Реноме

Валерий Иванов-Архангельский
   

В московском издательстве «Физкультура и спорт» долгие годы работал старшим редактором Володя Трепетцов. Владимир Георгиевич. Личность легендарная! Мягкий и добрый человек. Поэт и спортсмен. На всю страну он прославился песней «Белая берёза» («Над тихоней речкой рос с берёзой клён…») Помните? Её пели все туристы страны. Да и сейчас поют, кажется. Она в знаковом фильме «Афоня» прозвучала, ею начинается современный спектакль МХТ им. Чехова "Идеальный муж". А многие знаменитые исполнители с удовольствием включали её и в свой репертуар. Порою, правда, беспардонно приписывая себе авторство. Но это, как говорится, «особь статья». Потом Володя и частушки стал сочинять. Довольно таки откровенные, разухабистые. На спор с коллегой по работе. На коньяк, разумеется. Мол, в течение такого-то времени выдам «на-гора» сто частушек. И выиграл пари! Одна сотрудница издательства весной отвезла частушки к себе на родину, в деревню. Так тамошние бабульки всё лето по вечерам с таким упоением и пронзительной откровенностью выдавали их в эфир! А с приходом осени завалили автора своеобразным гонораром - яблочным урожаем. Каждый понедельник женщина привозила Володе увесистые сумки ароматного содержания.

Среди множества частушек одна вмиг облетела просторы нашей родины. Вот эта: «Над селом ***ня летала серебристого металла. Много стало в наши дни неопознанной ***ни». Известный поэт и страстный собиратель частушек Николай Старшинов во всех статьях (а их у него было немало), посвящённых малым формам народного творчества, неизменно вспоминал и её. Правда, в несколько кастрированном виде. Ударное слово заменялось на более обтекаемое «фигня». Тогда не разрешались ещё слишком откровенные высказывания в адрес святого социализма. Это уж потом Иосиф Роскин в «Энциклопедии хулиганствующего ортодокса» восстановит справедливость. А поэт Михаил Леонидович Грозовский рассказал следующее: «Звонит мне во втором часу ночи Вадим Кожинов (российский критик и литературовед) и после извинений за позднее беспокойство продолжает:  «Миша! Я прочту Вам сейчас гениальные строки». И выдаёт: «Над селом…»  Столько в его голосе было радости и восхищения!»

С Володей мы познакомились ещё на московском инструментальном заводе «Калибр". Он работал редактором радиовещания. Сто лет тому назад. Мы и сейчас встречаемся. Правда, очень редко.

Ну, Володя  в моём повествовании личность, так сказать, параллельная. Разговор пойдёт не только о нём. Больше о шахматах.

Так вот, в упомянутом мною издательстве, в недавно созданном шахматном отделе, который возглавил гроссмейстер по шахматной композиции Виктор Иванович Чепижный, выходила тогда книжная серия "Выдающиеся шахматисты мира". Её «чёрной» называли. По цвету суперобложки. Знаменитая серия была! Обычно по выходе каждой новой книги издательство устраивало презентации. С приглашением автора или гроссмейстера, которому была посвящена книга, работников издательства и прочих поклонников шахмат. В число которых, конечно же, входил и я. Володя звонил мне накануне предстоящего мероприятия, а я привозил к назначенному часу ещё пятерых-шестерых приятелей. Виновник торжества рассказывал о последних шахматных новостях, о себе, о планах, отвечал на вопросы, а потом одаривал желающих автографами. Словом, получался настоящий шахматный праздник. Так мы познакомились с Ботвинником, Талем, Каспаровым, Дамским. Незабываемые встречи!

Заодно вспомню и такое. Позвонил мне как-то Володя: «Завтра у нас Жванецкий!» Нет, книга у того не выходила. Книги у гения стали появляться много позже. Просто, как оказалось, в издательстве работал его приятель, который, по разрешению руководства, устраивает для коллег эту встречу с классиком. Ну, что можно сказать? Стульев, которые понанесли из отделов, всё равно не хватило. В проходах люди стояли! Михаил Михайлович ТАКОЕ выдавал в течение более чем двух часов! А несколькими днями позже Володя поделился ещё и такой информацией: «Это что! Говорят, потом с некоторыми  избранными они в баню пошли, так он там выложился по полной форме». Представляю, что творилось в бане в тот вечер! До мытья ли было?

Но вернёмся, однако, к шахматам. На нашем заводе начальником ОТК был очень уважаемый всеми человек. Фактурная личность! Семён Аронович. Был он постарше нас. Не знаю, как уж он в шахматы играл, не видел, но тянулся к нам всегда и принимал активное участие во всех шахматных мероприятиях. Взяли мы однажды и его с собою в издательство. После этого он, видимо, в знак благодарности, посвятил меня в свою, достойную зависти, тайну. «Ты знаешь, Валера, я очень хорошо знаком с одним известным гроссмейстером, и если тебе захочется организовать встречу с ним на заводе, обращайся – с удовольствием помогу». А на мой вопрос, кто он, этот гроссмейстер, долго не признавался. А потом, после моих настойчивых расспросов, сказал, что это Лев Полугаевский. Ничего себе! Было чему позавидовать. Я тогда про себя отметил эту, достойную уважения, некичливость Семёна Ароновича.
 
«Вы что, в Куйбышеве родились?» - спросил я его. «Нет» «Учились с ним в одной школе? В институте?» "Нет" «Где же Вам такая удача привалила?» Он скромно ответствовал: «Да так ... было дело». Я не стал настаивать. Не желает человек делиться, ну и не надо! Значит есть причины.

И вот, опять же однажды, Володя позвонил мне, и сказал что завтра у них презентация новой книги, и что приедет гроссмейстер. Я знал чья книга должна была вот-вот выйти и замер в сладкой истоме. Да, да… завтра будет именно он, гроссмейстер Полугаевский! Как же я обрадовался! И с этой новостью побежал к Семёну Ароновичу. Но он, почему-то, не с таким, как я ждал, энтузиазмом, воспринял её. «Если буду свободен, поеду». Ну, думаю, мало ли? Занят человек. Может на этот час директор совещание назначил. «Только, Семён Аронович, - говорю, - если поедете, захватите с собой какой-нибудь сувенир». «Хорошо. Захвачу».

На следующий день мы на двух машинах покатили в издательство. И Семён Аронович с нами. Подъезжаем. И надо же такому случиться (!) – только вышли из машины, а неподалёку, из тоже припаркованной, выходит сам Полугаевский. На ловца, как говорится, и гроссмейстер бежит. Вот, думаю, удача! Сейчас увижу как встретятся друзья. Как бросятся друг другу в объятия.

Но нет, когда мы все вместе входили в здание издательства, друзья никак не выказали своей радости. Более того, они просто не обратили друг на друга никакого внимания. Может, подумал я, Полугаевский близорук, а наш – по скромности своей – сдержан в эмоциях?

Встреча прошла так же, как и все предыдущие. Гроссмейстер рассказал о себе, о планах. Были вопросы. Последовали автографы. Мероприятие близилось к завершению, а Семён Аронович почему-то не спешил расставаться с сувениром. Пришлось напомнить. Тогда он решительно, как в полынью, бросился к гроссмейстеру и что-то дежурно-благодарственное проговорил относительно встречи. А потом, буднично, без энтузиазма, сунул и подарки. Штангенциркуль и что-то ещё из выпускаемой заводом продукции. Гроссмейстер был очень доволен. «О, спасибо! - воскликнул он. Мне, как старому автомобилисту, это очень пригодится».

На том и расстались.

Потом, не помню, под каким уж соусом Семён Аронович сам вызвался рассказать мне историю знакомства с гроссмейстером. Оказывается, несколько лет тому назад он с восьмилетним сыном пребывал в одном подмосковном доме отдыха. И Полугаевский там был. На сборах. С командой тренеров. Готовился, очевидно, к очередному ответственному турниру. Столики  в столовой, за которыми они обедали, находились друг от друга в доступной близости, и однажды Семён Аронович подослал сына к знаменитому гроссмейстеру. За автографом. На нешахматной книге. Шахматной с собою не оказалось. Тот подписал.
 
Вот, собственно, и вся «дружба». Нокаут!

Семён Аронович рассказывал мне это, признаться, с некоторой долей смущения. Понять его было можно. А я тактично, не задавая лишних вопросов, выслушал его и не стал расставлять акценты.

Давно это было. Лев Полугаевский уж столько лет спит вечным сном на старинном кладбище под Парижем. Недалеко от могилы Александра Алехина. А Семён Аронович давно живёт в Израиле. Я недавно вспомнил эту историю и рассудил так, что ничего предосудительного он в ней не совершил. Ну, слаб человек! От рождения слаб. Особенно на славу. Или на близость к ней. Только и всего. День рождения у Семёна Ароновича 1 мая. Несколько лет тому назад в этот день у него случилась очень круглая дата. Номер телефона у меня был, и я позвонил. Поздравил. Он был тронут. Голос молодой, энергичный. Потом повспоминали, повздыхали, посмеялись. Я говорю: «А помните, Семён Аронович, были времена, когда мы в честь Вашего дня рождения под кумачовыми знамёнами на Красную площадь ходили?» «Ну, ты, Валера, даёшь! Молодец, всё помнишь!» «А помните встречу с Полугаевским?» «Конечно, как не помнить... А вот я ещё помню, как ты водил нас в Дом Литераторов. На встречу с Каспаровым. Он тогда, кажется, только-только чемпионом мира стал. Так я, представляешь, и у него исхитрился взять автограф. На какой-то не шахматной книге. Шахматной, к сожалению, у  меня с собою не было. Он сопротивлялся. Не хотел подписывать. Не моя, мол, книга! Какое отношение я к ней имею? Но у нас не вырвешься! Даже если ты и Каспаров!»

Вот такие люди жили в нашей шкатулке!