У касс Иркутского железнодорожного вокзала творилось истинное столпотворение. Через двадцать минут должен был прибыть скорый "Владивосток - Москва", и все непременно хотели попасть именно на него. Поодаль от толпы одиноко стояла молодая женщина в котиковой шубке с воротником из чернобурой лисы, в голубой шале, перекинутой через плечо, и в варежках. Рядом с нею с одной стороны стояли два небольших чемодана - один совсем новый, а второй изрядно потрепанный, а с другой - лежал скрипичный футляр.
Девушку звали Диана К. Ей было лишь двадцать лет. С год тому назад она победила на конкурсе Чайковского и теперь после длительной гастрольной поездки по Сибири и Дальнему Востоку, наконец, возвращалась домой. После смерти ее дорого учителя скрипка Страдивари, на которой он играл последние семнадцать лет, как бы по наследству перешла к ней - государство умело ценить свои таланты. Теперь же ей пришлось воплощать в жизнь девиз партии "Искусство - в массы". Она играла и перед учеными Академгородка под Новосибирском, и перед уборщицами и сантехниками в клубах при ЖЭКах. К любой публике она относилась одинаково серьезно и уважительно. Госконцерт отказался оплатить обратную дорогу самолетом (как ей объяснили, слишком дорого), и теперь ей и ее аккомпаниатору, пианистке Аделаиде Львовне, - или как ее нежно называла Диана "Адель", - в Москву пришлось возвращаться поездом.
Аделаиде Львовне было уже за пятьдесят. Она никогда не была замужем и всю жизнь провела на колесах - изъездила всю страну вдоль и поперек. Побывала и за границей. Это была женщина тертая и в поездках просто незаменимая. Вот и теперь Адель, как сперматозоид в яйцеклетку, смело внедрилась в людской водоворот у кассы. Скоро она вынырнула из толпы и, едва переведя дух, сообщила Диане, что платцкартные места уже распроданы, а есть билеты только в общий вагон. Диана уже месяц не была дома и очень соскучилась по своей семье (в Москве ее ждали родители и любимый брат), да к тому же ей вовсе не хотелось возвращаться в холодную гостиницу, и она махнула рукой: "Бери, что есть".
Аделаида снова энергично втерлась в толпу осаждающих кассу. За пять минут до прихода поезда она вновь появилась, победно держа над головой два билета. Женщины поспешили на перрон. Подошел поезд, и люди ринулись в общий вагон, который оказался в конце состава. Когда наши путницы, наконец, добежали, у дверей вагона уже возникла небольшая давка, и если бы не рослый парень в дубленке, который направо и налево расшвыривал штурмующих вагон пассажиров, наши милые дамы остались бы стоять в тамбуре. Однако ушлая Аделаида прошмыгнула у него под мышкой и уже из вагона махала Диане рукой, давая знать, что она нашла место.
И действительно, наконец, добравшись до нее, Диана увидела сидевшую на лавке спутницу, которая в это время энергично доказывала напиравшему на нее красномордому типу, что ей нужно два места; так что Диана подоспела вовремя. Поезд тронулся. Волнение в вагоне понемногу улеглось. Люди снимали с себя пальто, шубы, шапки, стали вынимать из сумок и чемоданов прихваченную из дома провизию - вагон начинал жить нормальной "вагонной" жизнью.
Аделаида Львовна открыла свой видавший виды чемодан и извлекла оттуда завернутые в газету пирожки с капустой, которые она купила в уже почти пустом буфете иркутской гостиницы, и термос с горячим чаем. А поезд тем временем мчался навстречу ночи. Давно уже растаяли в темноте огни Иркутска. Стена утопавших в снегу деревьев с обеих сторон вплотную подступила к железнодорожному полотну. Иногда она отступала, и тогда навстречу промелькал заснеженный полустанок, скудно освещенный тусклыми фонарями.
Часа через два поезд затормозил и буквально на одну минуту остановился у какой-то маленькой станции, но и этого хватило, чтобы новый пассажир забрался в вагон. Это был высокого роста кряжистый старик лет семидесяти в овчинном полушубке, подпоясанном солдатским ремнем, в шапке-ушанке и в больших руковицах. Этакий сибирский кедр. Он присел на краешек скамьи, напротив героинь нашего повествования. Вещей у него с собой не было. (По-видимому, он ехал на короткое расстояние.) В седой бороде висели уже начавшие таять сосульки. Из-под мохнатых бровей по-молодому зорко смотрели на Диану голубые глаза.
- Ну, что уставился? - не выдержала Аделаида, - или молодых не видел?
- Такой красоты еще не видел, - ответил удивленный старик. - А ты, дочка, я вижу, - артистка, - он указал на скрипичный футляр.
- Скрипачка.
- А это при тебе мамаша, что ли едет?
- Какая я тебе мамаша? - взвизгнула уязвленная в своем артистическом самолюбии Аделаида и отвернулась к окну, в котором из-за черноты ночи уже ничего нельзя было разглядеть.
- Ну, извините, коли обидел. А кричать не надо - людей разбудите, - и он показал на уже начавших дремать соседей.
- А сами, видать, из Москвы будете? - обратился он снова к Диане.
- Да, домой еду.
- У меня внук тоже в Москве живет. Студент - на инженера учится.
Старик замолчал и, немного погодя, вдруг неожиданно спросил:
- А ты, дочка, в судьбу веришь?
Услышав это, Аделаида встрепенулась и вперлась в старика глазами. Диана потупилась.
- Это как?
- Я. например, по руке могу человеку сказать, что у него на роду написано, - ответил незнакомец.
- Все это глупости и научно доказано, что шарлатанство, - отрезала Аделаида.
Не обращая внимания на ее слова, старик пристально посмотрел Диане в глаза.
- Дай мне твою левую руку, не бойся.
Она нерешительно протянула навстречу ему руку. Он повернул ее вверх ладонью и стал внимательно рассматривать в тусклом свете вагонного фонаря.
- Ты, дочка, станешь великой артисткой. Полюбишь хорошего человека, - старик замолчал, - а умрешь от родов.
Диана отдернула руку. Она испугалась.
- А мне погадай, добрый человек, - вдруг услышала она елейный голос Аделаиды.
Незнакомец только рукой махнул.
- Ну, мне пора. Скоро моя станция.
Он поднялся с лавки, приветливо помахал Диане и стал пробираться к выходу...
Со временем встреча в поезде постепенно стерлась в ее памяти.
Года через два Диана играла в Париже на международном конкурсе и победила. Французская публика полюбила ее. О ней писали газеты, молодую скрипачку узнавали на улице, журналисты наперебой просили ее об интервью. Сам президент Франции принял Диану в Елисейском дворце. Затем последовали гастрольные поездки по всей Европе. Перед ней открывались двери лучших залов Франции, Бельгии, Германии...
На одном из ее концертов во Франкфурте побывал доктор Удо Грюневальд, шеф известной химической фирмы. На фирме работали тысячи людей. Ее филиалы были разбросаны по всему миру. В распоряжении Грюневальда находился реактивный лайнер с экипажем и техническим пероналом. Что же касается искусства, то он не очень хорошо разбирался в классической музыке, зато любил "поп", охотно посещал вернисажи, но все же и в "классике" старался быть в курсе событий, чтобы обо всем иметь свое собственное мнение. Это давало ему возможность, бывая в обществе, за коктейлем веско обронить: "Ну, как же, как же. Посетили. Очень, признаться, недурно..." - и многозначительно посмотреть на собеседника. Это, на его взгляд, укрепляло престиж фирмы.
Из газет Удо узнал, что в город приехала знаменитая русская скрипачка, и решил, как он выражался, "посетить". В назначенный час Грюневальд с женой вошли в небольшую евангелическую церковь, где должен был состояться концерт.
Надо заметить, что до этого он, ревностный католик, ни разу не был в протестанской церкви. Его поразила простота и даже какой-то аскетизм внутреннего убранства церкви. Это так было непохоже на помпезность и роскошь католических храмов. Никаких скульптур Христа и его апостолов, никаких лепных украшений он не увидел. Вместо этого пустые, свеже выбеленные стены, ряды кресел, как в зрительном зале. Небольшое возвышение вело к простому алтарю, на котором лежала раскрытая Библия, стоял деревянный крест, горели свечи. Всю противоположную от входа стену занимал цветной витраж, изображавший распятого Христа. Лучи заходящего солнца освещали картину, и Удо несколько минут стоял, как зачарованный. Единственным богатством в церкви был, пожалуй, орган, который (как ему сообщила всезнающая жена) был изготовлен в Ляйпциге.
Вскоре церковь наполнилась народом, свободных мест уже не было, и опоздавшие теснились у входа. Колокола пробили семь. Из боковых дверей на возвышение поднялась небольшого роста блондинка в черном платье с глубоким декольте (что не ускользнуло от внимательного взгляда Грюневальда).
Подняла на плечо скрипку. Зал затих. Удо скосил глаза на программку: "J.-S. Bach. Ciaccona". Полились первые звуки. Он закрыл глаза. Ему вдруг вспомнилось, как несколько лет назад, будучи в Париже, в Лувре он долго стоял перед портретом Джоконды. Теперь снова перед его мысленным взором явственно возникло лицо этой женщины. Она улыбалась ему загадочной улыбкой и что-то говорила, доброе и ласковое. Это он понял по выражению ее глаз. Удо не разобрал слов, но звук ее голоса он слышал наяву. Он ей ответил, хотя рта не открывал, и в его ушах ее голос музыкально переплетался с его собственным. Они говорили на разных языках, но хорошо понимали друг друга. В их голосах была полная гармония звуков. Он вдруг очнулся, открыл глаза. Видение исчезло. Но ощущение присутствия Джоконды оставалось. Перед алтарем стояла светловолосая женщина со скрипкой в руках, и он продолжал слышать голос Джоконды, который то ласкал его слух нежными интонациями, то на что-то жаловался, то мягко возражал ему. Удо ей отвечал. Диалог не прервался. Его Джоконда не была похожа на Джоконду Леонардо да Винчи, но она существовала. В зале было много народу, но она говорила только с ним. Он впился в нее глазами. На минуту оглянулся и посмотрел по сторонам. Многие, вытянувшись вперед, также, как и он, жадно следили за каждым движением ее смычка. Когда замер последний аккорд, в церкви воцарилась гробовая тишина. Через минуту на Грюневальда обрушился гром аплодисментов. Все повскакали со своих мест и аплодировали стоя. Он, не помня, как ноги сами его подняли, тоже стоял и хлопал в ладоши. Только его жена продолжала сидеть и с недоумением смотрела на мужа. Удо невнимательно слушал остальную часть концерта. Он был потрясен. На 54-ом году жизни он открыл для себя Баха, и открыл его благодаря этой маленькой женщине со скрипкой в руках.
Ночью после концерта он не мог заснуть. Встав утром с головной болью, поехал на работу. Неожиданно для всех Грюневальд взял отпуск на две недели, а дома сказал, что едет в командировку. Он следовал за своей Джокондой из города в город, не пропустил ни одного ее концерта. Наблюдал ее издалека, не смея приблизиться к ней. Посылал ей букеты алых роз со своей визитной карточкой. На одном из последних концертов он набрался смелости и подошел к ней, представился. Она посмотрела на него с недоумением и вместе с тем с нескрываемым любопытством. (Диана не понимала по-немецки ни слова.) Только когда услышала его фамилию, рассмеялась: она вспомнила про цветы. Грюневальд сначала опешил (не ожидал такой реакции), а потом тоже засмеялся, дивясь ее непосредственности. Крутившаяся неподалеку Аделаида (она и здесь сопровождала Диану) поспешила ввязаться в разговор и предотвратила недоразумение. (Она хорошо говорила по-немецки.) У Грюневальда пересохло в горле. Он выдавил из себя несколько слов восхищения, которые скрипачка слышала уже не раз. В ответ она пролепетала: "Danke". ("Спасибо" - нем.) Через два дня Диана улетела в Москву.
Ее менеджер долго не соглашался сообщить ему домашний телефон Дианы, но Удо был настойчив (и к тому же щедр), и в конце концов менеджер сдался. Грюневальд позвонил ей. Речь его была быстрой и бессвязной. Конечно, она ничего не поняла, но слова "Ich liebe Dich!" ("Я люблю тебя!" - нем.) которые он повторил несколько раз, не нуждались в переводе, - с таким чувством и страстью он выкрикнул их в трубку. В ответ она засмеялась. Впрочем, он и не ждал от нее никаких слов. Ему хотелось только услышать ее голос...
В один из морозных январских вечеров в дверь ее квартиры на Тверском бульваре позвонили. На пороге стояли мужчина средних лет в легком не по сезону пальто и в щеголеватой тирольской шляпе и высокая молодая женщина в серой беличьей шубе и в такой же шапке. Женщина назвалась переводчицей из немецкого посольства и представила спутника: доктор Удо Грюневальд.
Он улыбнулся Диане, снял шляпу и извлек из-за спины букет алых роз. Тут она вспомнила и розы, и это имя, и самого мужчину, который так робко представился ей когда-то на одном из последних концертов в Германии. А потом... этот странный звонок. Она была удивлена, но более всего ее поразили цветы. Где можно было в такой мороз найти розы? Удо объяснил ей, что он только что прилетел из Франкфурта, а цветы купил перед вылетом в аэропорту, что он всего на три дня, и у него есть для нее предложение. ("Уж не хочет ли он на мне жениться?" - со страхом подумала Диана.)
За чашкой кофе Грюневальд продолжал:
- Я от имени моей фирмы хочу предложить вам нынешним летом гастрольную поездку по Германии. Моя фирма будет вашим спонсором, - все финансовые расходы мы берем на себя. Уже есть предварительная договоренность с вашим менеджером. Согласны?
От такого предложения мог отказаться только идиот. Диана с радостью согласилась. Уже прощаясь, в дверях Удо сообщил ей, что остановился в гостинице "Россия" и завтра в семь вечера ждет ее, чтобы вместе пообедать. Она обещала прийти.
Когда Диана вошла в вестибюль, он уже ждал ее, и они поднялись в ресторан. Она выпорхнула из своей норковой шубки, которую он едва успел подхватить налету. На ней было открытое вечернее платье из черного бархата с перламутровой брошкой на груди. На голубой шелковой ленточке висел маленький серебряный крестик. Спереди волосы были зачесаны высоко наверх, а сзади локонами спадали на голые плечи. Она была до того красива, что на нее, как на солнце, было больно смотреть.
Они прошли в глубину зала и сели за столик у окна. Грюневальд мельком взглянул в черное окно. Тихий снег мягким ковром ложился на землю. Был четверг, и им объяснили, что сегодня в ресторане "рыбный день". На закуску они заказали холодную осетрину под зеленым соусом. Потом им принесли севрюгу в томате с шампиньонами. На сладкое подали шоколадное мороженое с земляничным сиропом. Удо заказал себе французский коньяк, она - Мускат. Их обслуживали два молодых официанта: один - брюнет с кавказскими усами, другой - русоволосый парень с ямочками на щеках. Когда Диана скользила взглядом по его лицу, он краснел, как рак.
Глядя на них со строны, можно было подумать, что разговаривают два глухонемых, так энергично они жестикулировали. Удо хотел объяснить Диане, что завтра улетает домой. Он растопырил руки в стороны и зажужжал: "Жжжж...", изображая из себя самолет. Она громко смеялась. На салфетке он написал номер рейса и время отлета; спросил, не может ли она приехать, проводить его. (Месяц, проведенный ею в Германии, в смысле языкознания не прошел для Дианы бесследно. Она уже знала несколько немецких слов.) "Ich komme", ("Я приду" - нем.) ответила Диана. Он с благодарностью сжал в руке ее пальцы. Их глаза встретились.
О, читатель! Какими словами можно передать то, что иногда может выразить один только взгляд?
В это время заиграл оркестр. Поднялись первые пары, чтобы танцевать. Грюневальд пригласил ее на вальс. Они прошли в середину зала, он обнял ее за талию, другой рукой держал ее руку на отлете, и они закружились в волнах музыки Штрауса. Он чувствовал тугие формы ее молодого тела, вдыхал запах ее кожи, смешавшийся с ароматом дорогих французских духов. У него закружилась голова, и он чуть не потерял сознание. Внутри у Грюневальда пылал огонь страстного желания. Заплетающимся от волнения языком он шепотом спросил ее, не хочет ли она подняться к нему, чтобы выпить чашечку кофе, и при этом показал пальцем в потолок. Улыбнувшись, Диана кивнула головой...
На следующее утро она, сидя в такси, спешила в Шереметьево, но был час пик, и бесконечные пробки в городе, а также раскисший из-за нагрянувшей оттепели снег на дороге мешали движению. Когда она, запыхавшись, вбежала в вестибюль аэровокзала, по радио уже объявили посадку на рейс "Москва - Франкфурт". Справившись у милиционера, Диана, наконец, нашла нужный ей выход. К этому времени очередь у пропускного пункта уже рассосалась, и основная часть пассажиров находилась по ту сторону турникета, разделяющего отъезжающих и провожавших. Еще издалека она увидела в толпе пассажиров знакомую "тирольку" с пером. "Удо! Удо!" - закричала Диана. Он услышал. Прижавшись к стеклу, махал ей рукой, но его уже звали на посадку, и Грюневальд поспешил вслед за остальными...
В прошедшие со дня их встречи полгода Диана не теряла время даром, усидчиво занималась немецким и преуспела. Теперь она могла уже обходиться без переводчика.
Вместе со своей неизменной спутницей, Аделаидой Львовной, она прилетела в конце мая. Попутно заметим, что весна в Германию приходит примерно на месяц раньше, чем в Среднюю полосу России. Сады стояли в яблоневом цвету, цвела сирень, всеми цветами радуги горели в траве тюльпаны и геоцинты. Было по-летнему тепло и солнечно.
Во Франкфуртском аэропорту с букетами роз их встречали Удо и музыкальный менеджер. Последовали радушные приемы в городской ратуше, на фирме и в обществе любителей музыки. Начались выступления. Грюневальд следовал за ней по пятам, не пропустил ни одного концерта. Однажды, когда они были одни, он спросил, не хотела бы она остаться в Германии. Диана потупилась: в Москве оставалась ее семья, к тому же она играла на государственной скрипке. Поделилась своими сомнениями с Грюневальдом. Он, кажется, все обдумал заранее:
- О скрипке ты не беспокойся, - быстро ответил Удо (они уже перешли на "ты"), - это я беру на себя. Чтобы у твоей семьи не было проблем, тебе надо выйти замуж...
- Замуж? - испуганно повторила она.
- Фиктивно, разумеется, - прибавил он, улыбнувшись.
- За кого? - растеренно спросила Диана.
- Было бы желание, а за кого найдется.
- Я должна подумать.
Вечером она обо всем рассказала Аделаиде. Та на нее напустилась:
- Дура, и думать нечего. Соглашайся. Я б на твоем месте ни минуты не думала.
Диана позвонила Грюневальду и сказала в трубку только одно слово "Ja" ("Да" - нем.).
На следующий день, придя на работу, он вызвал одного из своих подчиненных, скромного клерка, Клауса Шмидта, который, как он знал, был холост. Шмидт не на шутку перепугался: за те девять лет, что он проработал на фирме, шеф (слава Богу!) ни разу его к себе не вызывал. Провожаемый сочувственными взгядами коллег, он побрел в кабинет Грюневальда. Удо поднялся навстречу вошедшему и указал ему на кресло. Тот осторожно присел.
- Херр Шмидт, я вызвал вас для конфиденциального разговора, - начал Грюневальд. Сердце Шмидта упало. "Выгонит, - подумал он про себя, - но за что?" - Мы с вами люди деловые, - тем временем продолжал Грюневальд, с приветливой улыбкой глядя на него, - поэтому не будем напрасно терять время и перейдем прямо к делу. (Шмидт навострил уши.) Как вы, возможно, уже знаете, к нам в страну приехала известная русская скрипачка Диана К. В интересах фирмы и в интересах нашего государства, - Удо посмотрел прямо в глаза Шмидту. Тот обмер. - Да, я повторяю, и в интересах нашей родины (его голос звучал торжественно, как гимн) желательно, чтобы она осталась в Германии. Чтобы избежать большого политического шума, не могли бы вы... скажем... жениться на ней, - переждав, когда Шмидт придет в себя от шока, - конечно, фиктивно, - закончил он тихо.
Шмидт был неглупый парень и быстро смекнул, что пробил его звездный час.
- Но, доктор Грюневальд, у меня уже есть невеста, - краснея, заканючил Шмидт. - Что она скажет?
Удо понял, что он лжет.
- Я думаю, вы уже слышали, что начальник отдела перспективных разработок, доктор Зак, уходит на пенсию. Мы ищем ему преемника. Я подумал и хочу рекомендовать коллегам вашу кадидатуру. Вы давно уже работаете на фирме...
- Девять лет, - подсказал Шмидт.
- Зарекомендовали себя, как дельный, инициативный работник. (Шмидт зарделся.) Что вы на это скажите, херр Шмидт?
Того распирало от радости (Как он здорово надул шефа!), но, потупив глаза, Шмидт скромно ответил:
- Во всем следую вашим распоряжениям, доктор Грюневальд.
Вскоре они поженились, и впредь Диана стала называться фрау Шмидт.
В Москву Аделаида улетела одна.
Говорят, что когда родные Дианы узнали о случившемся, ее мать заплакала. Правда, осталось неизвестно, плакала ли она с горя или от радости.
Государство отреагировало сдержанно-холодно: позвонили из посольства и попросили в кратчайший срок вернуть скрипку.
И в этом пункте Удо сдержал свое слово. Он содействовал созданию при фирме фонда помощи молодым музыкантам. На банковский счет этого фонда из кармана фирмы перекочевала кругленькая сумма, большая доля которой пошла на приобретение на лондонском аукционе Страдивари для Дианы. Кроме того, Грюневальд высказал идею организовать камерный оркестр якобы для сотрудников фирмы - любителей музыки. На самом же деле львиную часть мест в оркестре заняли профессиональные музыканты, в основном выходцы из России, которые нашли прибежище в Германии и сидели без работы. Руководителем оркестра по предложению Грюневальда была назначена Диана Шмидт.
Казалось, все складывается как нельзя лучше. Но был один червь, который точил Диану изнутри...
Надо признаться, что Удо Грюневальд был человеком смелым. Он не боялся, например, что на одном из заводов его химической фирмы в любой момент может произойти сильный взрыв и унести много человеческих жизней (что уже случалось). Он не боялся катастрофы на мировых финансовых рынках и падения акций его компании. (На этот случай он себя надежно застраховал.) Он не боялся даже Всемирного потопа. Он ничего и никого не боялся... кроме своей жены.
Эльза Грюневальд (урожденная Кох) принадлежала к старинному роду прусских военных. Все ее предки до седьмого колена были военными. Поэтому, хотя Эльза была женщина слабая, но решительная. В левом нижнем ящичке ее секретера лежал браунинг с патронами. Ящик был всегда под замком, но ключ от замка находился все время при ней, так что она в любой момент могла его открыть. Удо знал это, и как раз этого он боялся больше всего на свете.
Грюневальд каждый раз менял место его любовных свиданий с Дианой. Придя в номер гостиницы, наглухо зашторивал окна, по несколько раз проверял, хорошо ли закрыта дверь. Вздрагивал, когда слышал, что кто-то проходит по коридору. Это ее очень нервировало.
- Удо, я так больше не могу, - говорила она ему в слезах. - Я хочу жить открыто, появляться с тобой на людях, а не прятаться по углам. Я больше не хочу быть твоей любовницей, я хочу быть твоей женой. Разведись со своей Эльзой, а я разведусь со Шмидтом, и мы поженимся. Это ведь так просто.
Удо только вздыхал.
- Подожди, шатц. Еще не время.
Так повторялось несколько раз. Диана становилась все настойчивее. Она требовала, просила, умоляла...
- Удо, если ты для меня этого не сделаешь, я уйду от тебя, я... я покончу с собой.
- Ну, что ты, мой ангел, - успокаивал он ее, - ты же знаешь, я люблю тебя больше жизни.
- А если любишь, то и докажи свою любовь. Сделай что-нибудь. Ты ведь - мужчина!
Грюневальд задумался. Позволить ей развестись со Шмидтом он не мог. Тогда все поймут, что их брак был только фикцией, обманом. Чего доброго, еще заподозрят его самого, а это могло повредить его репутации. Он решил пойти другим путем...
Грюневальд послал Шмидта на две недели в командировку, в японский филиал фирмы. На третий день тот погиб в автомобильной катастрофе в Токио при невыясненных обстоятельствах.
Так Диана, не успев стать женой, стала вдовой.
О разводе Грюневальда с Эльзой не могло быть и речи. Это означало бы крах его карьеры. Он терпеливо, десятилетиями камень-на-камень, кирпич-на-кирпич выстраивал лестницу на Олимп власти в компании. И вот теперь, когда он, наконец, достиг цели своей жизни, одним махом все разрушить? Он отбросил эту мысль как вздорную. А что, если...
У обочины дороги, ведущей из Франкфурта в соседний город, Дармштадт, примерно на полпути росла одинокая сосна. Старый ворон, пристроившись на вершине дерева, любил наблюдать за проносившимися внизу машинами.
Как-то вечером Грюневальд предложил жене поехать в Дармштадт, чтобы пообедать в одном, как он сказал, уютном ресторанчике на окраине города. Ничего не подозревавшая Эльза согласилась. Их "Мерседес" мчался по шоссе со все нарастающей скоростью. Стрелка спидометра остановилась на цифре "180".
- Удо, зачем ты так быстро едешь? Мы же никуда не опаздываем, - с беспокойством в голосе спросила Эльза.
Он ничего не ответил, но газ не сбросил.
Ворон, сидевший в это время на дереве, видел, как черная машина, проезжавшая мимо, вдруг резко свернула в сторону. В то же мгновение мощный удар сотряс дерево. Испуганная птица вспорхнула с ветки и стала кружить над сосной. Она увидела, как из машины повалил густой черный дым. Какой-то человек выскочил из нее и побежал в сторону. Вдруг раздался сильный взрыв, и машина развалилась на части.
Так погибла Эльза Грюневальд.
Путь к его счастью был расчищен. Свадьбу назначили через три месяца.
Но можно ли строить свое счастье на чужой крови? Иногда о человеке с нечистой совестью говорят, что у него "кошки на сердце скребут". Сердце же Грюневальда было разодрано в клочья. Вечером, когда он оставался один, запершись в своей маленькой спальне, Удо бросался на кровать, и слезы ручьями текли по его щекам. Он вставал на колени перед фотографией жены и молил о прощении, но она молча с печальной улыбкой смотрела на него.
Когда темнело, он садился в машину и ехал к ТОЙ САМОЙ сосне. Под деревом был врыт в землю простой деревянный крест с вырезанным ножом ее именем. Ниже стояла дата гибели Эльзы. У креста он всегда находил кем-то положенный букетик полевых цветов. Его никто не видел, ему некого было стесняться. Он долго стоял на коленях и молил Бога о смерти. Но Бог, наверно, не слышал его, и он продолжал жить. Он искал себе оправдание и находил его только в своей любви к этой женщине. Она, как маяк в ночи, освещала его душу и давала ему силы жить.
Тем временем Диана решила приобрести небольшую двухкомнатную квартиру в центре Франкфурта. Она обратилась за помощью в маклерскую контору по продаже недвижимости. В назначенный час к ней постучался темноволосый, красивый молодой человек высокого роста. С первого взгляда они почувствовали взаимное влечение друг к другу. Диана была женщина честная, она не могла обманывать Грюневальда и сказала ему, что полюбила другого.
Свет маяка в нем вдруг погас, словно кто-то вырубил ток. Душа его погрузилась в черную мглу. Теперь он хотел только одного: умереть. Боялся ли он смерти? Врядли. Человек, унесший жизнь другого, смотрит на этот вопорос не так трагически, как остальные.
Он решил покончить с собой также, как погибла Эльза, - в автокатастрофе и на том же месте. Пусть, подумал Грюневальд, два креста с их именами будут стоять рядом. Кто-нибудь придет и к его кресту положит букетик полевых цветов. (Замечено, что убийцы часто бывают сентиментальны.)
В тот же вечер он в последний раз закрыл за собой дверь своего дома и бросил ключи в придорожную канаву. (Зачем они ему теперь?)
Свет фар вспарывал темноту. Лихорадочно бегавшие по стеклу "дворники" едва справлялись с водопадом дождя. Руки Грюневальда крепко сжимали руль. Он мчался навстречу смерти. Ему оставалось жить каких-нибудь пять минут...
Вдруг наперерез машине метнулась чья-то тень. Он резко затормозил. Дверь приоткрыла насквозь промокшая девушка и жестом попросила разрешения сесть в машину. Удо молча кивнул головой. Она оказалась американской туристкой из Оклахомы. (Грюневальд несколько лет работал в Америке и хорошо знал язык.) Разговорились. Ее звали Дорис. За разговором он не заметил, как они проскочили мимо ТОЙ сосны. Девушка понравилась ему, и через несколько месяцев он сделал Дорис предложение. Медовый месяц молодожены провели во Флориде. Когда они вернулись из Америки, Грюневальд узнал, что Диана во время родов скончалась от кровотечения. Родившуюся девочку назвали в честь матери - Дианой.