал всех людей, которые его окружали, и безошибочно определял их появление не только по голосу, но уже по шороху одежды, скрипу обуви. Или, например, по шарканью тряпки, после которого к носу поднимался то слабый, то более густой дезинфицирующий запах.
Он знал, что раньше была другая жизнь, что его существование круто изменилось в один момент. Тот самый, когда он увидел летящий на него автобус. А потом наступила темнота, в которую он провалился как в обморок. Оглушенный как после взрыва, но без всякой боли. Это было как сон, который не хотел прекращаться. Но... что делать. Он примирился.
Бесконечные и многочисленные вереницы мыслей двигались через мозг как пулеметные ленты, под разными углами, с разной скоростью. Он узнавал многие из них, неоднократно обдуманные, но вновь готовые пройти через сознание. Он относился к ним беззлобно и даже добродушно – как к обязательным элементам, которые поддерживали его существование, принося с собой крупицы нужной энергии и полезных эмоций. Но были и новенькие образы, пропорция которых колебалась в течение дня и на протяжении дней, но существенно не менялась. Два-три новых образа на сто. Благодаря этому его жизнь оставалась интересной.
***
Раздался тонкий короткий писк, и загудел компрессор. Вероятно, началось кормление. Конечно же, оно велось строго по часам и с соблюдением его индивидуальных физиологических ритмов. Он мог лишь логически предполагать, что это кормление, потому что не помнил, что такое чувство голода. У него ничего не болело, он пребывал в состоянии покоя, из которого его невозможно было вывести. Он сотни раз пытался сделать это сам – напрячь мускулы, пошевелиться. Но это было пустой затеей, он был отключен от своего тела и даже не знал, существует ли оно вообще.
Сколько он себя помнил, в детстве и юности, он не любил уставать физически. Ему было жалко изнурять свой организм, заставлять его работать на повышенных оборотах. За исключением случаев, когда он был одержим какой-то целью. В остальном же любое напряжение сил очень скоро делалось изматывающим, воспринималось как тупая жестокость обстоятельств.
Сейчас, казалось бы, он достиг идеала. Ничто не обременяло его. Он был свободен ничего не делать, не заниматься каторжной поденщиной. Он мог думать, создавать образы, окунаться в ощущения, извлекать уроки из мысленно пережитого, укрепляться духовно. Никто ему не мешал, а что до достигнутого прогресса, то ему незачем и не перед кем было отчитываться.
И все-таки он грустил по реальному миру. По близким, которые окружали его теплом. Он хотел бы выразить им свою признательность, если бы мог.
***
Из внешнего мира донеслись голоса. Их было несколько. Разговор, как в большинстве случаев, шел о нем. Он с любопытством прислушался.
- Вы уверены, что он ничего не чувствует? – спросил молодой женский голос.
- Физически совершенно ничего, - ответил твердый мужской голос.
- А что, нет средств, которые позволили бы убедиться в этом наверняка? - раздался второй, немного нервный, мужской голос.
- Мы наблюдаем его на протяжении шести лет, - сказал первый мужской голос терпеливо. – Он не реагирует ни на свет, ни на запахи, ни на любой другой раздражитель. Его органы чувств не функционируют. Мы делали все возможное, чтобы доказать обратное. И не только, чтобы доказать это, но и создать условия для сохранения жизнеспособности. В том числе, еженедельные процедуры массажа для поддержания тонуса в мышцах на тот случай, если он все-таки очнется. Но все, к сожалению, оказалось напрасно. Поверьте мне как врачу - все научно оправданные способы возвращения его к жизни исчерпаны. И не только мне, но и специальной комиссии, которая подготовила двухсотстраничный доклад, а также заключению экспертов с мировым именем, к услугам которых мы прибегали. Это очень тяжелый случай.
- Значит, надежды нет? – произнес третий, хрипловатый, мужской голос. – Он не проснется?
- Это не сон, - категорично сказал первый мужской голос. – Это состояние глубокой комы, выйти или вывести из которой невозможно. Его мозг поражен необратимо.
- Есть ли шанс, хотя бы один из миллиона, из ста миллионов? - спросил третий голос. – Ведь бывают же чудеса.
- Ваше право верить в чудеса. И вам решать, - сказал первый мужской голос. – Позвольте мне вас оставить на минуту.
Шорох его халата и звук шагов растаяли вдали.
- Папа, ты же знаешь, что Алику не поможешь. Мы, в первую очередь, мама и ты, сделали все, что в наших силах, - сказал женский голос.- Алика нет с нами, нет уже шесть лет, и с этим надо смириться. Вы с мамой должны поберечь свое сердце. Оно нужно мне, нужно вашей внучке. А самое главное, надо перестать мучить Алика, прекратить его страдания. Поверь, он одобрил бы наши действия. Каждое живое существо имеет право на покой, и мы должны отпустить его, дать ему уйти.
- Как ваш зять, я полностью согласен с мнением мой жены, - сказал второй мужской голос.
«Постойте, постойте!», - мысленно закричал Алик, - «Что это вы задумали?!».
Но его никто не услышал.
- Мой брат, если бы он мог нас слышать, нас бы понял и поблагодарил, - сказал женский голос.
- А ты уверена, что он нас не слышит? - возразил третий голос.
- Папочка, не ввергай себя снова в это состояние, - взмолился женский голос.- Ты разрушаешь себя этими беспочвенными сомнениями. Подумай о маме!
- Да, конечно, ты права, - виновато согласился третий мужской голос.
Вновь знакомые шаги.
- Вы готовы? - спросил первый мужской голос. – Если же вам опять требуется время на раздумье, то не торопитесь. Не беспокойтесь, мы поймем. Решение в ваших и только ваших руках.
Непродолжительное молчание.
- Мы готовы, - сказал голос отца.
- Тогда подпишите вот здесь, - отозвался первый голос.
- Расскажите, как это произойдет, - потребовал отец.
- Жизнедеятельность организма поддерживают несколько систем. Основные – это кардиостимулятор и аппарат искусственного дыхания. Как только будет отключена одна из них, организм перестанет работать, - объяснил первый голос.
- Отключение какого из аппаратов будет безболезненным? - спросил отец.- И не повторяйте, что любого. Мне нужен конкретный ответ.
Первый голос смущенно откашлялся.
- В таких случаях мы обычно отключаем кардиостимулятор.
- А у него не будет ощущения нехватки воздуха, удушья? – спросила сестра.- Ведь кровь, которую перекачивает сердце, переносит кислород.
- Даже если бы он что-то чувствовал, то испытал бы лишь ощущение погружения в сон, - сказал первый голос.
Шуршание стержня авторучки по бумаге.
- Хорошо, приступайте, - сказал отец и добавил чуть слышно. – Прости, сын.
- Папа, не рви себе душу, - сказала сестра.- Он давно ничего не чувствует. От него осталась только оболочка.
***
Острые ледяные иглы ужаса устремились на него со всех сторон. «Остановитесь!», - беззвучно закричал Алик. Голосовые связки были готовы лопнуть от напряжения. Он издал еще один вопль и вместе с эхом от него стал падать в черную бездну.
- Смотрите, - сказала сестра. – У него дрогнуло веко.
- Тебе показалось, - возразил ее муж.
- Я тоже вижу, - воскликнул отец. – Вот, еще один раз! Стойте, не трогайте эту чертову кнопку!!!
- Он открывает глаза, - запинаясь от волнения, сказал зять.
Сквозь мутную пелену, как через стекло во время дождя, проступили три человеческие фигуры. Алик узнал отца с помятым добрым лицом и густой щеткой поседевших усов. Сестра располнела, но приобрела цветущий вид зрелой женщины. Она держала под локоть высокого статного мужчину с аккуратной квадратной бородкой. «Муж», - догадался Алик. Где-то он видел этого парня. Вспомнил! Димка, одноклассник! Что ж, неплохая пара.
Все в белых халатах. Кто-то осторожно взял его за руку, положил большой палец на пульс. Он скосил глаза. Стариковское лицо с бисеринками пота на щеках. Кустистые брови под белой шапочкой. Доктор.
Он шевельнул губами, хотел сказать что-то ободряющее, но не нашел слов. Расплылся в улыбке.
- Улыбается, - подтвердила сестра.
- С возвращением на Землю, - сказал отец.
- Мама не поверит, когда мы ей расскажем, - произнесла сестра.
- Поверит, - возразил отец. – Ведь она дольше всех надеялась.
- Хорошо, что я вас слышал. Иначе бы не проснулся, - произнес он медленно. Говорить доставляло наслаждение.
- Уникальное совпадение, - пробормотал доктор.- Ведь еще миг и… Впрочем, в медицинской практике такое случается. Недаром мы вели эту дискуссию. Она стимулировала его сознание. Сигнал из мозга под мощным эмоциональным воздействием достиг нервных окончаний и фактически оживил его.
- Когда я смогу забрать сына домой? – спросил отец.
- Пока об этом не может быть и речи, - воскликнул доктор. – Необходимо провести полное обследование. Ведь мы не представляем себе ни его объективного состояния, ни насколько оно стабильно. Не говоря уж о степени автономности.
- Столько ждали, потерпим еще немного, - понимающе кивнул отец.
Началась радостная и деловитая суета. Ему измерили температуру и давление, осмотрели глазные яблоки, прослушали дыхание. На тумбочке в изголовье появились цветы. Врач, сияя так, словно его наградили орденом, отдавал негромкие распоряжения. Заходили медсестры, колдовали с капельницей, манипулировали с кардиограммой, возили металлические тележки со звенящими склянками. Украдкой заглядывали возбужденные исхудалые типы в больничных халатах – постояльцы соседних палат. И были поцелуи и слезы родных. От душистой смеси помады сестры, одеколона зятя и табака отца приятно кружилась голова.
- Отдыхай, набирайся сил, - сказал отец. - Вечером приедем вместе с мамой.
Родственники вышли гуськом, толкаясь и поочередно махая ему на прощание.
Постепенно удалились и остальные.
Последним ушел врач, ласково наказав:
- Вздремните немного. Это будет полезно после стольких волнений.
Но он не хотел и боялся спать. Даже закрыть глаза было страшно. Он и так провел в коме шесть лет и, наверное, выспался на всю оставшуюся. Его распирало от энергии, хотелось вскочить с места и прыгать, двигаться, бежать. В мышцах появился неуемный зуд. Каждая секунда, проведенная в лежачем положении, казалась преступно непростительной тратой времени.
Тем не менее, он погрузился в легкое забытье, потому что когда очнулся, то прозрачных трубок в носу больше не было. Свернутые аккуратным колечком, они висели на вентиле кислородного баллона. Электрические провода, которые до этого опутывали его тело, изрядно поредели. На груди оставалась только пара черных присосок, пластмассовые жилки от которых вели к металлическому ящику с серым экраном, на котором ритмично дергалась зеленая слюнка сигнала.
***
Яркий дневной свет продолжал наполнять палату. До вечера далеко. Ожидание будет сплошной мукой, да и зачем ждать, когда он сам в состоянии действовать! Он хотел вернуться домой. Он никогда не любил, когда его принуждали к чему-либо, и ничто не могло остановить его, когда он чувствовал свою правоту. Он уйдет сам, и это не повлечет никаких фатальных последствий. По-крайней мере, его поймут. Большая правда за ним. Он имеет право поторопить события, если это никому не навредит.
Он сел на кровати, отлепил присоски. Голова кружилась, по телу разливалась предательская слабость. Он подождал, пока она исчезла. Надо быть очень осторожным, не делать резких движений! В первую очередь, это важно для сердца. Сердце – нежная штука. Представь, что несешь блюдце с водой, и ни капли не должен пролить. Вот именно так и ходи, плавно и размеренно. Ровно дыша.
Он переместился к стенному шкафу. Внутри был спортивный костюм и кроссовки. Не раздумывая, чьи это вещи, он натянул их на себя.
Неверно ступая, выглянул из палаты. Коридор был пуст. Держась за стену, дошел до поворота на лестничную клетку. Здесь же был пост дежурной медсестры – деревянный редут с телефоном и компьютером. Но на месте шустрой бдительной девчонки сидела мерно посапывающая во сне старушка-уборщица. Подождав пока минует очередной приступ головокружения, он скользнул мимо, на лестницу. Спустился в холл первого этажа. Силы постепенно возвращались, и он, напустив на лицо каменное отсутствующее выражение, смешался с толпой, которая незамеченным выплеснула его на улицу.
Его могли хватиться в любой момент и начать погоню. Он пошел прочь от многоэтажного здания больницы, каждое окно которой напоминало неусыпное око радара. Свернул за угол, заметил нос автобуса, причаливающего к остановке. Номер маршрута был знакомым. Автобусы с такими номерами шли в его квартал. Вот только форма автобуса была иной. Словно кто-то натянул металлическую шкуру западного дизайна на угловатую отечественную форму.
Он поднялся в салон с передней площадки, стараясь не встречаться взглядом с водителем. Пусть думает, что хочет! Денег на билет не было, но он был уверен, что c проверкой к нему не подойдут.
***
Он сошел напротив дома. Все вокруг выглядело несколько иначе, чем он помнил. Поменьше стало зелени, побольше асфальта. В облупленной телефонной будке на остановке висел новый серебристый аппарат. На площади перед любимым кинотеатром вырос бронзовый памятник какому-то герою. Но сквозь камуфляж времени, накинутый на знакомый ландшафт, проступали безошибочно родные приметы. Запылившийся пень напоминал о корявой груше, на которую он лазил в детстве. Торчащая из земли железная скоба была следом скамейки, на которой он впервые обнимался с девчонкой. Не стерлась и черная надпись на стене, где две первоклассницы, давно вышедшие замуж и разъехавшиеся по разным городам, объявляли о своей вечной дружбе.
В подъезде дома пахло недавним ремонтом. Но из как всегда не запертого почтового ящика привычно торчала трубка свежих газет.
Он сунул их подмышку и, стараясь не сбивать дыхание, медленно поднялся на свой этаж. Здоровье нужно было беречь. А риск он взял на себя немалый.
Он толкнул дверь в квартиру и прошел длинный узкий коридор, который вел к залу и спальням. Из зала доносился возбужденный гомон, как бывало всегда, когда семья собиралась в полном составе. Он распахнул дверь в зал, предвкушая эффект, который произведет его появление, и увидел за длинным празднично накрытым столом мать, отца, сестру с мужем и их маленькую нарядно одетую дочку. Все повернулись к нему, и их лица, в том числе лицо девочки, озарились счастливыми улыбками.
- Вот и я, - сказал он, шагнув им навстречу.
Радость захлестнула сердце.
Внезапно пол под ним качнулся и вздыбился. Падая, он раскинул руки, чтобы уцепиться за дверной косяк. Но квартира и все, кто был в ней, исчезли. Мозг ослепила яркая как солнце вспышка. Затем свет померк, и он, как был с раскинутыми руками, стремглав полетел в бездну…
Откуда-то сверху донеслись слова:
- Система отключена, - отчеканил первый мужской голос.
Мрак стал полным.
- Он еще с нами? – спросил отец.
- Нет, - ответил голос. – Видите эту сплошную линию на осциллографе?
- Мысленно он всегда будет с нами, - сказала сестра.
Больше он ничего не услышал.
Но ощутил необыкновенную легкость...
2003 г.