Лонг-лист 6-го Номерного конкурса Клуба Слава Фонд

1 Две истории
Вячеслав Гонтарь
Чёрт возьми, не надо бы тревожить себя и других, но никак не умолчать. Только прошу вас, не спрашивайте, где я подсмотрел эти достоверные истории.
Вот одна из них.
Жил себе человек. Совсем недолго он бродил по белу свету, пока среди множества прохожих не повстречал одну милую девушку. Подойдя ближе, он протянул прекрасной незнакомке руку, и они пошли вместе. С каждым шагом чувства молодых разгорались всё сильней и сильней. Они поняли, что друг без друга больше не могут. Любовь с первого взгляда не терпит иного. Влюблённые даже не задавали вопросов о взаимных чувствах, потому что в ответе не сомневались. Очень скоро пришли они во Дворец бракосочетания, ответили на какие-то ненужные вопросы, оставили подписи в казённых бумагах и через месяц расписались. Почему в Дворце? Да ЗАГС затерялся где-то во дворах, а Дворец – он всегда на виду. Храм любви так неожиданно оказался на их пути, что легкомысленные молодые люди не успели наиграться в ухаживания и заигрывания. Им пришлось всё делать попутно, то есть успеть уложить все действия и чувства в испытательный срок. А он длился всего тридцать дней. Недаром многие утверждают, что срок между подачей заявления и заключением брака следует продлить. Что за месяц можно успеть? Впрочем, эти успели почти всё. Не успели только надоесть друг другу. Но для того впереди была целая жизнь. Перед неизвестной вечностью предстоящей жизни молодой человек был так ошеломлён своими чувствами, что… отчаянно сознался во всём:

Я в этой жизни немного жил.
Пришло мгновенье,
Когда нет воли и скудных сил,
И нет спасенья.

Впервые в жизни в укор себе
Я в чем-то каюсь,
Шепчу покорно себе... тебе...
И задыхаюсь.

...Безумный ветер задул свечу.
Угасла в муке.
И я сорвался и вниз лечу,
Ломая руки.

Несусь в ущелья слепую мглу,
Как в пасть могилы,
И удержаться бы за скалу.
…Иссякли силы.

А в этой жизни так сладко жить
В греховных стразах!
В пучину кануть и все забыть?!
Зачем же сразу?

Впервые в жизни судьбу молю,
Прошу прощенья!
Шепчу безумно: люблю, люблю...
Хочу спасенья!

Не знал я страха, беды не знал,
Срываясь прежде
А здесь – бессилен, а здесь упал
И нет надежды!

Горел, беснуясь, во зло богам,
Не знал смиренья,
Но вдруг сорвался к твоим ногам
И нет спасенья.

Что тут можно добавить? Ничего. И так всё ясно. Однако для полной картины не хватает чувств девушки. Они не менее пылкие, взволнованные, и очень робкие. А сколько в них надежды!

Я наивная, я и робкая
Я и вредная, я и кроткая.
Я, как все, но совсем не такая.
Я единственная. Я – другая.

Я и чуткая, я и нежная,
Я и чудо твоё неизбежное,
Что всегда ощущает тебя
И во всём понимает, любя.

И покорно желая ответа
На любовь, я пойду на край света
Вдаль, где плачут от грёз и любви.
Только ты помани, позови.

Позови, я не буду перечить.
И целуй мои руки и плечи
До безумства – от звёзд до зари
И всю ночь о любви говори.

Да, я глупая, да – другая.
Да, любовь моя, я такая.
Ну и ладно! Понятно одно:
Мне теперь, нам с тобой – всё равно!

Один из дней был особенно долог. Возлюбленные, не уставая, бродили по тротуарам и дорожкам пригорода, пока одна узенькая тропинка не вывела на зелёный луг у самого берега лесного озера.
День перешёл в вечер. Тёмно-алый закат волновал пылкие сердца, возбуждал новые неизведанные чувства, которые, казалось, охватили не только душу, но и душистый луг, и неподвижную водную гладь. Молодые не могли надышаться этим ароматом и своими ощущениями, но вскоре захлебнулись ими.
Огоньки искрящихся звёзд заполонили всё небо. Их блики усыпали зеркальную гладь, слились с небом в одно пространство, которое окружило и закружило. Реальность смешалась со сказкой, в которой было только два сказочных героя. Никто не мог увидеть их. Даже птицы укрылись в своих гнёздах. Звуки смолкли. Однако если бы не плотные сумерки и головокружительный хоровод звёзд и искр, молодые никогда не посмели так забыться, как в этот раз. Незаметно для себя они предстали перед Вселенной в том виде, в котором она когда-то впервые увидела их. Искренность не вызывала страха, молодые доверяли чувствам, готовы были жертвовать собой до последней капельки и взамен получать всё-всё, что только возможно.
Эта ночь была их первой общей ночью, а потому бесконечной. Сон увлёк перед самым рассветом и был очень кратким. Золотая полоска восхода осветила озеро и луг, коснулась тел уединённой пары. Капли росы засеребрились в травах. Лёгкий бриз всколыхнул листву, оживил водную гладь, тронул рассыпавшиеся локоны, плечи, грудь. Юная женщина поёжилась и проснулась. Ресницы распахнулись, открыв ясные глаза цвета чистого неба – очаровательные, счастливые. Широкая горячая ладонь лежала на неудобном месте, возбуждала своим теплом. Стало неловко. Женщина попыталась неслышно выскользнуть из плена объятий, но шальная рука неожиданно скользнула по телу и вызвала смятение. Мужчина открыл глаза и увидел зардевшееся лицо и всё то, что смутило красавицу. Подминая тонкое тело, он дотянулся до желанных губ и жадно слился с ними. Женщина задохнулась и не нашла сил отстраниться или хоть как-то возразить.
Наступивший день привёл в Храм, где молодые очень скоро торжественно ступили на ковровую дорожку длинного жизненного пути. Другого пути из рая просто не бывает.

А совсем недалеко жил одинокий человек из другой истории. Чёрта он всуе не вспоминал, Бога не гневил. Этот человек был довольно порядочным и рассудительным. Он никогда не допускал опрометчивых поступков в своей судьбе. «Чувства должны быть крепкими и настоящими, а значит, выверенными», – считал человек. У него, конечно, случались неожиданные романы, но мужчина вовремя умел остыть. При этом, ощутив прохладу чувств, он жалел об этом, домысливая счастливый исход.
Вовремя воздерживаясь от необдуманных поступков, человек терпеливо ждал непоколебимых нетленных чувств. С годами непоколебимость осталась, и чувства остались. Но… Вот, что самое важное: мужчина не успел перегореть. Он ведь и не горел по-настоящему. А потому с годами не утратил возможности грезить о возлюбленной – самой милой, самой красивой, самой любимой и любящей, заботливой, покорной и страстной!..
Спрашивается, почему писатель пишет о хорошем или плохом, придумывая милые увлекательные или страшные сюжеты? Думаете, потому, что его окружает прекрасный или ужасный мир? Ах, если бы так. Писатель не журналист. Он пишет о том, чего ему недостаёт. И если художник пера создал ошеломляющее по своей прелести полотно, значит, он долго-долго мечтал об этой сказке, не найдя её в своей невзрачной жизни. Значит, он так и не встретил желанного.
Одни живут в счастье, другие о нём грезят. Удача последних в том, что, не сумев испытать реальной радости, они на какое-то время могут ясно представить её и почувствовать. И рады тому, ведь кому-то и этого не дано. Не знаю, одарил ли Всевышний таких людей яркой фантазией или обременил. Наделил, однако. Кому-то же снятся сны, а кому-то – нет.
Как слуга пера, я бы мог написать прекрасную выдуманную история о том, чем грезил и мечтал сам. Таких историй бесчисленное множество во многих романах. На другое хочу обратить внимание. Вы видели когда-нибудь лицо творца поэзии или прозы после завершения им работы? Он утомлён, он истощён, но, пробежав глазами по своему сюжету, не может удержать восторга или умиления от пережитого и прочувствованного каждой клеточкой его души. Он внемлет чувствам своего героя, которым на время посчастливилось стать. Вряд ли кто из читателей об этом догадывается. Выдохнув образ, творец оглянется вокруг на безмолвную обыденность своего очага: полутёмную комнату, неубранный стол, испещрённые листы-холсты, выронит из руки остывающее тело авторучки и откинется на спинку кресла. Дымка воображения постепенно рассеется, растают образы и чувства, ощущения. Скоро писатель обо всём забудет.
…Так вот. Человек жил своей жизнью. Он грезил и ждал, надеялся и представлял, порой, увлекался. Но не более того.

Чувства растаяли где-то
Там – за незримой чертой.
Теплится дрёма рассвета.
Я не останусь с тобой.

Чуть задержусь у порога,
Молча дойду до угла
И позабыв о тревогах,
Кинусь в мирские дела.

Лихо вскачу на подножку.
Прочь понесётся вагон.
Вдаль посмотрю сквозь окошко
На убегающий сон.

«Зайчик» по рельсам поскачет,
Долго искрясь позади.
Жаль… Всё могло быть иначе.
Сердце остыло в груди.

Нет ни печали, ни боли.
Ты и без слов всё поймёшь:
Я не останусь с тобою.
Я не останусь… и всё ж

Жаль, что у дверцы трамвая,
Всех растолкав невпопад,
Я, о делах забывая,
Вихрем не брошусь назад;

Вскину отчаянно руки,
Сердце сжигая в себе,
И испугавшись разлуки,
Жадно приникну к тебе.

Словно рассудок теряя,
Миру вокруг прокричу,
Как я люблю, дорогая!
Птицей тебя подхвачу.

Звонко закружится эхо,
Миру о счастье трубя.
В солнце лучистого смеха
Я зацелую тебя!

И обо всём забывая,
Я не сумею уйти.
Жаль… Остановка трамвая.
Сколько ещё впереди?

Однажды прогулка по аллеям зимнего парка накануне Нового года, всколыхнула сердце предпраздничным азартом, вдохновила на романтическое свидание. Прекрасный вечер долго оставался в памяти, но, к сожалению, не имел счастливого завершения.

Зима. Та давняя зима:
Домишки, словно терема,
В снега пушистые убрались.
Счастливые мы любовались
Великолепными шатрами
Деревьев. Словно кружевами
Они сплетались вдоль аллей
Хрустальной нитью из ветвей.
Лучи светильников дневных,
Снаружи освещая их,
Сияя, открывали взорам
Природы дивные узоры.
А помнишь: ночью по трамплину
На стометровую вершину
Взбежали весело, бесстрашно
И пили из хрустальной чаши
На нём шампанское вино!
…Зимой прошедшей. Так давно.
И вот опять пришла зима.
Поникли серые дома.
Метут холодные метели,
Деревья голы, поредели.
Вокруг колючие кусты,
Аллеи тихи и пусты.
Большой трамплин осиротел.
Весь город замер, опустел.
Бреду по снежной целине.
Один бреду. Печально мне.
На нашу давнюю тропинку
Кружатся, падают снежинки
И заметают жалкий след.
Белым-бело. И следа нет...

Годы спустя мужчина, не растеряв в безрассудстве неразборчивых связей своих пылких чувств и желаний, представлял новые образы своего счастья.

...Эх, годы. Да что мне годы!
Клубится туман волос.
Что рельсов тугих разводы,
Катиться бы под откос.

Сорваться бы в омут моря,
Без силы упасть на дно.
Мне горе с тобой – не горе,
Мне омут и рай – одно.

Пускай по воде колечки
Разносят: люблю... люблю...
Сгорю. Будто пламя свечки,
По капле себя спалю.

Чтоб вдруг, задыхаясь и тая,
Однажды сумел я сказать:
– Эх, жизнь моя, – страсть золотая,
За миг не жалею отдать.

За миг твоих поцелуев,
За капли безумных слёз.
За них ничего не хочу я –
Катиться бы под откос!..

Человек продолжал грезить, мечтать. Воображение вплеталось в сны. Но сон – это временная явь. Он тоже может быть душевным или печальным, горьким, тяжёлым или страшным. Он пронизывает душу болью, радостью или надеждой. Но сон – всего лишь сон. Он заканчивается быстрее, чем годы и жизнь.

Стемнело, ночь уж наступает.
Покой и мрак сдавили грудь.
И тишина вокруг такая,
Что невозможно продохнуть.

В висках клокочет: «где ты, где ты?» –
Неутомимый сердца ток.
Но тишь глуха. На всей планете
Я бесконечно одинок.

Проснись от боли, вскинь ресницы,
Смахни покров тугого сна.
Взгляни на небо: там искрится,
Сгорая, звёздочка одна.

Багровой искоркой пылает,
Любви моей отдав себя.
То вдруг замрёт, то заиграет,
Ища далёкую тебя.

То вдруг от грусти побледнеет,
Придав сомнениям мечты,
То вновь от счастья заалеет,
Что есть на свете я и ты

С любовью нашей.
                        …Вон в окошке
Смотри, горит она, горит!
Отбрось постель, подставь ладошки,
Бери пурпурную, бери!

Чтоб для тебя одной сияла,
Напоминала обо мне.
Под лёгкой дымкой одеяла
Мы вновь увидимся во сне.

Чтоб до утра не расставались,
Не выпускай её из рук,
От поцелуев задыхались,
Но не от горечи разлук.

Тяжёлый отзвук: «где ты, где ты?..»
Безмолвный мрак уходит прочь.
Как нелегко встречать рассветы.
Как бесконечна эта ночь!

Вот так в грустном одиночестве прошли его годы. Жаль. Нет, этого безликого человека мне совсем не жаль. Жаль того, что, закрывшись стеной рассудительности, он оставлял позади себя. Оглядываясь на след его мрачного пути, хотелось плакать. А кто-то действительно плакал.

– Прощай. Не спелось. Не тоскуй. –
Легко и кратко.
Остыл последний поцелуй
И стало зябко.

Ушёл во мрак. Сомкнулась даль.
Весь мир разрушен!
И боль, и горечь, и печаль
Прорвали душу.

А слезы туч со всех концов
С небес катились,
Стучали в тело и лицо
И в лужи бились.

Гремел, бесясь, небесный рок,
Метались грозы.
Из пальцев выпал стебелёк
Забытой розы.

Как эхо, вздох: – Не уходи!.. –
Последней фразы.
Бутон – что сердце из груди –
Сорвался наземь.

...Мир опустел – лишь мрак и ночь.
Знобит от стужи.
Безмолвно тень уходит прочь
По чёрным лужам.

В конце концов, человек осознал всё, что должен был понять в далёкой юности и молодости. Но было поздно. Очередная весна чувств наступала реже и реже, выстужая молодое безрассудство. Огонь страсти угасал, приближая холод зимы.

Вот и осень остывает.
Сколько ей ещё осталось?
Годы тают, тают, тают…
Холодком дыхнула старость.

Не манят, как прежде, розы
И уже не привечают.
Потемневшую берёзу
Проходя, не замечают.
 
Крона реже – дни холодные
Обнажили ветви стужей.
Некрасивая, безродная –
Никому теперь ненужная.

Вьюги, грозы, – ах, негодницы,
Где вы нынче? Улетели.
Мимолётные поклонницы
Отыграли, отшумели.

Угасают дни беспечные,
Не теплят они, как прежде.
Скрылось лето быстротечное,
Не оставило надежды…

Холодная стужа уже не отпускала. Последняя запись в дневнике, с которым человек общался, выразила последнее желание:

Пешеходные и колесные
Засыпает зима порошею
Этой жизни следы несносные
И напрасные, и хорошие.

Все, что лживое и ненужное
Заметает метель отчаянно,
Задувают ветра натужные,
Остужая весь мир нечаянно.

Пробирая меня до косточки,
До последней душевной ниточки.
И не видно уже той тропочки,
Что от отчей моей калиточки,

Где пылала душа-зазнобушка,
Где светились мечты заветные,
Где остались весна с соловушкой
И любовь моя безответная.

Позавьюжена, заморожена,
Снегопадами дней привалена,
Сединою лет запорошена –
Ни следа уже, ни проталины.

Околела совсем душа моя.
Мне б по лужам и снегу талому,
Босиком по весенним ландышам
И по радуге к солнцу алому!

Может быть, и меня эти истории как-то коснулись. Порой, казалось, в них видел себя. В чём? Пусть это останется загадкой. Не желаю в том разбираться. А вам-то, вам зачем допытываться? У каждого есть своя жизнь. Какая? Любая. Выбирайте сами пока не поздно. Позвольте лишь небольшое признание, напоминание, напутствие напоследок. Мне так хочется, чтобы мир жил одной, только одной историей.

От первого вздоха, от первой улыбки,
От первого взгляда в смущённых глазах
Пока ещё кроткий, пока ещё зыбкий
Огромной любви начинается шаг.
Идёт он доверчиво, чисто, открыто,
Не зная, что станется с ним впереди.
Он нежен и мил, но совсем беззащитен,
Не дайте ему оступиться в пути.
Не дайте ему в темноте затеряться,
Не дайте остыть от мороза и льда,
Не дайте ему безответным остаться,
Дыханьем своим согревайте всегда.
Приблизится он, подойдёт без опаски,
И миг-поцелуй, словно звёздная высь,
Окажется вдруг бесконечно прекрасным!
Вот так во Вселенной рождается счастье.
Из этих мгновений слагается жизнь.

Вот и всё, о чём долго-долго молчал, не желая беспокоить себя и других. Не сдержался. Только не спрашивайте, где я подсмотрел эти истории.
2 В плену у демона
Филун Джарин
 

Дожив до седых волос, Галина ничего значительного не добилась, хотя до сих пор
грезила о богатстве, комфорте, престижной работе и красавце муже, который носил
бы её на руках. В ней не было ничего необыкновенного, но всю жизнь амбиции пере-
полняли душу осознанием собственной исключительности, внушённой любящими ро-
дителями.

Ненадежная, безнравственная и надменная Галина плохо сходилась с людьми. Внезап-
ная смена настроения обнажала большое самомнение, обидчивость и презрение к лю-
дям. Она думала лишь о себе, постоянно была чем-то озабочена, вечно жаловалась и
качала права.
 
С годами претендентов на её руку и сердце становилось меньше, а исчезали они всё
чаще и незаметнее. По мнению Галины, они были ей не пара, поэтому быстро стира-
лись из памяти. Даже мужья подруг не представляли интереса. Некого было отбивать,
а смогла бы!

Завистливая, дерзкая и агрессивная от природы, она знала, что не погнушалась бы
пройти «по трупу» подруги для обретения желаемого.
 
Так и не найдя принца Галина осталась одинокой. 


 
Мечты мечтами, а жизнь по - прежнему проходила обычно серо и скучно: дом, работа.
Она как могла, вносила разнообразие в вялотекущие дни, пытаясь вырваться из замк-
нутого круга, где царили страхи, мания преследования и искушения на грани добра и
зла.

Поэтому больше всего Галя любила приключения и перемены. Она  чувствовала себя
заключенной, если приходилось долго находиться в одном и том же спокойном, знако-
мом, безопасном маленьком мирке. Неугомонная в стремлении к чему-то большему,чем
всё, что ей удалось испытать прежде, она продолжала жить в своих видениях и меч-
тах о будущем.

 Ведь где-то в другом месте там, где трава зеленее и солнышко теплее её заждался
прекрасный принц на белом коне. Много раз мысленно она рисовала их встречу,смако-
вала как он, заливаясь слезами счастья, падёт к её ногам, осыплет деньгами и по-
целуями, заплатит все долги и на руках внесёт в королевский дворец.

 Потом до конца дней будет обожать, с радостью выполнять любую её прихоть и поч-
тёт за честь приносить утром своей принцессе кофе в постель. И Галька верила, что
именно в следующей заграничной поездке они обязательно встретятся.
 
Она рьяно принималась обзванивать банки в поисках очередного денежного займа под
бешеные проценты, который не погасить её мизерной зарплатой. Как азартный игрок,в
который раз рисковала и ставила на кон всё, в погоне за несбыточной мечтой.

В это время она не ощущала своих  65 лет. Казалось ей снова восемнадцать. С неж-
ным румянцем, загадочной улыбкой и влажными блестящими глазами Галина уже строи-
ла новые воздушные замки.

На следующий день всё изменилось.
С утра губы Гальки беззвучно шевелились. Отрешённый взгляд в небо за окном объяснял всё.
- Читаешь заговоры. Продолжаешь тревожить Бога бесконечными просьбами, - спросила
 я.
Женщина встрепенулась и безжизненным голосом отозвалась:

– Заговоры не помогают. Я молюсь и прошу Бога вразумить меня. Кредиторы замучили,
а у меня нет денег даже на оплату процентов. Надо готовить квартиру к продаже. А
цены упали.

- Если хочешь, я могу дать расшифровку того, что с тобой происходит. Начнём с то-
го, как ты попала в долговую яму. Взяв первый кредит, ты поехала в Египет. Мама
одобрила поездку в надежде, что ты всё-таки найдёшь мужа.

А тебе понравилась новизна и сам факт того, что ты была за границей. Это позволи-
ло ещё больше возвыситься в собственных глазах. Вскоре, подруга предложила вместе
отдохнуть в Турции. Ты взяла ещё один кредит. За ними последовали: автобусный тур
по Европе, Чехия, Скандинавия, опять Египет и Турция.

Каждый раз, беря новый кредит, ты говорила себе, что это последний раз. Ты прие-
дешь, на этом остановишься и будешь платить по счетам. Но так и не смогла. Демон
внутри тебя становился всё сильнее и ненасытнее, отшибая способность здраво мыс-
лить.

Новые полученные деньги моментально портили тебя. Демон поднимал голову, делая
тебя ещё более дерзкой и заносчивой, чем раньше.
 
И ты бездумно брала и брала под проценты чужие деньги, прогуливала их, не задумы-
ваясь, как будешь платить баснословные суммы. Что родители умерли и некому «раз-
водить» мосты. Неужели полагала, что банки простят долги из жалости, потому что с
бедной одинокой сиротинушки нечего взять?

У тебя есть большая квартира. Её и заберут. На старости лет станешь бомжем. Толь-
ко так «излечивается» взращённый тобой ненасытный демон. В прошлые века многие
люди прогуляли целые состояния из-за ростовщиков, которые теперь зовутся банки-
рами.

Они становились нищими, падали на «дно» общества, что лишало пищи демона и  дава-
ло возможность пересмотреть жизненные ценности.

Пока не усвоишь этот урок навсегда, до рубцов  на бессмертной душе, чтобы помнить
все следующие жизни, не вылезешь из долгов.
 
Ведь если сейчас чудесным образом с неба тебе на голову упадут деньги, ты не по-
гасишь ни копейки долга, а с горящими глазами рванёшь в Англию или Индию осуще-
ствлять новые мечты. Поэтому  помощи «Бога из машины»* не предвидится.
 

Мама с папой испортили тебя и брата своей любовью, без меры баловали и сделали из
вас людей с завышенной самооценкой. Поэтому вы остались одинокими. Всё ждали ко-
го-то необыкновенного. Но чтобы найти принца, нужно ему соответствовать. А сказка
о Золушке, как и все другие сказки, написана в переносном смысле.

В ней идёт речь о чистой высокой душе, свет которой привлечёт любовь родственной
души, которой не важны предрассудки общества.

Галька молчала, склонившись над столом. Ни разу не пошевелилась, не возразила.
Вся её застывшая поза выдавала обречённость. Достучалась ли я до её сердца, не
знаю. В любом случае уже ничего не изменить. Время платить по счетам.


* "Бог из машины" - литературный приём, когда неразрешимые проблемы главного
                    героя решаются посредством чуда.
3 Полстакана сметаны
Люба Рубик
                                                        Мемуары

Маленькой Любавке* едва исполнилось два годика, когда её внезапно «накрыла младенская», - так в народе когда-то называли меннингит, по-научному - воспаление мозговых оболочек. Девочка красивая, белокурая, как куколка, живая, не по возрасту сообразительная. Жизнерадостная хохотушка и болтушка обладала отличной памятью, тешила семью и соседей выразительным чтением стихов и приятностью детских лепетушек, от которых все просто «падали».

Любавка не выговаривала букву «Р» и некоторые шипящие, от этого её речь была потешной до уморительности. В госпитале, например, она смело вскарабкивалась на табурет и начинала «концелт»:

- Дологие байцы флёнта и баталеи,а так зе далагие все бабы! Севодня для всех ланетых флонтовиков и генелалов налодная алтистка Люсланова споёт песню пло невесту Катюсу, цё пловозала своево зениха на пазицею вайны. Она зазигала для ево огонёк на окоске, пока по флонту ходил туман…- с этими словами кроха опускала головку патефона на чёрную пластинку. Чарующий, раздольный голос Руслановой дополняли потешные танцульки ребёнка в такт песни. Теплели сердца, улыбались лица раненых…

   Собравшиеся в доме женщины шили кисеты, вязали варежки и носки для посылок фронтовикам – шёл 1944 год. Воинам была дорога и забота, и любая весточка с родной сторонушки. Вот женщины по вечерам и собирались в чьей-нибудь избе, общались при лучинах, готовили посылки для бойцов, пели песни, рассказывали всякие истории, писали письма и вкладывали их в посылки в надежде, что они дойдут до их сыновей, отцов или мужей.

Обычно в госпиталь солдатки брали с собой детей, которые тоже старались внести свой вклад для победы над врагом – старшие работали на фермах и в поле, а младшие днем собирали в поле колоски, лекарственные травы и коренья для аптек и госпиталей, помогали с уборкой овощей и фруктов в садах и огородах. Вечерами дети рисовали картинки и писали трогательные письма папам на фронт. А то организовывали концерты. Любимой «выступальщицей» всегда была Любавка. Её долго не отпускали со «сцены», ей громко аплодировали, смеялись над её потешными рассказами, умилялись её толкованиями песен и стихов.
К примеру, стихотворения К. Симонова «Жди меня» и песню «Синий платочек Любавка объединяла в один:

- Один солдат пликазал своей невесте и зене здать ево из окопов.- смело и выразительно молвил ребёнок. - Она цясто выходиля на дологу азидать бойца и с позицеи махаля ему синеньким платоцьком. И ентим платоцьком спасля бойца от Гитлела. Гитлел боялся синево платоцька на позицеи…

- Ну, эта стрекоза точно артисткой будет! – дружно предрекали ей судьбу раненые в лазарете.

- Али писательницей, - определяли будущее ребёнку прочие зрители. – От горшка два вершка, а вишь, чешет, как по-написанному!

Приятный детский лепет радовал раненых солдат, навевал воспоминания об оставленных дома детях, а это грело их сердца и действовало на выздоровление лучше всякой терапии.

И вдруг главная «смешильщица» и всеобщая любимица заболела! Да еще такой безнадёжной болезнью, как «младенская»! У ребенка рвота, жар, судороги, лежит пластом и стонет. Ничего не ест, только чайную ложечку воды с трудом пропускает в опаленный ротик. Бабы хлопочут, мать болезной разными советами наперебой пичкают, не дай Бог, останется глухой или слепой. А может быть и вообще дурочкой.

 – Во время приступа, клади девчонку на белую простыню и укрывай венчальным платьем или фатой. Когда успокоится, напои дитя чаем, заваренным из лепестков розового пиона, собранных с двенадцати цветков. А вот если от этой процедуры отказываться,  младенческое может перейти в эпилепсию. И непременно негромко читай молитву Богородице и «Отче наш», моля Господа послать здоровье младенцу.

Мать выслушивала советы, всё, что могла делала, хотя недобрый шепоток о напрасности этих стараний заставлял сжиматься материнское сердце Евдокия Иванивна, схоронившая своих троих детей, побежала к врачу: четвёртый гроб в доме она не переживёт. Но ей какой-то неудачный врач попался, - суровая женщина, по ранению вернувшаяся с фронта, ничего утешительного сказать не смогла,
- Да, мамаша, болезнь очень серьёзная, с почти стопроцентной детской летальностью,- осмотрев ребёнка, сказала контуженая врачиха.- А кто и остаётся в живых, те сплошь слепые, глухие и прочие физические инвалиды, или совсем дураки. Правда недавно открыли новое лекарство, называется пенициллин*. Я выпишу вам рецепт, езжайте на райбазу. Если есть это лекарство - возьмёте. Лекарство очень дорогое, предупреждаю! Если денег нет, не сокрушайтесь, мамаша, лучше будет, если ваш ребёнок с таким диагнозом не выживет...Зачем вам ребенок- инвалид? Идите домой, мамаша, и ждите. Суждено ребёнку выжить, - молитесь Богу. Не суждено- вдвойне молитесь… А пока - компресс, обильное питьё и обтирание. Тишина, темнота и покой.

   Две недели мать Любавки жила в страхе . Медицине виднее. Она уже потеряла троих деток. Первенца своего, Ванечку, неделю от роду, Евдокия оставила под боком своего спящего отца Ивана Никитича. Он отсыпался после крутой пьянки по случаю обмывания внука. Молодые, Евдокия и Петро, оставив новорожденного сына под боком отца, затеяли новоселье в своей маленькой хатке - носили вещи, мебель, цветы. А когда вернулись за сыном, увидели тяжелую, волосатую руку отца на личике сына... Кинулись поднять младенца, а он уже захолонул...

Через год у них родился богатырь Гриша, почти пять кг весил и ростом 56 см! За Гришей появилась Катенька, с рождения очень слабая. Она и года не прожила – в одну из ночей, когда родители работали на молотилке, в одночасье умерла от горячки. Жизнь была такая, что ни врачей поблизости, ни больниц, ни телефона, чтоб родителей вызвать к больному ребенку.

 Но Бог над ними смилостивился и в 1932 году подарил Раюшку. Трудно тогда жили, не сытно было в начале 30-х годов, даже голодно. Вот дочка и захандрила, - до четырех лет не ходила из-за рахита. Бывало, ползает-ползает по земляному полу, наворотит по избе кучек и кричит:

- Мама, убелай!.. - Мама убирала и молилась о здоровье дочки. И материнская молитва дошла до бога - Раечка постепенно поднялась на ноги и даже стала нянькой народившейся Любочке. Ну, ни девчоночка уродилась, а куколка! Красивая, живая, пухленькая! Да недолго радовала родителей лепетом и сообразительностью – как-то свалилась с печки вниз головой на горячую голландку, спеклась, затем скатилась на лежанку, с неё – упала на пол, ударившись виском об угол русской печки... Тут же скончалась, даже закричать не успела...

Печаль была столь велика, что народившуюся новую дочку тоже назвали Любочкой. Все эти умершие детки вспомнились Евдокии так живо, что она в слезах побежала к соседке, чтобы излить своё горе подружке. Хотя и там своей нужды хватало - муж на фронте, еле живая бабулька и шестеро ребятишек:трое своих и трое умершей сестры.

- Ну, тебе легче, кума, у тебя корова-кормилица, твои дети не голодают, а нашу Зорьку, помнишь, фашисты слопали… - горестно вздохнула гостья. -Был бы Петя дома, мы б так не бедовали

- Наших мужиков с фронта никто не отпустит. Самим надо вертеться.

- Да мы и вертимся и за себя, и за них... Но с коровой всё же легче...

- Думашь, если есть корова, то не голодаем? Ох, кума-кума, картошка нас кормит, а молоко сдаю почти всё в налог, на молоканку таскаю, сами только нюхаем - норму-то надо выполнять. Война ить, кума, война, всё для фронту...- вздохнула многодетная солдатка.

- А моя малая тает как свеча, две недели ничего не ела, только водичку с ложечки еле глотает…- вытерла слезу Иванивна.

- Ну, дай Бог моей крестнице выздороветь! – пожелала соседка Галина, провожая куму.- На днях забегу проведать.

На другой день Галина не понесла молоко на молоканку, хоть по военному времени ей грозило суровое наказание. «Будь что будет, двум смертям не бывать» - решила отчаянная женщина и пропустила всё молоко на ручном сепараторе; отварила картошку, полила её сливками, напоила-накормила досыта своих деток и хворую свекровь, сама впервые за военную пору досыта наелась. К вечеру полстакана сметанки понесла крестнице - соседской больной девочке Любавке.

Дома у кумы никого не оказалось. Мокрая, худая, смертельно - бледная и сморщенная, как старушка, девочка безучастно лежала в колыбели. Но как только увидела в руках крёстной стакан со сметаной, сразу зашевелилась, засучила ножонками, стала облизывать беззубый ротик, глотая слюну, при этом ещё и ручкой поманила - дай, мол, тётенька, сметанки!..

Обрадованная Галина скормила ребенку полстакана сметаны. Больная жадно ела и на глазах оживала, в глазёнках появился живой блеск. Девочка с таким ясным и чистым взглядом будет жить!- подумала кормилица.

В это время с вёдрами воды в горницу вошла Евдокия, увидела сидящую дочурку, у которой рожица в сметане, и от счастья разрыдалась на плече доброй кумы.

- А як же с поставкой молока, Галю? Чи не боисся? Чать, и посадить могут.

- Да был ужо бригадир-то, грозился, ирод... Я еле отбрехалась...Что будет, то будет, хватит трястись от страха, чай не под фашистом живём. Зато вот всю свою семью накормила, ещё и нашей Любавке досталось...

С тех пор соседка каждый день приносила больному ребенку молочко или сметану. И Любавка встала на ноги! За время болезни у неё выпали зубы и волосы, девочка заново училась ходить и говорить, а со временем выросли и зубы. Девчонка повеселела, защебетала, снова звонким колокольчиком зазвенел её голосок дома и в госпитале, радуя калек и раненых.

Мужчины с улыбками уходили на фронт навстречу победному маю.

                                  * * *
   Вопреки прогнозам докторши, Любавка выросла вполне нормальным человеком. Правда, слегка близорукая, но умная, старательная девочка. Пусть на два года отсталая от сверстников, но и не без дара Божьего. Небеса наградили ее множеством талантов и способностей. Говорят, Господь располагает 12-тью талантами для раздачи их своим избранным. И уж кого избирает, того награждает, но никогда по одному, а бывает до восьми в одни руки. Любавка, когда выросла, оказалась такой счастливицей...

   Когда через много лет та строгая докторша узнала об этом, она не поверила своим глазам и ушам – уникальный случай!

- Видимо, сработал синдром Саванта - редкое состояние головного мозга, при котором начинает действовать «остров гениальности». Случается такое после пережитых экстремальных ситуаций, серьёзных болезней, ударов током, после комы и в других случаях..У таких людей (независимо от возраста) вдруг появляются редкие таланты или способности – например, дар предвидения, некоторые становятся полиглотами, открывается поэтический дар,др. художественные наклонности, которых раньше у этого человека не было, - писала докторша в своей диссертации о возвращении с того света когда-то тяжело больного ребёнка.

   Присвоив себе исцеление девочки, докторша забыла упомянуть в диссертации о половине стакана сметаны голодной солдатки, которая в военную годину под страхом тюрьмы спасла соседского ребенка.

==========
* Имена подлинные
* Пенициллин - Зинаида Виссарионовна ЕРМОЛЬЕВА (24.10.1898 - 2.12.1974), микробиолог и бактериохимик, академик АМН СССР, получила 1-ые в СССР образцы современных антибиотиков - пенициллина (1942), стрептомицина (1947), интерферона.
4 Лесник и Новогодняя ёлка
Валерий Рыбалкин
   1.
   Случилось это в теперь уже далёкие девяностые годы. Совершенно неожиданно жизнь дала трещину, в которую с грохотом посыпалось всё, что раньше казалось твёрдым и незыблемым. Заводы в нашем маленьком городке дышали на ладан, зарплату почти не платили, а улицы стояли обшарпанные, заваленные горами мусора, который не вывозился неделями. Зато в многочисленных видеосалонах стали крутить жёсткую порнуху, зашибая неплохие барыши на контрастах с целомудренным советским прошлым.

   Тотальное безденежье не давало вздохнуть, а свалившаяся на наши головы так называемая свобода спровоцировала окончательный распад моей и без того непрочной семьи. Поэтому, расплевавшись с женой и спасаясь от её безумной ярости, нашёл я одинокую женщину, жившую с сыном-подростком, и перебрался к ней. Тёмными зимними ночами, пытаясь преодолеть синдром одиночества, мы инстинктивно жались друг к другу – два тёплых живых комочка, окружённые океаном холода и безразличия.

   Перед Новым Годом я пригласил к нам в гости своего двенадцатилетнего сына. Светлана, моя новая жена, отнеслась к этому с пониманием и одобрением. Новогодний стол мы, конечно, собрали, но вот на ёлку денег не хватило – слишком много просили торговцы за зелёную красавицу. Может быть потому, что кроме прочих накладных расходов им приходилось платить дань ещё и милиции. Да, сержанты и старшины, наряду с бандитами, без стеснения ходили по рядам на бывшем колхозном рынке и, согласно установленной таксе, собирали с продавцов мзду. В городе было три власти – две бандитские и… милиция.

   До волшебной новогодней ночи оставалась пара дней. Поэтому, недолго думая, я надел старое пальто, валенки, прихватил с собой мешок, небольшую складную пилу и отправился за город. Благо, идти было недалеко – метров триста от нашего дома. Любителям лыжных прогулок не надо рассказывать о красоте зимнего леса. Им хорошо известна морозная свежесть нахохлившихся под тяжестью искрящегося голубоватого снега сосен и елей. Они знают о таинственных следах лесных зверей, о безупречно ровной лыжне, уверенно рассекающей напоённые прелестью родные просторы, о многом-многом другом.
 
   Однако идти в валенках по глубокому снегу было непросто. Через десять минут прогулка мне стала надоедать, а через полчаса я буквально взмок, пытаясь пробить колею в бесконечных сугробах и буераках. Елей поблизости не было, лишь сосны-переростки стояли рядами вдоль расчищенной бульдозером дороги. Поэтому, недолго думая, с помощью своего нехитрого инструмента я спилил несколько нижних веток попушистее, набил ими мешок и с чувством выполненного долга отправился домой. Тем более что короткий декабрьский денёк подходил к концу, а впереди была самая опасная часть моего рискованного предприятия.

   Я знал, что наряду с крышеванием ёлочных базаров, милиция традиционно проводит под Новый Год спецоперацию по поимке и обезвреживанию несознательных граждан вроде меня, имеющих неистребимое тайное желание вырубить под корень все окрестные леса и превратить наш цветущий край в дикую безлюдную пустыню.
   Понимая все возможные последствия своего незаконной затеи, я шёл в сгущавшихся вечерних сумерках по улицам родного города, прижимая к себе мешок, до отказа набитый тугой пахучей хвоей. Какое-то время фортуна была ко мне благосклонна. Но вот в свете случайно сохранившегося уличного фонаря мелькнул обшарпанный милицейский газик. Он вылетел из тёмного переулка, развернулся и стал поперёк дороги. Сердце моё застучало громче, а душа ушла в пятки…

   2.
   В ярко освещённом холле городского техникума меня усадили на стул и оставили под присмотром молодого сержанта. Шок после задержания ещё не прошёл, и поэтому ужасно хотелось вырваться и бежать отсюда – как можно быстрее и, желательно, подальше. Не выдержав и пяти минут неподвижности, я встал и начал выхаживать из угла в угол, пытаясь хоть немного успокоиться.
   – Не мельтеши тут. Сядь и сиди, – сказал сержант поставленным командным голосом. – А это что у тебя? Какая интересная складная пилка!
   Он вытащил из сумки мой инструмент, открыл, закрыл его и с сожалением положил на место:
   – Конфисковать бы у тебя орудие преступления. Ну, да ладно, сейчас нельзя!
   – Может, отпустите? Мне домой надо, стал я проситься, пытаясь разжалобить своего охранника.
   Но страж порядка был неумолим. Через полчаса приехали его сослуживцы, отвезли меня в милицию и сдали на руки участковому – старшему лейтенанту лет тридцати пяти:
   – Вот тебе лесник, вот ёлка. Принимай, оформляй, а мы поехали дальше.
   – Да, не вовремя… на нашу голову… – глядя сквозь меня усталым взором, пробормотал старлей, почёсывая пятернёй затылок с едва пробивавшейся лысиной. – Только-только домой собрались.

   – Ничего не поделаешь, будем оформлять, – отозвался из-за стола лейтенант, которого я сразу не заметил. – Четвёртый за сегодня… лесник. Неймётся патрульно-постовым – стахановцы хреновы. На премию себе зарабатывают, а нам тут...
   Меня усадили на стул, и лейтёха начал заполнять бланк протокола: фамилия, имя, отчество и дальше по списку. Затем он позвонил в отдел кадров завода – убедиться в правдивости моих слов. И тут меня осенило, я понял, как смогу выкрутиться! Дело в том, что под Новый Год запрещено рубить ели, но ни в коем случае не сосны. А в моём мешке лежал…
   – Пишите, – воскликнул я радостно. – Я не ёлку срубил, а напилил лапника – сосновых веток. Это не запрещено, это можно без всякого разрешения. Во время похорон, например, всегда рубят хвою. На кладбище целая гора сосновых веток лежит.

   Томительная пауза повисла в жарко натопленном кабинете участковых инспекторов. Эти люди, в отличие от патрульно-постовых служак, хорошо знали жизнь во всех её проявлениях. Им приходилось разбирать семейные ссоры, ловить и сажать расписанных татуировками синих зеков, заниматься воспитанием хулиганов и делать прочую чёрную и неблагодарную, но такую нужную для всех нас работу.

   – Та-ак, – протянул старший лейтенант. – А почему же ты раньше молчал?
   – А кто бы со мной там, на улице, стал разбираться?
   – А здесь? Почему сразу не сказал? Нет, теперь просто так мы тебя не отпустим. Две бутылки принесёшь!
   Я немного помялся, соображая. Стратегический запас водки на Новый Год у жены был, но…
   – Одну!
   – Ладно, но только чтобы через пятнадцать минут на столе стояла. Согласен?
   Выбора у меня не было, и через четверть часа, будто по мановению волшебной палочки, вожделенная поллитровка нарисовалась на том самом месте, где писался протокол о моём задержании. Когда я вошёл, лейтенант сосредоточенно нарезал тонкими дольками небольшой кусочек сала прямо на этой крайне неприятной для меня бумаге.

   3.
   Отношение к водке в России всегда было неоднозначным. Но в начале девяностых злодейка с наклейкой вдруг приобрела статус жидкой валюты, частично заменив стремительно обесценивающийся рубль. Теперь любая вещь или услуга измерялась в зелёных водочных бутылках, которые стали дефицитом после горбачёвской антиалкогольной компании.

   Как-то я был свидетелем предновогодней распродажи этого стратегически важного продукта. Небольшое окошко магазина, стыдливо называвшегося винным, представляло собой крепкую металлическую решётку. И когда она открылось в положенный час, толпа страждущих, казалось, готова была по кирпичикам разнести стену, отделявшую покупателей от дефицитного алкоголя. В этой схватке, как всегда, победил сильнейший. Человек двадцать здоровенных мужиков, организовавшись, оттеснили от окошка всех остальных и приобрели большую часть того, что было выставлено на продажу. Вернее, обменяли деньги на надёжную «жидкую валюту».
   
   Однако через несколько лет водку начали продавать более цивилизованным способом – по талонам и под присмотром милиции – той самой патрульно-постовой службы, которая задержала меня с мешком хвои. По новым правилам работяга, выстояв на морозе многочасовую очередь, должен был предъявить у заветного зарешечённого окошка: талоны, купоны, деньги, паспорт с соответствующей пропиской и пустую водочную бутылку. Теперь, надеюсь, неискушённый читатель понял, какое значение, какую ценность представляла собой принесённая мною в милицейский участок бутылка казённой водки.

   Старлей неторопливо открыл её, разлил по стаканам. Мы выпили за год прошедший, за наступающий, за то, чтобы в Новом Году жилось лучше, чем в уходящем. И обычное для России, но совершенно непонятное для иностранцев мужское братство связало, сдружило, объединило нас троих.
   – Эх, такую страну профукали, – нарушил затянувшееся молчание лейтенант. – Всё у нас не так, как у людей – через пень-колоду. Неужели нельзя было сделать то же самое, но по уму?

   – Раньше на весь мой милицейский участок было три неблагополучные семьи, – вступил в разговор старлей. – А теперь в каждом доме по три, если не больше. Куда мы катимся? Одному Богу ведомо, да ещё – Борису Николаевичу в Кремле.
   Разговор свалился в привычную политическую плоскость. Ругали Ельцина, Горбачёва. А когда бутылка опустела, старлей вручил мне мешок с хвоей и проводил за проходную.
   На улице было темно и тоскливо. Дома ждала меня Светлана, а проклятый лапник напоминал о недавно пережитом, неприятном. Я решительно свернул с дороги и вытряхнул содержимое мешка в большой сугроб, под которым угадывалась куча неубранного мусора.

   4.
   Новый Год – это наш любимый праздник. К нему мы готовимся загодя, заранее предвкушая переживания волшебной Новогодней ночи, когда вместе с боем Курантов люди загадывают самые заветные свои мечты и желания. Мне иногда кажется, что Дед Мороз просто  не в состоянии не только выполнить, но даже запомнить всё, что мы нафантазируем в последние минуты уходящего года. Но нет! Рано или поздно наши мечты сбываются, подчиняясь невероятному чародейству божественно прекрасной Новогодней ночи. Сбываются, если мы, словно дети, наивно верим в её волшебство, в то чудо, которое она приносит нам из далёкой детской сказки.

   Ранним вечером тридцать первого декабря в дверь постучали. Конечно, мы ждали гостей, но такого… В коридоре стояли Дед Мороз и Снегурочка, а в руках у Новогоднего Волшебника сверкала подтаявшими снежинками пушистая и нарядная – ЁЛКА!
   – Принимайте гостей, – забасил из-под бороды… кто? Я так и не понял.
   – Нет, мы ничего не заказывали, – стала убеждать пришедших Светлана.
   Но Дед Мороз смело шагнул за порог нашего скромного жилища и вручил Новогоднюю красавицу ошалевшим от радости детям. В этот момент его шуба случайно распахнулась, и на мгновение мелькнули… форменные милицейские брюки с лампасами.

   – Старлей! – обнял я своего нового друга.
   – Вы ошиблись, молодой человек! Я прибыл к вам с далёкого Севера, из Лапландии! – промолвил хорошо поставленным командным голосом Дед Мороз.
   Мы установили пахнущую смолой лесную красавицу, украсили её игрушками и веселились всю ночь, даже не понимая до конца, что главное в Новогоднем празднике вовсе не ёлка, а любовь, взаимная симпатия и теплота наших сердец.
5 Награждена посмертно
Артур Куличенко
Она шла по ковру, усыпанному лепестками из тюльпанов. Ей восемнадцать, она молода и красива. Повсюду руины, но её это нисколько не пугает… Это всего лишь воспоминания, оставленные войной. «Красивое место!», - восхищается она. «Такого даже во сне никогда не увидишь!».

На ней белое платье до колен. Волосы расплавлены и, как живые, они щекочут её лицо и загорелые плечи. Здесь хорошо. Ни единой души. Только теплый ветерок обдувает её молодое лицо, будто хочет прикасаться к нему всё чаще и чаще. «Такое нежное личико, мягкое и молодое», - возможно думал бы ветер, если бы вдруг оказался живым.
Пение птиц. Разных. Всё время доносились то справа, то слева и лишь иногда их голоса заглушал непоседа ветер. Он гулял, где хотел, но больше всего ему нравилось здесь, прямо около неё. Около молодой и энергичной красавицы, по имени Александра.

Она смеялась. Она никогда ещё так не смеялась в те годы. Годы войны, депрессии, голода и смерти. А, потом Александра встретила его. Кого? Своего будущего мужа - Андрея. Вот кого. Он был в военной форме и почему-то весь в ранах и жутко постаревший. Он не смеялся, а рыдал. Рыдал, так, как не рыдала ни одна девчонка, не рыдает ни одна душа.
«Что случилось? Почему ты плачешь? Ну, скажи», - забеспокоилась Александра. Но вдруг всё исчезло. Стало темно и лишь иногда всё освещалось белыми огнями и жутким грохотом ракет. Это била «Катюша». Била беспощадно, будто хотела доказать, на что она была способна. Затем наступила мёртвая тишина. Раздался сильный взрыв, как будто немцы всё-таки сбросили атомную бомбу.

Александра вдруг резко проснулась. «Почему сон начинается хорошо, даже слишком, а заканчивается плохо?», – подумала она, вставая с кровати. На часах без четверти шесть, город ещё спит, а ей, вот уже на протяжении нескольких лет, снятся одни и те же сны. «В чем их смысл? А разве во снах должен быть смысл? Да! Зачем тогда они мне снятся?». Она встала и подошла сначала к окну, чтобы удостовериться, что город всё ещё спит (или кого-то высматривала), затем к зеркалу. Она себе в нём не нравилась. Седые, не очень длинные, но и не слишком короткие волосы, дряблая кожа. «А ведь если совсем не смотреться, можно подумать, что тебе всё ещё восемнадцать лет. Но, это же не так! Лучше, тогда вовсе не смотреться! Чтобы особо не расстраиваться», - промелькнуло у неё в голове. Опять она в этой квартире и опять одна. Муж умер десять лет назад, но Александра никак не может смириться с этим. Когда она садиться на кухне пить чай, ей всё время кажется, что он рядом. «Что за вздор?».
Она не любила дождь. И знала, даже, почему, но, вспоминая почему, её вдруг резко бросало в дрожь, как будто она переживала сейчас момент жуткого прошлого. Не любила собак и их хозяев. «Вечно они встают по утрам и выгуливают своих дурацких псов, чтобы те нагадили на тротуаре», - думала она, попивая горячий чай задумчиво смотря на ковер, который лежал на полу, жуя печенье «К кофе». Не их ли она высматривала из своего окна? Их, их и только их.
Она резко бросила взгляд в коридор, где на тумбочке лежал довольно большой свёрток прямоугольной формы и такого светло-коричневого цвета. Скорее всего, посылка. Но кому? Александра лишь улыбнулась. Она вдруг представила себя «Катюшей». Небольшой грузовичок, но бьет без жалости и пощады. Немцы жутко боялись «Катюшу». Но, почему такое грозное, но не большое оружие назвали «Катюша»? Она не ответила.

В одиннадцать она стояла на остановке. На ней была парадная форма и несколько медалей. Волосы причёсаны и зачёсаны назад. «Чтобы не мешали», - подумала она, оглядывая людей вокруг. Ей и не нравилась нынешняя молодёжь. Их поведение, наряды, мода, мобильные телефоны. «Невидимые демоны ими управляют», - подумала она, бросив взгляд на молодого человека. Кем и через что? «Через эти штуки конечно. Вон подносят их к уху, а оттуда ими и повелевают», - ответила она сама себе. «Серьга в ухе как какой-то пират. Мат. Всё это прислужники дьявола!», - всё думала Александра. Юноша плюнул, достал сигарету и закурил.
Пока Александра стояла и ждала автобус, то несколько раз вспомнила сон. Его хорошие моменты, его плохие и всё пыталась привязать, всё это к сегодняшнему дню. К сегодняшним событиям? Если да, то, тогда к каким событиям? Но, вместо ответа она убрала за спину вместе с руками пакет, где находился свёрток. Александра вспомнила, как в сильный холодный дождь она пробиралась к раненным бойцам, сквозь град пуль и грязь, которая наполняла её рот такой гадостью, что та могла служить для пыток пленных. Уши заложены, голова гудит, температура тела где-то около 38 градусов - кости ломит, сердце разрывается от жутких бомбёжек и вибраций. В руке заветная сумочка с бинтами и лекарствами, в другой пистолет, который возможно уже и не стреляет. Она снова вздрогнула, выйдя из нежелательных воспоминаний и чуть не упала, еле удержав равновесие. Только она одна спасла около тридцати человек, которые затем продолжили род людской. «Родив тех, кто родил этот сброд», - промелькнуло у неё в голове. На неё посмотрели несколько человек из будущего. Вот и плата.

Подошёл автобус. Икарус. Александра подошла к дверям. Вроде, всего две ступеньки. Вроде?! «А мне уже не восемнадцать…вроде», - подумала она. Эти две ступеньки оказались для неё серьёзным испытанием. На передних сидениях автобуса уже расположилась молодежь. Они спокойно следили за осторожными действиями Александры, но очень резкими, как будто ей снова восемнадцать и она готова залететь в автобус. Никто ей не помог. «Это плата за спасение». Ах, как она жалела сейчас, что не ушла из жизни вместе со своим мужем. А, что она могла сделать? Покончить жизнь самоубийством?
Всё. Пытка завершена. Она села на сиденье. «Хоть в этом мне повезло», - подумала она. Александра оглядела автобус.

Несколько дней до этого. Александра, поместила в свёрток, который она купила что-то довольно весомое и села на кресло, включив телевизор. По телевидению один разврат. Её, вдруг, всю затрясло и она сжала свои руки в кулаки. Она вспомнила, как проходила, уроки по вождению и стрельбе, могла разобрать любое оружие и собрать. Всему этому её научил один человек - её муж, которому она и обязана своей смелостью и умением. Одна медаль, которую она получила, была за подрыв моста, через который проходили немцы. Ведь она была не только санитаркой.
Она вспомнила, как сидела с Андреем на траве, слушая, как она им шептала ветром и он говорил о том, как после войны все будут счастливы, а будущее поколение обеспечено свободой. Александра прижалась к нему и, закрыв веки, слушала его голос, как какую-то красивую песню. Они находились не далеко от части и могли спокойно наслаждаться друг другом. В части никто не знал об их отношениях. И о том, что он будущий её муж, учил её сражаться и защищаться. Но, на счёт будущего Андрей оказался не прав. И ей было больно, что произошло именно так. Ведь она верила ему. Но, разве он мог всего знать. Конечно, нет.

Во сне, она часто находилась в красивом месте. Здесь не было жизни и не было смерти. Здесь не было зависти и злости. Здесь не было людей с их собаками и мобильными телефонами. Здесь не было дождя и грязи. Здесь была только она и её Андрей. Она так хотела, нет, скорей желала там оказаться, но…что? Всего, одно лишь «но»? «Всего, одно, ЕЩЁ, лишь «но»!», - подтвердила Александра.

В детстве ей нравился дождь, но, после, она его возненавидела, этому способствовала война. Ей нравились прогулки вечером, когда стрекотали в траве кузнечики, а на небе сверкали целые созвездия. А теперь? Всё время тучи и огни фонарей. Она любила. Сильно любила. И была женственной до тех пор, пока война не попросила мужества, а в её жизни не появился Андрей. И, вот, теперь, за всё то, что сделала она и тысячи других, получила плату в виде хамского обращения, как будто она была предателем родины.

Автобус ехал, набирая всё больше и больше пассажиров. Александра следила за всем спокойно. Пенсионеров не было в транспорте. Хотя, почему?... Увы, сейчас она не могла ответить на этот вопрос. Также, как и не было детей. Будто, сам Бог собрал в этом автобусе весь сброд. Она, ещё раз, оглядела весь транспорт. Посмотрела на рядом сидящего, в наушниках, молодого человека, которому было совершенно наплевать на то, что здесь, да и вообще вокруг происходило. И подтвердив свои опасения, что люди стали служителями дьявола, она решилась отправить этот маршрутный автобус туда, куда давно уже надо было отправить. В АД? «Что-то того», - подумала она и, оставив пакет с взрывчаткой, вышла на остановке.
Через минуту детонатор сработал.

Она шла по ковру, усыпанному лепестками из тюльпанов. Ей восемнадцать, она молода и красива. Повсюду руины, но её это нисколько не пугает…это всего лишь воспоминания оставленные войной. «Красивое место!», - восхищается она. «Такого, даже, во сне никогда не увидишь».

Телевизор был включён и вместо разврата почти по всем каналом шли новости. Сообщалось, что в центре города взорвался автобус, что взрыв унёс жизни семидесяти человек. Помимо, взорвались и ещё несколько машин, которые стояли в пробке. Она сжимала фотографию мужа и свои медали на груди. Вскоре и она ушла из жизни. И снова… Она шла по ковру, усыпанному лепестками из тюльпанов. Ей восемнадцать она молода… и муж её зовет к себе, говоря, что всё кончено. Что всё уже позади. Что она получает медаль посмертно и он горд тем, что научил её всему, чем сам обладал. Александра радуется, говорит, что любит совершать подвиги, но, тот, который она совершила - самый лучший. Не подрыв моста с немцами... нет! Не спасения бойцов, а именно этот….


Когда Александра проснулась, то уже темнело. Ей приснилось, что она всё-таки взорвала автобус. Приснились Бог и Андрей. Они просили её не грешить, что все люди заслуживали прощения, и она не могла вмешиваться в чьи-то судьбы. А, если не заслуживали, то кому, как ни ей нужно было знать, что рано или поздно молодые станут старыми... а все кого не станет, задумаются о том, что совершили уже на небесах и, тогда, они все вместе это смогут обсудить. Александра со слезами на глазах что-то сейчас шептала. То ли молитву, которую думала, что забыла, ту которую читала пробираясь сквозь пули и грязь, убитых. То ли просила прощение за то, что намеревалась сделать.
Она встала и прошла на кухню. Налила стакан воды и села, посмотрев на сооружённое ею взрывное устройство. Теперь она понимала смысл своих снов. Всё-таки сны имели и несли в себе свой смысл. Её предупреждал её муж, общаясь через сны. В них было всё: будущее, прошлое и настоящее. Она подошла к окну. Пусть она не изменила свой взгляд на хозяев с собаками и молодежь, но поменяла взгляд на жизнь... всё когда-то умирает и кто-то платит по счетам. Посмотрев на стул, излюбленное место её мужа, она больше его на нём не видела. Пусть он, её муж, останется только в её снах и воспоминаниях. Скоро она к нему присоединится. Но всего лишь скоро...

И снова она шла по лепесткам тюльпанов. Ей восемнадцать... она молода и красива.
6 Письма к Мастеру
Маргарита Сергеева 2
Эпистолярная новелла

Письмо №1

Я тебя не вижу , не слышу , не чувствую ... Но ... льщу себе надеждой , что ты иногда заходишь меня почитать . Ну и как тебе моё творчество , милый ? Пожалуй "творчество" - это слишком громко сказано . Как тебе моя незамысловатая писанина ?
Представляю себе , как ты улыбаешься , читая мои стишочки . У тебя дивная улыбка . Улыбайся почаще .
А проза моя в последнее время стала какая-то печальная . Невесело мне , милый . Сам понимаешь , почему .
 Знаешь , я никогда , ни на секунду , не переставала тебя любить . Даже тогда , когда ты прилюдно унижал меня и вытирал об меня ноги . Кажется , в те минуты я любила тебя ещё сильнее . Ещё одна рана на сердце . А , подумаешь ... Одной больше , одной меньше ...
Ты читаешь эти строчки и наверное вздыхаешь .
Давай не будем грустить , любимый ! Всё перемелется , мука будет ...

Ох , что-то я размечталась . Конечно же , ты меня не читаешь . С какой стати тебе меня читать ? У тебя теперь совсем другая жизнь . Жизнь - в которой нет места для меня .

Ну да ладно ... Бог тебе судья !
Будь счастлив , Мастер !


Твоя Марго .

Письмо №2

Мне казалось , я выговорилась ... Ан нет . Захотелось черкнуть тебе ещё пару строчек ...

Милый , мне кто-то на днях сказал , что ты вляпался в меня по-пьяни . Я не поверила и никогда не поверю в эту чушь ! Глупцы ... Они  не знают , что такое НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ . Они просто нам завидуют .

Помнишь как всё начиналось , милый ? Конечно , помнишь ...
А ведь ты не знаешь , чем ты был для меня . Я никогда тебе этого не говорила . Так послушай .

Мне было так хреново тогда , зимой . Всё как-то вдруг сразу навалилось на мои хрупкие плечи . Проблемы на работе , да и дома ни лучше . Ничего не радовало . Я изо всех сил пыталась шутить , острить , писала забавные стишочки и пародии . И никто даже не догадывался , что эта весёлая и искромётная девица давно уже разучилась улыбаться . Да что там ... улыбаться . Жить не хотелось . Не было сил . Я всё глубже и глубже погружалась в пучину своего отчаяния . Ещё немного и ...

И тут ... словно по мановению волшебной палочки , в моей жизни появился ты .
Ты стал моим спасательным жилетом , моим антидепрессантом , смыслом моей жизни .
Да-да . В моей жизни впервые за долгие годы появился смысл . Мне было ради ЧЕГО и ради КОГО жить . Ты подарил мне надежду . Надежду на то , что всё ещё будет ...

Правда ты же её и отнял . Исчезнув по-английски . Ну да , Бог тебе судья ...

Милый ! Я знаю , что ты не читаешь моих писем . Но ... можно я буду писать тебе хоть иногда ?

Будь счастлив , Мастер !

Твоя Марго .

Письмо №3

После того , как ты так внезапно исчез , я долго терзала себя мыслями : Что случилось ? Что я сделала не так ?
А потом , на меня вдруг снизошло озарение . Я поняла - что случилось . Как пишут в дурных романах - СЛУЧИЛАСЬ ЖИЗНЬ . Ты понял что заигрался , понял что для меня это уже немножко больше , чем игра и .... поспешил поставить точку .

Но ... Для чего всё это было ? Для чего Господь ниспослал нас друг другу ? Да , ты был моим спасителем , моим антидепрессантом . А я ? Чем была для тебя я ? Очередной игрушкой ?
Нет . Я точно знаю , что и я была послана тебе  неслучайно . Чем была твоя жизнь до меня ? У тебя был кризис , ты  погряз в быте-семье-работе-добывании денег . А ведь ты творческий человек . Очень талантливый поэт . Я наполнила тебя . Я стала твоей Музой . Я дарила тебе вдохновение . Помнишь , что ты мне рассказывал о своих снах ? С появлением в твоей жизни меня , тебе даже сны стали сниться другие . Яркие , красочные , запоминающиеся . Я встряхнула тебя . Ты помолодел . Ты в шутку говорил мне , что тебе , в твои годы пора уже принимать какой-то эликсир . Вот я и стала для тебя этим самым эликсиром . Что милый , классно я тебя взбодрила ?

Ты любил меня . Наверняка , любил . Конечно , ты мне этого никогда не говорил . Но нам женщинам и не нужно этого говорить . Мы это чувствуем .

Кто-то на днях сказал мне , что ты раскаиваешься за кратковременный флирт со мной . Но это ведь неправда , да ? Я никогда не поверю в это , слышишь ! Пока ты сам мне обо этом не скажешь . А ты не скажешь . Ты всегда был добр со мной . Даже когда унижал меня и прилюдно вытирал об меня ноги . Где-то в глубине души , тебе ведь было жаль меня , верно ?

Ох , любимый ! Я ведь тоже не подарок ... У меня скверный характер . Иногда и я позволяла себе омерзительные вещи по отношению к тебе . Мы друг друга стоим . Наверное поэтому нам было так хорошо вместе . Наверное поэтому мы нескоро друг друга забудем . Наверное поэтому и через много-много лет воспоминание друг о друге , будет единственной отдушиной в наших тусклых , серых жизнях .

Прости милый , что-то я сегодня разоткровенничалась ... А ведь знаю , что ты не читаешь моих писем . И никогда не узнаешь , сколько счастья ты мне подарил и сколько горя ...

А впрочем , зачем тебе это знать ?

Случилась жизнь , милый ! Случилась жизнь ..

Будь счастлив , Мастер !

Твоя Марго

Письмо №4

Боль между твоим позорным бегством и моим осознанием того , что случилась жизнь , была совсем невыносимой . Хотелось выть от отчаяния и собственного бессилия ...

"Забыть , забыть , забить , не думать о нём ...." - приказывала я себе .
Вам , мужикам , легко . Вы можете заглушить свою боль алкоголем . Хотя бы навремя . Вы можете заглушить боль по одной женщине , чередой других женщин . Клин клином , как говорится .

Вот и я попробовала "клин-клином ." Ох , лучше бы и не пробовала . Знала же дура , что таких как ты , больше нет , что ты единственный и неповторимый . Но ... я всё искала в других мужчинах тебя , искала в чужих глазах , твои глаза .
Я всё надеялась что сердце ёкнет и как тумблер переключится на другую волну .
Нет , не ёкнуло , милый ! Болело , щемило , но не ёкало ...
И тогда я поняла , что ни с кем и никогда мне не будет так хорошо , как  с тобой . Так какой смысл бежать от себя и заниматься самообманом ?

И ты , даже не пытайся меня забыть , слышишь ! Это бесполезно ... Я всегда буду приходить в твои мысли ,в твои сновидения ...

Ты наверное читаешь эти строчки и усмехаешься ? Всё это так похоже на сентиментальный бабский роман , не так ли ?

О , боже ... О чём это я ? Ты ведь не читаешь моих писем .

Будь счастлив , Мастер ! Храни тебя , Бог !

Твоя Марго

Эпилог :

Он усмехнулся , отёр пот со лба , плеснул в стакан виски и снова приник к монитору .

Смешная  . Вроде и неглупая , но напридумывала себе Бог весть что ...
Небось в юности зачитывалась "Письмом незнакомки " Цвейга ?
А жизнь - это не роман . Она много проще , грубее ...

Да , увлёкся ! Да , потерял голову ! Да , после раскаялся .
Почему ты не можешь меня понять ? Почему ты всё время обвиняешь меня в чём-то ? Почему ты просто не хочешь поставить точку , а превращаешь её в многоточие ?
Чего ты хочешь добиться этими своими слезливо-жалестными письмами ?
Я не могу тебе дать того , что ты хочешь . Ты же всё сама  прекрасно понимаешь .
Случилась жизнь .
Я счастлив в браке , я люблю свою жену . И у тебя тоже всё будет ОК ! Даже не сомневайся .

Так что не кисни , не ной , и главное перестань заниматься самообманом .
Это была не любовь , Марго ! Не любовь , а сиюминутное увлечение . И с твоей и с моей стороны .

Какие же Вы бабы-дурёхи . Мы вешаем вам на уши лапшу , а вы всему верите , все хаваете ...

Прости меня , Марго ! За всё прости ! Спасибо тебе за то , что ты была в моей жизни , но писем мне больше не пиши . Не надо . Молю . Не мучай ни себя , ни меня ...

Мастер
7 Серёжка
Маргарита Сергеева 2
                                                 Высокие своды костела
                                                 Синей, чем небесная твердь…
                                                 Прости меня, мальчик весёлый,
                                                  Что я принесла тебе смерть(с)

                                                      А. Ахматова







Тебе 16. Тебе всегда будет 16 и ни днём больше, мой светлый мальчик с небесно-голубыми глазами и непослушно торчащими в разные стороны вихрами...
Приглаживаю их, а ты ловишь мою руку на лету, подносишь к губам и целуешь. Я резко отдёргиваю руку со словами "Не надо".
 

- Почему? - спрашиваешь ты - Я настолько неприятен тебе?

Я закусываю губу и как обычно перевожу всё в шутку.

Сколько же раз за свою недолгую жизнь ты слышал от меня это "Не надо..."?



События проносятся перед моими глазами, как в калейдоскопе.


Мне 7 лет, ты на год младше. Смешные дети.
Ты сгребаешь меня в охапку, мы кружимся в танце под какую-то песню Аллы Пугачёвой. А потом..... ты приникаешь ртом к моим губам в невинном детском поцелуе. Я резко отталкиваю тебя, взвизгиваю "Не надо" и капризно надуваю губки.


Мне 14, тебе 13. Мы играем в бутылочку. Ты раскручиваешь бутылку. Бутылочное горлышко указывает на меня. Ты подходишь и легонько касаешься моего плеча. От твоих пальцев по моему телу бежит электрический ток, но я нервно пробормотав что-то вроде "Ну вот ещё... Ты всё подстроил" выскальзываю из твоих объятий.

Я любила дразнить тебя.
С каким-то садистским удовольствием, я наотмашь хлестала тебя подробностями моих отношений с другими мужчинами.
Ты молча слушаешь и у тебя непроизвольно сжимаются кулаки.

Я жгу тебя словами как напалмом, жестко, беспощадно.

Однажды я замечаю слёзы у тебя на глазах.

"Ну что ты глупый? Пацаны не плачут".

Ты как котёнок утыкаешься мне в колени. Я глажу тебя по голове....


 
- Мы поженимся, слышишь. Я сумею сделать тебя счастливой.
- Вот ещё. Мне это совсем не нужно. Я не хочу замуж.

Ты смог бы сделать меня счастливой,  наверняка смог бы.  У тебя перед глазами был пример счастливой семьи.
Твои родители боготворили друг-друга. Твой отец носил твою мать на руках в буквальном смысле этого слова. "Люба-Любушка...."


А что могла дать тебе я?
В моей семье всё было совсем по-другому.
Мои родители не любили друг друга. Мама вышла замуж за папу, чтобы досадить своему возлюбленному, изменившему ей накануне свадьбы. Но досадила в итоге только самой себе. Ибо брак без любви - это не брак. Отец чувствовал, что он нелюбим, оттого начал всё чаще и чаще прикладываться к бутылке и распускать руки. Словом, родители быстро наигрались в семью и разбежались, сохранив на всю жизнь друг о друге только негативные воспоминания.



Развод и девичья фамилия. Делёжка имущества. Размен квартиры.
Из шикарной квартиры в центре Москвы, мы с мамой и бабушкой переехали в убитую двушку на окраине.
Ты, 15 летний мальчишка, каждый день тащился на метро на другой конец Москвы и часами стоял под моими окнами.

Меня это даже забавляло. С каким-то садистским наслаждением, я вглядывалась как за окном маячит твой хрупкий силуэт.
Однажды, ты 2 часа простоял под проливным дождём. Подхватил простуду, естественно. Но тебя это не остановило. На следующий день ты снова был на посту. Соседка-старушка сжалилась над тобой. Она позвала тебя к себе, напоила чаем. А я ....
Я как всегда была непреклонна....
Я была бесчувственной тварью.

Однажды, я собиралась на дискотеку с какой-то дружеской компанией. Мы уже все были слегка навеселе. Ты попросил меня побыть с тобой. Долго держал мою руку в своей и умолял остаться.
Я резко вырвала руку и бросила тебе в лицо что-то злое. Не помню, что именно.
Кажется я сказала" Не приезжай завтра, слышишь. А ещё лучше, не приезжай больше никогда. Я больше не желаю тебя видеть..."


Ты не приехал. Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю.
Я облегчённо вздохнула и ушла с головой в новые отношения.


Прошло несколько лет...
От одной, ни в меру болтливой маминой приятельницы, я совершенно случайно узнала о том, что тебя больше нет.

Связался с дурной компанией, подсел на наркоту и вышел в окно.
С 16 этажа.

Листья, листья, осенние листья. Как они чарующе кружатся в воздухе, как они смешно хрустят под ногами. Помнишь, как  в детстве мы собирали кленовые листья и ты сказал, что они такие же золотые, как мои волосы.


Как-то всё разом свалилось на меня минувшей осенью.
Очередной "герой" моего романа не прошёл проверку на вшивость, сдулся при первых же трудностях в отношениях. Он не смог взвалить на свои плечи меня и мою больную мать. Нет, я его ни в чём не виню. Я давно уже привыкла расчитывать только на себя.


Уныло бреду бреду по аллеям Домодедовского кладбища. В кои-то веки выбралась. Решила привести в порядок бабушкину могилку. Прибралась, сгребла в мешок жухлые осенние листья, старые выгоревшие венки. Тащу на себе неподъёмный пакет, клонюсь под его тяжестью. Внезапно оступаюсь и чтобы не упасть, хватаюсь рукой за первую попавшуюся оградку. Машинально кидаю взгляд на надгробие. С памятника, на меня с укоризной смотрят твои прозрачно голубые глаза. Рыдания накрывают меня с головой. Наплакавшись я начинаю рассказывать тебе всю свою жизнь.



Нет, это не исповедь, мой мальчик.
Я исповедовалась всего два раза в своей жизни.
Но мой самый тяжкий грех... Он всегда будет со мною.

Встретила прошлым летом на рынке твою маму, Любу-Любушку.
Боже... Она вся буквально высохла от горя. Я просто не поверила своим глазам. Такая живая, такая весёлая тётя Люба превратилась в какую-то согбенную старушку. Она подняла на меня глаза полные боли, я поспешила поскорее уйти. Мне было стыдно смотреть ей в глаза.  Она догнала меня, обняла за плечи:

"О, какая ты стала. Красивая. Только очень уж худенькая."
Не кори себя, глупая. Ты ни в чём не виновата. Каждому своё на роду на писано. А знаешь, он ведь часто вспоминал о тебе. Любил. Всю жизнь он любил только тебя."


Вот и я в последнее время, всё чаще и чаще вспоминаю о тебе.
Наверное потому, что никто и никогда не любил меня так как ты.
Так неистово. Никто не падал в меня так отчаянно, как в бездну.


Прости меня, Серёжа.
Если сможешь, конечно.
8 Потягушечки
Любовь Чурина
Послышался характерный скрип пружин и сонный голос снохи прошептал.
- Андрейк, а Андрейк – есть хочу…
Далее 
- сопение, кряхтение и тяжёлые, босые ноги прошлёпали на половину кухни и обратно.
Далее
- сопение, кряхтение и звонкий смешок и чмокоток.
Далее
- Андрейк, а Андрейк я пить хочу…
Далее
- сопение, кряхтение и тяжёлые, босые ноги прошлепали
На половину кухни.
Далее
- обратное сопение и кряхтение звонкий смешок и чмокоток и, тишина.
Далее
- Андрейк, а Андрейк я ( а далее, как свекровь не напрягалась не услышала).
Далее
Сопение, кряхтение и взяв на руки жену, Андрейка прошлёпал с ней из избы.
Далее
Обратное сопение и кряхтение и, запели пружины под
Тяжестью молодых тел. А далее вздохи, охи, смех да чмоки.
Далее
-Свекровь. – Нет, чтобы встать пораньше, да оладушков напечь, коровку подоить и мужа под белы рученьки к столу (прибилась же такая стерва ко двору, тьфу мать её итить.)
Далее
- Свекор – Вот и ладушки, славная сыну досталась жинка, ласковая, безотказная – шумно вздыхает, затем толкает жену под бок – вставай, чего ухи - то по развесила, рот открыла, ща муха залетит, иди корову доить. -  Ласковым шлепком под мягкое место проводил жену на утреннюю дойку. - А я ещё малость  полежу, послухаю энту песню.
9 Летние акварели
Агон Элла
…а я тоже была на природе. Там, где  по утрам выпадает роса. Там, где   над рекой туман.  И я  бегала по молодой траве босая и голая, а нежные капли обжигали моё тело. А потом, укутавшись  в мягкий плед, я сидела у камина и смотрела, как огонь превращает сухие ветки в пепел для того, чтобы отдать мне свое тепло.
  Я ела свежеиспечённый хлеб. Откуда он взялся в этой глуши? Да мы испекли его сами! Я черпала первый мёд из расписного бочонка и намазывала на душистый ломоть, слизывая с пальцев и ладоней нечаянно оброненные сладкие капли. Я пила парное молоко. Какая там диета!
  А по ночам с неба  там свисают огромные звёзды, вечные в своём постоянстве. Уже тысячи лет они указывают путь заблудившимся путникам и отважным мореходам. Я смотрела на этот бесконечный звёздный мир и думала о том, как же велик и мудр Создатель, сотворивший всё это! И как же добр, что дал нам возможность видеть, слышать, дышать,… давать жизнь, любить весь этот мир! Здесь, под звёздным небом начинаешь ощущать себя живой частичкой бесконечного мира под названием ВСЕЛЕННАЯ. Какое огромное слово! В нём есть место всему: и мне, и тебе, и Земле со всеми её философиями и религиями живыми и ушедшими, и другим мирам живым или когда-то жившим, и тем, что ещё не родились. Кто знает, может быть сейчас, такой же звёздной ночью где-то далеко-далеко другой разум в непохожей ни на что мне известное оболочке, а может не так уж и далеко и не так уж совсем не похожий на нас, вглядывается в небо и думает о  вечном…
  - Малышка! Иди в дом, замёрзнешь!
И было белое вино,  вкус и аромат давно прошедшего где-то там, на юге Франции лета. И скрипка пела то нежно и одиноко, то терялась в бурном потоке звуков взрывающегося оркестра. И не загашенная свеча так и осталась гореть, пока не растаяла вся, до конца, и  сама не погасла.
10 Опасные приключения новорожденного Хоттабыча
Владимир Дементьев 3
 Написать сказку (пошалить немного) предложил Кандидыч, за что ему я весьма благодарен. 

 Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения с героями других сказок случайны.


Итак...
 

        Жила на свете одна женщина. У нее не было детей, а ей очень хотелось ребеночка. Вот пошла она к старой колдунье и говорит:

        - Я по объявлению. Вот здесь написано, что вы лечите бесплодие народными средствами. Гарантия 100% .   Мне так хочется, чтоб у меня была дочка, хоть самая маленькая!..

        - Самая маленькая? Первый раз такое слышу! - от удивления старуха даже выронила огниво, которым она пыталась разжечь трубку  - Все хотят, чтобы  дети росли не по дням, а по часам. Вырастали  стройными, высокими, с внешностью фотомоделей. А тут…
 Ну, раз хотите маленькую, можно и маленькую, желание клиента - закон. Правда, это дороже будет.

        -  Что вы, что вы! Я не настаиваю, можно и высокую. Это я так…Мне, право, все равно. – спохватилась женщина.

         - Нет уж! Первое слово дороже второго! – грозно заявила старуха. -  На двести у.е.!

        - Но позвольте! Я передумала!

        - О детях, дорогая моя, до того думать надо, а не после того, как пришла! Раз сказала маленькую – значит маленькую, тем более сама сказала, что  тебе все равно. – отрезала колдунья.

Она подошла к шкафчику, открыла дверцу и достала старинную черепаховую табакерку.

        - Замечательная вещица! В ней целый городок упрятан! И для тебя кое-что найдется.

 Колдунья открыла пестренькую крышку. Динь- динь –  тоненько зазвенел серебряный колокольчик, дон- дон – вторил ему колокольчик из бронзы. Табакерка наполнила мрачную, прокуренную комнату чудесной светлой мелодией. Мелодия завораживала, убаюкивала, уносила в сладкую сказку...

       -   Вот тебе ячменное зерно.    Это зерно не простое, не из тех, что зреют у вас на полях и годятся птице на корм. Возьми-ка его да посади в цветочный горшок. Увидишь, что будет.

        - Да вы что?  За полную идиотку меня принимаете? – очнулась от навалившегося было гипноза женщина.

         - Ну почему же? Фигура у тебя вполне стройная, ладная. А по поводу IQ ничего определенного сказать не могу – не моя область.  Я честный предприниматель.

Возмущению бедной женщины не было предела. Она  захотела сейчас же уйти, но тут в дверях появилась огромная собака. Глаза ее были величиной с блюдце или даже с мельничные колеса! Недаром говорят, что у страха глаза велики.  Женщина очень испугалась!

       - Если будешь скандалить, - ехидно произнесла старуха – я на тебя Секьюрити натравлю.

Что тут поделаешь? Пришлось взять зернышко.

Потом она, ругая себя на чем свет стоит,  пошла домой и посадила ячменное зернышко в цветочный горшок.

Только она его полила, зернышко сразу же проросло. Из земли показались два листочка и нежный стебель. А на стебле появился большой чудесный цветок, вроде тюльпана. Но лепестки цветка были плотно сжаты: он еще не распустился.

– Ну, хоть тюльпан редкого сорта  и то хорошо! - вздохнула женщина и дотронулась до красивых узорчатых лепестков.

В ту же минуту в сердцевине цветка что-то щелкнуло, и он раскрылся. Это был в самом деле   тюльпан редкой красоты, а в чашечке его сидел маленький мальчик в тюрбане, расшитом золотом халате, атласных шароварах и туфлях с загнутыми вверх мысками. Он  был  маленький-маленький, всего в дюйм ростом.

      - Но я же хотела девочку!  - еле слышно пролепетала женщина, теперь настала ее очередь удивляться. - Ты кто? Как тебя зовут, мальчик?

        - Трах! Тибитох - тибитох - тибитох! - несколько раз чихнул  маленький мальчик  и произнес тоненьким голоском: “Я Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб”.

       - Но я же хотела девочку! - Чуть не плача повторила женщина.

       - Сама виновата!  Это тебе урок! Когда делаешь себе ребеночка, думать надо только о хорошем, тогда точно получится задуманное, а ты бранилась! – с видом знатока заявил  кроха.


Женщина была очень умной и  начитанной. Она вспомнила, что в каком-то гламурно - научном журнале ей попадалась заметка об одном работнике оригинального жанра; он буквально творил чудеса, и звали его также Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб”, а по-простому -  Хоттабыч. Вдруг этот малютка  и есть знаменитый волшебник? Конечно, это никак не вписывалось в рамки официальной науки, но на то оно и чудо! Это шанс!   Следует только Хоттабыча хорошенько попросить, и он все для тебя сделает.
 Она улыбнулась и ласково  сказала:

        - Сделай мне ребенка: девочку - красавицу с  большим глазами и голубыми волосами, мы назовем ее Мальвиной!

Хоттабыч тяжело вздохнул и грустно произнес:

       -  Я не могу! Я еще совсем маленький! У меня еще не выросла борода мудрости, а без нее я не умею! С бородой очень редко когда рождаются. Правда, с  крайней формой гипофизарного нанизма тоже нечасто.
Хотя лилипутов все же больше, есть даже микропуты. Говорят, что еще нанопуты появились, но мне в нано верится с трудом – болтовни больше.

Женщина, конечно, огорчилась, но материнские чувства взяли верх  и она начала обустраивать быт крохи.
Колыбельку  сделала из блестящей лакированной скорлупки грецкого ореха. Вместо перинки туда положила несколько фиалок, а вместо одеяльца – лепесток розы. Ей казалось, что такое ложе произведет на Хоттабыча должное впечатление, и она не ошиблась: мальчик, как только увидел это, замахал руками и жалобно пропищал:

        -  Клянусь  своей будущей бородой и всеми ее чудесами - смерти моей хотят! У меня аллергия! Я от одного-то цветка чуть не задохнулся! Убери сейчас же эти жуткие аллергены!

Пришлось убрать чУдную колыбельку и постелить обычный льняной лоскутик. Спать на нем, правда, было не очень удобно и жестко, но зато отпадала необходимость в антигистаминных препаратах.

Однажды ночью, когда Хоттабыч крепко спал, через открытое окно в комнату пробралась большущая старая жаба, мокрая и безобразная. 

       –   Хорош! – сказала старая жаба. – То, что надо для моего сына!

Она схватила  лоскутик с крохой и выпрыгнула через окно в сад.

Возле сада протекала речка, а под самым ее берегом было топкое болотце. Здесь-то, в болотной тине, и жила старая жаба со своим сыном. Сын был тоже мокрый и безобразный – точь-в-точь мамаша!

        – Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог он сказать, когда увидел крохотного мальчика.

       – Тише ты! Еще разбудишь, чего доброго, и он убежит от нас, – сказала старая жаба. – Ведь он  колдовать может - это у него наследственное от колдуньи. Давай-ка отнесем его на середину реки и посадим там на лист кувшинки – для такой крошки это целый остров. Оттуда уж ему ни за что не убежать, никакие чудеса не помогут. А я тем временем устрою для вас в тине уютное гнездышко.

В реке росло много кувшинок. Их широкие зеленые листья плавали по воде. Самый большой лист был дальше всех от берега! Жаба подплыла к этому листу и положила на него ценную поклажу.

Ах, как испугался бедный маленький Хоттабыч, проснувшись поутру! Да и как было не испугаться! Со всех сторон его окружала вода, а берег чуть виднелся вдали. 

А старая жаба сидела в тине и украшала свой дом камышом и желтыми кувшинками, – она ничего не знала об аллергенах.  Когда все было готово, она подплыла со своим гадким сынком к листу, на котором сидел Хоттабыч. 

Сладко улыбнувшись, старая жаба низко присела в воде   и сказала:

      – Вот мой сынок! Он будет твоим учеником! Вы славно заживете с ним у нас в тине. Ты научишь его чудесам. Я слышала, что ты настоящий волшебник. Когда мой ненаглядный сынок выучится, то станет мудрым царем – жабой и женится на царевне – лягушке. Славная будет парочка! И жить они будут в Тридевятом царстве, в Тридесятом государстве на острове Буяне. Вот тогда я тебя  и отпущу.

     – Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог сказать сынок.

        - Вы не понимаете о чем говорите! Я не волшебник! Я только учусь!  И я никогда не смогу научить чудесам вашего сына!  - запротестовал было Хоттабыч.

       -  Глупости! Никогда не говори никогда! Я все сказала. Хау! – И жаба, отвратительно перебирая бородавчатыми лапами, поплыла к своему дому.

 
Маленькие золотые рыбки, которые плавали под водой, услыхали, что сказала старуха жаба. Сына с матушкой они видели и раньше. Теперь они высунули из воды головы, чтобы поглядеть на Хоттабыча.

Взглянув на кроху своими круглыми глазками, они ушли на седьмое дно и стали думать, что же теперь делать. Им было ужасно жалко, что такому  маленькому мальчику придется жить вместе с этими отвратительными жабами где-нибудь под корягой в густой жирной тине. Не бывать же этому!  Он же, как и мы, будущий волшебник! Рыбки со всей речки собрались у листа  злополучной кувшинки, и перегрызли стебелек листа.

И вот лист кувшинки поплыл по течению. Течение было сильное, и лист плыл очень быстро. Теперь-то уж старая жаба никак не могла бы догнать его.

Хоттабыч плыл  все дальше и дальше, а маленькие птички, которые сидели в кустах, смотрели на него и пели:

      – Какой миленький маленький мальчик!


Это услышал голубой мотылек, беспечно порхающий рядом. Он с любопытством посмотрел на кроху и подумал:

      - Какой хорошенький мальчик! Просто душка! Жаль только, что он не одет подобающим образом. Босиком, в одном халате  явно с восточного базара, без украшений, и путешествует на каком-то жалком листе кувшинки. Фи! Не нашего круга!

И мотылек скрылся из виду. Ничего удивительного, ведь встречают по одежке. 
  В это время мимо пролетал майский жук. Он увидел кроху, схватил его и унес на дерево. 

 Как испугался бедный Хоттабыч, когда рогатый жук обхватил его лапками и взвился   высоко в воздух!  Ужас!

А майскому жуку и горя мало. Он уселся на ветке большого дерева, усадил рядом пленника и, довольно больно хлопнув его по плечу, сказал:

       - Мужик! Ты мне нравишься! Ты не поверишь, кругом одни жуки!  Такие жучилы, что ты! Так и лезут из всех щелей во все щели. Шагу ступить невозможно! Впору хоть по воздуху летай! В-ы-п-и-т-ь по-людски не с кем! Давай на брудершафт! Я угощаю!

         - Как можно?! Я же  совсем маленький –  запротестовал будущий волшебник.


        - Размер значения не имеет! - авторитетно заявил жук - Давай  накатим по маленькой!


        - Нет, нет! Не буду! Мне вера не позволяет! - взмолился Хоттабыч.

 
         - Не уважаешь, значит? К тебе, как к человеку, а ты? Ну, ты и жук! Жучила! Катись отсюда!

И жук больно наподдал крохе. Хоттабыч, кувыркаясь полетел вниз, и упал на цветок ромашки, это его и спасло.

        Бедный, бедный Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб, ведь у него ничего не было:  ни скатерти – самобранки, чтобы подкрепиться, ни ковра – самолета  или хотя бы сапог – скороходов, чтобы скорее покинуть этот страшный – престрашный, лес полный опасностей.  Еще бы, здесь жили Баба-Яга и Серый Волк, леший и кикиморы, Соловей-Разбойник и просто разбойники.  Да что там разбойники! Обычные грибники гораздо опаснее – они, обшаривая каждый куст в поисках какой-нибудь сыроежки, легко могут раздавить любую маленькую личность.

        Хоттабыч от горя рвал на себе волосы, произносил заклинания и горько - горько плакал. Но сколько не вырывай волос из головы, чудо все равно не произойдет. И оно не произошло!
 Пришлось ему  есть  сладкий цветочный нектар, от чего у него появился диатез,  и пить росу, которую каждое утро находил  на листьях -  от нее разыгрался гастрит.
 Но горше всего то, что не было у него сильного, надежного друга - Мальчик - с -  пальчик бродил в другом конце леса. Они бы наверняка  подружились, можете не сомневаться. 
Так прошло лето, прошла и осень. Близилась долгая холодная зима. Птицы улетели, цветы завяли.
Холод пробирал кроху насквозь. Красивый шелковый халатик  весь изорвался, как тут не мерзнуть! Пошел снег, и каждая снежинка была для Хоттабыча то же, что для нас целая лопата снега. Мы-то ведь большие, а он  был ростом всего-навсего с дюйм. Он  завернулся было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняга сам  дрожал, как осенний листок на ветру.

      - Нужно найти какое-нибудь убежище и как можно скорее. – высказал про себя мудрую мысль Хоттабыч и пошел куда глаза глядят.

За лесом  было большое поле. Хлеб с поля уже давно убрали, и только короткие сухие стебельки торчали из мерзлой земли.
В поле было еще холоднее, чем в лесу, и крохотный мальчик совсем замерз, пока пробирался между высохшими жесткими стеблями.
Наконец он добрел  до норки полевой мыши. Вход в норку был заботливо прикрыт травинками и былинками.

      Полевая мышь жила в тепле и довольстве: кухня и кладовая у нее были битком набиты хлебными зернами. Будущий могущественный джин, великий маг и чародей, как последний нищий, в лохмотьях, босой и окоченелый остановился у порога и осипшим голосом произнес:

        -  Сим - сим, откройся!

Заклинание подействовало. На зов вышла хозяйка и,  трясущийся от холода малыш, попросил подать   хоть кусочек ячменного зерна – вот уже два дня во рту у него не было ни крошки.

        – Ах ты, бедняжка! – сказала полевая мышь (она была, в сущности, добрая старуха). Ну иди сюда, погрейся да поешь со мною!

И Хоттабыч спустился в норку, обогрелась и поел. А что делать? Голод не тетка! Будешь и мышиное есть.

        – Ты мне симпатичен, – сказала ему мышь, поглядев на него блестящими, как бисер, черными глазками. – Оставайся-ка у меня на зиму. Я буду кормить тебя, а ты прибирай хорошенько мой дом да рассказывай мне сказки – я до них большая охотница.

        -  Тоже мне, блин, Золушку нашла, - подумал Хоттабыч и... согласился. Когда на дворе минус, то и такое предложение плюсом покажется!

Он  делал  все, что приказывала ей старая мышь, и жилось ему в общем-то совсем неплохо в теплой укромной норке.

     – Скоро у нас будут гости, – сказала ему однажды полевая мышь. – Раз в неделю меня приходит навестить мой сосед. Он очень богат и живет куда лучше меня. У него большой дом под землей, а шубу он носит такую, какой ты, верно, и не видел, – великолепную черную шубу. Одна беда: он слеп и не разглядит такую кроху, как ты.  Ну, уж ты зато расскажешь ему самую лучшую сказку, какую только знаешь, лучше всего про репку или курочку Рябу, а про Вольку ибн Алешу не надо – глупый он, от богатств отказывается.

 На что уж Хоттабыч был смышлёным мальчиком, но он не смог себе представить крота в богатой шубе, копающего когтистыми лапами землю в поисках червяков. Сумасшедший, не иначе!

Вскоре сосед и в самом деле пришел к ним в гости и, не раздевшись, плюхнулся за стол  и сразу стал говорить, что под него  копают оборотни из налоговой полиции, но он докопается до истины.

        - Я чувствую  это  их происки!  Сейчас столько нечистый на руку силы развелось. Тьма - тьмущая! Представляешь: семь гномов под видом  гастарбайтеров из ближнего зарубежья все время  у меня под боком  роют ямы. Один прикинулся Иванушкой - дурачком и заявил, что они археологи и ищут золотой ключик от служебного входа в кукольный театр! Причем, вход этот находится в каморке попрошайки, выдающего себя за музыканта, а у самого одна мелодия да и та в записи на чем-то очень допотопном. Мало того! Вход этот скрывает, находящийся в розыске, всемирно известный шедевр  времен Карабаского короля: полотно с изображением очага, на огне которого в котелке варится похлебка. Неподражаемая живопись! Так все мастерски выписано, что один заядлый театрал даже проделал носом дыру в картине, пытаясь понюхать блюдо!
        Ну, круглый болван! Зубы заговаривает, сказки сказывает! Простофиля!
 Это они под меня ключик ищут. Ничего, ничего, мы еще посмотрим кто кого!
        Выкопали  лишь пустую бутылку. Уродцы! Я вижу их насквозь.   Я всех выведу на чистую воду, тем более  что она рядом! – размахивая грязными лапами, грозно шептал крот. Вид его был ужасен!

 Перепуганному Хоттабычу совсем не хотелось развлекать такого гостя сказками. Он попытался было скрыться в кладовке, но старая мышь на корню пресекла попытку.

        - Если не будешь делать то, что тебе говорят, вылетишь отсюда ласточкой! – заявила она сурово.

 Пришлось рассказывать сказки, петь песни и даже  плясать, хотя крот ничего и не видел.

 
       Побывав в гостях у соседки, крот, не снимая  дорогой шубы, прорыл под землей длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши. Теперь он почти каждый день приходил в гости и все время ворчал о гномах и поборах, а Хоттабыч был вынужден его развлекать.

 Подумайте! Разве так должен жить маленький мальчик? Разве для того он родился в чУдном волшебном цветке? Нет! Не бывать этому!

         - Лучше забвение, смерть, чем всю жизнь провести  в заточении под землей в мышиной норе! Что я, аббат Фариа или Шушера какая-нибудь? – так все ночи напролет думал о себе бедный Хоттабыч   - О! Как медленно растет борода! Чтобы выбраться в свет, стать большим человеком хватило бы одного волоска! Как мало надо для счастья! Но…
 
 Однако не даром говорят: мал да удал!   Нашел все-таки кроха выход, казалось из безвыходного положения. Он уговорил крота выбросить отрытую бутылку в воду, сделать это было нетрудно – она только мешалась и вряд ли ее приняли бы на пункте приема стеклотары. Гастарбайтеры так неаккуратно работали, что горлышко оказалось все в щербинах.
 
         - Пусть я засну богатырским сном, впаду в анабиоз, просплю тысяча один   день или тысяча один год или даже много больше, все равно для меня это будет лишь одна короткая ночь. За это время у меня вырастет борода, и я стану могущественным джином! Я же потомственный колдун! И меня найдут, непременно найдут и освободят! 
    
 Сказано – сделано! Хоттабыч пролез в узкое горлышко бутылки и потянул за ниточку, привязанную к пробке.  Пробку он заранее взял из мышиной кладовки, а нитку выдернул из шубы крота (все равно от небрежного ношения она начала расползаться). Было очень трудно закупорить себя в бутылке, хотя некоторые взрослые это легко делают.
 Это было сделано поздно вечером, когда мышь уже спала, а рано – рано утром крот взял бутылку и бросил ее в чистую воду, на которую он собирался вывести гномов. Крот всегда просыпался затемно – света он все равно не видел. Разумеется, не заметил  он и Хоттабыча.

 Сколько воды утекло с тех пор, точно неизвестно. Доподлинно  известно лишь, что бутылка эта, обросшая речной травой и ракушками, попала в Москва – реку, откуда ее и выловили...

      Говорят,   в некоторых письменных источниках есть упоминание о продолжении тех далеких событий, но я о них ничего не знаю, а небылицы рассказывать не приучен.

Самое печальное в этой грустной истории то, что лучшие свои годы одаренный от природы Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб провел в бутылке.

 Очень прошу вас не лезьте в бутылку, тем более не закупоривайтесь! Вы скорее всего не джин и можете не дождаться своего освобождения.  Вот так!

P.S.  Мышь долго не горевала – она вышла замуж за крота.
 Женщине помогли в центре акушерства и гинекологии. У нею растет чУдная белокурая девочка с большими в дюйм голубыми глазами – назвали Дюймовочкой.
11 Чёрный доктор
Любовь Казазьянц
Фантастический рассказ

Посвящается Р.А.
 "Не убий."
(Тора,Творение.)

Пришёл холодный осенний вечер. Хлестал ливень. Царила сырость.
В назначенный час Майя подходила к серому двухэтажному дому, вокруг которого кружила высокая железная ограда."Крепость" Андреса стояла одиноко в стороне. В маленьком немом дворике не росло ни деревьев, ни кустов, не было даже собаки. Между асфальтовыми дорожками ровным слоем лежал мелкий гравий. В дождливую и в снежную погоду дом окутывала густая, седая дымка тумана.
Об этом пристанище в городе ходили легенды, рассказывали всякое. Соседи не замечали, чтоб днём от туда хоть кто-нибудь выходил. Иногда из ворот появлялся чудовищно изуродованный хромой старик, несший на спине тяжёлый мешок странной формы. Иногда по ночам соседи слышали стоны и крики. Майя сама, часто бывая здесь, всегда испытывала чувство внутреннего беспокойства. И с трудом его подавляла. Старалась себя успокоить.
Андрес снимал квартиру. Дом принадлежал одному богатому человеку по кличке - Кацо. По рассказам Андреса Кацо обожал своего квартиранта. Сам же Андрес был беден. Несмотря на хорошую работу, всегда ходил без гроша. Личность - во всех отношениях загадочная; Майя толком даже не знала, сколько этому человеку лет.

...Сквозь незапертую калитку вбежала в дом.
Андрес сидел на кровати, поджав ноги, играл сам с собой в карты и бормотал под нос, что-то записывая на небольших листках бумаги. Не подняв головы, жестом попросил тишины. Она села на стул рядом с кроватью, принялась молча разглядывать дорогого ей человека.
Андрес был одет в спортивное трико. Видно, недавно купался: с волос стекали капли воды на грудь и спину. Стройное, сильное, гибкое тело, с множеством родинок, привлекало неожиданной белизной и гладкостью. Высок ростом, крепок. Кости, казалось, сделаны из стали. Тело совсем молодое, хотя зрелое, не стареющее с годами. Его волосы при ярком свете отдавали золотом, быстро росли, трудно резались, как медная проволока, с годами не седели. Брови – темнее волос. Ресницы – светлые, редкие, но длинные, обрамляли веки. Глаза – с серым хитрым прищуром. В уголках, ближе к вискам – букеты мелких морщин нашёптывали о пережитых в прошлом тяжёлых испытаниях .
Время оставляет следы на наших лицах.
Он умел всё. Знал более чем достаточно. Обладал знаниями гипноза, хваткой памятью и молниеносной реакцией. Играл во все игры. И не умел проигрывать.
Наконец Андрес отложил в сторону карты. Поднял голову. Поздоровался с Майей и попросил чаю. Она покорно встала. Пошла на кухню. Поужинали
Потом лежали обнявшись и мирно беседовали. Андрес рассказывал ей о своей первой любви. Ему нравилось вспоминать ту прекрасную, юную гречанку, гордую и свободную. Неожиданно тон его голоса резко изменился, превратившись из мягкого, почти дрожащего, в уверенный и властный.
-А ты знаешь, - спросил он, - сколько мне лет?
-Конечно. Ты говорил – двадцать восемь.
Он жутковато ухмыльнулся.
-Нет. Мне гораздо больше.
-Сколько же?
-Ну. Подумай.
-Не могу сказать. Больше тебе не дашь.
-Я уже далеко не молод.
-Так ты скажешь сколько тебе лет?
-Нет. И не проси. Ты будешь считать меня стариком. Не захочешь любить.
-Глупый! Наоборот. Тогда ты очень молод на вид. При чём тут время? Ты интригуешь меня.
-Ты не поверишь!
-А вдруг поверю. Рискни.
-Мне уже сорок. Но это по паспорту. А в жизни – больше.
-Не верю, - она приподнялась на локте, изумлённо изогнулась
-Представь. Я стар для тебя.
-Нет. Ты молод. Силён как дикий зверь, - и она засмеялась. – А ещё я слышала, люди врут, что у тебя – два сердца!
-Не пугайся. Это – правда. Одно – моё собственное, другое – львиное. Поэтому во мне часто просыпаются дикие страсти, и я рычу, как лесное животное. А если бы ты знала, сколько храню я тайн. И как они ужасны. А сколько тайн хранит этот дом!
-Что же вы такого храните? – с интересом и внутренним страхом спросила она.
-То что ты видишь на голове – парик. Посмотри, как стары мои глаза. Лицо моё – маска. Настоящее лицо страшно. Оно красиво было в молодости, но теперь на нём множество морщин и шрамов, рубцов и шрамов.
Андрес закурил. Глаза его жгли Майю хищным огнём. Молчание давило. Страх гнал её. Но человек, лежащий рядом, сковал её воли, как удав – жертву.
Она говорила о чём-то, спрашивала, прося ответа, молила не молчать. Но Андрес упрямо смотрел в одну точку и медленно выкуривал одну сигарету за другой.
В этот день Майя сделала новую причёску, «химию» .Андрес хищно разглядывал её молодое преобразившееся лицо.
Ожидание спрессовало время в пружину. И он мучительно думал о чём-то, явно принимая важное решение, не переводя взгляда на перепуганную девушку. И вдруг заговорил ледяным тоном. То что она услышала, постепенно приводило в ужас.
-Хочешь стать вечной? Я увековечу твоё лицо, будешь всегда рядом со мной. Твоё лицо превратится в мою маску, как и другие. Ты их сегодня увидишь, но тогда уже никогда не выйдешь отсюда. Твой мозг и сердце останутся жить в колбе, и я стану их хозяином и кормильцем. А оболочку уничтожу. О! Твоё лицо прекрасно подойдёт мне. Твоя восхитительная головка превосходно пополнит мою уникальную коллекцию!
-Ты хочешь меня убить? – с ужасом воскликнула Майя.
-Нет. Увековечить. Пошли. Ты увидишь их всех. Они там – в подвале. Пойдём, не одевайся, там тепло. Посмотришь мои маски и увидишь моё настоящее лицо. Я показываю его один раз.
Майю охватило отчаяние. Она поняла, что обречена.
-Отпусти меня! Ничего не желаю видеть!..
Он захохотал.
-Нет. Беру что хочу!
-Но со мной ты убьёшь своего ребёнка.
-Да вырастет твой человечек...В колбе. Прокормлю и тебя и его.
Он помолчал, а затем грубо взяв её за локоть добавил:
-А теперь познакомимся. Я – хирург. В пятьдесят седьмом году в газетах печаталась статья - "Чёрный доктор".Их шокировало моё чёрное одеяние. Маска, халат, перчатки. Я заставлял биться два сердца в одном теле. Я – гений! Я неповторим! Эти дикари называли мою работу "опытами над людьми". Они посмели приговорить меня к смерти. Несчастные недоучки, глупые смертные! Я – вечен! Я продолжаю творить Вселенную. Это – просто моя работа. Каждому – своё!


...Утром из калитки загадочного дома вышел красивый парень с вьющимися волосами. Его нежную кожу поглаживал ветерок. Насвистывая мелодию арии Герцога "Сердце красавиц..."из оперы "Риголетто" Верди. Он направился к автобусной остановке.
12 Как дела?
Татьяна Игнатова 5
  С утра со мной было что-то не так. Прислушиваясь к себе, я по-прежнему занялась домашними делами по молниеносно составленному плану.   
    Мелодичное бренчание мобильного телефона застало меня в ванной комнате. Бодрый голосок матери зажурчал:
  - Привет, дочь! Была в поликлинике, прошла обследование, результаты будут в понедельник... - тараторила она, докладывая во всех подробностях о событиях последних часов. Проговорив ещё минут десять, она спросила:
  - А как у тебя дела?
   Я не успела даже сделать вдох, чтобы что-то сказать, как она без паузы продолжала:
  - Да, забыла сказать. Приезжал Вася с женой. Привезли мне такой подарок!
   Вася, мой двоюродный брат, умел делать подарки. Он не любил одно - когда кто-то рассказывал ему о болезнях.
   В это время мама уже подробно описывала, что привёз Вася с женой, и как они пили чай:
  - Он молодец! Не забывает меня! А как у тебя дела? Сейчас схожу в магазин...
   После очередного перечисления, она наконец закончила:
   - Ну, вот, вроде всё. Ну пока! Потом созвонимся. Целую.
   У меня закружилась голова. В глазах потемнело. Но надо было сварить борщ, разморозить рыбу на ужин и погладить бельё...
   Сильно кольнуло в груди. "Наверное также кололо у мамы в прошлом месяце," - подумала я. И сразу вспомнила её слова: "Ты ещё молодая. Рано тебе ещё".
  Мне стало не по себе. Выпив корвалол, я позвонила дочери:
    - Дочь, привет! Ты где, на работе? А, ну ладно. Что-то со мной не то. Вчера я понервничала. Представляешь... - и я долго стала описывать, что произошло вчера. И сама не заметила, как на свой вопрос "Как дела у тебя, дочь?" я не выслушала ответ. В мобильнике прозвучало что-то невразумительное, дочь вздохнула, а мне, выговорившись, стало легче:
   - Ну ладно, пока, дочь, работай. Не буду тебе мешать. А я пойду. Скоро обед. Потом позвоню...
    Сев на стул, я прикрыла свой рот ладонью, и меня осенило - ведь я поступаю точно также, как моя мать. Сценарий под копирку.
    Я набрала телефонный номер дочери ещё раз...
13 Непутевый
Жамиля Унянина
                                                      Рассказ основан на реальных событиях

Вся надежда у Петра Григорьевича была на внука Жорку.
«Неблагодарные сволочи! – морщась, думал он про своих детей,  –  вот вам, дулю, а не квартиру. Оставлю все Жорке, он хоть и шалопай, а меня не бросит.
Жена Петра Григорьевича Татьяна умерла пять лет назад, дочь Лидия жила в другом городе и приезжала только по праздникам, а сын Максим жил на соседней улице, но отношения у них были натянутые.
Петр Григорьевич просыпался по утрам рано, долго лежал, думая о своей теперешней  жизни, прокручивая в голове разговоры с дочерью и сыном. Чем больше он думал о них, тем больше сердился и распалялся. Потом, кряхтя и постанывая, вставал потихоньку и, шаркая ногами по полу в больших тапках, направлялся в зал.
– Здравствуй, Таня. Проснулся я... спал опять плохо, совсем никуда не годное здоровье стало. Вчера сынок твой любимый приходил. Избаловала ты его, Таня, твое воспитание, никакого уважения к отцу. Молчишь..., молчишь, ты и раньше больше молчала. Ох-ох-ох, да не смотри, ты, на меня так укоризненно. Ладно, Таня, хватит балясничать, пойду чайник ставить.
Разговоры Петра Григорьевича с портретом жены уже давно вошли в привычку, пожаловавшись ей, становилось легче на душе, и его хмурое лицо слегка разглаживалось. Расправив плечи и, гордо подняв голову, он твердой поступью направлялся на кухню.
Пока чайник закипал на плите, он умывался в ванной, громко фыркая и разбрызгивая по сторонам воду. Потом, долго глядя в одну точку, пил чай вприкуску с печеньем. Длинная жизнь с радостями и огорчениями все чаще вставала перед глазами. И вспоминал он не голодное детство, а как пришел он молодой и красивый из армии. Вспоминал он разбитную Раису и как с ней любовь крутили. Всю свою жизнь вспоминал ее, думал умирать будет, не  разлюбит. Только потеряв свою безропотную Таню, понял, кого потерял и, кого надо было любить.
Раиса была красивая, веселая и распутная. Она живо окрутила Петра, который еще  не любил никогда, и ему показалось – вот оно счастье пришло.
Мать Петра была строгой и властной женщиной, чего нельзя было сказать об отце, очень добром и спокойном. Он умер от старых ран, полученных еще на Первой Мировой войне, когда Петр служил в армии.
Смекнув, что сын может натворить дел, и опозорить их на всю деревню, мать списалась со старшей дочерью, которая в то время была уже замужем и жила в небольшом южном городе.  В это же время к соседям приехала в отпуск из города дочь Таня, девушка красивая, работящая и очень скромная. Семья их была уважаемой в деревне, отец Тани до войны был председателем колхоза, но погиб на фронте. Мать Петра сходила вечером к ним, поговорила с Таниной матерью, с самой Таней и, дело было решено. Петр, боясь гнева матери, согласился на этот брак, Таня ему понравилась, но он, затаив на мать обиду, думал: «Пусть будет по-твоему мама, но Раису я не брошу». Но мать была дальновидной женщиной и после регистрации брака в сельсовете, они, собрав все, что могли из дома ценного, переехали к дочери на юг.
Сначала они купили маленький домик, но с большим огородом недалеко от моря, потом за одно лето выстроили хороший добротный дом, а старый через год снесли. К зиме родилась Лидия, точная копия Тани: с такими же большими зелеными глазами.
Увозя Петра подальше от Раисы, мать думала, что сын образумится, но он, вкусив запретной любви, находил подобных женщин и здесь. Таня очень страдала, она любила Петра и терпела его выходки, но когда Лиде исполнилось пять лет, она, собрав свои вещи, решила вернуться домой. Мать Петра валялась у нее в ногах, просила не уезжать, да и Петр обещал ей, что больше этого не повторится. Максим родился через год, и Петр поутих на несколько лет. Он любил своих детей, баловал их чрезмерно и с Таней они жили вполне спокойно и мирно.
Мать Петра  после долгой болезни умерла на руках Тани. Лиде тогда исполнилось четырнадцать лет, и она во многом уже была опорой для матери. С этого времени у Петра словно развязались руки. Он каждый год брал путевки в дома отдыха и там обязательно находил себе женщину подобную все той же Раисе.
Лида выросла очень красивой девушкой и в двадцать лет вышла замуж. Они переехали к родителям мужа в соседний город. Дочь очень жалела свою мать, и каждый раз, приезжая в гости, просила её развестись с отцом. Временами она его просто ненавидела и однажды, когда отец чем-то обидел мать, не вытерпела и высказала ему все, что наболело внутри.
– Ты и ногтя маминого не стоишь, ты..., ты всю жизнь ей исковеркал, всю жизнь таскался по бабам. Что ты думаешь, если я была маленькая, то ничего не видела, не понимала? Да там и понимать было нечего, я все видела, как ты начищался, одеколонился и уходил. Попробуй ее обидеть еще хоть раз, я увезу ее к себе. У Максима своя семья, свои заботы, а ты будешь жить один ни кому не нужный. Непутевый!
Петр Григорьевич оторопело смотрел на дочь, она хоть и похожа была на мать внешне, но характером была огонь! Зеленые глаза, как у Тани смотрели не печально, а метали молнии на отца. Он стушевался и вышел во двор. Слово «непутевый» больно обожгло его. Петр не ожидал такого отпора от дочери, а угроза остаться одному, когда здоровье уже пошатнулось, его напугала.
Потом, наступили времена, когда старые дома на побережье стали скупать за большие деньги. Петр Григорьевич продал свой дом и купил большую трехкомнатную квартиру в хорошем районе города. Прожили они с женой в этой квартире около десяти лет и вот уже пять лет, как он остался в ней один. Максим ходил к нему часто, приносил продукты, но почти каждая их встреча кончалась руганью, Петр Григорьевич вечно был чем-то недоволен. Максим, хлопнув дверью уходил, но, остыв, приходил через несколько дней, какой бы ни был отец, а все же родной.
Внук Жорка заходил практически каждый день, иногда являлся очень поздно и оставался ночевать. Петр Григорьевич ворчал, а бывало, и ругал его на чем  свет стоит.
– Где тебя носит по ночам? Почему я из-за тебя спать не должен?
– Спи, дед! Кто тебе мешает?
– Как я буду спать, если сначала жду тебя, а потом только усну, ты приходишь, гремишь и будишь меня. Шалопай, я в твоем возрасте уже работал.
– Дед, мы со Светкой решили пожениться, – сказал Жорка, не слушая дедову ежедневную «песню».
– Жорка, ты, что правду говоришь или шутишь? Тебе ведь еще год учиться, а потом, наверное, в армию.
– Вот именно, дед, в армию. Надо успеть жениться и родить ребенка, а там еще что-нибудь придумаем.
– В наше время от армии не прятались, но сейчас не та армия. Женись, у меня жить будете, я на тебя дарственную оформлю.
Свадьбу сыграли к зиме, молодежь и родня радовались:вопрос с жильем не стоял, но радовались они не долго. Дед  вскоре занемог. Молодая жена ухаживала за ним, как могла, но потом родился ребенок, заботы удвоились.
Дальше – больше, дед перестал ходить до туалета, его кормили из ложечки, и  все  дела стал справлять в постель. Молодая сноха с трудом уже держалась, но терпела. Однажды, уйдя на прогулку с ребенком, Света забыла какую-то вещь и вернулась. «Смертельно» больной дед спокойно разгуливал по квартире и напевая веселую песню помешивал ложкой чай в бокале. От неожиданности он выронил из рук бокал, но тут же опомнившись, обошел лужу и направился в свою комнату.
– Петр Григорьевич! Как же, Вы, так могли?  –  из глаз Светы текли крупные слёзы.
– А вы, что думали, так вам квартира достанется? Нет, ребята, вы ее заработать должны!
– Но зачем же так-то, Петр Григорьевич?
Света выскочила из квартиры, забыв зачем возвращалась.
Начались ссоры с Жоркой, дело доходило до развода и, Света объявила ультиматум: или я, или дед. Жорка выбрал жену. Было решено искать съемную квартиру, Света уже не хотела жить даже с родителями.
К выходным квартира была найдена, с утра  подогнали машину к подъезду и друзья в быстром темпе стали выносить имущество молодой семьи. Петр Григорьевич всю неделю ходил с невозмутимым видом, и сейчас, не до конца осознав свое положение, спокойно наблюдал за происходящим. Он не мог понять, как можно отказаться от квартиры, сами-то ведь никогда не купят! Но, когда Жорка отдал ему ключи и вышел на улицу, Петр Григорьевич опомнился и побежал за ним по лестнице вдогонку. Выскочив из подъезда, он увидел, как внук садится в машину и, задыхаясь, из последних сил закричал:
– Сынок! Жорка! Погоди не уезжай! Сынок, прости меня непутевого! Сынок!
14 Искушение рассказ
Тамара Авраменко
Искушение
рассказ

       Взрослые недолго совещались, где встречать Новый год. Безусловно, у Николая. Мамин старший брат только летом отстроился. Подкрепив сбережения солидным кредитом, поставил дом в четыре комнаты в пригороде. Коттеджи здесь росли, как грибы. Конечно, дом Николая отличался скромностью дизайна, отсутствием альпийских горок и бассейна. Зато свой! Настоящий! С камином!
- Заодно и новоселье справим. Заночуете, а назавтра продолжим. Места хватит, - убеждал Николай.
       Родители с удовольствием приняли приглашение, всё-таки из приличия предложив отметить праздник в их скромной двушке на пятом этаже. Укладывая Маринку спать, мама сказала:
- Завтра в гостях веди себя хорошо, ничего не трогай. Расскажешь стихотворение и получишь подарок от Деда Мороза. Наденешь новое платье, и белые туфельки захватим.
      Девочка быстро уснула в предвкушении праздника.
 
      Они приехали пораньше, чтобы рассмотреть и дом, и мебель, и надворные постройки. Раскрасневшаяся от суеты хозяйка повела их в комнату, выделенную для дорогих гостей. Затем началась экскурсия, но Маринка осталась в зале, где на диване кувыркались Максим и Валерик, двоюродные братишки. Она любовалась ёлкой, верхушка которой упиралась в потолок. Вот это да! У неё, Маринки, ёлочка стоит на табуретке, а эта просто великанша! А игрушки! Глаза разбегались. Девочка несколько раз обошла вокруг зелёного чуда, сверкающего серебром и золотом. Смолистый запах хвои дразнил ноздри, обещая радость и исполнение желаний.
       Среди густых ветвей, плотно завешенных игрушками, Маринка заметила шарик. Он был небольшой, но выделялся среди других украшений своим необыкновенным цветом, цветом спелого апельсина. Посредине красовалась серебристая снежинка. И весь он был покрыт серебряной крошкой, от чего казался ещё наряднее. Девочка не удержалась, потрогала его и ощутила острое желание снять игрушку и спрятать. «Максим может делать с шариком, что угодно. Захочет – снимет, захочет – повесит, а захочет – разобьёт. А я бы завернула его в платочек, положила в колыбельку…» - мечтала она.
       Сделав над собой усилие, девочка отошла от ёлки. От накрытого стола шли приятные запахи праздничной еды, сервировка радовала глаз. Дымились куриные окорочка, солнечным кругом сверкал салат «Мимоза», лоснились подрагивающие куски холодца, поблёскивали скользкими шляпками маслята.
       Маринка приоткрыла крышку пианино и нажала на клавиши. Пискнувшие звуки не заглушили радостных возгласов мальчишек, предоставленных самим себе. Девочка захлопнула крышку, припомнив слова мамы «ничего не трогать». Глаза снова устремились на ёлку, отыскивая приглянувшуюся игрушку, висевшую не по  центру, а сбоку. Чтобы  увидеть, надо было зайти со стороны. Маринка опять потрогала шарик, тихо сказала:
- Не скучай! Я тебя ещё проведаю, - и чуть крутнула. Шарик засверкал, и снежинка на нём закружилась в танце.
       Вернулись взрослые. Дядя Коля включил телевизор. «АББА» пела  о Новом годе:
- …Heppi new year, heppi new year,
      May we all have a vision now and then…
       В свои 8 лет Маринка знала не только эту группу, но и «Бони Эм», и «Модерн Токинг» и другие.  Зазвенели рюмки и бокалы, замелькали вилки. Натюрморт праздничного стола резко изменился. От потных тел подвыпивших взрослых шёл терпкий запах духов, спиртного и мясного. Отведав любимого салата с кальмарами, Маринка вышла из-за стола. По просьбе старших Максим исполнил пьесу из «Времён года» Чайковского. Ему долго аплодировали, хвалили. Чтобы взрослые отстали, Маринке пришлось рассказать стихотворение. Маленький Валерик  продемонстрировал свой талант: подняв ручки вверх, показал, каким большим он вырастет. Переодетый Дедом Морозом дядя Коля вручил  подарки. С этого момента дети получили полную свободу, а взрослые пустились во все тяжкие.
- Поиграем в шашки? – предложил Максим.
- Давай, - согласилась Маринка, а глаза тянулись к ёлке. «Как он там, «апельсиновый принц?» - с нежностью подумала девочка о шарике. Ей снова захотелось дотронуться до него. Скоро игра надоела, и дети бросили её. Мальчик принёс альбом с марками и стал хвастаться. Девочка слушала в пол-уха. 
       Но вот Максиму поручили уложить Валерика спать. Марина снова обошла вокруг ёлки и прикоснулась к шарику. Ей показалось, он просит: «Сними меня!» Но девочка преодолела искушение и вернулась к столу.
- Ой, на горі два дубки… - выводили женские голоса.

       Стрелки часов приближались к 12-ти. Вот они сошлись. Звон бокалов и крики «ура» оглушили Маринку. Все стали одеваться и, прихватив шампанское, вышли во двор, где Николай подготовил сюрприз – фейерверк. Задрав  головы, гости и хозяева любовались букетами, расцветавшими на фоне ночного неба. Мороз пощипывал щёки и нос.
- Мама, я замёрзла, - пожаловалась девочка.
- Беги в дом, - разрешила мама. – Мы скоро.
       Маринка вернулась в зал. Никого. Лишь за окном смех и при каждом новом залпе  россыпи разноцветных огней и радостные возгласы зрителей. Она решительно подошла к ёлке и сняла шарик. Куда спрятать? Не в мамину же сумку! Не в папину шапку!
- В сапожок! – придумала девочка и сунула игрушку внутрь.
       Вернувшись в зал, Маринка с удовольствием взялась за альбом с марками. Она развеселилась, будто справилась с трудной задачей.  Издали глянула на  ёлку: заметно ли исчезновение. Но игрушек висело столько, что сними штук пять-десять, наряд лесной красавицы не пострадал бы.

       Людмила Николаевна, заметив, как дочка крутится вокруг ёлки, насторожилась: ещё опрокинет случайно. Наблюдая за ребёнком в течение вечера, перехватывала взгляд, устремлённый на наряженное дерево. «Что она там рассматривает?» - задавалась она вопросом. Когда же дочка не захотела досмотреть фейерверк, решила: «Что-то тут не так».
       Через чёрный ход она вернулась в дом и тайком наблюдала за Маринкой. Ошеломлённая, поспешила поделиться с мужем.
- Как же так! Получается, украла?
- Не делай поспешных выводов. Посмотрим, что будет дальше, - успокаивал супруг.
       Застолье возобновилось, скоро перешло в песни, потом в танцы. Маринка заскучала.  Перед глазами стоял сапожок, в котором притаился ёлочный шарик. Подойдя к окну, она вглядывалась в темень улицы. Максим предложил поиграть в прятки – она отказалась. Настроение совсем испортилось. Девочка выпила соку и вышла в прихожую. Нащупала игрушку в тайнике и убедилась, что та на месте. На душе скребли кошки.  Свернувшись калачиком на диване и отвернувшись от всех, она заплакала.
- Доченька, у тебя что-то болит? – склонилась мама.
- Я просто устала.
- Пора детей укладывать, - подхватилась с места хозяйка.
       Людмила Николаевна вернулась к столу и о чём-то шепталась с супругом.
       Маринка выбежала в прихожую. Вот он, «апельсиновый принц», в её руке. Больше ни о чём не думая, она направилась к ёлке и повесила игрушку на прежнее место.

       Постель оказалась мягкой, но холодной. Согревая её своим тельцем, девочка почувствовала, как волны сна накатывают, накатывают…
- Сегодня у нашей Маринки родилась совесть, - пробился сквозь сон голос папы, а мамины губы прикоснулись к тёплой щёчке.
       Маринке так хотелось спросить: «Разве совесть может роди…»
15 Шутки плохи с Енисеем
Феликс Цыганенко
Картинка Сергея Данилова: 1667 год. Поход по Енисею тобольского воеводы Петра Годунова.


Как только теплоход "Юта Бондаровская" подошёл со снабжением к метеостанции в устье Енисея, случилась погодная карусель. Владыка небесный словно осерчал за что-то на мурманских моряков! Светило скрылось за низколетящими чёрными тучами, налетевший шквал быстро нагулял волну, а пелена серой мглы напрочь скрыла правый берег с домиками метеостанции. Поэтому нам оставалось лишь бросить якоря в реке и ждать милостей от природы.

В кают-компании, во время обеда, бывалые моряки делились эпизодами из прошлого плавания по Енисею. Особенно многословен был старпом Вячеслав Алексеевич Антошкин, неоднократно бывавший в этих краях.
-  Насколько помню,  отчаянные мужики были на метеостанциях Енисея.  Иногда они  совершали героический рейс на лодке в  центр арктической "цивилизации"…  Диксон.  За спиртным, разумеется…

А ведь ещё тобольский воевода Пётр Годунов  в далёком  ХVII-м веке описывал поход по неспокойному и крайне опасному  в непогоду Енисею! Он же впервые и составил карту великой русской реки. Так сообщала в красном уголке литература на морскую тему. Конечно, давно это было?!   

- А путешествие за десятки миль от побережья в наше время? – продолжил старпом, -  пусть и на лодке с подвесным мотором, но в штормовую погоду – сродни безумию!

- Конечно, опасно, ширина реки ближе к Енисейскому заливу - более двадцати миль! И случалось, что лодка с людьми пропадала навсегда, - поведал подошедший к столу хозяин эфира, начальник радиостанции, Владимир Михайлишин.
Когда Володя открыл на столе супницу, раздался запах вкусно пахнущего борща. Сделав несколько вращательных движений черпаком, он не обнаружил и признаков желанного мяса.  Михайлишин подозрительно взглянул в сторону, сидевшего напротив, судового врача Василия Рябовола.  Да, с трудом умещавшийся в кресле, доктор добавлял пару черпаков в тарелку, но если мясо и попадалось, так это случайно…   

- Капитолина Сергеевна, - окликнул  Михайлишин буфетчицу, -  сходи, пожалуйста, на камбуз за борщом.
Подхватив супницу, женщина помчалась к повару Антону Бусыгину.

- И ведь всё ради неё, родимой "огненной воды" на Диксоне, совершали «подвиги» зимовщики! – на другом конце стола продолжил беседу старпом, - а ведь с Енисеем плохи шутки, нельзя так легкомысленно подходить к великой русской реке.
Пожелав командирам приятного аппетита и, завершив рассказ, старпом Антошкин поднялся на мостик.

Перед тем, как отправиться на обед в кают-компанию, что-то подсказало мне  заглянуть в каютный иллюминатор. Уж и не знаю, сила какая-то неведомая. И что я увидел? Сквозь серую пелену дождя, примерно в полукабельтове от судна, на волнах качалась лодка. А в ней мужичок, судорожно дёргавший приводной тросик подвесного мотора, в тщетной попытке запустить его. Стоя на колене и опустив голову, он монотонно совершал движения, в надежде вдохнуть жизнь в капризный двигатель. Увы… мотор не желал заводиться, а отжимной ветер на глазах удалял лодку от судна. И от опостылевшей, как казалось с утра, метеостанции на берегу. И всё дальше, дальше… в штормовой Енисейский залив. А там и Ледовитый океан рядом…

Стоя у иллюминатора, я протёр глаза. Что за наваждение? Может ничего страшного, мотор запустится и ни к чему поднимать шум?! Но лодка с арктическим Робинзоном быстро превращалась в точку. Через несколько мгновений я барабанил в капитанскую дверь.
- Александр Витальевич! ЧП! Уносит лодку с человеком!
Бросив электробритву - капитан Дубравин готовился к обеду - мы в два прыжка одолели трап и оказались на ходовом мостике. Учинив разнос вахтенному штурману  Андрею Ростову, капитан пытался связаться по УКВ-рации с берегом. Знают ли на метеостанции о пропаже человека? Но там подозрительно молчали...

Боцманская команда, не мешкая, раскрепила бортовой катер, подвешенный на гаке тяжеловесной стрелы, и осторожно опустила за борт. Операция крайне рискованна при штормовой погоде. Но где альтернатива? Речь шла о спасении человеческой жизни. Моряки в оранжевых спасательных жилетах запрыгнули на палубу судёнышка.

Капитан катера выжимал всю мощь из двигателя. На крутой волне, он словно на барханах: то взлетал на гребень и винт оголялся в сумасшедшем вращении, то проваливался в бездну. Только бы не подвёл мотор! На ходовом мостике капитан Александр Дубравин корректировал спасателям курс по рации, два бортовых локатора помогали следить за лодкой, мчавшейся по воле течения, ветра и волн навстречу Ледовитому океану…   

В многочисленных вариациях спасённый Кукишев Юрий Иванович, как звали мужика, рассказывал потом, что выкурив последнюю сигарету, приготовился встречать свой печальный конец. В голове проносился образ пухленькой с рябоватым лицом жены Степаниды и двух малых детишек, что ждали папаню-кормильца в Архангельской губернии. Юрий вытер с лица речные брызги, а может слёзы – поди разберись, да мысленно попрощался с родными. «Если суждено вернуться домой… до конца жизни буду носить их на руках! А нет, простите за всё и не поминайте лихом…»      

И вдруг, в туманной мгле, проявились очертания небольшого судна. Плавсредство приближалось грозно и молчаливо, словно летучий Голландец. Юра радостно закричал и замахал руками. Слёзы радости текли по небритым щекам пострадавшего, увидели родимые, не оставили в беде! Хотел ведь пообщаться с моряками на борту судна, а получилось, что познакомился с осерчавшим Енисеем...

Пережив эпопею, едва не закончившуюся трагически, механик метеостанции Кукишев признался на борту теплохода:
- Конечно, до вашего судна добираться было ближе, нежели к Диксону! Хотел, братцы, у вас рыбку обменять на крепкий напиток. Думал: вот повезло, Всевышнему спасибо! Увы, оказалось, что не судьба, заглох мотор. Впрочем, если бы не "Юта Бондаровская", печально бы кончилось моё плавание по Енисею...

Несостоявшуюся жертву стихии подняли на борт теплохода вместе с лодкой и красивым подвесным мотором. Ярко-красный, с синими полосами импортный двигатель, чуть не загубил мужика на волнах сибирской реки.
- С таким мотором хорошо выходить на прогулку в Венеции, соревнуясь с гондольерами, но никак не в Енисее, - поучал дрожавшего от холода Кукишева боцман Брагин, пригласив потерпевшего в судовую парилку. Кряхтя от удовольствия, Юрий Иванович наслаждался жизнью на полках бани. Затем принял долгожданной водки - презент пострадавшему от судового артельщика, ради которой так рисковал, плотно пообедал и завалился спать.

На другой день, спасённого путешественника вместе с плавсредством доставили в опостылевшую, с его слов, обитель на правом берегу. Но механик Юра Кукишев не забыл спасателей. На благородство моряков он ответил щедрым подарком. Загрузив катер омулем, муксуном и нельмой, механик доставил благородный груз на борт теплохода…
16 Подруги
Лилия Эль
      Яркий весенний полдень. Березки, чуть покачивая ветвями, сверкая в солнечном луче смолистой изумрудной зеленью, заглядывают в окно начальной школы. Луч бежит по рядам парт, склоненным к ним детским головкам. Заканчивается занятие во втором классе. Последнее домашнее задание записано в дневник, и пронзительный звонок возвещает о конце уроков. Девочки-второклассницы, закинув за спины ранцы, в припрыжку с веселым задором, перегоняя друг друга, бегут к автобусной остановке. Сегодня особенный день. Сегодня – посещение Макдонольдса. Подруги едут отмечать день рождения. По этому случаю заплетенные по моде косички, и большие красивые банты, развивающиеся на ветру, подпрыгивающие то вверх, то вниз вместе с легкими ножками их хозяек. В маленьких кулачках зажаты драгоценные бумажки – деньги на кафе, и металлические кругляши – мелочь на проезд.

     Время стоит тяжелое, страна переживает переходный период, обвал экономики, низкие зарплаты, фруктовый маргарин на хлеб вместо сливочного масла. Одним словом – перестройка! Потому так дороги небольшие суммы, выкроенные мамами из узкого семейного бюджета. Но детство – беспечно. Щебечет обо всем и ни о чем, перемежая свою речь заливистым смехом. В автобусе при каждом толчке раскачиваются в разные стороны, беспрерывно хохоча. Вот и долгожданное кафе.
 
     На столе подносы, на них фанта, пепси-кола, и по два кусочка вкусного лакомства, по два пирожных. Так мало! Оживленный разговор, радушные восклицания. Секунды, минутки счастья. Они складываются в часы. Праздник закончен, пора по домам. Ранцы со спинок стульев перемещаются на детские спинки. И тут подруги замечают, что их одноклассница съела только одно пирожное, а второе убирает в пакетик и прячет в карман старенькой курточки. Все удивлены. Переглядываются между собой с усмешкой, явно означающей превосходство, осуждение, непонимание. Пожимают плечами: « Вот глупая!».
Приковавшие к себе внимание глаза наполняются слезами.

- Это маме, - говорит, сразу ставшая вдруг взрослой, восьмилетняя девочка.
17 К сестре
Вячеслав Вишенин
                                     Каждый год летом мы обязательно ездим в гости к моей старшей сестре Татьяне. Мы - это наша семья: я, моя супруга Вероника, и сыновья -  Герман и Алексей. Иногда берем с собой нашего красавца лабрадора Харди. Бывает, что состав меняется, кто-то едет, кто-то по каким – то причинам остается, но традиция остается неизменной вот уже на протяжении десятка лет. В течение года, мы, конечно, поддерживаем связь с Таней, созваниваемся, поздравляем друг друга с праздниками, общаемся через социальные сети. Но, согласитесь, увидеться в реальности, намного приятнее.
                         
                                     Раньше мы ездили к сестре  на автобусе, но, с тех пор, как приобрели машину, гоняем на нашем «железном коне». Так и быстрее, и удобнее во всех смыслах, и экономнее. Татьяна со своей семьей живет в небольшой чувашской деревне в 250-ти километрах от Ульяновска, где проживаем мы, и дорога на машине обычно занимает от трех до четырех часов, в зависимости от погодных условий и состояния дорог. Казалось бы, вроде расстояние небольшое и можно встречаться с сестрой каждые выходные. Но на деле так не получается. У каждого из нас различные графики работы, которые между собой не совпадают. К тому же, не хотелось бы встречаться  впопыхах, торопясь вернуться домой, чтобы успеть на работу. Поэтому мы выбираем время, удобное для всех. Обычно это – июль, время отпусков. Я созваниваюсь с Татьяной и оговариваю день нашего приезда.
 
                                   Когда дата определена – начинаются сборы. Вероника хлопочет насчет подарков для всей семьи  Петровых. У Татьяны семья немаленькая: муж, четверо детей, две снохи и трое внуков. Я всегда восхищался семьей сестры. Четверо детей -  трое сыновей и младшая дочь - это уже большая семья.  Не каждый в наше нелегкое время решится на подобное. Это сколько же надо иметь мужества, сколько сил и терпения надо вложить, чтобы вырастить и воспитать четверых? Как-то я спросил у Сергея, мужа сестры, как же это они отважились на такое. На что тот мне ответил восточной мудростью: « Один сын – треть сына. Два сына – пол-сына. Три сына – сын». А потом добавил: « А в общем, три сыночка и лапочка-дочка».  Когда вся семья собирается  вместе – им приходится садиться за стол в зале, так как места на кухне уже не хватает. Вот Веронике и хочется, чтобы все Петровы  получили хотя бы по маленькому сувенирчику. Я занимаюсь закупкой продуктов. Спиртное, колбасы, макароны, крупы, сладости –  всего понемногу. Ведь, когда едешь на несколько дней, надо приезжать не с пустыми руками. Дети упаковывают свои вещи, и обязательно берут  реквизит для игр на воздухе – бадминтон, мячи. Да, деревня – это не город. Там места для игр хватает. 

                                  У Петровых большой, просторный дом. Кухня, столовая, большой зал  и три изолированных комнаты. По деревенским понятиям – просто дворец. Раньше семья ютилась в стареньком однокомнатном домишке, который отапливался дровами. И когда к сестре приезжали  гости, у хозяев всегда возникал вопрос – где же их разместить? Спали тогда,  где придется: кто – на печке, кто - на полу, а кто и на лавке в прихожей. Потом Сергей взял кредит в банке и за пару лет построил  дом. Сам. Конечно, не один, сыновья ему помогали. Но идейным вдохновителем, архитектором и строителем был сам Сергей. Сам построил. Сам подвел все коммуникации – свет, газ, воду. Сам его утеплил. Я порой удивляюсь, откуда у человека столько знаний? Ведь построить дом – это не яичницу пожарить. Здесь столько всего учесть нужно – и рельеф местности, и тип грунта,  и расположенность грунтовых вод, и подвод воды, и наличие электросети, и прочность строительных материалов. И еще многое чего другое. А он смог. И все сделал сам. Теперь семья живет в теплом, уютном и просторном доме. Так что Сергею есть чем гордиться в этой жизни. 

                                К нашему приезду Татьяна всегда накрывает шикарный стол. Чего здесь только нет: куриный суп, пироги, всевозможные салаты, холодная закуска, мясная нарезка, краснодарское вино, и даже бутылочка чачи. С ума сойти! Откуда?  После обеда, как правило,  мы выходим во двор. Сестра показывает мне свой огород. Он просто огромных размеров.  Все овощи и фрукты, которые мы, городские жители, покупаем в магазине, семья Татьяны выращивает у себя в огороде. Огурцы, помидоры, баклажаны, морковь, капуста, свекла, картошка, лук, яблоки, груши, слива, малина – все это растет в огороде у сестры, и взращивается стараниями дружной семьи. Ведь один человек просто не в состоянии ухаживать за таким большим участком. Затем урожаем с огорода семья  кормится весь год.

                                 А наша подготовка к отъезду продолжается. Ну, вот, наконец, вещи собраны и упакованы, бак заправлен, и проснувшись пораньше,  с утра мы отправляемся в путь. У всех отличное настроение. Радио FM передает нам свои лучшие песни. Вероника с детьми играют в города. Я внимательно слежу за дорогой и удивляюсь названиям пунктов, которые мы проезжаем. «Базарный Сызган»! « Что это за Сызган такой? И почему это он – базарный?». «Старые Алгаши», - этот  пункт  у всех вызывает усмешку. «Сразу понятно, кто там живет».  «Новая Шемурша». «Большие Ялдры». «Малые Ойлики».  Веселенькие названия, что ни говори.
 
                               Разговоры в машине притихли. Я оглядываюсь на родных. Все о чем-то задумались, откинувшись на спинки кресел. Я знаю, что каждый из нас  непременно чего-то ожидает от этой встречи с родными. То, чего он больше всего желает. Герка, наверняка, ждет бани. Русской замечательной бани, с парилкой, с березовыми вениками, с аромамаслами. Герка у нас большой любитель попариться. Обычно баню к нашему приезду затапливают днем, чтобы можно было помыться подольше. Мужики всегда идут первыми. Сергей, муж Татьяны, гордится тем, что построил баню, так же, как и дом, собственными  руками. Банька, действительно, замечательная: просторная, уютная, теплая. Сразу видно, что все здесь сделано с душой. Здесь даже запах особый – лесной.  Парятся деревенские подолгу. Делают по несколько заходов в парную, истязая себя вениками. Герка парится наравне со всеми. После каждого захода – отдых с веселыми разговорами, квасом, пивом и сушеной рыбкой.  Для нас баня не просто смывание грязи, а отдых, снятие стресса и полезное времяпровождение. Порой мытье в бане заканчивается далеко за полночь. А куда спешить? Отпуск! 
                        
                                       Лешка, конечно, больше всего надеется, что будут шашлыки. Он  у нас большой мясоед, и может есть их бесконечно.  Шашлыки будут непременно. Это тоже традиция. И она повторится, даже если будет дождь. Сергей с Татьяной всегда нас балуют чем-то вкусненьким. Есть свинина – значит,  будут шашлыки из свинины. Говядина – значит, говядина. Куриные окорочка – одно удовольствие.  Одно время, когда сестра с мужем   держали кроликов – были шашлыки из крольчатины.

                                 Вероника ожидает выезда «на природу». Ей, городскому жителю, с утра до вечера запертому в четырех стена кабинета, до чертиков хочется вырваться на свежий воздух, куда угодно -  в поле, в лес, и впитывать в себя полевой запах ромашек или смолистый аромат соснового бора. Таня с Сергеем знают такие места,  от которых дух захватывает. Например, озеро в сосновом лесу. Что может быть сказочней?  Мы выдвигаемся  туда обычно на целый день. Берем с собой  удочки, провиант, мячи и предаемся "наслаждению природой". Мужчины, как истинные добытчики,  пытаются выудить что-нибудь из озера с помощью нехитрой наживки. Обитателей в озере  не очень много, и обычно дело ограничивается  парой – тройкой карасей и окуньков. Но разве дело в окуньках? Мы просто отдыхаем.  Дети резвятся на берегу, купаясь и играя в волейбол,  а наши женщины накрывают поляну. Разве есть что-то вкуснее завтрака на траве?  Мы ложимся на травку, угощаемся только что сорванными с грядки свежими овощами, пьем горячий чай из термоса и ведем душещипательные беседы за жизнь. Красота! 

                                    А я? Чего же жду я? Не догадается никто! Матча – реванша в нарды. Ведь в прошлый раз, впрочем, как и в позапрошлый, я проиграл Сергею с общим счетом 3:1. Это целая история. В нарды мы рубимся с Серегой больше двадцати лет. Так уж получилось, что оба обожаем эту восточную игру. Играем при любом удобном случае. Редко когда мне удается обыграть своего зятя, еще реже – поставить ему «марс». А Сергей играет как  кудесник. Он бросает кости, и они, словно по волшебному мановению, выдают именно то количество очков, которое ему и нужно. Как ему это удается? Ну, держись, Серега! В этот раз я настроен решительно!

                                   В раздумьях и приятных воспоминаниях время летит незаметно. Через два с половиной часа мы съезжаем с федеральной трассы на проселочную дорогу. Теперь наш путь лежит через десяток деревень. Я сбрасываю скорость до сорока километров в час. Тут надо быть аккуратней.  Транспорт в тутошних деревнях – не частый гость,  поэтому местные жители гуляют по дороге, как по Арбату. Мы проезжаем мимо красивеньких домиков с резными окнами и ставенками. Всюду запах навоза. Небольшой пруд с плавающими утками. Гогочут гуси, хрюкают свиньи. Не торопясь,  дорогу переходят коровы. Ощущение такое, что мы перенеслись в дореволюционную Россию. Думаю, что и с приходом Советской власти здесь не особо много чего  изменилось. Во многих домах еще стоят русские печи. Бани  до сих пор топят по-черному. Встречаются повозки с лошадьми. Да и одеваются местные как на картинках начала двадцатого века. Супруга просит остановить у местного сельмага. Это тоже традиция. Здесь продают очень вкусное мороженое. К тому же, мальчишкам захотелось в туалет. Делаем небольшой перерыв. Через несколько минут мы продолжаем путь. Полчаса, и мы въезжаем в небольшую деревеньку под названием Тугасы. Здесь и живет моя сестра.
 Родные выходят нас встречать в полном составе. Радость встречи велика, ведь не виделись целый год. Здравствуйте, любимые наши! Мы приехали!                      
18 Незримый дар
Белый Лис
- Ты уже слышала новость? Оказывается, Игорь теперь с Леной Разгуляевой встречается! – Настя ворвалась к подруге домой как внезапный порыв шквального ветра.

- Какой Игорь?... – не поверила своим ушам Кристина.

- Какой-какой? Твой ненаглядный! – Настя говорила об этом таким беспечным тоном, что Кристина невольно ожидала скорого разоблачения неудачной шутки. Но его не последовало. Подруга явно наслаждалась произведенным эффектом.

- И давно?

- Да недели две, вроде. Точно не знаю…  Я их вместе последнее время ча-асто вижу. Целыми сутками не расстаются. На них посмотришь, прямо голубки!.. Такие счастливые!!!

Все мысли Кристины сосредоточились в одной временной точке – две недели назад. Внезапная мысль, как взгляд василиска, парализовала все внутри. Да, точно…  Именно две недели назад Игорь держал ее за руки, уверенно глядя в глаза:

- Кристина, не слушай, что говорят завистливые люди! Пойми, мы с Леной просто друзья. Между нами ничего не может быть! Я люблю тебя, только тебя! И хочу на тебе жениться. Верь мне, пожалуйста!

- Жениться?

- Да! Если я женюсь, то только на тебе, или не женюсь вовсе! Через месяц я получу диплом, и тогда мы сможем строить наше будущее. Подожди еще немного…

Конечно она верила и ждала…

Со следующего дня Игорь с головой погрузился в учебу:  зачеты, допуски, экзамены, к тому же диплом еще не был дописан. Он перестал звонить Кристине и редко отвечал на ее звонки. При встрече выглядел озабоченным, не выспавшимся, а при любой попытке заговорить с ним, сразу исчезал из виду, ссылаясь на спешные дела.

Кристина терпеливо ждала. Она очень переживала за любимого. Последний год у него с учебой совсем не ладилось. Несколько раз, задыхаясь от отсутствия новостей и потребности просто слышать его голос, она настойчиво дозванивалась.  Но каждый раз Игорь отвечал, что  сейчас ему некогда разговаривать: диплом, госы, - но он очень скучает…

- А вы-то давно с ним расстались? – Настя вернула Кристину к реальности.

- Знаешь, а мы не расставались. Последние месяцы мы даже не ссорились… Хотя эти две недели толком не общались.

- А я тебе давно говорила, что ничего хорошего у вас с ним не выйдет. Почему все влюбленные становятся слепыми? – голос подруги раздражающе звенел в ушах.

Игорь уходил от Кристины не первый раз. После нескольких месяцев безоблачных отношений, вдруг начали появляться трещины непонимания. Искренне желая спасти отношения с любимым, Кристина пыталась понять его, во всем ему уступать, измениться самой. Она училась быть кроткой, нежной, терпеливой… Но все было тщетно. В конце концов Кристина решилась на близость, делая отчаянную попытку стать ближе и роднее любимому. Несмотря на все, стена непонимания росла все выше, а отношения становились все более запутанными.

Когда Игоря что-то не устраивало, он просто уходил гулять с их общей подругой Леной. Иногда он исчезал из жизни Кристины без всяких объяснений. Тогда место кротости в ее сердце занимали боль, обида и недоверие. Но когда девушка пыталась выяснить, что произошло, он вновь клялся ей в любви, нежно сжимая ее ладони. И, конечно же, у Кристины не оставалось сомнений в его искренности, а все недоразумения списывались на происки лукавого. Однако такие отношения изматывали и опустошали.

Но девушка не сдавалась, она боролась за любимого, за их общее будущее. Ее оружием стали молитва и акафист. В ежедневной молитвенном прошении проходили недели,  месяцы, годы. Все это время Кристина жила одной лишь надеждой, что Божья благодать коснется сердца Игоря, и он обретет веру и истинную любовь. Наконец, в последние месяцы отношения стали налаживаться. Казалось, все испытания позади, и до долгожданного счастья рукой подать. Но… внезапно Игорь ушел, на этот раз навсегда…

Осознание происшедшего постепенно доходило до разума Кристины. Вместе с ним удушливый лиловый туман начал застилать комнату. Все вокруг кричало и вибрировало, заполняя едким звоном пространство. Этот звон ранящими иглами пронизывал Кристину, превращая в месиво все ее чувства и мысли.

Откуда-то издалека пробивался едва различимый голос подруги:

- Он Ленку с детства любит. Видимо с тобой у него просто наваждение какое-то было, а потом он опомнился.

Наваждение…  Да, это очень точное слово - наваждение. И этот звон внутри, тоже наваждение. Странный, навязчивый звон пустоты.

- А я тебе говорила!..  Говорила…  Я тебя давно уже предупреждала!.. – настойчивым лейтмотивом твердила Настя. Ее слова как назойливая муха жужжали где-то там, за бронированным стеклом, отделявшим теперь Кристину от действительности.

В сжатое в кулак время втиснулся бесконечный участливый монолог Насти. Подруга ждала, когда Кристина наконец-то осознает происшедшее, чтобы позволить ей порыдать на своем плече. Но тяжелое сердце девушки постепенно каменело, лишаясь способности плакать, любить, чувствовать…

Не дождавшись желаемого результата, Настя ушла, унося с собой нескончаемый поток слов  и оставляя бездну шокирующей тишины. Только послезвучием били в виски ее слова: «Я же тебе говорила», «А я тебя предупреждала».

Оставшись одна, Кристина внезапно осознала, что стоит на краю пропасти между настоящим и будущим. То будущее, которое давно выкристаллизовалось в ее воображении, к которому она целенаправленно шла последние годы, сейчас находилось на другом краю бездонной пропасти.
 
За спиной шелестели обрывки прошлого, которые, рассыпаясь как карточный домик, лишали возможности повернуть назад. Зловонный липкий туман с мрачным чавканьем поглощал эти обрывки, неумолимо подбираясь к Кристине. Шатающийся под ногами пол стал трескаться, рассыпаясь на отдельные фрагменты. Кристина чувствовала себя испуганной и беспомощной. Прошлое было перечеркнуто, настоящее рушилось на глазах, а будущее… оно было таким недосягаемым.

Пропасть небытия все шире разевала свою ненасытную пасть. Если бы только Кристине кто-нибудь протянул руку с того берега, она смогла бы преодолеть эту пропасть, пока исчезающее настоящее окончательно не превратило ее в призрак. Игорь, ты мне сейчас так нужен!

Из глубины меркнущего сознания на свет все еще пробивалась робкая мысль: «Не может быть». Этого не может быть! Господь не мог лишить меня того, кто стал смыслом моей жизни. В конце концов, почему я должна верить Насте? Возможно все не так. Ведь Игорь ни разу не заикнулся о том, что хочет расстаться. В надежде узнать правду, она взяла телефон. К ее удивлению, он сразу же поднял трубку:

- Привет, как твои дела?

- Привет, хуже некуда. Завтра защита диплома, а у меня нет рецензии, да и допуска к защите тоже нет, - в голосе Игоря слышались отчаянные нотки.

- Как нет? Почему? – Кристина мгновенно забыла причину, по которой звонила. Ему, Игорю, сейчас было плохо. Все остальное временно отходило на второй план. Она может подождать…

- Никто не согласился написать рецензию на мою дипломную работу. Говорят, слишком поздно спохватился…

- Слишком поздно никогда не бывает! Бороться нужно до последнего! Бывали случаи, когда студенты приходили на защиту без рецензии. Главное, уверенно защищаться!

- Кристин… мне нечего защищать… у меня нет диплома…

- Как нет? Ты же последние недели над ним работал!

- … Я его не написал…

- Так до утра еще есть время!

- Ты не поняла. Его нет совсем. Мне нужно минимум неделю, чтобы написать хоть что-нибудь вразумительное…

- Но может быть еще не все потеряно? Подумай, выход есть всегда! Нужно верить в хорошее!

- Кристина, ты неисправима… Как же ты не понимаешь: чудес на свете не бывает! Завтра я благополучно завалю диплом и вылечу из универа.

- Это все из-за нее? – не выдержала Кристина.

- …

- Но ведь она - моя лучшая подруга…

- Не имеет значения. Для тебя имеет значение только то, что между тобой и мной все кончено. – Короткие гудки возвестили о том, что сказать им друг другу больше нечего, или незачем.

Натянутая струна внутри с треском разорвалась, лишив всякой надежды. Образовавшаяся в душе Кристины пустота начала камнем стремиться вниз, в бездну небытия. Но в чем же тогда был смысл ее жизни? Почему теперь все казалось таким пустым и ненастоящим? Мысли толпились в голове, пытаясь растоптать отчаянно бьющуюся истину: «Любовь жертвою сильна».

Все последние годы Кристина не допускала мысли, что у их отношений с Игорем нет счастливого будущего. Она готова была идти за ним до конца, лишь бы он был рядом. Не это ли любовь? Не это ли жертва?

- Нет, - отвечал ей другой, забытый ею голос, - Ты не жертвовала во имя любви, а уступала ради собственного комфорта. Ты уходила с истинного пути, слепо следуя за чужими заблуждениями. Он уже давно перестал быть твоим спутником, он стал целью, единственной навязчивой целью. А любая земная цель конечна…

Душевная борьба мучила и одновременно придавала силы. Так значит, она не любила? Но их отношения не могли быть абсолютно бессмысленными! Жизнь не сталкивает людей просто так. А что теперь Кристина может сделать, когда Игоря больше нет рядом? Да и хочет ли он вообще что-либо от нее? Вероятно, нет.

Хотя… У нее остался один способ помочь ему - молитва. Игорю сейчас плохо, а она в силах попросить для него благословения у Господа. Он об этом не узнает. Ему и не нужно знать. Это будет ее молчаливая жертва. Ей так хочется верить, что она действительно любила…

Ночь уже накрыла город тьмой, прокралась в комнату Кристины и, притаившись во всех углах, безмолвно взирала на нее. Девушка зажгла свечу перед иконой Спасителя и безотчетно открыла Псалтырь. Это было то, что первое пришло ей в голову. Никогда в жизни Кристина больше Псалтырь целиком не читала, и сама потом удивлялась, как смогла в ту ночь преодолеть свою природную лень, рассеянность ума и теплохладность. Но именно этот горячий порыв души был ею реализован.

Вязкий электрический свет давил, обнажая безобразно кричащую реальность. Кристина выключила свет и, превозмогая душевную боль, попыталась сосредоточиться на чтении псалмов. А беспросветная тьма тем временем уже заволакивала собою все вокруг, разъедая грани между секундами и превращая их в бесконечность. И только свеча, отсчитывая время, пульсировала в темноте, как пронзительная головная боль.

«Если и пойду я во мраке, грозящем смертью, не убоюсь зла, ибо Ты со мной; Жезл Твой и посох Твой были поддержкою мне».

Но из мрака уже взывал голос искусителя, который Кристина так долго принимала за мнение своего второго Я. Что будет, если Господь поможет Игорю? Тот окончит университет и будет строить свою жизнь с другой. Он никогда ко мне не вернется. А если вернется, смогу ли я и дальше ему доверять? Вряд ли… Так какой смысл ему помогать? Этого никто никогда не оценит. Сможет ли он поверить в чудеса, в Божью благодать, если он никогда не узнает, что помощь пришла по моим молитвам? Значит, все старания напрасны!

Нет! Не напрасны! Я впервые в жизни прошу что-то не для себя. Потребность моего любящего сердца – бескорыстно желать добра Игорю. Укрепи меня, Господи!

«Боже, смилуйся над нами и благослови нас, яви нам сияние лица Твоего и помилуй нас!»

Боль застилала глаза. Острые, пропитанные змеиным ядом осколки души изнутри рвали на части еще теплящуюся  плоть. Но мрак, даря наркотическое забвение, неумолимо пожирал эти осколки  и  вместе с частями отмершей плоти и разъеденного разума увлекал в небытие. «Тебя больше нееет…» - хрипела тьма вокруг.

«Не убоишься страха ночного, стрелы, летящей днем, беды, во тьме приходящей, недуга и беса полуденного».

Так любила ты или не любила? Способна ты хотя бы на одну маленькую жертву? Не ради себя, а ради того, кого любишь, не требуя ничего взамен? Или ты готова получать только радость и наслаждения?

Я любила… Я люблю!!! Да будет все по воле Твоей, Господи. Только умоляю Тебя, помоги ему. Пусть Твоя благодать коснется его души. Пусть он поверит в чудо. Пусть его сердце остается живым…

«Господи, услышь молитву мою, и вопль мой к тебе да вознесется! Не отвращай лица Твоего от меня; в день, когда я скорблю, приклони ко мне ухо Твое; в день, когда призову Тебя, вскоре услышь меня!»

Шшш… Он бросил тебя! Тот, кому ты доверяла больше всех, предал тебя! Твоя лучшая подруга предала тебя! Они теперь смеются за твоей спиной. Им хорошо вместе. Шшш... А что они сделали с тобой? Втоптали тебя в грязь! Для них ты ничто. Им не нужна твоя молитва! Ты – ниччто… Тебя большше неет…

Шурша чешуей, мрак вползал в душу Кристины, кольцами сдавливал все внутри, пытаясь парализовать ее волю. Шшш… Ты хочешь покоя? Я дам тебе вечный покой. Просто расслабься и сразу станет легче. Закрой глаза, не сопротивляйся неизбежному. Растворись в небытии. Там нет ни воспоминаний,  ни боли, ни раздражающего света.  Ты все равно уже мертва… Тебя большше нет... Ты - ниччто…

«Ибо исчезают, как дым, дни мои, и кости мои, подобно хворосту, высохли. Срезан был я, как трава, иссохло сердце мое, и даже забывал я вкушать хлеб мой».

Запах горящего воска щекотал ноздри. Пляшущий огонек дразнил безвольно сомкнувшиеся веки. Судорожно вздохнув,  Кристина открыла глаза. Еле теплящаяся свеча выхватила из непроницаемой тьмы лик Спасителя. Его глаза смотрели прямо в душу девушки: «Я умирал за тебя, чтобы ты жила. Живи, дыши, молись…»

«От непрестанных стенаний моих присохла кость моя к плоти моей. Уподобился я птице пустынной, был я как филин в ночи на развалинах». 
Внезапно вернувшаяся боль скальпелем полоснула грудь, вскрывая застарелый нарыв. Из недр души нескончаемым потоком потекли слезы. Они терзали сердце, освобождая его от тисков. Постепенно тьма начала ослаблять свою хватку, а слезы, как лечебный бальзам, приносили успокоение.

Кристина открыла глаза, яркий солнечный день распахнул ей свои объятья. Девушка чувствовала себя уставшей и измученной. Какой кошмарный сон ей приснился! Она огляделась. На комоде перед иконой стояла оплывшая свеча, рядом лежала Псалтырь. Кристина вспомнила свое ночное помешательство. Значит все это – правда? И этой ночью она действительно  стояла на краю смерти, готовая уйти из жизни?

Кристина задумалась, осознавая пугающее величие происшедшего. Если бы не стремление помочь Игорю, если бы не чтение псалмов, то этой ночью отчаяние одолело бы ее. Возможно, Кристины уже не было бы в живых. Взглянув на образ Спасителя, девушка встретилась с Его отеческим взглядом. «Живущий помощью Всевышнего, под кровом Бога Небесного водворится. Скажет он Господу: “Заступник мой, прибежище мое, Бог мой! Уповаю на Него!”»

Теперь на душе Кристины было светло и легко. Немного еще саднило сердце, но оно уже отпустило ту поглощающую боль отчаяния. Рана от нарыва начала потихоньку затягиваться. Девушка снова встала на молитву. Это была уже другая молитва, светлая, чистая и искренняя. Из ее глаз потекли слезы раскаяния и благодарности.

После утренней молитвы Кристину охватило чувство ожидания чего-то радостного, Пасхального. Она взглянула на часы. Стрелка перевалила за полдень, значит результаты защиты дипломов уже известны. Кристина решила не звонить. «Как прошла защита?» - набрала она смс. Игорь позвонил сам:

- Привет! Ты не поверишь! Сегодня утром пришел безо всякой надежды. А нам вдруг объявляют, что защита перенесена на неделю. Председатель комиссии неожиданно заболел. Представляешь? Да за эту неделю я успею и диплом дописать, и с рецензентом договориться! – голос Игоря был бодрым и радостным.

- Вот видишь. Значит, чудеса все-таки бывают, - облегченно улыбнулась Кристина.

Положив трубку первой, девушка задумалась. Так значит, Господь слышал все это время ее молитвы и всегда был рядом. А она не хотела этого замечать и со слепым упорством эгоиста жаждала получить то, что она сама оценила как смысл своей жизни. Господь видел ее рвение, но оберегал от ложного пути. Возможно, именно по ее молитвам Он и любовь Игоря преумножил, только вот не к ней, а к другой… Коснулась ли благодать сердца ее любимого? Поверил ли он в чудо? Обрел ли веру? Возможно. Но не ей быть свидетелем этих перемен, ее Господь сберег для кого-то другого.

Самой же Кристине предстояло еще долго учиться доверять Богу и идти по тому пути, которым Он ее ведет.
19 Ветер Анхеля
Альба Трос
В ту ночь Анхелю Варгасу, единственному во всём мегаполисе, кто не лежал в капсуле, приснился сон. Он, маленький мальчик в футболке и шортах, идёт босиком по песку, держа за руки отца и мать. Родителям удалось одновременно взять отпуск на работе, и они на целых две недели приехали в маленький городок, где их сын живёт с бабушкой в ожидании времени, когда ему нужно будет идти в школу. Сердце мальчика трепещет при мысли о том, сколько чудесных вещей он покажет маме и папе на дороге, по которой Анхель каждый день ходит на море. Справа от них блестит лиман, неторопливо покачивающий своим тяжёлым телом под порывами ветра. На берегу, подставив солнцу обмазанные чёрной грязью животы и спины, стоят отдыхающие, напоминающие фигуры первобытных людей в музее. Целебная лиманская грязь излечивала десятки болезней и привлекала в городок страждущих со всех концов страны. Между новоявленных неандертальцев и питекантропов бегают их отпрыски, такие же чёрные, несмотря на отсутствие радикулита и ревматизма. Анхель смеётся, вспоминая, как бабушка всегда частит безмозглых родителей, полагающих, что грязевые ванны только улучшат здоровье чад. А вот у того пригорка мальчик как-то нашёл свисток в форме головы верблюда, который с тех пор носит на шее на шнурке, не расставаясь с сокровищем даже во время купания. Чуть дальше под оливковым деревом спрятана волшебная палка-посох. Ежедневно Анхель достаёт её из тайника и дальнейший путь совершает с важным видом старого монарха, опирающегося при ходьбе на скипетр. Сегодняшний день они проведут, играя на пляже в мяч, резвясь в морской  воде и запивая холодным чаем из термоса бутерброды с вяленым мясом. А на обратном пути их ждёт скамейка, где можно передохнуть, допивая остатки чая, и памятник маленькому герою, с которым Анхель неизменно делится свежими новостями, и много радости, солнца и ветра. Отец рассказывает мальчику историю про крошку-морехода, принявшего лягушку за кита, и мать неожиданно останавливается и заключает мужа и сына в объятия. Анхель ещё не знает, что через несколько лет отец бросит их, уйдя к другой женщине, с которой у него родится дочь. Мальчик иногда станет приходить в их дом, чтобы каждый раз испытывать недоумение при виде маленького кричащего существа, которое ему скажут называть сестрой. Ещё позже пятнадцатилетний Варгас будет стоять на кладбище у гроба отца под порывами холодного зимнего ветра, ничем не напоминающего морской бриз из детства. Он счастлив в своём неведении, предвкушая вечернюю прогулку по городу, где его ждут аттракционы, игровые автоматы и леденцовые петушки. Анхель возьмёт с собой фигурку индейца с яркими перьями на голове, любимую игрушку, которой к концу вечера придётся перекочевать в сумку, когда отец протянет мальчику блестящий гоночный автомобиль, от которого Анхель не сможет оторвать глаз, едва увидев на витрине магазина. Перед сном Анхель будет класть его под подушку, а проснувшись среди ночи, доставать игрушку и целовать, чувствуя сладкий вкус леденцов. Спустя годы он вспомнит об этом, касаясь губами губ своей первой любви, девушки с волосами цвета песка на пляже в маленьком городке у моря. Ей нравились истории, которые он сочинял по ночам, и она говорила, что в будущем у него есть шанс стать известным человеком. Девушка питала слабость к знаменитостям, ведь её отец был депутатом. Подобные люди казались Анхелю жителями другого мира, и когда однажды он получил приглашение пообедать с родителями девушки, то не удержался и выпил перед встречей две рюмки скверной рябиновой настойки, от которой потом его мучила изжога. Во время обеда Анхель отвечал на вопросы тучного депутата и его не менее упитанной жены о своих планах на будущее, не знал, куда девать руки, и понимал, что за таким столом не были нужны его истории. Впоследствии он часто думал, что именно с его подрагивающих рук началось то, в конце чего он обнаружил себя у закрытых ворот дома девушки, покачивающимся то ли от ветра, то ли от настойки, с невыносимо горьким привкусом расставания во рту. Мать старалась всячески поддерживать своего осунувшегося и постоянно бледного сына и даже пыталась знакомить его с дочерьми подруг, но все свои нерастраченные чувства Анхель теперь вкладывал в истории. Во многих из них присутствовал ветер, иногда ласковый, но чаще холодный и злой. «Неужели ты хочешь, чтобы на тебе прервался наш род?», - спросила его однажды мать. «Нет, конечно, – улыбнулся в ответ Анхель, - вот увидишь, я стану знаменитым писателем, и в меня влюбится принцесса». В ответ мать лишь грустно покачала головой. Погружённый с головой в творчество, Анхель стал студентом и много узнал о том, как с помощью слов заставить людей смеяться и плакать. Несколько его историй опубликовали в журналах, в институте ему предлагали продолжить обучение, чтобы впоследствии самому начать преподавать, а потом в одно мгновение всё изменилось. Грянула Великая Техническая Революция. То, к чему люди шли долгими десятилетиями, произошло в засекреченной правительственной лаборатории. Отныне человек, открывший новый источник энергии, мог почти беспредельно повелевать силами природы и к тому же получил возможность контролировать жизнедеятельность своего организма. Впервые в истории цивилизации произошёл переворот, который поддержали все. Тучный депутат, ставший премьер-министром, во всеуслышанье заявил с экрана о наступлении эры благоденствия. Даже религиозные фанатики должны были смирить свои порывы перед лицом появившихся у человечества перспектив. Многие вынуждены были переквалифицироваться, ведь в обществе будущего исчезла нужда в целом ряде профессий. Впрочем, места у реакторов, неустанно вырабатывавших суперэнергию, хватило всем. Мир стремительно менялся на глазах у студента Варгаса. Однажды посетив город своего детства, он не узнал его. Лиман осушили, землю забетонировали, и теперь там возвышались корпуса Центров оздоровления, где людей за несколько дней излечивали от любых болезней без медикаментов, хирургических вмешательств и грязей. Анхель добрался на энергокаре до пустынного зимнего пляжа и долго смотрел на море, подставив лицо трепещущим воздушным струям. Вернувшись в центр города, он разыскал один из последних баров, чтобы выпить рябиновой настойки. Производство алкоголя в мире падало, ведь у людей эры благоденствия появился значительно более привлекательный источник получения удовольствия. Матери Варгаса судилось умереть всего за несколько месяцев до наступления нового времени. После погребения Анхель положил на её могилу леденцового петушка. Два десятилетия спустя, когда тела умерших стали аннигилировать, чтобы не отвлекать живых от радостей существования, кладбище сравняли с землёй, освободив место для жилого комплекса.
Несомненно, капсулы суб-сна стали одним из важнейших достижений Революции. Некоторые политики даже утверждали, что смысл технического переворота заключался именно в их создании. Теперь, отходя ко сну, человек погружался в сигарообразной формы устройство, закрывавшееся сверху крышкой. Вставленный в приёмник чип активировал капсулу, и сознание находящегося в ней немедленно отключалось. Импульсы, с переменной частотой посылаемые клеткам мозга, позволяли спящему испытывать любые ощущения, стать героем любого сюжета, заложенного в памяти чипа, при этом с возможностью влиять на события. Пробудившиеся неизменно чувствовали себя отдохнувшими и полными сил, исследования не выявили ни малейшего вреда суб-сна для организма. Главное преимущество капсул заключалось в том, что отныне каждый мог стать персонажем собственного фильма, пережить то, что боялся или не хотел испытать в реальности, при этом без малейших последствий. Через два года после появления первой опытной модели в мире было уже продано около миллиарда капсул, при этом цена на них, благодаря щедрому субсидированию со стороны правительств, была доступна большинству. Результаты не заставили себя ждать. На планете утихли войны, прекратились теракты и захваты заложников. Жаждущие чужой крови теперь кромсали своих врагов во сне, властолюбцы видели себя в грёзах правителями целых галактик. После работы люди вместо спортклубов и баров стремились домой, где их ждали все мыслимые удовольствия и приключения. Создатели сюжетов, переносимых на схемы чипов, работали на износ. Постепенно отмерли сначала театр, потом кино, музыка и, наконец, литература. Спорт также практически исчез из жизни, ведь в Центрах оздоровления любой человек за короткое время мог лишиться жировых накоплений и получить инъекции, способствовавшие сохранению упругости и крепости мышц. По ночам темнота в городах приобретала бледно-розовый оттенок работающих капсул, свет которых пробивался из десятков тысяч окон. Ещё до того, как закрылся его институт, Анхель в первый и единственный раз в жизни погрузился в суб-сон в доме приятеля, сокурсника, семья которого по каким-то причинам ненадолго уехала из города. Утром на все вопросы он лишь неопределённо пожал плечами, выпил стакан апельсинового сока и попросил таблетку от головной боли. Сокурсник посоветовал ему обратиться в ближайший Центр оздоровления, и Анхель покинул его квартиру. Когда институт прекратил своё существование, всё тот же приятель явился к Варгасу домой с необычайно щедрым предложением. Сам он уже несколько месяцев занимался разработкой суб-снов. Местная компания, один из лидеров индустрии на континенте, нуждалась в людях с нетривиальным воображением и готова была высоко оплачивать их деятельность. Анхель снова пожал плечами. «Ты идиот, - сказал ему бывший сокурсник, - разве непонятно, что мир никогда уже не будет таким, как прежде?».
В конечном счёте, Варгас стал продавцом кондитерских изделий. Окна его магазинчика выходили на площадь, где возвышалось огромное здание, принадлежавшее корпорации, производившей капсулы и сюжеты суб-снов. Он потерял все связи со старыми товарищами, занятыми бесконечными обсуждениями пережитых ими приключений. На работе его считали чудаком. В выходные Анхель ездил за город, где сидел в роще и слушал ветер, а дома часами читал. После того как печатное дело кануло в Лету, все книжные магазины один за другим закрылись, а книги из них пропали неведомо куда. Варгас подозревал, что правительство просто распорядилось их уничтожить, но никогда не говорил об этом вслух. Словно предчувствуя исчезновение книг, он успел выкупить у бывшего ректора бывшего института его библиотеку. Учёный муж искренне радовался полученным деньгам, которые планировал потратить на приобретение редких чипов. Закончив чтение, Варгас обычно долго лежал в темноте без сна, иногда вставая для того, чтобы записать новые детали историй на пожелтевших листах, оставшихся ещё со студенческих времён. Он так и не женился. Ни одна из знакомых ему женщин и десяти минут не выдержала бы в его тесной квартире, заполненной разнокалиберными томами.
Маленький мальчик, обнимавший родителей на берегу лимана, ничего не знал о своём будущем и громко смеялся. Его постаревший двойник крепко спал в кровати с улыбкой на лице. Внезапно окно в комнате распахнулось, и внутрь ворвался ветер. Он закружил в воздухе листы, исписанные мелким торопливым почерком, зашелестел страницами. Улыбающийся Анхель продолжал спать, когда воздушный поток внезапно поднял его и понёс к окну в окружении книг, следовавших за своим хозяином, словно почётный эскорт. Тело Анхеля вошло в оконный проём, на секунду зависло над безмолвной улицей и полетело вдаль. Оно плавно двигалось туда, где в небе сияла огромная бледная луна, но никто в целом городе так и не увидел этого.   
20 Предки
Ирина Брагинская
   Молодежь часто называет их «предки» и относится к ним  так, будто они уже умерли и бродят по свету, как живые трупы. Только воздух коптят, да место занимают. Молодые люди не понимают, какие страсти подчас бушуют в душах этих полупрозрачных для них людей.

   Ларисе  67, её мужу Алексею 72. Прожили вместе 46 лет. Всякое бывало, особенно по молодости, по глупости. Теперь дети и внуки выросли, у них свои заботы и им так трудно найти время проведать стариков.

   Жизнь пожилой пары состоит из мелочей – неспешный завтрак, прием лекарств, прогулки ( если хорошая погода), завершающаяся покупкой продуктов, телевизор. Всё вместе, целый день вместе – изо дня в день. Говорить им особо не о чём, всё уже сказано, вот и переругиваются по мелочам целыми днями, незлобиво, впрочем. Лариса – мастер по нахождению поводов для скандальчиков. Любое действие или бездействие – повод, любое слово в ответ – зацепка. Так и жили они, ругаясь для поддержания разговора, жили довольно замкнуто, ни с кем особенно не дружили. Говорили со старыми друзьями по телефону, встречались редко, потому что жили далеко.

    Однажды, погожим весенним днем, выйдя из квартиры на лестничную клетку, они увидели, что кто-то вселяется в соседнюю квартиру. Новая соседка немедленно подошла к ним знакомиться.

 - Анастасия Петровна. Вот, сынок квартиру мне купил, из коммуналки вытащил. Хорошо, что рядом живут люди моего возраста, хоть будет с кем поговорить.

    Настя, моложавая, ухоженная женщина, в свои 69 лет выглядела гораздо лучше Ларисы. Прожив с мужем 3 года, Настя развелась и с тех пор находилась в поиске спутника жизни. Она была веселой , общительной  жизнерадостной женщиной, но при всех её достоинствах, серьезные отношения с мужчиной так и не завязались.

 - Приятно познакомиться, я Лариса. А это мой муж Алексей.

 - Вот разберусь со своими коробками и мешками через пару дней, и приглашу вас на новоселье.

   Действительно, через неделю Настя позвонила в дверь соседям.

- Приходите завтра , часам к 5.

    На следующий день Лариса с Алексеем , приодевшись и взяв с собой нераспечатанный тостер, который уже лет 5 валялся на антресолях, бутылку очень выдержанного ( у них дома) коньяка и фиалку в горшочке, отправились на новоселье.

    Посидели приятно. Выпили по паре рюмочек коньяка и по паре бокалов сухого вина под салатики и вкуснейшее мясо с черносливом. Алексей вдруг понял, что к нему вернулись давно забытые сексуальные фантазии, какие-то размытые, неконкретные, но всё же…. Его глаза заблестели, появилась былая галантность. Он говорил Насте комплименты и даже поцеловал ей ручку. В Ларисе тоже проснулось былое чувство, и название ему было – ревность.

    Лариса не могла признаться даже себе, что ревнует мужа. Это казалось ей диким, невозможным в её возрасте. Она стала пуще прежнего грызть мужа по пустякам. Зачастую он даже не отвечал на её выпады, не в силах выйти из своих снов наяву. Алексея поразила стрела Амура и мысли его витали вокруг предмета обожания. Лариса приходила в бешенство от невнимания мужа и начала устраивать мужу нешуточные скандалы. Она воспылала ненавистью к соседке, но показать своё отношение в открытую опасалась.

   Была объявлена партизанская война. Для начала Лариса забила жвачкой замочную скважину ненавистной соседки, в её отсутствие, конечно. Инцидент был списан на хулиганистых подростков. Затем Лариса, впервые в жизни, совершила кражу в супермаркете. Она украла 2 замороженные креветки и вынесла их, зажав в кулаке. Вычитав где-то, что хорошо спрятанные в квартире стухшие креветки дают не забиваемый ничем запах. Однако хорошо спрятать не удалось, и креветки были найдены Настей в ещё относительно свежем виде.

    Настя сразу поняла, что Алексей к ней не равнодушен, и в её сердце снова поселилась надежда на обретение спутника жизни. Только вот остаться им наедине никак не удавалось. Назойливая Лариска хвостиком таскалась за мужем. Даже поговорить толком было невозможно, только взгляды и полунамеки.

    Однажды, всё-таки появилась такая возможность. Лариса собиралась посетить врача, Алексею тоже необходимо было показаться доктору, только в другой клинике. На самом деле, у него не было необходимости и назначения, он придумал всё, чтобы наконец-то остаться наедине с любимой. Мужчина тщательно побрился, оделся поприличней, что, в общем-то, вполне объяснимо посещением доктора. Но в простую душу Ларисы всё же закрались сомнения… Она вышла из дома, но ни к какому врачу не пошла, а притаилась в магазине напротив, решив проследить за мужем.

   Тем  временем  Алексей пошел к Насте. Она, как женщина практичная, и в некотором роде , расчетливая, решила не терять время и с порога заключила Алексея в объятия. Он, в свою очередь, принялся целовать Настю в губы. Так они проследовали в спальню, теряя на ходу предметы одежды…

   Прошло полчаса. Лариса всё высматривала мужа. И вдруг… ей в голову пришла простая мысль – выходить-то ему никуда не надо! От черных мыслей закружилась голова. Выскочив пулей из магазина, чуть не попав под машину, Лариса помчалась спасать драгоценного мужа. Сначала зашла домой – мужа там не было….             Оказавшись около соседской двери, Лариса поднесла палец к звонку, и тут заметила, что дверь прикрыта неплотно. Тихонько вошла, крадучись направилась в направлении спальни, наступая на разбросанную одежду. Представившаяся ей картина была совершенно однозначна… В бешенстве Лариса закричала

 - Вот к какому врачу ты пошел!!!!!

Изо всех сил  хлестнув сумочкой голую спину мужа. Он дернулся от удара и упал на партнершу всем телом. Женщина продолжала хлестать бледную мужниную спину, оставляя на коже следы от металлического замка сумки.

 

   Алексей не реагировал – его уже не было в этом ужасном мире, где дамские сумочки имеют такие острые замочки, которые пронзают сердце насквозь, заставляя его истекать кровью…
21 Идёт охота на волков, идёт охота...
Лидия Вакс
– Да, охота на волков, это не крестиком вышивать, – неожиданно изрёк Степаныч, разворачивая вертолёт на юго-запад от посёлка и направляя в сторону приволья заснеженной кулундинской степи.

Сергей, переглянувшись с Олегом, снисходительно улыбнулись, радуясь предстоящему приключению, очень уж хотелось опробовать новенькие карабины с оптическим прицелом. Вертолет прилетел забрать их и геодезическое оборудование после окончания съемки местности. А уломать Степаныча до отлета на базу слетать поохотиться на волков, им удалось всего за один пузырь.

Первым волка заметил Олег. Заорал, захлёбываясь от радостного возбуждения:
– Волк, смотри, вон там выбежал из распадка! – И кинулся с карабином к иллюминатору.

Бурый сразу понял, что бежать бесполезно, не уйти ему от этой  огромной, оглушительно стрекочущей, страшной птицы, но продолжал бежать изо всех сил, и земля, припорошённая снегом, летела у него из под ног. Он, казалось, чуял, что нечто холодное и безжалостное упирается ему в затылок.
Вот раздался оглушительный выстрел, второй, но мимо…  Нет, не убежать, хотелось завыть громко от беспомощности и гнева.  И вдруг…


Олег и Сергей сделали по выстрелу, но не попали, слишком нервничали. Как внезапно волк исчез. Вот же, он только что был и, как сквозь землю провалился! Степь была пуста, лишь метёлки сухой травы, не засыпанные слабым покровом снега, качались, на небольшом ветерке.
Да, тут ещё Степаныч не вовремя выдал сентенцию:
– Я ж, говорил, что волк, непростой зверь.

Но, когда разворачивались назад к посёлку (а что зря топливо переводить), вдруг увидели его, волка.
Он стоял во весь рост, плотно прижавшись к телеграфному столбу, обхватив его, как родного, лапами.
Олег стал прицеливаться, но Сергей положил руку ему на плечо.
– Брось, грех такой интеллект убивать.

А Бурый неспешно трусил по снегу, вдыхая всей грудью живительный и  такой сладкий воздух свободы и жизни.
22 Полоса
Дэн Березовский
 «Неужели я здесь умру?!», - подумал Николай.
  Эта мысль чёрным ворон кружила над ним уже несколько часов. Она впивалась безобразным клювом отчаяния в его измученную душу.
  Ноги уже почти не слушались.
  Впереди и позади расползались необъятные просторы снега и льда. Невероятно красивая и чарующая белая гладь, которую за последние несколько часов Николай возненавидел.
  Именно она отделяла его от самых близких ему людей.
  Он почувствовал, что больше не может идти и с глухим стоном повалился в снег. Спина даже не почувствовала удар, только глухой стук. Синее небо без единого облачка безучастно смотрело на его отчаянные попытки встать.
  Николай откинулся назад. Тело предательски требовало отдыха, а память услужливо подсовывала картины прошлого, предлагая забыться.
  «Господи, ну почему я не послушал Настю?», - сокрушался Николай. – «Как можно быть таким дураком?».
  Он бегло пробежался по чертогам воспоминаний, уделив особое внимание этому утру.
  Николай с Настей приехали на Крайний Север четыре года назад. За год до этого они с размахом сыграли свадьбу и после торжества активно занялись планами на будущее. Настя как раз закончила филологический и устроилась работать учительницей в школе. Как не раз замечал Николай это явно был выбор по призванию. Её подопечные души в ней не чаяли. И он их отлично понимал.
  Если бы кто-нибудь спросил Николая, какая черта характера самая особенная у его жены, то он без малейших колебаний ответил бы, что доброта.
  Её чистое сердце, казалось могло растопить лёд в любой промёрзшей душе. Каждый, кто нуждался в помощи, сострадании или добром слове – всегда мог обратиться к ней. Николай был уверен, что в их маленькой семье всё держится на Насте. Она направляла его, делала чище и светлее.
  Николай словно вышел из оцепенения. Он с трудом поднял руку, приходя в ужас о того, что тело почти не слушалось его.
  «Так, хватит тут прохлаждаться! Меня ведь дома ждут!».
  С резким стоном ему удалось перевернуться на живот и встать на четвереньки. Руки подгибались и несколько раз Николай едва не рухнул обратно в снег.
  «Ты сможешь! Не будь тряпкой!», - приказал он сам себе.
  Наконец ему удалось встать на ноги. Еле передвигая ноги Николай побрёл дальше.
  «А всё из-за Сашки», - подумал он грустно, снова возвращаясь к сегодняшнему утру.
  Рассвет выдался особенно прекрасным.
  Солнце медленно поднималось и его лучи, касаясь белой поверхности снега, образовывали необычайный серебристый свет. Несколько минут он заполнял собой всё пространство.
  Выглянув в окно, Николай почувствовал, что их домик будто парит где-то на небесах. Такой себе собственный маленький рай для двоих.
  Нет!
  Для троих!
  Николай улыбнулся и подошёл к жене, которая сидела на кровати, свесив ноги. Он приложил ухо к её животу и тихонько спросил:
  - Как тут моя, принцесса поживает? Не пора ли тебе уже на своего папу посмотреть?
  - Ой, да быстрей бы! – проворчала Настя, хотя глаза её улыбались. – Я еле хожу.
  - Врачи говорили, что ты ещё три дня назад должна была родить! – заволновался Николай. – Это…Может в больницу? Может анализы нужны или проверки?!
  Настя звонко рассмеялась.
  Её смех всегда напоминал ему беззаботное детство. То время, когда ты ещё свято веришь, что все твои мечты обязательно исполняться. Когда самым большим разочарованием являются любимые порванные кроссовки.
  - Смешной, - продолжала смеяться Настя. – Всё в порядке, так бывает. Просто нашей принцессе очень хорошо внутри.
  - Так! – строго сказал Николай. – Передай ей, пожалуйста, что её отец жаждет с ней познакомиться.
  - Она тоже уже хочет встретиться, - Настя погладила себя по животу.
  - Скорей бы, - ответил Николай и подошел к окну. – Давно я не видел такой красоты.
  Настя встала с большим трудом встала с кровати и подошла к нему.
  - Господи! Как красиво! – в восхищении она прижалась к своему мужу, и Николай почувствовал, что это одно из самых счастливых мгновений в его жизни.
  - Я буду папой, - сказал он сам себе.
  - Ты только сейчас это понял? – Настя ласково провела по его щеке своими пальцами.
  - Понял давно, но осознал только сейчас.
  - И как?
  - Я хочу этого больше всего на свете.
  Порыв холодного ветра едва не сбил Николая с ног.
  «Больше всего на свете! Да ради этого нужно сражаться!», - думал он, продолжая преодолевать расстояние. Каждый следующий шаг давался ему всё труднее.
  Где-то далеко на горизонте стелились клубы дыма.
  «Я близко», - Николай хотел радоваться, но не позволял себе этого делать: ведь расстояние всё ещё оставалось слишком велико.
  Где-то там впереди, в городе его дожидалась Настя. Николая успокаивало только то, что когда он ушел утром, с ней остался её брат с женой. Они пришли присмотреть за ней, когда Николаю пришлось выехать на срочный вызов.
  «Сашка», - со скорбью вспомнил он.
  Его друг забарабанил в дверь этим утром, едва только они с Настей успели позавтракать.
  - Быстро собирайся! Срочно! Кому-то из рыбаков стало плохо! – взбудораженный, маленького роста и как всегда со взъерошенными волосами он был больше похож на взбесившегося чертёнка. – Ой, привет, Настя.
  Она кивнула, с трудом скрывая улыбку.
  - Да они что с ума сошли?! – взревел Николай. – Мы же предупреждали, чтобы они не ехали на речку сегодня.
  - Да, но кто же их остановит, - закатил глаза Сашка.
  Николай посмотрел на жену. Ему не хотелось её оставлять.
  - Я позвоню брату, они с Юлей с радостью придут, - сказала Настя.
  - Скорее всего, это ложная тревога, - попытался успокоить её Николай.
  - Конечно! – поддакнул Сашка. – Они там, наверное, с собой водку взяли и теперь не помнят, как домой доехать.
  Настя кивнула, но в её глазах мелькнула тревога. Так было всегда, когда Николай уходил на вызов.
  А тревога и правда оказалась почти ложной.
  Николай с Сашкой ещё на полдороги встретили рыбаков. Оказалось, что один из них поскользнулся и ударился головой. Они хотели отвезти его в больницу, но снегоход упорно отказывался заводиться. И тогда в панике рыбаки сообщили о чрезвычайной ситуации. Но в итоге мотор заработал.
  Николай для порядка накричал на них, пока Сашка осматривал раненного.
  - Сотрясение мозга, - констатировал он через несколько минут. – Везите его в больницу, как и собирались. Вот вам записка от меня, передайте её врачу.
  - Может стоило поехать с ними? – спросил Николай, глядя в след удаляющимся рыбакам.
  - Нормально, сами справятся, - со злостью ответил Сашка. – Давай всё-таки поедем и осмотрим местность, мало ли кто там ещё решил порыбачить. Как они мне уже надоели.
  Всё дальнейшее Николай помнил какими-то обрывками.
  Территория оказалась пустой.
  С чувством выполненного долга они поехали назад.
  Сильный треск и шум в ушах.
  Удар головой о руль.
  Обжигающий холод ледяной воды.
  Сашка с куском какой-то железки, торчащей из горла. Его немигающий взгляд.
  Николай замер на месте, понимая, что не в состоянии сделать ещё хоть один шаг. Он не помнил, как выбрался из тонущего снегохода. Мужчина смутно понимал, что идёт уже несколько часов.
  «Настя», - подумал он. – «Я должен выжить ради неё!».
  Город казалось был совсем рядом. Николай видел его очертания, переливающиеся под лучами солнца, которое совсем не грело. Которое равнодушно смотрело, как человек прилагает неимоверные усилия, чтобы выжить. Солнце, которое словно рассмеялось, увидев, как Николай упал.
  «Я не могу, не могу!», - Николай с ужасом впервые понял, что смерть притаилась где-то совсем рядом. Возможно она уже шагает к нему и вот-вот склонится над ним, чтобы забрать его с собой.
  Из глубины души прозвучал смех Насти. Он был настолько родной и близкий, что Николай раскрыл глаза. В синем чистом небе не было ни облачка.
  И тогда мужчина пополз. Он отталкивался ногами и руками. Кончики пальцев уже на двигались. Николай перестал их чувствовать. Его локти двигались, но с каждой секундой всё медленнее.
  «Я так хочу увидеть свою дочь! Пожалуйста!», - взмолился он.
  Сделав ещё несколько усилий, Николай перестал двигаться.
  Он смотрел на небо и видел там образ жены. Она улыбалась и держала на руках их маленькую дочку.
  «Принцесса», - потрескавшиеся губы Николая растянулись в улыбке.
Настя повернула к нему малютку и показывала на него пальцем, словно знакомя дочку с её отцом.
  Николай попробовал поднять руку и не смог.
  Его глаза медленно закрылись.

П.С.
  Тело Николая нашли через несколько часов. Он прополз почти несколько километров и остановился только на окраине города, когда жизнь окончательно покинула его.  На лице мужчины застыла блаженная улыбка.
В тот же день его жена родила девочку…   
23 Сдвиг
Анатолий Куликов
Сдвиг.

  Всю ночь гремела «сухая» гроза. В небесных взрывах сверкали молнии. В свете грозных зарниц по небу стремительно неслись чёрные тучи. Казалось,  два мира столкнулись, как льдины весной на реке. Всё перемешалось, время и пространство, страх и восторг.
  Утром Антон Ильич, как   обычно, быстро собрался на работу. Он любил повалятся в постели после звонка будильника, намечая планы на день, а, встав, быстро и сноровисто совершал утренние процедуры.
   В троллейбусе было шумно. Двигатель гудел так, что пассажиры общались меж собой криками. Антон Ильич смотрел в окно. Там не было ничего интересного, и он стал разглядывать пассажиров. Обводя взглядом соседей, он  вздрогнул. Напротив него стоял молодой человек, поразительно напоминающий кого-то. Что-то очень знакомое…
И вздрогнул снова. Парень, как две капли воды был похож на него, Антона Тихонова, только восемнадцатилетнего. Буквально всем! Причёской, чертами лица, структурой тела. Стало как-то неуютно. Эта неуютность не покидала его весь рабочий день. Возвращаясь с работы, он опять увидел этого парня в троллейбусе. Тот почувствовал на себе чей-то взгляд и улыбнулся. От этой улыбки у Антона Ильича задрожали ноги. Повинуясь какому-то неведомому порыву, он вышел на остановке с парнем и, как зомби пошёл за ним вслед. Тот свернул в ближайший от остановки двор и подошёл к пожилой паре у подъезда.
- Антоша, ты уже отучился? А мы с отцом решили по магазинам пройтись. Обед на плите. И не сиди за компьютером, занимайся.
Антон Ильич подошёл поближе и обмер. Рядом с парнем стояли…его родители! Один в один! И мама и папа…только живые! Голова закружилась, сердце билось у самого горла. Захотелось подбежать, обнять, разрыдаться, но он только без сил прислонился к стене. Пока он собирался с мыслями, родственники разошлись.
Вечер прошёл, как в забытьи. Антон Ильич пытался разгадывать любимые кроссворды, позвонил сыну, поговорил с внуком, но всё это, как в бреду. Утром он встал пораньше и тщательно приготовился. В троллейбусе он нашёл глазами Антона и протиснулся к нему.
- Молодой человек, извините, вы в котором часу заканчиваете обучение?
- А, что?-удивился тот.
- Нет, ничего. Так, во сколько?
- В пять.
- Не могли бы вы уделить мне полчаса времени. Рядом с институтом, вы же в политехническом учитесь, есть летнее кафе. Я там буду ждать, скажем, в половине шестого.
- Ладно.
На работе всё валилось из рук. Антон Ильич тупо нажимал на клавиши компьютера, с усилием пытаясь сосредоточится на работе.
Парень пришёл ровно в половине шестого.
- Вас Антоном зовут
- Да. Откуда вы..
- Учитесь в политехническом на автомобильном факультете. Отец Илья Иванович, мать Софья Григорьевна.
- Вы, что, материал на меня собираете?
- Скажи, Антон, ты ломал руку в детстве? Вот здесь, в запястье.
- Ломал. Вы и это знаете. Зачем?
Антон Ильич достал из пакета альбом с семейными фотографиями и положил перед парнем.
- Смотри.
Парень раскрыл альбом, перелистнул несколько страниц и с изумлением взглянул на Антона Ильича.
- Это, что, нашу семью тайно снимали. У нас таких фото нет. Откуда они у вас?
Антон пристальней вгляделся в фотографии.
- Одежда не та, да и обстановка старинная. Середина прошлого века. Я в кино видел.
- Успокойся Антоша. Хотя я тоже в шоке. Объяснение одно. Видимо произошёл сдвиг по времени. Одно время наслоилось на другое. Ты это я в молодости. Понять это сложно, но другого объяснения я не вижу.
- Значит, я буду таким как вы…ты…вы в старости?
- Видимо, да. Уникальный, конечно, случай.
- И что теперь делать?
- Да, ничего. Нам не надо с тобой встречаться, чтобы не нарушить временную причинно-следственную связь. Я ухожу на пенсию и уезжаю к сыну в Питер. Но я хотел, чтобы мы, хоть раз встретились.
- Подожди…те. Так это же, действительно, уникальный случай! Есть возможность избежать жизненных ошибок! Вы расскажете мне об своих ошибках, травмах, неудачах, а я буду их избегать.
- Будут другие ошибки. Се ля ви. А ты предприимчив не по годам. Я таким в твои годы не был. Хорошо. Что не сделаешь для себя любимого…
Антон Ильич задумался.
- Знаешь Антон, давай завтра встретимся в это же время здесь. Я за день всё обмозгую и тебе напишу на бумаге.
Весь вечер Антон Ильич «мешал ложкой» прожитую жизнь. Была выкурена пачка сигарет и выпито несчётное число чашек кофе. В полночь он записал
1.Уделяй больше внимания родителям
2. Больше времени занимайся с детьми.
3. В тридцать лет не садись за руль чужой машины. Сам разобьёшься и чужую машину разобьёшь.
4. Не покупай лотерейных билетов. Всё равно ни черта не выиграешь.
5. В сорок пять выкинь из головы Жанну-любовницу. Эта связь ничего не принесёт кроме боли и страданий.
6. В сорок лет обязательно сходи к урологу. Простата-бич нашей семьи.
7. …
Ночью ему снились родители. Счастливые, молодые и красивые они танцевали вальс и смеялись.
- Ну, что, принесли?- запыхавшись от бега, спросил Антон, едва сев на стул в кафе.
- На, держи. Прочтёшь, когда я уйду. Удачи тебе!
Антон Ильич положил бумагу на стол и поспешно вышел.
Парень осторожно взял конверт, вытащил из него сложенный вчетверо листок, развернул и прочитал. Там было всего одно предложение:
«Никогда не жалей о прожитом.»
24 Сталин в Нарыме
Петров Владимир
    Актеру Войтову  в Томском театре юного зрителя повезло – к сорока годам послали документы в Москву на присвоение звания заслуженного артиста. Это ж раньше было - то голос из-за кулис подать, то роли зайцев, кроликов…
    Боже мой, по области как мочалились, где только не выступали. На фестивале "Северное сияние" в Каргаске актер Грунькин выпал за борт теплохода во время финальной сцены... Местные артисты, они ж привыкли только матершинные частушки на гулянках орать, пальцы в рот закладывать и свистеть, а тут люди с города приехали... А теперь другое дело, столько главных ролей…
   В последнее время в одном спектакле он играл роль Сталина, так проходная роль, не главная… По ходу спектакля скучновато, он возьмет, да и отсебятину, страшилку такую, скажет:
- К тому списку на расстрел добавьте еще тысячу человек.
Так люди в зале абсолютно верят, чуть ли не на пол падают,  к театру скорую вызывают…
    Старики как – то у входа в театр с колами собрались, бить его задумали…
Да, ну этого Сталина, вот недавняя роль героя - любовника, так  девицы с цветами в гримерку заглядывают, в щеку целуют, телефоны свои оставляют…
А с этим Сталиным после спектакля гробовая тишина, люди по коридору боятся ходить.
    Главбух туда же - вовремя зарплату стала выдавать и подобострастно так смотреть в глаза…
    Как- то вечером на актерских посиделках он в гриме и сталинской шинели выбежал к ларьку за бутылкой водки, а там девка молодая , ей все до фени, ей хоть Бен-Ладен  подойдет и попросит дать Беломор –канал, ей до фени, а вот подошедший мужичок, что-то вначале замычал, а потом как рванул от ларька… Все, больше пить не будет…
    Есть одно заманчивое предложение в кино, эх, из Томска бы, да и в Голливуд! А что, совместная роль с Пэрис Хилтон, сцена в постели... Это ж они, западные газетенки, потом так и напишут: Малоизвестный актер Войтов из Томска во время сцены в постели вошел в раж и изнасиловал звезду Голливуда Пэрис Хилтон...Странно, но мировая звезда пока с заявлением в полицию не обратилась...
    А тут с управления культуры к руководству театра  пристали – на день семидесятилетия Нарымского музея нужны два артиста - Сталин и Свердлов, они в Нарыме в ссылке были до революции. Главное - заучивать ничего не надо, просто общаться с посетителями.
    Это ж из Томска ехать в Парабельский район, в Нарым, черт куда побери, нет, ну если соответственно заплатят, то можно и поехать… Глядишь в Москве бумагу на заслуженного артиста как раз и подмахнут...
Надо, значит, надо.
    На роль Свердлова актера Левкина приглашают, тот без ста грамм  вообще говорить не начнет, ему обязательно надо выпить и затем по ходу еще раз десять……
Он же там заерепенится, мол, печатайте срочно распоряжение – выдать товарищу Свердлову бесплатно ящик водки….

    Лена Сорокина, шагавшая в восьмом часу утра по Нарыму мимо  музея, первой увидела Сталина, стоявшего во дворе. Выходит, с утра артисты приехали, а говорили, что к одиннадцати часам, вон и объявление висит, Сталина играет артист такой-то. …
Она подошла, улыбнулась:
- Ой, вы так похожи, и трубка в руках. Ну, Сталин и Сталин, прямо настоящий, я на открытие  приду, сейчас вот за справкой в администрацию тороплюсь. Хорошо артистом работать, много, наверное, платят? Я в совхозе под сокращение попала, да и совхоза уже нет… На бирже стою, если вас тут не накормят, заходите, угощу борщом.
    Она с сожалением обернулась на стук калитки и увидела шагающего пенсионера Мишина, который  прямо от калитки и начал:
- Я знаете, что хочу сказать, я понимаю,  что вы артист, ну вы же там, в Томске живете, а мы здесь в Нарыме – почему такая маленькая пенсия, когда будут добавлять и чтобы так раза в четыре побольше?
    Товарищ Сталин, вы, если будете идти мимо Пенсионного фонда, зайдите и  передайте нашу просьбу, ну и так скажите им в конце, мол, пора стрелять вас собаки. Товарищ Сталин, извините, товарищ артист, не забудьте cказать, что  у нас все время идет ржавая вода, наша администрация за этим делом плохо смотрит, что делать с ней, главу мы сами избирали  Крутикова, а толку нет. Вот видите через реку Шпалозавод – в ваши времена он работал, а сейчас нет, почему?
    С вами тоже непросто было, с вами горя сколько хватили. Я понимаю, понимаю, да не смотрите на меня так, вы артист все ясно, артист вы из Томского театра... А сколько людей постреляли, но и без вас как, колхоз - то развалился, молодежь уезжает… А стреляли людей здесь неподалеку в Колпашевском яру…
    Мишин покрутился на месте, поприсматривался и продолжил:
 - Вот вы где сейчас стоите, Иосиф Виссарионович, чуть сзади вам памятник стоял. Высокий, метров двадцать, не меньше. После того как вы умерли, его разобрали и скинули в Обь. Кстати, я знаю кто скидывал.
    Увидев идущего паренька, Мишин прокричал:
- Коля иди сюда, Сталин здесь, спроси хоть что-нибудь.
    Подошедший семнадцатилетний Коля Ипоков тупо уставился на Сталина и все - таки выдал:
- А вы помните, как тут сидели у нас в Нарыме?
    Сталин кивнул.
- Попроси чего - нибудь, вдруг в честь праздника  дадут.
- Сейчас к кому  не придешь с дискетой компьютеру, - заблеял Коля, - все уже улыбаются и говорят: Где твоя флешка? Самая дешевая у нас стоит триста  рублей.
- И усы у вас как настоящие, – улыбнулась Лена,- можно потрогать? Ой, вот я девчонкам расскажу - у Сталина усы трогала !
   ...А тут туман откуда-то пошел, машина какая-то странная у музея остановилась, люди вышли непонятные. Первым шагал мужчина в пенсне, за ним несколько военных.
Мишин что-то хотел сказать, но мужчина в пенсне с отвращением посмотрев на жителей, бросил:
- Разберитесь с ними.
- А ну, отойдите в сторону, – скомандовал один из военных. – Кто вы такие?
- Мы, здешние колхозники, – затараторил Мишин,  как-то неуверенно вглядываясь в форму, – колхоз у нас тут был имени Сталина, потом его переименовали.
- Кто переименовал? - удивленно спросил военный и вытащил из кобуры пистолет: Откуда у вас такая одежда?
- Хватит с ними речи вести, - рубанул второй военный и тоже вытащил пистолет. - А ну, встать к стенке.
    Было слышно, как подошедший к Сталину мужчина извинялся:
- Этого Бродникова я уничтожу сегодня же с его перемещениями во времени, ваш двойник такое несет на Политбюро… Заявил, что ссылки в Сибирь больше не будет, а ссылка отныне будет только в Москве... И насчет республик тоже рубанул, возврашаемся мол к царским губерниям. И самое главное - сказал, что распустим партию.
- Лаврентий, чтобы это было в последний раз… А этот пусть лепечет там, что хочет. Я потом скажу, что пошутил. Кто это с тобой?
- Местный начальник НКВД.
- Мартон Степан Степанович, начальник Нарымского Окружного отдела НКВД Западно-Сибирского края, - вытянулся нквэдешник.
Сталин всмотрелся в поданные ему бумаги:
- Какой ты Степан, ты же пленный мадьяр.
- Я родился в Венгрии, точнее я Иштван Иштванович, в австро-венгерской армии с 1915 года, попал в плен, в последующем в Красной Армиии, в ОГПУ.
- Доложи великому Сталину, когда-то отбывавшему здесь ссылку, как исполняется приказ № 0047  по кулацкой операции ,- насупился Берия.
- Приказ исполняется хорошо, по многим показателям мы идем впереди соседних отделов и заданных приказом контрольных цифр. Нами выявлены в крае ячейки Ровса - российского общевоинского союза, также Союза спасения России, Польской организации войсковой, десятки других групп. В день по приговорам мы расстреливаем порядка 30- 40 человек, в связи с чем прошу увеличить количество работников нашей тюрьмы, их там всего лишь несколько человек. Мы привлекаем самих сотрудников окружного отдела, местный актив.
- Сами справитесь, нет у нас людей, - ответил  Берия.
- А ты всех обхитрил, Иштван,- сверкнул глазами Сталин, - ты с 1915 года на сегодняшний тридцать седьмой, то есть 22 года подряд, расстреливаешь врагов Австро- Венгрии и Германии русских солдат и офицеров... Тебе пора вручать немецкий золотой крест, посыпанный бриллиантами... Лаврентий, я один не могу за всем этим проследить.
- Я предан вам, товарищ Сталин,- встревожился Мартон.
- Надоел мне ваш Ежов, я сменю его после кулацкой операции, и на его место поставлю тебя, Лаврентий... Ты у нас сейчас Грузией заведуешь?
- Да, я первый секретарь.
- Ну вот, готовься...
    Проходя мимо военных и жителей села, идущий со Сталиным  Берия махнул рукой:
- Отменить, чтобы духа  их тут не было.
    Первой рванула Лена Сорокина, она в школе стометровку хорошо бегала, преподаватель только на время посмотрит, а она уже финиширует. Ее бы в город куда на соревнования. А тут по скверу метров пятьдесят и через забор одним махом,  ну и в сторону дома еще метров пятьсот,  для нее это ерунда. Мишин, он хитрый, до ограды еле добежал, а там кусты, в них он и спрятался, а Коля куда-то просто испарился, нет его и все, скорее на чердак – то и залез.
    Машина тронулась, тут и туман исчез, и небо стало синее.
Минуты не прошло, как автобус остановился у музея, сразу видно, с районного отдела культуры.
    Первый вышел завотделом, весь радостный, Сталин опять вышел в форме, с ним Яков Свердлов, что – то уже зажевывающий. Тут и директорша музея подошла с голосистыми тетками, давай песни заздравные петь.
- Вы не волнуйтесь,- убеждал завотдел культуры,-  если на открытии подойдет к вам пенсионер, есть у нас тут такой Мишин, и скажет, что маленькая у него пенсия, вы скажите ему, что, мол, сообщим товарищу Ленину, а если он подойдет к товарищу Сталину, мол, жить-то нельзя совсем, вы ему скажите, что ваш вопрос рассмотрим на Политбюро… Мероприятий у нас достаточно и с Парабели артисты будут, и с народного театра со Шпалозавода, да и своих немало…
- Вы про обед не забывайте, мы артисты иногда и обедать хотим, – хохотнул Свердлов,- где тут у вас сельмаг или как это теперь называется?

   Пенсионер Мишин пришел в себя через неделю, Лена Сорокина вообще из дома перестала выходить, Коле Ипокову все равно, шляется по деревне, когда его в армию заберут... Тут в соседней Парабели только он положил глаз на несравненную Изабеллу Щукину, как  местные его тут и встретили, да все те же, Вяловы, Нестеровы. Синяков добрых наставили...
    Про Сталина Коля вообще ничего не помнит, а что произошло-то?
Мишин, хватанув на деревенской гулянке самогона, так и говорил односельчанам :
- Это было все специально придумано. Просто артисты рано в село приехали, ну и решили позабавиться... Этот хмырь пистолет на меня наставил, я ему и говорю,что щас как двухстволку возьму, так голова с плеч то и слетит. Вы что сюда барыжничать приехали? Опоньское царство, говорю, хотите увидеть? А он пистолетом своим крутит, пистолет имени этого... вспомнил, имени Макаревича, что по телевизору про супы рассказывает...
- Нет, Сталин - то похож, а этот Свердлов какой-то не такой ,- добавлял Кельсий Татабаев.
 - Часу не прошло, как Свердлов мне подмигивает и спрашивает : Где тут супермаркет?
   Я понял в чем дело и говорю, что бабка Матрена всегда выручит. Он дает деньги, я сбегал за бутылкой... По истории и по фильмам Яков Михайлович вроде бы вообще не усугублял, а тут ... сколько раз я еще потом к этой бабке бегал...Сколько мы с ним постановлений об изьятии кулацкого имущества вынесли...Только я ему сказал, мол, предприниматель есть такой Иванов, магазинчик содержит, две квартиры в Колпашево, две квартиры в Томске, в Москве тоже что- то есть, с друзьями реку тут у Нарыма  поделил, себе, естественно, оставил лучший кусок, километров пятьдесят, так он, Свердлов, тут же:
- Конфисковать у него все имущество, самого отправить на Север, в руки дать одну пилу и лопату, пусть едет...
- В клопяной бокс его!- кричал Мишин...

    …Нарым… Обь в этот год выходила из берегов, лето было рыбным…
25 Времени вопреки
Иван Власов
Многое отдали бы женщины, многим бы пожертвовали, дабы вернуть молодость или хотя бы сохранить ее. Но есть среди них такие, для кого это становится смыслом жизни, чуть ли ни способом существования...

…Ранний звонок разбудил Алексея.
Звонил давний приятель Олег и в который уже раз приглашал его с Тиной к себе в деревню погостить, где вдвоем с Таей они обычно проводят лето. Пообещал, что до деревни и обратно их подвезут его знакомые.

Олега Алексей в последний раз видел пару лет назад, а Таю – забыл уж и когда.

И в ближайшую пятницу, накупив еды и подарков, Алексей с Тиной ожидали в оговоренном месте.

Не успели сесть в машину, а Тина уже задремала.

Алексей задумчиво смотрел на пробегавшие мимо леса и поля, последний месяц лета добавил уже к их зелени желтые тона. И не заметил сам, как погрузился в воспоминания…

Это было в начале их встреч с Тиной. Она пригласила его с Олегом на авторский вечер своей подруги.
Тая (автор и исполнитель) ни Алексею, ни Олегу не была известна.
Она исполняла песни на собственные стихи, стихи других поэтов. Алексею она очень понравилась, Олег же влюбился в нее сразу и навсегда.
Тая была замужем, ее муж Сергей присутствовал на концерте. В отличие от невысокого Олега – рослый, представительный, красивый мужчина, да еще эрудит, интеллектуал, умница, душа компании, обладавший непревзойденным чувством юмора.
Так что у Олега не было шансов…

…Шло время.
Как-то Тина не удержалась и под строгим секретом поделилась с Алексеем новостью – у Таи обнаружили опухоль в груди.
Обычно хирурги не панькаются – дай им только волю, а тут сжалились над молодой женщиной, сработали на совесть.
Казалось бы, все обошлось. Но в порыве откровенности Тая призналась подруге, что после операции муж начисто перестал воспринимать ее как женщину. Как отрезало!
А через месяц и вовсе оставил…

Настало время Олега…
Но лишь полтора года осады принесли плоды – женщина уступила (отступила).
И полностью поменяла свою жизнь.
Бросила работу, перестала писать песни, уединилась в родной деревне, в городе появлялась редко.

Когда в последний раз Алексей видел Таю? Лет десять назад?..

– Приехали! – голос водителя вывел Алексея из воспоминаний, он и не заметил, как пролетели два часа. Разбудил Тину.
На развилке увидели указатель: “Аистово”.
Поблагодарили водителя. Машина укатила.
Позвонили Олегу, сообщив о прибытии.
Осмотрелись – асфальтированная улица тянулась вглубь села.
Не прошло и десяти минут, как на ней появился Олег.
Он заметно сдал, сгорбился, давно не стриженные волосы свисали седыми космами. Его сопровождала молодая спутница, очень похожая на Таю, но ведь у той не было дочери.
– Где Тая? – вместо приветствия спросил Алексей.
Женщина недоуменно переглянулась с Олегом.
– Алексей, ты не узнаешь меня?
Не мудрено, выглядела она гораздо моложе той Таи, какую он видел в последний раз.
Тая с трудом сдерживала довольную улыбку – лучшего комплимента трудно себе и желать.
Двинулись по дороге вглубь села.
Алексей никак не мог отойти от шока, бросая взгляды на идущих впереди женщин. Сравнение было не в пользу Тины, смотревшейся рядом с изящной Таей пожилой теткой, а ведь они ровесницы…
 
Он сто лет не был в деревне. Вертел головой – все было в диковинку.
Сразу бросилось в глаза множество аистов, отчего село, видимо, и получило свое название – все столбы были заняты их гнездами.
Подошли к усадьбе.
Дом-теремок утопал в зелени...
– Полвека назад меня, новорожденную, принесли сюда, здесь я провела детство и отрочество, сюда вернулась к старости. – в голосе Таи слышалась грусть.
К старости? Кому говорить!

Вошли в гостиную. Большой обеденный стол был накрыт по случаю приезда гостей. Одна из дверей гостиной вела в небольшую комнатку, занятую шкафом и широченной кроватью.
– Это гостевая, здесь вы будете спать, – сообщил Олег
 Другая дверь вела в большую светлую спальню – два больших окна, минимум мебели, по центру лежал большой толстый ковер.
– Для занятий Таи. – пояснил Олег.
Две узких кровати стояли в противоположных углах комнаты. Алексей недоуменно глянул на Олега, тот всем своим смущенным видом подтвердил – да, спим порознь…

Уселись за ломившийся от яств праздничный стол.  Привезенная Алексеем бутылка армянского коньяка венчала богатое застолье. На столе почему-то стояло лишь два бокала для коньяка.
– Мы не пьем, – предвосхитил Олег вопрос Алексея.
Гости пили коньяк, Олег – минералку, Тая подливала себе из кувшинчика напиток странного желтовато-зеленого цвета.
– Настой трав. – пояснила она.
Проголодавшиеся гости и Олег налегали на разносолы, у Таи был отдельный стол – мелко нарезанные сырые овощи и зелень.
– Вы такое есть не станете. – успокоила она гостей.

Алексей исподтишка бросал взгляды на хозяйку – все пытался разобраться в произошедших с ней переменах. На молодом красивом ее лице лежала печать самодостаточности и покоя, улыбка играла на губах.
Неожиданно, оборвав себя на полуслове, Тая вскочила и, буркнув извинения, ушла в спальню, плотно прикрыв за собой двери.
В ответ на недоумение гостей Олег пояснил:
– Не удивляйтесь, скоро вернется, у нее расписание… занятия…
Действительно, через двадцать минут Тая появилась.

– Хватит набивать желудки, пойдемте, покажем вам село, парк, реку, у нас замечательный пляж. – Олег решительно поднялся…
Пошли околицей села вдоль поймы реки. В небольшом заливчике скопилось множество больших птиц, не цапли случайно?
– Аисты. – пояснил Олег.
– Никогда не думал, что аисты собираются в стаи, и что они водоплавающие. – удивился Алексей, – Небось совещаются, распределяют между собой заказы на поставку новорожденных по всей округе, только почему они минуют ваше село?
Действительно, малышей в селе не было видно, и это при таком количестве птиц, приносящих детей!
– Очевидно, здесь место их отдыха, а не работы. – поддержал иронию друга Олег.
Подошли к пляжу.
Тая разделась первая. Головы на пляже, как по команде повернулись. Увидев ее в купальнике, Алексей уже не торопился раздеваться – впервые стеснялся собственного тела, хотя был недурно скроен.
Олег и вовсе не стал раздеваться – его сутулое тело и совершенство Таи были несовместимы, да и изобилие Тины рядом с подругой казалось неуместным…

Тая вошла в воду. Стремительное течение реки как пушинку подхватило ее. Поплыла и Тина. Алексей следил за уносимыми течением головами женщин, вдруг его глаза полезли на лоб – головка Таи застыла на месте, река каким-то невероятным образом обминала ее, легко унося Тину. Через минуту Тая уже выходила из воды почти в том же месте, где зашла, сверкая капельками – богиня, рожденная из пены, глаза ее отсвечивали золото заката.
Оторопелый Алексей не в силах был оторвать глаз. Вошел в воду, стремительное течение сорвало с места, понесло, попытался  побороться – куда там! Как это удалось Тае?
Наладились уходить. Тая, Олег и Тина шли впереди, оживленно болтая, Алексей плелся сзади, ему было о чем молчать...

Ужин прошел в разговорах…
Ровно в десять часов вечера, пожелав всем спокойной ночи, Тая покинула гостиную, вскоре ушла и Тина.
Мужчины остались одни.
Наконец Алексей мог свободно, без помех поговорить с другом. Интересовал его единственный вопрос – что произошло с Таей?
Олег сначала нехотя, со временем все охотнее стал рассказывать:
 
– Последние десять лет Тая провела в уединении, посвятив себя изучению возможности управления собственным сознанием. Собрала большую библиотеку по восточной философии, йоге, индуизму, Дао, Тантре. Долго искала свой собственный уникальный способ воздействия сконцентрированной энергии сознания на заложенную в человеке программу старения. И, как видишь, не безрезультатно.
Затем Олег провел ликбез по эзотерике, пустившись в долгие объяснения о физическом теле, его оболочках, о чакрах, карме, исцеляющей энергии рейки…
И тогда Алексей задал последний вопрос:
– Почему они (он и Тая) спят порознь?
Олег смутился, затем пояснил:
– Нам довелось отказаться от любви. Это связано с занятиями Таи. Дело в том, что взаимопроникновение физических тел приводит к нарушению целостности окружающих их тонких тел, разрушению ауры.
Кроме того, отказ от любви высвобождает энергию второй чакры – сексуальной. Освободившаяся энергия переходит на более высокие уровни, обеспечивая воспроизводство созидательных энергий для самореализации и духовного развития...
Здесь Алексей перестал что-либо понимать, и беспокоясь об энергии собственной второй чакры, поторопился пожелать приятелю спокойной ночи.
Тина, слава богу, не спала – читала, и когда Алексей улегся, потушила свет.
Они лежали в молчаливом ожидании.
Мужчина не выдержал первый:
– Ты знала о Тае?
– Что?
– Не прикидывайся!
– Знала.
– А почему об этом ничего не знал я?
– Она просила не распространяться.
– И как ты ко всему этому относишься? Я имею в виду необъяснимые перемены, произошедшие с Таей.
– Как и ты.
Ей не очень хотелось говорить об этом, да и мысли Алексея уже были заняты иным, рука его непроизвольно потянулась к Тине…
 
Проснулся Алексей на рассвете. Вышел во двор, обогнул дом, вдыхая утреннюю прохладу.
Застыл, пораженный, увидев обнаженную женскую фигуру.
Тая?!!
Что она здесь делает?
Появился золотой краешек солнца, женщина всем телом потянулась к нему, простирая руки. Изумительная в своей неповторимости картина – женщина, залитая золотистым светом, славящая рождение дня.
Алексей смотрел во все глаза.
Но что это?! Ее тело стало прозрачным, а темный его контур обозначился золотым протуберанцем. Раскинула руки и… О чудо! Ее ноги оторвались от земли, зависла в воздухе, нанизывая солнечные лучи, поддерживаемая невидимым их потоком.
Вдруг небольшое облачко закрыло солнце. Женская фигурка опустилась на землю.
 Алексей поторопился уйти незамеченным, вошел в гостевую, лег.
Тина проснулась, прижала его к себе:
– Что с тобой, где ты был и почему такой ледяной?
Алексей молчал – не мог же он рассказать ей о том, чему стал невольным свидетелем!..

Перед завтраком Олег предложил искупаться.
Подошли к берегу залива, заросшему камышом и тростником, на теснимый зарослями маленький пляж.
Не успели раздеться, как стали легкой добычей атакующих со всех сторон слепней.
Тая и здесь не могла не удивить – оводы не допекали ее.
Олег и Тина бросились в воду, спасаясь от насекомых.
Алексей задержался, наблюдая за Таей, стоявшей в раздумье.
Неожиданный свист крыльев заставил Алексея вжать в плечи голову – несколько аистов, пролетев над их головами, сели неподалеку в зарослях камыша. Тая по тропе через камыши поспешила к ним. Алексей за ней.
 То, что он увидел, заставило его челюсть отвиснуть от изумления. Раскинув руки, Тая кружилась в танце, четыре аиста хороводили с ней.
Почуяли чужака, насторожились. Тая взмахнула руками, птицы взмыли вверх, она за ними. Тряхнул головой, не веря собственным глазам!
 Но Тая уже шла к Алексею, в глазах – негодование. Виновато смотрел на нее. Сменила все же гнев на милость. Подошла, улыбнулась. Что за женщина! А может, не женщина?
То, что сделал Алексей, поразило даже его самого, не говоря о Тае – потянулся рукой, коснулся, проверяя. Обычная женская плоть – реальная, живая, разве что прохладная. Тая не смогла сдержать снисходительной усмешки…

После завтрака направились в лесопосадку за грибами. Тая не пошла – занятия…
Грибов было немного. Приходилось продираться сквозь густую посадку, хвоя сыпалась за шиворот, прилипая к потному телу.
Алексей отпросился домой.

Сразу направился в душевую. После душа обтерся и, повязав  полотенце вокруг бедер, вошел в дом. Дверь в спальню была приоткрыта. Не удержался от соблазна, заглянул в просвет – на ковре спиной к нему в позе лотоса сидела Тая. Из одежды на ней была лишь повязка на бедрах. Раскачиваясь, распевала что-то на неизвестном языке.
Почувствовала его. Оторвалась от пола, развернулась в воздухе лицом к нему. Находясь еще в состоянии транса, невидящими глазами буравила Алексея.
Двери сами по себе отворились, приглашая войти. Алексей послушно ступил за порог, смущенно отводя глаза от обнаженной груди. Взгляд Таи, наконец, сфокусировался на вошедшем. Долго в упор смотрела, точно гипнотизировала, глаза загорелись. Это был взгляд женщины, долгое время лишенной мужского внимания – обволакивающий, лишавший воли, будивший желание. Алексей попятился к выходу. Не тут-то было! Дверь за его спиной сама по себе закрылась, отрезав путь к отступлению.
Взгляд искусительницы заскользил вдоль его тела. Наткнулся на опоясывавшую бедра преграду.
Послушное ее взгляду, полотенце стало сползать с бедер, зацепилось, повисло и обреченно пало к ногам.
Нет потешнее зрелища, чем обнаженный возбужденный мужчина, стоящий перед разглядывающей его с лукавой усмешкой женщиной…

Повинуясь посылу, исходящему от женщины, Алексей приблизился, сел на ковер лицом  к ней, не касаясь, в той же позе, что и она.
Глаза в глаза.
Провалился – черный туннель! Вдруг яркий солнечный свет ослепил глаза!
Они с Таей, держась за руки, парили в небесной выси наперегонки с птицами.
Неповторимое чувство полета! Далеко внизу ужом извивалась река. Какая красота! Небольшой островок – зеленая лужайка.
Спикировали. Не отпуская рук, побежали к воде, со смехом упали в теплую ласковость. Гибкое тело женщины, извиваясь, забилось в его руках – дразнящее, дерзкое, ненасытное.
В Алексея впились мириады стрел, напитанных сладчайшим чувственным ядом…
Всплеск наслаждения, миг блаженства, восторг обладания...
С трудом пришел в себя.
Тряхнул головой – в тех же позах они сидели друг против друга. В глазах Таи вспыхивали всполохи, как зарницы после только что прошедшей грозы. Гримасы наслаждения уродовали лицо, кривили губы…
Наконец, лицо вернуло себе привлекательность, распахнутые благодарностью глаза затуманились, довольная улыбка тронула губы…

– Ужин готов! – разбудила Алексея Тина. Голый, укрытый покрывалом, он лежал в гостевой.
Как он сюда попал? Что с ним было?..

Ужинать разместились в саду у мангала.
Шашлыки, вино, зелень…
Тине очень хотелось послушать Таю. Поддержали ее и мужчины. Тая вначале отнекивалась, мол, давно не брала в руки гитару, но все же сдалась.
Тина попросила:
– Давай твою!
Тая запела не сразу, настраивалась.
Это была баллада об утраченной любви, о покинутой женщине, о женской гордости, бросившей вызов мужской неверности, о женском всепрощении.
“О Боже, ну что же ты делаешь с нами!” – завершила она реквием по любви упреком Создателю.
Умолкла, в глазах ее стояли слезы – это была история ее любви...

Рано разошлись по комнатам…
Тина с Алексеем лежали в темноте, находясь под впечатлением вечера.
– Ты знаешь? – нарушила молчание Тина, – а ведь Тая совсем недавно встретила в городе того, кому посвятила эту песню.
Вот ее рассказ.
Она увидела входящего в кафе Сергея, с трудом узнала – располнел, обрюзг.
Тая была одета в подчеркивающее фигуру облегающее платье, лицо скрывалось за солнцезащитными очками.
Подсел к ее столику, стал “клеиться”. 
Ничего не изменилось! Те же стихи (Пастернак, Мандельштам), те же взгляды-стрелы из-под бровей, тот же искрометный юмор, от которого теперь хотелось выть.
Ей бы принять игру, ведь она с точностью до пауз знала, что за чем последует, как театрально станет на колено, протянет цветок, взятый из вазы на соседнем столике, пригубит руку.
А у нее ком в горле – ни вдохнуть, ни выдохнуть...
Бедняга решил, что девушка онемела от его красноречия…
 А та неожиданно даже для себя вдруг взорвалась хохотом. Господи, как она хохотала – до слез, до истерики. Рыдания сотрясли тело. Сергей перестал что-либо понимать.
Сняла очки, вытирая слезы.
– Тая?!! Ты? – сел на пол, сраженный.
Это была та самая Тая, которую он долго и трудно завоевывал, прожил с ней десять лет, легко затем оставив.
Встала, пошла прочь, пошатываясь, цепляясь за стены.
Сколько лет она ждала этого момента! Представляла удивление Сергея, как он станет вымаливать прощение, как все-таки будет прощен, не сразу, разумеется, погодя…
Произошедшее превзошло все ожидания, но ни торжества, ни удовлетворенного самолюбия.
Лишь горечь разочарования!
Десять лет жизни!!!
Все эти годы она была одержима одним – доказать!
Все впустую, бессмысленно и глупо!..

Тина умолкла. Единственно, что испытывал Алексей – бесконечную зависть. Его никто никогда так не любил!..
   
Восход Алексей проспал. Жаль, он так хотел заснять на фотоаппарат солнечный ритуал Таи.

За завтраком Тая была тиха и задумчива…

Провожал их Олег.
Алексей зашел к Тае проститься, поблагодарил, поднес ее руку к губам. Вдруг почувствовал, как стремительно теряет вес, еще минута и взовьются к небесам – Тая не могла не поиграть напоследок.
Подняла голову. Глаза огромные, невозможные! Сколько в них насмешки, горечи, укора – коли не можешь подняться над собой, не скорби о несбывшемся!
С трудом выкарабкался из глубины очей, спасаясь…

Они сидели в машине, возвращались. Головка дремлющей Тины склонилась на плечо Алексея…
Минуло два дня, а сколько событий!
Ему было жаль Олега, его удел – до конца дней любить не любящую его Таю.
Печальные прекрасные ее глаза стояли перед ним. В них – так и не разгаданная тайна.
Непостижимая женщина!
Он восхищался ею, но не завидовал, нет, не завидовал!
Она обречена на долгую жизнь.
Да вот счастливую ли?..
26 О романе Дверной Ручки с Телевизором
Алена Калуцкая
                О романе  Дверной Ручки с Телевизором.

Дверная ручка была еще новой. Латунной, с матовым нежным блеском, словно светящимся изнутри, с округлыми, изящно изгибающимися, боками, как обобщенная линия крыльев  парящей высоко над горизонтом чайки, или как легкая рябь на воде, возникшая от нечаянного дуновения ветра. Еще можно было сравнить ее контур с волнительным, томным изгибом женского тела – в том месте, где очерчиваются  перепады объемов от грудной клетки, сужающиеся на уровне тонкой талии, чтобы после плавно устремиться вверх, вздымаясь по синусоиде там, где начинаются бедра.
По крайней мере, самой Дверной Ручке именно так казалось – что ее изгибы будят воображение и будоражат кровь у того, кто только на нее посмотрит. А если уж коснется –  от чувственного тактильного ощущения в ладони прохладного скользящего металла с соразмерными объемами и перепадами должна просто кружиться голова и спутываться мысли…
Но в плавное течение ее неспешной жизни вторглись технологии. Откуда-то притащили и установили в комнате огромный плазменный Телевизор. После суеты с проводами, настройкой каналов и хаотичным мельтешением перед носом Дверной Ручки, люди снова исчезли, плотно притворив за собой дверь.
В воцарившейся тишине прежняя единовластная хозяйка помещения – Дверная Ручка - с любопытством воззрилась на пришельца.
В его темной глади отражался целый мир - от перламутрового неба, тронутого предзакатными, золотистыми облаками, до графики оконных переплетов и сгущающихся теней по углам гулкой от пустоты квартиры. Телевизор важно расположился в самом центре большой стены, гордый собственной высокотехнологичной комплектацией и стильным, хай-течным видом. Он даже не сразу заметил, что находится в комнате не один. Сканирующим взглядом с налетом скептицизма, ощупал свежеотремонтированное помещение и вздохнул:
- Ну, вот, приперли в пустую комнату – и торчи один тут, как дурак!
Но откуда-то сбоку раздалось робкое покашливание, и звонкий металлический голосок возразил:
- Ну, положим, Вы здесь не один…
Телевизор очень удивился и принялся озираться по сторонам, в поисках источника звука.
- Добрый день, - вежливо поздоровался  тот же голос. – Разрешите представиться. Я – Дверная Ручка.
Телевизор наконец-то нашел ее. Он с удивлением уставился на скромную латунную ручку и даже снисходительно кивнул. Маленькая, незначительная деталь, неотъемлемая часть неинтересной ему своим низким происхождением и плебейской зацикленностью на одной проблеме - плавного перемещения без помех - двери. Да и что с нее возьмешь?! Единственно, что входит в тему ее размышлений – это только узкий круг, очерченный радиусом ее же полотна. Да и не круг даже, а лишь его сегмент, четверть, а то меньше – насколько позволяют двери доводчики или упоры проявлять свободу в передвижении. А у этой Ручки – так  еще меньше прав на самовыражение. Ну что она может? Вниз склониться или вверх приподняться, выпуская потаенный язычок, препятствующий открыванию полотна? Все это как-то мелко, не серьезно…
   Но общаться все равно больше было не с кем… И пришлось опуститься до того, чтобы вступить в контакт с какой-то простенькой, и скучной до оскомины, как одноклеточное, Дверной Ручкой. В его глазах она была настолько невыразительной, что даже не имела никакого влияния на общее стилевое формирование интерьера и функционального назначения помещения. То ли дело – сам Телевизор! Его устанавливали именно там, где собирались люди! К нему приковывалось всеобщее внимание, и именно он был источником объединения и общности всех тех, кто собирался по вечерам в квартире. Зачастую он заменял им даже разговоры между собой, оттягивая их взгляды, а за ними и мысли - на себя и заполняя тоскливую гнетущую пустоту в душах тех, кто был одиноким, подменяя ее иллюзией праздника, мишурой мелькающих событий и брызгами пронзительных чужих историй о счастливой искренней любви…
Дни летели, комната по-прежнему оставалась пустой. Общение Телевизора с Дверной Ручкой все прочнее и прочнее входило в ежедневный распорядок их существования.
И Телевизор даже не заметил, как выложил этой маленькой дурехе все о себе, в порыве нахлынувшей откровенности рассказал о самых интимных, скрытых от посторонних  сомнениях, страхах, и о своих мучительных переживаниях. И она поняла его, поддержала, стала успокаивать! Как бесстрашный рыцарь, отважно бросилась на борьбу с его червем сомнения и очень быстро одержала над ним победу! И даже стала ближе ему после таких насыщенных сеансов психотерапии…
Она была очень трепетным, благодарным слушателем. Она так проникновенно, с восторгом и восхищением, смотрела на него, ловя каждое слово, каждый перепад его изменчивого настроения. Отчего и так не низкая самооценка Телевизора взлетала еще выше, приподнимая его над уровнем толпы. И обласканный обожающими взглядами Дверной Ручки, он сам себя стал ощущать еще весомее, значительнее и важнее, чем был на самом деле.
А как она трогательно всхлипывала, когда он брался пересказывать ей сериалы! Как пугалась, если он в лицах пытался изобразить боевики и детективы, описывая сцены с погонями и перестрелками! Как с детской искренней непосредственностью переживала за сложные перипетии в судьбах героев и очень радовалась, если очередная мелодрама имела красивый положительный финал! В такие моменты даже Телевизор немного добрел и смягчался, делался чуть-чуть сентиментальней и душевней.
И очень скоро она полюбила его. За такой обширный и энциклопедически  глубокий  кругозор, за поразительную многогранность, за яркую, непредсказуемо разностороннюю натуру. Ведь он так много всего знал и во многом разбирался! От политики до спорта, от мультиков до показов прет-а порте и выставок высокого искусства!
А он… Он снисходительно позволил ей издалека восхищаться его талантами и благоговейно шептать комплименты…
Ведь все равно комната по прежнему оставалась совсем пустой, и как на необитаемом острове, Телевизор был вынужден довольствоваться только этим навязанным  обстоятельствами общением с какой-то там Дверной Ручкой. Мезальянс, конечно…
Правда, в минуты благодушного настроя, он даже как-то раз стал ее рассматривать. И оказалась, она даже ничего… Новая такая, молодая, не потрепанная жизнью, еще сияющая свежим блеском. Скромным, конечно, матовым, не глянец… Но и так ничего. И изгибы вполне вписывались в представления о гармоничной s-образной форме, и по золотому сечению почти…
Но только все равно – она всего-навсего Дверная Ручка. И куда уж ей до Телевизора! Тем более что сама же вознесла его на пьедестал, сама же оды начала слагать ему и сочинять сонеты, бессонными ночами, намурликивая колыбельные, оберегая его спокойной сон…
И Телевизор возгордился. Он потихоньку начал отдаляться, отгораживаться от общения с Дверной Ручкой. Он не давал ей больше повода надеяться и хотя бы просто помечтать о чем-то большем. С высоты своего Олимпа он высокомерно взирал на маленькую Дверную Ручку и фыркал на ее робкие попытки возобновить былые душевные разговоры.
Она загрустила. Нервы ее стали расшатываться от разрывающих душу замалчиваемых переживаний. Ведь даже поговорить, поделиться своими бедами – было не с кем…
Внутреннее напряжение росло. Развинчивая всю ее до основания, выкручивая тугие шурупы, подрывая еще недавно такую надежную и твердую плоскость ее существования. Теперь все необратимо менялось, изо дня в день, неумолимо  раскачивая и потихоньку разрушая весь смысл ее жизни. И больше не казалась ей собственная роль такой важной и нужной – ведь без нее и дверь-то не откроешь! На фоне безответной любви к далекому, как звезда и такому же прекрасному, непостижимо яркому, крупномасштабному и самодостаточному Телевизору, ее собственная личность виделась мизерной, мелкой, как песчинка или крошечная молекула, атом ничего не значащий в цепочке мироздания…
Тоска и хандра охватили металлическую душу Дверной Ручки, безжалостной коррозией стали разъедать ее изнутри.
А Телевизор больше не смотрел в ее сторону. Он таращился в окно и строил планы, как заселятся в квартиру люди, и начнется у него ежедневная веселая, живая и такая нужная им всем работа. И как он снова станет всем необходим. Как заполнит их время и мысли, и будет бить живым ключом самая свежая  информация о событиях в мире, как он будет дарить людям наслаждение, рожденное полетом вдохновения или просто беспечный отдых, расслабленное утешение для уставших душ…
Он даже не заметил, когда это поосыпались на паркет тонкие шурупы из накладки Дверной Ручки, когда повылетали крепежи и вставки из металлической конструкции всей системы. И не уловил, как однажды с тихим скорбным прощальным всхлипом обвалилась вниз еще недавно такая живая ее  душа…
В комнате с тех пор воцарилась полная тишина. Бесконечная, пустая, вся теперь безраздельно принадлежащая ему одному. И никакие глупые ничтожные Дверные Ручки больше не мешали Телевизору думать о своем высоком предназначении. 
Только люди так и не смогли открыть дверь без дверной ручки.
А когда взломали, оказалось, что телевизор перегорел от того, что больше некому было высказать все, что так томилось, клубилось и рвалось изнутри наружу. Вдобавок, вспыхнуло какое-то, то ли замыкание в сети, то ли скачок напряжения, но поблизости никого не оказалось – дверь же не смогли открыть…
27 Не получилось радости из встречи!
Алена Калуцкая
          Не получилось радости из встречи!
          Полгода назад в один момент она приняла решение и тут же бросилась его осуществлять, пока сама не испугалась и не передумала. Приказала себе быть сильной и поставить жирную точку в трудных и изматывающих отношениях.
          В глубине души она надеялась, что он просто не отпустит её, вернёт назад, поймёт, что был не прав и сразу всё наладится. Ждала, что вот сейчас начнёт обрывать ей телефон, выясняя, что случилось, где она, и как. Но неумолимые стрелки описывали круги по циферблату, мобильник добросовестно соединял её со всеми желающими пообщаться, и только один единственный человек на свете так ни разу и набрал этот номер. Вечер плавно перетёк в ночь, затопив во мраке город и её душу, осиротевшую и опустевшую.
          Утро встретило пасмурным безрадостным небом, таким же, как и её новая и одинокая теперь жизнь. Без него. Он так и не перезвонил, не позвал, не удержал. Разочарование железным молотом ударило по хрустальной вазе, где ещё вчера жила любовь. С тонким звоном разлетелись в разные стороны миллионы искрящихся осколков, впиваясь в плоть и разрезая её обиженное сердце.
          Новый день не принёс облегчения. Он по-прежнему молчал, у неё от отчаяния почва уплывала из-под ног.
          Омывая слезами разрушенную одним махом любовь, она решила, что крушить тогда нужно всё до основания. И купила билет в мегаполис.
          И тут он начал выяснять отношения, подкарауливать её и вступать в сумбурные переговоры. Да только её обида затопила разум и обволокла чувства, вылилась в одно большое «нет».
          Он не поверил, когда она сказала, что уволилась и через день навсегда покинет этот город. Он звонил, пытаясь подловить её на лжи, предложил даже проводить на поезд. И её отказ воспринял, как очередную отговорку, желание отыграть роль по полной программе и снисходительно ждал провального финала.
          И только когда она села в поезд, и он отчётливо расслышал в трубке стук колёс – только тогда вдруг понял, что она не врала.
          Она  действительно  уехала…
          И всю дорогу её сопровождал его переполошенный голос, и сыплющиеся из трубки многочисленные вопросы - как же так получилось, зачем  она  оставила его и уехала? Как? За что?

         …Она давно стремилась сделать этот шаг – рискнуть и переменить свою жизнь, перебравшись в столицу. И почти уже решилась, когда вдруг встретила его. На работе, во время вечеринки он пригласил её на танец, и как только обнял, словно невидимая спираль лампы накаливания вспыхнула между ними, искрясь и разгораясь на тысячу Ватт. Роман закружился стремительно. Он почти сразу предложил ей вместе жить. Сначала она только смеялась такой скоропалительности, но через неделю уже осваивалась на его территории.
          Это только потом всплыло, что он – почти уже алкоголик. 
          В первое время она даже пыталась бороться, уговорами и ультиматумами заставляла его бросить пить. Два раза. Но надолго его не хватало – он срывался, и снова выходные проводил в пьяном угаре с толпой друзей, или дома тихо выпивая в одиночестве бутылку водки. И не известно, сколько бы ещё это продолжалось, если бы не подвело её здоровье. Она забеременела. Между пьянками он даже не успел понять, как относиться к этой новости. Затем события завертелись, как в калейдоскопе: пьяный муж, у неё от очередного переживания – кровотечение, выкидыш, обморок, «скорая» и уже в больнице – клиническая смерть от анафилактического шока. Просто повезло тогда, что «Скорая» быстро примчалась и её успели доставить в хирургию.
          Её вытащили с того света. Но где-там, в другой реальности произошла полная перезагрузка всего её существования. Она очень долго восстанавливалась, лёжа под капельницами, переосмысливала всю свою жизнь и словно издалека, рассматривала и переставляла приоритеты.
          Он то появлялся, перепуганный и бледный, бурчал, что она его чуть не бросила, сделав вдовцом, то снова исчезал – ведь был же повод залить такое горе! А она, на больничной койке уже не понимала, как ради мужчины умудрилась забыть о себе? Ведь так мечтала о столице, о замечательной работе, востребованной и креативной! Её профессия в родном маленьком городе никому оказалась не нужна, разве что в школе. Но её душа рвалась, как мотылёк на яркие огни мегаполиса, в надежде там найти применение своим талантам и устроиться художником в рекламное агентство или дизайн-студию. И понадобилось пережить клиническую смерть, как отрезвляющий удар молнии, чтобы встряхнуться и заново вернуть себе себя.
          Выписавшись из больницы, она приняла то кардинальное решение - уйти от него. А затем и осуществить мечту – попробовать реализоваться в большом городе.
          И за полгода действительно сумела добиться очень многого. Нашла интересную работу художника-дизайнера, заслужила хорошую репутацию и начала обзаводиться своей клиентурой. И только время от времени в её московскую жизнь врывались звонки из прошлого и голосом, будоражащим запрятанные на самом дне чувства, выбивали её из новой колеи. Он настойчиво звал назад, говорил о любви и давал обещания. Однажды она даже предложила ему попробовать начать всё сначала, но только здесь. Но его не тянуло в Москву. Это была только её мечта.
          Он всё время обещал приехать. Только никак не ехал. Врал, что его на работе не  отпускают. Ей казалось, что он просто заранее понимал, что она уже не вернется вместе с ним, а просто так ехать не видел смысла.

          И вдруг – случилось. Он выбил командировку и приехал, позвонил, и они даже встретились.
          Через призму прожитого без него периода, под безжалостно высвечивающим все мелкие детали и недостатки столичным светом, он показался ей другим. Лицо помятое, серое, глаза беспокойные и грустные, а на щеках – двухдневная щетина. И даже пиджак сидел не по фигуре, как вырезанная реплика из чужого текста. И было немного странным, что именно этот мужчина зажигал над нею радугу одним лишь прикосновением. Решила попробовать – сработает теперь? Объятия, поцелуй, голова снова пошла кругом, и с самого дна поднялась и начала расти сокрушительная волна позабытого инстинкта.
           Но как-то всё стало мельче, краски пожухли, потускнели чувства. Он пытался быть неутомимым. То покрывал её ласками, то погружался в неё, словно сражаясь с невысказанными упреками и неразделённой болью. Затем откатывался в изнеможении. Курил. А она смотрела на его контрастный профиль, на фоне ночного окна, молча искала в жестах, контурах до боли знакомое, родное. Но всё уже превратилось почти в чужое…  И вряд - ли когда-нибудь снова станет ей ближе.
           Полгода тяготившая незавершенностью ситуация наконец-то разрешилась.

           На утро он уехал. Молча обернулся на пороге и посмотрел ей в глаза, словно стараясь запомнить и унести с собой это впечатление. Она так и не предложила ему остаться или поехать с ним. Просто чтобы снова быть вдвоём, вместе. Он постоял с минуту в дверном проёме, развернулся и пошёл прочь. Она метнулась к окну и смотрела, как он вышел на бульвар, влился в бегущих мимо прохожих и постепенно растворился в суете мегаполиса. Вот и всё. Она его так ждала, так мечтала, фантазировала яркие сцены о любви, перекрывающей расстояния и разлуку. А на деле – встреча лишь на минуту заиграла радужными переливами, а к утру растаяла, как мыльный пузырь.
           Больше нет «нас с тобою» на свете. Есть только «ты» и отдельная «я» в совершенно разных реальностях, уже не пересекающихся и не касающихся никак друг друга.
           Глядя на струящиеся потоки людей по мостовой, она взяла лист бумаги и принялась заворачивать углы, вспоминая детскую забаву. Через несколько секунд стройный самолётик закрыл её ладонь. Рывком распахнула окно и запустила высоко вверх свой бумажный лайнер, вместе с ним отправив и все свои волненья и печали.
           Самолётик лёг на крыло, подхваченный воздушным потоком и понёсся, петляя и рисуя замысловатые узоры, пока не пропал из вида, скрытый густой листвой.
28 Полина
Графоман Себастьян
***
Что-то зашуршало над ухом. Наверное, какой-нибудь жук, привлеченный яркой заколкой. Ирина Владимировна рассеянно провела по голове рукой, нащупала запутавшийся в волосах комочек и аккуратно, чтобы не помять ему крылышки, вынула. Всё еще поглощенная своими мыслями, она чуть не стряхнула жука в ближайший куст, но в последний момент решила посмотреть на спасенного.
На ладони лежал цветок абрикоса. Некрасивый, с тремя усохшими коричневыми лепестками. Остальные два, успевшие побыть розовато-белыми, уже помялись, потеряли упругость и безжизненно прилипли к приютившей их руке.
Ирина Владимировна положила цветок в траву.

***
Когда они познакомились, Ирина Владимировна отчаянно стремилась стать матерью. У нее не получалось. Несколько лет беспрерывных попыток, всего одна беременность, весьма быстро закончившаяся выкидышем, и снова бесконечные неудачи.
- Я не понимаю, - сокрушалась Ирина Владимировна. – Почему у одних не получается родить, как ни старайся, а другие каждый год беременеют случайно?
- Может, у тебя другое предназначение, - говорила подружка Майя. – Может, тебе не посылают своих детей, чтобы ты взяла на себя заботу о тех детях, которые родились ненужными?
- Но я не хочу чужих, я хочу быть беременной, хочу родить, как ты не понимаешь?
Майя умолкала.
Ирина Владимировна часто фантазировала о том, каким будет ее ребенок. Работая в садике, она наблюдала за своими воспитанниками, выбирала какое-нибудь понравившееся качество и тут же решала, что и ее ребенок будет таким же. Идеальный этот образ состоял исключительно из положительных качеств. Ни один из чужих детей, знакомых Ирине Владимировне, не совпадал с ним даже наполовину, поэтому она твердо верила, что Майя заблуждается. Сироток пусть воспитывают другие, Ирина Владимировна не сможет их полюбить.
Так и жила она, мечтая о собственных детях и неизбежно замечая все недостатки детей чужих.
А потом в садик привели новую девочку. Ее звали Полина.
Незаметно для себя Ирина Владимировна поняла, что у нее обязательно должна быть дочь, хотя раньше ей больше хотелось родить мальчика.
В их квартире давно уже имелась детская, хотя так ее не называли ни Ирина Владимировна, ни ее муж. Из суеверного страха оставляли комнату условно свободной, безликой, чтобы не спугнуть ее долгожданного жильца. Белые стены, кремовые воздушно-кружевные занавески, маленький белый комод с потертостями «под старину», в тон ему стулья и этажерка. Кровати не было. Тогда, в первые недели своей беременности, Ирина Владимировна кинулась заказывать дизайнерскую люльку. Мастер обещал уложиться в три недели, но уже в конце первой пришлось всё отменить. Больше комнату не трогали.
Полину из садика забирали поздно. Часто они с Ириной Владимировной оставались вдвоем, когда остальные расходились по домам.
- Пойдешь ко мне жить? – спрашивала Ирина Владимировна.
- Не-ет, - неизменно хихикала Полина. А иногда настороженно переспрашивала: - Вы же шутите, правда?
- Конечно, шучу, - улыбалась Ирина Владимировна, мысленно переставляя мебель в детской, чтобы Полине там было уютнее.
Это стало их с Полиной игрой. Ирина Владимировна в шутку обещала забрать Полину к себе, а Полина так же шутливо отмахивалась. Сначала играли только по вечерам, но потом постепенно расширили рамки. Полина забиралась к Ирине Владимировне на колени, а та при всей группе спрашивала:
- Ну что, Полина, пойдешь ко мне жить?
В конце концов Ирине Владимировне сделали замечание. Она смутилась, устыдилась и задумалась. Не зашло ли всё слишком далеко? Не слишком ли она усердствует, воображая, что Полина могла бы быть ее ребенком?
Ирину Владимировну стали мучить странные сны, в которых неизменно присутствовала Полина. Начал болеть живот, иногда темнело в глазах. Врачи никаких болезней не находили и все симптомы списали на стресс.
- Конечно, стресс, - горячо соглашалась Майя. – Тебе вообще пока на чужих детей смотреть нельзя, одно расстройство… Тебе бы уволиться и дома посидеть, позаниматься творчеством, пока не родишь.
Ирина Владимировна поговорила с мужем и перешла на неполный рабочий день. Из-за измененной нагрузки ее перевели в другую группу, так что с Полиной они теперь виделись нечасто.
Боли не прошли, беременности всё не было.
- Увольняйся, - категорически заявляла Майя.
Ирина Владимировна не хотела. Она и самой себе в этом боялась признаться, но ей очень не хватало общества Полины. Она всё так же мысленно наполняла детскую вещами Полины, присутствием Полины. Но каждый раз одергивала себя, осознавая чудовищную неправильность своей мечты и мучительно краснея.
Врачи тоже советовали Ирине Владимировне избегать стрессов и нагрузок, расслабиться и заняться чем-нибудь приятным. Они утверждали, что это повысит ее шансы забеременеть.
Ирина Владимировна не стала говорить с мужем.
- Мы не можем себе этого позволить, - отвечала она Майе и врачам.
А потом Полина пошла в школу. Всё еще бездетная Ирина Владимировна снова загорелась идеей родить дочь. Иногда она была уверена, что у нее получится копия Полины. Иногда осознавала, что вряд ли, но тут же утешала себя мыслью о том, что рождение собственного ребенка заставит образ Полины исчезнуть из ее сознания.
Ирина Владимировна наконец уволилась и целыми днями рисовала и шила.
Беременности всё не было, а вот одержимость Полиной, кажется, стала ослабевать.

***
Подул ветер, осыпая Ирину Владимировну пригоршнями бело-розовых цветов. Где-то вдали лаяли собаки и гудели машины.
Ирина Владимировна подождала еще немного, а потом зашагала по выложенной серыми плитами дорожке. Ровно на повороте она столкнулась с Полиной и изобразила удивление.
- Надо же, как часто мы стали встречаться! Ты из школы? А я с работы…
Ирина Владимировна действительно шла со своей новой работы. Вот только она каждый день почти час ждала в парке, чтобы «случайно» увидеться с Полиной.
Первая их встреча действительно была случайной. Ирина Владимировна тогда только начала работать на новом месте и по пути домой заехала в магазин, задержавшись там ровно настолько, чтобы оказаться в парке одновременно с Полиной.
Полине к тому времени было уже почти девять лет. Ее мать в третий раз вышла замуж и родила четвертого ребенка. Ирина Владимировна мысленно возмутилась. В последний раз, когда они виделись, муж был первый, а детей всего двое: Полина и ее младший брат Ваня. Правда, и этот первый муж приходился Полине отчимом. От него мать Полины родила Ваню, а потом Сережу. Потом был второй муж, не оставивший потомства. (Видимо, банально не успел, потому что брак с ним продлился всего несколько месяцев, а Сережа на тот момент был совсем маленьким.) Теперь вот третий, счастливый отец Димы.
«Куда ей столько?» - думала Ирина Владимировна.
Снова заныла больная струна в ее сердце, требуя у Вселенной, чтобы Полина каким-то образом оказалась ее дочерью.
А Полина, невозможно хрупкая по сравнению со своим огромным рюкзаком, в это время рассказывала, что живут они сейчас хорошо, вот только Дима по ночам спать не дает.
- Пойдешь ко мне жить? – вырвалось у Ирины Владимировны.
Полина просияла, вспомнив их игру, но тут же покраснела, опустила глаза и промолчала, застенчиво улыбаясь своим сандалиям.
Ирина Владимировна тоже заметалась между радостью узнавания и стыдом за эту излишнюю фамильярность. В конце концов, кто она Полине? Что Полина помнит о своей детсадовской жизни? Нужно ли навязываться?
Но она всё же навязалась.
Иногда Ирине Владимировне казалось, что Полина поддерживает беседу исключительно из вежливости, а на самом деле ей неудобно и жутко хочется сбежать поскорее домой. В такие дни она обещала себе бросить это глупое преследование и даже ходила домой другой дорогой, но потом всё же сдавалась. И видела неподдельную радость в глазах Полины.
Вот и сегодня Полина была рада ее видеть, Ирина Владимировна сразу это поняла. Только радость эта была какая-то отчаянная, как будто Полина просто жаждала хоть чьего-нибудь общества.
Поболтав о какой-то ерунде, Ирина Владимировна снова не удержалась:
- Пойдешь ко мне жить?
- Нет!
И Полина скрылась в своем подъезде, даже не попрощавшись.
Всю ночь Ирина Владимировна балансировала на грани между сном и бодрствованием. Мысли путались с беспорядочными образами. Почему-то снова и снова мелькал перед глазами уродливый цветок абрикоса.
Под утро Ирина Владимировна наконец заснула. Во сне она разговаривала с Полиной. Смотрела сверху вниз в ее широко раскрытые зеленовато-голубые глаза («Какие у тебя глаза красивые, как бриллианты», - часто говорила Ирина Владимировна) и спрашивала:
- Ты ведь меня забудешь?
Полина не отвечала, отводила взгляд, чтобы не расстраивать ее. Во сне она знала, что мимолетные знакомства из детсадовских времен забываются легко. 

***
Ирина Владимировна больше не ждала Полину в парке. Она вообще больше не ходила через парк, чтобы случайно с ней не столкнуться. Зачем эта неловкость, навязчивость, глупые шутки? Вся значимость их дружбы – в голове Ирины Владимировны, теперь она ясно это видела. Придумала себе, будто Полине приятно ее общество…

***
Они уезжали. Муж нашел новую работу, но не это было причиной. Ирина Владимировна наконец прислушалась к советам врачей, Майи и собственного внутреннего голоса. Надо бросить весь багаж и начать всё с самого начала. Бросить квартиру с супружеским ложем, полным неоправданных надежд, с детской, в которой так никто и не поселился, с грузом постоянных неудач. «Бросить глупые мечты о том, чему никогда не суждено сбыться», - добавлял шепотом внутренний голос Ирины Владимировны.
Когда проезжали мимо парка, Ирина Владимировна мысленно пожелала Полине счастья. Она не стала с ней прощаться, напомнив себе, что для Полины их знакомство не имеет значения.
Июньское солнце палило, желая то ли согреть несчастную Ирину Владимировну, то ли сжечь.

***
На новом месте удача улыбнулась им. Всего через год Ирина Владимировна забеременела. Врачи предупреждали о возможных пороках развития плода и настаивали на аборте.
- С ума сошла? – верещала в трубку Майя. – Даже не думай! У соседей тоже дочку даунами пугали и аборт делать хотели, а она родила здоровых близнецов, в школу вон скоро пойдут… Никого не слушай, рожай!
Ирина Владимировна была с ней согласна. У нее наконец-то будет собственный ребенок, наконец-то закончится это метание между фантазиями и реальностью…
После долгих месяцев токсикоза и жутких болей в спине Ирина Владимировна наконец стала матерью. Врачи оказались правы, девочка родилась с пороком сердца и заячьей губой. Ирина Владимировна вспомнила цветок абрикоса и свою одержимость чужим ребенком. «Значит, так и должно быть», - наконец решила она. Отпуская свою причудливо сбывшуюся мечту и несбыточную фантазию, она назвала дочь Полиной.
Заботы о новорожденной наконец вытеснили из сердца Ирины Владимировны чужую девочку.

***
Полина шла домой, стараясь ни о чем не думать. В голове звенело и переливалось: «Золотистый стафилококк, зо-ло-тис-тый ста-фи-ло-кокк…» Страшное, неумолимое. Как можно умереть от чего-то золотистого? Золотистое – это украшение, оно красивое и безопасное… Представилась золотистая цепочка, стягивающая мамино горло. Полина понимала, что всё было не так, но цепочка плотно засела в ее голове, не желая исчезать.
У Полины должен был родиться еще один брат. Его решили назвать Кириллом. Роды были сложные и долгие. Когда Кирилла наконец достали, он был уже мертв. А мама подцепила золотистый стафилококк.  Из разговоров взрослых Полина узнала, что коварный золотистый стафилококк живет везде и нападает на людей, когда они особо уязвимы. Например, после тяжелых родов.
Перед глазами Полины замелькали золотистые мушки, копошащиеся в трещинах асфальта. Вот они ползут уже по ней, подбираются к горлу…
- Надо же, как часто мы стали встречаться! Ты из школы? А я с работы…
Мушки исчезли, сметенные радостным голосом.
- Ирина Владимировна! – Полина вцепилась в нее, как в спасательный круг.
Наконец-то человек, не знающий о золотистом стафилококке и последовавшем за ним сепсисе, наконец-то можно отвлечься и не думать.
Полина стала взахлеб рассказывать о поездке в ботанический сад, о новой учительнице и о только что ощенившейся таксе соседки.
Ирина Владимировна внимательно слушала и рассказывала о своей новой работе. Она давно уже не работала в садике, а вела курсы рисования.
Полина вспомнила, как обижалась когда-то на маму, ревнуя ее к брату и отчиму. Вспомнила, как мечтала уйти домой с Ириной Владимировной, чтобы мама плакала. Она знала, что Ирина Владимировна зовет ее к себе только в шутку, но очень хотела взять и согласиться. И пусть мама сидит дома с братиком, раз она его любит больше, а Полина пойдет жить к Ирине Владимировне… Но это была только игра, поэтому Полина всегда отвечала отказом. А теперь мамы нет…
- Пойдешь ко мне жить? – вдруг спросила Ирина Владимировна.
- Нет!
Полина успела скрыться в подъезде, и Ирина Владимировна не увидела ее слёз.

***
Из всех маминых детей Полина была единственной с прочерком в графе «Отец». Ни один из отчимов не удосужился удочерить ее, поэтому после смерти матери она оказалась в детдоме. Взрослые говорили, что это всё временно, скоро найдется какой-нибудь родственник…
Родственники не находились.
Полина жила в полусне, внешне всё больше напоминая тень. Вся она стала какая-то полупрозрачная, потусторонняя. Глаза, которые Ирина Владимировна сравнивала с бриллиантами, не вызывали столь радужных ассоциаций у ее нынешнего окружения.
- Уставится в стенку, как лунатик, и сидит. А глаза страшные, русалочьи, - шепотом рассказывали друг другу детдомовские сотрудники.
Полина их слышала, но не слушала. Она вспоминала свою последнюю встречу с Ириной Владимировной и крепко держалась за нее. Ирина Владимировна заметит ее отсутствие, непременно заметит. Она же каждый день ходит с работы через парк… Заметит, забеспокоится, узнает у соседей, что Полина в детдоме, и приедет.
- Пойдешь ко мне жить? – спросит Ирина Владимировна.
И Полина наконец-то ответит:
- Да!
29 О любви и кроликах
Карин Гур
   Первый раз я влюбилась  в десятом классе в папу одноклассницы Тийны Ильвес. Ильвесы приехали из Эстонии и поселились в соседнем доме. Мама - украинка, работала в горкоме комсомола. Урмас, эстонец, майор милиции, ловил преступников.         
  Наступил выпускной вечер. Нарядившись в красивое кружевное платье, подведя глазки,  я отправилась завоёвывать Урмаса Ильвеса.  Музыка, шум, веселье... И никто не обратил внимания, что из толпы исчезли двое - я и Урмас.
   Тийна с мамой нашли нас утром  дома в спальне, крепко спящих, обнявшись.
   Комсомольская мама шум поднимать не стала, быстренько упаковала вещи и через месяц Ильвесы вернулись в Таллин.
   
    Отправившись в Москву поступать в Первый медицинский институт, остановилась у бабушки, Людмилы Сергеевны. Жила она в Лианозово, в крохотной двухкомнатной квартире панельного дома на седьмом этаже, работала билетёршей в Большом театре, и связей у неё было больше, чем у комсомольской мамы.
 
   В институт я  не добрала баллов, наступила пора возвращаться домой. И тут стало меня тошнить по утрам, я сразу сообразила, что происходит. Сели вечером с бабушкой совещаться.
   - Значит, так, - хлопнула ладошкой по столу бабушка, - никаких абортов, будем рожать. Родителям напиши, что встретила парня, влюбилась и вышла замуж.
   - То есть, как замуж? За кого?
   - Мы не будем портить жене твоего эстонца карьеру, а у ребёнка в свидетельстве о рождении должны быть и отчество и фамилия. Не волнуйся, мужа я тебе найду, а поступать будешь через год.
   
   Вася оказался нашим соседом по площадке. Бабушка  долгие годы помогала ему ухаживать за больной мамой, устроила её в хорошую больницу и поддерживала Васю, когда мамы не стало. Она знала, что он ей не откажет. Симпатичный сероглазый шатен, лет двадцати пяти, худенький и скромный, он ходил сильно хромая, опираясь на палочку.   Вася заварил чай, мы уселись по-московски чаёвничать на кухне.
   - Васенька, - бабушка Люда не стала откладывать дела в долгий ящик, - у меня есть к тебе просьба, женись, пожалуйста...
   Вася вздрогнул и вылил горячий чай на клеёнку. Я подхватилась и, схватив тряпку, принялась вытирать стол.
   - Вы хотите, - бедняга стал заикаться, - вы хотите, Людмила Сергеевна, чтобы я на вас женился...
   Тут уже чаем облилась бабушка Люда...
 
   Через неделю мы с Васей расписались. В моей жизни ничего с замужеством не изменилось, я лишь ходила к Васе по вечерам в гости, чтобы соседи ни о чём не догадались.  Ночевать возвращалась к бабушке.
   Сашенька родился в начале апреля. Красавец, как его папа - золотистые волосы, голубые глаза. Мой любимый замечательный малыш.
 
   По совету бабушки я поступила в медицинский техникум, где познакомилась с девочками и словно окунулась в те, казалось, далёкие времена, когда была просто ученицей, юной и беззаботной. Перед Новым годом подруги  потащили меня с собой в МИИТ (Московский институт инженеров транспорта).
   - Катька, - хихикали они, - это институт женихов.
   Зал встретил нас ёлкой, серпантином и той особенной атмосферой праздника, присущей Новому Году.
   Ректор, наряженный в костюм Деда Мороза, поздравил всех с Новым 1981 годом. Хлопнули пробки от шампанского, заиграла музыка.
   Ко мне подошёл юноша в маске тигра.
   - Мануэль, - представился он, сняв маску, - последний курс, кубинец. 
   Мануэль говорил практически без акцента. Сколько и в каких пропорциях смешалась в нём кровь испанцев, африканцев и китайцев, завезённых в XIX веке на Кубу, не мог бы сказать никто.
   Он не отходил от меня ни на шаг. Мы танцевали, то танго, то вальс, давно я так не веселилась.
    
   В тот же вечер Мануэль позвонил мне и мы стали встречаться.
   В один из  зимних вечеров, когда температура упала до -30, Мануэль остался ночевать. С этой ночи мы фактически не расставались.
   Лёжа на его плече, слушала тихий шепот о далёкой родине, о небольшом городке Мадруге, главной достопримечательностью которого является бронзовый бюст Хосе Урфе Гонсалеса, кубинского композитора и музыканта.
   - Мадруге, Катьюша, - рассказывал он, - это не Гавана. Здесь старые дома без удобств, окна без стёкол, мухи и жара. Когда я найду хорошую работу в Гаване, перееду и заберу тебя к себе.
 
   В конце лета Мануэль улетал на Кубу. Простившись в Шереметьево, я понимала, что мы больше никогда не встретимся. И он не узнает, что я жду от него ребёнка.
   Баба Люда мою беременность одобрила:
   - Пусть у Сашеньки будет сестра или брат.
   Сашеньке исполнилось два года, когда родился  близнецы – шоколадки Рауль и  Фидель.
   
   Прошли два с лишним года.
   Я крутилась, как могла. Окончила техникум, работала медсестрой в детской поликлинике. Санации, прививки. Спасибо бабушке, помогала мне, оставалась ночами с детьми, когда я сидела у постели тяжелых больных, послеоперационных, выхаживая и делая всю грязную работу. Делала уколы на дому частным образом.
   Но никогда не пожалела, что родила детей.  Я им не рассказывала сказок о папах, лётчиках, космонавтах. Сашенька знал, что Урмас его отец, но так получилось, что мы живём отдельно. Раз в год Ильвес приезжал в Москву провести время с сыном. Одаривал его подарками, водил в цирк, кино и театр Образцова.
   Маленькие Рауша и Федя тоже знали, что их папа  живёт далеко-далеко и когда-нибудь к ним приедет.
   Ах, одинокие ночи молодой женщины! Хотя часто я уставала так, что мне было не до любви, но порой как же хотелось ощутить рядом обнимающего тебя мужчину. Как хотелось ласки, поцелуев, рук, нежно гладящих меня. 
   Я уже стала забывать Мануэля. Да и он видно сейчас в далёком городке Мадруге, рядом с бронзовым бюстом Хосе Урфе Гонсалеса обнимает и целует красивую кубинскую девушку.
 
   Наступила весна 1985 года.
 
   В пятницу  зашла бабушка Люда с блюдом полным пирожков и печенья. 
   - Катюша, тут такое дело, заболела женщина в доме напротив. Воспаление лёгких, нужно колоть четыре раза в день. Возьмёшься? Тебе заплатят.
   В субботу, зевая во весь рот, я отправилась в шесть утра по указанному адресу. Раздались шаги по коридору, дверь распахнулась.
   Передо мной стоял юноша, высокий и худой, в тёмно-синей пижаме. Ярко рыжие волосы кудрями свисали на уши и щёки, светло карие глаза смотрели  недоумённо и вопросительно. Брюки были коротковаты, виднелись большие ступни, узкие, белые, с длинными пальчиками и аккуратно подстриженными ногтями.
   Я полюбила его сразу. Всего. Эти рыжие волосы и тёплые глаза, белые ступни и тёмно-синюю пижаму. Звали юношу Осип, ласково - Оська.
   Неделю я приходила четыре раза в день делать уколы его маме, Фаине Марковне.
   Фаина Марковна была особой необычной. Она не любила никого, кроме двух главных мужчин - Марка Осиповича, ныне покойного отца, чей большой портрет висел над диваном вместо персидского ковра, и сыночка своего ненаглядного. О мужчине, принявшем участие в создании этого рыжего сокровища, в доме не упоминалось. Табу! Полное и незыблемое. По отчеству Оська Маркович, фамилию носил мамину девичью. Порой казалось - это второй в мире случай непорочного зачатия.
   Круглый отличник, Ося окончил МГУ, физфак, работал учителем в школе. Дальше ему был ход закрыт.
   Уже на второй вечер Оська отправился меня провожать. Не успев войти в подъезд, он обнял меня, притянул к себе и крепко поцеловал. Мы целовались, как дышали, без этого нельзя было жить. Я узнала эти тёплые требовательные губы - они мне снились, я понимала, что это те самые руки, которые должны обнимать меня каждую ночь до конца жизни. Мы с трудом расстались.
      В ближайшую субботу я сообщила бабушке, что приведу Осю к нам и оставлю у себя навсегда. Зная, что еврейские мужчины лучшие в мире мужья, я забыла о сопернице - они самые лучшие в мире сыновья.
   Бабушка Люда тактично забрала старших мальчиков и уехала на выходные к племяннице в Серпухов.
   Сделав Фаине Марковне последний укол, получив расчёт, мы с Осей вышли из квартиры. Сплетаясь пальцами, касаясь плечами и бёдрами, шли ко мне, а из окна, выходящего на улицу, за нами следила Фаина Марковна.
   Оська вернулся утром домой, сказать маме, что он меня любит и собирается на мне жениться.
 
   Мама отстегала его ремнём. А когда кожа на попе  стала багрового цвета, применила запрещённый приём:
   - Только через мой труп!
   Ося хлопнул дверью и ушёл ко мне. Мы плакали и прощались, я не представляла себе, как расстанусь с любимым.
 
   Фаина Марковна развернула бурную деятельность и уже через месяц получила разрешение на выезд. Она взяла с собой книги по физике, свёрнутый в трубочку портрет Марка Осиповича и пару трусов на смену.
   Как я любила Оську в последнюю ночь перед отъездом, как он любил меня! Я поклялась, что ни один мужчина больше ко мне не прикоснётся. В полном единении с нами за окном лил дождь, а ветер возмущённо тормошил кусты и хлопал по лужам, не в силах сдержать своих чувств.
   Фаина Марковна увезла моего любимого на край земли, где островная страна Австралия болталась вниз головой между Антарктидой и Индонезией,  в город Сидней. В этой Австралии жили только кенгуру и кролики
   Если бы не поддержка бабы Люды, Васи, если бы не мои любимые мальчики, не знаю, как бы я пережила разлуку...
 
   Шло время, жизнь продолжалась, мальчики росли.
 
   31 декабря 1986 года. Бабушка Люда увела Сашу, Рашку и Федю на утренник. Я заканчивала последние приготовления к встрече Нового года, когда раздался телефонный звонок.
   "Ося, - затрепетало сердце, -  мой любимый Осенька".
   Подбежав, схватила трубку:
   - Алло, алло...
   - Здравствуй, Катенька.
   Я ошиблась, это была Фаина Марковна.
   - Катенька, я тебя поздравляю с Новым Годом. Как ты живёшь? Мы очень хорошо. Ося работает главным менеджером в большой корпорэйшн. У нас двухэтажная вилла с бассейном, и местная девочка с раскосыми глазами приходит мыть полы.
   Она замолчала, видно подсчитывая, во что обойдётся ей этот разговор между Москвой и далёким провинциальным Сиднеем.
   - Катенька, - голос её дрогнул, - если бы ты увидела Осю, ты бы его не узнала, так он похудел... У него совсем пропал аппетит...
   - Что такое? - ехидно откликнулась я, - он не хочет кушать кроликов?
   - Катя, кролики не кошерные. - Фаина Марковна заплакала. - Приезжай, я тебя умоляю, спасай моего сына. Мы примем тебя с бабушкой и тремя твоими сыновьями, хватит места всем... Прости меня, я была неправа...
   Кого не тронут материнские слёзы? Я представила, что пройдут годы, и по моей вине где-нибудь будет страдать один из моих замечательных мальчиков.
   Я зарыдала в ответ:
   - Фаина Марковна, мама... Я всё поняла и давно вас простила, мы приедем, мы обязательно приедем. Только у меня не три мальчика, а четыре, вашему внуку, рыжему Марику, скоро исполняется десять месяцев...

  Спустя двадцать лет.
 
  Мы живём в Сиднее. У нас родились ещё две дочки.
  Сашенька женился и забрал овдовевшего Урмаса к себе.
  Рауль с Фиделем слетали на Кубу и разыскали Мануэля. Тот был счастлив узнать, что у него есть сыновья. Мануэль до сих пор живёт в Мадруге, так и не создал семью.
  Марик путешествует по миру и ищет свою дорогу в жизни.
  Фаина Марковна и бабушка Люда живут и здравствуют.
30 Выстрел
Вера Шкодина
Санька  при свете лампы доделывала уроки.
Скоро  экзамены, одиннадцатый класс,и прощай, школа.
Решила поступать на филфак в единственный педвуз в области и только из-за любви к литературе.
       В Челябинск на журфак мать запретила категорически: «Девочку одну да в незнакомый  город? Нет! Здесь  все-таки  тетка родная, поживешь у нее и  или в общежитии».
        Санька молча покорилась. С матерью  спорить бесполезно.Одноглазый дымчатый кот, по кличке Кутузов, внезапно с силой  скакнул на  грудь. Санька  шатнулась на спинку стула, и разом прогремел выстрел.
Буквально мимо  носа что-то просвистело и воткнулось в ковер на стене. Занавеска задержала  выбитые стекла, которые  падали    со звоном на подоконник.
Санька оцепенела.
         Из  горницы выскочил отец:
- Нагнись!
Выключил свет.  Стало темно.
За окном тревожно раскачивались акации, доносился отчаянный лай разбуженных псов.
          Мать, которая  всегда отличалась  сумасшедшей  храбростью, кинулась во двор, открыла ворота. Никого.
          Отец шарил  в темноте рукой за шкафом, никак не мог найти ружье.
Руки у него тряслись. Он бормотал что-то.
         Санька сидела на корточках, обхватив руками плечи и перепуганно шептала:
-Ой, мамочка, ой, мамочка!
-Что же это такое, господи,- плачущим голосом приговаривала мать, пытаясь найти, чем  бы заткнуть дыру в стекле.
-Из ружья шарахнули, - бормотал отец, выковыривая что-то из стены, - сволочи!
-Да за что же это такое! - вскричала мать, выпрямляясь.-Отец! За что это, отец?! Нет, это не по мою душу приходили! И девчонка тут ни при чем! Отец!
Это ты что-то натворил, отец? Чего молчишь? Говори!
-За  зерно мстят, наверное,- опустился на стул, - за зерно, мать. Вчера четверых задержал, мешки  тащили с тока.
-А кто хоть помнишь?
-Где там! Ночь. Сиганули в кусты, мешки, правда, побросали.
-И надо тебе было?
-Как же, мать, что  что ж я... Собачьи сыны! Не дождутся! - выдавил он, ощетинившись, - с ружьем ходить буду! Сволочи! Я войну прошел, мать!
Санька потом недоумевала.
Как же это? Какие  у них могут быть враги?
Мать обожали все шалопаи и бездельники, которых она учила или выпускала. Открытки поздравительные слали со всего света, даже из тюрьмы. Санька помнит, как перед входом в магазин толпа  великовозрастных детин вытянулась, руки по швам,  по команде: «На Татьяну Тимофеевну равняйсь!» И они с матерью сквозь строй вошли в магазин. Саньке было смешно, а мать, чуть улыбнувшись, погрозила им пальцем. Если Санька приходила в клуб на концерт или в кино, будучи еще малышкой,чьи-то сильные руки провожали ее на первый ряд с шепотом: «Татьяны Тимофеевны дочка». И так до старших классов
Отца уважали за  справедливость и побаивались  за  крутой характер и требовательность. Еще бы! Он единственный в районе и области побывал на ВДНХ за высокие показатели на ферме по надоям. Столько наград привез, столько впечатлений. С последней дойки всегда возвращался позже всех, а дорога — через ток. Сторож спит или боится,а народ тащит мешками.  Не может равнодушно пройти. Неужели за это? Не хочется верить.
Так вопросы и повисли. Милиция ни до чего не докопалась.
А Санька  без труда сдала все предметы и прошла по конкурсу, хотя  он был очень высокий: сразу выпускались все одиннадцатые  и все десятые  одновременно с переходом на десятилетку.
Курс филфака — сто человек. Одна из тем сочинения  - образ Павки Корчагина.   
   Санька обожала зту книгу. Почти  заканчивая, покосилась на соседей справа — списывают, слева - то же самое. Испугалась. Вдруг делает что-то не так.  Оценку получила  "отлично и хорошо". Вспомнила, что только одна на весь курс не шпаргалила. Как же они будут преподавать литературу?Вот это да!
   Начались студенческие будни. Каждую субботу  - домой, сорок километров автобусом. В понедельник  в  шесть  утра с сумкой, набитой продуктами, к автобусу.. К девяти успеваешь. Общежитие рядом с вузом.
   Однажды дали маленький автобус, билетов не было. А поселок большой и народу много. Одноклассники открыли окно и втащили ее, так и ехала на коленях у друзей.
   Был еще случай: вовремя не взяла билет, стала высматривать своих, рядом стоит  парень  и протягивает билет. Симпатичный, высокий, светловолосый. Места оказались рядом. Деньги не взял.
   Общительная Санька трещала всю дорогу. Он молча слушал с легкой улыбкой. Какое-то тепло исходило от него, расставаться не хотелось. Договорились встретиться вечером.  Робкий, предупредительный, таких  Санька  не встречала. Улыбается, молчит. Санька  болтает  без умолку, потом теряется. Что-то в нем обволакивающее, непонятное. Лучше  уйти.
   Так продолжалось почти месяц. Ни поцелуев, ни объятий. Будто изучает с пристрастием.  Волнующе и непонятно. Однажды вечером их увидела двоюродная сестра Надя. Тревожно взглянула и упорхнула. Когда Санька приехала в очередной раз домой, в гостях была тетя Юля. Разговор  с матерью был взволнованный.  Вошла Санька. Обе глянули на нее тревожно, даже испуганно, и смолкли. Чего тетка приезжала, мать не сказала,  но вдруг стала напряженной, какой-то сосредоточенной. Санька решила, что с отцом проблемы. Погуливал. Как-то  случайно  услышала,  как  мать со слезами выговаривала  ему  за какую -то зазнобу.
Санька не влезала в их дела. Не  принято было такое.
На каникулы ехали домой вместе, опять случайно. Он учился в торговом техникуме. И что удивительно, его тоже звали Владимиром,  как старшего брата, и  тоже Николаевич.
 -Да мы с тобой родственники, только фамилия у тебя другая — Коробкин,-смеялась Санька
Сходили вместе на  футбольную площадку, что была за селом,в березовом околке, потом пошли бродить по лесу. Рвали подснежники, пили березовый сок. Начал целовать дерзко, грубо. Санька  - мастер спорта по спортивной гимнастике. Полетел на траву, успокоился.
 -Ты чего?» -удивилась Санька,- опьянел от сока.?
 -Пойдем к тебе, познакомиться с родителями?
 -Татьяны Тимофеевны не боишься? - расхохоталась Санька. - Её даже хулиганье остерегается!
 -Знаю, все равно пойдем,- отвечает.
 -Какой-то ты сегодня странный,-заметила Санька,- пойдем,потом не жалуйся!
 Ситуация её  стала забавлять. Чего он надумал? Замуж она не собиралась. Учеба прежде всего. Да и избранник не всегда понятен и предсказуем. Не знаешь, что на уме и чего ожидать, хотя притягивает чем-то,  ну прямо Монтэ-Кристо!
Пока шли, говорила и смеялась она, он сосредоточенно молчал, почти не слушал.
 -Боится, трусишка, -думала Санька, - дурень, что надумал.? Вошли. Мать шила на машинке, взглянула и молча начала подниматься, глядя на них расширенными от ужаса глазами. И вдруг рухнула всем телом на пол, цепляясь за стулья. Дикий крик Саньки. Скорая, уколы. Месяц на больничном. Санька рядом.
    Оказалось, как она потом объясняла помертвевшими губами, это был внебрачный сын  бывшей любовницы отца, которая когда-то работала на ферме, забеременела и родила в один день с матерью, тоже назвав сына Владимиром и дав отчество Николая.   
От бессилия и отчаяния? 
Казалось, давно забытый скандал.
Но зачем он появился в  жизни Саньки, сводный брат? И этот визит к матери. Сделать больно? Месть? А за что Саньке мстить? Да и мать в чем виновата? Сколько седых волос добавило тогда это событие в её роскошные золотые волосы. 
И все это сквозь молчание. Никогда эта история не озвучивалась в доме.
Когда мать упала, он сразу исчез. Будто злодей какой-то. Даже  не похоже это на него. Мягкий, уступчивый характер. Сколько же ненависти надо иметь! Откуда такое?
Санька всю неделю выслеживала его.
Скрывался.
-Ну, не на ту напал!Я все из тебя вытрясу.!
Злилась, а внутри все равно жалость теплится.
Бедный братик! Почему я не знала? В одной школе учились. Виделись. Помню всегда так пристально смотрел. Да мало ли, кто смотрит. Нравлюсь, видно. Не подходит, ну и ладно, подумаешь!
Саньку тогда провожали ребята постарше, уже отслужившие в армии. С ними было интереснее.
    Вышел торопливо из дверей техникума. Вздрогнул, увидев Саньку и, как приговоренный, медленно приблизился с обреченно опущенной головой. Шли молча. Санька не торопила. Молчали.
-Это я в тебя  тогда стрелял! -  закричал он неожиданно, почти фальцетом  - это я!  Понимаешь!  Я,Я!
Санька остановилась изумленно, вдруг стали ватными и подкосились ноги. Дотащил её до  лавочки.Усадил. Страшная тишина. Санька не могла вымолвить ни слова. И потом хрипло выдавила:
-За что?!
-Я...я ненавидел вас всех и тебя... Вы всё знали! Знали! -  закричал вибрирующим голосом, -  вы всегда смеялись надо мной, я был никому, никому  не нужен! Меня на нашей улице с детства звали байстрюком, безотцовщиной. Пинали, как собаку взрослые, дразнили пацаны. Я дрался и ненавидел вас и всю вашу семью!
Вы были счастливые. У вас был отец и мать. Вас было трое детей.Вы были красивые, дружные. А я никто, я байстрюк!
Голос его срывался, переходил на шипящий  шепот.
      Санька постепенно  приходила в себя.
-Но я, я,  можешь не верить, я ничего не знала!-отчаянно закричала она, потрясенная. Я точно ничего не знала! Санька закрыла лицо руками. Ужас! Ужас! Это невозможно! Никогда, никто в нашей семье ничего не говорил о том, что у нас есть брат! Понимаешь! Никогда никто не знал!Почему ты не подошел ко мне, к братьям, почему? Не сказал? Почему.?
-Я не верю, не верю!  Вы всё знали! Я учился у твоей матери по математике, и она делала вид, что не знает, кто я! А сама знала! Знала!
-Мать чем провинилась перед тобой? -  проговорила Санька,задыхаясь, изумленно, с ужасом глядя ему  в глаза.-  Ты меня  ведь мог убить!Понимаешь! Безумец! Ты безумец! Ты ненормальный! Если бы кот на меня не прыгнул, ты попал бы прямо в голову! Я в чем виновата перед тобой?! В чем, скажи?!
-Ты  всегда смеялась надо мной! -   вскочил он,  - в тот день я пришел в спортзал, ты занималась на кольцах. Я подпрыгнул, ухватился, но подтянуться не смог. Ты начала смеяться надо мной и назвала меня «ливерной колбаской». Ты знала! Знала, кто я! Ты смеялась. Я ненавидел тебя, -  почти шепотом добавил он и вдруг  разрыдался,  трясясь и захлебываясь словами.
     Санька с ужасом, оцепенело смотрела на него, но  вдруг  жалость и боль   сдавили горло,  перехватило дыхание. Она безотчетно  вдруг погладила   его по голове, как маленького. Слезы  потекли из ее глаз, она молча размазывала их по щекам.
      Продолжая всхлипывать, он внезапно, вздрагивающим голосом  добавил:
-Я у отца по вечерам подрабатывал, он в тот вечер так на меня орал! А я его сын! Он как на чужого орал, понимаешь! Я тогда выкрал ружье у дядьки и  пришел убить тебя, чтобы всем вам было больно, как мне!
но я... я не знаю , не знаю, почему, почему я выстрелил! Меня трясло тогда  от злости и ненависти! Я сам, сам  пойду в милицию, сдамся!,  - закричал он внезапно,  Я не трус! Не трус! Поняла!   
-Замолчи! -  окончательно придя в себя , жестко заговорила Санька. - Это было три года назад. Я тебе запрещаю поднимать  вопрос. Мне дороже  здоровье моей матери. А ведь тогда, растягивая слова,  холодно проговорила она, - меня знаешь, кто спас? Кутузов.
-Кто, удивленно поднял глаза.
-Кот одноглазый наш. Кличка Кутузов.Может, почувствовал, не знаю.
А ты, ты  чего это  в лесу на меня набросился?- повернулась , вглядывась в него.
-Я...я хотел изнасиловать.
- Чего?! -изумилась Санька, - мастера спорта?!Меня?!  Послушай, скажи, кто тебя науськивал все-таки: стрелять, насиловать? Я не верю, что это родилось в твоей голове.Нет, не может быть, что сам. Кто?  Говори! Не твой характер. Кто? Мать?
 -Это.. Нет, не мать, никогда, это дядька ...Василий научил.. . И ружье дал.
-Понятно. А у тебя головы нет, - грустно заключила Санька.  Полный дурак! Мог в тюрьму загреметь. И вся биография.  Ладно. Нам не надо больше встречаться. Мне больно и обидно на тебя смотреть. Уходя, добавила, оглянувшись:
-Когда будешь жениться, выбери умную жену. Иначе собьют тебя с пути. Не дядька, так еще кто-нибудь.
-Ты не сердишься на меня! - закричал он вслед.Ты простишь меня?Когда-нибудь? -добавил он жалким голосом
 Живи! - жестко ответила Санька.
Больше они не встречались. Спустя годы Санька узнала случайно, что женился, живет в городе.  А взял в жены разведенку, с маленьким сыном.  Хорошая, умная, говорят, девчонка и красавица. Иногда Санька вынимает из альбома фотографию, где они рядом в лесу с подснежниками, друзья сфотографировали по их просьбе. Братик. Милое лицо, и похож на нее и отца.
31 Группа крови номер один
Вера Шкодина
  ВЕРА ШКОДИНА  - ПЕРВОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ПУБЛИЦИСТИКА 2" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ, 
 ВТОРОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 25 ЮБИЛЕЙНЫЙ» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
ВТОРОЕ СУДЕЙСКОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ-ПАРАДЕ, ПОСВЯЩЁННОМУ ДЕСЯТИЛЕТИЮ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

  Не так давно, роясь в старых фотографиях, я нашел  эти пожелтевшие, рассыпавшиеся в руках листки. Они принадлежали моему деду. Я помню, что он как-то готовился сделать что-то вроде книги воспоминаний  о своем пребывании в лагере смерти.
Что-то писал, зачеркивал, страшно волновался и снова писал. А потом сидел долго с неподвижным взглядом глаз, полных слез.
       А мне  было невдомек, что то, что он пытается оставить после себя, это все для нас, грядущих  поколений.
      Эта боль, эта скорбь, этот крик души. И это предупреждение.
И вот я держу в руках как бы письмо  из прошлого,  письмо-воспоминание  моего  деда:


        «Июнь – прекрасный месяц лета, когда все вокруг в цветах, сады утопают в зелени, идут школьные выпускные экзамены.
Я на всю жизнь запомнил этот месяц лета, месяц тысяча девятьсот сорок первого года.
        Мы с семьей жили в Риге, сестра оканчивала школу, а я в этом году собирался  в первый класс. И мы должны были  переехать в Ленинград.
Уезжать из Риги не хотелось, но отцу предлагали там работу.
Мы ждали только, когда закончатся экзамены у сестры, и тогда можно будет уехать.
        Каждое воскресенье я ждал всегда с радостью. Папа будет дома, и мы обязательно пойдем куда-нибудь  гулять. И это воскресенье я ждал.
       Воскресенье  двадцать второго июня…
Я проснулся рано, что-то гудело, стоял какой-то непонятный шум.
Отец быстро оделся и ушел, а мы сидели в веранде, прижавшись к матери.
Потом появился отец, и они о чем-то с мамой долго разговаривали, закрывшись в комнате.
      Я так и не понял, что случилось, но мама почему-то плакала.
Отец снова ушел и вернулся  только вечером.
Мама стала собирать вещи в чемодан и сказала, чтобы мы через час были готовы уехать, так надо для всех нас.
        Ночью подъехала машина, и мы отправились . Куда? Зачем? Я не спрашивал. Лишь к обеду мы подъехали к какой-то деревушке, состоящей из десятка дворов и окруженной со всех сторон лесом. Здесь я и узнал, что началась война, но что это такое, я тогда еще не понимал.
        А потом пришли они, «хозяева».
Нас выгнали на улицу, а там уже  были жители деревни.
Офицер что-то говорил и говорил.
          Потом подъехали машины.  Нас стали хватать из толпы и  бросать в эти машины.
Мама почему-то кричала и плакала. Мы с сестрой оказались в одной машине.
Она тоже плакала и прижимала меня к себе, как это делала мама
        Это был последний день, когда я видел свою мать и запомнил её такой: заплаканной и бегущей за нашей машиной.
         Всю дорогу сестра плакала и держала меня за руку. Я ее успокаивал, говорил что-то, а у самого по щекам текли слёзы.
       Мы еще не знали, что едем в жуткий, нечеловеческий лагерь, едем в  ад.
И он начался с собачьего лая, колючей проволоки, с вышки с автоматчиками, черного дыма, клубившегося из трубы.
        Нам было объявлено, что это концентрационный лагерь «Саласпилс».
При входе в него всех раздели, потом повели  в так называемую «душевую».
Нельзя было останавливаться, поток шел непрерывный, а на выходе уже стояли эсэсовцы
и распределяли нас по баракам.
       Вот здесь я и расстался с сестрой. Нас, таких же, как я, детей привели в какое-то помещение. 
         И здесь я увидел страшную картину: дети лежали, стояли, сидели. В глазах была пустота, боль, страдание.
       Ко мне подошел мальчик, примерно такого же возраста, как я и спросил: «Какая группа крови?»
Я еще не знал, что это такое, и поэтому  не ответил ему, он, рассуждая, как опытный
Сказал, что «лучше бы первая – так быстрей умрешь», и отошел в сторону.
        Оттого, что я ничего не ел уже второй день, или от пережитого за эти дни, я уснул
Разбудил меня шум в бараке: кто-то ходил и кричал. А потом стали на тележку кидать
с нар детей, но они не шевелились.
И вновь я увидел того же мальчишку. Он объяснил, что это мертвых собирают, чтобы отвезти в крематорий – специальную печь для сжигания трупов.
         Днем всех тех, кто прибыл вчера, повели в санитарный узел для осмотра.
Каждому  на руке сделали  наколки с номером и группой крови. И тут я увидел, , что у меня первая группа. Врач похлопал меня по плечу и сказал:  «Gut!»
        И потянулись дни, недели, месяцы. Каждый день кто-то умирал. И новые партии детей прибывали и прибывали, не давая потухнуть крематорию.
        И вот в один из осенних дней я увидел сестру, вернее узнал её по каким-то родным очертаниям, но это была уже не та, моя любимая сестра. Я стал звать её, но сил не было даже крикнуть, а она в сопровождении таких же  девушек, под охраной автоматчиков
Направлялась в сторону «Яра смерти».
        Мы все знали, что немцы держали барак с молодыми девушками.
Брали у них кровь, насиловали, а потом расстреливали.
        Не было слез, не было уже сил жить. И каждый раз после откачки очередной дозы крови, лежа на нарах, мечтаешь о том, чтобы утром уже не проснуться.
          Все меньше стали привозить детей. Нас в бараках оставалось с каждым днем все меньше и меньше.
         Мы слышали, что Красная Армия уже на подходе, но ни радоваться, ни надеется не было  сил. А немцы зверели, крематорий только успевал заглатывать новые партии узников.
           Но однажды… Нет, невозможно говорить об этом вот так просто.
И вот свершилось. Рано утром ворвались в город танки с нашими солдатами.
Но сил подняться уже не  было. И впервые за столько страшных дней и ночей  потекли слезы.
            Много лет прошло с тех пор, но память хранит все эти воспоминания вместе с номером и группой крови на левой руке.
После войны мне пришлось еще раз побывать на этом самом месте, где стоял концентрационный  детский лагерь «Саласпилс».
          Нет тех бараков, нет крематория, но на их месте создан мемориальный ансамбль скорби, музей  «Дорога страданий». На месте бывших бараков всегда лежат живые цветы, сладости, детские игрушки. А на месте расстрела девушек растет красивая березовая  роща, как олицетворение красоты тех. Кто лежит в этой  братской могиле, в «Яру смерти».
               
 …….Я долго не мог успокоиться. Я неподвижно сидел, согнувшись над этими листочками, которые исписаны мелким и рвущимся почерком моего родного деда, которого уже нет в живых.
      Я не смог сдержать слез и не стыдился их. Вспомнил о том, как одинок он бывал со своими, никому не известными мыслями. И как я зачастую был равнодушен к тому, чем он живет, о чем думает.
      Как я был занят собой и своими неразрешимыми  проблемами, которые казались мне глобальными.
         Я и не догадывался, что рядом со мной жил человек, родной мне по крови, в котором я не смог увидеть целого огромного мира, наполненного болью и отчаянием, страданием и состраданием, который мог не только рассказать мне о целом отрезке истории, но и научить многому в жизни. Поделиться своими раздумьями, сомнениями или откровениями.
         Позднее раскаяние…
32 Музыка мертвого моря
Наталья Уславина
Музыка отравила всю мою жизнь. Я был пропитан ей насквозь. Хоть выжимай. Самое трудное, засыпать. Звуки льются отовсюду, голова тяжелая, все кружится и плывет от постоянного напряжения. Обескровленные аккорды затихают ближе к утру. Потом забытье, несколько часов поверхностного сна. Новый день и все с начала. Ноты, аккорды, партии, симфонии, звуки прибоя и опять тишина. И так продолжается каждую осень вот уже более двадцати лет.

Я ненавижу саксофонистов, они пижоны. Самоуверенные и наглые, подавляющие своим напором. Они вступают и вскакивают, прикрывая глаза и упиваясь вниманием к себе. Кажется, весь оркестр, как волчок, начинает вращаться вокруг них. Но, славу богу, был Коперник. И им приходится сесть на свою орбиту и крутится дальше вместе со всеми, завидуя дирижеру и злясь на восстановленную справедливость.

В первый раз я увидел море зимой. И не смог оторваться и забыть. Ее глаза были такими же. Холодные и завораживающие. Утонуть в них было нельзя. Слишком много соли. Море оказалось мертвым.
 
Я встретил ее в метро. Ненавижу метро, грязно, шумно и жуткий запах. А она благоухала. Да и глаза! Дурацкая шляпка делала ее нездешней и загадочной, мужчины головы сворачивали на эскалаторах. А я тогда подумал, что рядом с ней любому придется носить или ятаган, или реланиум.  Зависит от смелости. Я забыл, куда ехал. Вышел за ней и пошел, как загипнотизированный, остановился у входа модного ресторана, куда она исчезла. Не было смысла идти туда за ней – я не смог бы съесть ни кусочка.

Не понимаю, зачем люди придумали часы. Когда ты счастлив, времени нет. Когда тебе плохо, время убивает. И в том и в другом случае - оно действует на нервы. Пока ждал, успел несколько раз умереть и столько же раз воскреснуть, смог совершить подвиг и спасти ее, написать поэму и симфонию, создать мир и разрушить его до основания. А потом снова создать, чтобы ей было, где жить, а мне выжить.

Она вышла с ним под руку. Я специально снял очки, чтобы так явственно не видеть цель. И даже через мои минус шесть с досадой отметил, что он высокий и породистый, как чистокровный жеребец. И все в нем сочеталось, и от этого было скучно. А ей не было. Временами, она немного наклонялась вперед, заглядывая ему прямо в глаза, и, получив ответный короткий взгляд, ее словно подбрасывало вверх как от разряда. И даже на расстоянии двадцати шагов попадало в меня исходящей волной.

Я шел за ними. Сидел в кафе. Гулял по парку. Даже прокатился в соседней кабинке Чертового колеса. Уставший и совсем опустошенный зашел за ними в метро, сел и обмяк. Прикрыл глаза всего на одно мгновение, а когда открыл, то их уже не было. Упустил! В полном оцепенении доехал до конечной станции и всю ночь бродил по городу, пытаясь разглядеть ее в каждой проходящей мимо женщине.

На следующий день я вспомнил, что у меня была невеста и мы сегодня идем с ней на концерт. Моя невеста любили симфоническую музыку. А я до вчерашнего дня верил, что люблю ее. Привычка сильнее чувства, иногда намного. Поэтому я нежно держал ее за руку, сидя во втором ряду. И надеялся, что не успею ничего почувствовать - оркестр сразу же сметет меня своим напором и унесет далеко, где нет ни моей невесты, ни Ее.

Верил ли я в судьбу? Конечно, нет! Судьба для тех, кто боится. А я не боюсь, добился всего, чего хотел и даже больше. Так я думал до вчерашнего дня. А тут поверил, раз и навсегда. Увидел и понял - это судьба. Моя судьба.

Третья слева. В простом наглухо закрытом черном платье. Распущенные до плеч каштановые вьющиеся волосы. Тонкие руки. Это была она! Скрипачка из оркестра. И концерт для меня закончился еще до взмаха дирижера. Потому что справа прямо около сцены сидел и он – торжественный и скучный.

Я не слышал музыку, смотрел пантомиму. Она показывала ему какие-то тайные знаки. И смычок отчаянно бился у нее в руках, резко поднимаясь вверх, а потом медленно сползая вниз. А он, чтобы лучше ее разглядеть, вскакивал, взмахивая своим саксофоном и обрушивая на нее то водопад нежности, то бурю страсти.

Мое сердце чуть не лопнуло, как главный завершащий аккорд. Но я выжил. И понял, что заболел. Я теперь не слышал музыку, когда она была. И слышал, когда ее не было. Это очень редкая болезнь и, кажется, неизлечимая. Легче умереть. Но я выбрал болеть.

Я благодарен был своей невесте за то, что она не стала меня лечить. И быстро разглядев не добрые симптомы, сбежала. У меня наступил карантин. Я избегал и меня избегали. Они не боялись заразиться, им просто невыносимо было быть рядом. Как с умирающим больным. Тяжело быть рядом, когда ваши размеры на жизнь не совпадают. Вещи и статусы  для одних уменьшаются, а для других остаются огромными, за которыми не видно людей. Одни разглядывают камни и песок, долго смотрят на море и слышат крики дельфинов. Другие носят камни и промывают песок, смотрят в журналы и слушают телевизор. Правда, есть еще третьи, они вглядываются в себя, слышат между нот и читают между строк, они чувствуют больше, чем знают и любят сильнее, чем говорят. Такой для меня и была она.

До сих пор отчетливо помню тот день. Как обычно я стоял на своем посту – крыльцо и плохо освещенный служебный выход. Звездам лучше выходить там, где мало света, чтобы не ослепить или не ослепнуть от навязчивых поклонников. А вот и она. Я узнавал ее по шляпке и легкой робкой походке. А еще по звону браслетов на тонких руках. В первый раз за все время она вышла одна. Остановилась, задумалась на пару секунд и решительно подошла ко мне.

- Проводите? – просто спросила она.

И не дожидаясь ответа, взяла меня под руку, и мы двинулись по переулку.

- А разве сейчас моя партия, а как же саксофон? - во мне боролись два желания: пошутить и задеть ее.

- А вы на чем играете? – не замечая моей издевки, тихо спросила она.

- Я играю на бирже.

- На бирже? - она остановилась, и пристально вглядевшись в мое лицо, расхохоталась. А потом очень серьезно и горько сказала: - Одновременно ведь нельзя играть на двух скрипках...

Я поежился от ее глухого голоса. Как мне была знакома эта тупая боль, которая сжимает горло, превращая голос в чужой.

Когда мы дошли до ее дома, то незаметно для нас обоих перешли на «ты».

- Как хорошо, что вы не играете! – совсем по-детски воскликнула она и робко заглянула мне в глаза.

- Почему? - удивился я, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не поцеловать ее.

- Потому что есть вещи, которые сыграть невозможно.

Я почувствовал, что ей хотелось рассказать больше, но гордость или что-то неуловимое заставляли ее молчать. Я взял ее озябшие руки и поднес к губам, стараясь отогреть своим горячим дыханием. Она смутилась и, убирая руки, нервно рассмеялась.

- Знаешь, я давно тебя заметила. Сначала я испугалась, подумала, вдруг ты от его жены... – она осеклась, и я понял, что саксофонист женат. - А потом я к тебе привыкла… мне стало даже как-то спокойнее что ли, от того, что ты рядом. И я очень надеялась, что ты не музыкант.

Я все молчал, пожирая ее глазами и находясь так близко, как никогда раньше. Ей не хотелось уходить, но и позвать к себе она не решалась.

- А пойдем куда-нибудь, - наконец, догадался я пригласить.

- А, давай!  - она обрадовалась и закивала головой, потом вдруг сникла и с тревогой спросила: - А куда? Все, что есть поблизости... мне бы не хотелось...

- Может, возьмем такси и поедем в центр? - понимающе отозвался я.

Она благодарно кивнула.
Мы ждали такси, молча, держась за руки и вглядываясь в темноту. Неожиданно, нас ослепил дальний свет фар машины, стоявшей у соседнего подъезда. Ее рука вздрогнула, потом дернулась, и она бросилась туда. Я узнал его только по усам. Помню, что опять подумал, какое же скучное у него лицо, красивое и не запоминающееся. Может поэтому он стал саксофонистом, чтоб запомнится?

Она упала ему на грудь, и в моей голове пронзительно заплакали скрипки - ее тонкие руки заламывались и падали, а его пытались то схватить ее, то сдаться. Саксофонист театрально целовал ее руки – а у меня угрожающе завывал контрабас. И когда потом она счастливая запрокинула голову вверх и, расхохоталась, глядя прямо в звезды, светившие над ними – нежные и хриплые звуки валторны раздирали мне душу.

Наверное, нужно было уйти, убежать, исчезнуть. Но я стоял, пригвожденный своим оркестром. Кажется, саксофонист кивком указал на меня, и она нехотя подошла. Слова ее утонули в звуках неожиданно вступивших фаготов. Остались только глаза. Глаза цвета мертвого моря. В которых нельзя ни плыть, ни утонуть.

Они уехали. А надо мной была мгла и только рейнстик пересыпался шумом дождя.

Музыка в моей голове каждый раз была разной. Забавно, но я мог бы быть великим композитором, если бы знал ноты и умел играть. И только, когда они мирились, каждый раз играла одна и та же тема – тягучая и монотонная, как волынка. И мы втроем ходили по невидимому кругу - ее боль, наша встреча и моя радость, отчаянная и обоих ранящая страсть, мои надежды, и снова скрипки, волторны и фаготы, ее счастливый смех, звуки волынки и моя боль.

Однажды я рассказал ей про музыку в моей голове. До сих пор помню ее полные слез глаза и плотно сжатые губы, когда я пытался скорее описать, чем напеть мелодию их примирения. Она настояла, чтобы я изобразил весь мотив до конца, и ушла. Ушла сразу же, как я закончил.
Целую неделю мы не виделись. Неожиданно музыка стихла, и я спал сутки напролет. Отдохнувший я позвонил ей, но никто не ответил. Я дежурил у служебного входа, потом у ее дома, упираясь взглядом в темные окна. Пока в конец измученного меня не пожалела соседка и, выйдя ко мне, с фальшиво-участливым голосом не рассказала, что ту, которую я искал, переехала около недели назад. А помогал ей интересный и красивый мужчина, наигранно закатывала глаза дородная барышня. Значит, саксофонист все-таки ушел от жены. Барабанной дроби не было. Тяжелая тишина так и осталась в моей голове.

Я бросился в работу, как бросаются в омут, чтобы или спастись, или погибнуть. Без музыки было одновременно и хорошо, и тоскливо. Навалившаяся тишина разъедала своей пустотой. И не знаю откуда пришла эта мысль - хорошо бы научиться играть на гитаре.

В музыкальном магазине было не протолкнуться. Видимо, когда людям одиноко, они тянутся к музыке или друг к другу. Я долго выбирал гитару. Мне не хотелось уходить, здесь было уютно и почти не больно. Не знаю, как выбирают гитары, но я гладил их, принюхивался, прикладывал ухо, как к морской раковине, осторожно перебирал пальцами металл, прислушиваясь к шепоту струн. Потом, через много лет, она призналась, что полюбила меня тогда в магазине, увидев, как я выбирал гитару.

Теперь я не замечал ее, она стояла и наблюдала за мной. Мы будто поменялись местами. Так ничего и не выбрав, я прошел мимо нее к выходу. Если бы музыка до сих пор жила в моей голове, то выдала бы мне ее присутствие тонкими трелями кларнета. Но была тишина. И она не удержалась, одернула меня за рукав.

- Привет! Как живешь? - расстроенно спросила она, досадуя, что я ее не заметил.

- Привет. Да вот, решил купить себе гитару, но так и не выбрал, - почти спокойно ответил я, не глядя на нее.

- Сколько же мы не виделись? Год?! Да, почти год. Надо же, а будто целую жизнь, - задумчиво проговорила она, стараясь поймать мой взгляд.

- Как ты? - спросил я скорее из вежливости. Я не был готов к этой встрече и к ней. И ужасно боялся, что вот сейчас начнется. Сначала тоненько заиграет скрипка, потом пауза, еще мгновение и грянет оркестр. Музыка в моей голове опять загремит и больше не отпустит меня ни на минуту.

- Я лучше, чем раньше. Ушла из оркестра, теперь преподаю в музыкальной школе. Сама себе дирижер! - грустно пошутила она, стряхивая невидимые пылинки с моего пальто.

- Ушла?! И совсем не скучаешь по оркестру? - с неподдельным интересом спросил я, вспомнив, как она наслаждалась сценой, своей игрой, вдохом, затаившего дыхания зала в начале и выдохом, яростно вырывающимся в конце.

- Немного. Иногда, - неуверенно ответила она. - Если бы ты тогда не показал мне, как дурно я играю… Я бы, наверное, никогда так и не смогла уйти оттуда и… и от него.

Я в недоумении уставился на нее. Она улыбалась и молчала.

- Подожди, ты, что не поняла?! Я пытался тебе изобразить мелодию про вас двоих! Про тебя и про него! Ты меня не поняла...

- Да, все я поняла, - перебила она. - Ты все очень точно изобразил... Жаль, что я тогда не услышала других твоих мелодий...

- Жаль, - искренне согласился я и, наконец, смог посмотреть ей прямо в глаза. Прислушался. В голове была звенящая тишина. Музыка мертвого моря.

Мы вышли из магазина вместе, неловко попрощались, горячо пожав друг другу руки, и разошлись в разные стороны.

Прошло уже много лет, а я до сих пор не могу ходить на концерты. И вздрагиваю каждый раз, когда слышу саксофон. Зато моя жена не пропускает ни одной премьеры. Она берет билет в последнем ряду, и вслушивается в музыку, прикрыв глаза и совсем не глядя на сцену. И так же тихо уходит, не дожидаясь последних аккордов и взрыва аплодисментов.

Возвращается она всегда притихшая и грустная и осторожно прокрадывается в темноте, словно чужая. Я знаю, что она достанет из футляра скрипку, долго будет на нее смотреть, а потом возьмет смычок, взмахнет, но так и не сыграет, положит обратно и будет тихо плакать у окна. Я не выдержу, войду и обниму ее. Вдохну терпкий запах ее волос и напою наш любимый мотив. Она с благодарностью прижмется ко мне и страстно поцелует. Будто в последний раз. И будто не меня. А потом опять станет прежней – домашней и родной.

Наша взрослая дочь, медленно разливая чай, будет весело посмеиваться над нами, притихшими и тесно прижавшимися друг к другу, глядя своими серо-зелеными глазами. Глазами цвета теплого моря, в которых так хочется утонуть.
33 Смерть от улыбки
Лариса Вер
1.
- Екатерина Ильинична, я вас пока ни в чем не обвиняю. Но давайте еще разок пройдемся по последнему Вашему приходу в квартиру Щукиных…
- Ну…, - женщина упорно щелкала застежкой сумки, видимо, не осознавая своих действий, - я, как обычно прокапала Николаю Ивановичу оба лекарства, потом заглянула в комнату Надежда, невестка его. Сказала, что тоже уходит. Чтоб я собиралась побыстрее. Я должна в общем-то полчаса еще понаблюдать за пациентом, но он всегда хорошо переносил капельницы. И я не стала выжидать. Вышла я чуток раньше все же хозяйки. Она еще платок на голове крутила.
- Но я не понимаю, как Вы решились вообще ставить капельницы без назначения врача?
- Как это без назначения?! – От негодования на лице немолодой медсестры даже пятна проступили красные, - Он уже дважды лежал в больнице, врач прописывал ему эти лекарства для предотвращения гипертонического криза, и велено было два раза в год в стационаре прокапывать. Ну, а Назар Николаевич и в больницу не стал обращаться. Сразу мне позвонил: «Прокапаете?» Я… согласилась. Сын же отцу плохого не пожелает, да и рекомендации я сама в карте читала… Не я же ему назначила, в самом деле…

Вот все вроде верно, все грамотно и правильно излагает медсестра… Но у следователя Михеева было какое-то обостренное чутье недоговоренности и вранья. Стоило хоть чуть человеку начать врать или умалчивать какие-то факты  – аж затылок чесаться начинал!
После того, как медсестра ушла, следователю не сиделось. Назойливая мысль свербила мозг – слишком женщина встрепенулась на вопрос: «Были ли какие-то отношения с умершим вне капельниц?» Естественно, что ответ был отрицательный: «О чем Вы? Пожилой и очень больной человек… Я только два раза в год с ним и общалась, когда капельницы ставила». Мысли быстрее шевелились, если ходить. Вот и мерил Михеев свой кабинет шагами, думал, пока не раздался стук в дверь.
- Позволите? – Не дожидаясь ответа, в кабинет вошла статная женщина с копной рыжих волос.

По-хозяйски прошла к столу. Сняла перчатки, огляделась…
- Вы – Щукина Надежда Михайловна?
- Да. У меня времени мало, давайте сразу к делу, - женщина вела себя так уверенно, будто это она – хозяйка кабинета, а следователь Михеев, вызвавший ее на разговор повесткой – провинившийся мальчик.
- Хорошо. Расскажите о том, как полтора года назад у вас поселился Николай Иванович Щукин и о медсестре, которая приходила к вашему свекру ставить капельницы.
Женщина вздохнула и четко, как заученный текст, стала выдавать все необходимые сведения.
Да, полтора года назад, в марте, муж сказал, что нашел своего отца. Сейчас, дескать, он в больнице, но из-за аварии какой-то всех нетяжелых пациентов просят забрать домой. И на другой день привез отца к ним в квартиру.
- Я стол накрыла. Муж у меня неразговорчивый, слова не вытянешь, и спорить с ним бесполезно. Да я и рада была – а то он совсем без родных мне достался. Но застолья не получилось – это оказался не просто старик, а бомж подзаборный какой-то. Причем, тюрягой от него за версту несло. На такое родство я не рассчитывала. Занял комнату Виталика, сына моего. Мальчик к нам переехал. Я надеялась, что на время…. Оказалось, - женщина тяжко вздохнула, - идти этому бомжу некуда! Квартиру он профукал как-то по пьяни. И все лето жил на даче у профессора  – сторожем подрабатывал за крышу над головой. А зимой на вокзалах ошивался, пока совсем не свалился от простуды. И вообще, он кашлял вечно, как туберкулезник. Через пару дней, как он оккупировал одну комнату, пришла эта медсестра – Катерина, ему оставалось еще две капельницы поставить. Ну, потом Назар его еще осенью в больницу определял, как врачи велели. А тот упирается – «не хочу в палату, казенное жилье мне уже обрыдло!» Назар платил за капельницы кругленькую сумму медсестре, между прочим! Вот и стала она два раза в год просто на дому все делать…. Обычная медсестра, не слишком аккуратная, но старый с ней очень разговорчивым был. Закроются в комнате и бу-бу-бу о чем-то….
- Вам показалось, что они секретничали?
- … Не знаю…. Но всегда плотно дверь прикрывали, а вообще он и днем-то дверь немного приоткрытой оставлял, так что его храп во всей квартире слышался.
И опять осталось чувство, что женщина четко выдала только нужную ей информацию, о многом умолчала…
- Да, вот еще: сотрудников ваших на порог не пущу больше. У меня после всего этого ребенок заикаться стал! – Впервые в голосе железной леди прозвучала искренность. Сына она, видимо, очень любила. Отрапортовав все нужные сведения, женщина почти по-военному четко встала, одним движением собрав перчатки, сумку, шарф и пальто, и вышла. « Не иначе, полковничья дочь!» - подумалось следователю.
Еще пару дней дерганья за ниточки всех - коллег супругов Щукиных, соседей, врачей - принесли много интересных сведений! К приходу Назара Щукина следователь кипел от вопросов.
- Как Вы нашли отца?
- Друг детства мой в рентген-кабинете нашей больницы работает. Позвонил как-то. В детстве он хорошо знал отца, вот и узнал… Отец бросил нас с мамой, когда мне уже 11 исполнилось. А раньше нас, пацанов, он часто брал с собой на рыбалку. Вот по фамилии и прочему и узнал отца.
- Вы в курсе, что Николай Иванович трижды отбывал срок?
- Да, он говорил…
- А почему Вы пригласили постороннюю медсестру, ваша жена не могла поставила капельницы, ведь у нее фельдшерское образование?
- У Надежды? – Неподдельное удивление на лице столяра-станочника мебельной фабрики яснее ясного кричало о неведении прошлой жизни жены.
- Виталий – ваш совместный ребенок? – Следователь отчаянно хотел обедать. Но закруглить разговор не мог: белых пятен было много! И ведь хотел сдать дело как раскрытое! Но тут всплыло, что за прошлый месяц по району уже восемь непонятных смертей стариков. Пришлось копать. И каждый день клубок становился все запутанней. На этой чертовой работе либо паранойя начинает развиваться, либо и впрямь у каждого гражданина есть парочка шкафов со скелетами? Обе женщины вели себя подозрительно, только сын этого рецидивиста-чахоточника как на ладони. И даже затылок не чешется! Но, похоже, он ненаблюдательный….


2.
Еще полчаса разговоров ясности ни во что не внесли. Назар иногда удивленно приподнимал бровь, неторопливо мычал, прежде чем ответить, но ни один ответ не был категоричным. Да, Надя не в восторге была от родственника, Да, Виталик – их сын – немного побаивался дедушку. И были как-то разговоры, что надо бы старика куда-то определять, но такая тема поднималась всего пару раз. Коллеги жены говорят, что в планах семьи еще один ребенок? Странно! Почему именно эта медсестра? Так она в больнице капельницы ставит, только и всего… Почему решил забрать отца домой, если уже давно все родственные привязанности растаяли? Так отец же….

Зла не хватает! Все зыбко и неопределенно! Чтобы поставить точку в этом дурацком расследовании, следователь раздал кучу поручений и пошел домой пешком. Пусть стажер покопает немного, и ребята из соседнего отделения. Живот не желал так долго оставаться без обеда, но Михеев приказал себе настроиться на прогулку по осенним бульварам. Скоро задождит, тогда гулять совсем не захочется. А мысли хорошо в ряд факты выстраивают, когда идешь, и никто тебя не дергает. 
Но все выводы запинались на невидимых паутинках недостаточности фактов. «Надо самому сходить к Щукиным. Чего-то я недопонимаю», - был итог прогулки. На самом деле: женщины ушли и в квартире оставался засыпающий после лекарств старик и восьмилетний мальчик. Через десять-пятнадцать минут соседка, живущая этажом выше, проходила мимо квартиры и услышала через дверь, как вскрикнул Виталька. Но и он, и Надежда отрицают, что приходил кто-то посторонний. Мальчик не умел открывать дверь, так что этому приходится верить. Но старика нашли в странной позе: он лежал на полу, выбросив впереди себя руки. Не умер тихо в кровати…. Еще одна странность: Надежда явно не хотела, чтобы всплывало, что она имеет медицинское образование. Почему?
Следующий день начался противным дождем и ворохом новостей. Спешно уладив дела в прокуратуре по прошлому убийству, Михеев помчался в свой кабинет.
Запах еды чувствовался во всем коридоре, начиная от лестницы!

- Как в тебя влезает столько? – Михеев понимал, что раздражает не столько прожорливый стажер с огромной кучей коробочек из Макдональдса, сколько осознание: эта жердь жрет в пять раз больше, и все же остается худющим до невозможности! Тут, после сорока лет, каждый лишний съеденный кусок норовит пуговицу на штанах в полет пустить.
- Бу-бе-ну-гнам…
- Прожуй сначала! – В кабинете такой ядреный запах бигмаков и кофе стоял, что захотелось открыть форточку. Только эта дрянь опять заела!
- Вот! – Стажер прожевал, губы вытер, растекся по стулу. Буквально на пару секунд.
Одним махом собрал все улики обжорства в пакет, приготовился к работе. И, судя по тому, как он от нетерпения заерзал на стуле, новости были явно отменные.
- Короче говоря…
- Ты не короче, а обстоятельно, наоборот, говори, - перебил Михеев.
- Ага. Спецы уверяют, что в крови этого старика была передозировка лекарства. Не смертельная, но все же существенно больше ему влили, чем надо. Это первое. Второе: он перед тем, как откинуться…
- Фу! Что за жаргон?!
- Перед смертью… Виноват… Так он испытал какое-то сильное потрясение, вот что. И поза, и еще какие-то исследования говорят, что он или испугался или обрадовался чему-то сильно. Это новости от экспертов. Теперь следующее…
Глаза у парня засияли, хитро прищурились, и, не в силах сдерживать себя, он вскочил и принялся мерить шагами семимильными крошечный кабинет.
Выяснилось, что у старика была-таки недвижимость! В далеком прошлом он был успешным чиновником, потом потерял все, действительно это так. Но, вернувшись как-то из заключения, пару лет работал как каторжный, и, скопив немного денег, купил небольшой домик в деревушке под Москвой.
- Вернее, так: это не совсем домик и не совсем в деревушке…. Это окраина столицы. А домишко – сторожка при старом кладбище. Когда кладбищенский участок перепланировали под парк, сторожка осталась не у дел. И бывший чиновник ее оформил на себя. Правильно, грамотно оформил и строение, и землю. Потом там ремонт затеял. Но снова сел. И домик остался на растерзание бомжам. За три года его раздраконили так, что от новой крыши и дверных проемов не осталось ничего. Но! – тут стажер поднял вверх перст указующий и выдержал паузу,  – полгода назад он переписал это строение на Екатерину Ильиничну Пухову! Оформил документы так, что после его смерти она – полновластная хозяйка этого сарая. Откуда такая щедрость вдруг к медсестре, которая всего-то и отличилась, что всегда в вену попадала?
Мысли у Михеева носились в голове, как взбесившиеся тараканы. Опять картинка разрушилась, даже не сложившись. То есть, был мотивчик у медсестры ускорить встречу старика с праотцами?

Стажер не молчал. Выхаживая длинными ногами – три шага в одну сторону, три в другую – он размышлял вслух….

- Это еще не все! На работе медсестра ничего не говорила, а вот подруге - соседке по подъезду как-то проговорилась, что с мая возьмет большой отпуск, потому что теперь есть, где «по травке походить, и цветочки развести»… А потом уточнила, что работы там немеряно, но есть человек рукастый, он поможет… Дескать, поможем друг другу: он ей - крышу за городом, она ему - борща наварит... Значит, убить старика она не замышляла?
- Во-первых, она могла иметь в виду сына. У нее сын есть, взрослый уже, помнишь?
- Нет, это исключено! От сынишки она на травку-то она и мечтала сбежать… Там совсем отношения плохие. Кризис матерей и подростков.
- Ну, давай-ка еще про криминалистов…. Что там по поводу передозировки? Я не совсем понял, - Михееву тоже хотелось походить, но стажер так вдохновенно шагал, и думал, что не хотелось мешать его мыслям, рождающимся в процессе вышагивания.
- Их основная мысль: если бы человек хотел стопроцентного результата смерти – вколол бы еще пару кубиков. А так, можно не неопытность списать, или на что-то еще. Не факт, что именно лекарство стало причиной смерти. Кроме того, если неправильно рассчитать дозу… Например, человек сильно похудел, и ему уже надо меньше колоть. А врачи в больнице говорили, что этот Николай Иванович сильно поправился как к сыну попал. Позже он опять похудел. Это уже со слов соседей по дому Щукиных. Но вот еще поза смерти смущает криминалистов.
- А ведь Надежда могла вколоть ему еще дозу лекарства. Вдогонку, так сказать. И иметь повод свалить все на медсестру.
- А потом выйти, чтобы выкинуть ампулу!
- Но… почему она сына оставила в квартире? Если была уверена, что свекор может умереть? Жестоко так с сыном. Вдруг зайдет к дедушке и испугается?
- Кстати! Сынишка у нее, и впрямь, стал жутко заикаться!
- Откуда знаешь? Когда ты вообще успел переговорить с такой тучей народу? – Михеев упорно пытался поймать ускользающую мысль.
 
Крутили и вертели все факты вдвоем – опытный и начинающий, тасовали и так, и эдак. Но пазлы не складывались. Пришлось звонить Надежде и договариваться, что через пару часов следователь Михеев не в форме, а в гражданской одежде зайдет поговорить.
Дверь ему открыла хозяйка квартиры. Стандартная планировка хрущевки, мебель, купленная лет пятнадцать назад. Все скромно. Комната, где жил старик, была опечатана. Михеев отказался от чая, поскольку надо было с мыслями собраться, найти недостающие звенья картины событий, а уже потом говорить с женщиной. И ее сыном. Виталик сидел перед телевизором, но не смотрел детский фильм, а напряженно прислушивался к происходящему в квартире. Мужчину он встретил испуганным взглядом, даже затравленным.
- Зддддравствуйте! – Приветствие далось ему с трудом. М-да, а раньше он, как мать уверяет и соседи, никогда не заикался.
Все обычно: диван, тумбочка, стол письменный со слоем пыли, шторы на окне… Как разгадать, что здесь случилось?
Михеев посмотрел стол, заглянул в ящики стола… Спиной он чувствовал взгляд! Напряженный взгляд! Значит, он ходит рядом с чем-то интересным….. Искать!
 Скосив глаза, следователь обнаружил огромные глазищи школьника, прятавшегося за пальто в коридоре. Он смотрел и трясся. Неужели такой впечатлительный мальчик? Ну, умер дед в комнате… Так уже пять дней прошло. И общались они мало….
Между диваном и стеной застряла какая-то штуковина. Михеев потянул на себя. Из коридора раздался истошный визг мальчика. Такой ужас в нем сквозил, что у бывалого Михеева колени подкосились.
- Я не хочу! Неееет! Он сам на меня упал! Я… я только маску ему показать  хотел! Неееет!

Школьник влетел в мамины колени. Михеев рассмотрел находку. Маска. Белая мертвецкая улыбающаяся маска с проводочками. Такую он видел как-то на улицах в безумный хеллоуин. Если ее включить, то она немного светится в темноте. Улыбка, доведшая до смерти…….
34 Катина варежка
Николай Ананьченко
          У Кати улетела варежка. Новая. Высоко на дерево улетела. Не достать.
Ну, конечно не сама она это сделала. Куда ей. Крыльев-то нет у неё. Варежку ветка унесла. Тоже не понятно? Ну, тогда я всё по порядку расскажу.
          Гуляли ребятишки по зимнему парку.  Вчерашняя метель намела большие сугробы, навалила на ветки целые горы снега, отчего те опустились к земле, словно изнемогая от тяжести. Сегодня тихая и солнечная погода. Воспитательница следила, чтобы дети шли только по только что прочищенным дорожкам. Но разве за ними уследишь! То один, то другой забредали на снежную целину, чтобы дёрнуть за ветку, опустившуюся к самой земле. От этого с ветки сваливался целый сугроб снега, засыпая озорника с ног до головы.
          Катя тоже не утерпела. Сошла с тропинки, взялась за кончик ветки, да как дёрнет…. Снег завалил её. А девчушке от этого радостно, весело. Даже не сразу и заметила, что варежки нет на руке. Она зацепилась за ветку и улетела с ней. Да так высоко, что ни Катя, ни воспитательница Вера Сергеевна не могли её достать.
Вера Сергеевна отдала Кате свою варежку и сказала:
          – Дети, вы разве не знаете, что снег на ветках, это как одеяло для них. Под снегом они не мёрзнут и спокойно доживут до весны. А вы сбросили снег с веточек, значит раздели их, и теперь им будет холодно.
          Дети расстроились.
          – Мы же не знали. Мы не хотели.  – Загалдели они и принялись кидать на ветки снег, но он ссыпался с веток, оставляя их совсем раздетыми.
          – Всё, дети, хватит. Идём в садик. А ветки засыплет новым снегопадом. Только вы больше так не делайте.
          Когда за Катей пришёл папа, она рассказала ему всё, что случилось с ней и её варежкой. А папа не рассердился, он даже посмеялся. А потом сказал:
          – Вот через два дня будет выходной день, и мы с тобой возьмём лыжи и поедем в парк. И покатаемся, и варежку твою спасём. Надеюсь, ты найдёшь к ней дорогу?
          – Ой, папочка! Как здорово!  – запрыгала Катюша вокруг папы, – А дорогу я тебе покажу. Там такое дерево с двумя стволами стоит, а моя веточка рядом с ним.
          И вот наступило воскресенье. После завтрака  Катя одела тёплый спортивный костюм, одела лыжные ботиночки и, взяв лыжи, с папой пошла в парк.
          Солнце ярко светило, и снег искрился так ярко, что приходилось щуриться. Поэтому папа дал Катюше тёмные очки и сразу всё вокруг стало совершенно волшебным. Сугробы, деревья, садовые скамейки и даже встречные лыжники были розового цвета, будто явились из какой-то заколдованной страны.
          Катя сразу направилась к тому месту, где ветка дерева унесла её варежку. А вот и оно.
          – Ну, вот твоё дерево с двумя стволами, – сказал папа, – А где же твоя варежка?
          – Так вон же она, – Катя показала на рядом стоящее дерево. Высоко над землёй качалась ветка, на которой прицепилась варежка.
          – Надо же, как крепко зацепилась, – сказал папа. – Сейчас мы её лыжной палкой зацепим, подтянем и снимем твою беглянку.
          Он сошёл с лыжни, подошёл к дереву и уже протянул к варежке палку, но, вдруг, замер.
          – Дочка, ты посмотри, какие у нас гости!
          Катя неотрывно  смотрела на свою пропажу и, вдруг, увидела, как варежка слегка шевельнулась и  из неё на ветку выскочила маленькая желтогрудая синичка. Птичка огляделась, несколько раз скакнула по ветке, и вновь юркнула в варежку.
          – Видать, холодно ей показалось. А внутри твоей рукавички гораздо теплее. Она считает теперь твою варежку своим тёплым домом, – улыбаясь, сказал папа.
          – Папочка! Давай не будем трогать её домик. Пусть синичка живёт в моей варежке, а мы будем приходить и кормить её, – умоляющим голоском попросила Катя.
          – Ну, конечно. Зачем же лишать птичку её законного жилья, – очень серьёзно сказал папа. Но потом улыбнулся, вновь став на лыжню, добавил:  – А ну-ка, кто быстрее пробежит нашу любимую дистанцию!
          И папа с дочуркой побежали по заснеженному парку, предвкушая, как они расскажут маме и ребятишкам в садике о том, каким полезным предметом стала так неожиданно потерявшаяся Катина варежка.
35 Шахидка
Владимир Волкович
Джумана* вцепилась в руль и крепко сжала зубы. Машина набирала скорость, далеко впереди показалась вышка израильского контрольно-пропускного пункта. Всё, теперь уже она не отступит от того, что задумала, да и выхода другого нет.

Три девчонки, жившие в одной деревне, дружили с раннего детства. Разбитные, свободные, смешливые, готовые друг за дружку в огонь и воду, они вызывали неприятие у преподавателей в школе. Сколько не пытались их рассадить, даже развести по разным классам, но они, каким-то образом, снова оказывались вместе. Их так и звали — «неразлучная троица». До поры взросления и родственники смотрели на них с улыбкой.
Но время превращения девочки в девушку наступает непременно к пятнадцати годам, и никакие длинные юбки и наглухо закрытые кофточки отменить его не в силах. У каждой из троицы появился свой мальчик, по которому можно было повздыхать и поделиться мечтами лишь с подругой. Упаси Аллах, если об этом прознает кто-либо из родственников, здесь и за мысли строго наказывают. А за нарушение «семейной чести» и жизни лишить могут.
 Самой красивой, конечно, была Нуран. По улице не могла пройти, чтобы все встречные мальчишки не оборачивались вслед. Джумана не ревновала, просто отдавала дань тому, что есть. Зато подругой Нуран была замечательной. Аккуратная, старательная, всегда и во всём поможет. Это важнее, чем внешняя красота. И если подруги встречались с мальчишками просто так — поболтать, потусоваться, то Нуран этого старательно избегала. Запрещено, так запрещено, зачем нарушать? Она прекрасно понимала, что живут девчонки на арабских территориях, где действуют древние жестокие законы.
И не было у неё, как у подруг юношей, с которыми те переглядывались втайне, чтобы никто не увидел, лишь ночью давая волю своему воображению.
Но не уберёг Аллах.
– Ты куда это собралась Нуран, — спросила Джумана нарядно одетую в красивое платье подружку. Хрупкая, изящная, нежная девочка была необыкновенно хороша.
Они с Фаридой сидели на своём излюбленном месте на маленькой скамеечке возле сарая, с которого была видна улица, а сидящих девочек не заметно.
– Мать послала в Джебалию за покупками.
Джебалия — большая деревня в семи километрах, славящаяся своим богатым рынком.
– Как, тебя послали одну? — Джумана даже привстала, — она, что с ума сошла, ты такая привлекательная.
Нуран улыбнулась:
– Красота быстро вянет, нам важно благочестие соблюсти.
– Мы, девушки, тоже жить хотим, посмотрите, как израильтянки свободно ходят по улицам в коротких шортах, — заявила смелая Фарида.
– Тише, ты, — прошептала, оглянувшись Джумуна, — упаси Аллах, услышит кто, нам о такой одежде и мечтать нельзя.
– Мечтай обо всём, — заявила Фарида, — или ты считаешь, что и мечты запретить можно.
– Ну, я пойду, девочки, — постаралась побыстрее избегнуть опасного разговора Нуран, — к вечеру вернусь.
Джумана смотрела вслед подруге, и сердце отчего-то неприятно ныло.

Нуран не вернулась к вечеру, не пришла она и на следующий день. Родители заявили в полицию, но та не смогла найти девочку. Тогда палестинская полиция попросила помочь израильских коллег. Лишь через два дня удалось обнаружить пропавшую. Преступник, имя которого не сообщалось, похитил Нуран в небольшой роще, через которую шла дорога. Изнасиловал и увёз к себе домой. Там держал жертву четыре дня, насиловал и издевался над ней. Девочку возвратили родителям, она была в шоковом состоянии, смотрела на всех безумными глазами.
Маньяка арестовали израильтяне и передали палестинской полиции.

Ночью собрался совет семьи Нуран, состоящий из мужчин. После недолгого обсуждения было решено, что девочка должна спасти «честь семьи», умереть за то, что опозорила, обесчестила их имя. В ту же ночь отец и семнадцатилетний брат Нуран задушили её проводом. Труп вынесли из дому и закопали в лесу. После этого хотели убить насильника, но он уже сбежал к террористам Исламского государства.
Целый месяц боялась Джумана приблизиться к дому Нуран, хотя знала, что отец её и брат сидят в тюрьме. Но вскоре их выпустили, за убийство «семейной чести» мусульман строго не наказывают.

После этого Джумана с Фаридой стали тихими и задумчивыми. Они только лишь между собой шепотом говорили о будущем, которое уже не будет таким, каким видели в своих мечтах.
После окончания школы наступила пора замужества. Родственники заботливо подобрали подругам мужчин. Джумана с отвращением думала о том, что придётся делить постель и жизнь с нелюбимым человеком. Но что поделать, если она родилась женщиной, а, значит, рабыней мужской прихоти.
В то время, когда Джумана готовилась к свадьбе, Фарида исчезла. Даже лучшей подруге ничего не сказала, родственники подозревали, что она укрылась на израильской территории.

Прошло несколько лет. Джумана исправно рожала детей, муж относился к ней ровно, правда, чаще не замечал. Иногда, приходя усталый с работы, срывал злость на жене, и даже бил. Но жаловаться нельзя было, да и некому, такова доля женщины. Одно радовало Джуману, он не запрещал ей пользоваться интернетом. Уложит спать детей и до приезда мужа свободна. Это было самое лучшее время, она ждала его весь день. Муж работал  в администрации Председателя автономии, с утра и до позднего вечера пропадал там. Ему хорошо платили. Даже купил машину, и в минуты хорошего расположения духа учил ездить на ней Джуману.
«А что, если поискать Фариду в фейсбуке», — как-то подумала Джумана, и отправила запрос. Какова же была её радость, когда она увидела фото своей любимой подружки.
«Пять лет назад я познакомилась с израильтянином, репатриантом из Франции, замечательным парнем, — писала Фарида. — С тех пор живём вместе. У нас уже четырёхлетний сынок и ещё один скоро родится. Мы собираемся лететь в Париж к его родителям. Там и поженимся официально. Но я очень скучаю по дому, по маме, по всем родным. Хотела бы навестить их перед отъездом, если они не таят на меня обиды за прошлое. Ты не могла бы узнать у мамы?»
«Конечно», — ответила Джумана, и немедленно отправилась в дом подруги.
– Болею сильно, — сказала ей мать Фариды, когда она прошла на женскую половину. Та и вправду выглядела очень болезненно. — Помру скоро и доченьку не увижу, пусть приезжает и внучка моего привозит.

Радостной была встреча подруг, мать с трудом поднялась, чтобы выйти к дочери. И родственники сидели целый вечер, всё расспрашивали. Три дня провела в родной деревне Фарида, и собралась уезжать, но в один момент всё переменилась. Больше Джуману в дом Фариды не пустили.
– Не ходи туда, — предупредил её муж после того, как поговорил с отцом Фариды.
– А что случилось? Ведь всё было так хорошо.
– Случилось то, что и должно было случиться. Сказал тебе — не ходи, значит, не ходи. Не наше это дело, пусть её семья разбирается.
– Она же беременная, на девятом месяце, рожать скоро.
– Рожать – не рожать, это они решат, нас не касается. — Потом, подумав, добавил, — это ещё хуже.
Замкнулась в себе Джумана, самые страшные мысли лезли в голову. Неделя прошла, вторая. Хотела увидеть кого-то из семьи Фариды, хотя бы сестёр младших, но из дома их не выпускали, а со старшими и разговаривать боялась.

Через три недели утром рано, когда муж уже уехал на работу, услышала Джумана какой-то шум и крик на улице. Выглянула в окно, все люди бежали на окраину деревни. Оставила с детьми старуху, что помогала ей за ними ухаживать и побежала тоже. Тревожное предчувствие разрывало грудь.
Раздвинула толпу.
В оросительной канаве лежала обнажённая Фарида. Она была убита, видимо, когда рожала своего второго ребёнка. Прежде, чем зарубить её топором, ей отрубили уши и губы. На ворохе сорванной с неё одежды лежал труп первенца — мальчика четырёх лет. Головка новорождённого торчала наружу, а тело так и оставалось в матке.
Джумана закрыла глаза и стала медленно оседать на землю. Чьи-то руки подхватили её. Раздался вой сирены, приехавшие полицейские оцепили место трагедии.
Три дня Джумана ходила, как помешанная, не могла ни пить, ни есть. Если бы не дети, так и не поднялась бы с постели. Муж не трогал её, не заговаривал. Тогда она его спросила:
– Кто это сделал, отец, брат?
– Наняли людей, не все могут сами, — нехотя ответил муж, — и, видя, как перекосилось лицо Джуманы, добавил, — а ты чего хотела, как бы они смогли жить в нашей деревне дальше? Нельзя нарушать закон. Требует Аллах «судить судом чести», кровью смыть позор семьи.
– Где похоронили её? — спросила тихо.
– Не знаю, имам отказался совершить похоронный обряд над проклятой женщиной и её незаконнорожденными детьми. Зарыли где-то.

С этого момента жизнь Джуманы изменилась. Женщина как будто раздвоилась. Одна её часть осталась в той прошлой жизни — верная и покорная, не смеющая мужчине и слова сказать поперёк. Вторая, живущая  ныне — дерзкая, вызывающая, самостоятельно принимающая все решения.
У человека наступает такая стадия, когда он будто поднимается над суетностью земной, ничего уже не боится, ни людей, ни Бога. Он подчиняется только тем законам, которые сам воспринимает, и никогда не примет навязываемых другими.
Мужу это совсем не нравилось. Конфликт был неизбежен.

Бродила Джумана по интернету, любовалась жизнью, которая была ей недоступна, раскованными женщинами в лёгкой открытой одежде, открывающей стройные загорелые тела. И набрела однажды на сайт знакомств. Рука сама потянулась, чтобы ввести собственные данные в анкету. Вскоре стали поступать сообщения и предложения. Понравился ей молодой мужчина, работающий на крупном предприятии в соседнем городе. Слово за словом, сообщение за сообщением, договорились встретиться.
Сказала мужу, что съездит в город, купит для детей что-нибудь из одежды.
Встретились, посидели в торговом центре. Ахмет Джумане очень понравился — умный, вежливый, инженер, совсем не похожий на мужчин из её деревни. Стали встречаться, и один раз он пригласил женщину к себе домой.
Такой феерии, такой свободы, такого наслаждения Джумана никогда не испытывала с мужем. Дома это было возможно только ночью, в темноте, а здесь днём, когда тебя рассматривает чужой мужчина…
Порог скованности и стеснения Джумана преодолела с трудом под ласками и уговорами Ахмета, но позже ничуть не пожалела об этом. Такие встречи стали повторяться, и с каждым разом она чувствовала, что превращается в настоящую женщину, испытывающую страсть и любовь к мужчине. Как долго она была лишена этого, и даже рождение детей не разбудило в ней чувств к нелюбимому мужу.
Теперь все их разговоры вертелись только об одном — как ей уйти от мужа. Ахмет предлагал разные варианты, но все они были рискованны и трудновыполнимы. В той части мира, где родилась Джумана, древние, жестокие законы не допускали никаких прав для женщины. А за нарушение их следовала смертельная кара.
– Что-то ты часто стала ездить в город? — Спросил её муж, пристально глядя в глаза, — тебе там, наверное, очень нравится?
– Там я могу выбрать хорошую одежду для детей, ты же видишь, как хорошо они одеты.
– Не обязательно из-за этого ездить, не перед кем здесь форсить? Сиди дома с детьми.
Но сидеть дома Джумана уже не могла.
Переписывалась с Ахметом, где они клялись друг другу в любви и жаждали новой встречи.
Через две недели она вновь уехала, не предупредив мужа.
– Что будем решать? — спросил Ахмет, когда они насладись друг другом.
– Не знаю, мне не хочется с тобой расставаться.
– И мне.
– Я бы осталась сейчас, но дети ждут дома, да и муж объявит в розыск. Мне кажется, он уже что-то заподозрил, ведь я не сплю с ним. А силой он брать не хочет.
– Давай сбежим за границу и попросим там убежища. Я всё выясню и в следующий раз обговорим. Предложу план, детей надо забрать.
– Договорились.
 
Возвратилась Джумана не поздно, но что-то в доме показалось ей не таким, как всегда. Не бросились навстречу старшие дети. Стояла зловещая тишина. Она прошла в свою комнату и замерла, за её компьютером сидел муж. В это время он, обычно, был ещё на работе. Из-за его плеча она увидела открытую страницу переписки с Ахметом, и похолодела.
Муж медленно повернулся:
– Что, нагулялась сучка?
Джумана попробовала взять себя в руки:
– Давай поговорим потом, мне надо накормить детей.
– Дети заперты в дальней комнате. А мы с тобой сейчас поговорим.
Муж встал, шагнул к ней, лицо его искажено в ярости, глаза налиты кровью:
– Я убью тебя!
Джумана побежала, он настиг её на пороге кухни, ударил кулаком в лицо. Она упала, он повернулся к стенке, где были вставлены в гнёзда кухонные ножи. И тут, прежде, чем он успел выдернуть из гнезда нож, она вскочила, схватила обеими руками стоящую на плите тяжёлую чугунную сковородку, и с силой опустила ему на голову. Он постоял несколько секунд и рухнул на пол, из-под головы потекла струйка крови.

Джумана открыла кран раковины, плеснула в лицо воды.
Всё. Жизнь окончена. В любом случае её убьют родственники, и на детей свалится этот позор. И где бы они ни были, все будут ненавидеть их за то, что мать опозорила семью. Нет, она не оставит на детях клейма позора.
Переступила через тело мужа, вытащила нож из гнезда и выскочила во двор, завела машину, выехала на дорогу и направилась к контрольно-пропускному пункту на израильскую территорию.
Она умрёт геройски, как шахид. Председатель Палестинской автономии вручает семье каждого шахида двадцать пять тысяч долларов. Это огромная сумма, на неё можно жить несколько лет. И её пятеро детей станут детьми героя, убившего израильтян.
Джумана вдавила педаль газа, быстрее, быстрее. Положила нож рядом с приборной доской, чтобы никто не усомнился, что она — настоящий шахид.

День клонился к вечеру, движение на дороге становилось всё меньше. Стоящий на «кругу» солдат останавливал машины и объяснял водителям, где нужно объехать в связи с ремонтом дороги. Остальные солдаты курили в небольшой будке, оглядывая окрестности в ожидании смены. Неожиданно внимание всех привлёк белый автомобиль, несущийся с большой скоростью. Солдаты выскочили из будки и заняли позицию за бетонными блоками, уложенными на случай нападения. Не доезжая нескольких метров, водитель резко взял влево, направив автомобиль на стоящего на кругу солдата. Солдат успел сделать шаг в сторону, но колесо проехало по ноге. Он упал. В ту же секунду солдаты открыли огонь по сидящей за рулём женщине.

Корреспондент израильской газеты, расследующий эту историю, написал, что мать пятерых детей тридцати четырёх лет совершила самоубийство. У неё просто не было выбора.
«Она, конечно, представляла, что ее судьба решена, ее убьют ради «семейной чести». Зная, что ее жизнь окончилась, и желая вернуть честь себе, своим детям и семье, она совершила самоубийство путем попытки убить израильтян. Но доказательств не будет, расследования не будет, никто не заинтересован в Палестинской автономии, чтобы такая правда вышла на свет».

Сегодня Джуману хоронят в деревне, называют мученицей, погибшей во имя Палестины, ислама и Аллаха.
Так грустно и так трагично для всех.

*Джумана — Серебряная жемчужина
36 ИКАР. Стремление к Солнцу
Шарай Денис
Комментарий к картине  Александра Рычкова-Галактионова "Икар"http://www.proza.ru/pics/2009/08/11/156.jpg
…Лазурь небесного свода переливается оттенками:  от густой синевы  до  бледного
свечения голубизны…Фантастические наслоения облаков пронизаны искрящимся золотом солнечных лучей и напоминают потоки огнедышащей  лавы. На переднем плане – фигура Икара, кажущаяся мощной и  напряженной.
Всей душой ощущаешь, что действие картины происходит на  огромной высоте, под самым куполом неба. Что вот уже рядом,… на расстоянии руки – раскаленное светило, к  которому так неосмотрительно  стремился приблизиться  мечтатель - Икар…
Крылья поникли,- мучительное напряжение юноши в безуспешной попытке продолжить полёт художник подчеркивает багряными мазками. Фигура Икара как бы сочится кровью… Волнение охватывает тебя,- да, гибель близка! Вот-вот свершится смертельное падение Икара  с небесной высоты в бездну…   
Но изображение на картине плоско, в нем не чувствуешь объема и мучительно размышляешь, вглядываясь в картину: почему? Ведь вряд ли художник не обладает техникой создания объемного рисунка!
И лишь после долгих размышлений приходишь к выводу: автор  намеренно придал
фигуре Икара некую эфемерность, усилив ее неясным, нечетким абрисом лица, дабы подчеркнуть превалирование духовного начала над материальным.
…На курортных набережных мы все не раз видели фотографов  с фанерными щитами, на которых яркими красками изображались заснеженные пики гор и фигура удалого  джигита на  лихом коне, у которого на месте лица – прорезь. И каждый  отдыхающий, от мала до велика, мог вставить своё лицо в эту прорезь, запечатлев себя в колоритном  образе…
     Нечто подобное предстаёт нам и в  картине «Икар»: художник, лишь наметивший черты лица Икара, как бы говорит нам,- «Примерь на себя этот образ!»
     И ты невольно задумываешься: а  сохранил ли ты в своей душе частичку того огня, что опалил крылья  Икара? А способен ли ты  не следовать в фарватере, а избрать свой особенный путь? А есть ли в тебе стремление рискнуть и оторваться от земли в безумной попытке встать вровень с Солнцем?
 
Заоблачная высь и кУпола небес
Искрящей нитью злата перевитье…
Поникшие  крылА… «Спаси, жестокий Зевс!»,-
Напрасны и мольбы и челобитья!

Ослушался Икар,- проложенным путем
Он за Дедалом следовать не в силах!-
И к Солнцу воспарил за огненным лучом,
Пылая страстью к яркому светилу…

Печальнейший итог,- расплавлен крыльев воск,-
С высот небесных гибельно паденье…
Светило покорить ему не удалось…
Но живо в нас икарово стремленье:

Мечтания души,- достигнуть высоты,
Свернуть с дорог, проложенных другими…
И пересилив страх, взмываешь в небо ты,-
Встань вровень с Солнцем или сгинь в пучине!
37 Невероятная дружба
Евгения Козачок
В детстве верила героям сказок – плохим, хорошим, жестоким, добрым. Верила в дружбу птиц, зверей, людей. Родители старались покупать и читать нам добрые сказки, чтобы не ожесточить наши сердца и не травмировать ранимую душу. И мы тогда не очень-то и задумывались над существующими противоречиями в мире животных и птиц, во взаимоотношениях людей.
Позже поняла,  что не всё так гармонично и прекрасно как в сказках  с  хорошим концом и с положительными героями.  Жизнь внесла коррективы на восприятие окружающего нас мира и, главное, на дружбу людей. Непонимание, ненависть, злоба, войны, боль, слёзы – это, к сожалению, реальный, а не сказочный мир. Мир, который так редко стал  удивлять нас счастьем, взаимопониманием большинства, а не единиц. Телеканалы, Интернет  перенасыщены информацией о горе, несчастных случаях, убийствах, войне…Мы словно забыли, что рождены совсем для другого – счастливо жить и друг с другом дружить.
 
Как то, рассматривая забавные и самые добрые фото о животных, увидела снимок петуха и лисицы, прислонившихся друг к другу. Сердце забилось, словно я прикоснулась к самому дорогому и светлому – к детству. Вмиг вспомнился случай, который удивил всех  жителей нашего села, не говоря уже о нас, детях.  Мы восприняли рассказ взрослых, как очередную добрую сказку…
 
В один из беспокойных и неурожайных годов  развелось много лисиц. Жители сёл  обращались в сельские Советы за помощью по уничтожению этих пожирателей домашних птиц. Не было такой ночи, чтобы любительницы вкусных куриных крылышек и ножек на половину не уменьшили численность кур в курятниках. Как они умудрялись подрывать эти птичьи домики, чтобы проникнуть в средину, - только им известно. И судя по  меньшинству оставшихся пернатых, складывалось такое впечатление,  что у лис был или «бригадный подряд», или конвейерный метод  охоты, или они за ночь делали не меньше двадцати ходок. И всё это делали так тихо, что верные стражи домашней живности на этот воровской период ночи словно теряли обоняние, слух и зрение и лисья охота проходила без препятствий. По утрам, при обнаружении недостающих несушек,  стражам от хозяина доставалось так, что потом им долго приходилось отсиживаться в будке, обдумывая степень своей вины. Отсыпались, чтобы ночью бдить и хитрого лиса к курятнику не допустить. Но, хитрюги, дважды в один и тот же двор не возвращались. И уже в  других дворах  Бобик или Жучка получали ощутимые «наставления» от своего хозяина.
 
Когда население устало наказывать стражей домашнего имущества – собрали сходку.  Пригласили всех охотников, имеющих ружья и хоть небольшой навык попадания в цель. Сходка определила срок уничтожения ненасытных хищников в течение трёх дней.
 
Сказано – сделано. Охотники  разработали план окружения села со стороны рощи. Определили двух самых опытных для правильной расстановки атакующих. Двоим, по краям строя, дали задание смотреть «в оба», чтобы не позволить обход лисицами их стройного ряда.

Первая ночь была не очень удачной. То ли охотников увидели лисы, то ли охотники  не замечали воришек. Поразмыслили и  решили изменить свой маневр. И результат не заставил себя ждать.  Уничтожили более десятка лисиц. В три дня,определённых сходкой, охотники не уложились. Зато в селе за последние ночи было унесено  только три курицы,  и то на подворье,  расположенном на окраине села. Последние две ночи охотники были без трофеев. И село успокоилось. Постепенно и стражи порядка на подворье снискали прежнее уважение  со стороны хозяев. Расслабились  собаки. А люди даже по ночам не стали выходить  из дома, чтобы проверить целостность своего хозяйства. Спали спокойно. И просыпались только в случае неизбежной необходимости.
 
Вот такая необходимость и вывела  в одну из ночей  из дома деда Василия. Ночь была лунная, светлая, безветренная. Листочки на деревьях чуть-чуть шелестели, словно секреты рассказывали друг другу. И воздух такой чистый, что дышал  и дышал бы. Дед залюбовался  природой и благостным состоянием своей души: благодать-то какая!
И вдруг он услышал в курятнике какое-то шуршание и тихое кх-кх петуха. Неужто с несушкой  какой «секретничает»?  Прислушался. И не понимал  то ли со слухом не всё в порядке, то ли птицы проголодались и  склёвывали  «мешанину» или зерно. Дед Василий не стал открывать дверь, чтобы не взбудоражить всех птиц. Возвратился в дом. Улёгся на кровать. Не спалось. Любопытство, - "что же там, в  курятнике, происходит?",- разобрало так, что он, чуть забрезжил рассвет, снова вышел во двор. Не успел пройти ещё и полпути  к цели, как увидел, что из-за курьего  домика, где растут кустарники смородины,  важно вышел петух,  а за ним… лисёнок.
 
У деда Василия от неожиданного события язык к нёбу прилип и голос пропал. Ни тебе  Рексу дать наказ тявкнуть на лисёнка, ни тебе петуху сказать: «Кишь!»
Рекс на удаляющуюся со двора парочку и ухом не повёл, хотя и видел их. А вот перед дедом Василием хвостом завилял.
 
Дед в полном непонимании  увиденного молчал полдня, удивив тем самим всех домочадцев. Думали, прихворнул старик. А старик и словом боялся обмолвиться. Ибо расскажи им, что их петух подкармливает лисёнка, точно тогда бы  посчитали, что болен  на голову. Никому ничего не рассказал. Но с головы такой факт выбросить не мог. И стал он каждый день на рассвете, как на дежурство, ходить к курятнику. Прислушивался, следил за каждым движением веток кустарника.  Бился над вопросом: «Как лисёнок пробирается в курятник? Почему куры ведут себя спокойно? И почему Рекс на него  не лает?»  И ни на один вопрос не нашёл ответа. Зато видел как петух   всякий раз  проводил лисёнка за село. И возвращался только тогда, когда хозяйка выпускала кур на волю, кормила хрюшку, доила корову.
 
Долго хранил дед свою тайну от семьи. И только когда лисёнок подрос, не выдержал и рассказал о дружбе петуха и лисёнка.  Не поверили ему. Тогда он, взял с каждого слово, что не обидят лисёнка, и  не разрушат эту удивительную дружбу, если он покажет им,  где друзья прощаются после встречи.
 
Собирались к этому зрелищу заранее. Как только солнце бочком уселось на землю – решили лечь спать, чтобы не проспать рассвет. На  рассвете встали все, даже пятилетняя Соня. В «засаду» шли тихо, без шума, без звука. За селом спрятались за пригорком  и стали ожидать. Дождались!
 
Петух и лисёнок шли бок-о-бок. Временами останавливались, поворачивали друг к другу головы, будто проверяя, всё ли в порядке. Постоят немного и снова шагают рядышком. Соня, впервые увидев лисёнка, чуть не закричала от восторга.  Дед вовремя зашептал: «А сейчас смотрите.  Наш Петька-петушок проведёт лисёнка к тому кустику,что ближе к нам, постоят «обнявшись» и разойдутся до ночи».
 
Так  оно и произошло. Друзья разошлись каждый в свой привычный дом, а семья деда Василия всё ещё была за пригорком. Сидели, обсуждали увиденное, и не верилось в очевидное. Что заставило петуха стать опекуном лисёнка? Где он его увидел? У каждого была своя версия. Пришли к общему знаменателю, что лисёнок бежал ночью за своей мамой. Маму убили охотники, а он остался один. И  шёл по следу и запаху своей мамы. Так и попал в их двор. А  тут петух. Зная, какой хороший у них глава семейства кур и заботливый папа цыплят,  все решили, что иначе с одиноким детёнышем их Петька-петушок поступить не мог. Он его растил. И лисёнок принял эту заботу. Петух и лисёнок опровергли законы природы, где хищник лис  поедает жертву птицу.
 
Соня спросила у деда:
- Деда,  это сказка? Ты привёл нас смотреть живой мультик? А почему ты раньше  о них  мне ничего не рассказывал и не показывал?
 
- Боялся, что вы не поверите мне. Или ещё хуже, помешаете их дружбе.
 
Вскоре всё село узнало тайну деда Василия.  Первой проговорилась о лисёнке и петухе Соня,  рассказав в садике,  как они «охотились на лис». Дети,  в свою очередь,  пересказали информацию Сони папам, мамам, бабушкам.  А взрослые уж к самому деду Василию с расспросами и вопросами.

И он с  превеликой охотой рассказывал о своих наблюдениях  за птицей и  животным. Показывал фото, которое сделал внук Ванятка, и горд был тем, что первым увидел удивительную гармонию природы – дружбу птицы и хищного зверька. Рассказывал красочно, словно сказку писал.
 
Вот эта сказка-быль  и  перенесла меня  на  волшебном ковре-самолёте в родное село,  детство…

Столько эмоций! И радость воспоминаний о родных, близких, соседях, знакомых, и тоска о навсегда ушедшем, и желание  возвратиться к истокам любви, добра, взаимопонимания, когда каждое слово родителей  было дороже золота, когда беда одного была болью для всех жителей села, когда не было  ненависти и зла, когда не убивали брат брата. А даже животные и птицы могли дружить, забыв о своей противоборствующей природе.
 
Такие воспоминания греют душу и помогают  верить в чудеса чудесные и невероятную дружбу! Дружбу, которой может позавидовать человек…
38 Твой образ деревья дарят мне
Евгения Козачок
Когда-то в детстве мы любили бегать на опушку леса, играть на цветущих полянах, собирать цветы…  Ложились на траву,  смотрели на облака, которые, гонимые ветром, рисовали причудливые узоры зверей, птиц, людей и бабочек, так похожих на живых, перелетающих из цветочка на цветочек. Сядут на нежные лепестки, крылышки закроют, отдыхают и любуются окружающим миром. Вероятно, счастливы тем моментом, что подарила им природа, – прожить целый день! Ведь для них  день – это вся их жизнь! И мы, дети, зная это, никогда не ловили бабочек, не тревожили, чтобы дать им возможность спокойно и радостно (судя по их красивым, спокойным полётам) насладиться этим днем.

 Мы обходили стороной домики муравьёв, стрекоз и рвали только по несколько полевых цветочков, чтобы принести благоухающее разнотравье бабушкам, дедушкам, мамам и папам. Они вдыхали их аромат, улыбались, а мы были на седьмом небе от счастья, что они в ответ на нашу любовь дарили нам свои улыбки.

На улице нас, одногодок, было восемь человек. Дружили все. Но у нас с тобой с самого детства было дерево, к которому ходили только  мы. Росло оно на поляне в одиночестве. И мы, влекомые его красивой кроной и неведомой силой притяжения, бежали к нему, усаживались на траву, опираясь спинами о ствол, затихали. Часами сидели, прислушиваясь, как течёт в нём жизнь по стволу от корней к веткам и успокаивающе шумит его листва. Наши сердца бились в унисон. И нельзя было понять, то ли мы ощущали сердце дерева, то ли слышали его биение друг у друга. Говорить не хотелось. Да и слова не нужны  были. За нас «говорили» цветы, наклоняясь головками друг к другу, птицы – звонкой песней любви, уносящейся ввысь, тепло идущее по чувствительным пальцам сплетённых рук.

Дерево  росло. И мы взрослели вместе с ним. Окончили школу. Уехали в разные города учиться. Приезжая домой на каникулы, бежали к нашему дереву. Оно узнавало нас издалека по счастливому смеху и, словно парящему над землёй, лёгкому бегу. Всегда приветствовало нас: весной - возрождающей жизнью, летом - шуршащими листьями, осенью – красотой золота, зимой - изяществом веток. Мы хранили его тайну. А оно хранило тайну нашей любви.

Пришло время, мы поженились. У нас появились дети, а у дерева - два молодых деревца. Дети росли и взрослели. Мы – старели и седели. Нас становилась в семье всё больше и больше, жить хотелось всё дольше и дольше, чтобы радоваться улыбкам внуков и дарить им нашу любовь.

Но время неумолимо. Судьба распорядилась так, что ты ушёл в вечность раньше меня. Сказать, что жизнь моя просто изменилась? Нет, дорогой, она – остановилась. Но я продолжала трудиться, внуков растить, детей уму-разуму учить… 

Вот только ни на минуту о тебе не забывала. Разговаривала с тобой даже тогда, когда молчала. И только у дерева нашего я часто рыдала, и все время у Бога просила, чтобы дал мне возможность как можно чаще в снах видеть образ твой. Так невыносимо одиноко без тебя, дорогой!..

Услышали мольбы мои Бог, природа и небо. И наше дерево помогло нам,  дав жизнь своему семейству и расположив и взрастив их так, что ветками своими воскресили образ твой. Большая крона и два старших дерева – это волосы и уши твои. Лоб – изгиб ствола. Глаза, нос усы, губы, борода – младшие деревья и кусты.  Ты смотришь туда, откуда я прихожу. Когда к тебе приближаюсь, ты, приветствуя меня, машешь веточками. Я знаю, что и там, в том мире,  ты продолжаешь меня любить.  Как и я тебя люблю здесь, на Земле.

Дорогой мой, к чему я всё это рассказываю тебе?  Просто хочу предупредить, что так часто я уже  не могу приходить. Как-то я тебе говорила, что ноги и спина у меня болят. А теперь и сердце на днях чуть не остановилось. Слава Богу, с что с помощью врачей оно к работе своей возвратилось. Так что ты жди меня, дорогой, и не огорчайся. Если угодно судьбе, то природа и Бог подарят мой портрет и тебе. Тогда мы никогда не будем больше разлучаться. Я так благодарна Богу, Небу, Земле за то, что твой образ деревья дарят мне наяву и во сне.
39 Бегущий от смерти
Шин Александр
Дюльневир проснулся. Рядом с кроватью стоял чемодан с собранными вещами. За окном светило приветливое солнце. Обычные городские звуки летали за окном: разговоры тысячи ртов, стук колес деревянных телег, пение немногочисленных птиц. «Неужели проспал?» - испугался Дюльневир.  Резко вскочив с кровати, он схватил бронзовые часы с тумбочки и, удостоверившись, что времени до отплытия еще много, рухнул обратно в кровать. Уже через минуту он вскочил снова, чтобы проверить все ли вещи собраны, все время поглядывая на часы. Только когда все вещи были вытащены из кожаного чемодана и сложены обратно, Дюльневир позволил себе ненадолго расслабиться. Часы раздражающе  тикали, заставляя лезть в голову всякие тревожные мысли.
Подойдя к окну, Дюльневир аккуратно выглянул на улицу. Веселые люди шли по свои делам, глашатаи горланили, созывая народ, повозки мчались по улицам, оставляя за собой струи пыли. «Беззаботные… Глупцы даже не знают, что в любой момент смерть может забрать их никчемные жизни!» - раздраженно думал Дюльневир. Но тут его отвращение пропало. Он увидел Ее! Милую, краснощекую, беловолосую продавщицу слив. Дюльневир давно следил за этой красавицей, ему она казалась другой, не такой, как все эти мелочные люди. Он часто просил оборванцев купить у нее сливы, так как боялся подойти сам. Порой, так засмотревшись на нее, он не следил, как летит время, а она, повернув голову,  замечала Дюльневира и улыбалась ему. В этот момент он готов был забыть про страх и подойти к ней. Но тут он вспоминал, что Смерть не дремлет. С каждым его неосторожным шагом она приближается и когда-нибудь пронзит его своими холодными перстами.
Блуждая по улице своим взглядом, он увидел подозрительного человека, смотрящего прямо на него. В ужасе отшатнувшись от окна, Дюльневир вскочил на кровать, так и не узнав, что то был лишь почтальон, восхищающийся прекрасной многоэтажной таверной. Под бешеный стук сердца, трус перебирал в голове планы отхода. Придя к выводу, что лучшим способом убежать от ворвавшихся убийц будет  выпрыгнуть в окно, Дюльневир напугался еще сильнее. «Плевать на второй этаж! Если упаду на  ноги, а не на голову, то как-нибудь уковыляю!» - успокаивал он сам себя.
В этот момент в дверь комнаты постучали. Рухнув с кровати, Дюльневир не поднимая головы, подполз к окну. Посмотрев вниз со второго этажа, он отшатнулся от оконной рамы, чуть не упав опять на холодный пол. Фанатично оберегая свою жизнь, он решил все-таки узнать, кто пришел. На цыпочках подойдя к двери, Дюльневир чуть ли не шепотом спросил:
- Кто там?
- Здравствуйте, мистер Дюльневир! Это служанка. Вы просили меня разбудить вас, когда наступит утро, - ответил приятный женский голос.
- А, спасибо, спасибо! – ответил Дюльневир, вытирая пот с мокрого лба бархатным платком.
За дверью послышались удаляющиеся шаги. Дюльневир, устав, выдохнул. Присев на кровать, он сверился с часами. До отплытия корабля оставался час. Порт находился практически на входе в таверну, так что опоздать к отплытию было трудно. Но Дюльневир все равно волновался, боялся, что его кто-то задержит, кто-то остановит. Только он схватил чемодан и собрался выдвигаться, как в дверь грубо постучали. Чемодан выскользнул из непослушных рук, и все его содержимое разбежалось по комнате. Схватив стальной кинжал, катающийся по полу, Дюльневир подскочил к двери:
- Кто там? – шепотом спросил Дюльневир.
- Здравствуйте, мистер Дюльневир! Это слуга! Вы просили разбудить вас, когда наступит утро, - ответил вежливый мужской голос.
- А, да. Спасибо. Я уже проснулся. Спасибо, - выдохнул Дюльневир.
Слуга ушел. «Кого еще я просил разбудить меня! Всем разболтал!» - ругал Дюльневир сам себя. Усевшись на пол, он стал собирать вещи, которые, будто живые гуляли по комнате и не хотели, чтобы их поймали. Вещи выпрыгивали из рук обратно на пол, словно хотели задержать своего хозяина. «Что же вы делаете, гадкие! Я из-за вас опоздаю, черти!» - разозлился Дюльневир. Тут из его хрупкой руки вылетел кинжал, кидая блики на старые стены, и вонзился в пол рядом с ногой параноика. Дюльневир сглотнул.
- Ладно, ладно. Понял я! Надо уже отправляться в порт.
Дюльневир аккуратно сложил оставшиеся вещи и сверился с часами. До отплытия оставалось еще много времени, но Дюльневир решил, что чем раньше он отправится, тем меньше проблем возникнет. Подойдя к зеркалу, Дюльневир грустно взглянул на свое отражение. Перед ним стояло хрупкое, бледное, беспомощное тельце, которое когда-то было крепким и смуглым. Измученное, уставшее лицо отражало легкий испуг, который уже будто стал постоянным. А ведь раньше он был другим. Он так же, как и все, радовался жизни, спокойно ходил по улице, не оглядываясь, не ожидая удара в спину.
Он жил в деревушке Меадовс, находившейся на западе Первого Континента, средь бескрайних цветущих лугов. Жители той деревни в большинстве своем были либо фермеры, либо скотоводы. Дюльневир не являлся исключением. Каждый день с утра до вечера он работал в поле вместе с остальными фермерами и был вполне доволен. Он помнил те времена. Летом в полях витали запахи тысяч разных цветов, поле будто радуга, струилась разными тонами от нежно-алого до буйно-синего. Солнце нежно ласкало всех обитателей, для него все были равны. Над цветами кружились сотни бабочек, они разлетались по всему полю, словно разноцветные маленькие звездочки. Порой  лежа средь ароматов и красок, смотря на порхание тысячи разноцветных крыльев, его сознание улетало куда-то в светлое нечто. Он будто окунался в теплый эфир, его разум был светел и чист. К нему приходило  ощущение единства с природой и разумом мира.
Все жили в мире. Деревушка вела спокойный размеренный ритм, пока не пришла «Гнойная хворь»! Гадкая болезнь, уничтожившая спокойствие и опорочившая радость жителей. Настали тёмные времена для жителей той деревни. Не понятно, откуда появились Погонщики Света. Они пришли, чтобы излечить жителей, чтобы уничтожить страх. Однако, они никого не выпускали из деревни, что вызывало панику. Дни шли, болезнь уносила все больше невинных жизней, а лекарство так и не было найдено. Жителей держали, как больное животное в клетке, чтобы оно не заразило остальных, а медленно испустило дух. И так в один день жители взбунтовались. Разожглись факелы, поднялись ввысь вилы, и Погонщики Света поняли, что терпение жителей подошло к концу. Дюльневир в суматохе бойни смог убежать из деревни в ближайший город, а оттуда на корабле за лазурное море.
За морем жизнь Дюльневира постепенно возвращалась в привычное мирное русло. Ужас прошлого забылся, а на смену к нему пришла гармония. Пока однажды в городе не произошел пожар. Пламя поглотило целый квартал, жадно глотая дома и не успевших убежать бедняг. Горький дым поднимался к небу, очерняя белоснежные облака. Много горя произошло в тот день, много улетело жизней. Ужас снова стал попутчиком в жизни Дюльневира, не смотря, на то, что пожар произошел на другом конце города, он все равно был напуган. И вот в эту же ночь, в его бедную голову проникла мысль, которая поглотила его, втянула его разум в себя и выкинула измятым и испачканным. «Смерть идет за мной! Она ищет меня!» - звучало в его голове снова и снова. И Дюльневир побежал! Побежал, так как бежал в ту злополучную ночь,  не оглядываясь, не думая, кого оставляет позади.
И вот новый город, но беспокойство не оставило Дюльневира. Оно нарастало, перерастая в паранойю и вечный страх. Новый город, и еще один, следующий и так по кругу. Дюльневир бежал из каждого города, останавливаясь на несколько недель. Там появился неизвестный убийца прекрасных женщин, тут коровье бешенство, там цветочный горшок упал рядом. Дюльневир избегал любой опасности, становясь пленником своего больного разума. Он двигался на север, все дальше и дальше вглубь Второго Континента. Глаза, когда-то горевшие ярким рубиновым пламенем, теперь горят еле видным тихим серым огоньком, тело, которое было идеалом мужественности, превратилось в скелет, обтянутый кожей, а, душа некогда любившая жизнь и наслаждающаяся ею, теперь тонет в вечном страхе и находится в тревожном трепете перед неизбежным.
Дюльневир оторвался от нахлынувших воспоминаний. Лишь только он посмотрел на часы, как страх нахлынул вновь! До отплытия оставалось полчаса. Схватив чемодан и накинув плащ, Дюльневир выскочил из комнаты и понесся вниз по лестнице. Споткнувшись, он чуть не преодолел оставшуюся часть лестницы кубарем. Выбежав из таверны, он ринулся по людной улице. Несясь, словно ветер, он не обращал внимания на людей, оглядывавшихся ему вслед. Вдруг, он заметил ту продавщицу слив. Она была все также прекрасна, как радужные поля на родине Дюльневира. И вот засмотревшись на человека созданного солнцем, Дюльневир со всего разбегу врезался в маленького парнишку. Оба упали на пыльную мостовую, как подстреленные утки. 
- От кого вы так бежите, дяденька? – спросил мальчик, поднимаясь на тоненькие ноги.
- От смерти! – резко сказал Дюльневир, рывком встав.
- А зачем бежать от смерти?
- Чтобы не умереть!
- Нет, вы меня не поняли, дяденька. Зачем бежать от смерти, если она все равно догонит, если захочет.
Дюльневир только тут посмотрел на парнишку внимательно. Одет он был в рваные штанишки, и грязную безрукавку, которая была ему до колена. Засаленные непослушные волосы закрывали глаза. Дюльневира смутили такие слова, он был готов услышать их от седоволосого старца, но никак не от маленького грязного попрошайки. Только он хотел спросить у парнишки, кто он, как вспомнил, что опаздывает. Подняв глаза от часов, Дюльневир с ужасом не обнаружил оборванца. Парнишка исчез, словно его и не было. Дюльневиру некогда было искать его, поэтому, подняв чемодан, он побежал в порт.
За углом его ожидала новая напасть. На входе в порт собралась толпа бунтующих матросов. Можно было пробиться сквозь плотный строй морских волков, но Дюльневир увидел в этом опасность. «Нет, нет! Здесь ты меня не подловишь!» - подумал Дюльневир. Тут он обнаружил вход на склад. Дверь была выбита, а через склад можно было выбежать прямо на пристань к кораблю. Недолго думая, он вбежал во тьму склада. Окна были завешены, а каких либо источников освещения не было. Не было никого. Здесь будто остановилась жизнь, звуки остались за стенами склада, как и все суматоха. Дюльневир будто вошел в другой мир. Он продвигался глубже, пока не услышал какой-то скрип впереди. Тут с одного из окон слетела ткань, и в помещение влетел лунный свет. Несколько минут назад Дюльневир бежал под палящим солнцем и тут он увидел Луну. Но испугала его не это. Под окном стояли стол со стульями с разных сторон, а за столом сидел Она в черном балахоне. Дюльневир сразу понял, кто это! Ни разу не видел лично, но узнал только взглянув. Тихо он начал пятится, и уже хотел развернуться и убежать, но тут его окликнула Она:
- Дюльневир! Не стоит убегать! Ни к чему хорошему это не приведет.
Дюльневир застыл, как каменный истукан. Тихий и в то же время громкий голос эхом звучал у него в голове снова и снова. Дюльневира захватил ужас. Он развернулся и побежал к двери, но тут с потолка с ужасным треском упали балки,отгородив тем самым Дюльневира от старого мира. Неприятный холодок пробежался по его телу волной. Он обернулся, Смерть сидела за столом в той же позе, которую он увидел в первый раз. Дюльневир вздохнул. Надежда покинула его, а вместо нее к нему пришло осознание неизбежного. Подойдя к столу, Дюльневир тихо сел на стул напротив Смерти:
- Вот и все. Вот ты и поймала меня. Долго же я от тебя бегал! – проговорил Дюльневир с некой гордостью.
- Долго? Нет, нет, Я не гналась за тобой! Все это время ты бежал не от меня. Сегодня я увидела тебя впервые, как и ты меня, - тихо молвила Смерть.
- Но… как же так. От кого я тогда бежал?
- От жизни, Дюльневир, от жизни. Пока ты бежал от меня, жизнь оставалась позади, а я наоборот приближалась. И вот настал этот момент. Ты бежал не от меня, Дюльневир! Ты бежал ко мне!
Смерть засмеялась. Дюльневир не мог понять. Все свою жизнь он бежал, вся жизнь в вечной гонке. Но оказалось, что эту гонку он выдумал сам! Дюльневир заплакал. Заплакал искренне и громко. Смерть с жалостью посмотрела на свою жертву. Наклонившись над Дюльневиром, Смерть сорвала с его руки часы и достала откуда-то из своего балахона сливу. Сочный, наливной плод фиалкового цвета словно светился в ледяных руках Смерти. Она положила сливу на стол:
- Я готова дать тебе шанс, Дюльневир, но я должна быть уверенна, что этот шанс ты используешь мудро.
Посмотрев на Смерть глазами полными благодарности, Дюльневир дрожащими руками взял прекрасный плод.
Дюльневир проснулся. Рядом с кроватью стоял чемодан с собранными вещами. За окном светило приветливое солнце. Обычные городские звуки летали за окном: разговоры тысячи ртов, стук колес деревянных телег, пение немногочисленных птиц. Вскочив с кровати, Дюльневир, не надевая плащ, выбежал из комнаты. Он бежал к той, которую ждал всю жизнь.
Дверь в комнату со скрипом закрылась за спиной Дюльневира, а на оконной раме тихо лежала прекрасная слива.
40 Рассказ Живой мир Лийэнки
Инна Димитрова
Рассказ "Живой мир Лийэнки"


В окно мягко струился тонкий лунный свет.
Лийэнка тихо грустила, сложив накрест в запястьях руки. Кругом стояла тишина, царило полное безмыслие. Кроткось и мечтательность незримо обошли всё и упокоились в Лийэнке. Казалось, звуки покинули этот мир, и всё больше чудилось, что луна, её печально-кроткая дорожка, дрожит хрустальным звоном, чутко и трепетно вызывая слабый отдалённый отзвук каких-то внутренних незримых колоколец. Как слабый, едва ощутимый ветерок ночи в полный штиль жаркого лета, как странный отголосок лохматого клочка растаявшего сна, как легкое кружевное облачко в мягкой закатной лазури...
Мир склонялся над собой, то ли поглощенный сказкой - думой, то ли вдруг поверив себе...
Лийэнка медленно почувствовала, что кто-то должен прийти. Сознание почти усыпилось, но еще трепыхалось где-то вдали. Она будто перевела взгляд в другую часть своего Неба...
Она ждала вестей оттуда.. Кто-то уже шел.
Но очнулась, когда перед ней оказалась девушка-женщина. По виду - тонкая хрупкая девушка, по взгляду - серьезная вдумчивая женщина. Входя, она разливала свет призрачными горстями - струями. Тонкий полутревожный - полувосторженный звон окружающего усилился нарастающим напряжением и в то же время - невероятной легкостью то ли призрачности, то ли парения...
- Кто ты? - то ли в дурмане, то ли во сне произнесла Лийэн.
- Я твоя греза.
- Ты шутишь. Я чувствую - это не так.
- Да, я мгновенно преображаюсь. Кем ты хочешь, чтобы я была?
- Сама собой.
- О-о-о! - она полушутливо - полуназидательно приподняла тонкий пальчик правой руки, - боюсь, для многих это не по силам.
- И мне?
- Ответ ищи в себе.
- А ты разве не можешь?
- Я задаю ответы, чтоб их искали, а не сражаю правдой. Я укрываю в выдумке, иллюзии. Я создаю замки, чтоб становились Маленькими Принцами, но не указываю коротких путей и не раздаю внезапных наград. Да, я призрачна и многолика, но... - женщина вновь слегка улыбнулась и теперь прижала указательный пальчик к бледным губам. - Тайна - уже почти разгадка. Ты понимаешь меня?
- Да, отчасти. Я чувствую, что это так. Но тревога не покидает меня.
- Это вторая сторона тайны. О чем догадываешься, то больше тревожит, чем то, что знаешь. Ты понимаешь, кто я?
- Да, Тетушка. Но зачем ты пришла ко мне?
- Ты звала меня.
- Я? Я даже не знаю как тебя по-настоящему зовут. Она в ответ сильней заулыбалась и будто тонкие пластины призрачных невидимых стекол задрожали, слегка позвякивая.
- Меня не позовешь словами. А появляюсь, куда притягивают такие души...
- Какие?
- Такие как твоя... сознание тут ни при чем. Важна сама сущность.
- А чем моя особенна?
- Особенно все, а сущности вне их, они здесь лишь в гостях.
- А где они дома?
- Где они счастливы.
- Значит, нельзя быть счастливым?
- Можно, но самое яркое счастье здесь - лишь слабейший отголосок незримого...
- Творца?
- Счастья.
- Он и есть Счастье?
- Он - это Он. У него нет имени.
- Значит, счастье не в его власти?
Она рассмеялась:
- Нет ничего, что было бы не в Его власти.
- И даже грех?
- А что такое грех?
- Плохое, гадкое противное...
- А что такое тьма для света, лед для пара, ущелье для горы?
- Противоположность...
- Не совсем.
- Тогда что?
- Смотри в себя. Что противоположность для правой руки - левая рука или какая-то нога?
- Смотря как смотреть.
- Думай как понимается. Проникай в суть, но смотри со стороны... Ты сама сможешь все понять. Только не сходи со своей Хрустальной Дорожки... - Она посмотрела куда-то вдаль. - Смотри, видишь ту дальнюю яркую звезду? Она светится, пока сияет в ней Вечная Цель. Как ты думаешь, она погаснет?
- Нет, то есть да. Звезды могут когда-нибудь погаснуть.
- Нет, она исчезнет из этого видимого мира. Абсолютно исчезнуть и возникнуть не может ничто.
- А-а-а... разложение на атомы.
- Ты несешь чепуху жалкого и поверхностного сознания. Как ты думаешь, Земля ведет учет своих гор, рек, лесов и морей?
- Зачем, она не умеет писать.
- А зачем ей уметь писать?
- Чтобы четко знать.
- Ты знаешь, сколько у тебя пальцев?
- Да.
- А где это записано?
- Но их всего двадцать!
- У младенца их столько же, а он знает сколько их?
- Но он не умет считать!
- А зачем ему это, от этого их прибавится или убавится?
- ? Ты меня совсем запутала...
- Путаю не я. Вы сами вязнете в своих сетях. Животным не нужна генетика и тригонометрия. Они Живут, они пусть медленно, но верно идут по пути эволюции. А что делают люди?
- Изучают мир.
Странная гостья звонко засмеялась, и невидимые зеркала принялись по-шальному весело позвякивать.
- А разве они не гробят и себя, и свои души? Неужели ТЕБЕ это надо объяснять?
Лийэнка вконец сникла:
- Нет, конечно, нет.
- То-то и оно. Я ухожу. Пожалуй, уже достаточно...
Лийэн погрузилась в какую-то тягостную задумчивость. Незнакомка заметила это и легко, едва коснувшись её волос пальчиком, произнесла:
- Я не ругаю тебя. Ты пытаешься ещё со всем этим этим разобраться. ... в помощь! - (смысл был "Бог в помощь", но первого слова не было произнесено). - Но смотри не запутайся. Я люблю, конечно, уводить в сторону. Но я всего лишь испытываю слабых. Я не думаю, что ты из них. Время есть, время терпит. Лунный свет уже слабеет. Мне пора уходить...
Что, озадачила?
- Нет, не совсем. Пожалуй, я сама когда-нибудь бы всё это поняла. Но теперь вижу - надо поторапливаться. Что-то засиделась я тут...
Она перевела взгляд с какой-то очень отдалённой стороны, но... женщины уже не было.
Лунная дорожка действительно стала медленно таять. Купол неба наполнялся каким-то иным, будто отдалённым звеняще-трубным гомоном. Мир открывал веки, ночь отступала вдаль. Звёзды медленно гасли, стыдливо прячась как нагие купальщицы пред нескромным взглядом юного незнакомца...

Лийэнка сидела всё в той же комнате. Но это уже было не то место, и не то окружение. Состояние проникновения Вглубь сменилось торопливым жестом Движения, проявления Воли, Энергии. Казалось, мир вскипал как доварившийся суп, устремляясь Вперёд как отчаянный Икар.
Гомон нарастал, звуки торопились и перебивали друг друга.
Бесшабашный оркестр порой переходил в безумную кокофонию, но, преодолевая пороги, дальше стремительно нёсся, поглощая вся и всё на пути, увлекая и захватывая с собой.
Но Лийэн пока ещё была слишком поглощена открывшимся ей нечто Новым, Тонким, Незримым, потому эта волна кипящей жизни не могла её накрыть с головой. Она всё ещё обдумывала, всё ещё перебирала, сопоставляя, соотнося, состыковывая.
Да, мир становился всё большей Загадкой, но оттого он чувствовался Живым. А разве он не таков?
41 Я мог бы просто плыть по течению...
Никонова Елизавета
Миниатюра написана по повести Хемингуэя "Старик и море".
Фото взято из интерната.
***

Я мог бы просто плыть по течению, как мёртвая рыба несомая уловками моря. Когда-нибудь меня бы затянуло водоворотом в глубины или съела другая большая и жирная рыба. А может быть, на море поднялся бы шторм, и от меня ничего не осталось…

Эх, море, что сделали со мною твои пенные загривки, голубые горизонты и бескрайние просторы. Я помню, как сейчас первую нашу встречу, помню, как ты заигрывало со мной. Море, за мою жизнь ты успело поглотить меня и мою душу. Я отдал бы последние крошки, лишь бы ты не отвергло меня… Моё море…

Наверное, я умру с солёным привкусом во рту, умру погребенный твоею пучиной. Но не сейчас, я не могу поддаться на твои уговоры. Я обещал мальчику вернуться, и хоть я вернулся, но он не готов снова потерять меня. Или я хочу так думать?

Мне снились львы. Большие, свирепые и гордые, как акулы. У них такие же широкие пасти, в которых покоятся смертоносные клыки, только живут они на земле. Это земные рыбы. А ещё на земле есть деревья, разные-разные, как водоросли. А ещё есть люди – это тоже рыбы. Ты замечало, как мы схожи. Какие-то сбиваются косяками, какие-то предпочитают плавать в гордом одиночестве, кто-то наживка, кто-то хищник. Все мы рыбы. Будь то животные или люди. И я точно знаю, что мальчик и я – живые, умные, и по-своему красивые.

Я не смог смерится с судьбой тогда, не смогу и сейчас. Я буду бороться! Только не знаю с кем. Море ты враг мне? Но как же ты можешь быть врагом? Может не ты, а земные рыбы мне враги? Нет-нет, они ничего плохого не сделали! Тогда, кто враг? Неужто, в мире, населённом миллиардами существ, я борюсь сам с собой? Но как же так? Море, а акулы? Они мне враги? Нет… Ведь ими движут инстинкты. Значит и вправду я враг сам для себя, сам по себе.

Но разве это верно? Может ли быть так?! Я боролся с собой. Значит ли это, что когда я вернулся, я победил себя? Но я же тут? Значит, это что-то было во мне…
А что всё-таки не устраивало меня в жизни? Я мог бы расслабиться. Мальчик приносил бы мне еду, в своем ветхом доме я бы прожил спокойную размеренную жизнь! Прибился бы к рыбакам, с уловов зарабатывал деньги на сущие мелочи… Но я бы пожертвовал тобою… Море.

Знаешь, я, наверное, люблю тебя! По братски, по родному… я люблю тебя по своему. Прости меня море. Я усомнился в тебе! Я до сих пор сомневаюсь в себе! Но разве это оправдание? Не обижайся! Я вижу, как колыхаются волны, и разбиваются об камни. Не калечь их, они не виноваты в моей слепоте.

Я говорил, что мальчик ждал меня, но всё равно я ощущаю себя одиноким. Может жаль, что у меня нет семьи? Чувствую себя отшельником, хотя я и есть безмолвный скиталец.
 
Всё-таки лучше бы я не рыпался! Что мне дала Рыба? Я убил её - такую красавицу! Если бы не я, она бы была счастлива… или нет? Как мы с ней схожи! Может у неё тоже есть свой Мальчик? Единственное что я могу сказать, что у неё было ты – Море.

Интересно, а как бы ты выглядело в человечьем обличье? Наверное, у тебя бы были бездонные тёмно-синие глаза. А волосы чёрные, немного отдающие синевой. И кожа смуглая, ведь ты по существу любишь нежиться в лучах расцветающего солнца. А ещё ты бы было сильным, умным, спокойным… Такое как сейчас. Нет, не хотел бы я, чтобы ты стало человеком. Просто Морем быть лучше…

А знаешь, я не жалею! Ни о чём не жалею! Если бы не Рыба, то не знал я тебя… Хорошо, что ты есть… Моё Море…
42 Ветер Анхеля
Альба Трос
В ту ночь Анхелю Варгасу, единственному во всём мегаполисе, кто не лежал в капсуле, приснился сон. Он, маленький мальчик в футболке и шортах, идёт босиком по песку, держа за руки отца и мать. Родителям удалось одновременно взять отпуск на работе, и они на целых две недели приехали в маленький городок, где их сын живёт с бабушкой в ожидании времени, когда ему нужно будет идти в школу. Сердце мальчика трепещет при мысли о том, сколько чудесных вещей он покажет маме и папе на дороге, по которой Анхель каждый день ходит на море. Справа от них блестит лиман, неторопливо покачивающий своим тяжёлым телом под порывами ветра. На берегу, подставив солнцу обмазанные чёрной грязью животы и спины, стоят отдыхающие, напоминающие фигуры первобытных людей в музее. Целебная лиманская грязь излечивала десятки болезней и привлекала в городок страждущих со всех концов страны. Между новоявленных неандертальцев и питекантропов бегают их отпрыски, такие же чёрные, несмотря на отсутствие радикулита и ревматизма. Анхель смеётся, вспоминая, как бабушка всегда частит безмозглых родителей, полагающих, что грязевые ванны только улучшат здоровье чад. А вот у того пригорка мальчик как-то нашёл свисток в форме головы верблюда, который с тех пор носит на шее на шнурке, не расставаясь с сокровищем даже во время купания. Чуть дальше под оливковым деревом спрятана волшебная палка-посох. Ежедневно Анхель достаёт её из тайника и дальнейший путь совершает с важным видом старого монарха, опирающегося при ходьбе на скипетр. Сегодняшний день они проведут, играя на пляже в мяч, резвясь в морской  воде и запивая холодным чаем из термоса бутерброды с вяленым мясом. А на обратном пути их ждёт скамейка, где можно передохнуть, допивая остатки чая, и памятник маленькому герою, с которым Анхель неизменно делится свежими новостями, и много радости, солнца и ветра. Отец рассказывает мальчику историю про крошку-морехода, принявшего лягушку за кита, и мать неожиданно останавливается и заключает мужа и сына в объятия. Анхель ещё не знает, что через несколько лет отец бросит их, уйдя к другой женщине, с которой у него родится дочь. Мальчик иногда станет приходить в их дом, чтобы каждый раз испытывать недоумение при виде маленького кричащего существа, которое ему скажут называть сестрой. Ещё позже пятнадцатилетний Варгас будет стоять на кладбище у гроба отца под порывами холодного зимнего ветра, ничем не напоминающего морской бриз из детства. Он счастлив в своём неведении, предвкушая вечернюю прогулку по городу, где его ждут аттракционы, игровые автоматы и леденцовые петушки. Анхель возьмёт с собой фигурку индейца с яркими перьями на голове, любимую игрушку, которой к концу вечера придётся перекочевать в сумку, когда отец протянет мальчику блестящий гоночный автомобиль, от которого Анхель не сможет оторвать глаз, едва увидев на витрине магазина. Перед сном Анхель будет класть его под подушку, а проснувшись среди ночи, доставать игрушку и целовать, чувствуя сладкий вкус леденцов. Спустя годы он вспомнит об этом, касаясь губами губ своей первой любви, девушки с волосами цвета песка на пляже в маленьком городке у моря. Ей нравились истории, которые он сочинял по ночам, и она говорила, что в будущем у него есть шанс стать известным человеком. Девушка питала слабость к знаменитостям, ведь её отец был депутатом. Подобные люди казались Анхелю жителями другого мира, и когда однажды он получил приглашение пообедать с родителями девушки, то не удержался и выпил перед встречей две рюмки скверной рябиновой настойки, от которой потом его мучила изжога. Во время обеда Анхель отвечал на вопросы тучного депутата и его не менее упитанной жены о своих планах на будущее, не знал, куда девать руки, и понимал, что за таким столом не были нужны его истории. Впоследствии он часто думал, что именно с его подрагивающих рук началось то, в конце чего он обнаружил себя у закрытых ворот дома девушки, покачивающимся то ли от ветра, то ли от настойки, с невыносимо горьким привкусом расставания во рту. Мать старалась всячески поддерживать своего осунувшегося и постоянно бледного сына и даже пыталась знакомить его с дочерьми подруг, но все свои нерастраченные чувства Анхель теперь вкладывал в истории. Во многих из них присутствовал ветер, иногда ласковый, но чаще холодный и злой. «Неужели ты хочешь, чтобы на тебе прервался наш род?», - спросила его однажды мать. «Нет, конечно, – улыбнулся в ответ Анхель, - вот увидишь, я стану знаменитым писателем, и в меня влюбится принцесса». В ответ мать лишь грустно покачала головой. Погружённый с головой в творчество, Анхель стал студентом и много узнал о том, как с помощью слов заставить людей смеяться и плакать. Несколько его историй опубликовали в журналах, в институте ему предлагали продолжить обучение, чтобы впоследствии самому начать преподавать, а потом в одно мгновение всё изменилось. Грянула Великая Техническая Революция. То, к чему люди шли долгими десятилетиями, произошло в засекреченной правительственной лаборатории. Отныне человек, открывший новый источник энергии, мог почти беспредельно повелевать силами природы и к тому же получил возможность контролировать жизнедеятельность своего организма. Впервые в истории цивилизации произошёл переворот, который поддержали все. Тучный депутат, ставший премьер-министром, во всеуслышанье заявил с экрана о наступлении эры благоденствия. Даже религиозные фанатики должны были смирить свои порывы перед лицом появившихся у человечества перспектив. Многие вынуждены были переквалифицироваться, ведь в обществе будущего исчезла нужда в целом ряде профессий. Впрочем, места у реакторов, неустанно вырабатывавших суперэнергию, хватило всем. Мир стремительно менялся на глазах у студента Варгаса. Однажды посетив город своего детства, он не узнал его. Лиман осушили, землю забетонировали, и теперь там возвышались корпуса Центров оздоровления, где людей за несколько дней излечивали от любых болезней без медикаментов, хирургических вмешательств и грязей. Анхель добрался на энергокаре до пустынного зимнего пляжа и долго смотрел на море, подставив лицо трепещущим воздушным струям. Вернувшись в центр города, он разыскал один из последних баров, чтобы выпить рябиновой настойки. Производство алкоголя в мире падало, ведь у людей эры благоденствия появился значительно более привлекательный источник получения удовольствия. Матери Варгаса судилось умереть всего за несколько месяцев до наступления нового времени. После погребения Анхель положил на её могилу леденцового петушка. Два десятилетия спустя, когда тела умерших стали аннигилировать, чтобы не отвлекать живых от радостей существования, кладбище сравняли с землёй, освободив место для жилого комплекса.
Несомненно, капсулы суб-сна стали одним из важнейших достижений Революции. Некоторые политики даже утверждали, что смысл технического переворота заключался именно в их создании. Теперь, отходя ко сну, человек погружался в сигарообразной формы устройство, закрывавшееся сверху крышкой. Вставленный в приёмник чип активировал капсулу, и сознание находящегося в ней немедленно отключалось. Импульсы, с переменной частотой посылаемые клеткам мозга, позволяли спящему испытывать любые ощущения, стать героем любого сюжета, заложенного в памяти чипа, при этом с возможностью влиять на события. Пробудившиеся неизменно чувствовали себя отдохнувшими и полными сил, исследования не выявили ни малейшего вреда суб-сна для организма. Главное преимущество капсул заключалось в том, что отныне каждый мог стать персонажем собственного фильма, пережить то, что боялся или не хотел испытать в реальности, при этом без малейших последствий. Через два года после появления первой опытной модели в мире было уже продано около миллиарда капсул, при этом цена на них, благодаря щедрому субсидированию со стороны правительств, была доступна большинству. Результаты не заставили себя ждать. На планете утихли войны, прекратились теракты и захваты заложников. Жаждущие чужой крови теперь кромсали своих врагов во сне, властолюбцы видели себя в грёзах правителями целых галактик. После работы люди вместо спортклубов и баров стремились домой, где их ждали все мыслимые удовольствия и приключения. Создатели сюжетов, переносимых на схемы чипов, работали на износ. Постепенно отмерли сначала театр, потом кино, музыка и, наконец, литература. Спорт также практически исчез из жизни, ведь в Центрах оздоровления любой человек за короткое время мог лишиться жировых накоплений и получить инъекции, способствовавшие сохранению упругости и крепости мышц. По ночам темнота в городах приобретала бледно-розовый оттенок работающих капсул, свет которых пробивался из десятков тысяч окон. Ещё до того, как закрылся его институт, Анхель в первый и единственный раз в жизни погрузился в суб-сон в доме приятеля, сокурсника, семья которого по каким-то причинам ненадолго уехала из города. Утром на все вопросы он лишь неопределённо пожал плечами, выпил стакан апельсинового сока и попросил таблетку от головной боли. Сокурсник посоветовал ему обратиться в ближайший Центр оздоровления, и Анхель покинул его квартиру. Когда институт прекратил своё существование, всё тот же приятель явился к Варгасу домой с необычайно щедрым предложением. Сам он уже несколько месяцев занимался разработкой суб-снов. Местная компания, один из лидеров индустрии на континенте, нуждалась в людях с нетривиальным воображением и готова была высоко оплачивать их деятельность. Анхель снова пожал плечами. «Ты идиот, - сказал ему бывший сокурсник, - разве непонятно, что мир никогда уже не будет таким, как прежде?».
В конечном счёте, Варгас стал продавцом кондитерских изделий. Окна его магазинчика выходили на площадь, где возвышалось огромное здание, принадлежавшее корпорации, производившей капсулы и сюжеты суб-снов. Он потерял все связи со старыми товарищами, занятыми бесконечными обсуждениями пережитых ими приключений. На работе его считали чудаком. В выходные Анхель ездил за город, где сидел в роще и слушал ветер, а дома часами читал. После того как печатное дело кануло в Лету, все книжные магазины один за другим закрылись, а книги из них пропали неведомо куда. Варгас подозревал, что правительство просто распорядилось их уничтожить, но никогда не говорил об этом вслух. Словно предчувствуя исчезновение книг, он успел выкупить у бывшего ректора бывшего института его библиотеку. Учёный муж искренне радовался полученным деньгам, которые планировал потратить на приобретение редких чипов. Закончив чтение, Варгас обычно долго лежал в темноте без сна, иногда вставая для того, чтобы записать новые детали историй на пожелтевших листах, оставшихся ещё со студенческих времён. Он так и не женился. Ни одна из знакомых ему женщин и десяти минут не выдержала бы в его тесной квартире, заполненной разнокалиберными томами.
Маленький мальчик, обнимавший родителей на берегу лимана, ничего не знал о своём будущем и громко смеялся. Его постаревший двойник крепко спал в кровати с улыбкой на лице. Внезапно окно в комнате распахнулось, и внутрь ворвался ветер. Он закружил в воздухе листы, исписанные мелким торопливым почерком, зашелестел страницами. Улыбающийся Анхель продолжал спать, когда воздушный поток внезапно поднял его и понёс к окну в окружении книг, следовавших за своим хозяином, словно почётный эскорт. Тело Анхеля вошло в оконный проём, на секунду зависло над безмолвной улицей и полетело вдаль. Оно плавно двигалось туда, где в небе сияла огромная бледная луна, но никто в целом городе так и не увидел этого.   
43 Сивилла
Валерий Протасов
Шла вторая неделя с того самого дня, когда он поставил точку в своём последнем рассказе. Наверное, в тот день что-то случилось, треснуло, надломилось или пошло не так в невидимой сфере, где происходит рождение слов. Он уже тогда смутно почувствовал это,  чуть-чуть насторожился, но не придал серьёзного значения сбою. Это было нечто, сравнимое со слабым щёлканьем в таинственной области высокоточных компьютерных систем. Щёлканье можно было уподобить предупредительному знаку, запятой или точке в плавно текущем потоке буквенных начертаний, или сигналу перегруженного напряжения в приборе. На языке же сугубо человеческом этот звук мог оповещать о том, что мозгу нужен отдых. Он так интенсивно трудился почти полгода, а то и больше, что запросил хотя бы кратковременный отпуск. Ну, если так, о чём беспокоиться? Пройдёт нужный срок, нервные клетки восстановятся - и механизм опять заработает с прежней мощностью. Однако живой мозг не компьютер. И пути, по которым проходят нервные сигналы, побуждающие к творчеству, науке неведомы. И, слава богу! Иначе исчезла бы тайна рождения второй реальности, подобной не той, грубой и несовершенной,  которая окружает нас, подавляя своим животным притяжением, а призрачной, волнующей обещанием совершенства. Отблеском её и становится магический ритуал обращения простого минерала в золото.
С каждым днём, незаполненным чувством зачатия и рождения, беспокойство делалось всё отчётливее. Ещё бы! Неделя с довеском - срок, достаточный для того, чтобы тревожная пустота  в душе  переродилась в страх. Неприятное чувство, в котором шевелится подозрение об утрате способности сочинять, переживая необходимый процесс умственного пищеварения. А что, если утраченная способность не вернётся, и он так и останется в сером сумраке будней? Всякий перерыв органического цикла нарушает равновесие здоровья, в котором всё идёт, как надо: желудок потребляет и варит, доставляя вкусовое ощущение удовольствия, кишечник разбирается, как ОТК на фабрике, что оставить, а что возвратить в переработанном виде в природу; лёгкие вдыхают и выдыхают воздух, смесь  кислорода с углекислым газом, посылая необходимые химические элементы в кровь, сердечная мышца доставляет их в мозг, дабы тот мог продолжать свою таинственную работу. Так что, есть о чём беспокоиться.
Дело даже не только в том, чтобы заботиться о правильности  биологических процессов. Он чувствовал, что идёт по какому-то пути, что должен продолжать идти. Он что-то приобретал на этом пути, креп как мастер, и это зачем-то было нужно. Цель ещё не ясна. Но она существовала.
В ближайшую субботу он отправился на ярмарку. Длинным табором она расстилалась вдоль улицы  в одном квартале от его  дома.  Всё, что там предлагалось, можно было купить и в магазине. Но всякого рода маркеты - это организованное пространство. А вольная торговля, стихийный народный рынок - совсем другое дело. Тут смотр нарядов, лиц, говора, тут поле свободы. Он представлял себе Пушкина, как тот в красной рубахе навыпуск, подпоясанной ремешком. обходит красные ряды, заворачивает в мясные, молочные, хлебные. Чуть дальше свист и звон глиняных игрушек. В нос так и шибает пряностью солёных грибов, укропными запахами огурцов. Со всех сторон сыпятся ядрёные словечки, шутки да прибаутки. Конечно, нынешняя ярмарка не то, что прежде, не тот и народ. А всё же люди. Вот одна разбитная бабёнка сладким напевом зазывает зевак, зычный мужик угрожает и требует: «Не проходите мимо! Самая дешёвая свинина!» - «А вот гуси, утки!» - врывается в ярмарочный шум чей-то бодрый голос. «Петрушечка, укропчик…» - обречённо шепчет ветхая старушка, потерявшая всякую надежду всучить какому-нибудь ротозею завядший пучок прошлогодней травы.
Здоровенная девица, в сорок пятого размера кроссовках, с устремлённым в невидимые дали взором, подносит к губам мундштук флейты. «О ты,  фавн мой лесной,  сатир ненаглядный, леший одноногий, приди! Я устала ждать тебя…» - играет она и играет. Редкий посетитель бросит в футляр флейты россыпь мелочи или лёгкую бумажку с денежным знаком. Устав, она опускает инструмент в ящичек, облизывает ссохшиеся губы, и с языка её слетают совсем уж неожиданные вирши, по-видимому, собственного сочинения. Видно было, что стихи приходят к ней вот сейчас, сию минуту, а в следующую она, возможно, их забудет. Стихи настолько странные, что всё в его голове переворачивается, плывёт куда-то в обратную сторону, не по солнечным часам. Не бессмысленные, но полные какого-то неопознанного смысла, как бывает, когда  слова приходят во сне, а потом забываются. Девица, может быть, и спала с открытыми глазами. Так бывает от большой усталости, от долгой бессонницы, когда пелена внезапно окутывает мозг, и из тайных уголков выползают и расправляют головы и крылья тени, содержавшиеся где-то в тёмных узилищах подсознания.
Да, стихи бывают разными: простыми, понятными, предметными, а бывают такими, где смысл плывёт и ускользает, как дым под внутренним ветром, под дыханием духа. Дыхание духа - тавтология, как масло масляное. Но пусть будет так, как сказалось.
«Эта блаженная свободна, - подумал он. - Поёт, как хочет, как поётся. Почему же я так зажат? Неужели, чтобы быть свободным, надо сойти с ума?»
Он радовался, что не дошёл до этой степени свободы, и в то же время завидовал юродивой. Он пел, когда на  него накатывала эта волна не то чтобы безумия, но, скажем так, опьянения. Иначе это называется вдохновение. Каждый поэт, охваченный вдохновением, безумен. Но в этом безумии очищение от пыли трезвости, исцеление от болезни рассудочного, расчётливого здравомыслия.
Он мог петь и теперь, но что-то останавливало его.  Что? Лень? Усталость? Возможно то и другое. Ему не хотелось двигать словесные глыбы, невесомые и в то же время тяжёлые, как плиты, из которых сложены египетские пирамиды. Этих плит было много. стоило тронуть базальтовые породы, и они поползут ожившим ледником одна за другой. Гораздо приятнее полежать на тёплой печи, подобно мудрому дурачку, не делая никаких усилий. Пусть сани сами двигаются в гору, топор сам рубит  дрова, изба шагает в город за пряниками. Приятно, когда слова сами нанизываются на волшебный крючок, невидимые пряхи прядут свою пряжу, а карандаш бежит по бумаге без усилий рук. Удовольствие самонеделания можно сравнить с полётом подхваченного ветром древесного листа. Да даже и этого не надо. Пусть будет тихо, как  в  серый туманный день.
Увы! Услышав неясные бредни ярмарочной сивиллы, он  встрепенулся. Против воли поплыли какие-то слова, сложившиеся в созвучия.  Сизифова работа, похоже, началась. Отпуск оказался коротким. Тревога стала отходить, страх бессилия рассеиваться. Что делать? Поэт восприимчив, отзывчив на каждый звук, родственный его сердцу, как  струны эоловой арфы. Разве это говорит о его слабой воле, о склонности к подражательности?
«Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он малодушно погружён, и средь детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он. Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснётся, душа поэта встрепенётся, как пробудившийся орёл».
Божественный ли глагол коснулся его слуха, или причитания юродивой, орлом ли воспрянул его пленённый дух, но глыбы тронулись, бич надсмотрщика засвистал, и строительство очередной пирамиды началось. Нечего было сокрушаться, что на море штиль, в душе безветрие и парус висит мёртвой тряпкой. Просто не было ветра, а браться за вёсла не хотелось. Нет, он не против лёгкого аквилона, но иногда приятно просто постоять с приятелями или даже одному, не обнаруживая себя, как будто тебя нет. Так сказать, поиграть в прятки с судьбой. Сама жизнь тоже время от времени устаёт.
Но вот ветер подул, весталка заговорила на своём тарабарском наречии - и прощай, тихая погода, тёплая печка, сладкая дрёма наяву.
44 Роковая встреча
Алёна Токарева
                                                          
Посвящается Роми Шнайдер и Алену Делону


   Алисия выкурила уже целую пачку сигарет. Близился рассвет, а она так и не ложилась. Сидела на полу в  гостиной и рассматривала старые фотографии. Их было так много, они веером устилали роскошный ковёр ручной работы, и Алисия в который раз пожалела о том, что у неё никогда не хватало времени и терпения, чтобы разложить эти фото по альбомам, подписать их и систематизировать. «Глупо как… - горько усмехнулась она. – Хотя какая теперь разница? И кому это надо?» Она вновь сделала затяжку. Во рту ощущался горьковатый привкус, и голова кружилась. Врачи запретили ей  курить, но к чему думать о здоровье, когда сама жизнь потеряла всякий смысл…

   Рука потянулась к фотографии, где они с Клодом, совсем ещё юные, были запечатлены во время съёмок их первого совместного фильма. Он – высокий, темноволосый красавец с пронзительными голубыми глазами, а она – скромная блондинка, неискушённая в жизненных соблазнах и перипетиях, несмотря на то, что к тому моменту была уже довольно известной, высокооплачиваемой актрисой. В отличие от Клода, который тогда ещё только начинал своё восхождение, яростно цепляясь за любую возможность пробиться на этом тернистом пути.

   Клод… Её сердце начинало учащённо биться, когда она вспоминала о нём. Как же он был не похож на тех слащавых, рафинированных аристократов, которые окружали её с детства! Дерзкий, непокорный, свободолюбивый…
- Крошка, ты совсем не умеешь целоваться! – насмехался он над ней всякий раз, когда им во время съёмок их первого фильма предстояло играть очередную любовную сцену, и Алисия, совсем как примерная школьница, подставляла ему для экранного поцелуя свои плотно сжатые губы.   
Клод смеялся, а её охватывало отчаяние, и от обиды слёзы наворачивались на глаза. Ей хотелось развернуться и влепить ему звонкую пощёчину. Он постоянно на разные лады высмеивал её чистоту и неискушённость, а она втайне мечтала ему понравиться. Он за глаза называл её «надменной гусыней», а она окрестила его не иначе как «деревенским выскочкой». Слишком уж разными были их происхождение, воспитание, круг общения… Но от ненависти до любви, как известно, один шаг. И к окончанию съёмок Алисия первая призналась Клоду в своих чувствах.
- Малышка, как же тебя угораздило? – он, как всегда, иронично изогнул бровь, но  глаза его оставались серьёзными.
 Ох, эти глаза… Вечно она тонула в них, маленькая и беззащитная, и некуда было скрыться от их мучительной синевы. Он смотрел на неё, будто увидел впервые, внимательно, пытливо и с нескрываемым интересом. Затем властным движением привлёк   к себе и поцеловал так, что у неё захватило дух. Что там экранный поцелуй! У Алисии от счастья закружилась голова, но Клод удержал её в своих стальных объятиях.
- Ты поедешь со мной в Париж? – прошептал он ей на ухо.
- Да! – она согласилась не раздумывая, позабыв и о своём аристократическом происхождении, и о пуританском воспитании.
В тот момент она не подумала о двусмысленности будущего положения, ведь Клод не попросил её руки! Ей это просто не пришло в голову. И о любви он ей не сказал ни слова. Но это тоже не имело значения. Всё, чего она хотела – это быть рядом с ним  каждую минуту, остальное было не важно. Так и умчалась она в Париж сразу по окончании съёмок фильма, не известив своих родных и нимало не заботясь о том, что этот её шаг вызвал страшный переполох в средствах массовой информации, не говоря уже о семье и тех кругах, в которых она вращалась…

   Алисия тяжело приподнялась на локте и плеснула себе очередную порцию виски. В последнее время она пристрастилась к спиртному, но, кажется, этого даже не заметила. Ещё она совершенно перестала следить за собой и давно бросила закрашивать раннюю седину, обильно покрывавшую её некогда пышную, блестящую шевелюру, которая теперь изрядно поредела и потускнела. «Какие пустяки…» - думала она всякий раз, видя в зеркале отражение своего стремительного увядания.

   Как же она была счастлива там, в Париже, несмотря на грозные, граничащие с истерикой письма матери, пересуды за её спиной и скандальные статьи, которыми пестрели все газеты! Но её безмятежное счастье закончилось на удивление быстро. Упали с глаз розовые очки, а её прекрасный принц оказался грубым, заносчивым и банально вероломным малым, с которым жить под одной крышей становилось всё тяжелее.
- Ты такая зануда, Алисия! – говорил ей Клод, когда она робко спрашивала его, где и с кем он провёл прошедшую ночь. – Не забывай, мы - в Париже! Здесь столько всяких возможностей и соблазнов!
- Но мне хорошо лишь с тобой… - в её тихом голосе  звенели слёзы, которые она всеми силами старалась сдержать.
- Глупости! – поморщился он. - Ты становишься похожей на свою напыщенную мамашу с её устаревшими взглядами. Мы – свободные люди! В конце концов, я тебе ничего не обещал!
Он громко хлопал дверью и спешил навстречу ночным развлечениям парижской богемы, а она, заливаясь слезами, всю ночь считала углы в их съёмной квартире и не могла сомкнуть глаз. А на следующий день находила в газетах фотографии своего возлюбленного в обнимку с очередной подружкой,  с которой накануне он  весело проводил время. Но и тогда Алисия не переставала любить Клода и в его охлаждении винила лишь себя одну.
- Во мне что-то не так… - часто говорила она своей единственной подруге Жюли – не слишком успешной актрисе второго плана.
Время от времени они встречались в кафе, и за чашечкой кофе Алисия изливала ей свою душу.
- Ты это брось! – строго говорила ей Жюли. – Такая красотка! Только свистни – и тебя мужики растащат на запчасти!
Алисия грустно улыбалась. Ей совсем не хотелось «свистеть». Ей нужен был лишь  Клод, целиком и без остатка. А к грубоватым шуткам Жюли она давно привыкла. Её подруга, не очень молодая, сомнительной внешности и не слишком востребованная актриса, как это ни странно, была вполне довольна собой и никому не завидовала. Именно эта внутренняя успокоенность и душевная щедрость делали её привлекательной в глазах многих людей. После общения с ней Алисия обретала некоторую уверенность и уже не так мрачно смотрела на жизнь.

   И всё же наступил предел. Однажды ей стало известно, что Клод, который менял подружек, как перчатки, не отказывает себе и в связях с мужчинами. Для Алисии, получившей строгое католическое воспитание, это было уже чересчур. После грандиозного скандала она собрала свои вещи и уехала на съёмки нового фильма, где ей предложили главную роль. Благо, прошло ещё немного времени, и её пока не успели забыть. Скорее, скорее из этого кошмара! Пора, наконец, очнуться и вернуться к нормальной жизни! Но беда была в том, что НОРМАЛЬНОЙ её жизнь могла быть только рядом с Клодом. «Я сумею, я смогу…» - глотая слёзы, повторяла она, как заклинание, а  самолёт уносил её всё дальше от возлюбленного.
 
   Потом были письма,  встречи, бурное примирение, обещания… Алисия, конечно, простила Клода и втайне надеялась когда-нибудь стать его женой.  Под нажимом её родных они с Клодом объявили о помолвке. Им предстояло ненадолго расстаться, так как каждый из них был занят на съёмках. Через несколько месяцев должна была состояться их свадьба. В своём особняке Алисия установила все телефоны на максимальную громкость, чтобы, не дай Бог, не пропустить звонок Клода. А однажды утром, раскрыв очередной номер газеты, она узнала о том, что Клод заключил брак со своей партнёршей по фильму, доселе никому не известной актрисой, которая ждала от него ребёнка. Несколько минут Алисия сидела неподвижно, уставившись в одну точку. А затем…. просто отключилась.
 
   Она долго болела, отказывалась от съёмок, никого не принимала… От Клода пришло запоздалое письмо, в котором он в шутливой форме приносил свои извинения «за это досадное недоразумение» и советовал ей проще смотреть на жизнь. Через некоторое время, опять же их газет, Алисия узнала, что у Клода родился сын…

   Давно это было! Казалось, прошла целая вечность… Алисии попались на глаза фотографии, где она запечатлена в подвенечном платье под руку со своим мужем, известным продюсером Бертраном Бюсси. Он, словно добрый ангел, появился в трудные для Алисии времена и буквально вдохнул в неё жизнь. Бертран был много старше, мудрее, опытнее. Он умел терпеть, и он умел ждать.
- Лис, ты самая красивая и обаятельная женщина, из всех, кого я встречал, - часто говорил он Алисии во время их тихих, почти семейных вечеров, которые они проводили за неспешными беседами и чаепитием. – Всегда помни, что я – твой друг и при любых обстоятельствах поддержу тебя.
- Я знаю, - ровным, бесстрастным голосом отвечала она.
Так продолжалось довольно долго, но Бертран не делал ни малейших поползновений к более близким отношениям, понимая, что Алисия ещё попросту к ним не готова. Он был рад уже тому, что она не плачет целыми днями напролёт, и обрела хотя бы подобие душевного равновесия. Но однажды она посмотрела на него вполне осмысленным, заинтересованным  взглядом, и он понял, что лёд тронулся. Бертран окружил её теплом, заботой, вниманием, он делал ей милые, ни к чему не обязывающие подарки, часто увозил её на природу, заставлял её ходить по магазинам и покупать себе одежду, обувь, драгоценности, чтобы хоть как-то расшевелить её и пробудить в ней интерес к жизни. Однажды он осторожно предложил ей небольшую роль в новом фильме.
- Прочти сценарий. Думаю, тебе понравится. – Он коснулся её подбородка и заглянул ей в глаза. – Пора возвращаться, дорогая…
С некоторым трепетом он ожидал её ответа, но, Алисия, прочитав предлагаемый сценарий, вдруг ощутила такое острое желание вернуться на съёмочную площадку, что согласилась не раздумывая. Как человек, которому долгое время не давали пищи и воды, она набросилась на работу и не могла ей насытиться. Приходила первая, уходила последняя, неутомимо снималась в дублях и, как дитя, радовалась, когда эпизод удавался. С этой ролью она справилась блестяще, затем последовали и другие…  Наконец, настал счастливый день и для Бертрана, когда Алисия согласилась стать его женой. А через некоторое время она сообщила ему, что ждёт ребёнка. Впервые, и уже на склоне лет, Бертран узнал, что такое счастье. Алисия родила сына Гийома и всецело погрузилась в домашние хлопоты. Целых четыре года они были счастливы! Но вот однажды…

   Это случилось в день рождения малыша. Ему исполнилось четыре года, и семья ожидала прихода гостей. Алисия, которая очень любила готовить, с удовольствием хлопотала на кухне, когда горничная позвала её к телефону. Она с неохотой взяла трубку.
- Лис, дорогая…
При этих словах у неё внутри всё оборвалось.
- Привет, Клод… - с усилием проговорила она внезапно охрипшим голосом. – Какими судьбами?
- Да вот, дай, думаю, позвоню малышке Алисии… Говорят, ты стала мамой? Поздравляю…
- Спасибо… - она замолчала, не зная, о чём говорить дальше.
- Ещё у меня к тебе деловое предложение, - усмехнулся Клод на том конце провода.
- Деловое? – глупо переспросила она.
- Собираюсь снимать новый фильм… и вот хотел позвать тебя на главную роль…
«Нет!» - чуть было ни крикнула она, запаниковав всем своим существом, а вслух пролепетала:
- Не знаю… надо подумать…
- Подумай! Я пришлю тебе сценарий по почте, - Клод был краток и деловит.
 Они попрощались. Алисия в изнеможении прислонилась к стене, и ещё долго не могла пошевелиться, продолжая держать в руках телефонную трубку. Её сознание протестовало против их сближения, но в глубине души она уже знала, что согласится на все условия, лишь бы быть рядом с Клодом. Она краем уха слышала, что тот недавно ушёл из семьи, и у неё, помимо её воли, затеплилась надежда… Один звонок – и закончилась  спокойная жизнь. Она уже была не властна в своих поступках.
Алисия согласилась на участие в новом фильме Клода. Это была страстная любовная история двух молодых людей, главные роли в которой сыграли они сами. Алисия справилась блестяще. Даже чересчур, как в один голос утверждали многие критики, не позабывшие их прошлого романа. Слишком уж натуральной была её страсть в многочисленных любовных сценах фильма. Бедняга Бертран объяснял журналистам этот факт тем, что за последнее время Алисия очень выросла как актриса, «а Клод  - это уже давний, пройденный этап в жизни его жены». Но жёлтая пресса запестрела статьями сомнительного характера. И не без оснований.

   С этого момента Алисия перестала себе принадлежать. Она бежала к Клоду по первому звонку, часто не ночевала дома, отказывалась от прекрасных ролей у знаменитых режиссёров в фильмах, которые потом становились культовыми, лишь ради того, чтобы поучаствовать в незначительном эпизоде в очередном фильме Клода. Её карьера и семейная жизнь стремительно летели под откос… Всё закончилось разводом с мужем, который страдал так, что даже его друзья не решались говорить ему слова утешения.  А некоторое время  спустя Алисию официально уведомили о том, что её бывший муж Бертран Бюсси повесился у себя на вилле. Как потом выяснилось, на любимом шёлковом шарфе жены, с которым он не расставался после их развода.
Алисия была потрясена. Бертран всегда был её стеной, опорой, спасательным кругом. А теперь вот его не стало... Она не могла в это поверить. Как не могла думать о том, что по сути стала причиной его смерти. В эти дни Клод был тактичен, предупредителен, заботлив. Само обаяние и понимание! Почему, ну, почему всё сложилось так  нелепо, ужасно, безысходно?

   Но настоящее испытание было впереди… Даже теперь, по прошествии многих лет,  она с ужасом вспоминала тот день, когда узнала, что такое настоящее горе, и когда жизнь утратила всякий смысл. Ибо нет ничего страшнее для матери, чем потерять своего  ребёнка.
Дрожащей рукой Алисия поднесла к глазам одну из последних фотографий сына, на которой он навсегда остался четырнадцатилетним подростком. Её стали душить спазмы, фотография выскользнула и небрежно приземлилась рядом.    
Вновь нахлынули воспоминания, охватившие душу Алисии безжалостным кольцом. Её сын Гийом, милый подросток-непоседа, однажды вернувшись домой, никого не застал и, подёргав для порядка запертые ворота, решил, недолго думая, перелезть через ограду, которая представляла собой частокол из заострённых прутьев. По нелепой случайности он сорвался и напоролся на них.
Вот когда всё вокруг стало черным-черно… Вот когда ей показались нелепыми   прошлые страдания, да и сама любовь к Клоду теперь представлялась чем-то враждебным и разрушительным… Ведь в тот горький час она была у своего возлюбленного. И, ОКАЖИСЬ ОНА ДОМА, несчастье можно было бы предотвратить… После похорон Алисия часами бродила по комнатам и прокручивала в голове одну и ту же мысль. Она на ней зациклилась, и не хотела слушать никаких доводов о том, что это было просто трагическим стечением  обстоятельств. «Всему виной моя роковая любовь к Клоду, - думала она. – Это Господь карает меня за мои грехи…» Не будь их первой встречи много лет назад, всё могло бы сложиться совсем иначе. А ведь она не хотела сниматься в той сентиментальной  любовной истории, которая впервые свела их на съёмочной площадке. Но ничего уже не вернёшь, и ничего не исправишь. Жизнь невозможно прожить с чистого листа…
Клод теперь всегда был рядом. Он старался проводить с ней каждую свободную минуту, но ей уже было не нужно его внимание. Она, целиком погружённая в своё горе,  взирала на него равнодушно, как будто и вовсе не видела. И чем больше она замыкалась в себе, тем настойчивее он опекал её…

   Алисия осушила уже почти целую бутылку виски… Пошатываясь, она тяжело поднялась и вышла на балкон. Он был огромным и тянулся вдоль всего этажа. Из многих  комнат её роскошного, просторного жилища был выход на этот балкон. Когда-то, в лучшие времена, она устраивала здесь потрясающие вечеринки, о которых потом восторженно трубили все разделы светской хроники… Ветер принялся безжалостно трепать её спутанные волосы. На последнем этаже небоскрёба всегда было ветрено, но Алисии это нравилось, и она ничуть не боялась высоты.
Близился рассвет, и она вдруг совершенно отчётливо увидела своего сына. Он, её мальчик, приветливо улыбался и манил её рукой. «Мама, иди ко мне, здесь хорошо…» Нет, она не могла ослышаться, это был его голос!
- Иду, сынок, я сейчас… - прошептала Алисия, забравшись на балконную ограду.
Наконец-то, наконец, она почувствует облегчение! Надо всего лишь сделать маленький шаг. Алисия глубоко вздохнула, и в следующую секунду предрассветная мгла поглотила её…   
45 Судьба на лунной дорожке
Анна Кул
    Рисунок из интернета

    Ночь на юге наступает рано. В восемь часов вечера становится практически темно. Кирюша осторожно приоткрыл дверь и вышел за порог. Сердце, казалось, стучало не только в груди, но и в кончиках пальцев. Мальчик так волновался, что, пройдя шагов десять, остановился и судорожно глотнул тёплого морского воздуха. Море шелестело волной по галькам совсем рядом. Кирюша пошёл на этот звук и через минуту, выйдя из-за зарослей кипарисов, подошёл в кромке моря. Луна на небе была фантастических размеров, такой луны мальчику у себя дома видеть никогда не приходилось. И через всё огромное тёмное море, от далёкого горизонта до самого берега, легла серебристая лунная дорожка. Море было зеркально спокойным, только завораживающая лунная дорожка слегка мерцала. Кирюша ещё несколько секунд постоял на берегу, решая, снимать обувь или идти так. Почему-то подумал, что в обуви будет удобнее, и шагнул на лунную дорожку.

***
     Кириллу Воскобойникову было десять лет, последние восемь из них они жили вдвоём с бабушкой, Екатериной Васильевной. Бабушкой мальчик гордился. Она была энергичнее и веселее, чем некоторые мамы его друзей. А ещё она разбиралась в компьютерах даже лучше Кирилла, который в классе по информатике был самым сильным. Бабуля работала конструктором. Кирюша в раннем детстве часто пропадал у неё на работе. Там, в рабочем кабинете, стояло несколько огромных чертёжных досок, называемых «кульманами». За ними чертили бабуля и её коллеги, всё время о чем-то споря и громко переговариваясь. Кирюха сидел за столом и тоже что-то пытался «чертить» на листе белой бумаги. Три года тому назад кульманы сдали на склад, а в кабинетах появились новенькие компьютеры. После специальных курсов бабушка стала чертить на компьютере. Как же она этому радовалась:
     – Теперь на работу можно даже по выходным ходить, не работа стала, а одно удовольствие. Словно в игрушки играю, а не работаю.
     Что тут говорить, Кирюша со своей бабушкой жили дружно. Но счастливой их семью назвать было сложно. Восемь лет назад у мальчика не стало мамы и папы, а у бабушки единственной дочки и любимого зятя. До того, как пойти в школу, Кирилл спрашивал у бабули про своих родителей, но редко. Они погибли, когда ребёнку было два годика, но, как ни странно, он их до сих пор помнил. Правда, помнил не столько лица, сколько запахи, весёлый мамин смех и сильные папины руки. А в первом классе учительница попросила детей рассказать про своих родителей: как зовут, кем работают, дружны ли они со своим ребёнком. Когда очередь дошла до Кирюши, он назвал имена родителей, кем они работали. А потом учительница спросила:
     – Кирилл, ты с кем больше дружишь, с мамой или папой?
     У мальчика внутри всё сжалось, он впервые ощутил, что не такой, как остальные дети. Потом, странно спокойным голосом, произнёс:
     – Я с ними не дружу. Они утонули в море.
     Учительница только тихонечко ойкнула: «Как же я могла про это забыть?!» С того дня она никогда не говорила:
     – Дети, завтра в классе родительское собрание, пригласите на него своих родителей.
     Она обязательно произносила:
     – Дети, передайте старшим, чтобы кто-нибудь из них завтра пришёл в школу на классное собрание.
     И теперь Кирюша по вечерам подсаживался к бабуле и часто спрашивал:
     – Бабушка, а мама с папой со мной дружили? Они меня любили?
     Екатерина Васильевна, все восемь лет старавшаяся не затрагивать эту больную тему, теперь отводила душу. Она много рассказывала про родителей, достала фотографии, где молодая семья была снята втроём, с маленьким Кирюшей то в коляске, то на руках у папы. И как-то однажды сказала:
     – Знаешь, Кирилл, ведь не надо им было ехать в то путешествие. Причем, сама судьба об этом говорила.
     – Какая судьба, бабуля? Она что, разговаривать умеет?
     – Понимаешь, события складывались так, что надо было отказаться от поездки. А мы не поняли. Радовались, что такую прекрасную путёвку купили, что родители уже несколько лет никуда не ездили, а тут – морское путешествие. И тебе уже два годика исполнилось, ты был очень самостоятельным молодым человеком для своего возраста. Поэтому, конечно, решено было, что вы поедете втроём. И вдруг, перед самым отъездом, папе позвонили из турагентства и сказали, что в такой морской круиз детей до пяти лет не берут, очень извинялись, что так получилось. Тогда надо было отказаться всем троим, но мы советовались, советовались, и решили, что я с тобой останусь, а родители без нас отдохнут. Через пять дней их корабль затонул в океане. Спастись никому не удалось.
     В школе Кириллу нравилось. К третьему классу у него уже было много друзей, учился он хорошо, поэтому учительница на него никогда не ругалась, даже наоборот, больше хвалила. Но в жизни часто приходилось сжиматься сердцу, когда, например, соседки, сердобольные бабушки, увидев Кирюшу во дворе, начинали причитать, считая, видимо, что мальчик так же глуховат, как и они сами:
     – Ах, ох, бедный ребёнок! Как же он без отца-матери растёт? Екатерина Васильевна, женщина, конечно, хорошая, но мальчику как без мужской руки расти? Ведь может и до наркотиков докатиться.
     Кирюша слово «наркотики» услышал впервые. Вечером у бабушки поинтересовался:
     – Бабуля, а на чём можно до наркотиков докатиться?
     Екатерина Васильевна схватилась за сердце, но решила сильно не паниковать:
     – А ты сам туда на чём собрался?
     – На чём же я могу собраться, если не знаю, где они находятся, наркотики эти? В море?
     – Почему же в море? – удивилась бабушка.
     – Так море же плохое, значит, там всё плохое и находится. Или наркотики хорошие?
     Женщина вздохнула с облегчением:
     – Кирюша, наркотики очень плохие, они хуже тех вонючих папирос, что курит наш дворник по вечерам. А море… Море оно разное бывает. Оно бывает бурное и злое, а чаще – ласковое и тёплое. Слушай, давай, этим летом съездим к морю. Летом оно прекрасное.
     У Кирилла прокрутилось в голове всё, что он знал и слышал о море, и мальчик тяжело вздохнул:
     – Нет, бабуля, я туда не поеду, я боюсь.
     После этого разговора прошло недели две. Кирилл крепко спал в своей спальне и вдруг резко проснулся среди ночи, почувствовав в комнате чьё-то присутствие.
     – Ты не включай свет, сейчас глаза привыкнут к темноте, – сказал приятный, но очень строгий женский голос из глубины комнаты.
     Мальчик сел в кровати и увидел, что в его любимом кресле-качалке сидит красивая женщина. Глаза и правда, видели в темноте неплохо, но не до такой степени, чтобы разглядеть лицо говорящей, но Кирилл почему-то решил, что она красивая.
     – Вы кто? – спросил он, совсем не испугавшись, – вы к бабушке пришли в гости? Её позвать?
     – Нет, Кирюша, не надо. Да ты бабушку сейчас и не дозовёшься, она очень крепко спит. Я к тебе пришла. Я твоя Судьба.
     – Здравствуйте. Мне бабуля недавно рассказывала, что вы умеете говорить, но она не сказала, что вы такая красивая.
     – У тебя судьба, действительно, хорошей должна быть. Но чья-то судьба, возможно, капитана того корабля, на котором поплыли твои родители, была ужасной, но при этом настолько сильной, что по её вине погибли ни в чём не повинные люди. Поэтому мы с тобой должны исправить эту ситуацию.
     – Вы… Вы хотите сказать, что мы можем спасти маму с папой? – Кирилл окончательно проснулся, вскочил с кровати и подбежал к сидящей женщине.
     Судьба была, действительно, очень красивой, совсем молодой в лёгком голубом платье. Она взяла Кирюшу за руку и усадила на соседний стул:
     – Давай, попробуем. Ты уже повзрослел и можешь осознанно попытаться изменить свою судьбу. Всё зависит от того, сможешь ли ты пройти временной барьер.
     У Кирилла округлились глаза, и сердце бешено заколотилось:
     – Я в кино видел, как во времени перемещаются или в параллельный мир переходят, так ведь это же фантастика. Обычно так и написано: «фантастический фильм».
     Судьба тяжело вздохнула:
     – Правильно написано. Фантастика есть фантастика. А нам с тобой надо судьбу поменять.
     – Вы хотите от меня уйти? Вместо вас придёт другая судьба?
     – Нет, Кирилл, я и есть твоя судьба, просто нам с тобой надо попытаться внести изменения в уже произошедшее событие. А это, поверь, тяжелее твоей фантастики. Все эти восемь лет я ждала, что откроется такой временно-пространственный вход, войдя в который, ты всё изменишь. И вот этим летом на несколько дней вход будет открыт. И я знаю где.
     Кирилл нервно облизнул губы:
      – Я пойду туда один, без бабули? И без вас?
     Судьба утвердительно кивнула головой, с тревогой наблюдая за мальчиком:
     – Кирилл, нам с тобой повезло, что ты уже подрос. Ты серьёзный и храбрый мальчик. Я знаю, что ты боишься только моря. Но этот страх ты должен победить, иначе ничего не получится, потому что вход откроется через три месяца на лунной морской дорожке.
     Кирюша посмотрел с удивлением:
     – Что такое лунная дорожка? Почему она морская?
     – На море существует прекрасное явление. Когда луна огромное количество раз отражается в море, образуя серебристую, мерцающую лунную дорожку. Тебе придётся пройти по этой дорожке, потому что она ведёт туда, где ты можешь изменить свою судьбу.
     Кирюша проснулся утром с мыслью, что через три месяца наступит июль. Он сел в кровати и посмотрел на кресло-качалку. Там никого не было. «Приснилось», – подумал мальчик. И вдруг заметил, что рядом с креслом на полу что-то блеснуло. Кирилл подошёл и увидел, что на полу лежит голубой поясок, серебрящийся в лучах утреннего солнца. «Это Судьба мне специально оставила, чтобы я не забыл про лунную дорожку» – подумал мальчик про себя, а вслух закричал:
     – Бабуля, бабуля, я согласен!
     Екатерина Васильевна вошла в комнату:
     – Кирюха, ты что так кричишь-то? Испугал даже. На что ты согласен?
     – Я очень хочу поехать на море. В июле.
     – Ой, как я рада! В июле как раз и погода бывает замечательная, и море уже прогреется. Сегодня же займусь путёвками.
     Кирилл хотел бабушке рассказать про ночную посетительницу, но в последний момент передумал, решив, что бабуля не поверит или, хуже того, начнёт его отговаривать.
     Судьба ещё несколько раз приходила к Кириллу, похвалила, что он решился поехать на море, объяснила, какого числа и во сколько надо сделать попытку пройтись по лунной дорожке. Если не получится с первого раза, у него ещё будет впереди пять дней.
     – Если ты поверишь в себя, то пройдёшь в открывшийся временной вход и там встретишь своих родителей.
     – Значит, они живы?!
     – Да, в тот момент они будут живы.


     Кирилл еле дождался, когда они приедут на море, считал каждый прошедший день, даже учиться стал немного хуже, закончив в итоге третий класс с одной тройкой, чем безмерно огорчил и бабушку, и учительницу. Потом наступило лето, пришли долгожданные каникулы, и Кирилл с Екатериной Васильевной отправились к морю. Они ехали на поезде почти два дня. И днём второго дня Кирюша увидел в окне поезда море. Мальчик, конечно, видел его и по телевизору, и на картинках, там море казалось красивым и совсем не страшным. А теперь, в окне, оно было таким огромным, бесконечным и совершенно бездонным, что Кирилл снова отчаянно испугался. Но теперь он боялся, что море не захочет вернуть его родителей.
     – Кирюша, посмотри, посмотри, вон же море! – Екатерина Васильевна дотронулась до плеча внука, – ты теперь видишь, как оно прекрасно?
     – Не знаю, бабуля, – Кирюша с ужасом понимал, что он панически, как какого-то чудовища, боится моря.
     По приезду они устроились в удобном светлом номере пансионата, окна которого выходили на другую от моря сторону. Екатерина Васильевна сначала расстроилась, но потом подумала, что так даже лучше, раз Кирюша ещё боится моря. На следующий день она позвала внука купаться. Мальчик на пляж пошёл, но близко подойти к морю так и не смог, просидев весь день в тенёчке. Он видел, что в море купается много детей, они моря совсем не боялись. Прошло ещё два дня, Кирилл решил, что море сейчас доброе, никого не собирается обижать, в том числе, наверное, и его. И мальчик вышел на самый берег, сел там на камни, так близко к морю, что на него попадали брызги солёной воды. Бабушка пошла в воду и оттуда помахала Кирюше рукой:
     – Пойдём, вода очень тёплая.
     У Кирилла от волнения взмокли ладошки, он уже в который раз думал, что в море ему надо зайти, ведь до того дня, который назначила Судьба, осталась всего неделя. Мальчик встал и пошёл в воду. Вода была, и правда, очень тёплой и совершенно спокойной, но у Кирилла ноги дальше отказывались идти. Огромный, просто невероятный страх образовался сначала у него в животе, а потом сковал ноги. И тогда Кирилл сел. Сел прямо в воду, которая стала ласково переливаться вокруг него. Мальчик немного успокоился, но дальше идти так и не решился, сидел до тех пор, пока к нему не подплыла бабушка. Она протянула руку:
     – Пойдём, на солнышке позагораем. Ты сегодня такой молодец, наконец, с морем познакомился.
     А на следующий день случилось то, что, наверное, должно было случиться, чтобы Кирилл смог зайти в море. Кирилл стал героем. После завтрака они с Екатериной Васильевной пошли, как всегда, на пляж. Бабушка купалась, а Кирюша уже храбро вошёл в воду, но тут же опять присел, ноги снова отказывались идти дальше. Людей на пляже ещё было немного, поэтому он сразу заметил, что совсем маленькая, ещё с трудом державшая равновесие, девочка пошла в море. Кирилл завертел головой, пытаясь увидеть, где же её родители, и почему они отпустили ребёнка одного. Девочка вошла в воду, радостно засмеялась, хлопая ладонями по воде, и продолжала погружаться, сначала по пояс, а потом по шейку. Малышка сделала ещё один шаг, и вдруг исчезла под водой. Кирилл вскочил и уже через секунду был около того места, где только что находилась девочка. Не найдя ребёнка, сам погрузился в воду с головой, и увидел, как под водой малышка махала руками и ногами, погружаясь на ещё большую глубину. Мальчик выхватил отчаянную пловчиху из воды, и сам начал терять опору под ногами. Толкнув девочку на берег, теперь сам заработал руками и ногами, через мгновение ноги почувствовали опору, и Кирилл облегчённо вздохнул. По пляжу уже бежала испуганная безответственная мамаша, а к берегу плыла не менее испуганная Екатерина Васильевна:
     – Кирюша, ты как, сильно испугался? Какой же ты молодец!
     Малышка, увидев испуганную маму и громко кричащих взрослых, заревела в голос. Все, кто был в этот момент на пляже, стали уговаривать девочку, хвалить Кирюшу и ругать молодую маму, которая сама уже плакала, держа дочку на руках. Кирилл взял бабушку за руку и тихонечко сказал:
     – Бабуля, ты знаешь, я теперь моря не буду бояться, оно меня не обидит.
     У Кирилла, действительно, страх перед морем прошёл полностью. Он теперь вместе с детьми на пляже почти не выходил из воды. А вечером, лёжа в постели, считал, сколько осталось дней до момента, когда он пойдёт по лунной дорожке. И, наконец, этот день настал. Вечером, когда стемнело, Кирюша осторожно приоткрыл дверь и вышел за порог.


***
     Маленький Кирюша под водой отчаянно махал ручками и ножками, потом успокоился и стал с любопытством рассматривать песок и камешки на самом дне. Вдруг его кто-то резко схватил и выдернул из воды. Малыш сердито взглянул на человека, который так неожиданно отвлёк его от интересного занятия. Это был мальчик лет десяти-двенадцати. Он поставил Кирюшу на песок, держа за руку, и присел рядом:
     – Малыш, ты чей? Что это ты тонуть надумал? Да ещё в ботинках. В обуви нельзя плавать. Где твои родители?
     Кирюша сердито выдернул свою ручку и пошёл к лежакам, где обычно загорали родители. Но дойти до места ему опять не дали. Из воды выскочила бабушка и схватила Кирюшу на руки, громко причитая:
     – Мальчик, спасибо тебе большое, ведь, если бы не ты, что бы сейчас было с этим непоседой?!
     На громкий бабушкин крик к ним уже бежали испуганные мама и папа. Теперь мама перехватила ребёнка, прижала к себе и начала целовать. А бабушка ей сердито выговаривала:
     – А вы ещё хотели ребёнка в морской круиз вести! Вы же за ним не смотрите! Он у вас в океан бы там уплыл! Как хорошо, просто замечательно, что ваш лайнер так неожиданно отправили в ремонт. Вот, всё, что делается, делается к лучшему.
     А Кирюша, пригревшись на руках у мамы, только и успел подумать о том, как красиво было под водой, и что зря они все так кричат, как тут же крепко уснул.
46 Мы будем пить чай
Волков Евгений
Я брел по набережной вдоль Невы. Справа урчали моторами автомобили, негромко, не заглушая шелест листвы на тополях, возносившиеся вверх каждые пятнадцать метров, между которыми стояли ряды длинных и аккуратных лавочек, рядом с которыми я и шагал, глазея по сторонам и думая о неважном. Тополя покачивались под легкими порывами ветра, будто переговариваясь между собой и кивали, соглашаясь, или отрицательно покачивая макушками в своем несогласии или попросту неведении. И тут и там под ноги бросались прошлогодние листья, после ветер поднимал их ввысь и бросал в Неву, куда они падали нехотя и подолгу. Река в своем угрюмом безмолвии лишь покрывалась кругами в местах их падения, а после погружала в свои серые, бездонные пучины. Туда и сюда сновали трамвайчики, на которые, казалось бы, она даже и не обращала внимания. Катите себе, катите, приговаривала, и слегка поддталкивала легкой волной, и кораблик, весело переваливаясь с бока на бок, порхал себе дальше, довольный дружбой с рекой.

Рюкзак не отягощал плечи, наоборот, мне приятно было идти с этой ношой на плечах, знать, какую службу он еще сослужит в дальнейших километрах пути. Хоть я и не устал, решил примоститься на одну из этих зеленых скамеек, понаблюдать за рекой и за прохожими. Людей было немного. Подобное меня всегда радовало. Они проносились мимо, обдувая потоками теплого воздуха, с сумками в руках, с мыслями в голове и со словами, слетавшие с губ и почти не доносившиеся до меня. Они держались за руки, говорили друг другу приятные слова, дарили цветы, а по вечерам усаживались в мягкие и уютные кресла, накрывались пледом, если было холодно, и потягивали порто под приглушенный свет абажура. А после, не раньше часу ночи, ложились спать, счастливые и умиротворенные, с небольшой хмельцой во сознании, крепко прижимаясь друг к другу. Со мной бывало нечто подобное однажды, какое то время назад, и это давало временами сентиментальные раздумья и поводы для ностальгической грусти, приятной грусти, какой не может быть никакая другая грусть на свете. Я размышлял подобным образом, глядя в покачивающуюся гладь реки и проплывающие в ней пароходики. Я немного потерял счет времени, и когда очнулся от всех этих мыслей и глянул на часы, прошло без малого полтора часа. Я поднялся со скамьи, закинул рюкзак на плечи, и зашагал по набережной.

Пока я разыскал нужный дом в подворотнях, почти стемнело. Дома, надо сказать, были все на один вид и отличались между собой только положением и обилием ссыпавшейся штукатурки с желтого фасада зданий. Был в них некоторый дух ушедшей эпохи, некогда могучей, но почти забытый, а его воспоминания в жалостном подобии находились сейчас передо мной. В подъезде было темно, ни одна лампочка не освещала лестничную клетку, и тусклые, грустные сумерки давали отблески былого солнца, ушедшее за горизонт, но еще оставлявшее после себя воспоминания. Я зашагал верх по лестнице; шаги громким эхом отражались от стен.

Я постучал в дверь. Долго ждать не пришлось, дверь отворилась почти сразу, и за ней я увидел худое щетинистое Костино лицо. У меня борода расти никак не хотела, а то что росло, было чем то странным, но никак не бородой. Издав крик, больше похожий на возглас индейцев племени тиу, Костя схватил меня в охапку и сжал так, что затрещали ребра под рубахой.
- Ну-ну, поосторожней, - проворчал я, и попытался сжать его сильней.
Мы стояли, и изо всех сил сжимали друг друга, и только негромко похруствовали ребра в тишине.
Наконец, когда силы иссякли, Костя отпустил меня и сказал:
- Ну, как ты?
Я был, в общем то, хорошо, о чем ему и сказал.
- Это хорошо, хорошо, - тут же отозвался друг, словно не ожидая другого ответа. - А вообще, я жду тебя уже как два часа, и мобильный твой не отвечает.
- Извини, не хотел сразу ехать, хотел пройтись по набережной и вспомнить город. А телефон еще в поезде сел.
- Ну, это все ерунда, теперь то ты здесь. Да сними же ты наконец эту бандуру с плеч, - имея ввиду мой рюкзак, всплеснул руками Костя. Вообще, он мне напоминал милого, домашнего хозяюшку, только не хватало передника и помятого полотенца на груди.
В конце концов, мы прошли на кухню, где на столе в тарелках было что то разложенно, а посередине возвышалась бутылка коньяка. Мы сели, Костя наполнил рюмки, взял свою в руки и поднял над столом.
- Ну, за встречу.
Мы громко чокнулись, что звук достиг открытого окна и выбрался наружу.
Стоит немного рассказать о Косте. Нам было по двадцать пять, но Константин успел закончить филфак при СПбГУ с красным диплом и сейчас учился на втором курсе историко-географического факультета, читал Канта и Ницше в переводах на русский, ездил активом в организованные интситутом поездки в Крым и Черногорию, где часто, вместо того, что бы слушать лекции на студенческих форумах, пил красное полусладкое на холмах вдоль берега ночами напролет, в окружении полупьяных романтиков из вузов всей необъятной страны. По вечерам любил ходить на поэтические вечера, куда таскал с собой и меня, а я бутылку вина и всех там спаивал. После, кто то непременно бежал в винный, и вот тогда начиналось настоящее веселье. Саша Яковлев, покачиваясь, взбирался на сцену, и с надрывом в голосе начинал читать стихи, которые сочинил прошлой ночью. Перед этим он долго искал нужный лист в кипе и взволнованно поправлял очки, постоянно сьезжащие на самый кончик носа, и от этого он волновался еще больше. Несмотря на всю его наружную стеснительность и нерасторопность, стихи он писал действительно хорошие, и некоторые из них печатали в городском альмонахе "Голос". Митя Аннушкин читал поэмы, после каждый строфы прикладываясь к бутылке, как он говорил, прочищая горло для ясности чтения. Митя пользовался успехом у женщин, они всюду вились за ним, но они его интересовали куда меньше, чем девушек Митя. В прошлом году он получил грант и его стихи напечатали в немецком издательстве "Шпрехен зи Дойч". Его поэма "О чем говорят по вечерам" приобрела такой успех, что главный редактор издательства предложил ему еженедельную колонку в журнале и Митя уехал в Германию. Костя вытаскивал меня на сцену, что бы я прочитал некоторые свои рассказы или стихи в верлибре. Я не очень это любил, потому что считал это все никуда не годной ернудой. Тем не менее, я поднимался на сцену и читал некоторые отрывки, многим нравилось, и некоторое время меня это воодушевляло. Митя мне предлагал отправить мой сборник в городской журнал, и после некоторых уговоров я это сделал, на из всего сборника напечатали два коротких рассказа, которые я считал наименее удачными. Я никогда не считал свою писанину чем то серьезным, не более чем хобби, как способ выразить собственные мысли. Имея неоконченное высшее на журфаке и не имея постоянной работы, я вел некоторый бродячий образ жизни, кочуя из одного места в другое, имея рюкзак за спиной и записную книжку в нагрудном кармане.

Мы вспоминали все это, а на завтра у нас был поезд в одиннадцать тридцать с Ленинградского вокзала . Время было чуть больше шести, и Костя сказал, что самое время выходить.
- Куда? - спросил я.
- Не собираемся же мы, черт возьми, сидеть здесь до утра? Собирайся! Мы едем в Мастерскую.
Мастерской был клуб-театр на на Большом проспекте Васильевского острова, где мы обычно собирались после учебы и наполняли комнаты сигаретным дымом за бесполезными спорами о конформизме и затхлости общества, сотрясали воздух кулаками и требовали еще портвейна. А наверху, на втором этаже, раздавались блюзовые рифы полуакустических гитар под синт-поповые ритмы барабанов, и оттуда иногда вываливались люди в вельветовых пиджаках и с бокалами мартини в правой руке. Я считал их франтами, потому что у нас не было денег; мы пили дешевое вино, и нам все было было нипочем. Как то раз мы разговорились и пригласили к нашему столику гитариста какой то московской банды, спустившегося вниз покурить и выпустить пар после сета. Мы предложили ему выпить, а он через какое то время, а если быть точным через пару бокалов вина, предложил поехать на флэт их питерских друзей, где они собирались продолжать веселиться после концерта. Мы долго не думали, загрузились минивэн, причем даже никто не спросил кто мы такие и что вообще тут делаем, а через час говорили о письме Сэлинджера с парнем в вельветовом пиджаке, который оказался вовсе неплохим чуваком, и все это под аккорды The Smiths и Joy Division.

Мы оделись и вышли на улицу. Костя был в пиджаке, одетом поверх футболки, а я просто в джинсах, клетчатой рубахе и запыленных классических кедах.  Солнце уже висело над домами, и его розово-багровый свет отражался в немытых и безмолвных питерских окнах, а из за его контрового света на стены домов легли тени.
Внезапный порыв ветра вскружил голову, поднял к небу вечно растрепанные волосы, хоть я всегда приглаживаю их пятерней, и рубаха затрепетала на теле. Я чувствовал себя великолепно. Я улыбнулся прохожему, я хотел поделиться с ним своим счастьем, я хотел что бы и ему было хорошо, я хотел, что бы всем было хорошо, что бы все улыбались и радовались ветру, подставляя ему лицо. А машины сновали вверх и вниз по проспекту.
- Посмотри, - закричал я Косте, - эти облака все такие же ватные, и деревья растут за окнами, а дорога все так же бежит вверх, и автобус карабкается по ней, стараясь не упасть - все это, все это разве не прекрасно и не достойно восхищения?
Костя прищурился, улыбаясь, и его взгляд проскользил вверх, по дороге, по машинам, вверх, по домам и их окнам, вверх, по антенам и дальше в небо, вверх в облака и ближе к солнцу. Мы думали об одном и тоже. Мы чувствовали одно и тоже. Я хотел поделиться со всеми всем и сделать это сейчас же, а он щурился, улыбался и молчал. Он был мудрецом, а я сорвиголовой и безумным романтиком. Загорелись фонари, и сумрак постепенно опускался на крыши и головы, рисуя безумные глубокие тени на неровных стенах, отчего они казались обьемными. Свет падал неровно: на тротуарах скользили зайчики фонарей и автомобильных фар, а облака рассеивали свет почти погасшего солнца, отчего он падал неровно, но мягко.

Костя сказал, что нам нужно спуститься в метро, а я просто хотел пройти пешком и насладиться вечером.
- Ладно, - сказал он.
Асфальт еще не успел остыть, и я чувствовал его тепло. Пока мы шли, я всматривался в лица людей и мне постоянно казалось, что я вижу кого то знакомого, но каждый раз это был неизвестный. Такое иногда бывает со мной. Иду по Арбатской, и вижу в толпе Витька, видимо спешащего на работу, хочу окрикнуть его и остановить поздороваться, но тут он оборачивается сам и я вижу, что это не Витек, и что даже самую малость на него не походит. Пожимаю плечами и думаю про себя, как оно так вышло, ведь теперь он даже со спины на него не похож.
Здание Мастерской было точно таким же, каким я его помнил два года тому назад, когда был здесь в последний раз. Желтое двухэтажное здание, с мнимыми белыми колонами у центрального входа, которыми, по какой то непонятной причине никто никогда не пользовался. Вход был с обратной стороны, в переулке, куда нужно было пройти через кованные арочные ворота, которые были распахнуты каждый день с пятнадцати  и до девяти утра. В торце штукатурка была немного осыпана и раскрашена разноцветными граффити, что придавало дому слегка урбанистический стиль. В переулке всегда было людно и дымно, потому что у входа в Мастерскую постоянно кто то курил и выпивал прямо из барных  бокалов пиво или коктейли. Еще из за угла потянуло табаком и  были слышно слившиеся в один баритон голоса. Костя с энтузиазмом подмигнул мне, и  мы шагнули в чугунные проем входной арки.
Еще только подходя к двери, я увидел Сашу в компании незнакомых мне парней и девушки, стоящих в полукруге. Парни пускали дым в небо, и Саша при том отчаянно жестикулировал рукой – вторая была занята бокалом. Лицо его было красным от возбуждения, а глаза горящими, каким я его помню, когда он вычитывал стихи, а кто то возмущался отсутствием рифмы в онных. Он нас не сразу заметил, только когда Костя подошел, хлопнул по плечу и протянул ему ладонь за рукопожатием. Костя здесь знал друзей Саши, когда мне только предстояло с ними познакомиться. Мой тезка развернулся, протягивая руку в ответ, но тут заметил меня и рука его замерла, не дотянувшись до Костиной.
- Саша?! Как ты тут… Давно? А впрочем.. какая, к черту, разница? Дай же мне тебя обнять, старина Сэл!( так меня когда называли в нашей институтской тусовке, и я уже совсем от этого отвык).
Он всучил длинноволосому парню свой полупустой стакан, и крепко сжал меня в своих объятьях. Он был искренне рад меня видеть, а я был искренне этому рад и тут же разволновался – я всегда страшно волнуюсь в подобных ситуациях.
- Ну что ты… полно тебе… - растроганно бормотал я, пока он тискал меня в своих ручищах.
Саша наконец меня отпустил и громко объявил, не забыв при том забрать обратно свой стакан у черноволосого парня:
- Друзья, рад вам представить моего давнего корефана, коллегу по творческому пути и попросту замечательного человека – Александр Козловский. Прошу любить его, жаловать, и, по возможности, ублажать.
Я смущено заулыбался. Длинноволосый протянул мне руку:
- Коля.
Я крепко пожал ее и еще пару остальных. Второго парня звали Андреем, он был худым и слегка ссутулился  в плечах, на переносице очки в белой тонкой металлической оправой, и имел он вид обыкновенного “ботана”, но по проницательному взгляду из под толстых линз, я подумал про себя, что недооценивать его не стоит. Девушку звали замечательным именем Алиса, и у нее была тоненькая прохладная ручка. Моя то всегда была горячей и прохлада ее мягкой кожи еще несколько секунд оставалось в моей ладони.
- Ладно, идем те же, наконец, за наш уютный столик, мне нужно столько узнать и еще больше рассказать моему пропавшему, и неожиданно появившемуся другу, а как же это сделать, раз не за парой бокалов старого доброго темного эля? Уверяю тебя, Сэл, это все тот же самый эль, что и два года тому назад!
Он приобнял меня за плечо одной рукой, а второй Костю, за нами остальные и, таким образом, мы ввалились в двери Мастерской.
Полумрак принял нас в свои объятия, не слишком крепкие, но достаточно навязчивые; свет мягко падал под ноги, задерживался на одежде и на лице и скользил дальше – по стенам, по залу, по барной стойке и столикам, по плакатам Диззи Гилеспи и Телониуса Монка, отражался от блестящих разукрашенных декоративных тарелках и падал на черные виниловые пластинки на стене напротив. Из динамиков возносились импровизационные трели альт-саксофона Джеки МаКлина, сдобренные Ли Морганом и его знаменитой трубой. Приглушенно  шептали голоса за столами и возносились над ними лица в профиль. Тени падали на них, а беспокойный свет крутящихся огней их разгонял. Я будто вновь вернулся в студенческие годы – все было знакомым и родным. Мы опустились на сиденья. Нам принесли здоровую башню с пивом и ребристые стеклянные кружки, которые тут же наполнились светом и голосами, и только затем темной жидкостью.
 - За встречу! - вознесся над столом Костин голос. Раздался звон бокалов.
- А теперь рассказывай: как ты здесь, почему не предупредил о приезде и вообще, в конце то концов, где ты пропадал? – Саша удобней уселся в своем кресле, закинул ногу на ногу под столом и приготовился слушать.
- А чего тут рассказывать? – ответил я после небольшой паузы. – Был то там, то еще дальше. И приехал я только сегодня, а завтра уже уезжаю.
- Все то тебе неймется. Сколько тебя знаю, никогда не мог усидеть на месте. Мог хоть бы весточку о себе кинуть. Я как тебя в последний два года назад видел, на наших то чтениях, так и все, ни слуху ни духу. Только Аркадий Петрович как то  словом обмолвился, что видел тебя в Нижнем, на лекцию о битничестве, которую он же и вел.  Заявился, говорит, в бахилах и с огромным рюкзаком, растолкал всех пока искал свободное место, а после так же внезапно исчез, как и появился. Я сначала думал врет, ей богу врет, но потом, это ж вполне в твоем духе.
- Хм, да… да я торопился тогда сильно. И времени совсем не было, - я смущенно улыбнулся.
- Ладно, ладно. А теперь, куда ты на этот раз собираешься?
Я вопросительно посмотрел на Костю и тот утвердительно кивнул.
- Мы с Костей собираемся в большое плавание. Очень большое. На байдарке.
- И Костя, значит, туда же… Что же, это на самом деле здорово. Костер, палатка, звезды в небе – романтика. Я бы и сам поехал, но куда уж мне, - он хохотнул, кивая на свой выпирающий из под по пиджака животик. – Я городской житель, любитель мягких диванов, теплых тапочек и сухого красного, которого в лесу вряд ли достанешь.
- Что же в этом здорового? – Коля поддался вперед, вступая в диалог. – Антисанитария, грязный пол ненадежной палатки, не говоря о том, что спать на нем попросту вредно для позвоночника. А эти комары? Да это в чистом виде мазохизм – кормить кровопийц своей же кровью!
- Ты посмотри на это с другой стороны. Выйти из зоны комфорта, проверить себя на прочность. Один на один с дикой природой – неужели тебе неинтересно, узнать, на что ты способен, окажись в подобных условиях? – Костя поставил на стол пустой стакан и Саша тут же подтянул его к себе, подставил под башню с пивом и аккуратно открыл краник.
- А зачем? Все что мне нужно, находится в моей расположении на расстоянии вытянутой руки, а если даже и нет, то я могу подняться и пройти в соседнюю комнату своей квартиры. А даже если и там этого нет, в моем распоряжении целый город.
Я пожал плечами, мол, что ж, каждый смотрит на подобные вещи по разному. Как говорится, сколько людей, столько и мнений. Но тут в разговор вступила Алиса, до того крутящий в руке стакан и изредка из него отпивая.
 - Коль, ну ты зануда и сухарь. Всю жизнь дальше Ленинградской области не выезжал, а теперь  рассуждаешь о том, а чем даже понятия не имеешь.  Вот ты только представь: солнце опускается ниже, к горизонту и желтые краски сгущаются, становятся алыми. Красные лучи его прорываются через лесную опушку, что на берегу красной реки, и они уже совсем не слепят, а лишь ласково греют лицо и руки. А потом зажигаются костер и все сидят вокруг него и ждут, когда закипит похлебка, и ожидание скрашивают разговорами. Потом наступает ночь и над остриями елей показывается белый диск полной луны. Ты только представь, какие мысли могут посетить тебя в такие минуты!
Я с удивлением поглядел на Алису, а затем на Костю. Костя же ухмыльнулся, словно ожидал чего то подобного. До того я немного внимания уделял девушке, но теперь, я вгляделся внимательней. Она не была по настоящему красивой. Но было в ее лике что такое, что приходит в голову по ночам, когда подолгу не можешь заснуть и в голове мелькают совсем  незнакомые образы. Что то непримечательное – оно  всплывает в голове снова и снова.  У Алисы было удивительно белое лицо, словно Солнце не имело над ней власти. Проницательные зеленые глаза, горящие жизнью и неугасаемой энергией этого мира. На щеках и миленьком курчавом носике, который гордо взимался вверх, небольшая россыпь рыжих веснушек, придающих ей ребяческий и совсем беззаботный вид, при взгляде на который становилось по настоящему теплее где то в глубине груди. Тоненькая шея, худенькие плечи. Густые каштановые волосы, вьющиеся и свободно ниспадающие  на грудь. Случайно встретив ее на улице, я проскользил бы взглядом и зашагал  дальше.  И только через пару минут остановился  в смятенье, а долгой ночью увидел ее во сне, и, проснувшись поутру, долго гадал, кто она и что делает в моей голове.
- В тебе говорит максимализм, присущий людям твоего возраста, - Коля оставался стеной, непробиваемой глыбой устойчивости и нерушимости.
- Во мне говорит нежелание появляться здесь день за днем и тухнуть в бессмысленных спорах и рассуждениях изменить мир! Хочешь его изменить? Подними свою задницу и измени хотя бы что-нибудь в своей жизни, а не чеши языком за кружкой пива! – у нее прямо таки горели глаза, и на мгновение мне показалось, что сейчас она сердито топнет под столом ножкой.
Коля молча поставил свой недопитый бокал, кинул то ли обиженный, то ли горделивый взгляд куда то в зал, и ни с кем не прощаясь вышел из здания. Андрей тоже поднялся, виновато пожал нам руки, пробормотав что то “Ну, вы его извините” и незаметно скрылся за дверью.
Воцарилось молчание, которое прервал Саша:
- Ну, хоть бы деньги за счет оставили…
Мы все рассмеялись, и Алиса в том числе, и некоторая напряженность, нависшая над нашим столом, растворилась. Мы выпили еще немного пива, и я спросил Алису, чем она вообще занимается, и как познакомилась с Костей и Сашей.  Как оказалось, она была студенткой третьего курса гумфака при СПбГУ и неплохо владела английским и французскими языками, увлекалась станковой живописью и нередко писала лирические стихи, которые иногда читала на поэтических вечерах, где и познакомилась с Костей и Сашей. Милая и добрая девушка-весна, живущая мгновеньем, с некоторым изяществом и легкостью порхающая с одной ветви жизни на другую, и при необходимости обнажая коготки – так мне описал ее Саша позже, когда мы вышли за двери клуба выкурить сигарету.
- Слушай, но ведь это все по-настоящему здорово! Бросай все и поехали с нами, навстречу жизни – наше общество ничем не хуже этого толстяка-педанта, - в хмельном дыму прокричал я.
Саша залился смехом, Костя одобрительно покачал головой. В тот момент я был на полном серьезе, хотя и не придавал своим словам большого значения.
- Серьезно, Эл, а почему нет? – чуть успокоившись, обратился к девушке Саша. – Вот оно, приключение, о котором ты говорила. Тебе стоит развеяться, а то бог знает, через какое время ты станешь походить на меня или Колю, и тут нет ничего более ужасного, для такого благоухающего цветка, как ты.
Алиса скорчила ему гримасу.
- В любом случае, Эл, место для тебя мы всегда найдем, - Косят кивнул, будто соглашаясь со своими словами.
Воцарилось некоторое молчание, которое прорвал звонкий голос девушки:
- Черт бы вас побрал, парни, если я не пожалею, что однажды отказалась от этого!
47 Сволочь такая
Виктория Крупицкая
Посвящается  блогерам – собаководам и любителям кошек

   «У всех великих писателей были кошки» - эта фраза из интернета задела за живое: у меня-то ведь никакой зверюшки нет. Недавно всем ЖЖ провожали в мир иной кошек писательницы-блогера Марты Кетро, при этом не переставая умиляться забавным выходкам милой Чуни, собаки поэта Дмитрия Воденникова. Домашние животные – это прекрасный повод о чем-нибудь написать, когда писать больше не о чем. И вот я решила: пора! Пора и мне заводить какую-нибудь живность, а иначе не стать мне великим писателем!

   Мой выбор пал на грязного, заморенного голодом и увешанного клещами котёнка-подростка. Его во время прогулки с детьми мы заметили на детской площадке у леса. От того, что эту «грязь» можно будет забрать домой и издеваться над ней уже на своей территории, откуда ей не сбежать, дети пришли в неописуемый восторг. Котёнок был привит, накормлен, вымыт антиблошиным шампунем и оказался милейшим созданием - рыжей пушистой кошечкой.

   Кушала наша девочка как настоящая леди – медленно, небольшими порциями (даже когда была очень голодна), прикрывая глаза и урча от удовольствия. Я не без восхищения отметила, что она горда, как английская королева, - могла не есть сутками, ожидая, когда подадут ее любимую говяжью печень и куриное филе.

   Принцесса была очень ласкова – забиралась ко мне на живот, заискивающе заглядывая мне в глаза, и успокаивающе мурлыкала, трогая лапкой меня за шею.

Я то и дело внушала мужу, как несказанно нам повезло.
- Ну и что, что беспородная, - уговаривала я мужа, - зато смотри, какая красивая, умная… Просто настоящая принцесса.
 Муж соглашался и в третий раз молча переклеивал ободранные в кухне обои.

   Феня была охотничьей кошкой – она ловила мух и приносила их мне как трофей. Таким образом, первое, что я видела, когда утром открывала глаза, - это кучку мёртвых насекомых рядом с моей подушкой и довольную кошачью мордашку, ожидающую награды за проделанную работу.

   Я называла кошку Фенечкой, муж звал её Федорой, а дети – Рыськой. Почему-то ни одна из этих кличек ей не понравилась, и лучше всего она отзывалась на «сволочь такая» в моем исполнении.

   Стоило мне только взять в руки веник и начать подметать, как моя принцесса тут же валилась на бок в кучу мусора и начинала в нём кататься. «Ух, сволочь такая!», - кричала я и, хлопая ее по спине веником, гнала подальше из кухни. Она послушно убегала, на ходу осыпая квартиру хлебными крошками и яичной скорлупой.

   Если кто-то из домашних, случалось, оставлял после душа на полу в ванной полотенце, моя принцесса незаметно проникала в ванную комнату и делала свое «мокрое» дело. «А ну иди сюда, сволочь такая!», - ругалась я и гонялась за ней по квартире с мокрым полотенцем.

   Но самое страшное, что делала эта негодяйка, за что я никак не могла ее простить, - она неожиданно выскакивала из укрытия и пугала детей. И делала это с таким тупым выражением лица, что было ясно: о мести не может быть и речи, дело в банальной глупости этого милого создания.

   - Ну ладно, пусть не умница, - оправдывалась я перед мужем, - зато смотри, какая она красавица, да еще и с повадками настоящей принцессы.

   Однажды случилось страшное. Я случайно увидела, как Фенечка пьет воду из унитаза. И это при том, что каждое утро я наливала ей в миску чистейшей фильтрованной воды. В моей душе что-то оборвалось. Я почувствовала, что меня предали.  Моя принцесса… Моя красавица… Моя прекрасная леди… Сложно описать мое разочарование. Это было как случайно услышать, как приличная девочка –"ромашка" – отличница матерится после уроков – вот как я себя чувствовала. Светлый образ, который я сама себе создала, рассыпался в одно мгновение.

   Сначала Феня замерла на ободке унитаза, надеясь мимикрировать под глянцевую оранжевую плитку ванной комнаты, но потом поняла, что хитрить и отпираться бесполезно, и о её нетрадиционных наклонностях уже стало известно. Феня стряхнула с себя остатки смущения и вальяжно направилась к выходу. Пройдя несколько шагов, она повернула голову, презрительно посмотрела на меня и произнесла:
- А с чего ты вообще решила, что я принцесса? Я этого никогда не говорила. Понапридумывают себе, а потом ждут…

В ответ я только пожала плечами.

   «Зато красавица…» - подумала я, хватаясь за единственную спасительную мысль.

Фенечка стряхнула с передних лапок последние капли «туалетной воды», задрала нос и, демонстративно виляя задом,  медленно направилась в сторону своего лежбища, теряя на ходу клочья пушистой рыжей шерсти, на месте которых оставались отвратительные проплешины - началась осенняя линька.
48 Погоня
Тамара Костомарова
       Накануне суровой колымской зимы начальник химлаборатории хлораторной станции посёлка N решил заготовить веники для парной. Было это в середине июля, но как известно, переходного периода между летом и зимой на Колыме почти не бывает: жаркое лето кончается мгновенно, и также мгновенно приходит зима с трескучими морозами, а прекрасная осенняя пора между ними и вовсе не задерживается. Поэтому Виктор торопился. В пятницу вечером он осмотрел мотоцикл, залил в бак горючее и сказал жене:
- Завтра утречком приготовь бечёвки для вязанок и сделай пожалуйста завтрак, топор в люльку я положил.
- Что-то сердце у меня не на месте, - отвечала Лена, - может, в другой раз поедешь?
- Когда в другой – когда снегом всё заметёт? Нет уж – решил, так решил.
- А медведи?
- А что – медведи?
- Не забыл, что их в округе полно?
- Не забыл – я по-быстрому, и назад. К тому же еды для них нынче – завались, так что они и не подойдут ко мне, лучше баньку приготовь к моему приезду.
- Ну смотри, тебе виднее.

       В субботу утром, положив бечёвки в люльку, Белов сел на мотоцикл и направился в березнячок, что находился у дороги под сопкой. Он переехал мост через реку Колыму и свернул налево. Мотоцикл по накатанной дороге шёл легко и свободно, Виктор с удовольствием вёл машину и вспоминал родную Белоруссию. Вспомнились школьные годы, студенческие, первое свидание с Леночкой, женитьба, рождение сына и переезд по комсомольской путёвке сюда, на Колыму. Оптимист по натуре, с искоркой юмора в душе он ни о чём не жалел – всё сложилось отлично: работа его устраивала, заработок тоже, среди жителей посёлка и коллег по работе он пользовался заслуженным авторитетом, и настроение у него сегодня было превосходное.
«Какая благодать вокруг, и как здорово жить на свете!» – улыбался Белов, нажимая на газ.
- Эх, Колыма-Колыма, - вклинились в гул мотора его слова, - хоть ты и суровая подруга, но к тебе я прикипел всей душой!
И Виктор не лукавил: этот край – холодный, но богатый – он полюбил навсегда. Тут и охота, и рыбалка, и красивая природа, а сопок таких он не видел никогда. Ультрамариновая синь, исходящая от них, распространялась на всю округу, окутывая волшебным сиянием и сами сопки, и посёлок, и горы снега зимой.
       Мимо Белова не прошли и трагические страницы Колымы – тому было много свидетельств, – но сейчас думать об этом не хотелось. Сейчас его завораживали пробегающие мимо лиственницы с блестевшей на солнце мягкой хвоей, зелёная трава между ними вперемешку с яркими северными цветами, чащобы из зарослей, перемежающиеся в распадках болотинами, и сопки – колымские сопки, на северных вершинах которых даже летом не таял снег. «Надо побольше веников заготовить, - подумал Виктор, приближаясь к подножию одной из них, - парная зимой, да ещё с веничком душистым, – вещь отличная!»
- Ну, вот и приехал, - сказал он сам себе, останавливаясь у неглубокой канавы, что служила дренажом дорожного покрытия после дождей.
       До березняка оставалось метров четыреста, но подъехать к нему вплотную из-за недавнего камнепада не представлялось возможным. Развернув мотоцикл, Виктор подогнал его к обочине и, заглушив мотор, с топором и бечёвками направился в лесочек. «Ишь, какие тоненькие, - подходя к рощице, подумал он, – не то, что на моей родине. У нас они высокие да сильные, а эти – хрупкие и беззащитные, будто подростки какие. Сейчас, мои дорогие, я нарублю немного веточек для баньки – очень люблю парную, так что вы уж простите меня».
       Виктор Николаевич трепетно относился к природе: брал от неё только то, что можно было взять. Ему вспомнился один курьёзный случай, произошедший этим летом, – о нём рассказал его друг Владимир.
       В конце мая дочка Владимира привезла из Магадана двоих пацанят – Вову и Женю, которые вскоре приняли участие в художественном конкурсе, организованном поселковой библиотекой для дошколят. С темой о любви к природе юные конкурсанты должны были представить рисунки не только с определённым сюжетом, но и, по-возможности, сопроводить их соответствующими надписями. Когда члены жюри стали рассматривать работу Жени, они чуть не попадали с кресел: на рисунке были изображены тоненькие колымские берёзки, а внизу крупными печатными буквами ползло громкое воззвание: «Берегите природу мать вашу! (знак препинания отсутствовал)».
      
       «Хорошие пацаны растут, - улыбнулся Белов, - будут с природой дружить, непременно будут». Он свернул в лес и, выбрав деревца посильнее, остановился. Оглядев местность, прислушался. Всё было тихо, лишь чуть подрагивала листва на берёзках да щебетали птицы, незримо перелетая с ветки на ветку. Виктор положил бечёвки на траву и приступил к работе, он так увлёкся, что перестал даже слышать пение птиц. «Как бы погода не испортилась», - подумал он, вспоминая недавнюю грозу. И тут за деревьями – слева от него – послышался лёгкий хруст. Противный страх тоненькой струйкой прошил позвоночник, Белов выпрямился, повернул голову. Перед ним, почти рядом, стоял крепкий двухгодовалый медвежонок, – он стоял на задних лапах и внимательно рассматривал человека. Это был пестун*. От неожиданности Виктор замер, – под ложечкой засосало, ноги сделались ватными. Человек и медведь стояли друг против друга, глаза в глаза: Белов не шевелился, пестун тоже. И хотя медвежонок выглядел забавно, Виктор испугался. Стеганула мысль: «Бежать!.. бежать, что есть силы!», но тут же прошибла другая: «Повернусь спиной, он пустится в погоню. А как тогда?.. Не-ет, бежа-ать – всё равно бежать!» - и Виктор с топором в руках, бросив бечёвки, пустился наутёк.

       Пестун, упав на лапы, догнал Белова одним прыжком – Виктор почувствовал это холодеющей спиной. Поравнявшись, медвежонок побежал рядом, не обгоняя и не отставая. Оба миновали березняк, оба выбежали на дорогу. «Эти чёртовы камни! - лихорадочно думал Виктор. - Только бы не споткнуться, упаду – загрызёт. Надо прибавить – лишь бы топор не выронить».
       Белов прибавил. Скосив глаз на медвежонка, заметил, что тот прибавил тоже. «Ах, ты косолапый, смотри-ка, что делает – опять догнал! Бежит рядом и не кИдается. А может, он не агрессивен – пестун всё-таки… Только кто его знает, что у него на уме? Пожалуй, надо ещё прибавить» - и Белов припустил изо всех сил, пытаясь оторваться от зверя. Но не тут-то было – медведь прибавил тоже. «Бежит сукин сын – не обгоняет и не отстаёт. А если мне приотстать – может, остановится? А, будь, что будет!» - и Виктор, замедлив шаг, снова скосил глаз на зверя. Только медведь сбавил тоже. Сбавил и… побежал рядом – параллельно. «Да что ж это такое? Отстанешь ты, или нет? – едва не крикнул Виктор. – Щас пульну в тебя топором!» - и он запустил в косолапого инструмент. Тот рыкнул, слегка припал на заднюю лапу и кувырком полетел в канаву – Белов в это время подбегал к мотоциклу, оставалось метра три. Только косолапый, вынырнув из канавы, как ни в чём ни бывало вновь кинулся к Виктору.
       Преодолев последние метры, Белов левой рукой вцепился в левую ручку руля, правой включил зажигание и, схватившись за правую ручку руля, начал дёргать пусковую педаль. Но мотоцикл не заводился. «Господи, помоги! - взмолился Белов, – этот наглец опять рядом!» И тут на его счастье зажигание включилось, мотоцикл взревел, из выхлопной трубы пошёл газ. Тут уже медведь перепугался: и рёва машины, и запаха газа. Он снова встал на задние лапы, переднюю поднял к морде, чихнул, затем упал на все четыре и, развернувшись, помчался в чащу. Виктор, включив скорость, полетел в сторону посёлка.

       Не доезжая моста через Колыму, ему повстречалась милицейская машина. Заметив перепуганного и растрёпанного мотоциклиста, гаишники дали знак остановиться.
- Что с тобой, Николаич? – спросил один из них, выйдя из уазика (в посёлке почти все знали друг друга в лицо). - Ты чего такой бледный и взъерошенный?
- Я бы посмотрел на вас, как бы вы выглядели, если бы за вами гнался медведь.
- Как гнался?
- Ну… не гнался, а бежал рядом.
- Что значит рядом?
- Не обгонял и не отставал: бежал параллельно.
- Да ты, Николаич, может того?
- Чего – того?
- Выпил, что такую пургу гонишь?
- Ничего не выпил – говорю истинную правду. Можете проверить: у канавы я бросил в пестуна топор, он там и остался.
- А, так это был пестун? – засмеялся инспектор. – Ещё и бежал рядом?
- Бежал, – что здесь смешного? – обиделся Белов.
- Да он просто игрался с тобой, а ты и не понял.
- Ага, игрался! Посмотрел бы я на тебя, Петрович, если бы он так игрался с тобой.
- Слушайте, ребята, - сказал водитель уазика, - а ведь этот пестунчик мог сторожить маленьких медвежат. Наверняка мог. Они были в этом березняке и лопали ягоды, а он за ними приглядывал. Поэтому он и погнал тебя, Николаич, и нападать не хотел. У него была другая задача: опекать малышей, пока мамаша добывала корм посерьёзнее. - А что? – рассуждал водитель. - Так и было, поэтому и не напал, – больно ты ему нужен! Тебе такая мысль не приходила в голову?
- Какая к чёрту мысль? – едва не взорвался Белов. - У меня была только одна мысль – как бы удрать от него!
Белов конечно понимал, что гаишники правы. Он ведь и сам почувствовал, что пестун устроил погоню неспроста и не тронул его неспроста, только пересиливший страх не оставил выбора.
- Ладно, Виктор Николаевич, не обижайся, - сказал инспектор, садясь в машину, - знаем, что встреча с медведем – штука опасная, особенно с голодным. Поезжай домой, да прими на грудь соточку-другую (разрешаем) и поспи. Глядишь и придёшь в себя. Только на транспорте не езди сегодня, а тесак мы твой найдём. Завтра придёшь и заберёшь.
       Топор гаишники нашли. Нашли и ветки с бечёвками, но медведя и след простыл. Так закончилась эта история, постепенно ушла острота её восприятия, и только берёзовые веники, ветки для которых Белов всё же нарубил, иногда напоминали о ней – в парной, по субботам.

* Пестун (от слова «опекать», «пестовать») – годовалый (реже двухгодовалый) медвежонок, которого медведица иногда оставляет при себе в качестве няньки для присмотра за малышами.
49 Кофейник
Графоман Себастьян
***
- Ох, я, кажется, задремала… - Старушка приподнялась и обвела комнату туманным взором. – Зажгите лампу, темно же. Вот за это я осень никогда и не любила, за темень эту…
Славик сглотнул и послушно включил свет. Старушка скользнула жилистыми ногами в тапки. Славик успел заметить мелькнувшие под халатом панталоны в цветочек.
- Вы заселяться сразу хотите? – поинтересовалась старушка, кокетливым движением поправив бигуди.
- Заселяться? – переспросил Славик.
- Ну да, вы же насчет времянки? – вежливо приподняла брови старушка. – Простите, я не запомнила ваше имя… В последнее время память уже не та.
- Мирослав, - подсказал Славик.
- Ах, как же я могла забыть? – разулыбалась старушка. – Мирослав… Мирославом звали моего брата. Мама его всё ждет, а я не жду, мне сон был, что его убили, - доверительным шепотом сообщила она. – И похоронку уж год назад прислали, в сорок втором… А вы, Мирослав, наливайте кофе-то, наливайте… Вы уж простите, что я вас заставила хозяйничать, хоть вы и гость…
Славик понял, что до сих пор держит старинный фарфоровый кофейник, рассеянно покрутил его в руках и поставил на стол, виновато выдавив из себя:
- А он пустой.
- Вы не нашли кофе? -  всплеснула руками старушка. – В баночке возле микроволновки, разве я не говорила?
Славик помотал головой.
- Сейчас, сейчас, - засуетилась старушка. – Что же я, старая…
Она сдернула со спинки кресла цветастую шаль, накинула ее на плечи, подошла к тумбочке и вынула из верхнего ящика пузырек «Рижской сирени».
Славик напрягся.
Старушка неторопливо смочила духами запястья, волосы и левый уголок шали. Потом недоуменно подняла взгляд на Славика.
- Кофе, - подсказал он.
- А, да-да-да, - забормотала старушка и зашаркала в сторону коридора.
Славик поспешил за ней. Пристроившись прямо за старушкой, он получил прекрасный вид на ее старческую шею, дергающуюся в такт шагам. Перед глазами невольно всплыл образ Раскольникова с топором. Славик нервно захихикал, но тут же сжал губы. Ох, не хотелось бы ему иметь дело с топором…
- Вот здесь у меня кофе, Мирослав, - улыбнулась старушка. – Несите кофейник и скатерть, а то что это такое… - Она виновато кивнула на квадратный столик, застеленный пожелтевшей пятнистой газетой.
Славик послушно вернулся за кофейником.
«Пора сматываться!» - отчаянно твердил ему внутренний голос.
«Нельзя», - возражал Славик.
Он понимал, что ему придется сделать, и оттягивал страшный момент из всех сил. Дурацкая старушка, что ж ей не спалось?
- Миросла-ав! – донеслось из кухни. – Идите скорее, кофе готов!
Славик поспешно выдернул из шкафа с бельем что-то белое, подхватил кофейник и отправился на кухню.
- Вас только за смертью посылать, - добродушно проворчала старушка. – А простыня зачем?
- Это скатерть, - пробормотал Славик, заливаясь краской. Он и сам уже видел, что в спешке схватил простыню.
Старушка рассмеялась.
Славик сложил простыню вчетверо и накинул на стол.
- Красота! – выдохнула довольная старушка, кокетливо кутаясь в шаль.
Славик вылил кофе из джезвы в кофейник.
- А чашки? – весело спросила старушка. – Мы с вами забыли чашки!
Славик поставил кофейник на стол и принялся искать чашки. Старушка тем временем вынула из настенного шкафчика жестяную коробку с печеньем, взяла с подоконника герань и сунула ее в микроволновку.
- Вы что? – испугался Славик.
- Бедное растеньице совсем пропадает без света, - вздохнула старушка. – Пусть хоть так погреется…
- Нельзя! – запротестовал Славик.
- Почему? – удивленно вскинула брови старушка.
- Пожар устроите, загорится ваша микроволновка.
Старушка оскорбленно поджала губы, вручила цветок Славику и чинно уселась на табуретку.
Славик бережно вернул цветок на подоконник и незаметно для себя улыбнулся. Наконец напряжение ослабило свою хватку. Может быть, всё образуется…
- Скажите, Мирослав, давно вы знакомы с Дашенькой?
- С кем? – удивленно переспросил Славик.
- С Дашенькой. Вы ведь пришли просить ее руки?
- Н-нет… Я же насчет времянки, - напомнил Славик.
- Какой времянки? – удивилась старушка.
- Ну, вы же сами сказали…
«Надо было сразу ее кончать», - в панике заорал его внутренний голос. Славик огляделся. Тяжелые щипцы для колки орехов, кофейник, сковородка… Нет, нет, нет. Нельзя. Славик не сможет обрушить на голову кокетливой старушки тупой тяжелый предмет. Думал, что сможет.
- Берите печенье, - приветливо сказала старушка. Ее взор снова затуманился, смотрела она как-то сквозь Славика.
Славик взял.
Печенье было твердокаменное, но он сгрыз его полностью.
- Так что же, вы хотите сразу заселиться? Плата небольшая, сорок рублей в месяц, - безмятежно сказала старушка.
- Я… мне надо посоветоваться с родителями, - соврал Славик.
- Да-да, конечно, - кивнула старушка.
- Спасибо за кофе, мне уже пора, - осторожно сказал Славик.
- Да, да… Развлекать стариков – нелегкий труд. Спасибо, что зашли, Мирослав. Я буду думать, что вас мне послал мой брат, можно? – Старушка встала, смахнув на пол свою чашку.
- Давайте я сам помою, - предложил Славик, подбирая осколки.
- Да вы просто ангел, - просияла старушка. – Помойте, а я пока посмотрю телевизор.
Славик тщательно вымыл оставшуюся чашку, кофейник и джезву. Убрал на место жестянку с древним печеньем. В голове было пусто и тихо. Внутренний голос молчал.
Тихо было и в гостиной. Старушка дремала в кресле перед выключенным телевизором. Славик заметил, что она накрасила губы и сняла бигуди.
Бедная одинокая женщина…
Славик поставил кофейник на журнальный столик и ушел, тихо закрыв за собой дверь.

***
Варвара Григорьевна осторожно открыла глаза.
Ушел.
Не убил.
У нее получилось.
Варвара Григорьевна вспомнила героя «Последнего листа» О. Генри. Вот так и у нее получилось… Когда-то была второсортной актрисой на сцене, а сейчас сыграла свою главную роль. Пускай для одного зрителя, пускай в три часа ночи в собственной квартире, а не в театре. Это была ее лучшая роль. Без сомнения.
Надо встать и позвонить в полицию. Надо. Потому что вор должен сидеть в тюрьме, так?
Нет, не так.
Взгляд Варвары Григорьевны скользнул по комнате и остановился на прабабкином кофейнике.
- Вор – тоже человек, - прошептала Варвара Григорьевна, снимая шаль.
50 А просить-то, надо уметь!
Александр Колупаев
    Банальная история – есть у меня старинный друг. Так вот речь пойдет не о нем, о его сыне. Сын от первой жены и отношения с ним они не поддерживали почти двенадцать лет. Алименты на сына он платил исправно, но вот, наверное, жена настраивала сына против отца. Да пусть ей бог будет судьей! Погибла она в автомобильной катастрофе вместе со своим новым мужем, не справилась с управлением на горном серпантине и ушла машина вниз, кувыркаясь на крутом склоне, метров триста….
   Сын, а зовут его Кириллом, остался один и стал налаживать контакты с отцом. Надо сказать, что поначалу отец был, не особенно рад вновь приобретенному сыну.
Характеры слишком разные. Но потом притерлись, подружились и породнились. А вы как хотели? Сын почти не знал отца, отец – сына.
    А началась вся история на новый год. Так получилось, что гостил я в ту пору у них и встречали мы этот всеми любимый праздник вместе.  Кирилл,  которому к тому времени исполнилось двадцать семь лет, радовался приходу нового года вместе с нами.
    Когда ещё стрелки часов не сошлись в одну строчку на двенадцати, все стали загадывать желания. Поверие такое бытует: если загадать желание на последних секундочках года уходящего, то исполнится оно обязательно! А как же! Все галдели разом, поднимали бокалы за год уходящий, делились желаниями. Праздничная суета, одним словом.
  - А ты чего сынок не загадал для себя ничего? – обратился отец к Кириллу, когда улеглись пожелания и поздравления.
 - Да чего желать-то? Сказки все это, так развлекуха…. Желания можно осуществить только тогда когда у тебя есть деньги.  А с большими деньгами и черт тебе не брат!-  Кирилл  равнодушно ковырялся вилкой в салате.
  - Ну не скажи, не скажи!  Вот у меня точно одно желание сбылось! Нужно только верить и все! Вот ты бы что загадал? – не унимался  подвыпивший отец.
 - Да так, по мелочи… - равнодушно ответил Кирилл, - В Испанию съездить, на замок Альгамбру посмотреть, да с королевой подружится (чуть не написал – переспать!)
 - Ну, с королевой, эт самое, тут и Дед Мороз не поможет! А вот замок этот, испанский, он-то тебя, чем приманил?
 - Да там колонн, говорят тысяча восемьсот, и ни одна на другую не похожа!
 - Колонны – это хорошо! А я вот загадал что ты меня в наступившем году, познакомишь, наконец-то, со своей избранницей!
 - Раз желание под Новый Года загадано, так и быть – познакомлю!
      Вот за это и выпили.
   Вчера, проездом, суетливо,  да поспешно,  был у меня Николай. Отец Кирилла. Всего-то сутки погостил, спешил домой. Новый Год,  все-таки семейный праздник. Посидели, выпили, вспомнили друзей, близких, как у кого сложилась жизнь за этот год.
  Желания наши тоже вспомнили….
Тут Николай оживился и поведал мне историю, та что случилась с его сыном. Постараюсь не упустить подробностей из его рассказа.
  «Кирюха мой, весной, получил наследство. Не весть какое, но поди ты – домик в деревне! Это только в рекламе: «Хорошо иметь домик в деревне!» А на самом деле, домик в деревне имеет тебя! Домик этот, бабушкино наследство, не стал тащить мой сынок на себе.  «На кой мне этот домишко? Это наследство – как чемодан без ручки, и тащить тяжело, и бросить жалко!» Короче – продал он его.  Пять тысяч баксов, не весть какие деньги, но считай, все-таки сумма! Говорил я ему: «Положи на депозит, через тройку лет, добавим, и купишь себе неплохую квартиру» Ну куда там! Поехал в Испанию,  колонны эти считать…
     Познакомился он там с девушкой, говорит на пару лет младше его. Не знаю, какие спагетти он ей на уши вешал… - Спагетти – это в Италии, - прервал я его.  - Да ладно, запудрил, одним словом ей мозги! Вишь, он этот самый испанский,  тихонько учил для себя, а английский, так в спецшколе все олимпиады его были.  Одним словом и красноречием, да и внешность у него – ты и сам видел, какой статный мужчина мой сын! Одним словом - очаровал девчонку. А когда он с помощью спички, да скотча, купленного в магазине, починил этой иностраночке, наушник от её плеёра, тут дело легче пошло.
    Короче, сорвал он парочку, другую, испанских ромашек, что росли на клумбе возле отеля,  и к ней по пожарной лестнице, на третий этаж! На романтику потянуло, нашего Дон Жуана. Так вот и до утра прогадали они вместе, на одной ромашечке, да в одном номере. А через три дня, когда вечерком, снова постучался мой Кирюха в её номер, то открыла дверь, старуха, с таким носом, что он даже забоялся, вдруг это Баба Яга! 
    А где, спрашивает, леди помоложе, что тут жила?  Бабка, эта, головой мотает, нет, мол, никого в номере. Только одна она тут из этих, из ледей, осталась, хочешь – бери!
   Кирилл бегом вниз, к портье, как, мол, и так:  куда дама из номера подевалась?  Тот – сразу огорчил, уехала мол, твоя красавица, а что не попрощалась, так-то не её вина. Приехали за ней два джентльмена, нет, не беспокойтесь, на автомобиле и шофер дверцу почтительно открыл и придержал. Нет не похищение,  просто срочно уехала…. Почему не сообщила? Он не знает.   
     Почесал затылок мой сынуля, бывает, да и пошел дальше смотреть на местные, заморские диковинки. А вот месяц назад, пришла на его адрес бумага. С гербами и разными там завитушками – приглашение, значит, в гости зовет его иностранная пассия! Не встречала, пишет, таких веселых,  рукастых и изобретательных ухажеров. А сваталось не мало! А как же, внучатая племянница королевы Монако!
   Уехал он, звонил вот на днях, все дело, говорит,  к свадьбе идет! Так-то вот, под Новый Год, просить  надо уметь! 
  Вот блин! Чуть не забыл! А колонн-то точно тысяча восемьсот оказалось!»
51 О, великая сила слова!
Александр Колупаев
   Началось-то все вроде с пустяка! Просматривал я вечерком областную газету. Как всегда, одним глазом в телевизор, а другим – в газетные строчки. Наткнулся на рассказ, сюжет – незамысловатый, сидит себе на морозе паренек и считает себя героем, вот, все думают, какой выносливый! И надо же было мне увидеть, что этот рассказ прислан на конкурс юмористов, коих газета просила порадовать читателей на день смеха. В день первого апреля.  Чего это я завелся? Ткнул в газету пальцем и сообщил  супруге, занятой вязанием: «Вот какой нынче искрометный юмор в почете у читателя! Да любой напишет лучше!»  Забыл, ох забыл, что нужно аккуратней обращаться со словами в присутствии женщин….
   Жена даже бровью не повела: «Вот ты и напиши лучше!»  Мне бы вот тут и промолчать, тихонечко,  съёжится как воздушный шарик на морозе, ан нет, понесло, прямо словесная эпидемия какая-то!   
- Да напишу, в десять раз лучше напишу! Как минимум займу третье место!
 - Вот, вот, напишешь, тогда и посмотрим,  кто лучше ….
- Все, договорились,  если займу третье место, то с тебя бутылка коньяка!
  И чего это я? Ведь не пью, совсем не пью, даже пива. Но, «мужик сказал – мужик, сделал!»  Написал. Один, второй, да так увлекся, что целых шесть рассказов, отправил в редакцию. Напечатали, все напечатали…  А в одном из номеров подвели итоги теперь уже нашего конкурса. Ого! У меня первое место! С этой радостной новостью бегу к жене: «Вот, полюбуйся, коньячок с тебя!» Ответ прост и незамысловат: «Вот как спорили, на третье место, занял бы ты его, тогда и коньяк» . Остался я без выигрыша. Но это как сказать, писательский зуд во мне остался.  Да так прилип, просто эпидемия какая-то…
   Это все предыстория,  так сказать, а вот и сама история.   
Что бы ни отставать, от жизни, да и сюжеты для рассказов надо было где-то брать, повадился я «ходить в народ».  В пивную, тут у нас неподалеку, столики, стойка бара,  за стойкой – дородная буфетчица, Валентина.   
  Выбрав свободное время, посещал я этот «пивняк», как его звали местные завсегдатаи, брал пару кружек,  в одну тайком наливал лимонад, другую, с пивом, ставил рядом, садился за столик и неторопливо готовился попивать янтарную жидкость.
    Пяток сухих рыбешек, значительно скрашивали одиночество моих кружек с пивом.
Стоило мне, постучать сухой рыбешкой по столу, как тоскливые взгляды безденежных завсегдатаев  «пивняка»  загорались блеском, цвет лица менялся,  и они подтягивались к  моему столику.  После моего угощения пивом, степень их разговорчивости   резко повышалась и я,  не успевал запоминать разные истории. Пришлось приобрести диктофон.
 - Мужики, - однажды не выдержал я,- почему у вас на десять нормальных слов, двадцать матерных?
- Дык, ты чё, Саныч? Мы не могём без матюков, ет как на стройке  без цементу! – смакуя хребет сухой воблы, пояснил самый словоохотливый собеседник.
- А ты знаешь, Митрич, - я, конечно тоже частично переходил на их лексикон, - Давай я тебе твои маты переведу на наш нормальный язык, – сделал я предложение одному из них.
 - Как этоть? – изумился тот.
-  А вот – нажал я кнопку диктофона.
  Дмитриевич, которого все звали запросто – Митрич, слушал свою речь с неподдельным изумлением: (тут я как на телевидении заменю маты на сигнал – пи-и-и)
 -  «Пи-и-и, опять не долила, пи-и-и, мой лысый череп, деньги, пи-и-и, взяла на пи-и-и, а сверху пена, пи-и-и!»
 - Вот, а теперь послушай, что ты сказал, на нормальном, человеческом языке и я, перевел:
 - Эта особа женского пола, опять не долила, заниматься сексом с  моей лысой  головой, а деньги, обманщица,  взяла на половой член, а сверху пена, продажная женщина!»
 От такого перевода  Митрича на полминуты охватил столбняк.
- Ты чё, Саныч, офанарел, так разговоры вести, нам без мата, как пиву без воблы не бывать! - подвел он итог беседы, закрепив его изрядным глотком пива.
- Да что есть матерки? Просто сотрясение воздуха! – тут я вспомнил методы воспитания их сиятельства, графа Толстого, который пытался отучить от мата своих артиллеристов во время войны в  Севастополе.
 - Если вам, в вашей беседе,  совсем не обойтись без ярких слов, так заменяйте их другими словами – ну например, такими – «зондерпуп», или – «ерфиндер» твою двадцать!
 - Ух, ты! – восхитился, Митрич, - ну ты, даешь Саныч!
  На том и расстались.
  Месяца три, не заходил я в пивной бар. Вчера посетил и был просто изумлен.
Нет, в знакомой пивной точке, мало что изменилось, так же царила «теть Валь», за столиками, лениво потягивали пиво три бородача, да две мутных личности, что-то неторопливо жевали, доставая из мятого газетного кулька.
  Мой жест, они поняли правильно и с жадностью путника пустыни Сахара,  мигом припали  к кружкам.  После минутной беседы с ними, я ощутил смутное беспокойство. Чего-то явно не хватало в нашей беседе. Осенило – в их речи напрочь отсутствовали маты! Их ответ на мое изумление этим фактом,  был прост:
 - Мы в этом «пивняке», не матюгаемся, чего зря пылить, тут один мужичок, с виду интеллигент, в очочках и при галстуке, так завернул, что ну никто его матюки повторить до сих пор не смогёт! А чего зря широко шагать? Только штаны порвешь!
     О, великая сила слова!
52 Идиот
Дмитрий Коробков
      Телефонный звонок прервал дневную дремоту Сергея.

      – Алло.
      – Привет, Серёга!
      – Привет!
      – Я тебя не отвлекаю?
      – Да, нет. Я тут под капельницей лежу.
      – Под какой капельницей? Я не понял, что-то случилось?
      – Сотрясение мозга у меня…
      – Что, упал, или на машине?
      – Ну, как-то так, что и не то, и не другое… Хотя упал из-под машины.
      – Ты, под машину, что ль попал?
      – Примерно так.
      – Сильное сотрясение? Давно попал? Что медики говорят?
      – Дней пять назад. Говорят, не меньше недели, может десять дней, может дольше, как пойдёт.
      – А я хотел тебя с апрельским теплом поздравить. Собственно поздравляю! Собираюсь приехать к вам на охоту.
      – Приезжай, всегда рады.
      – Ты поправляйся. У меня-то сотрясений никогда не было, я не в курсе, что это за хрень такая. Капельницы, лежать две недели, – здорово тебя шибануло!?
      – Да, прилично.
      – Хорошо, что живой остался, и все кости целы. Что за козёл-то сбил тебя? Пьяный был? Его арестовали?
      – Водила тут ни при чём. Нормальный мужик, тормозил, как мог.
      – Ну, ни сам же ты под колёса к нему прыгнул? Ты ж не идиот!
      – Идиот, говоришь, смешно… Тут медсестра ко мне пришла…
      – Ладно, не буду тебя отвлекать. Отдыхай, поправляйся. Если что-то надо, звони не стесняйся.
      – Хорошо. Давай сам приезжай на охоту, а я уж поправлюсь.
      – Ну, пока, Серёга, поправляйся!
      – Пока.

      Сергей отключил телефон. Посмотрел на капельницу, та монотонно заканчивала отсчитывать ему лекарственный препарат. Медсестра, не дожидаясь полного опустошения ёмкости, отсоединила трубку от катетера.
      ««Идиот», – Всплыло у Сергея в памяти. – Да, именно так орала та чеканутая мамаша». Он, закрыв глаза, стал вспоминать тот день.

      Утром, приехал на работу на машине. Среда всегда нравилась Сергею, потому что была экватором рабочей недели. Ему, к сожалению, приходилось трудиться не по призванию или велению сердца, а попросту зарабатывать на жизнь. Вот и считал он дни, от выходных до выходных. После среды наступали предпоследний четверг и финишная пятница. День прошёл в обычном рутинном режиме. Завершив его, Сергей вышел на улицу. Через дорогу, за перекрёстком, его терпеливо ждал старенький, но исправный и ухоженный автомобиль. Он подошёл к перекрёстку, остановился, глядя на красного человечка над пешеходным переходом. Напротив него в ожидании зелёного сигнала светофора стояли две «новоиспечённые» мамаши. Одна держала своего ребёнка за руку, другая стояла с коляской. Сергей видел, как они, встретившись у этого наземного перехода сразу принявшись что-то активно обсуждать. Девушка с коляской достала свой мобильный телефон, видимо хвастаясь перед подружкой новыми фотографиями любимого чада или самим гаджетом. Коляска, оставленная без присмотра, качнувшись, медленно покатилась с тротуара к проезжей части.

      – Эй, дамочки! – Крикнул им Сергей через дорогу, заметив это движение. – Мамаши! Мать вашу...

      Женщины не реагировали. Быстро бросив взгляд по сторонам, Сергей увидел приближающийся поток машин. «Если бы только была одна машина, – мелькнуло в его голове, – она могла бы свернуть, а этим некуда, – поток». Он кинулся вперёд, видя, слыша, чувствуя приближение машин. Визг тормозов, крик ужаса мамаш... В прыжке, он вытолкнул катящуюся ему навстречу и набравшую ход неуправляемую коляску. В то же мгновение, Сергей получил сильный удар в живот от легковой машины. Отлетев в сторону, он с треском приложился головой об асфальт. Удар пришёлся на затылок. Пытаясь приподняться, он отыскал взглядом коляску. Она лежала на боку, а истеричная мамаша с плачущим ребёнком на руках орала: «Идиот»! Брань явно была направлена в его адрес. «Ну, если ребёнок плачет, значит, жив, всё в порядке, – подумал Сергей и потерял сознание».

      Очнулся он в надёжных руках медиков. Несколько вопросов о болях в теле, укол, носилки, скорая, больница. Тошнота отступила. Головокружений нет, если не делать резких движений. Какие резкие движения в больнице?

      «Руки, ноги целы, голова на месте. Скоро должны выписать, а значит, встретимся с друзьями не только в часы больничных посещений, но и на охоте».