- Когда расскажешь маме? – спросила меня Мелисса, болтая ногами над ленивой улицей. Только она умеет так бесстрашно и бесстыдно свешиваться с карниза.
- Зачем? – я бросила окурок в скучную геометрию заоконья: прямоугольники домов, круги тополей, отрезки антенн..., – само рассосётся.
Губы сестры замерли, не достигнув улыбки. Серые глаза, отражая солнце, стали янтарными: Мелисса схожа с Джокондой.
- Я видела чудеса, но твоё позорное отчисление не исправить. Признайся, что выгнали из института! Легче станет, – советует она.
Бутерброды с сыром резиновые, нудные, совсем как мои каникулы. Зной заглушил звуки города: бойкую трель зяблика, мобильное бренчание, радио-хиты в машинах. В свежем асфальте вязнет обувь. Дворняги, лениво щурясь, пылятся в жухлых клумбах. Август, полдень.
К скучному запаху бензина и тягучего сыра добавился горький химический вкус: крашу ногти, привычно смешав лаки.
- Даже здесь придумываешь! – возмутилась сестра, – зачем смешивать оранжевый с зелёным? Отдельно каждый из них намного лучше. Самой-то нравится это болото на ногтях?
Вытянув руки, гляжу с сомнением на бурый маникюр. А ведь какие яркие цвета смешала!
- Любая правда красивее неправды, – заявляет Мелисса.
- Неправда, – гармонично возражаю, – как-то я смешала синий с малиновым, получился космический сиреневый цвет, сказочной красоты!
Мелисса вздохнула и обратилась куда-то вдаль, к громоздкому пейзажу:
- В том-то и дело, что сказочный и космический. Фантазия – это красивая ложь. Обманчивая красота не раз губила людей.
- Сама ты – фантазия, – обиделась я.
Мелисса говорит тихо и совсем в другую сторону, но внятно, словно мне в уши:
Мы плыли из Кейптауна до атлантических архипелагов. На том краю Земли кажется, что я подвешена за ноги, поэтому стараюсь чаще смотреть в небо. Ночью оно прояснилось настолько, что я увидела два, а потом даже три Южных Креста! Плыть предстояло неделю – острова находятся дальше всех материков, и жители никогда не слышали о наших краях.
Джулиан был в рыбацких сапогах, одет по-морскому.
- Крест с пятью звёздами верный, а эти два – ложные, – сказал он.
- Вот тот? – удивилась я, – самый тусклый?
Мой собеседник не походил на коренастых матросов и был инопланетного типа, с длинными серебряными волосами. Под звёздным светом его не наша красота почти светилась.
- Правда не всегда приятна, – сказал этот необычный человек, – самый сияющий крест сбил с пути не один корабль. Люди доверились ложному величию, но в бескрайнем море не нашли тропических стран с райским оттенком. Вместо мечты красивый крест привёл их к гибели.
Дую на ногти, закрепляя маникюр. Потягиваюсь. Сестра, давая советы, часто переходит на байки.
- Блин, в магазин же ещё…, – зевая, вдруг вспомнила я.
Искря перламутровыми бутылками, манит ликёро-водочный отдел. А продовольственный, с его сиреневыми колбасами и бабкиной хлебо-картошкой – нет. «А что?», – подмигнула я, – «поводов хватает». Мелисса, поджав губы, вышла наружу.
Наспех пара глотков – прямо из горла. Портвейн, несмотря на жару, пошёл легко. Наглый подворотный сквозняк задрал юбку, насмешив прохожих. Мне тоже весело. Несколько глотков под аркой и перекур. А иду я, конечно, не домой.
В кружевной древесной тени грустит широкая фигура. С улыбкой подхожу, достав сигарету. Незнакомец, толстый, большеротый галантно делится со мной огнём. Двигается, освобождая место на скамейке. Зовут Женей. В наших краях случайно. Интернет-знакомство, роковая красавица с Урала, приятный вечер, шампанское, клофелин… Утро в подъезде – ни денег, ни телефона.
- Теперь добираюсь до Москвы железными собаками, – плачевно оквадратил рот губошлёп. Спохватившись, Евгений начал косноязыкие оправдания, что пивом его угостили.
- А в милицию звонить не надо! Не поймут, – добавил он, несмотря на мои молчаливые кивки.
- Маме скажут, а она у меня воцерковлённая. Заплачет, – зачем-то поделился он. А я заметила, что у него волосы с проседью. «Немолодой, а плачет. А поведение-то какое… Несерьёзное!» – подумала я удивлённо.
Подчернённое тучное облако накрыло солнце. Раскудахтались, снижаясь, чайки. Портвешок стучал по мозгам, а пиво, наоборот, нежно стелило глаза. Мир подобрел и взбодрился. Жара спа;ла.
- Пойдём, отправим тебя в Москву? – предложила я. Толстяк, пряча глаза, скромно вздохнул. Встаём.
Ветер, метущий перрон, носился с мусором как игривый котёнок с рваными бусами. Дружно перекатываясь и звеня, мчались за вагонами пустые бутылки. Вперёд любого состава до Москвы доедут!
Толчёмся, мешая пассажирам.
- В милицию вас надо сдать, – строго сказала кондукторша.
- Что встали? Пройти дайте, – возмущались отъезжающие и провожающие. Третий поезд на Москву и третий отказ. Не любят люди безбилетников.
- Давай кондуктору заплатим, и его довезут, – советует Мелисса.
- А давайте мы денежки заплатим? – спрашиваю.
Грозовые чернила залили горизонт до средневековой мглы. Ещё не тронутые участки неба по-итальянски живописны. Сбрасываю настойчиво дрожащий телефон. Мама. Некрасиво, конечно, но сейчас не до неё. Спасаем человека.
Впустив последнего пассажира, кондукторша быстро кивнула:
- Две с половиной.
Нервно оглядываясь, женщина кинула окурок на рельсы. Женя тоже докурил и благодарно взял мои деньги:
- Сразу верну!
Небо многоцветное в рыжих тонах как репродукция с неправильной палитрой. Зелёные тучи и пугали, и манили. А этот новый нелепый знакомый совсем не подходил запредельному настроению.
- Обязательно верни, – сказала я, трезвея, – мне деньги нужны. Записывай телефон.
- Я в тебя уже влюбился, заяц, – ответил, дрожа, этот толстый мужчина.
- Вот как деньгам обрадовался, – заметила Мелисса, – задрожал даже.
- Постой, – крикнула я чернеющему вагонному входу, – запиши телефон!
В ответ поезд суетливо дёрнулся, но, одумавшись, остановился, и начал набор скорости уже с королевской вальяжностью.
- Ты плачешь, что отдала все деньги или потому что в дурочках осталась? – спросила сестра.
Уставшие и разбитые, мы машинально брели вперёд, к молниям, золотящим мрачный горизонт. Вот и вокзал за плечами. Кругом скучали пустыри да железные ветви дорог, блестевшие первыми каплями.
- Этот Женя сейчас бесплатно уехал в Москву. Счастливый до дрожи, – напомнила сестра, – а ты – несчастлива. Завидуешь?
- Нет, конечно, – ответила я, – чему завидовать? Старый, толстый, некрасивый, а ещё, похоже, нищий.
- Он непорядочный, – Мелисса назидательно подняла вверх палец, – Вот мой знакомый, Джулиан Ассанж, он совсем несчастлив, несвободен, но я ему завидую! Он, в отличие от твоего Жени, не обманывает, а борется с обманщиками. Ненавидит ложь!
- Достала уже! Хвастаешься какими-то людьми, непонятными островами… А сама нигде не была! Только сказки придумывать и можешь, – ответила я, – хотела – давно бы уехала к своему Ассанжу.
- Его так просто не увидеть, – Мелисса отвела заблестевшие глаза, – он за рубежом, не доехать, не доплыть.
- Почему? – съязвила я, – мы же на железной дороге.
Пути зеркально блестели, растворяясь в серой траве. Посреди поля мрачнел товарный состав.
- Как доберёмся до Лондона? – спросила сестра, – билетов нет, а деньги, сама понимаешь, куда подевались.
- Ну, рублей триста ещё осталось, – успокоила я, – покушаем, потом прицепимся к товарному вагону. Доедем.
Среди унылых веток ивы приютился розовый магазин. Мы робко попросили у продавщицы подозрительно дешёвый коньяк. А сосчитав сдачу, уверенно взяли и лимон – «покушать».
- Какой же ветер всемогущий! – заметила Мелисса, – жару превратил в холод, солнце – в тучи, даже поезд с места сдвинул.
Её волосы антично змеились, тогда, как мои распались на неудобные сосульки и больно лезли в глаза. Мощный гром окатил нас неземным шумом. От внезапности я даже обронила лимон. Следом раздался ещё один гром, более звучный, но менее раскатистый. Это двинулся одинокий состав. Но проехав метр, он тут же встал с резким скрипом.
Допиваем, сидя на рельсах. По нам хлещет, но это же весело? Дождь – летний. Редкость.
- Обычно дождь осенний или зимний, с льдинками – я чаще под такой попадаю, – заметила я.
- Я, вообще, лето никогда до конца не чувствую, как будто оно не совсем бывает, – дополнила я мысль.
Товарный состав ехал неспешно, со скоростью шага, передвигая сцеплениями колёс как вёслами. Я рассмеялась:
- Какие, всё-таки, чудеса вокруг! Поехали, сестра, спасать твоего Ассанжа. Заскочим на вагон, и обратно так же вернёмся из Англии!
Вблизи скорость оказалась не столь пешеходной. Нас равнодушно обгоняли крытые вагоны, глухие цистерны... Но тут к нам подъехала низкая как телега платформа. Конечно, такая и до самого Лондона довезёт! Прибавив в беге, я решительно запрыгнула на скользкую, истекающую водой площадку.
- Ура, ура, поехали!!! – запрыгала я радостно. Ливень тем временем нарастал и всё больней хлестал по голове.
- Да, сейчас с земли и не заскочить сюда, – ещё посмеиваясь, сказала я Мелиссе. Деревья разгонялись, а я некстати заметила желтеющие прядки берёз.
- И, всё-таки, сегодня лето! – вцепившись в скользкую перекладину, пыталась я радоваться хотя бы весёлому сезону. Ещё не прошли слёзы счастья, хотя и ломота в суставах, и леденящий сырую одежду ветер выгнали из меня алкоголь.
Когда добрались до Лондона, я почти просохла. Мелисса достала зеркало:
- Причешись. На Камдене возьмём толстовку и ботинки-мустанги.
Мы зашли в прозрачное, заставленное книгами кафе и заказали сосиски с тушёной фасолью.
- Ты понимаешь, почему мы завтракаем? – спросила сестра.
- Потому что голодные, конечно.
- Нет, по Гринвичу. Выезжали вечером, добрались, и – утро. Начало, – улыбнулась она.
На станции Найтсбридж мы встретили шотландца с волынкой, а рядом побирался одноногий негр. Старик свистел и кричал что-то красивым прохожим.
Охранники, в салатовых куртках и в касках, как у пожарных начала века, скромно улыбались. Они нам сообщили, что когда Ассанжа отпустят, мы сможем вылететь на вертолёте прямо до дома.
По улицам ходили цапли и лисицы, скакали изящные олени, грациозные козы. Разгуливали там как чёрные во;роны, так и не менее чёрные воро;ны. Лебеди, неуклюжие, словно куры, вперевалку брели вдоль двухэтажных машин.
- Эдем, – заметила Мелисса, – дружба народов. Только бы вертолёт найти.
- Локомотив в семь вечера отправится до Твери, потом надо будет пересаживаться, думать, как добраться до дома, а потом ещё продукты покупать, – вдруг вспомнила я.
- Сейчас успеем до Истборна доехать, на клифах Семь сестёр есть меловая вертолётная площадка.
От Истборна до клифов крутая дорожка, украшенная бойкими зайцами. Вперегонки с ушастыми летали бакланы. Внизу – шершавые белые скалы с небоскрёб ростом, поэтому бакланы сновали почти под ногами. У этих птиц недовольная поросячья морда, но взмахи крыльев приятные, прохладные. Впрочем, я уже слегка утомилась от этих поисков, да и стала немного подмерзать. А крылья холодили меня всё сильнее.
- А вот и вертолёт, – обрадовалась Мелисса, – давай, поторапливайся, девушка.
Она сильно, наверно до синяков, хлопнула меня по плечу сырыми руками.
- С какой целью вы забрались в поезд? – кричали в уши. Конечно, синяки будут, даже на лице. Кругом стояла милиция и люди с камерами. Я их спросила:
- Где я?
- Куда её – в вытрезвитель или сразу в отделение? – советовались милиционеры.
Репортёрша, загорелая как лондонская мулатка, большерото (и большезубо) улыбнулась в камеру:
- С вами дежурная часть. Железнодорожные зайцы теперь не только в электричках. Безработная женщина в состоянии алкогольного опьянения доехала на товарном поезде до Котельнича. Первой тревогу подняла мать женщины. По словам матери, её дочь является студенткой столичного ВУЗа и категорически не принимает алкогольные и наркотические вещества. Пьяная безработная забралась на поезд, как она утверждает, с сестрой, чтобы доехать до Лондона.
- Я никуда не забиралась, а шла в магазин, и потом меня обокрали, – сказала я, – вам лишь бы информационный повод найти.
- Женщина, – смакует вслед за репортёршей слово «женщина» милиционер, – говори, как зовут, сколько лет, где сестра.
- Надя, – ответила я, поправляя воротник, – меня зовут Надежда.
Из деревянного здания вокзала вышла заплаканная мама.
- Как ты здесь оказалась? Отпустите девчонку! – кричит она одновременно на всех.
- Ваша дочь утверждает, что была с сестрой, – поставленным голосом вмешалась репортёр.
В ответ мама заплакала:
- Я её одна воспитываю, последние деньги отдаю на учёбу…
- Мама, не плачь, – успокаиваю, – я случайно здесь оказалась, за продуктами ходила.
Резко вспыхнув, разгорелся вокзальный фонарь. Мотыльки, стрекозы, будто спутники, носились вокруг, врезались – этакие «метеоры»! Лица людей побледнели до зимней синевы.
- Карр, – поздоровалась ворона. Взмахнула серыми крыльями, взлетела на дуб. А ведь в Лондоне вороны иные. «Они чёрные, а наши – смешанные», – подумала я. Про смешивание говорила Мелисса, и Ассанж тоже говорил. Правда, даже некрасивая, всегда лучше лжи.
- Я больше не учусь в институте, – призналась я. Блестящие стёкла камер повернулись ко мне, – меня отчислили за списанную курсовую, я её сдала, не читая, а она оказалась на украинском языке.
- Дома поговорим, – сказала мама, – поехали.
- Вы сговорились, что ли, – занервничали остальные, – где сестра-то?
- Нет никакой сестры, – ответила мама, – не могу больше слышать эти выдумки!
Шелестя, на дорожку упала дубовая ветка с пожелтевшими листьями. Её нагло скинула серая ворона. Небо совсем ясное, звёзды разгорелись ярче фонарей. Да, я выдумала сестру Мелиссу, всегда хотела помощника и советчика, всегда хотела необычное имя, итальянское лицо.
Электричка пришла под утро. Я спряталась от маминого молчания в тамбуре.
- Если не умеешь курить, то и начинать не стоит, – посоветовал бомжеватого вида мужчина. Я отвернулась, наблюдая бег пыльных елей. Но он не отставал:
- Подай десять рублей на дорогу, – продолжил мужчина диалог.
- У меня нет, – ответила я, – всё пропила.
Люмпен дружелюбно рассмеялся. Приглядевшись, он вдруг спросил:
- А что у тебя ногти какие-то гнилые? Болеешь что ли? Некрасиво.
Через два года я по студенческой практике поехала в Лондон. Там, и правда, у метро Найтсбридж играл шотландец на волынке. А вот негра не было. И не все полицейские носили каски. Так, женщины были в своеобразных шляпах, немного похожих на ковбойские, но чёрных, как английская ворона.