Не на месте. 23. Йар

Милена Острова
   день дюжь-третий

   Йар Проклятый

   - …ЕГО когти – разящее жало. ЕГО волосы – аркан лучшего из ловцов. ЕГО взор  сжигает страхом  сердца. ОН был избран и призван. ОН восстал из Бездны и отныне неподвластен смерти…
   Снова – Круг, и мертвец в ногах, и гудёт толпа. Уж не красные – другие. Невысокие, смуглые. Все до единого верховые. У них арканы и луки сам-разные, и к высоким седлам рогулины для стрельбы приделаны.
   Гомонят, волнуются. А старуха в плаще из красных шкур кричит слова, что заставят их – поверить, принять, покориться. Старая ведьма всегда умеет сказать.
   - …Примкните же к НЕМУ, всадники! Вострите клинки, готовьте арканы, седлайте верблюдов! Пронеситесь яростным смерчем до края земли! Зажгите костры победы на всех вершинах мира! Станьте лучшими из ЕГО воинов или – умрите…
   И вздымаются всадники. Да! Они пойдут за НИМ! Взлетают в седла, мчат по степи, трубят в рога, сзывая товарищей. Умм с нами! Умм затеял войну, какой еще не бывало! Умм прислал нам Умматх, Избранника, что поведет нас к славе!
   …Сколько ж племен он так собрал?.. Рать несметная, небывалая. Алчущая. Они ж  всю землю спалят…
   …С ЭТИМ НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ. НЕМЕДЛЕННО. ВРЕМЯ И ТАК УПУЩЕНО. НУЖНО СРОЧНО...
   Так. Надо встать. Поделать чего, поработать. А то вовсе ума решишься.
   Подымаюсь. В доме спят еще. Помолиться тишком и на двор.  Вон и очистки свиньям приготовленные, и помои. Переливаю в бадейку, прихватываю кое-как. Голова от снадобья сонная, шалая. Не стану больше его пить, хватит, выдрыхся. Перемогусь.
   Ох, как же гадко можжит…
   Иду в свинарню. Ну, привет, рогатенькие. Тише, тише, сейчас еще принесу. Вишь, одна только хваталка рабочая, не сноровисто. Сейчас, мои хорошие...
   Ан и прочая скотина загомонила. Э! Да почем знаю, чего вам-то давать? Помойка уж ясно, для свинок. А вам… Что ж прикажете, хозяйничать тут, вчуже, искать, где зерно, где что?..
   А тут и тетушка подоспела: деревенская тож, привыкла до света вставать.
   - Да зачем, я б сама, – укоряет ласково. – Ох… Ну, на вот, неси. За лошадками-то чужанка приглядит, оставь. Да поберегся б, милок?
   - Ничо, – говорю, – отсочал уж.
   Вот и вам, куря, налетайте. Да ботвиньи еще рогатеньким. Ладные свинки, ладные… И почешу, как же, сейчас вот приберу только…
…КАКАЯ МЕРЗОСТЬ… ЧТО Я ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ? ЗАЧЕМ? ВЕДЬ НУЖНО СРОЧНО…
   Эх, несподручно, и вилы-то обронил…
   И чего я, правда, тут? Застрял, кабыть защемило. Раз сюда привело, другой. Носом, почитай, ткнуло… И – что? Путь ведь, он не к месту ведет, а к действию подталкивает.
   А я ничего не могу поделать. Ничего.   
   И молва-то худая уж пошла… Ведь как чуял, эх! Хоть и сказал святой отец, что не из-за меня это. Пожалел даже. И хозяин тож… Ишь-ка пригрели тебя, приютили. А ты и смолчал...
   Ладно. Пустое. Здесь – всё. Пойти глянуть насчет чешуи. Тетушка сказывала, они в овраг ее скидывают, на задах где-нито.
   Иду через господскую часть.  Цветы кругом. Домина на взгорке – солидный, что твой храм. Двор широченный, посередке торчит штуковина вроде детской свистульки, только здоровенная и водой плюется. А насупротив – решетка кованая, чтоб всю красу с улицы видать. Эка!
   Ишь, большой сад-то, заблудишься и ходить… А, вона полянка. Банька, пруд. Затейно сделано: уложено камнем наподобие лесенки, по ней ручеек к пруду сбегает, да деревья по сторонам склоняются, никнут ветками. А красиво…
   Поодаль еще полянка. Кадка врыта с песком, а в нем зачем-то черепки намешаны, осколки, гвозди. Чудно…
   Вдруг в спину:
   - Мальчик. Постой.
   Веруанец.
   - Извини, – говорю, – почтенный. Эт’ твоё, сталбыть…
   Кивает.
   - А… на кой оно?
   - Чтобы сосредоточиться. Я имел затруднения со входом в Транс. Помогает.
   - Как это?
   - Сядь, – велит и опускается на колени у кадки. – Делай так.
   Показывает: пальцы чуть скрючил, напряг, будто судорогой свело.
   - Не думай. Смотри только прямо. Не на руку, в песок. Сквозь песок. Наметь цель…
   Дед когда-то так тоже умел. Давно.
   «Смотришь сквозь, и проходишь насквозь, как протачивается вода, как проскользает солнечный луч… Ты на грани света и тени, ты и есть эта грань. И предметы меняют свойства, и ты сам становишься иным – острой гранью, секущим лучом, вспышкой света, что быстрее мысли…»
   Веруанец щурится, кажет: повторяй за мной.
   - Рука – не живая. Рука – не твоя. Железные клещи. Клещи берут. Вот так.
   И р-раз! – руку в песок по локоть. Вытащил – мизинец и безымянный черепок зажали. Бросает его и снова – раз, раз! Осколок острый. А крови нет.
   Эдак и доску можно пробить, а раны не будет. Быстрота меняет свойства плоти, делает крепче, сильнее… Дед не учил меня так. Сам уж не мог. Говорил: «Проклятый – отлучен от даров Вышних. Не коснуться сиянья Их, не преступить грани жалкого животного бытия».
   - Делай! – Веруанец подгоняет. – Наметь цель. Там, глубоко.
   А и ладно, поиграемся. Ну-ка...
   Боль – не мне. Рана – не мне. Молнии быстрей. Стали прочней. Иди сюда, гвоздь каленый...
   Ой! Гвоздь. Между двумя средними.
   Веруанец кивает:
- Так. Еще!
   И пошло. Он цапает, я – следом. И опять он, и опять я. То он, то я... То он...

       Активация.
       Одна боевая единица.
       Безоружен. Неагрессивен. Совсем мало ресурса. Слаб, тело изношено.
       Забавный. Не боится.
       Чего ты хочешь, старик? Контакта?
       Входи глубже, с четвертого уровня пообщаться не получится.
       Или, может, станцуем? А то я застоялся.
       Трудно. Потеряна подвижность конечности… Повреждения…
       Ничего.
       Ну, давай же, старик! В стойку! Мне надо размяться.
       Тело в безобразном состоянии. Сухожилия закостенелые. Рефлексы сбоят.
       Детренинг.
       Старик и то в лучшей форме.
       О, даже так? С разворота ногой в голову?
       Недурно. Я тоже так могу. Но не буду. Живи.
       Может, позже станцуем еще. Нужно разрабатывать тело.
       Нет. Трудно. Скованность. Недостаточно ресурса.
       Основной ресурс задействован на восстановление тканей. Выполнено: 87%.
       Ладно. Позже.
       Сброс.
       Дезактивация.

   Фу, запыхался… С чего бы? Глядь, а мы уже не сидим – стоим, да вона где, посередь поляны. Веруанец отдыхивается тоже, отирает со рта кровь…
   Кровь?! О, господи…
   Но цел ведь. Лыбится даже.
   - Ты владеешь боевым искусством?
   - Не, – говорю, – какое! Мне драться нельзя: помраченье случиться может. Ну, одурь находит…
   Как и объяснить-то?
   - Я, – говорю, – разве ударил тебя? Уж прости. Нашло, видно, опять…
   Да чего он все лыбится?
   - Гм, гм. Не владеешь. И себя не помнишь… – кивает, похмыкивая. – Скажи, про Путь, про Камень – откуда знание?
   - Старик один сказывал, чужанин.
   - Чужак… Аррат? Подданный Имперья?
   - Не, навряд… Откуль, не знаю, но не из ваших он. 
   - Был у Камня, так? Жил в Веруане. Долго. Причастился мудрости Вышних.
   - Ну да…
   Почему-то зябко. Аж дрожу. Веруанец кивает:
   - Так бывает. Скоро пройдет. Сядь, мальчик. Рассказать о том человеке – можешь? Очень прошу.
   Внутре шкрябает гадко, упирается. Но раз надо человеку…
   ***
   Имени Дед не скрывал. Назывался, коль спрашивали. Да не выговоришь: Тъетрат,  что ли. Сельские кликали его «пришлецом» аль «колдуном». А я звал просто Дедом. 
   Держался он просто, говорил по-нашему чисто и по-простому тож. Иной раз только увлечется да начнет по-книжному, так что и слов нашенских ему не хватит. Тут он и спохватится.
   Про себя Дед так рассказывал.
   Был он по младости ретивый да непоседливый. Всё идеи его бередили, искания духовные. Прослышал про Веруан, загорелся, поехал туда учиться. Говорил: увидел в их боевом искусстве способ облагородить дух. Выучился на славу, а там и других учить взялся. Со временем стал и знаменит, и богат, и даже бывшие его ученики почитали его и приходили за советом.
   И вот нанял его один знатный человек к сыну своему воспитателем. Уж как Дед его полюбил, того парня! Пуще сына родного. И удался тот лучшим из всех дедовых учеников: отважный сердцем, развитый умом и к красоте чуткий. Дед говорил: цельная гармоническая личность.
   Вот. А потом… Случилась в той семье беда страшная. Вроде как позарился кто на положенье их видное. В общем, убили их, и парня того в перву голову, а всех, кто служил им, сослали в каторгу. Как так вышло, за что – Дед не сказывал. Раз только обмолвился: дескать, в нашем мире зло пока что сильнее добра, и одними благими замыслами того не исправить.
   В каторге он попервам горевал страшно, даже пытался с жизнью покончить, и не раз – да не удавалось. После думал много и понял, что проклят. Нету ему смерти, нету избавленья.
   Так маялся он сорок сороков – сколько и по-хорошему люди не живут. И под конец выбросили его вон. Добить побрезговали, а можа, и забоялись. И подался он снова в Веруан, к мудрецам. Те сказали: да, проклят ты до конца дней и будешь ты маяться, покуда не встретишь человека с Проклятьем горше твоего. А где найти его, мол, Вышние укажут. Долго искал он. Всяких горемык повидал, да все не то: своего-то враз бы почуял…
   Дед говорил: проклятье проклятьем, а все ж общение у нас с тобой будет чисто деловое. Потому людей я смущаю. И ты, гляди, ко мне шибко не привязывайся.
   Я и старался. Не привязываться. И он – старался... По чешуе меня учил, сказки сказывал. Раз предложил-таки: давай покажу кой-чего, хоть отбиться сможешь. Да я отказался. Так он меня только от удара увертываться научил. А вот как Проклятье избыть – того и сам не знал…
   ***
   Вот и сказ весь.
   Пока говорил, так и чудилось, будто Дед просто дома остался, ждет…
   - Помер он, – говорю, ровно по живому обрубаю. – И хата сгорела, и сам сгинул. А я его не схоронил. Ничего не сделал. Убег.
   Веруанец кивает:
   - Огонь – похоронил. Так хорошо по их обычаю.
   А у меня так и щемит. Уйти охота, невмочь.
   - Гм. А знаки, э-э… рисунки, здесь, – и на запястье кажет, – были?
   - Да, – припоминаю. –  Полосы зеленые, уж затертые. Верно, в каторге ему…
   Веруанец усмехается:
   - В каторге? Нет. Браслеты – рийский кастовый знак. Тъетдрат – рийское имя, значит «Восточный Ветер».
   Рий. Вои в железных панцирях. Шлемы рогатые. Машины огневые. Спалили, стоптали божий край веруанский…
   Но Дед ведь не знал даже. И не узнает уж, на счастье свое.
   - Пойду, – говорю. – Благодарствуй за науку.
   А Веруанец уж по-чужански забормотал, задумался.
   Сходил я на зады, нагреб чешуи, промыл. Струмент работники дали: язвецо, бурав. Шнур свой у меня был.
   Сижу, колупаю. Ан нейдет работа, муторно.
   А ты, чуха, думал, то веруанское ремесло? Любовно делал, чаял: ну как спасет кого в бою? Потому и любил, что – защищает. А от кого защищать-то? У нас нынче войны нет. Наши в Рий наймитами едут,  чужие земли зорить.
   Рийцы ведь тоже – не остановятся. Дикарям – жертв кровавых, рийцам – наживы. Ан ответ один: война. А уж если две эти силищи столкнутся…
    ***
   Что это? Кричат вроде с улицы…
   Выскакиваю – а у ворот народ собрался, шумит.
   За мной.
   Верно Дед говорил: проклятый сам себе беда. Делаешь чего аль в сторонке стоишь, добра желал аль худа – все одно дрянь выйдет. Хотел Тау-дружку помочь – беса выказал, чужой дом ославил. Думал, лучше тишком отсидеться – вот, дождался…
   - Эй, вы там! Отдавайте подменыша подобру!
   - Вылазь, отродье!
   - Чтобы нечисть у нас тута обосновалась!
   - Ужо мы его!
    - Ээээээй! Отворяаааай!
   - Кричите, ломайте… Лбы себе разбейте. Беды не отмените, не-ет. Двуедино Исчадье, неистребимо, неумолимо… – голосок в толпе. Дребезжащий, глумливый.
   А те знай горланят:
   - Ишь, пригрели!
   - Точно он! И сватью мою сглазил! Я ей: кто? А она грит: он!
   - Кто?
   - Да сучонок хозяйский!
   - Гнездо нечистое, обитель разврату! От Наэ ихнее богатство! Они тут давно все души продали!
   Напирают. Уж на ворота лезут. И наши мастеровые подтягиваются, кто с топором, кто с чем.
   - А ну слазь! Ишь, чего удумали! Рвань! Ворье! Знаем мы ваше правое дело!
   - Ага! Все они тута охмуренные!
   - Порченные!
   - Вылазь, Вражина! Не укрыться тебе!
   И – зычный голос поверх:
   - Покажите людям того человека! Коли чист он – да убедятся… – но глохнет в воплях.
   - Покажь его, гада! Давай!
- А то сами взойдем поглядим!
   Не знаю, как быть. То самое: выйдешь – почнут бить да беса разбередят. Сховаешься – дом громить станут. Не угадаешь, что и хуже…
   - Отворяй! Эээээээ!
   - Разверзнет пропасти, возольет реки кровавые. Близок час…
   - Да не каркай тут!
   - Во славу Держителеву!
   - Неси бревно, ща мы их на таран!
   Трещат ворота, шатаются.
   Мне бы страхом обмирать, а я нахолоду эдак прикидываю: ведь это шваль уличная, ни вожака, ни оружия – так, дубье…
   Падают.
   Своротили-таки. Врываются.
   И чернеет в глазах… Нет! Не смей, не пущу!..

       Активация
       Восемнадцать боевых единиц.
       Агрессивные. Неорганизованны. Вооружение примитивное.
       Вот и разминка, и пополнение ресурса…
       Скованность. Попытка прерывания. Да что с этим телом?!
       Работа в ограниченном режиме.
       Ладно. Тогда пошли вон.
       ВОН!
       Бегом, быстро!
       Угроза устранена. М-да, жаль…
       Удар.
       Повреждена голова.
       Дезактивация.

   продолжение: http://www.proza.ru/2016/08/26/46