Я всегда хотел жить. Глава 21

Юрий Сапожников
- Н-н-не беги-и-и так быстро!!! – взмолилась Татьяна, освобождая потную ладошку из его руки, - Люда отстает!!!

Андреев остановился, тяжело переводил дух, выглядывал за перекресток, обводя окуляром оптики окрестные подворотни. Шумова, едва поспевая, добежала до них, брякнула тяжелый дробовик с плеча прикладом на асфальт.

- Володя, не могу больше, идите одни. Нет сил, сердце выскочит.
- Девчонки, крепитесь, - Андреев протянул флягу, - Только по одному глотку и снова идем. Мы оторвались на полкилометра, не больше.
- Куда мы бежим? – Шумова смочила губы, обреченно качала головой, - Догонят все равно. Господи, как же страшно!!! Не верила в такое, никогда бы не подумала, что это может быть!!
- Людочка, пойдем, надо идти, - Татьяна гладила ее по голове, обняла и сама всхлипывала, - Нельзя сдаваться, правда, Володя?!
- Правда, - Андреев вздрогнул, зашипел, - Быстро, вперед!! Бегом, девочки, они идут!!!

В окуляр прицела с трудом разглядел в сгустившихся сумерках, в отблесках лунного призрачного света шагающего уверенно враскачку рогатого свиномордого демона. Чуть дальше за ним ползли на клешнятых лапах уродливые, покрытые наростами обращенные.

И люди снова бежали. Андреев вел женщин этой июньской теплой ночью в единственное место, которое мог придумать, чтобы спасти их. Когда увидел стаю чудовищ, ползущую от реки, через улицы, переулочки, через скверы и газоны, понял – взяли человеческий след.

Уже не спрятаться в старой котельной, не удержат проклятых стеклянные витрины магазинов и двери подъездов в домах. Тогда и придумалось – если есть еще спасение, значит, нужно бежать на самое высокое, самое старое и святое в прошлом место – на колокольню Центрального Собора, что возвышается над всем городом.

- Люда, - Андреев догнал уходящих женщин, - Там, на перекрестке, совсем рядом с Соборной площадью, есть продуктовый, помнишь? Заходите внутрь, как хотите, через витрины, берите воду в канистрах, сколько сможете унести, и идите прямо к колокольне. Я отвлеку их и догоню.

 - Идем вместе, - вцепилась в рукав Татьяна, - Мы вместе больше унесем!
- Уходите! – повысил голос, - Бегите, я сказал!!

Владимир Иванович внутренне подготовился к смерти. Ведь умирать когда-то все равно нужно? А сегодня есть повод умереть, чтобы жили другие, чтобы встретили, быть может, еще один восход солнца, эти две измученных девчонки…

Он добежал до здания банка, свернув чуть в сторону от спасительного маршрута к собору, забрался на постамент фонтана, примостился на парапете за бетонной вазой, ждал.

Ведущий стаю рогатый появился на перекрестке первым, вышел под лунный свет из сквера и на мгновение замер, втягивая воздух провалами морщинистого рыла. Андреев не спеша выбрал свободный ход мягкого спускового крючка «Браунинга» и полуоболочечная пуля в клочья разнесла уродливую голову кровожадной твари.

Выстрел ударил громовым раскатом в тишине, и многоголосым ревом вторили ему обращенные безумные твари, увидев рухнувшего наземь ведущего их палача.
С глухими чавкающими шлепками разлетелись головы еще трех сородичей, прежде чем стая с утробным рычанием устремилась к стрелку, определив позицию Андреева по вспышкам.

Владимир Иванович, довольный собой, спрыгнул на землю, побежал, петляя между магазинчиками торговых рядов. Бежал и думал – только бы не споткнуться в темноте, не сломать ногу, увести подальше от колокольни толпу чудовищ. К слову сказать, ковыляли они достаточно медленно, но упорно и неотвратимо, минут через десять повернули за ним в нужном направлении, видно, учуяли.

Андреев нашел угловой продуктовый магазин, по россыпи стекла на асфальте понял, - девчонки выполнили задачу, забрали, что смогли. Сам, торопясь, забежал внутрь, сгребал в рюкзак жестянки тушенки, успел схватить пару канистр воды, когда на улице что-то с грохотом обрушилось, раскатилось кирпичным стуком.

Огромное, выше полутораэтажных торговых рядов, хвостатое существо уронило на брусчатку гипсовую статую одного из вождей давно минувшей эпохи – растоптало в ярости, вращало подслеповато бугристой головой, разыскивая жертву. Андреев не стал стрелять, тихо выбрался через разбитую витрину и припустил трусцой к хорошо видимой, совсем близкой белой колокольне.

Площадь перед собором пуста. Ветер с реки вольно гулял на открытом пространстве, шелестел ветвями берез на аллее. Андреев, отдуваясь, обогнул ограду, с разбегу налетел на Шумову с дробовиком наготове. Татьяна со слезами обняла его, все втроем поспешили в открытую, к счастью, низкую железную, полосами окованную, старинную дверь.

- Ну, девки, - Андреев выдохнул, прислонился, отдуваясь, к стене, - Вроде, пока живы, а?

Дверь изнутри заложили засовом, присели на скамьи, Владимир Иванович с наслаждением закурил.
- Считай припасы, Танюша, - Шумова поднялась на первый ярус винтовой лестницы, выглядывала в узкие зарешеченные окошки, - Светает, ребята. Вот и четверг наступил.
- А ведь надежное тут место, правда? – счастливая, чувствующая себя защищенной, Таня стопками раскладывала банки консервов, сухари, расставила канистры с водой, - Им сюда ни за что не пройти, да?
- Надеюсь, - Андреев кивнул, - Одного только видел здоровущего, как бульдозер. Стену башни ему, наверное, не сломать, а насчет двери не знаю…

- Стрелял удачно? – Шумова села пересчитывать свои дробовые боеприпасы, тоже закурила.
- Четырех повалил, - подтвердил Владимир Иванович удовлетворенно, - Так что, подыхают они за милую душу, можно воевать. Жалко, патронов к карабину – всего сто штук… Теперь вот – девяносто шесть.
- Володя, а как же Петров? – вдруг спросила Людмила, - Уже день прошел и ночь кончается, а мы его не встретили? Будет возвращаться, попадет в лапы к монстрам. Надо дать знать ему как-то, что мы здесь.

- План такой, - Андреев кивнул, - Таня остается внизу, обустраивает первый ярус башни. Неизвестно, сколько тут сидеть. Мы с тобой, Люда, поднимаемся на смотровую площадку. Там устанавливаем дежурство и караульный звонит в колокол, скажем, каждые полчаса. Ведь мы ж на колокольне, не забыли?
- Ты очень умный, - Шумова по-товарищески приобняла его, - Если я правильно помню, здесь триста ступеней. Давай вперед, а то я высоты боюсь.

Четверг, с его колокольным неожиданным утренним звоном, иерей Павел встретил в заречной части города. Возвращался из монастыря в пригороде, куда отправился еще в прошлое проклятое воскресенье.

Много пустынных улиц прошагал за эти дни, видел рогатых посланцев врага рода человеческого, видел несчастных, по своей или по воле Падшего, ставших тоже Его ратью. Видел раздутые на солнце, безглазые трупы жертв. Вот только в святое место, за монастырские стены, попасть не смог.

Там, где кончался погибший город, начиналась пустошь, уходившая далеко за горизонт. Оттуда рвался ветер, пропахший сладковатой гарью, и, сколько глаз видел, стелились низенькие багровые травы.

Стоял, глядя на привычное место за излучиной реки, где много веков белой твердыней возвышался монастырь, и далеко, на том самом месте, где красное небо сходилось с красной землей, различал одинокую черную скалу.

Там плясали беззвучные молнии и, будто бы, видел, как на их ослепительном змеином фоне, метались крылатые черные силуэты. 

Ни шага не смог сделать дальше отец Павел. Молился Иисусу, истово и долго. Призывал Бога, спрашивал, умолял ответить.

Явился только одинокий, из жил свитый, желтоглазый и рогатый демон. Вылез из-за железнодорожной насыпи, стоял, молча глядя на него, поводя провалами свиного рыла. Молитвой прогонял его иерей Лебедев, страх свой спрятал подальше, поднявши наперсный крест, увещевал уйти обратно в преисподнюю.

Палач из нездешних мест поглядел на священника безразлично, потерял интерес и поковылял враскачку по своим делам. Открылось тогда отцу Павлу многое – и то, что существуют действительно адские легионы, и то, что крест святой может быть защитником верующему, и то, что никакой мистики в ветхозаветных притчах на самом деле нет… 

За четверо суток – пил только воду, да глодал сухари. Не спалось ночами, не пугала гроза, не докучал дождь. Шел по улицам, глядя на красную, в мясные помои превратившуюся реку, мучительно думал, подолгу просиживая на скамейках в опустевших скверах. Грезил, говорил сам с собою и с Богом.

Неужто один я остался в этом забытом мире, Господи? Что же предначертано мне, когда приму смерть от нечистых созданий? Молитвы моей ты не слышишь, ввергаешь в грех уныния и отчаяния…

Когда у старой пожарной каланчи наткнулся на хвостатого гигантского беса, с решимостью обреченного пошел прямо на него, урчащего утробно, роняющего комки пены на асфальт.

 Огромная тварь, уставившись крошечными глазками, обиженно бурча, отступила назад,  раздавила каменную ограду, побрела прочь. Показалось Павлу, что в отвисшем бородавчатом брюхе беса, шевелятся, протягивая руки, сожранные люди…

Ничего больше не осталось в этой реальности – только умирающий день за днем город, который не удастся покинуть. Теперь его населяют сатанинские создания, пришедшие людям на смену. Или, скорее, не так – по воле неведомой силы прорвал тонкую ткань реальности несчастный городишка и погрузился, осел сквозь толщу миров, прямо в адские бездны…


Отец Павел к четвертому дню бедствия уже совсем уверился, что остался один-одинешенек в этом оазисе забвения, когда в утреннем воздухе услышал бас колоколов главного собора. Благостно внимал густому тревожному звуку, который заставлял надеяться – живы еще человеческие души, всех уцелевших призывают в храм.

Лишь к ясному летнему полдню дошагал священник до моста через красную мертвую реку. На самой верхней точке остановился, смотрел на город, раскинувшийся справа и слева, осматривал хорошо видимые на много километров набережные.
Река заметно обмелела за четыре дня.

Красная кровяная гуща осела, стала темнее, текла еще медленнее. Там, где отступила от берегов, остались влажно блестящие, лаковые озерца слизи.

А на брусчатке набережной, в аллеях и на склонах русла, на проезжей части и тротуарах видимых отсюда улиц, плечом к плечу стояли неподвижно, повернув головы на звук колокола красно-бурые исчадия ада.

Огромные бесы вздымались над остальными, подобно курганам протухшего мяса.

Предводители свор – рогатые желтоглазые демоны, раскачивались свитыми из мышц телами, с трудом сдерживая ярость.

Причудливых форм и размеров, одинаково уродливые, созданные по воле падшего, обращенные – повернули рыла, слушали колокольный звон.

Сердце задрожало в груди священника. Дикая, несовместимая с реальностью картина, будто выхваченная из «Сада земных наслаждений» несравненного Босха, багровела чуждым пятном, диким, на фоне зелени деревьев и трав, пронзительной синевы летнего неба.

Сотни, а может, тысячи тварей, отмеченных печатью скверны, ждали призыва повелителей бездны, чтобы стереть с руин этого мира белые башни храмов вместе с последними людьми.

Отчаянный неведомый звонарь вдруг переставал раскачивать многотонный язык колокола, но через некоторое время снова будил тишину басовитым гулом.

- Созывает всех, кто выжил, - догадался отец Павел. Он пересек по мосту реку, свернул налево, обходя адские полчища. Решил идти к соборной площади вокруг, по дальним улицам, не испытывая судьбу.

Многое стало не так в этом старом городе за коротких четыре дня. Даже безмолвные автомобили на опустевших улицах будто осели на колесах, померкла краска, помутнели стекла. Фасады зданий утратили нарядный вид, багрово-черные пятна, вылившиеся из окон тут и там, разбитые стекла, кричали – не приближайся, здесь смерть!!!

Кто сможет противостоять легионам ада, тем, что выстроились и ждут последнего приказа? Кто остановит зверей бездны, если Спаситель опоздал с пришествием? И не будет Божьего суда, а свершится расправа?

Но для чего-то еще живы люди.

Шагает с мужеством надежды священник.

Собирается в путь, чтобы любой ценой довести до собора женщину и мальчика, солдат.

Готовится тащить на плече, хоть на руках нести беспомощного парнишку, сама израненная, истерзанная женщина.

Ждет, глаза не сомкнув сутки, на смотровой площадке колокольни, чтобы прикрыть любого человека, стрелок.

Качает, напрягая все силы, с немеркнущей надеждой, многотонный язык колокола, повзрослевшая девчонка.

Молится Богу, молитвы не зная, просит спасти всех еще живых, взрослая строгая женщина, искалеченная, но не утратившая надежду.

Ползет, измаравшись в бурой речной жиже, сбежавший, но успевший забрать еще одну жизнь, кровожадный садист.

Смотрит на подельника с безразличием и отвращением, не спеша помочь, мучимый болью, бандит с исковерканной душой. 

Скрестив на груди уже прозрачно-мраморные, почти бестелесные кисти, слушает колокольный гул аватар Падшего. Черным глазом, нездешним оком, скрытым под плащом, едва-едва видит огоньки бьющихся людских сердец. Не утратил сознания, превратившись в сосуд скверны, мучительно помнит все о себе прежнем, спрашивает отрешенно – почему я? За пресыщенную жизнь? За гордыню? За отчаяние?!

Нет ответов. Это время уже однажды было? Это время еще придет?