Крупный, загорелый и не слишком веселый мужчина, в котором жители краевого центра, без труда узнавали гостя из глубинки, неспешно шагал по центру города, определенно без всякой охоты разыскивая какой-то адрес. Когда раздался сигнал мобильника, он отошел к стене здания, чтобы не мешать прохожим, и, немного послушав, перебил собеседницу: «Не скули, Тома. Были, значит были. Все нормально… Когда ушли?... Если еще раз припрутся, скажи, что я как раз иду к ним в контору… Да, сам иду. Так надо… Ну, все, пока».
Через несколько минут он входил в подъезд широко известного по своей принадлежности здания, а еще через полчаса в отдельном кабинете его принял следователь.
– Я вам расскажу в точности, как все было, вы уже сами решайте.– Начал разговор посетитель и глубоко вздохнул. – Я фермер. Зачастую нанимаю временных рабочих на, так называемую, поденную работу. И в тот день тоже. И вот один рабочий… откуда он взялся, не скажу, не знаю.
– Было бы удивительно, если бы вы спросили у него паспорт.
– Ваша правда, зачем на поденную работу паспорт – отработал день, получил деньги и можешь катиться на все четыре стороны. Если бы знали, сколько у меня перебывало поденщиков…
– Учитывая, что платили вы им не густо, то менялось их, наверное, по десятку в день.
– Вы не правы. У меня есть постоянные работники, и плачу я им нормальные деньги, на которые они содержат семьи. И их, и поденщиков я стараюсь не обижать. Я и этому сказал: «Не обижу». А как он все это проделал, я даже не пытаюсь понять.
Я привез кучу народу на поле; что и как надо работать, они знали лучше меня и потому сразу приступили к прополке. Немного понаблюдал, крикнул вдогонку, что водовозка будет в 12, потом разворачиваюсь, и вот он, хрен сотрешь – стоит между мной и машиной.
– Опоздал? – Спрашиваю. Он что-то бурчит. – Ладно, пошли! – Говорю.
Беру в багажнике запасную тяпку и веду его к рядкам, – надо сказать немного подзапущенным, то есть сильно заросшим – по другую сторону от дороги: ну, человек новый – легче будет приглядывать. Затем говорю: «Это надо полоть», и знакомлю с процессом. «Только смотри, – говорю строго, – не рубани свеклу» – и показываю, как руками выбирать бурьян рядом с культурным кустиком. Вроде бы он сказал, что понял, а может, мне послышалось.
Ну и вручил инструмент. Про то, что сказал «Не обижу», подразумевая достойную оплату, вы уже слышали. Я поворачиваюсь к нему спиной и делаю несколько шагов, чтобы сесть в машину, но слышу, он меня окликает. Вернее, громко так задает вопрос: «Не обижу?».
«Ну, что еще тебе?» – Думаю я уже порядком раздраженный и оборачиваюсь.
Этот фрукт повторяет: «Не обижу», и показывает на свои рядки. Я собрался погнать его к черту, жалея время, которое на него затратил, но мельком взглянул на поле. И вы знаете, что я увидел? Идеально ровные строчки посадки и ни одного сорняка. Ни единого.
Собеседник поморщился, и фермер принял гримасу за возражение.
– Еще раз говорю вам, ни одной посторонней травинки в трех рядках насколько видно было глазам. Между прочим, рядки у меня за горизонт. Я не поверил, ни своим глазам, ни самому себе. Прошел десятка полтора метров (тот не отставал), двумя ладонями накрыл козырьком лицо, потому что защиты от бейсболки мне показалось маловато, еще раз внимательно взглянул на его работу. Потом вернулся к своему внедорожнику, открыл пассажирскую дверь и знаком показал ему, чтобы садился в машину.
Тот забрался на сиденье.
Мы проехали до конца поля, оставив группу тяпальщиков далеко за спиной, и везде была одна и та же картина: идеально выполненная работа неизвестным поденщиком.
Он опять сказал: «Не обижу» и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул, развернул машину и приехал туда, где начиналась вся эта история.
Я хотел отдать ему почти все деньги, которые у меня были при себе – работа того стоила. И еще я хотел, так сказать, разобраться в вопросе. Для начала я выгреб из кармана всю мелочь и засунул ему в руку, а потом полез за бумажками.
– Не обижу? – Спросил поденщик, держа на открытой ладони медь вперемешку с серебром.
– Да. – Говорю ему. – И еще вот это. – Протягиваю ему купюры.
Но он на меня не смотрит. Он что-то делает с мелочью, и та начинает играть блеском и какими-то странным цветом.
– Не обижу.– Говорит он задумчиво и стряхивает презренный металл с ладони в пыль под ногами.
– Знаете, тут я не стерпел, и кое-что ему высказал. Ведь это деньги, а деньги для нас – все. И если он так относится к деньгам, то как и о чем с ним договариваться?
– Бартер? Нет, извините. Мы с ним покончили лет пятнадцать назад. Да и что с этого парня возьмешь?! По виду у него, как у латыша… сами знаете что. Сначала мне показалось, что я смогу его приручить – ведь не работник, а золото. Но… деньги он не взял и ушел, а я не препятствовал. Пропал, скрылся из глаз. Вроде бы только что стоял рядом, разглядывая мою машину, но вот он уже показывает спину за десять метров от меня, через секунду – за тридцать, а потом и вовсе исчез, как будто его и не было.
– Но рядки прополотые не пропали… и деньги тоже.
Фермер вытащил из кармана монеты и высыпал их на стол.
– Берите. Наверное, они заколдованные. Я не хочу, чтобы они у меня были.
Склонив голову, следователь некоторое время сидел, обдумывая услышанное, а потом сказал:
– Понятно. А теперь скажите, почему вы пришли?
– Если бы я не пришел добровольно, вы привели бы меня под конвоем – час назад жена звонила, что…
– Мне известно, что наши люди побывали у вас дома, но ведь вы этого не знали. Вы не могли знать, что вами интересуются и, тем не менее, вы здесь. Добровольно. Почему?
– Могу я задать встречный вопрос?
– У нас чертовски мало времени. Через несколько минут мне на доклад.
– Я кратко. Почему вам интересно то, что вы спрашиваете?
– У нас действительно очень мало времени и поэтому я тоже буду краток. Вы сейчас пройдете в соседний кабинет, и там подпишите свои показания. Потом вы постараетесь вспомнить, что стало толчком к тому, что спустя несколько дней после той прополки вы сели в машину и приехали сюда. Вы должны вспомнить от кого вы услышали нечто, не позволившее вам, выбросить ту историю из головы. Заодно вы напишите о том, кому и что вы успели рассказать о странном поденщике. Ну и напоследок с вас возьмут расписку о неразглашении. Мне пора.
– Со мной все ясно.– Сказал фермер, поднимаясь со стула. – А где гарантия, что о деле сами вы не проболтаетесь дома своей жене?
– Пошла вторая неделя, как мы не ходим домой.
Следователь тоже встал из-за стола и уже стучал по нему стопкой бумаг, пытаясь их выровнять.
***
– … Настораживало то, что в этом не было никакой практической пользы ни какого-либо морального удовлетворения. Итак, кто-то высоко в горах тайно воздвиг на речке высокую запруду. После неожиданного осушения реки жители кишлака, расположенного ниже по течению на выходе из ущелья, поняли, что происходят не совсем хорошие вещи и благоразумно и совершенно стихийно – никто ими не командовал – с минимумом пожитков забрались как можно выше на склоны гор. Когда через двое суток ущелье наполнилась водой, запруда внезапно исчезла, и поток хлынул в прежнее русло. Часть кишлака смыло, унесло в потоке двух мальчишек, и недосчитались многих голов скота. Но никто из посторонних не рисовался на фоне трагедии, никто не пытался присвоить себе «лавры» и не выставлял никаких требований. Никто также не обозначил себя с какой-либо благотворительной акцией. Не было никаких мутных любопытствующих, без разбора у всех подряд берущих интервью и без устали снимающих на камеру. Если все прошло при полном отсутствии и даже растерянности прессы и телевидения, значит, никто акцию специально не готовил.
– Есть парочка неплохих снимков бушующего потока, снятых на телефон, но вот снимков запруды из-за отсутствия свидетелей нет ни одного. Правда, не считая нескольких спутниковых фото, причем хорошего разрешения, на которых отчетливо видно, что есть запертая в ущелье масса воды, а запруды, собственно, нет. Кто и как за считанные часы (или минуты?) смог создать невидимую стену, способную сдерживать напор миллиона тонн жидкости и по желанию в считанные мгновенья бесследно ее уничтожить, нам неизвестно. Но главное – зачем?
– Нечто похожее произошло совсем недавно в горах Кавказа. Там некто сдвинул в сторону гору, так что замысловатый серпантин на одном из участков автодороги – чемпион по количеству ДТП – сделался абсолютно ненужным. Мало того, – совершенно точно удалось установить, что этот некто замостил спайку двенадцатиметровым кусочком дороги, скопированным на соседнем участке. За одну ночь он повторил скопированный кусочек не менее двадцати раз, как будто на него без выходных и праздников целый год горбатило тысяча 3D принтеров. Сами понимаете, никаких следов работы землеройной техники обнаружено не было.
– Потом? Потом, на третью ночь он вернул гору на прежнее место, скорее всего, похоронив под ней около десятка автомашин – жарким летом водители охотно выбирают ночной трафик.
– Дальше больше и страшнее. Буквально на днях, уже в пределах России найдены два расчлененных мужских трупа – юноши и мужчины, которые изувечены, не с целью, как нам кажется, надругательства, а с целью исследования. Очень тонкие разрезы, не только поперек, но и вдоль конечностей, филигранные разделка и потрошение внутренних органов. Преступления разнесены по расстоянию на сотни километров, а по времени вивисекции всего на несколько часов.
– И вот к чему мы пришли, проанализировав все данные.
– Некто – человек или нечеловек, – обладающий невероятными способностями, проделал все это ради любопытства, руководствуясь разумом полуторагодовалого ребенка, который начал познавать наш мир. А значит, мы с ним еще хватим горя.
Высокопоставленные чиновники покидали заседание Малого Политбюро в весьма сумрачном настроении. В приемной по просьбе секретаря они безмолвно ставили закорючки в каком-то новом гроссбухе, и только один из них догадался взглянуть на обложку, на которой значилось: «Список лиц, информированных о деле Z». «Z – это предел» – отметил в мыслях подписант, помрачнев еще больше.
***
Надо сказать, что в начале июня температура воды в речке совсем не та, что в середине июля, и тем более во многом уступает температуре первой декады августа. То есть для корпоративной вечеринки время и место были выбраны не очень удачно: наравне с отсутствием теплой воды отсутствовали также: медицина, спасательные средства и общее руководство, поскольку руководство решило отметить корпоративную дату келейно, тихим междусобойчиком в более цивилизованном месте. В общем, один парняга после двух рюмок выпитого полез купаться, и в тридцати метрах от берега его прихватила судорога. Стал кричать он непечатные слова и бить по ноге и по воде руками. Словом тонуть. Пока собутыльники догнали ситуацию, пока добежали до затона, пока орали друг на друга: «У тебя ключ от лодки?», а потом выворачивали из земли кол с цепью и, мешая друг другу, размещались в плавсредстве, пока отчалили, вразнобой взмахивая веслами, тонущий уже перестал кричать, но было видно, что он еще борется за жизнь. Наконец, лодка заскользила к цели, хотя было бы преувеличением сказать, что она понеслась. Потому что нормально греб только один человек. Другой, утерявший весло, стоя на носу лодки на одном колене как каноист, пытался грести уцелевшим, явно не умея этого делать. Третий также не мог ускорить движение, поскольку запрыгнул в лодку в последний момент и, имея в руках шампур, наполовину начиненный обжаренными кусками мяса и дольками помидор, не считал нужным с ним расставаться. Хотя время от времени подавал ценные указания и советы.
Так что будет ли спасен рядовой шашлычник, никто не мог сказать с определенностью, но, понятно, что все переживали и надеялись.
Но тут в действо вмешался еще один фигурант со стороны, доселе не известный никому из присутствующих. Похоже, не обошлось без неких биоволн, потому что у всех стоящих на берегу болельщиков, увлеченных спасением на водах в голове что-то одновременно торкнуло, и они как по команде обернулись.
И увидели направляющегося к ним, вниз по склону импозантного мужчину, словно сошедшего с полотна «Явление Христа народу». Правда, полотно кроме двух-трех присутствующих никто не видел не только в живую, но даже и его репродукцию, однако все понимали, что это не МЧС-ник, прибежавший на помощь, заслышав вопли утопающего. Озадачила публику одежда свободного покроя, смахивающая на сутану или рясу и почему-то подпоясанная брючным ремнем, из-за чего пришельца можно было спутать со сбежавшим из дома призрения бомжом. Можно было, но никто не спутал, потому что в его осанке была такая стать, которую со статью бомжа при всем желании не спутаешь.
«Не нашего ли поля ягодка? – Подумал присутствующий на празднике бывший попик, незадолго до июньских шашлыков лишенный сана. И тут же опроверг себя: «Да нет, уж больно он крут. Лицо, не выражающее ничего, кроме снисходительной строгости и совершенно спокойный и трезвый взгляд исподлобья». «Смотрит на людей, как на тараканов», – подумал далее расстрига, приглядевшись к незнакомцу, когда тот подошел ближе.
Не обращая внимания на народ, который по мере сил безмолвствовал, фигурант протиснулся к берегу и зашлепал башмаками по речке, туда, где иссякала борьба с судорогой, и где трое в лодке боролись с течением. Башмаки оставляли на воде неглубокие бесформенные вмятины, которые тут же затягивались прибывающей водой.
Скорее всего, первым крикнул «бог» упомянутый расхристанный попик, все еще по привычке числя себя в штатах клира.
И даже не крикнул, а возопил: «Бог… Аки посуху, Бог… Бог, аки посуху. Бог! Бог!! Б-о-о-ог!!!» – И грохнулся на колени.
Пьяный в дым, успевший нализаться еще по дороге, длинный и тощий «рабочий от станка» неуверенно поддержал его криком, а пара человек из присутствующих также неуверенно пала ниц.
– Славься, Господи наш, Спаситель милосе-е-ердный! – не унимался расстрига, шаря в кармане в поисках мобильника. А потом принялся звонить и докладывать, перемежая речь подходящим случаю псалмом.
– Нет, владыка, я не пьян, а если и выпивши, то самую чуточку… Славься на-а-аш… – С такими словами бывший попик обратился к бывшему начальству с необычайной новостью, но фактически за индульгенцией. – Но он, правда, шел по воде… то есть он и сейчас идет… Идет на моих глазах Спаси-итель милосе-е-ердный… Понял.
На другом конце провода региональный владыка не сразу, но все же решил не игнорировать истеричные вопли бывшего попика, а довести информацию до кого следует. Тем более, что накануне, на срочной видеоконференции им рекомендовали немедленно докладывать обо всех, ставших известными, необъяснимых явлениях, произошедших в последние дни. Но поскольку он был на кормлении и в органах, и в церкви, то естественно колебался, в чей адрес сигнализировать о происшествии. Все же решил информировать непосредственное начальство, так как не придал серьезного значения пьяному бреду бывшего подчиненного. Его сообщение, набранное шифром и отправленное с незарегистрированного номера, было тут же принято. И оно очень пригодилось.
Тем временем Бог останавливается возле тонущего, безвольно шевелящего руками. Затем он в предостерегающем жесте останавливает в пяти метрах от себя лодку и воду вокруг нее! На реке внезапно образовывается этакая лужа с застрявшей в ней лодкой, вода из которой – будто бы ставшая недостаточно мокрой и скользкой, – никуда не текла, хотя по краям лужи легонько струился поток. Гребцы, до которых доносились причитания уже порядком охрипшего попика, чисто для проформы били о воду веслами, полагая, что утопающий будет немедленно спасен высшей силой, и хотя они ошибались, но все равно ничего не могли поделать.
Народ на берегу тоже надеялся, что Бог вот-вот протянет свою царственную руку и…
Но «Бог» повел себя странно. Он никуда не торопится, а спокойно наблюдает за тонущим в реке телом. Наблюдает до тех пор, пока тело под аккомпанемент горловых звуков и бульканье покидаемых легкие пузырей воздуха окончательно не скрывается в воде. Потом он ложится на воду, опускает в нее лицо и, видимо, продолжает наблюдение.
– О-ох! – Единым вздохом выдохнула быстро трезвеющая толпа. Народ угрюмо переглядывается, и кто-то пинает попика в спину, чтобы тот заткнулся.
«Бог» поднимается с пустыми руками и спокойно проделывает обратный путь. С промокшего лица и с одежды влага сразу улетучивается, и башмаки, ступившие на берег, совершенно не хлюпают. Экипаж выпущенной из плена лодки, немного покрутившись в аномальной зоне, сворачивает спасательные работы и возвращается к месту стоянки. С приближением «бога» толпа расступилась и выдавила из своего нутра двух активистов, похожих на частично перевоспитанных гопников.
– Ты почему его не вытащил? – При общем возмущенном гуле к «Богу» в сопровождении накачанного типа подкатил агрессивный малый в татуировках.
– Зачем? – Удивился «Бог»?
– Ты что, дурак?
– Нет, я – Бох. – Ответил незнакомец и покосился на сидящего на земле в полной прострации попика. – Это он сказал. – Добавил «бог», указывая на попика пальцем.
Пока толпа переваривала ответ, озадачив вопросами религиозного характера религиозного авторитета, Бох отошел в сторону. Там он внимательно понаблюдал за собачкой, которая испражнялась рядом со взбудораженной компанией, не утруждая себя, забеганием за кустик. Затем пожелал исследовать собачью говняшку и, спугнув зарычавшее животное, взял в щепоть немного субстанции.
Люди плевались и крутили пальцем у виска. Бох улыбнулся, и, будто разделяя общее негодование, замахнулся на собаку ногой. С той же улыбкой он оглядел толпу и, переключив внимание на стоящую в толпе молодую симпатичную женщину, направился к ней расчетливым и плавным, но весьма результативным движением. То есть за пару секунд он преодолел не менее десяти разделяющих их метров, хотя любой из толпы поклянется, что Бох при этом никуда не спешил. Остановившись перед женщиной, он отчетливо произнес: «Не обижу» и, не давая той опомнится, дотронулся до довольно объемистой женской груди и не сильно пожмакал ее в ладони.
А потом проговорил:
– Хм-м. – И придвинулся поближе.
– Нет, ну, это вообще... – Возмутился женский голос у него за спиной.
– Мужики, да что же это делается?! – Начал разогревать толпу взвинченный тенор манагера по продажам.
Несмотря на алогичные поступки неадекватной личности, больше похожие на выходки идиота, и на общую озлобленность участников пикника, несмотря на сложную международную обстановку, и даже несмотря на изнуряющие тренинги в Центре по улучшению психологической устойчивости и конкретно по антистрессу, а может быть, именно благодаря им, молодая и симпатичная, будучи все-таки женщиной, не могла не видеть в странном персонаже, прежде всего, интересного и загадочного мужчину. Мужчину, который, по ее мнению, не ровня этому сброду и… и с большими возможностями. Правда, у него что-то странное с глазами. Когда он к ней шел, глаза его смотрели не на нее, не на толпу и не на реку, а куда-то вдаль, за горизонт, и окрашены были в непонятные цвета. Но сейчас с глазами все в порядке – он любуется ею!!
Тем временем приставшая к берегу команда сурово, с веслами наперевес приближалась к месту встречи. Очень скоро одно из весел было обломано о черепушку и плечо «Бога», не доставив ему, впрочем, видимого ущерба. Понятно, участники самосуда добивались торжества справедливости, но достигли совершенно противоположного эффекта. Когда над головами взвилось второе весло, женщина вдруг обхватило голову «Бога» руками и притянула ее к себе, к только что ощупанной грязной лапой груди, едва избежав чувствительного воздействия. Весло задержалось в воздухе; начался беспорядочный крик, а женщина стала потихоньку выводить «Бога» из толпы. В тот момент никто бы не поверил, что только вмешательство провидения в виде сисястой русской красотки уберегло самосудчиков от гнева господня.
«Может, он и правда Бог? – Спрашивала себя красотка. – Или кто-то наподобие. Может, у него задание такое – внедриться. Может, ему нужен опекун. Или лучше опекунша. Может, он просто вести себя не умеет, как наши маугли понаехавшие с гор, которых надо бы еще век-другой продержать в резервации. Но он, конечно, не маугли. Чувствуется, что он будет покруче. А меня чувство редко когда подводило. Интересно, будет ли звучать красиво: «Опекунша Бога», или лучше Регентша? А может лучше…».
Но тут мысли ее спутались, потому что выскользнуть из кольца народного гнева оказалось не таким простым делом.
– Марфа, отстань от него по-хорошему! – Угрожал один из спасателей, преградив им дорогу и все еще держа наизготовку весло.
– Уйди! – На высоких тонах заголосила красавица Марфа, защищая Боха, как любая самка защищает любое живое существо – зачатое, выношенное и в муках рожденное, – утратить которое за просто так было бы верхом расточительства.
– Ты чего его прикрываешь, лярва?! – Орала одна простоволосая дамочка с безумным взглядом и пеной в уголках рта, видимо, только что слетевшая с петель. – Он Вовку утопил! Насмерть! Убийца, убийца, вот он кто! Отлезь, сука!! – И почувствовав, что широкой и, что более существенно, какой-то дубовой спине Боха ее щипки, как слону дробина, смачно плюнув защитнице в лицо, постаралась зайти с тыла, чтобы врезать ей, как следует.
– Вовка сам утонул, все… видели. Бох его… и пальцем не… тро-нул. – Марфа ответствовала с остановками и придыханием, потому что одновременно переносила не шуточные по силе удары и тычки, очень жалея, что не имеет возможности применить ни один из тех силовых приемов, которым ее обучили в Центре. – Может, он больной на голову. Как не стыдно издеваться над больным!?
Вопросы аналогичные Марфиным задавал себе попик, боком отползший в кустики и не участвующий в разборке из принципа. «Может он и правда Бог, – спрашивал он себя. – Где сказано, что Бог должен всегда быть добрым, а не таким, что день он добрый, а другой день – просто строгий и справедливый? Нигде. Вовка-то был не то чтобы совсем, но и не такой уж, чтобы очень. Может, ему, так сказать, поделом? А о чем говорят разные интересные случаи, происшедшие с Богом, о которых стало известно из писания? Об очень многом и не всегда лицеприятном для Него. Например, Он в сердцах как-то молвил смоковнице: «Усохни!», и бедное дерево засохло, а ведь могло бы еще жить да жить». Попик срочно закруглил аналитическую деятельность, потому что именно из-за таких мыслей, неосторожно высказанных вслух, его выперли с хлебной должности. А ведь он мечтал еще вернуться. Он еще раз набрал номер бывшего начальника, но на этот раз тот не ответил. Попик вздохнул и осторожно выглянул из укрытия.
– Сейчас больной станешь ты. – Кричал народ, доставая скрюченными пальцами до каштановых локонов девицы и предвкушая втаптывание в грязь поверженного на земь сисястого тела. – И на энтого Бога найдем управу.
Но тут Бох, наконец, вывернулся из любящих женских рук и огляделся по сторонам – их окружала, понося последними словами, осатанелая толпа. Бох взглянул на небо, будто ища в нем сочувствие и опору, а потом одними губами произнес:
– Пф-ф-ф… – И вмиг толчком плотного, упругого воздуха толпу, как брызги шампанского, разметало по окружающим поляну кустам.
Раздались стоны, ругань и крики. А потом плач, вой, еще стоны и топот убегающих ног.
Напряжение спало, и, стоя рядом с незнакомцем на разгромленной поляне и опираясь на его руку, Марфа только сейчас почувствовала, как сильно досталось ее спине и бокам. А волосы! Что эти изверги сделали с волосами?! «Этот Бох будет сегодня ставить мне примочки», – как о чем-то решенном подумала Марфа.
– Пойдем, Бох. А то они скоро очухаются и вернутся.
– Не вернутся. – Заверил ее Бох, но все же послушно поплелся рядом.
***
Региональный владыка – в церковном звании архимандрит (в секретном – полковник, но в скором времени рассчитывал на генерала) – срочно прибыл в духовный Центр на личном бизнесджете патриарха. С той же скоростью в столицу доставлялись бывшие в разъезде другие духовные лица высокого пошиба, а по Москве и области таких собирали на вертолетах.
Срочно! Очень срочно!! Немедленно!!!
Церковный ритуал был максимально упрощен, и некоторые лица того самого пошиба сидели за длинным овальным столом чуть ли не в пляжных костюмах и немного стеснялись положения, будучи не в силах скрыть под рясами наетые трудовые мозоли.
Спикер собрания, как за недостатком времени, так и из соображений секретности, озвучил практически только заголовки того, что услышал патриарх на заседании Малого Политбюро. Но сказанного было достаточно, чтобы духовные сановники хмуро переглянулись и задумались. Потом спикер зачитал сообщение «присутствующего здесь, уважаемого и т.д.» архимандрита о хождении Боха по воде. Несмотря на то, что некоторые из духовных лиц позволили себе слегка улыбнуться, спикер бесстрастно ознакомил собрание с шокирующими цветными снимками, выловленными в сети и распечатанными наспех, на офисной бумаге. То, что мужское тело в соответствующем одеянии идет по воде и не проваливается, не подвергалось сомнению. Остальные художества разгоряченной толпы собрание не интересовали за исключением только личности защитницы Боха.
– Что за девка? – спросил один сановник с отчетливой границей загара по середине лба.
Архимандрит, не видя предостерегающего взгляда патриарха, неохотно отозвался:
– Да, так. Приглядывала за расстригой, не успели отозвать.
– Где они сейчас?
– Так-к. – Предотвратил очередное выбалтывание секретов патриарх. – Вы видели оригиналы. Снимки уже отредактированы в нескольких вариантах – там тело ходит не по воде, а только лишь по берегу, – и выложены в сеть в максимально возможном количестве. Догадаться, где оригинальные фото, а где подстава невозможно, поэтому проблема временно снята. И что думают об этом деле миллионы прихожан и мирских граждан, нам пока неинтересно, потому что они не думают ничего.
Нам интересно, что думаем об этом мы. И что мы намерены предпринять.
«Нет, какие перспективы! Какие перспективы, мать твою за ногу!!» – не говорила, но определенно думала белая кость российского духовенства, переживая момент духовного подъема и даже эйфории: а что если там и вправду что-то есть? Что-то необъяснимое, выходящее за рамки разума?
Патриарх высказал предположение, что если Его заполучит кто-либо со стороны, на российской церкви, и, разумеется, на ее свободу совести можно ставить крест. В общем надо определиться, в течение двух дней. Определиться, значит дать объяснение этому явлению и попробовать взять его под контроль. Патриарх, упомянув Рим, Мекку и особо Иерусалим напирал на то, чтобы все было сделано быстро и толково.
Держа наготове блокнот, спикер собрания открыл прения.
– Необходимо выяснить относительно этого объекта что-то определенное или все, что достойно внимания? – Спросило духовное лицо, и ранее никогда не отличавшееся сообразительностью.
– Понятно, что надо выяснить как можно больше, но все же основные усилия должны способствовать привлечению его к сотрудничеству. – Ответствовал патриарх. Немного помолчав, он с жаром продолжил. – А вдруг это наш единственный шанс сохранить православие и Россию? Мы не можем его упустить.
– За ним тянется нехороший шлейф. – Осторожно высказался один из присутствующих.– Утопление мужчины, расчлененка.
– Мужик утонул сам – тому есть свидетели. – Отмахнулся шеф. – А над расчлененкой уже работают. Подозреваемых, надеюсь, скоро арестуют.
Далее произошел не совсем цивилизованный спор между патриархом и старейшим деятелем церкви Игнатом Петровичем, в ходе которого Игнат Петрович обозвал патриарха торгашом. Он резонно заметил, что, еще не зная ничего определенного, патриарх уже видит существо с распечатанных картинок своим союзником. Церковь не должна быть слишком прыткой, как того хочет патриарх, особенно в таком сомнительном случае. Это дело светских властей – подключать силы быстрого реагирования. Церковь должна сто раз подумать, прежде чем один раз признать. Церковь не имеет права ошибаться. Ну и так далее.
– А вдруг это посланец дьявола или сам дьявол? – Огорошил он духовное собрание дерзким предположением, чем вызвал тревогу на каменных лицах клира и легкий возмущенный ропот. А потом выдал загадочную для непосвященных фразу: «В Бога верить – это тебе не брегеты в полировке отражать».
Разглаживая пальцем носогубную складку, патриарх ждал, когда наступит тишина, и его оппонент, наконец, уймет свой пыл.
– Если бы многим из нас, здесь сидящим удалось попросить Бога об исполнении желания… – Начал он говорить в пространство, но вдруг резко повернул голову и в упор посмотрел на духовника. – О чем бы вы Его попросили, Игнат Петрович?
Неожиданный вопрос застал Игната Петровича врасплох, и он, не задумываясь, ответил так быстро, как будто ждал его и держал ответ наготове:
– Я бы хотел посмотреть на свою жену… на том свете, и узнать… – Сановник замолчал и поджал губы. – Идите вы к черту! – Произнес он с вызовом.
Патриарх невозмутимо продолжал:
– А если она в пекле?
Собрание длилось еще некоторое время уже без Игната Петровича, который, от всей души хрястнув дверью и что-то бормоча себе под нос, размашистым шагом убрался восвояси. Но вопрос с определением дальнейших действий после выполнения агентом задания оставили открытым. Действительно, если Марфа выяснит, что пришелец посланец Неба, то как и что нужно будет предпринимать дальше? Если верить неподтвержденным слухам и сомнительным снимкам, «посланец» способен удивить мир и паству всевозможными чудесами. Но это ли нужно церкви? Если он по ходу дела расскажет о Небе и о Боге совсем не то, что написано в библии, то как потом смотреть в глаза прихожанам? Предположение, что это сам Бог во втором своем пришествии, перед тем как начать разборки изволит веселить публику чудесами, не было озвучено не только из-за своей невероятной фантастической сути, но и потому, что ни одно из высоких духовных лиц ни в какого бога не верило.
По ходу обсуждения суета вокруг пришельца виделась им уже не такой радужной, какой она виделась в начале, и расходились они в смущении, а дабы избежать искуса, порчи и сглаза чаще обычного крестились на образа.
Спал в ту ночь Игнат Петрович неспокойно, и ему снился сон, как будто он, испытывая непреодолимое желание сразиться с вселенским злом, и нисколько не опасаясь обнаружить в пекле свою благоверную, в поисках дьявола добирается до самого ада и натыкается в нем на жарочный цех.
Горит адский огонь, криком кричат грешники, корчащиеся на сковородках, а черти, один омерзительней другого, ловко орудуют вилами, не давая грешникам спрыгнуть и избежать экзекуции. Игнат Петрович, прикрывая платочком рот, а полой одеяния увесистый крест, намеривался спросить: «На месте ли Сам?», но, воспитанный на самых чистых моральных посылах, почему-то начинает говорить о том, что надо бы по-христиански подходить к наказанию заблудших божьих тварей. В ответ, приставленный к батюшке молодой чертик, знакомит его со списком античеловеческих деяний наказуемых, и тот постепенно накаляется гневом. Вдруг он видит, хорошо знакомую по сводкам МВД бандитскую рожу, почти перелезшую через край сковородки, и, выхватив у замешкавшегося черта вилы, отправляет ее обратно.
Когда пришла смена, черти устроили перекусон с чаепитием, во время которого обсуждали передовые методы и рабочие приемы. «Что бы вы без нас делали?» – Зажевывая чай «Бородинским», с хитрованной улыбкой на лице вопрошал батюшку старший по званию, а батюшка, покровительственно похлопав соседа по мохнатому плечу, высказал некую смутную мысль о форсунках. Мысль о том, что можно и надо искоренить зло, уже его не напрягала.
***
– Ты когда-нибудь видел, как работают в 3D?.. Я так и думала, что нет. А я немного попрактиковалась в maxe на скульптурах. – Марфа расставила на столике фотографические карточки с ликами известных личностей и за руку подвела Боха к свету.
– Бох, ты будешь у меня настоящим мачо.
Бох взглянул на нее с благодарностью.
– Я тебя слепила из того, что бы-ыло. – Нараспев декламировала Марфа где-то услышанный куплет, полагая, что воспроизводит древний, восходящий к временам язычества, речитатив.
Она плавно водила пальцами по коже лица, формируя нос, подбородок, щеки и скулы и чувствуя, как податливо отзывается тело пациента на ее манипуляции. Критически оглядев работу, Марфа улыбнулась, когда поняла, что почти профессионально совместила брутальные черты известного актера и чувственные – не менее известного футболиста.
– Хватит! – Заявила она. – А то перестараюсь. Тебе нетрудно снять верхнюю одежду?
– Это? – Спросил Бох, показывая на свою сутану.
– Да. Можешь пока оголиться до пояса, не знаю, как у меня пойдет дело.
Марфа сменила картинки на изображения накачанных (но не перекачанных!) молодых людей и прямо-таки без восторга посмотрела на голый торс Боха.
– М-да. Слушай, друг, ты должен понять, как эти мышцы работают, а иначе у нас ничего не получится. – Вытащив из сумочки еще одну картинку с анатомическим рисунком мышц мужского тела, она добавила ее к портфолио.
– Я знаю, как работают. – Сказал Бох изменившемся голосом и повернул картинку изображением вниз.– Я сам. – И начал преображаться на глазах.
Вскоре мышцы груди и спины приняли рельефные очертания и надо полагать, недюжинную силу, пресс подтянулся, но по недосмотру Боха, ужавшего талию до пропорций, которые были присущи спортсменам на фото, его одеяние, не получая поддержки, свалилось на пол.
– А это что за пупырушек? – Не удержавшись, рассмеялась Марфа заливистым хохотом, хотя и представляла, чем это чревато. – Ты хоть знаешь, для чего он?
В промежности Боха фигурировал небольшой отросток, отдаленно напоминающий кончик детской клизмы. Под порывом чувств Марфа подбросила кончик указательным пальцем.
– Я… это. Я думал справлять естественную надобность. Вот.
Марфа опять закатилась хохотом.
– Извини Бох. Как же ты будешь справлять – ты описаешь ладошку?
– А как справляешь ты? – Спросил Бох, цепляя пальцами женскую юбку, явно пытаясь обнажить тело и разглядеть, чем женщина писает.
Дама, исполнила рефлексное движение задом, одновременно оттолкнув наглую руку.
– Не сейчас, милый. – Усмехнулась она. – Еще не время. Потом, когда я покажу тебе пару картинок, ты узнаешь, как пользоваться этой штукой… Я его слепила из того, что бы-ыло. А потом что было, то и полюби-ила…
– Что значит полюби-ила?
– Ну, любовь– это такое чувство… Без любви на свете не было бы ничего. Все из-за любви: строят и пашут, смеются и плачут, болеют и выздоравливают. И умирают, бывает, тоже.
– А убивают?
– Убивают? Тоже из-за любви. К самому себе.
***
Кое-что устаканила встреча патриарха с одним из руководителей органов, состоявшаяся на территории Церкви.
– Вы, похоже, не рады Боху? – После должных, но кратких приветствий и замечаний сразу пошел в атаку представитель органов.
– Нет, мы… рады. А по какому праву, позвольте узнать, вы таким тоном задаете вопрос? – С некоторым запозданием возмутился патриарх.
Собеседник покрутил головой, массируя пальцами крепкую шею.
– Извините, плохо себя контролирую. Давайте без обиняков. Нам известно каждое слово, произнесенное на вашем совещании, как вам, вероятно, известно многое из того, о чем говорится у нас. Потом мы с вами обсудим, чья непорядочность более непорядочна. Если уцелеем. А пока у нас действительно, как вы и говорили, очень мало времени. Вы подсунули ему Марфу… с какой целью?
– Ну, знаете…
– Знаю! Марфа – это обыкновенный двойной агент, работает при случае, как на ваше, так и на наше ведомство. И в данном случае с Бохом вы нас опередили. А этого делать было нельзя. Надо было сначала посоветоваться.
– О чем? После того, как его нарекли Богом – пусть чисто случайно – это стало прерогативой церкви. И церковь не может сидеть, сложа руки.
– Вы полагаете, что показом своих фокусов Бох послужит православию? Как вы могли согласиться с тем, что дебил и садист может стать олицетворением Бога?
– Я об этом подумал тоже, но церковь не может пройти мимо идущей в руки удачи.
– Отче, хозяин просил передать вам следующее:
Объект – источник аномальных явлений – наконец-то установлен, его место обитания локализовано. Также приняты некоторые дополнительные меры.
Уже через несколько часов после «происшествия на реке» были изолированы от общества все участники инцидента (за исключением, разумеется, Боха и агента) и с ними до сих пор ведется работа. Всех кто так или иначе контактировал с участниками и мог слышать информацию из первых рук, также изолировали. Жители района постепенно отселяются из зоны якобы по причине борьбы с острой и опасной для людей эпидемией ящура. Они заменяются незначительным количеством статистов, изображающими некие виды жизнедеятельности.
Чтобы ни в чем не сфальшивить нам действительно пришлось заразить животных двух ферм легкой формой заболевания, а также отключить связь, TV и Интернет, объясняя это недопущением паники. Ну, вроде как случился перехлест со стороны столичных манагеров, которые почему-то убеждены, что споры болезни могут распространяться не только по воздуху, но и по радиоэфиру. И этот перехлест вроде бы технически трудно в одночасье исправить. Мы понимали, что как раз и создаем повод для паники, но лучше паника от ящура, чем от Боха. Проникший глубоко в сеть эпизод с ощупыванием женской груди, постарались списать на несовершенство психики робота-киборга, сконструированного переучившимися вундеркиндами из всяких Бауманок, которые с помощью властей региона, но возможно, и без таковой проводили натурные испытания выращенного в пробирке монстра.
На данном этапе вмешательство церкви в ход расследования, может оказаться и бесполезным, и вредным. – Это тоже слова хозяина.
– Понимаю. – Сказал патриарх, и на этом встреча закончилась.
***
– Бох, откуда ты? – Спросила Марфа, решив, что в данном случае прямой путь самый лучший.
– Зачем тебе?
– Для отчетности. Буду в школе писать сочинение «Как я провела этим летом».
– Кого провела?
– Бох, ты все воспринимаешь буквально! Ну, скажи откуда?
– Оттуда. Была пустыня. В пустыне я был один. В полном покое я летал в тишине и наслаждался полетом. Мне никто не мешал. Кроме кубиков.
– Кубики мешали тебе летать?
– Не физически. Их не было, но стоило про них подумать, как они тут же возникали перед глазами. И немного мешали. Но если не думать…
– И ты решил, что-то с ними сделать?
– Вот именно. Видишь ли, кубики были самой разной окраски и равномерно перемешаны, и я начал сортировать их по цветам. Я подумал, что так будет лучше.
– Потом?
– Потом они сами стали группироваться в формы и фигуры, и с пустыней что-то сделалось. Я ее потерял.
– Ты любишь одиночество?
– Любил, пока не встретил тебя.
– Что было потом?
– Потом я скитался, скитался… пока не встретил тебя. Хочешь, я покажу тебе кубики?
– Ты, наверное, скучаешь, а Бох? – женское сердце не могло не выразить сострадания.
Бох промолчал.
– Я сумею увидеть твои кубики?
– Безусловно. – Оживился Бох. – Может быть, не совсем так, как я… Нужно соприкоснуться головами. Вот так… Наблюдай.
– Да это же тетрис!.. – Воскликнула Марфа. – Только тетрис немного не такой. Там игрок выстраивает кубики в линии или столбики, и они уничтожаются... Бох, что означают эти бульбы и линзы из кубиков одного цвета?
– Я точно не скажу. В общем, я с ними взаимодействую. Цветом и формой они передают разнообразную информацию. Вот сейчас зеленый цвет небольшой капсулы вверху говорит о том, что я могу тебе доверять.
– Откуда она знает?
– Значит, знает.
***
– Вы считаете, она спала с ним?
– Все, что у нее имеется в отчетах, было выболтано объектом агенту в жаркие ночи любви между первым и вторым заходом.
– Какие подробности! Наверное, стоило рассмеяться, но не то у меня настроение. Что она еще узнала?
– Немного. Ничего из того, что могло бы нам пригодится.
– И это все, чего она достигла за неделю работы? Детский лепет. Единственное, что более-менее ясно это то, как он устраивает свои аномальные делишки. Он просто смотрит в небо и о чем-то его просит, и небо заявку выполняет. Все. Как те бесы, что сидят на небе – тетрис, матрица или супер-марио – это делают нам никогда не понять. Вот рисунок этих чертовых кубиков, которые она смогла изобразить. И что нам с ним делать, повесить в рамочку на стену?
– Позвольте, это похоже на структуру пространства и…
– И времени хотите сказать? Бох вам в помощь.
– Не вижу оснований для скоропалительных выводов. Женщина волею случая оказалась в нужном месте и в нужное время и сработала просто на отлично. Потом она выполнила порядочный объем работы: во-первых, придала Боху человеческий вид, во-вторых, научила его по-человечески разговаривать и вести себя, в-третьих, она привязала его к себе, что позволяет рассчитывать на его управляемость. Да, о сути явления она практически ничего не узнала, но никто ее об этом не просил – Марфа в этом деле не специалист…
– Она просто красивая и распутная баба.
– … Это задача науки, а наша задача предоставить Боха в распоряжение науки в удобном для исследования виде, то есть в спокойном, уравновешенном и располагающим к общению состоянии. На данном этапе требуется внедрить в круг общения Боха, кроме Марфы специалиста по психологической совместимости.
– За ради Бога, только не женщину – не хватает нам любовных треугольников. Но согласится ли он к сотрудничеству с наукой: датчики, экраны, томографы, тесты – утомительное и не очень приятное времяпровождение.
– Поначалу ему будет интересно и даже должно понравиться, если придать процессу формат игры. Не знаю, понравится ли это Небу.
– Насчет игр… это относится к людям.
– Он уже почти человек. Тем более он начинал как полуторагодовалый ребенок, но учится он очень быстро.
– Он будет с нами работать?
– Не сомневаюсь… если все сделать правильно. Все равно нам больше ничего не остается.
Раздался телефонный звонок, и поднятая трубка некоторое время дребезжала паническими нотами.
– Боюсь, нам надо поторопиться с эвакуацией объекта и агента из той среды как можно быстрее.
– Неприятности?
– Хуже.
***
Школа господина Большакова (за глаза ее называли школой большевичков) была не слишком сильной и не слишком известной группой ученых, что имело свои преимущества. Как раз по причине малоизвестности и уединенности ее базы, эту школу в срочном порядке определили местом дискуссии по проблеме Боха. По команде «всё бросить» из разных научных центров в тщательно охраняемый укромный уголок подмосковного леса был оперативно доставлен цвет российской научной мысли, дабы тактикой мозгового штурма расколоть крепкий орешек.
Для начала, как и положено, отделили факты от слухов и домыслов и, постепенно накачиваясь капучиной, приступили к их опровержению. Но проблема поддавалась туго. Разумеется, если не сходить со столбовой дороги научных знаний, то с разоблачением аномальных фокусов как раз все было в порядке. Телепортация мысли, силы и предметов, могущие кое-что объяснить из содеянного Бохом – эти понятия хай-тек физики уже порядочное время были на слуху не только в ученой среде, но и в гламурных гостиных. Со дня на день ожидался (правда, никак не наступал) некий прорыв, который сделал бы излишними войны за нефть. Но думать, знать или предполагать – это одно, а озвучить при всем честном народе пока не утрамбованные в практике ведения научных споров «квантовый отражатель» и «петля фаза-нуль» применительно к хождению по воде Боха – это в некотором роде совсем противоположное. Тут надо иметь не просто силу воли, а отчаянность человека, не имеющего за душой почти ничего материального. Также, во избежание разного рода кривотолков, паракинетика тоже ни разу не упоминалась, потому что по рейтингу достоверности стояла на одной ступени с ересью и чудом.
«Ну, что, слопали?!» – В глазах пресс-секретарши господина Большакова – непривлекательной молодой особы с гладко зачесанными на затылок волосами и неровным рядом мелких зубов – молча плясали всамделишные черти. Потому что секретарше благородное собрание право голоса не давало. Но после того как она размножила, разложила на столах и вывела на интерактивную доску рисунок «чертовых кубиков», а затем в течение трех часов руководила кофеваркой и слушала нестройную перебранку представителей конкурирующих школ, в основном состоящую из недомолвок, переполнявшее её чувство справедливости вдруг выплеснулось наружу.
– Разрешите мне… – Робко начала девушка, но так как ее никто не слышал, почти крикнула: Разрешите!
Гул разговоров быстро стих, и ученые воззрились на нее с удивленным ожиданием.
– Возьмем, к примеру, обычный камень. – Для верности, требовательно постучав чайной ложечкой по никелю кофеварки, начала она издалека. – Крепкий обкатанный голыш… Из чего он состоит? Из крупинок песка или гранита, скажите вы. Но если раскрошить камень, а крупинки растереть в пыль, можно сказать, что он состоит из пыли, правильно? Но, допустим и пыль мы разложили до молекулярного состояния, до атомов, которые, в свою очередь, тоже не монолитны. Можно было остановиться на этом этапе, но нам так хотелось докопаться до истины, что атом мы тоже раскололи, пытаясь среди его начинки найти этот самый краеугольный камешек. Но не нашли… и до сих пор блуждаем в микромире.
Насколько я знаю, ни одной основной – так сказать, окончательной – элементарной частицы, этакого первородного кирпичика не обнаружено. Разве может про себя сказать какой-либо гипотетический неотрон (конечно, если бы он мог говорить), что он совсем никак не делится и весь состоит из одного самого себя в единственном числе, и что всё остальное в мире состоит из одних неотронов? А как же принцип неопределенности?
Барышня замолчала и, ожидая реакции единомышленников, во все глаза смотрела на аудиторию. Но если кто и собирался воспользоваться возникшей паузой и ответить на риторический вопрос, он этого не сделал. Одних тема зацепила: научный работник из первого ряда, полуобернувшись на стуле, о чем-то жарко заспорил с соседом за спиной, но другие громко потребовали объявления перерыва. Однако с помощью ложечки дисциплина была быстро восстановлена.
– Все обнаруженные так называемые частицы, – невозмутимо продолжала барышня, – существуют в виде волн и полей, а не каких-то там крупинок вещества. Масса нашего камня определяется взаимодействием не имеющей массы покоя материей… Так вот, к нашему удивлению и камень, и кофе, и пар над кофе, и мы с вами – это сложное переплетение полей… и ничего более. Мы не люди, а особый вид материи. То есть, мы глобальная неопределенность.
– Скажите мне: ну, разве это не чудо?!
Ошеломленный новостью, народ не противоречил, но и не выказывал поддержки.
– Вы понимаете, что обнаружить атом мироздания – это все равно, что изобрести вечный двигатель, или путешествовать во времени или… Вы думаете, что когда-либо сможете увидеть бесконечность? Извините, а голова не закружится?
Вам может показаться, что я не в теме. Отчасти да. Я просто демонстрирую, какие трудности вас ждут, хотя, конечно, работать вы будете не бесплатно. По-моему, вам нужно мысленно перейти на следующий уровень. Просто поверьте в существование чуда, и вам сразу станет легче. Бох – это явление, которое не нуждается в объяснении. Как к дару небес, мы должны отнестись к нему благоговейно и трепетно, не взирая на побочные эффекты. Боюсь, что вы этого не понимаете – вы хотите подобрать к нему ключик. Бог вам судья.
Держась из последних сил, секретарша, не сгибая прямую спину, покинула аудиторию.
– Потрясающе! – Пробормотал один из участников собрания, терзая пятерней лобную лысину.
«Нет!... Нет. – Уверяли себя ученые мужи. – Конечно же, нет! Нет и быть того не может!... Но что есть?»
В полной тишине господин Большаков вышел вслед за секретаршей, и найдя ее плачущей в коридоре, увел в свой кабинете и там потчевал пятизвездочным успокоительным.
***
– Бох, очень давно на Земле появился один человек, которого люди назвали Богом.
– Как меня? – Удивился Бох.
– Почти.
– Когда это было?
– Ты же знаешь, что такое год? Так вот, это было две тысячи лет назад.
Бох напряженно соображал.
– Нет, это был не я.
– Я не говорю, что ты.
– Появился, и что?
– Он делал разные чудеса, много проповедовал, пытаясь улучшить нравы людей, а потом… потом он вознесся на небо, и больше люди его не видели.
– Вознесся на Небо… Интересно… Нет, там его не было, я бы почувствовал. – После недолгого раздумья, ответил Бох. – Любимая, ты рассказываешь сказки. Если и объявлялся такой хороший человек, то никакой он не Бог, а просто самозванец. Хотя, наверное, он хотел сделать, как лучше.
***
Все началось с осторожной заметки без подписи в одном столичном мелкотравчатом издании.
– … А как объяснить то, что сейчас происходит в N-ском районе нашего южного края? Совершенно очевидно, что там происходят странные вещи, глубину и опасность которых власть пытается скрыть от населения. – Вещало издание on-line, разжигая нездоровое любопытство и так донельзя перекормленной сенсациями читающей публики.
Публику возмутило намерение власти утаить сведения чрезвычайной важности, и она пожелала узнать о странных вещах как можно больше.
Кое у кого развязался язык, и тут факты, домыслы и разного рода предположения посыпались на страницы желтой прессы, как сор из дырявого мешка. Версия с аномальной эпидемией ящура уже никого не устраивала, а неудобства и ропот эвакуированных жителей превысили критическую отметку.
Появились мнения, что ящур – вовсе не ящур, а эпидемия – это эпидемия чего-то другого. Что изолированная местность – это место падения неопознанного объекта, к которому ученые боятся подступиться.
Следом просочились сведения о «хождении по реке», и власть была вынуждена реагировать. Но прежде отреагировала одна малоизвестная организация под названием «Общество защиты Веры», которая вдруг пошла на траты, несопоставимые с ее объявленным бюджетом, и организовала многочисленные слушания и собрания, в защиту – нет, не Веры – но посланца Господа. Результатом нагнетания стало желание защитников Веры и примкнувшим к ним неравнодушным гражданам организовать посланцу действенную помощь.
Сначала с оглядкой на общественное мнение, но потом без оглядки, в полный голос зазвучали неожиданные признания высокопоставленных светских лиц об их давнишней и сильной религиозности. Многие из них вдруг ощутили присутствие «где-то рядом» Бога и возжелали предпринять что-нибудь богоугодное.
Православные экстремисты все более вольготно чувствовали себя на улицах, в клубах, редакциях, школах, университетах, кабинетах и лабораториях, а по страницам прессы прокатилась волна православного публицзма. Якобы сама собой выкристаллизовалась идея Крестного Хода, и ополоумевшие стаи защитников рванули на юг. Официальная церковь была не за, но и не против.
Таким образом, простой народ, ранее начавший прибывать на узловую железнодорожную станцию рядом с пунктом дислокации Боха, с единственной целью потрафить своему любопытству вдруг, во многом против своей воли был втянут в подготовку акции по проведению Крестного хода.
Власть опомнилась слишком поздно.
Странная история:
чем больше вовлекалось действующих лиц
чем больше создавалось комитетов и кризисных штабов
чем яростнее проходили споры между ветвями власти
чем больше трагических нот звучало в церковных молебнах
и чем большие усилия принимались властями для сокрытия правды,
тем большее число людей уверялось, что на этот раз сомнительное дело пустозвоном не кончится.
Общество сознательно и намеренно шло к фатальному исходу.
***
Но пока еще организаторы, будущие участники действа и муниципальные власти были вынуждены стойко преодолевать бытовые трудности. Многотысячные толпы людей, кое-как организованные или неорганизованные вовсе, грозили разнести поселок по кирпичикам и уже приступили к исполнению угрозы. Мэр поселка выклянчил где-то на стороне полтора десятка полевых кухонь и следом, естественно, ему пришлось взять в аренду сотню биотуалетов. Он также взмолился перед вышестоящими властями об установке между поселком и станцией шлагбаумов и блокпостов, дабы ограничить нашествие паломников.
Власть сделала больше, но все равно мало. Она запретила остановку на станции пассажирских поездов и электричек и отменила междугородние автобусные рейсы, а также взяла под контроль освещение ситуации в прессе. То есть сделала все, чтобы еще сильнее разжечь любопытство, но к разрешению проблемы путем эвакуации понаехавших приступить не решилась.
Бытовые неудобства паломников во многом скрашивала атмосфера приподнятости и праздника. Людей не покидало чувство всеобщего братства и любви, и занимал только один вопрос: когда? Когда к ним прорвался караван с религиозными атрибутами крестного хода, все поняли: скоро!
Чувство братства и единения несколько поколебала дискуссия между атеистами и верующими, состоявшаяся накануне судного дня. Началось с того, что на вечерних посиделках с гитарой у костра атеист высказал мнение, что бога нет, раз нет никаких доказательств его существования, хотя он – атеист – и не имеет ничего против крестного хода, а верующие вслух посочувствовали атеисту, случайно и совершенно бессмысленно, как они уверяли, произошедшему от обезьяны. На явную грубость атеист не стал реагировать, но попытался просветить общество, оперируя фактами и здравым смыслом. Однако его прервали, потребовав или привести доказательства, что бога нет или заткнуться. Атеист ушел в ночь, крикнув издалека, что пусть доказывает тот, кто Его выдумал. Но вскоре он вернулся.
– Вы полагаете, что человек, рожденный обезьяной более низкого происхождения, чем тот, кого бог сделал по своему подобию? – Появившись словно из-под земли и явно напрашиваясь на неприятности, атеист реанимировал прежний спор. – Отчего тогда я и вы так похожи и внутренне и наружно?
Подбросив в костер несколько щепок от разбитого сарая, чтобы лучше видеть лицо, которое собираешься перевоспитывать, боговерующий перемигнулся с подельниками, и общими усилиями они от души отметелили атеиста, дерзнувшего навести тень на стройное здание Веры.
Еще более расшатались узы братства, когда выяснилось, что среди верующих есть немалая доля людей, которые так же, как и атеисты сомневаются в существовании господа или его посланца, но не вообще, а именно здесь и сейчас и совсем по другой причине. Как некую тайну они цедили сквозь зубы новость, что, вероятно, дело обстоит очень скверно, и как бы не пришлось заняться изгнанием дьявола. И также полагались на силу и святость очищения крестным ходом.
Ни одному человеку не было ясно, кто и когда же даст, наконец, отмашку, но вдруг ожидание, достигнув предела, просто и обыденно закончилось.
Ранним утром, выбрав из арсенала религиозных атрибутов подходящие, по их мнению, шесты с кадилами и хоругви, одна теплая компашка прямо на проезжей части заспорила о том, в каком порядке они должны проносится во время крестного хода, в то же время понимая, что никакой принципиальной разницы в этом нет. Спорили они довольно громко. Захватив на всякий случай кресты и иконы, к ним подтянулся еще народец, желающий блеснуть знанием темы. Ради истинности и вящего удовольствия люди со святыми причиндалами строились в шеренги и так и этак; сами собой выравнивались ряды; парочка фанатов затянула религиозный псалом; шеренги качнулись, и палаточный лагерь внезапно вздрогнул от громкого клича: «Идем!». Пока еще не веря самим себе, с богом в сердце, но без царя в голове, сопровождаемые хриплым пением, они пошли, бесконечной и неудержимой колонной вытягиваясь из разбитого поселка.
Но вот на внедорожниках, с громыхающими в кузовах большим крестом и шестами с лентами, похожими на татарские бунчуки, в начало колонны лихим подскоком были доставлены церковные иерархи, наспех облаченные в соответствующие одеяния, которым ничего не оставалось, как возглавить шествие.
Несколько сот православных активистов, прошедших все, как один службу в специальных частях, непрерывно рыскали по фронту и флангам колонны, сбивая жидкие заслоны силовиков вовне и гася мелкие межличностные конфликты внутри шествия.
Но ход, конечно, не был и не мог быть монолитен. Оказалось, что люди, следующие в колонне, на последние события придерживаются не только альтернативных, но даже противоположных взглядов. Если одни были уверены в боготворимости произошедшего, а Боха считали не иначе, как Богом или, на худой конец, посланцем небес, другие наоборот – посланцем дьявола, со всеми вытекающими последствиями, ну а небольшая полуинтеллигентская прослоечка атеистов, неосторожно затесавшаяся в сплоченные ряды, вообще считала, что «вы все дураки», хотя благоразумно об этом помалкивала. Однако по мере накопления усталости и раздражения, усиления жары и обострения жажды, по мере того, как все выше поднималось июльское солнце, и все гуще становились клубы поднятой ногами пыли, от которой першило в горле, сепаратистские настроения, подспудно дремавшие в сознании верующих и неверующих, постепенно начали брать верх.
***
– Ты куда мчишься, как угорелый? – кричала Марфа, бодро перебирая ногами в кроссовках, натянутых на босу ногу, и стараясь не отставать от Боха.
– Марфа, бежим! Бежим скорее – эта поступь, этот гул, надо бежать!
– Я не хочу бежать, но раз ты настаиваешь… Слушай, Бох, я думала ты ничего не боишься.
– Когда опасность видно, то я ее не боюсь. Кубики, кубики, черт бы их побрал… Какие-то не те цвета… Это вообще мрак… Страшно, Марфа! Я же не могу тебя бросить.
Убегая в утренних сумерках в противоположную от гула сторону, они почувствовали, что забираются на довлеющий над местностью курган и, взбежав на его лысый гребень, остановились отдышаться. Марфа в изнеможении повалилась на землю.
– Нет, Бох, ты какой-то чудной – бояться неизвестно чего… Тебе, наверное, показалось. – Марфа, уминая траву аппетитным задом, устраивалась поудобнее, собираясь немного вздремнуть.
– Нет, не показалось. – Серьезно ответил Бох, вглядываясь в глубину поля.
Прошло немало времени, прежде чем из-за горизонта начала появляться серая колышущаяся масса. Бох пощекотал Марфу травинкой, и та проснулась, непритворно зевая.
Пыль, нашествие, мрак. Марфа схватила Боха за руку.
– Что это, господи? Да это же крестный ход! Но почему сейчас? Не бойся, Бох, эти люди ничего тебе не сделают. Они идут, чтобы приветствовать тебя.
– Твоя затея?
– Нет, но я была не против. Я давно хотела показаться с тобой на людях.
***
В какой-то момент они захотели только Чуда – ясного и непреложного. Они захотели ясного и точного знания, что кроме жары и пыльной дороги, кроме бесконечных войн, тяжкого труда и беспросветного быта, кроме грязных соплей под носом у пьяного бомжа и гниющих мусорных островов в океане, кроме бандитов и ментов, кроме лощеных джентльменов и перезрелых вамп-красавиц, где-то на белом свете имеется нечто, как слеза ребенка – благое, святое и чистое. За это можно все отдать. И если Бох в этот момент явил бы им Чудо, показав в небе над головой бесконечные в своей перспективе чертоги рая с Богом, ангелами и переживающими одну только святую радость людьми, они все, как один побратались бы и разошлись, воспаряя от распиравшего их пронзительного счастья. Но чуда не случилось.
Крестному ходу не видно было конца. После десятикилометрового марша, насквозь пройдя оставленный Бохом и Марфой поселок и уже почти разуверившись и в Боге и в чуде, колонна, постепенно меняя внешний вид на параллельно марширующие воинские каре, втянулась в широкое поле, разделенное дорогой надвое. Песни кончились. Раздражение и перебранка между ветвями религиозного учения достигли апогея, но первыми под раздачу попали те, кто к ветвям не имел никакого отношения и даже не признавал оные. Когда крестный ход, разделился на два антагонистических, прослоечка неожиданно для самой себя сделалась прокладочкой между ходами, православный Омон чутка замешкался, а некто из прокладочки – не исключено, являвшийся провокатором – неосторожно рявкнул в мегафон: «Мракобесы».
Из тысяч глоток по обе стороны дороги вырвалось гневно-недоуменное: «Что-о-о???», и выставив шесты с бунчуками наподобие копий, толпа с обоих флангов ринулась в атаку на кощунствующих недоумков.
Мгновенно атеисты, оказавшиеся между молотом и наковальней, под возгласы о Святом Кресте и о Христе были в религиозном запале всмятку распластаны толпой, похожей на воинство с Куликова поля. Далее, без всякого перехода, не имея ни времени, ни желания остановиться, воинство ввязалась в междоусобную битву. На линии соприкосновения быстро рос длинный и широкий холм из поверженных тел.
– Что они делают?! – В ужасе воскликнула Марфа. – Что делают! Бох, сделай что-нибудь. – Тут же потребовала она от Боха.
Бох страдал.
– Нет, нет… – без конца повторял он, глядя на братоубийственное зрелище.
Страдая, он вызвал Небо, и, продолжая страдать, воззвал о помощи. Оберегая психику клиента, Небо, недолго думая, в мгновенье ока обратило грязную, пыльную, но твердую землю, на которой шло сражение, в зыбучую песчаную бездну, и похоже с наслаждением наблюдало, как, ощерив в ужасе рты, лица бывших врагов погружаются в пучину.
Теперь уже Марфа, рыдая в голос, повторяла: «Нет, нет». Кроме того, она колотила Боха по спине и рвала ему волосы. А потом отключилась.
Потом Бох, не доверяя Небу свое сокровище, километров пять нес ее на руках в соседний поселок. Зайдя в первый, попавший на пути пустующий дом, он уложил Марфу на хозяйскую кровать и задернул занавески, а сам перешел в другую комнату, рухнул на спину на широкий диван и, заложив руки за голову, уставился в потолок.
***
На следующий день в дверь к Марфе, к тому времени сменившей за сутки уже третье место жительства, под видом туриста постучал незнакомец и назвал пароль.
После обмена формальностями, агент бросил свой рюкзачок в угол под вешалку, но потом передумал и небрежно запихнул его под койку, туманно объясняя: «Вдруг кто зайдет». Затем расположился за столом, и на предложение выпить чая кивнул: «Не откажусь».
– Где он?
– Не знаю. Я ушла от него, но никак не могу прийти в себя. – Ответила Марфа и кротко опустила глаза. – Думаю где-то рядом.
– Не важно. Найдут.
Отставив стакан недопитого чая, агент широко улыбнулся.
– Нужна твоя помощь, детка. Такая работа тебе по плечу и, наверное, по нраву. Ведь ты так умело распорядилась своими женскими чарами, что смогла расшевелить самого Бога! Салют! – Агент рассмеялся и подмигнул ей.
Побледневшая Марфа решительно поднялась со стула, поправила под лифом грудь и, сжав кулаки, разразилась тирадой. В преамбуле к отповеди, в одном предложении она смогла яростно и внятно скомпилировать все четыре запрещенных Думой слова, а потом добавила: «Ублюдки».
– Значит, когда наука опустила руки; когда власть светская действовала топорно и невразумительно, опасаясь проявить политическую волю, и так и не смогла преодолеть кризис; когда религия, пеклась исключительно об интересах церкви, а не Веры и не народа и провалила дело; когда народ чуть не распял Его на осине, как нового Христа, вы опять вспоминаете о женщине? Разве вам неизвестно, что у женщины есть только одно безотказное средство воздействия на мужчину? Разве я виновата в том, что родилась женщиной, с женским половым органом, которым меня наградила природа, и по которому вы – сильные, умные и порядочные – сходите с ума? Ты явно пришел с каким-то делом, и, без сомнения, рассчитываешь на мои «женские чары», но при этом смеешь издеваться над отсутствием женской скромности?!
Несколько минут гость ошарашено молчал, а Марфа боролась с желанием распахнуть дверь и скомандовать: «Выметайся!».
Агент кашлянул.
– В общем, по Боху принято окончательное решение.
Марфа отшатнулась и безвольно опустилась на стул.
– Ужас. – Тихо прошептала она, а ее глаза покрылись влагой. – Так вот для чего я вам опять понадобилась. Если его убьют, а меня при этом нет, то потом осыпят золотом?
– Не буквально. Ты хочешь работать не по приказу, а по убеждениям?
– Спрашиваешь!
– Считай, что сама будешь выбирать себе задание. У тебя есть враги?
– Кое-кому из начальства я желала быть на моем месте в определенные моменты. Особенно, когда оно заставляет ложиться в постель с бегемотом.
– Это работа. Я имею в виду личные враги?
– Пара-тройка или даже поболе, конечно, найдется, хотя не все об этом догадываются.
– Так вот, при организации давления на любой, в пределах разумного, объект твоей мести, на тебя одну будет работать сектор или даже отдел.
– Ты искушаешь не хуже дьявола.
– Брось кочевряжиться, Марфа. Он живьем закопал триста тысяч человек. Прошли сутки, но там до сих пор стоит стон и шевелится земля.
– Не говори мне про землю – я не выхожу из комнаты, чтобы на нее не смотреть. Я сама видела все. До сих пор я вижу забитые песком, ощеренные рты и выпученные глаза.
Вся в слезах Марфа опять вскочила на этот раз со сжатыми кулаками. Глядя ей в глаза, агент продолжал:
– Партнеры бесятся и намекают на разные неприятные последствия. Наши устали оправдываться. Через два дня ждем гостей – наверное, сначала экспертов, а потом миротворцев. За два дня все должно быть кончено.
– Скорее всего, у Боха слегка повело рассудок, ум заклинило на тетрисах, которые сами не могли понять, что происходит.
– Триста тысяч русских людей, Марфа – ему нет оправдания.
– Людей…– Устало повторила женщина.– Что нужно делать?
– Ничего особенного. Нужно, чтобы завтра он сюда пришел и остался на ночь. Так будет надежнее. Как уснет, ты выйдешь на улицу. Через сто метров, ближе к реке по правую сторону от дороги брошенная хата. Найдешь меня там. Вот и все. Остальное не твое дело.
Немного элитного алкоголя. Ночь, заполненная каким-то муторным, тяжелым сексом. «Триста тысяч людей… Если мне позволят хотя бы половину из того, что он мне наобещал… Жаль, что он не умеет любить меня так, как любил Бох …» – думала Марфа при смене позы и, вдруг осознав, что думает о Бохе в прошедшем времени, почувствовала себя предательницей. И даже немного всплакнула, что агент принял на счет собственного усердия. Он каждый раз чертыхался, когда поступал сигнал, и приходилось кликать три кнопки бдительности на пульте, причем, в определенной последовательности. И на все про все у него было двадцать секунд.
– Могу я спросить: как? – Полюбопытствовала Марфа во время очередной передышки.
– Наверное, уже можешь. Наука придумала квантователь и успешно его испытала. На кроликах. За бугром подобные вещи тоже есть – правда, только в массовом чтиве, и кличут их дезинтеграторами. А у нас он в реале. От объекта остается круглый ноль. Они сами не знают, куда что девается.
– Он у тебя в кармане?
– Ты про исчезнувшего кролика? Нет, в шляпе.
– Про квантователь, юморист.
– Пять минут назад ты прыгала на нем задницей. Он в рюкзаке, под кроватью.
– Ах! – Не смогла скрыть восторга Марфа.
***
– А-ах! – Ахнула на рассвете распахнутая ударом ноги дверь, и полусонная Марфа вскочила на ноги.
– Ах, какая неожиданность! – Воскликнул возникший на пороге Бох, глядя с кривой усмешкой на сладкую парочку.
– Послушай, э-э-э… Бох или как там тебя… а, черт! – Засуетился агент, тщетно пытаясь продеть в трусы правую ногу (с левой ноги он при акте никогда трусы не снимал).
Из кармана брошенных на пол джинсов раздался приглушенный писк. Агент кинулся к брюкам, но был на расстоянии пригвожден к ложу легким движением руки Боха. Писк повторился.
– Ты же говорила, что любишь только меня. – Сказал Бох с горечью, нагибаясь за джинсами. Он был расстроен, опустошен и комичен в своем простодушном откровении.
Агент ухмыльнулся, а дева-искусительница несколько секунд боролась с рефлексами, но не удержалась и разразилась громким истеричным хохотом, который Боху с надломленной психикой можно было принять за издевательский.
Перемена в лице выпрямившегося Боха так сильно поразила Марфу, что ее смех немедленно стих. «Это не бог, и даже не дьявол. Это настоящий, безжалостный Мачо» – Подумала Марфа, закусив губу и мысленно готовясь к самому худшему. Невелика беда, что самого худшего она и представить себе не могла.
Тем временем из кармана злополучных джинсов был извлечен небольшой пищащий пультик на крепком капроновом шнурке и с мигающим красным глазком.
– Полагаю, это должно постоянно носиться на теле? – Полу утвердительно задал вопрос Бох, и зажал пульт между ладонями. Как будто собирался помолиться, но он явно не молился, а о чем-то договаривался с Небом.
Агент нервно кивнул, безуспешно пытаясь проглотить ком в горле.
– А код полагаю – 4217? – Бох улыбнулся дьявольской улыбкой настоящего латиноса. – Боже мой! – У Боха загорелись глаза. – Квантователь! Кажется, это как раз то, что мне нужно.
Пульт продолжал мигать, и агент смотрел на Боха с ужасом.
– Боже милый, будь добр… помилосердствуй… – Протягивая к Боху руки, не очень внятно, залепетала дама, даже не подумав чем-либо прикрыть распиаренный объект любви.
Бох задержался взглядом на «объекте».
– Не могу тратить время на добро – до отключения пульта всего с десяток секунд.
– Не надо. – Прохрипел агент.
– Но мы их опередим, правда? Ведь дополнительный – 3669? – Спросил Бох, повышая голос и аккуратно тыкая пальцем в светящийся дисплей.
Впрочем, ответа он не ждал.
– Ты нас убьешь! – Взвизгнула Марфа.
– Из-за любви. – Парировал Бох, нажимая ту самую кнопку.
Под койкой что-то щелкнуло, и вроде как завозились мыши. Потом оттуда жахнуло черным светом, и вместо потолка на участников драмы глянула с высоты леденящая душу бесконечная бездна.
По мгновенно открывшемуся каналу между реальным и иным, даже не попрощавшись, голубой звездой Бох отчалил на небеса. За ним, скрученные в тонкий жгут навроде витого электрического шнура последовали агент и Марфа – все в розово-кровавой пене. Потом вздрогнула земля.
Сначала наблюдатели со стороны, зафиксировавшие включение спецсредства, думали, что действо окончится испытанным и не слишком катастрофичным локальным атомным взрывом. Ослепительная вспышка… сотрясение тверди… ком огня, грязи и дыма… обугленные трупы и разрушенные дома… зона отчуждения…– страшно, но предсказуемо и терпимо. Но они узнали, что такое настоящий ужас, когда весь взрыв без остатка внезапно поглотила воронка, упирающегося острием в небо гигантского вихря, а земля стала уходить из-под ног. Основание вихря, похожее на закрученные в пляске цветастые цыганские юбки, стала стремительно увеличиваться в диаметре, собирая жатву в виде сторонних наблюдателей, строений, нив и садов, речек, озерков и дубрав, железных дорог, мостов, станиц и районных центров. Все шло в дело. Люди и металл, земля и тряпки с вещевого рынка, содержимое роддомов, ночных клубов и роскошных вилл, горняки, заживо погребенные в шахтах и рудниках и матросы, принявшие смерть в стальных гробах, начиненных смертью, дерево и машины, любовники, наслаждающиеся последними мгновениями жизни и партийные бонзы, устраивающие разнос безответным подчиненным, – все атрибуты земного бытия, – спрессованные в сборную солянку, с ревущим свистом, за которым ничьей молитвы уже не было слышно, втягивались в канал.
Далее события развивались быстро и толково (как того и требовал патриарх): лопнувший в районе тихоокеанской впадины земной пуп позволил земной коре стягиваться чулком в направлении вихря, обнажая кипящий слой на границе раздела сред. Поднявшись по каналу в заоблачную высь, бывшие моря, материки, континенты, части света и государства, в том числе непризнанные, пройдя фазовый переход, переставали быть веществом, а воплощались в нечто однородное, бесплотное и нейтральное. Затем настала очередь земных мантии и ядра, орбитальных спутников, лун, малых и больших планет, солнца… выворачиваемой наизнанку вселенной.
Некоторое время спустя – когда куда-то пропали материя и энергия, когда уже само время стало ничем – умиротворенный дух Боха в вязкой тишине пустыни летал над поверженным и неузнаваемым миром и про любовь ничего не помнил.