Средние и Земляничные поляны отделены друг от друга невысокой моренной грядой. К востоку гряда длинным узким языком сходит на «нет», а в западном и северо-западном направлениях, широким охватом, сползает к Дальним полянам. В сущности, Дальние поляны начинаются на её склонах.
Вдоль южного откоса гряды тянется, разбитая дождями и временем, старая каменистая дорога. Петляя, она, тяжело, поднимается на гребень возвышенности.
Если идти через лес, по тропкам, или же по памяти, просто напрямик, то можно, незаметно для себя, подняться по её, гряды, пологому склону и, минуя невысокую корявую древесную смесь, выйти на пересечку дороги. И выйти к Месту.
Я хорошо помню Место, но никогда не задумывался над его четкой планировкой. Обычно, мы приходили сюда, по выходным дням, на пикники или тихими июльскими вечерами приезжали на велосипедах, для сбора ежевики, которая густо оплела старые замшелые камни. Оно лежало ниже дороги, и воздух там был гуще и свежее. Казалось, что не дышишь им, а пьешь его.
Лучи закатного солнца, освещая сквозь сеть приветливого леса, золотили прямые стволы сосен, обагряли бледные тела берез и осин, затеняя синевой старые камни. Камни. Они уложены в строгом порядке. Но стоит ли задумываться над этим? В Эстонии много прямых каменных линий - межевых границ: новых, старых, совсем древних, перекроенных поколениями и веками. Но эти, вросшие в землю, камни..... Нет, здесь было что-то другое, не только межевые границы. Но о камнях позже. На Место, а оно имеет вид круглой поляны, ведёт съезд с дороги, при этом поворот, как с этой, так и с другой стороны, чётко обозначен. И я задержусь у входа, ибо, именно, здесь и появляется тайна.
На обочине, по обеим сторонам заезда, разбиты альпинарии, да-да, альпинарии. Правда, от них мало что осталось. Разве что хорошо узнаваемая, узорчатая каменная кладка, которая местами заросла чахлой придорожной травой, мхом да лесными цветами. Конечно же, время давно стёрло грань между экзотикой и окружающей природой, но только в этих местах попадаются дикие цветы, напоминающие тюльпаны, большие ромашки и колокольчики. Только здесь обилие высокого разноцветного диковинного мха. Да и сам каменный скелет указывает на то, что сложили его только с одной целью. Для красоты.
Итак, старая лесная дорога, въезд на круглую поляну, на обочине - альпинарии. По бокам спуска к поляне - заросшие каменные кладки, посередине поляны - округлая выпуклость. Дальше, справа, под сенью деревьев, что-то отдалённо напоминающее основание какого-то строения. Слева - полуразрушенная классическая известняковая кладка полевого ограждения да покосившийся, изъеденный временем, замшелый столб. За ним выход в широкое ровное поле.
Впереди, будто кто-то, от щедрот своих, набросал кучи валунов. Они проросли травой и ежевичником, окутаны корневищами старых деревьев. Но если приглядеться, то и здесь чувствуется человеческая рука, ибо лежбище камней расположено чётким прямоугольником. Мимо него, справа и слева, с поляны, уходят две колеи хозяйственных дорог и без следа исчезают в темнеющем лесу.
Это змеиное место. Частенько, в солнечную погоду, самые наглые из гадюк вылезали греться на теплых камнях. Но! Ни люди, ни змеи не старались, в присутствии друг друга, пересекать незримую грань каменного прямоугольника. А когда люди всё же вторгались в их пределы, (в основном, за ядрёной ягодой), змеи не нападали, а, лениво шурша, уползали в глубокие расщелины и сырые провалы, доверху набитые сучьями да прелой листвой.
Я не был здесь давно, и мне захотелось ещё раз, лучше, разглядеть каменное скопище. Несомненно, это старый фундамент. Время сгладило острые углы, истерло камни; больше чем на половину укрыло их землей, травой да кустарником. Тем более деревья, которые вросли в фундамент, судя по величине, имели возраст почтенный, лет семьдесят-восемьдесят, а может и более того. Но не берусь судить - я не специалист.
Да. Слева, если смотреть на «фундамент», рос дикий сад. Невысокие ветвистые деревья заметно выделялись на фоне лесных старожилов, а с ближней стороны угадывались выпуклости толи бугорков, толи холмиков.
Сколько лет этому «хозяйству»? «Хозяйству»? Какая-та жуткая, но неосознанная догадка возбудила меня, наполняя душу тревожным чувством. Какие-то неясные формы и фигуры выстраивались в моём воображении, опадали и возникали снова. Я стал осознавать, нет, чувствовать Место и его волну. И тогда я понял, что здесь было!
Что бы проверить догадку и охватить всё взглядом я попятился назад, пока не ступил на возвышенность «клумбы». Едва не упал, но сохранил равновесие....
Мир качнулся. Моё внимание рассеялось. Но уже что-то произошло.
Окружающий лес стал менять свои чёткие очертания, отступал назад, становясь ниже. Камни очищались от травы, вырастали и превращались в стены. Всё вокруг видоизменялось, трепетало, парило.
- Что тебе нужно? - тяжело прошуршало по кронам. - Зачем ты разбудил меня?
Бледное трепещущее изображение становилось чётче, яснее, стабильней!
- Я хочу знать! - крикнул я в ответ, не в полной мере осознавая, убедительность ответа.
- У-у-у-у, - отозвалось не то с болью, не то с огорчением.
И всё прояснилось. Передо мной стоял двухэтажный дом, с крутой остроконечной крышей. Светло-жёлтые стены, высокие сводчатые окна, по углам и у входа широкие белые шпалеры, которые подчеркивали стройность и чёткость линий здания. Двор был ровным, ухоженным, на месте стёртых временем оснований стояли аккуратные побеленные хозяйственные постройки.
- Смотри перед собой, на меня. Это я говорю. Дом! Хм, и сойди с клумбы, цветы потопчешь.
Я посмотрел под ноги, они до колен утопали в ярких ухоженных цветах. Я, осторожно, сошел на чистый выметенный двор.
Вокруг меня текла жизнь. Работники запрягали лошадей, выгружали сено, носили воду. Из мастерской доносились звонкие удары молотка по железу. Какая-то невысокая, опрятно одетая, женщина тихо разговаривала с товарками и они, поминутно, над чем-то смеялись.
Кругленький полноватый мужчина с добродушным розовым лицом, аккуратными светлыми бакенбардами, поигрывая широкими подтяжками кожаных штанов, отчитывал здорового кряжистого работника. Хозяин пытался сердиться, хмурил брови, раздувал щёки. Но это ему удавалось с трудом, и он сам, еле сдерживался, чтобы не рассмеяться над невразумительным виноватым мычанием и киванием головой своего визави. С поля доносилось тихое пение, где-то лениво мычали коровы, в воздухе чувствовались основательность, благополучие и доброта.
Сзади послышался конский топот, и во двор, вихрем, влетела всадница. У крыльца она осадила белую лошадь и соскочила на землю. Невысокая женщина окликнула её: «Elsa! Elsa! Noh? Кus sa olnudoled?! (Эльза! Эльза! Ну, где ты пропадаешь?!)
Эльза махнула рукой, поцеловала в щёку отца, бегом поднялась по ступенькам, и скрылась внутри Дома.
Отпущенный работник, подхватив лошадь под уздцы, озираясь по сторонам, быстро-быстро, засеменил к конюшням. А добряк, похлопав по круглому животу, наконец-то, дал волю смеху: «Марта, Марта, ты только посмотри на этого буяна. Ха-ха! Ангел, ангел, да и только!» Женщины засмеялись и пошли по своим делам. День восходил к зениту.
- Видел? - спросил Дом.
- Видел, - ответил я. - И, что ж, это было на самом деле?
- Вот, именно, было, - печально произнёс Дом. - Всё это называлось «Мыза Тоомаса Мянника». Самое крепкое и доходное хозяйство в окрестностях города. Мянники жили здесь, уж, лет сто пятьдесят, но меня построил отец Тоомаса.
Господь не обидел их ни детьми, ни добротой, ни достатком. Всё богатство создавалось поколениями и достигло расцвета при Тоомасе. Труд и пот, пот и труд от зари и до зари - вот их путь к обогащению. Ты видел руины хуторов, там, вдоль дороги?
- Да, - кивнул я.
- Это всё останки мызы Мянника. Камни на хутора были взяты из наших бренных стен. Поля вокруг, в большинстве, расчищены Мянниками и их товарищами. А потом, после, всё растащили по домам и ригам. Ну и ладно, Господь покарал их за это.
Дом задумался.
- Ах, какие здесь проходили празднества! – продолжил он. - Сколько огней, смеха, ликования. Дорога и двор превращались в сплошной праздник с оркестром и танцами, реками пива и незлобивыми потасовками, в которых конюх Антс (ты его уже видел) всегда выходил победителем.
У Мянников было пятеро детей: четыре сына и дочь, младшая, Эльза. Резвая, шустрая, светленькая девчушка, общая любимица, большая шалунья и выдумщица.
Дом замолчал и улыбнулся, вспоминая о чём-то.
- Она успевала побывать всюду: в поле, на работах. С малых лет не чуралась труда, старалась всем помогать. Многое умела: от прядения до врачевания травами. Вместе с нею росла и Велда, сильная, ретивая лошадь, её подруга. Они исследовали все леса в округе, все пустоши, и не было ни одной тропинки или дороги где - бы не остались их следы.
Появлялась Эльза и в городе торговала, дружила с рыбаками, гоняла по-над моем и знала Обрыв, как свои пять пальцев. Она росла и вскоре превратилась в красивую белокурою девушку, с большими глубокими зелеными глазами. И многие, очень многие парни провожали её восхищённым и жадным взглядом.
Перед войной, той, Большой Германской, лет за пять, Эльзе исполнилось семнадцать лет. И была любовь, а, скорее всего, дружба с молодым рыбаком Юханом Тынниссоном. Сельские праздники, Иванов день, танцы у костра, хороводы и встречи у моря, поцелуи, прогулки на старых Петровских фортах. Любовь - дружба, дружба - любовь. Всё просто, всё вовремя.
Так было всегда, есть и будет.
Далее:
http://www.proza.ru/2016/07/09/1978