Устраивался я намедни на работу в музыкальную школу имени герцога Наваррского ночным санитаром, то есть, простите, сторожем. Долго. Тщательно. Как на режимное, оно же оборонное предприятие. И то сказать, дети – наше будущее и его надо беречь.
Сначала меня поразила директриса.
Вернее, мое знакомство с коллективом началось с замдиректора по хозяйственной части Натальи Константиновны Обручевой-Закревской и она, как раз, полностью соответствовала созданному мной из различных штампов в воображении образу руководителя.
Типичный такой волевой руководитель хозяйственной части.
Декольте. Кримплен. Суета пополам с бестолковостью. Голос. Бородавка. При этом, все как-то делается, совершается и двигается в заданном направлении.
А директор – не типичный.
Сидит за столом молодая красавица и улыбается.
Я как вошел, так сразу тоже сел – от удивления ноги ослабли.
Ольга Леонардовна, представилась она.
Кто бы сомневался, элегантно ответил я.
Ладно, говорит, эта Ольга Леонардовна Наталье Константиновне, берите его на месяц, черт с ним.
И меня взяли на месяц.
Подменить уехавшего в отпуск постоянного сторожа – студента местного педагогического института Игоря Простакова. Десять лет у них парень работает, его еще мама привела, когда он школьником старших классов был.
Пошли мы оформляться – для начала делать копии всех документов имеющихся у меня в наличии. А я уж принес, так принес, вплоть до справки о моем пребывании на оккупированной марсианами территории нашего двора.
Идем коридором – красота, кругом красочные стенды и фотографии знаменитых выпускников школы. Герцогу Наваррскому посвящена отдельная композиция «Мы и герцог». И любая надпись начинается со стилизованного такого скрипичного ключа, как бы намекая, что все здесь подчинено музыке и только ей.
Заходим.
Копировальный аппарат стоит на кривом шахматном столике в кабинете Натальи Константиновны – маленьком и узком, вроде щели или легендарного Таллиннского бара на улице Мюнди, не раз описанного Довлатовым.
Протягиваю я Наталье Константиновне справку о совмещении, то есть бумажку с постоянного места работы, подтверждающую, что я на этом месте постоянно работаю. Говорю, вот справка из дурдома, пожалуйста. Она спокойно ее берет и зачем-то сует в копировальный аппарата.
Я думаю, е-мое, да у них это норма.
А сам говорю, а зачем копировать, я ж ее вам принес навсегда?
Да и то верно, соглашается Наталья Константиновна, и начинает нажимать на всевозможные кнопки, но аппарат не остановишь – он свое отрабатывает от и до, продолжает гудеть и, наконец, выплевывает результат.
Тут в кабинет заходит какая-то фаготистка, лапки к груди прижала, глазки потупила и пищит детским голоском, я к ва-а-а-ам, а самой лет шестьдесят семь или даже восемь на вид.
Наталья Константиновна почему-то страшно смущается и отвечает ей в несколько, даже, раздраженной манере, потом, Елизавета Киевна, потом. Педалируя слово «потом». Причем «м» в этом самом «потом» у нее получилось каким-то шипящим, хоть это и не возможно.
Фаготистка как ошпаренная выскакивает из кабинета, а мы продолжаем копировать.
Потом идем в бухгалтерию – оформляться.
По дороге Наталья Константиновна говорит мне, а ключи вам Яна отдаст.
Угу, радостно соглашаюсь я, понятия не имея о чем речь.
Да вы не смущайтесь, продолжает Обручева-Закревская, у нас тут бабки семидесятишестилетние трудятся, хрен кого выгонишь.
В бухгалтерии сидят две тети. Одна тетя большая, другая маленькая. Работают на контрасте. Большая спрашивает, у вас карта какого банка? И я подвисаю. Потому что, я эти карты ненавижу. Работая в трамвайном депо одновременно слесарем-механиком и исполняющим обязанности мастера смены бригады ЕО-4, я зарплату получал, именно что на карту. И мучился постоянно. То у них денег в банкомате нет, то сам банкомат сломан, то очередь до соседнего депо – троллейбусного. И в очереди, между прочим, одни троллейбусники – не к кому примазаться – чужих они не пускают, хоть мы им, фактически, родные соседи.
И еще зубная паста в полосочку.
Вот, помню, одна тетка другой в очереди рассказывает, что ее дочка, любит больше выдавливать пасту, чтобы полюбоваться этими цветными полосочками: красной и синей, чем чтобы почистить зубы. Да, Леночка? И столько гордости и любви к своей девочке скрыто за внешним, якобы осуждением, что делается неловко.
Честно слово.
Так же неловко мне бывает на свадьбах, если приглашают. Там родители жениха с невестой и вообще сочувствующие дальние и близкие родственники, так сопереживают таинству первой брачной ночи и началу совместной жизни, что я теряюсь. Пожилые и опытные самцы и самки, снисходительно смотрят на молодых и неопытных самцов и самок, даже как бы лично предвкушая сладость соития и сочувственно подталкивая их к оному. Ну, мол, были и мы рысаками.
Отвлекся.
В общем, Большая тетя, спрашивает, у вас карта какого банка?
У меня нет карты, отвечаю я, и понимаю, что совершил-таки ошибку. Что гипотетические затраченные усилия не будут стоить предстоящего, не менее гипотетического вознаграждения. Что игра не стоит свеч. Париж – мессы и т.д.
Что я больше не хочу ишачить на трех работах, ради резаной бумаги.
Что я лучше сяду и буду сидеть или лягу и буду лежать. Что я лучше сдохну и все.
Что там еще?
И пластиковая карта здесь совершенно не причем.