Морозов

      
 
 

I. Морозов

В Тольятти постановлением мэра Николая Дмитриевича Уткина появятся «Бульвар Семизорова», «Площадь Полякова» и «Улица Полякова». Таким образом навечно в памяти народной останутся руководитель, построивший город, Волжский автозавод и заводы большой химии и первый Генеральный директор автозавода – градообразующего предприятия. Но новое сооружение, каким бы оно ни было простым или сложным, всегда опирается на три столпа. Третьим, тем, кому город во многом обязан своим благополучием, был Александр Максимович Морозов, долгие годы возглавлявший Ставропольский районный комитет коммунистической партии. С полей района обеспечивались всем необходимым столовые заводов и города. Овощи, молоко, мясо и хлеб давали жителям растущего города нормально питаться, с уверенностью смотреть в завтрашний день, воспитывать подрастающее поколение и полноценно работать.
О Морозове постепенно стали забывать даже те, кто во многом именно ему обязан своим ростом, становлением, карьерой...

1. Война

Саша Морозов родился 10 апреля 1923 года в селе Русский Байтуган в степном краю Похвистневского района Куйбышевской области, но то село осталось где-то в детской памяти отдельными бессвязными отрывками, которые позже вытеснились, а затем и вовсе угасли, сменившись другими, более осознанными и яркими, но эти отрывки и все последующие, что уже не покидало сознание никогда и нигде, связаны с селом Пасунки, где и прошло его детство, совпавшее с шумными годами коллективизации и индустриализации. Собственно то время не очень четко врезалось в память, в семь лет ребячьими заботами оставались игры, в которых рослый и не по годам серьезный Саша, крепкий физически, был заводилой. Дома его всё радовало. Мама, Ольга Яковлевна, и папа, Максим Ильич, души не чаяли в нем, считая, совершенно серьезно, своей надеждой и продолжением. Учеба давалась ему легко, но школа располагалась в другом, соседнем селе Всеволодовка. И он вместе со сверстниками ходил в школу пешком, приучая себя к будущим жизненным испытаниям, ещё не зная и не представляя, что жизнь будет ставить перед ним задачи, в сравнении с которыми школьные годы с их трудностями покажутся забавной сказкой. Ежедневные посещения школы дисциплинировали, закаляли всё его существо. Саша становился взрослее, мужественнее, ко многим вещам стал относиться вдумчивее и серьезнее. Вместе с тем, ежедневное преодоление расстояний, общение с друзьями развивало любознательность и прививало так необходимую в жизни каждого доброту. Позже он сам поражался отсутствию в самом себе озлобления или неприязни к людям, которым он доверял, но которые оказывались не на высоте оказанного доверия. Отбросив амбиции, он анализировал создававшиеся ситуации, выявлял допущенные ошибки, старался направить человека в нужном направлении по правильному пути, разъясняя суть того или иного промаха. Так постепенно в нем вырабатывалось правило, которому он никогда не изменял. Он старался даже из врагов делать друзей.
Старшие классы, восьмой, девятый и десятый, окончил в районном центре Кинель-Черкасы, где вынужден был жить самостоятельно, потому что ежедневно преодолевать около пятидесяти километров в один конец было просто не под силу.
Энергичный, любознательный, спортивный Саша и здесь не отставал от сверстников. Жил полнокровной жизнью, участвовал в работе комсомольской организации школы, являясь активистом, мечтал после окончания школы поступить в летное училище, совершать подвиги. Начавшаяся война с фашистской Германией спутала все планы, задала совершенно другой темп жизни, перевернув все с ног на голову. Саша вступил кандидатом в члены партии и всю жизнь помнил, ему это особенно льстило, что ту карточку, а это был пропуск во взрослую жизнь, ему вручал Герой Советского Союза И.П. Падолков.
 В те годы в стране среди молодого поколения зарождался особенный энтузиазм, особая вера в близкое и необычайно светлое будущее. И Саша Морозов, молодой кандидат в члены ВКП(б), был одним из тех, на ком долгие годы держалось наше государство, рождались и осуществлялись немыслимые прорывы в науке, производстве, сельском хозяйстве и, что особенно важно, в оборонном деле.
Саша Морозов предстал перед военно-медицинской комиссией военкомата 4 августа 1941 года. Пожилой военный медик со шпалами майора спросил крепкого юношу, заранее зная, что направит не по желанию, а по необходимости:
- Вы кем хотите стать?
- Военным летчиком, - последовал мгновенный, продуманный ответ.
Саша давно решил вопрос о выборе военной профессии, но сейчас это зависело не от него, а от этого усталого майора.
- Сейчас мы производим комплектование двенадцатой истребительной противотанковой бригады. У немцев много танков, и их нужно научиться истреблять, чтобы остановить наглого и вероломного противника.
- Готов выполнять любое задание! – последовал ответ юноши, и майор что-то написал в лежавшем перед ним листке. Подняв взгляд, он еще раз внимательно оглядел стоявшего перед ним юношу, подивился его выправке и плотному телосложению. Прикрыв глаза, майор подумал о том, что война не просто нарушила планы этого юноши, но, кто знает, может, уже в ближайшее время поставит точку  и на всей его жизни. Он лучше других знал, сколько людей гибнет в огромном горниле всё пожиравшей войны. Но он понимал и другое. Только такие ребята, сильные духом и телом, вооруженные техникой, смогут остановить немцев, уже занявших Минск и Смоленск, от которого, он это прекрасно понимал, лежит прямая дорога на Москву.   
Для Саши Морозова, ставшего солдатом, начались суровые будни армейской жизни. Правда, пока тыловой. Командование, даже в столь напряженное время, помнило о том, что врага могут остановить только обученные подразделения. В армии еще помнят уроки Генералиссимуса Суворова: «Тяжело в учении, легко в бою!».   
Учиться действительно было тяжело. Ранние подъемы, пробежки, вырабатывавшие выносливость, теоретические занятия в классах, а затем практические на полигоне со стрельбами, с рытьем окопов. Саша Морозов стоически переносил всё: и кроссы с полной боевой выкладкой, даже в противогазах, стрельбу из противотанкового ружья, которое могли переносить только вдвоем с напарником, ружье было тяжелым, длинным и неуклюжим, но пробивало броню танков противника. И здесь Саша Морозов показал себя настоящим мужчиной. Безропотно выполнял все приказания командиров, не чурался тягот армейской жизни, так же как все рыл окопы, в кровь истирая кожу рук, научился метко стрелять из ПТР несмотря на боль в плече от сильной отдачи. И только после того, как все они, будущие истребители танков, освоили это, так и не полюбившееся, но столь необходимое на передовой противотанковое ружье, их подвели к только что прибывшим в расположение бригады изящным, совершенным в своей тихой красоте 76-миллиметровым пушкам. Тогда он, молодой солдат, не знал еще, что эта пушка, почему-то снятая с производства перед самой войной, окажется единственной наиболее действенной защитой от танков противника. Она поражала их танки с большого расстояния, и ее ставили сзади батарей 45-миллиметровых пушек, которые всегда принимали на себя первый удар противника. Позже в войсках появятся еще и 100-миллиметровые пушки, эти вообще были вне конкуренции, но они требовали еще больших усилий при перемещении, и потому артиллеристы всегда отдавали предпочтение 76-миллиметровым.
Конечно не только Саша Морозов, все бойцы их бригады рвались в бой, но судьба распорядилась по-другому. Пришел приказ отобрать наиболее выносливых и грамотных бойцов для направления в Куйбышевское училище связи. Для Саши Морозова возвращение в                г. Куйбышев было вроде как отдохновением. Он уже втянулся в армейские будни, и новая учеба, где повторялось многое из пройденного: пробежки, кроссы, рытье окопов, ползание по-пластунски, метание гранат и стрельбы из всех видов стрелкового оружия, винтовок и карабинов, имевшихся в училище, казались ему уже привычным образом жизни. Даже катушка с проводом связи, тяжело давившая на плечи, особенно когда приходилось передвигаться ползком, не казалась ему такой тяжелой, как другим. Каким-то отдыхом были и теоретические занятия, проводившиеся каждый день. Но учеба всегда давалась ему легко, и он впитывал в себя знания, словно губка, понимая, что, став офицером, командиром взвода связи, от него потребуется не только физическая закалка.
Надо отдать должное судьбе, она щадила Сашу Морозова. Его, как других ровесников, не направили сразу на фронт, где, как теперь стало известно, мало кто из призывников июля-августа и сентября 1941 года остался в живых и дошел до Берлина в 1945 году. В первый год войны немцы, натренированные на полях  сражений во Франции и Польше, умели не просто хорошо воевать, но и хорошо мыслить. Проработанные заранее в Генштабах и в штабах групп армий, охватывающие удары, где основную роль играли танковые корпуса и дивизии, приносили успех. Несмотря на отчаянное сопротивление советских войск, они, попав в окружение, уничтожались или неизбежно попадали в плен, откуда тоже
мало кто вернулся живым.
Обучаясь в училище, Саша следил за происходящими на фронте событиями. Радовался вместе со всеми, когда узнал, что Москву, к которой так стремились фашисты, удалось отстоять. А начавшееся под Москвой наше наступление в конце ноября - начале декабря 1941 года вообще прибавило силы, вселило в каждого бойца надежду на возможное быстрое окончание войны.
Но стать офицером Саше Морозову не удалось. Битые под Москвой, немцы уже в феврале 1942 года оправились от охватившего их шока, собрались с духом, проанализировали обстановку и, подтянув резервы, сами пошли в наступление, окружив несколько наших армий в районе Вязьмы. Положение в ближнем Подмосковье осложнилось настолько, что их училище подняли по тревоге, и вскоре курсант Саша Морозов оказался вначале в Казани, в двадцать пятом стрелковом полку, а потом и в Подмосковье. Так курсант, будущий командир взвода связи оказался на передовой под Козельском, где ему, уже знакомому с полковой связью, пришлось встать в строй простым связистом и идти до Берлина все долгие годы войны.
Оказавшись в окопах, он иногда вспоминал, как их быстро, организованно, соблюдая необходимую секретность, перебросили из Казани в Подмосковье. Казань он видел из кузова полуторки, на которой их перевозили. Они сидели, съежившись от холода, прижавшись друг к другу, натянув на голову шапки с завязанными тесемками. Так что если он что и видел, так это были верхние этажи домов. И еще запомнилась спешка, с которой их перевозили как в Казань, так и из Казани, распределив по ротам. Он никогда не думал, что в вагонах, в которых до войны перевозили скот, можно перевозить людей, но даже в них, как ни странно, был хоть какой-то комфорт. По бокам, за широкими раздвижными дверями, устроены были нары, причем, в два яруса, а на полу кто-то позаботился, настелил солому. Потому курить строго запрещалось, и он впервые в жизни обрадовался даже такой мелочи, ему, некурящему, не нужно было ждать редких остановок, спрыгивать в снег и жадно курить, передавая друг другу самокрутки из табака-самосада, которым позаботились снабдить их  ещё в Куйбышеве милые, такие добрые старушки, которых почему-то в шутку называют «божьи одуванчики». Теперь его друзья, бывшие курсанты, ехавшие на фронт, вспоминали тех старушек добрыми словами благодарности.
Москву он видел точно так же, как и Казань, с той лишь разницей, что по Казани их везли днем, а по Москве, и то по окраине, ночью. Москва показалась ему огромным городом, их долго везли, выезжая на Калужскую дорогу, и ему пришла в голову шальная мысль: что бы делали в ней немцы, если бы они вошли в нее, как мечтали? Может, их тоже постигла бы судьба Наполеона, вошедшего в Москву победителем, а вышедшего ослабленным, не способным на продолжение войны. Но Красная Армия устояла, умерила пыл гитлеровцев, а чуть позже и дала по зубам, далеко отбросив их от столицы. Сейчас, оказавшись на передовой, Александр видел, с каким напряжением, с каким упорством командиры всех рангов организовывают оборону, дают отпор начавшему снова наседать противнику. Он утвердился в мысли, что здесь не мыслят об отступлении, у всех есть только одно желание – гнать противника подальше от Москвы.
Командир отделения связистов, младший сержант Саша  Куценко, такой же, как и он молодой парень, призванный в полк еще при обороне Смоленска, почему-то сразу обратил на него внимание, похлопал по плечу, сказав:
- Так, говоришь, тоже Александром зовут?
- Так точно, товарищ младший сержант.
- Вот и хорошо, вместе будем по полям ползать.
Куценко на секунду задумался, затем сказал тихим, но твердым голосом:
- Нас теперь телефонный провод связал не на один год, и развязать может только одна смерть. Потому прошу звать меня просто по имени. А эти знаки, - он показал на свои треугольники, нашитые на воротник шинели, - это так, чтобы чужие знали, к кому обращаться.
- Хорошо, товарищ младший сержант.
Куценко засмеялся, сказал:
- Ничего, привыкнешь.
Был конец февраля, стояли сильные морозы, но на передовую продолжали прибывать новые подразделения. Командование Западного фронта по-новому оценило возможности противника, пытавшегося восстановить  утерянные под Москвой позиции. В окружении дралась  33-я армия генерал-лейтенанта Ефремова М.Г., награжденного за декабрьское наступление орденом Красного Знамени. Там же, под Вязьмой, дрались подвижный конный корпус генерала Белова П.А. и воины 8-й воздушно-десантной бригады. Потому-то командующий фронтом генерал армии Жуков Г.К. принимал меры к упрочению обороны в Подмосковье, а к прибывавшим подразделениям протягивали связь, и у связистов младшего сержанта Куценко работы прибавилось. Связь тянули по ночам. Утром промокшие от пота воины-связисты вваливались в землянку, валились с ног и засыпали сразу же, не успев даже раздеться. Но и этот крепкий сон порой нарушался, потому что теперь наши командиры пытались теснить противника, пользуясь зимними условиями, старались хотя бы еще на несколько километров отбросить немцев подальше от столицы. Озлобленные постигшей их неудачей под Москвой, немцы тоже пытались восстановить утерянные позиции, потому по всему фронту шла какая-то возня, переходящая чаще всего в артиллерийские дуэли. Понимая, что русские накапливают силы, немцы стали чаще производить обстрел наших позиций, порой бесприцельный, но действующий на психику людей, потому что никто не мог предугадать, где разорвется летящий и издающий противный звук снаряд. Такие вот разрывы больше всего доставляли  беспокойств связистам, восстанавливать нарушенную связь днем приходилось ползком, с катушкой за плечами. В таких случаях отбирались самые выносливые, а таких в отделении было только двое – он, Александр Морозов, которого природа наградила всем необходимым для столь суровой жизни, и Александр Куценко, его командир. Когда поступал вызов днем, Куценко подходил, будил его и просил:
- Всё, Александр, нам пора!
Однажды подразделение, которое они обслуживали, производило разведку боем, и на всякий случай, вдруг удастся занять сожженную деревеньку, приказали тянуть связь, и Куценко вместе с Александром Морозовым пошли вслед за танками вместе с десантом пехоты. От той деревеньки остались только обугленные остовы деревьев да закопченные, полуразрушенные трубы печей, но немцы там хорошо окопались, и наши танки, наткнувшись на плотный огонь, остановились, и пехотинцы, да и они тоже, попадали в снег. Стало ясно, что атака не удалась, захлебнулась, и провод, который они тянули за собой, придется сматывать обратно. Танки, стреляя, начали отходить, несколько штук из них загорелись, и пехотинцы поползли по снегу обратно. В этот момент невдалеке разорвалась мина, осколок пришелся по катушке, ее сорвало с плеч, и Александр Морозов, оказавшийся безоружным, подполз к другу, почему-то лежавшему на месте в глубоком снегу.
- Ты живой?
- Кажется, задело, - сообщил Куценко, - что-то нога тяжелой стала.
Перетянув ногу ремнем, чтобы остановить сочившуюся через брюки кровь, Морозов вскинул на свои плечи катушку друга и, уползая, помогал ему передвигаться. В лесу, в безопасной зоне, санитар перевязал ногу и сразу же отправил Куценко в госпиталь.  Но каково было удивление всех, когда Куценко через неделю появился в роте снова и, как ни в чем не бывало, прихрамывая, подойдя к Морозову, сказал:
- Я здесь благодаря тебе, тезка! Иначе я бы остался на том поле!
Александр спросил:
- Рана ещё не зажила?
- Долечусь здесь, - ответил Куценко, - боялся потерять вас.
Война продолжалась. Шли упорные бои так называемого местного значения, но они были ещё хуже, чем наступательные операции, к которым тщательно готовятся, и если прорыв удавался, то входящие в прорыв чувствовали себя свободными, зная, что противник не в состоянии вести прицельную стрельбу. В позиционной войне все находились в постоянном напряжении, которое спадало только когда часть отправляли на отдых или пополнение.
В такой напряженной ситуации и жил вчерашний школьник, кандидат в члены ВКП(б) Александр Морозов, надежный, выносливый боец и прекрасный товарищ.
У воинов-связистов не было передышек. Их в любое время дня и ночи могли поднять и послать на задание. И каждое задание требовало максимальной отдачи энергии, сил, умения и особенно выносливости. Не все выдерживали подобное, но те, кто выдерживал, становились незаменимыми, теми, кому доверяли и которым верили. Знаменитое выражение: «Я бы взял его в разведку» они переделали на свой лад и гордились тем, что являются связистами – нервом рот, полков и дивизий. По существу, на них держалась связь в самом страшном месте сражения, на передовой, где рвутся снаряды и мины; и у них в ходу была поговорка: «Я бы взял тебя в связисты».
На войне, как на войне. Каждого, не разбирая званий и рангов, ожидает неизвестность. Поэтому люди страшатся этой неизвестности. Кланяются земле при каждом взрыве снаряда или мины, а чуть позже привыкают ко всему, даже смерть воспринимается обыденно. Чему быть, того не миновать – впитывалось в сознание каждого и становилось как бы второй натурой, воспитывая бесстрашие, а по существу – безразличие к опасностям, подстерегающим каждого, кто оказался на передовой, в окопах или около них. Ну разве можно предугадать, где, в какой точке рванет снаряд, подлетающий к передовой, где разорвется мина, полет которой слышно из-за характерного «тарахтения», словно у уха кто-то трясет коробку, в которой нет половины спичек. Но страшнее всего всегда оказывалось недоверие или подозрение. От косых взглядов людей, от недоверия не спрячешься нигде, не убежишь в себя. Однажды и ему, уже привыкшему к нелегкой службе, когда победное наступление Красной Армии далеко за Москвой немцам все же удалось остановить, пришлось не по своей воле испытать что-то подобное. Я уже писал, что наше наступление выдохлось, уперевшись в сильное сопротивление опомнившегося противника, война-то только началась, и у немцев еще были силы не только сопротивляться, но и наносить удары, а то и окружать целые армии, вклинившиеся особенно далеко вперед. Как это и случилось с конным корпусом генерала Белова П.А. и героической 33-й армией генерал-лейтенанта Ефремова М.Г., окруженных и сражавшихся в районе Вязьмы. Правда, конникам Белова и воздушно-десантным частям, находившимся вместе с ними, удалось выйти к своим. Для этого им пришлось воевать в окружении, прорываясь по тылам немцев несколько месяцев в условиях зимы и весны 1942 года, а вот большинство гвардейцев 33-й армии, лишенных маневра и взятых в плотное кольцо немцами, так и остались лежать там, под Вязьмой. Героическую участь своих бойцов разделил с ними и сам командующий. Тяжело раненный, он отказался вылететь из окружения на присланном за ним самолете, приказав посадить в него раненого бойца, продолжал руководить войсками, а в последний момент застрелился, предпочтя плену смерть. Вот тогда-то немецкая пропаганда воспрянула духом, и на головы наших солдат посыпались листовки, расписывавшие все ужасы, ожидавшие Россию после победы Германии, в чем они тогда и не думали еще сомневаться, и призывавшие переходить на сторону немцев, по существу – сдаваться. Причем, пропуском к ним служила сама листовка. Вот так, протягивая провод связи с молодым, только что прибывшим в полк связистом, Морозов, рядом с которым упала одна из желтых бумажек, машинально взял ее и сунул в карман. Простое любопытство, не более, а может быть, и внутренний голос исследователя, который проявится в нем значительно позже, подвигнули его на этот шаг. Хотелось прочитать, как и что могут писать пропагандисты вермахта, уже получившие по зубам под Москвой и не добившиеся поставленной Гитлером цели -  взять Москву к 7 ноября 1941 года! К великому празднику – Октябрьской революции!
Когда связь наладили и полные собственного достоинства от  сознания хорошо исполненной работы возвращались в расположение, Александр вспомнил о листовке, но в кармане ее не обнаружил. Посмотрев на напарника, сказал, чертыхаясь:
- Черт возьми, листовку потерял. Хотел прочитать, узнать, какими пряниками нас немцы к себе заманивают.
Молодой боец сказал, сконфузившись:
- Она выпала из кармана в землянке, куда мы протянули провод.
- Ты видел и не поднял?
Солдат смутился. Юношеское конопатое лицо, которого еще не касалась бритва, вдруг стало пунцовым, и он признался:
- Боялся. Там было столько людей, а нас уже предупредили о последствиях. Не хотелось идти в штрафбат.
Александр понимал, что могло произойти, если там, в землянке, кто-либо обратил внимание на эту желтую бумажку и доложил, куда следует, но сделать уже ничего не мог. Не мог даже предположить, что какой-то листок бумажки, которую он хотел прочесть и сжечь или разорвать на кусочки, чтобы никому не было повадно прочитать содержимое,  мог так влиять на его настроение. Подходя к блиндажу, увидел сержанта Куценко, жадно курившего самокрутку, притулившись к стенке покатого спуска к двери. Видно было, как нервничал сержант, поэтому Александр приложил руку к шапке, доложил:
- Задание выполнено, товарищ сержант, связь протянули.
- И все? – резко спросил Куценко.
- Все, - ответил Александр как можно спокойнее, предполагая, что Саша Куценко уже что-то прознал про ту злополучную листовку.
 - А где листовка?
Александр не стал спрашивать, какая, понимая, что раз сержант спрашивает, значит, знает уже все.
- Я хотел прочесть и сжечь или уничтожить, но она выпала из кармана вместе с вытянутой рукавицей.
- Ты знаешь, что за это бывает?
- Так точно.
- Зачем взял?! – не отставал Куценко.
- Из любопытства. Хотел знать, что могут писать немцы, получившие по зубам здесь, под Москвой.
Куценко шагнул в землянку, где их уже ждали. Подойдя к старшему политруку Литвинову, сказал, приложив руку к шапке:
- Товарищ старший политрук. Рядовой Морозов действительно поднял листовку, машинально сунул ее в карман, не придав значения, хотел позже прочесть, чтобы, как коммунисту, знать, как вести разъяснительную работу среди бойцов, прибывающих к нам, на передовую, не обстрелянных и не нюхавших пороха. Рядовой Александр Морозов отличается не только своими деловыми качествами, что он доказал здесь, на полях Подмосковья, но и имеет высокое партийно-политическое сознание, часто проводит беседы в отделении, разъясняет политику Партии и Правительства на данном этапе. Я верю Морозову, полностью доверяю ему и прошу материал не передавать в НКВД.
Старший политрук прошелся по землянке, спросил, остановившись около Морозова:
- Ты-то хоть понимаешь, что натворил?
- Теперь понимаю, товарищ старший политрук. Но у меня никогда не возникало даже мысли предать мою Родину, моих родителей. Я хотел знать аргументы противника, чтобы их яд направить против них. Я член ВКП(б), вступил в партию сознательно, в соответствии с моими убеждениями.
Политрук подошел к Куценко, сказал, все еще находясь в каком-то крайнем возбуждении:
- Этот случай может остаться просто случаем, если не последует продолжения.
- Понятно, товарищ старший политрук, - со вздохом облегчения ответил Куценко и, посмотрев на Морозова, продолжил:
- Прошу его ответственность переложить на меня, я за него ручаюсь своей головой!
- Вот на это я и рассчитываю, - ответил политрук, покидая землянку.
Какое-то время все бойцы, находившиеся в землянке и слышавшие разговор, молчали. Наконец, не выдержав, заговорил сержант:
 - Вот так мы чуть не простились с нашим лучшим связистом, членом партии Александром Морозовым.
Кто-то из бойцов, сидевших в глубине, спросил:
- А что ему грозило?
- Не знаю, - ответил сержант. - В НКВД могли отдать под трибунал, а там известно, что – штрафбат.
- А что это такое, товарищ сержант? - спросил молодой боец.
- А это, - ответил Куценко, понимая, что бойцы поймут его правильно, а, поняв, сделают надлежащие выводы. - А это, - повторил он, - когда надо выкурить немцев из какой-либо деревушки, а снарядов для артиллерии нет... После атаки от роты почти никого в живых не остается. Но деревня наша.
- И такое бывает? – повторил вопрос все тот же боец.
- На войне всякое бывает, - философски ответил Куценко и, подойдя к Морозову, обнял за плечи, сказал: - Я рад, что так окончилось. Значит, мы еще повоюем с тобой, Саша!
- Я тоже рад, - ответил Александр, постепенно переходя в спокойное состояние, каким его обычно видели все.

2. Тяжелое ранение

Зима 1943 года выдалась не такой суровой, какими были  прежние зимы, потому что 41-я отдельная истребительная артбригада стояла у границ Белоруссии, в брянских лесах.
Александр Морозов, закаленный трудностями войны, терпеливо переносил все тяготы  нелегкой службы связиста, слыл открытым и надежным бойцом, замещавшим все время своего командира, сержанта Куценко, в его отсутствие. Сегодня стоял обычный солнечный морозный день, не предвещавший ничего особенного. Связь со всеми подразделениями пехотного полка, за которым располагались пушки их артбригады, была налажена, проверена, более того, Куценко сам дежурил в штабной землянке командира полка, держа при себе нескольких связистов на непредвиденный случай. Несмотря на то, что с утра полк готовился отвоевать занятую немцами деревню и расположенное рядом с ней возвышение, названное «Безымянкой», с которой противник просматривал прилегающую местность, Александр, выполнивший ночное задание, шел в свою землянку, намереваясь отдохнуть. В дверях он столкнулся с молодым бойцом, который сказал, перейдя на шепот:
- Похоже, сам Коган.
Александр представился:
- Младший сержант Морозов слушает!
- Срочно ко мне с парой связистов! – приказал Коган, и Александр, взяв с собой солдат с катушками, бросился в полковую землянку. Войдя, он увидел склонившегося над столом командира пехотного полка, а Коган, увидев Морозова, сказал:
- С комбатом-пять, атакующим деревню, прервалась связь. Мои наблюдатели не могут передать координаты обнаруженных огневых точек противника.
Александр приказал своим связистам ползти по полю, сам присел к столику в ожидании известий. Командир полка надрывно кричал в трубку одно и то же:
- Пятый, пятый, почему молчишь?
Пятым был комбат капитан Стариков, атаковавший утром ту деревеньку, расположенную вдоль небольшой речки. Судя по всему, Старикову удалось проскочить речушку и углубиться в то, что осталось от деревеньки. Входя в землянку, он видел всполохи пулеметных очередей, но что там происходит, не было ясно, да от него этого никто и не требовал. От него требовалось только одно, чтобы с комбатом-пять и корректировщиками была связь.
Оторвавшись от телефона, командир полка сказал охрипшим от волнения и переживаний голосом:
- Вот что, сержант, пока твои ребята восстанавливают связь, садись к аппарату поближе, бери трубку, слушай. Если через десять минут связи не будет, сам пойдешь по их следу.
Подполковник сбросил с головы каску и шапку, провел ладонью руки по вспотевшим залысинам, с укором посмотрел на полковника Когана:
- Подводят артиллеристы!
- Связь сейчас восстановим, огонь противника подавим.
Коган знал, что ночью младший сержант Морозов  сам лично протягивал связь к пятому батальону, там же находятся и два его  младших лейтенанта – корректировщики. Несмотря на молодость и неопытность, ребята только недавно прибыли в часть, окончив краткосрочные курсы, но оба они оказались знающими специалистами. И не мудрено, они успели окончить три курса мехмата Университета и повоевать в пехоте рядовыми солдатами.
На них он надеялся. На Морозова тоже, потому спросил:
- Ну, что у тебя?
- Пока молчат.
Вдруг в трубке что-то зашуршало, потом послышался писк, и он услышал глухой голос капитана Старикова, прерываемый глухими взрывами.
Александр передал трубку командиру полка, и тот, наклонившись над столом, спросил:
- Что у тебя, пятый?
Стариков начал докладывать обстановку, и подполковник попросил передать трубку корректировщикам. Взял трубку и Коган, к которому сразу же подошел один из артиллерийских офицеров, сидевших у аппаратов, связывавших их с батареями.
- Ну, вот и все, - сказал Коган и посмотрел на Морозова.
Александр схватил катушку с проводом связи и, не ожидая приказа, бросился к выходу из блиндажа. Уже находясь на поверхности, он вначале бежал по заснеженному полю в сторону той деревеньки, откуда слышалась стрельба, за ним тянулся тонкий провод из разматывающейся катушки. Оказавшись на незащищенном месте, Александр опустился на четвереньки, а когда невдалеке разорвалось несколько мин, упал в снег и пополз вперед. Вскоре он увидел и своих бойцов. Они лежали в неестественных позах, один из них прижимал своим телом провод, перебитый взрывом, видимо, боец хотел таким образом восстановить связь, и ему это на какое-то время удалось, но разрывавшиеся мины сдвинули его тело в сторону, и концы провода разъединились. Другой боец лежал невдалеке, разделив участь товарища.
Александр одним прыжком бросился к убитому, схватил оба конца провода, быстро скрутил их между собой, подключил к ним свою трубку и сразу услышал голос командира полка, разговаривавшего с комбатом.
- Почему не взял Безымянку?
- Мы заняли почти всю деревню, осталось два разрушенных домика за лощиной, но поднять людей в атаку не могу из-за сильного минометного огня. У меня погибли все командиры рот, не знаю, кто остался из взводных, но я и сам не могу высунуться. Попробуйте накрыть их минометчиков, они бьют справа от деревни.
- Дай трубку корректировщикам и жди, накроем.
Трубку взял офицер, стоявший около Когана, записал координаты, отошел к своему аппарату.
Александр снова услышал голос командира полка:
- Пятый, ты меня слышишь?
- И не только Вас. Наши огуречники хорошо работают.
- Посылаю к тебе своего адъютанта. На всякий случай. После обработки поднимай людей в атаку. Безымянку ты должен взять!
Александр лежал рядом с трупами своих товарищей, еще не зная, что буквально через минуту сбоку от него раздастся взрыв мины, и он сам, также навалившись на провод линии связи, впадет в забытье, получив ранение в ноги.
Тем временем в блиндаж вошли несколько военных, и Коган и командир пехотного полка вскочили, узнав в одном из них командира дивизии.
Увидев вытянувшихся командиров, комдив сказал:
- Отставить.
Генерал подошел к Когану, присел рядом, спросил:
- Ты хоть догадываешься, артиллерист, почему я здесь?
- Догадываюсь, товарищ генерал, - ответил Коган. – Полк пока не взял деревню и Безымянку.
- Хорошо, что ты понимаешь обстановку. Плохо, что дивизия из-за этой Безымянки не может подняться, стоит на месте.
Генерал повернулся к командиру полка, спросил:
- Ну, так что там у тебя с Безымянкой?
- Комбат-пять только что передал, батарею противника наши огуречники накрыли. Поднимает людей в атаку.
- Ну, хорошо, подождем. – Генерал снял каску  и шапку, закурил, посмотрел на Когана. – Что скажешь, полковник?
- Мы выполнили свою работу, теперь все зависит от него. 
Он указал на подполковника, что-то говорившего по телефону.   
- А почему накрыли только сейчас? – допытывался генерал.
- Противник дважды нарушал связь минометным обстрелом. Посланным связистам удалось на время восстановить связь, но ее снова нарушили. И только когда на линию ушел младший сержант Морозов, она заработала устойчиво.
Генерал встал, собираясь уходить, но в это время в блиндаж внесли раненого, и он спросил:
- Что с ним?
- Вроде, еще жив, - ответил санитар, и генерал нагнулся, взял руку раненого, послушал пульс.
К командиру подошел Коган, сказал:
- Это он восстановил связь с пятым батальоном.
Генерал обратил внимание на связиста, симпатичное, побледневшее лицо которого даже в таком, бессознательном, состоянии притягивало к себе. Он опустил руку раненого, сказал, распрямившись:
- Представьте к ордену Красной Звезды. Думаю, за такой подвиг командующий фронтом не пожалеет награды.
Так, совершенно неожиданно для себя Александр Морозов оказался во фронтовом госпитале. Врачи постарались вовсю, вытащили даже самые мелкие осколки. Заживление шло медленно, но сам Александр постоянно чувствовал улучшение по каким-то только одному ему заметным признакам – жжению, подергиванию, покалываниям и, главное, по болям, которые стали отступать. Месяца через три он уже передвигался по палате на костылях, а на шестом месяце уже ходил и без них. Вошедший в палату главврач, увидев больного, стоявшего на ногах без костылей, сказал с укоризной:
- Молодым всегда хочется, чтобы время проходило быстрее! - Он с какой-то внутренней радостью смотрел на больного, понимая его настроение, но решил сказать ему, что ещё рано думать о полном выздоровлении. - Наш  госпиталь на днях переезжает в Новозыбков, я дам задание подобрать вам другой госпиталь где-либо в глубине России. Для ваших ног, для их полного выздоровления нужны физиопроцедуры: кварц, ванны и грязи. Только после них вы сможете по-настоящему не только воевать, но и танцевать.
После ухода главврача Александр задумался: Новозыбков ближе к фронту, следовательно, он сможет узнать, где сейчас находится его родная сорок первая отдельная истребительная артбригада и его командир, полковник Коган. Он почему-то сразу решил, как только узнает месторасположение бригады, так сразу сбежит из госпиталя, пока его не отправили куда-либо в тыл. Первое, что он сделал, написал письмо родителям в родные Пасунки, которые на расстоянии стали ещё ближе. Им он сообщил радостную новость, что раны заживают, и он уже ходит самостоятельно на своих ногах, чувствует себя намного лучше и надеется в скором времени вернуться в строй. Фронт ушел далеко на запад, и они в госпитале уже не слышат артиллерийской канонады.
Вспомнив о родителях, он представил себя совсем маленьким сорванцом, и память вместе с воображением забросила его в село Русский Байтуган, где прошли самые первые, полные приятных, совершенно детских воспоминаний годы.
В памяти всплывали отдельные картины, видимо, тогда он так видел мир: огромный огород, подсолнухи, посаженные вдоль дорожки, ведущей в конец огорода. Они казались высокими, а шляпки их, чем-то напоминавшие солнце, были для него совсем недосягаемыми. К тому же на их золотых поверхностях все время жужжали пчелы и шмели, а их он боялся до смерти. Однажды он дотронулся до шмеля, усевшегося на цветок клевера, но недовольный шмель  ужалил его, да так больно, что он сразу же прибежал домой с полными слез глазами. Отец, осмотрев покрасневший и набухший палец, сказал:
- Терпи, казак, атаманом будешь!
Стоявшая рядом мать засмеялась, поправила мужа:
- До атамана ему еще далеко, а вот потерпеть тебе, сынок, придется. Рука еще распухнет, но ты не бойся. Пчелиный яд идет человеку на пользу, если в меру, конечно. Вреда от него тебе не будет.
Саша успокоился, но, пробегая по дорожке в конец огорода, слыша жужжание пчел и шмелей, теперь думал о том, чтобы ни одна из них не спикировала на его голову. А ну как голова распухнет, как распухла рука!
Позже, когда родители переехали в Пасунки, он, повзрослевший, смотрел на мир по-другому. Пчел и шмелей не боялся, но остерегался ужей, облюбовавших место, где раньше  росли деревья, спиленные сельчанами на дрова. Кто-то из ребят постарше объяснил, что ужи живут в норах, а укус их хотя и болезненный, но не ядовитый. Но даже такое объяснение не повернуло его мировоззрение в пользу ползучих гадов, их он по-прежнему остерегался.  Бояться стал после того, как однажды с ребятами сходили в лес. Лес находился в нескольких километрах от них и был не очень большим, но притягивал к себе ребятишек своими тайнами. Когда они гурьбой подошли к его опушке, Саша задержался около одинокой старой груши, росшей невдалеке. Ему захотелось попробовать плоды, валявшиеся под ней, манившие желто-зелеными глянцевыми боками. Груши еще не отлежались и, попробовав одну, он сморщился от кислоты и отбросил в сторону, решив, что собирать их еще рано, но место запомнил, вспомнив, как зимой мама готовила вкусные кисели из таких вот дичек. Наверное, вкусный кисель, напомнивший о себе, и панорама открывшейся перед ним природы подняли его настроение, и он пошел к лесу, насвистывая мотив полюбившейся песенки. Насвистывая, он инстинктивно посмотрел в сторону норы, которую только что обошел, подивившись, как ровно кто-то сделал отверстие в земле, словно здесь поработали большим буравчиком, которым папа сверлит отверстия в дереве. Ему показалось, что в норе что-то блеснуло и уже отойдя он вдруг заметил, как извивающееся тело ужа показывается над поверхностью. Поняв, что от ужа или гадюки, которые, он знал, водятся в этом лесу, надо бежать к ребятам, он бросился наутек со скоростью, с которой давно не бегал. Уже на бегу оглянулся и прибавил скорость, потому что то, что выскользнуло из норы, катилось следом за ним каким-то колесом. От страха, охватившего все его тело, он закричал благим матом, не помня себя и ничего не осознавая. Ребята, услышав крик, оглянулись и, увидев змею, обручем катящуюся за Сашей, тоже бросились наутек, углубившись в лес.
Много позже он узнал, что ту змею можно было остановить, отскочив в сторону и взяв в руки любую палку и, не убивая ее, отбросить в сторону. Встретив сопротивление, змея сразу же уползла бы, но тогда он спасся от укуса бегством.
Воспоминания детства уступили место картинкам недавних событий. А когда госпиталь переехал в Новозыбков, ближе к фронту, мысли о возвращении в родную часть стали постоянными. Сейчас он понимал, что из госпиталя, даже из этого, фронтового, он вряд ли попадет в свою часть, а для него потеря боевых друзей значила очень многое. Особенно хотелось послужить вместе со своим командиром, Сашей Куценко, к нему он привязался больше, чем к другим. Ну а если его отправят в тыл, то о возвращении в родную часть придется вообще забыть.  Повстречавшись с начальником госпиталя в коридоре, он задал ему мучивший его вопрос и сразу же получил вполне резонный ответ:
- До выздоровления Вам еще далеко, а когда придет время, комиссия направит Вас туда, где Вы будете нужнее в тот момент.
Начальник госпиталя внимательно посмотрел на больного, вспомнил прежний разговор с ним, сказал:
- Вам-то об этом думать рано, через пару дней мы отправим Вас на Урал. Я уже сделал нужный запрос.
Это «нужнее всего» и «запрос на Урал» сделали свое дело и ускорили реализацию задуманного. Александр уже и до этого детально не только продумывал план побега, но и тщательно готовился к нему, запасаясь сухариками и бинтами, понимая, что пробиваться на передовую придется дорогами, минуя посты НКВД, где, он точно знал, постоянно вылавливают дезертиров, и сотрудники «Смерша» направляют их куда следует. Он знал также, что дезертирами считают не только тех, кто шел домой, в глубь России, но и тех, кто двигался к линии фронта: может быть, он хотел перебежать к неприятелю. А из «Смерша» дорога одна – в штрафбат или на эшафот, тем более, что у него не будет никаких документов, а госпиталь, если запросят, ответит: «Совершил побег», чем еще больше усугубит ситуацию.
Александр замкнулся, стал менее разговорчив, а, подойдя к окну, выходившему в сад, долго стоял в раздумье. Единственное, что делал он заинтересованно – выходил к вновь поступавшим раненым, прислушиваясь, откуда их привезли. Однажды он услышал, что пехотный полк, который им часто приходилось прикрывать огнем и обслуживать связью, находится где-то в районе станции Останкевичи. Значит, решил он, где-то в том районе должно находиться и хозяйство полковника Когана.
Вспомнив о хозяйстве Когана, он вдруг представил себе, что в отделении, где он служил, замещая Куценко, которого повысили в должности, назначив заместителем командира взвода, наверное, его, Морозова, уже схоронили. Полгода прошло, срок достаточный, чтобы не только схоронить, но и забыть. И тут он вспомнил, что и сам не помнит, как попал в госпиталь. Значит, какое-то время он находился в беспамятстве. Наверное, таким его видели и солдаты его отделения, дежурившие в тот день в том блиндаже, откуда он ушел восстанавливать связь с комбатом-пять, капитаном Стариковым. Что подумает о нем и сам полковник Коган, доверявший ему во всем и поручавший самые серьезные задания? Хотя нет, видимо, именно он передал в госпиталь орден Красной Звезды и наградное удостоверение. Александр знал, что такие ордена дают бойцам и командирам за особое мужество и за пролитую кровь. Не зря же орден покрыт красной эмалью.
Постепенно, но все настойчивее и настойчивее в виски стучала мысль о побеге из госпиталя и возвращении в родную бригаду. Он снова подумал о встрече с сотрудниками НКВД и пытался успокоить себя мыслью, что, может быть, проскочит стороной незамеченным, а если остановят, то попытается доказать, что идет в полк, а не обратно, покажет свой весомый пропуск, новенький орден. Он не знал и не брал в голову другое. Тем ребятам было совершенно безразлично, кого поймали, и куда он шел. Важно другое: они задержали дезертира, которого сразу же направят куда следует, а им, возможно, кроме благодарности, дадут еще  и краткосрочный отпуск на родину. И хотя такой расклад его совершенно не устраивал, он все же решился и однажды попросил сестричку принести его вещмешок, где хранилось все немудреное солдатское имущество, положил в него припрятанные бинты и сухарики и выпрыгнул в окно. Он пошел к дороге, ведущей в Гомель, заранее разузнав, где она проходит.
На его счастье по дороге ехал грузовик, остановившийся по солдатскому семафору – поднятой руке.
- Тебе куда? – спросил водитель, выглянувший из кабины ЗИС-5.
- На фронт.
- Фронт большой, - ответил водитель, и вдруг лицо его изменилось.  Осклабившись, он не скрывал радости, охватившей его, потому предложил сесть в кабину. И только когда Александр закрыл дверцу, и машина тронулась, спросил:
- В хозяйство Когана?
- А ты откуда знаешь?
Водитель засмеялся:
- Я давно тебя приметил, когда ты еще рядовым служил. Рост у тебя хороший, да и внешность заметная. А я вас, чертей, всем снабжаю: продуктами и боеприпасами тоже. Короче, я в хозяйстве Когана главный куда пошлют.
Он помолчал, вглядываясь в дорогу, но вдруг повернул свое скуластое лицо, сказал, продолжая прерванный разговор:
- Как мне тебя не знать. Тогда, зимой, я тебя в госпиталь отвозил. Я за снарядами ехал, вот меня и тормознули ваши связисты. Честно говоря, я уже давно похоронил тебя, а ты, оказывается, выжил...
Он смолк, что-то обдумывая, затем сказал:
- Долго жить будешь, младший сержант.
- Да уж как получится. Мы все под Богом ходим.
- Оно точно, - согласился водитель и вдруг спросил: - А документы у тебя в порядке?
- У меня их нет. Я сбежал из госпиталя. Только орден и книжка к нему.
Водитель инстинктивно нажал на тормоз, и машина остановилась.
- Орден, конечно, хорошо, но впереди два контрольных пункта, тебя сразу же ссадят и под трибунал, а там, глядишь, и мне что-либо влепят.
Он заглушил двигатель, обошел вокруг машины, машинально постучал сапогом по скатам колес, сказал, возвратившись:
- Ладно, возьму грех на себя. Поедем проселочными дорогами, где нет постов. Благо, мы здесь воевали, и я всю округу исколесил. Объедем КП. Но ты, когда приедем, иди сразу к полковнику. Иначе  тебя сцапают свои особисты.
Водитель говорил каким-то не своим, потухшим голосом. Видно, он переживал не только за Александра, что и подтвердилось последней его фразой:
- Да и меня не продай.
Он впился взглядом в дорогу, боясь проехать одному ему известный съезд с дороги, затем, уже свернув с нее, сказал:
- А то ведь ссадят с машины, пошлют в пехоту, а какой из меня вояка, я и стрелять-то толком не умею. Всю войну баранку кручу.
В свою часть Александр попал вовремя. Бригаду вывели на отдых и доукомплектование и расположили невдалеке от станции Останкевичи.
Полковник Коган, увидев подходившего к нему связиста, обрадовался:
- Вернулся, герой!
- Так точно, - подтвердил Александр.
- Давай документы.
- Их у меня нет.
- А где же они? – Коган пристально смотрел на Александра.
- В госпитале остались.
- Выходит, ты сбежал, дезертировал?
- Выходит, так, товарищ полковник. Но я сбежал не домой, на Волгу, а в свою родную часть.
Полковника бросило в жар, и он, сняв фуражку, долго вытирал пот со лба. И только успокоившись, взял в руки протянутый Александром орден.
- Сохранил?
- Я не знаю, как и за что меня наградили. Но было особенно приятно, значит, меня помнят товарищи, помните Вы.
- Наградил тебя командующий. А сделал ты тогда большое дело. Капитан Стариков взял Безымянку, но, к сожалению, погиб в том бою.
Полковник снял фуражку, сказал каким-то скорбным, потухшим голосом:
- Но и полк, и дивизия выполнили поставленную задачу во многом благодаря восстановленной вовремя связи.
Коган помолчал, воспоминания о том бое, о капитане Старикове, комбате пехотного полка, оттеснили в сторону многое, он надел фуражку, сказал:
- То, что ты вернулся в часть, хорошо. А вот то, что не дождался выписки, не похвально. Мне теперь предстоит кое с кем объясниться. Одно тебя спасает: тебя сам командующий фронтом, генерал-полковник Рокоссовский наградил! И ты вернулся к своим бойцам, в свою часть!
Увидев Морозова, входившего в блиндаж связистов, сержант Куценко не поверил своим глазам, а когда сообразил, что вошел тот Морозов, которого они уже давно списали из списков взвода, крикнул:
- Встать, смирно!
Бойцы повскакивали со своих мест и, не дожидаясь команды «вольно!», бросились к Александру, которого уже тискал в своих объятиях Куценко, повторявший только два слова:
- Как я рад!
И только когда спали эмоции, предложил выйти наружу.
- Вот что, Александр, - сказал Куценко, - ты вовремя вернулся, и не потому, что мы стоим здесь с весны и, по моим соображениям, командование что-то затевает, и наша бригада двинется вперед, а потому что я через пару дней должен быть на курсах младших лейтенантов, а назначить командиром отделения некого. У нас очень многие кадры выбыли из-за потерь и ранений, а молодые еще как следует не освоились. Вот мне и пришлось совмещать две должности: твою – командира отделения и свою – замкомвзвода. Так что отдыхай и принимай у меня командование.
- Согласен, - сказал Александр, - но мне все еще тяжело передвигать-ся, и я не смогу эффективно руководить людьми.
- Это поправимо. Люди о тебе наслышаны, на тебя будет работать авторитет. Не каждому дают орден Красной Звезды. А там, глядишь, раны подживут, а через три месяца я вернусь в часть, и мы продолжим совместную службу.
- Хорошо, - согласился  Александр.
- Так я пошел к Когану.
Куценко докурил  самокрутку, вжал остаток цигарки в землю, растерев ее каблуком сапога, сказал, довольный и беседой, и еще больше - встречей с другом:
- Я надеюсь на тебя, тезка!
- Постараюсь не подводить.
Они пожали друг другу руки, и Александр Куценко, по привычке пригнувшись, быстрым шагом пошел к полковнику Когану.
Никто из бойцов и командиров их отдельной истребительной бригады не знал, что первому Белорусскому фронту, согласно оперативно-стратегическому плану «Багратион», предстояло разгромить Жлобин-Бобруйскую группировку противника и далее, введя в бой резервы, наступать в направлении Слуцк-Барановичи, охватывая с юга и юго-запада минскую группировку вражеских сил. 22 мая 1944 года Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин вызвал в Ставку командующего 1-м Белорусским фронтом генерал-полковника К.К. Рокоссовского с планом предстоящей операции, где обсудили подготовку войск фронта к предстоящему сражению, а заодно проверили, как стыкуются планы, разработанные штабом Рокоссовского и Генштабом.
Повторяю, обо всем этом не знали младший сержант Морозов и сержант Куценко, отбывающий на офицерские курсы. И Александр Морозов, и Александр Куценко, прощаясь, постояли в непривычной весенней тишине, послушали бесконечные, трогающие сердце трели соловья, и Куценко сказал:
- Знаешь, Саша, что-то не нравится мне эта тишина. Вроде мы с тобой не на войне, а где-то у тебя в гостях, на берегу Волги.
- Мне тоже, - согласился Александр, - но к соловьиным трелям я привык в Новозыбкове. Там сейчас о войне напоминают только разрушения. Артиллерийская канонада отступила, и ее место заняли веселые птичьи голоса.
Куценко как-то пристально посмотрел на друга, сказал:
- Я очень хочу, чтобы ты дождался меня.
- Я тоже.
- В природе после затишья обычно бывают бури. Здесь что-то тоже тревожно, - сказал Куценко, которому очень не хотелось покидать своих связистов именно сейчас, когда к ним вернулся Морозов.
- Мне кажется, скоро вы уйдете вперед, - продолжил Куценко. – Ну не может наше командование упустить такую возможность. Тепло, сухо, да и мы засиделись, давненько в настоящем деле не были.
Куценко словно смотрел в воду. Через несколько дней всё вокруг загрохотало, начался артиллерийский налет по всему фронту. Небо прорезывали огненные кометы «катюш», в воздухе появились наши и немецкие самолеты. Началась смертельная дуэль, которую невозможно описать словами. На землю падали, оставляя шлейф черного дыма, самолеты со звездами и крестами, и только после нескольких из них в небе появлялись белые купола парашютов с темными силуэтами летчиков под ними.
Связистам Морозова, следовавшим за наступающими частями, вскоре предстояло форсировать Днепр, а затем  и Березину.  Яростное сопротивление фашистов войскам генерала Рокоссовского удалось сломить, как и планировалось по плану «Багратион», а введенные вовремя резервы позволили гнать неприятеля без остановок, приближая с каждым днем освобождение столицы Белоруссии – Минска.

***

Разрушительный вал войны неумолимо катился на запад. Несмотря на упорное сопротивление противника, он терял уже не по одной деревеньке, его окружали и мощными ударами артиллерии, танков и самолетов, заставляли отходить на новые, неподготовленные рубежи.   Александр Морозов, выполняя своим отделением работу по налаживанию связи, теперь все чаще и чаще задумывался над действиями командования противоборствующих сторон. Для него, бойца, находящегося рядом с окопами, было уже давно ясно, что война вошла в другую стадию, скоро ей придет конец, и он никак не мог понять, почему этого простого факта не понимают в штабах противника. На что надеются, на кого рассчитывают? В голове сержанта постоянно возникала масса вопросов, но он их не отбрасывал за ненадобностью, а пытался анализировать по-своему, как позволял его ум, находил никому не нужные, по сути бесполезные, но так будоражившие его воображение решения. Анализируя, он приучал себя к какой-то системе, но делал это неосознанно, интуитивно, подчиняясь какому-то непонятному даже самому наплыву мыслей. Иногда, оставшись наедине с собой, смеялся над своими генеральскими раздумьями, называл себя бароном Мюнхгаузеном. Но много позже, когда он возглавит районный комитет партии Ставропольского района, а по существу станет единогласным руководителем, ему придется поднимать замершее в своем развитии растениеводство и животноводство, не шагавшее в ногу со временем, он вспомнит тогдашнее свое состояние и поймет, что теперешний анализ закладывался тогда, когда сержант Морозов ползал на животе по полям Польши и Германии. Когда его молодой мозг требовал и заставлял высвечивать все увиденное и взвешивать, поднимать на-гора, на поверхность самое ценное из множества увиденного, как поднимают  шахтеры из-под толщи земли искрящийся всеми красками вороненый антрацит.
В Германии он обратил внимание на хорошо поставленные крестьянские подворья. Добротные кирпичные дома, аккуратно сложенные неизвестными каменщиками с разделкой швов, под черепичными крышами. Они выглядели сказочно красивыми и чем-то напоминали картинки. И обязательно каждое подворье, где были еще и хозяйственные постройки, обнесено очень аккуратным забором. Люди обустраивались не спеша и надолго.
Много позже, когда пришло очередное указание  из ЦК КПСС о строительстве жилья для селян, да не просто о строительстве отдельных домов для каждого сельского труженика, а многоэтажек, он вспомнил увиденное в Германии и вступил в схватку с проектировщиками, привлек на свою сторону обком, доказывая, что, вселив сельского жителя в многоэтажку, мы оторвем его от земли, от хозяйства, даже от огорода, а оторвав, похороним то, что еще осталось в селе. Но это будет позже, а пока сержант Морозов шагал по немецкой земле, безропотно тянул свою солдатскую лямку и тот провод, который оттягивал плечи связистов громоздкими катушками.
Грудь сержанта к тому времени украшали два ордена: Красной Звезды, медали За боевые заслуги, За победу над Германией.
Александру Максимовичу Морозову повезло, практически всю войну он прошел под знаменами 41-й отдельной истребительной противотанково-артиллерийской бригады, закончившей свой победный путь в Берлине.
Сейчас, осмысливая незаурядную личность Морозова, мне так и хочется закончить эту главу выстраданными словами. Повезло не только ему, Александру Максимовичу. Повезло прежде всего и бригаде, в которой служили такие бойцы, преданные родной России, как Морозов.

3. На родине

Март 1947 года для Александра Морозова стал переломным. Наконец-то он вернулся домой, где все напоминало о довоенном, по существу, беззаботном времени. Но вместе с радостью от встречи с родителями появилась и горечь – много школьных друзей, с кем прошли его детские и юношеские годы, не вернулись с полей войны, остались лежать на полях западных областей России, Белоруссии и Украины, а то и в чужих землях, через которые приходилось проходить русским воинам вместе с армиями, нацелившимися на сердце Германии – Берлин. И не смотря на то, что ему, Морозову, посчастливилось дойти до вражеского логова, Берлина, особой радости он не испытывал. Утрата друзей, тоска по боевым товарищам, с которыми пришлось расстаться навсегда, увиденная им бедность сельчан, отдававших все для  фронта, не оставляя себе даже самого малого, резко отражались на самочувствии. Внутренние силы, сдерживавшие напоминавшие о себе раны, ослабли, открыли дорогу другим, агрессивным, желавшим свалить с ног несгибаемого и мужественного человека. Открывшиеся раны заставили обратиться к медикам, которых ранее он старательно обходил стороной, надеясь на самого себя, на свою волю и натренированный испытаниями военных лет организм.
Забеспокоилась мать, не чаявшая души в своей кровинке, Саше. Она по-своему переживала то, что происходило на ее глазах с сыном. Не зная, чем и как облегчить его страдания, она не понимала то, что уже понял сам Александр. Организм, получив полную свободу, расслабился, дал трещину. А тут еще некстати отказали в приеме в юридическую школу из-за той же болезни. Казалось, жизнь уперлась во что-то непреодолимое, что он, Александр Морозов, привыкший преодолевать трудности, победить самостоятельно не мог. Молча наблюдавший за переживаниями сына отец, Максим Ильич, сказал как-то, философски осмыслив его состояние:
- Ты, Сашок, успокойся, возьми себя в руки, отгони от себя болезнь, а потом мы что-либо придумаем. Тебе с твоим умом работа найдется. Вот увидишь. Будешь и ты при деле, как и Николай.
- Я и не переживаю, - ответил Александр, чтобы успокоить отца, но он и сам понимал, что это не совсем так, раны действительно мучили его.
Упоминание о младшем брате, Николае, который прошел всю войну шофером и сейчас, в Пасунках, восстанавливавшего видавшую виды, также прошедшую всю войну полуторку, подняло настроение. Привыкший к тяжелому шоферскому труду в войну, когда за грузовиками, подвозившими на фронт все необходимое, начиная с бомб и снарядов и кончая пищевыми продуктами, Николай как-то сразу согласился принять разваливавшуюся автомашину и, похоже, был близок к окончанию восстановительного ремонта. Подошедшему к нему брату сказал, похлопав рукой по капоту:
- В войну она не подводила, выжила. Не подведет и здесь. 
Так и случилось. Николай вскоре восстановил свою машину, и теперь эта труженица также исправно несла мирную службу. Александр радовался успехам брата и немножко завидовал ему, его восхищало не только его трудолюбие, но прежде всего вера в правоту предстоящего дела по подъему хозяйства. И огорчало то, что он не мог, как брат, включиться в работу: беспокоили раны, полученные на фронте, часто и подолгу болели ноги. Но, наблюдая за жизнью, встречаясь с односельчанами, вникая в их заботы, он часто забывал о себе. Особенно поразила его встреча со своим двоюродным братом, Сергеем. Когда-то перед войной они мечтали об авиации, и, как писали ему родители, мечта Сергея осуществилась. Его призвали в армию и направили в Кинель-Черкаское военное училище летчиков. Увидев Сергея, Александр обрадовался:
- Ну здравствуй, летчик!
- Здравствуй, фронтовик, - спокойно, после взаимных объятий, ответил Сергей. – Только я не летчик, а пехотинец.
- Не понял! – искренне удивился Александр, и Сергей, показав искореженную руку, ответил:
- Вот, из-за нее комиссован подчистую. Но я все же горжусь. В Сталинградской битве есть и доля моего участия.
- Ты был в Сталинградском сражении?! Кем?
- Рядовым пехотинцем.
- Но почему? – допытывался Александр, и Сергей поведал о своей истории.
- Понимаешь, - как-то грустно рассказывал он, - я добился того, о чем мечтал. Стал курсантом летного училища. Мечтал громить фашистскую нечисть. Учился хорошо. Да и машина подчинялась мне, словно я родился летчиком. Время подходило к выпуску. Нас каждый день поднимали по тревоге и, преподав что-то новое, поднимали в воздух.  Мы отрабатывали бомбометания по наземным целям. На полигоне расставляли для нас деревянные макеты танков и орудий, а мы, заходя в пике, сбрасывали на них бомбы. Конечно, не настоящие, настоящие нужны были на фронте, а их копии, бетонные болванки. Они ложились там, куда мы нацеливались, и нам выставляли оценки, учили, как нужно правильно рассчитывать заходы для атак. У меня получалось все, и я уже видел себя летчиком, но вмешалось «но». Молодые мы были, глупые, не всегда делали так, как учили нас наставники...
Сергей оборвал свой рассказ, внимательно посмотрел на брата, сказал:
- Я и сам сейчас удивляюсь, почему тогда я и мой друг так поступили. Ну да ладно, раз случилось, значит, так было кому-то нужно...
Он собрался с мыслями, сказал, словно оправдываясь:
- Молоды мы были, энергии много, желаний хоть отбавляй, а вот умишко подводило, не шло в ногу со временем. Как-то послал нас командир эскадрильи в ближайшую деревню за молоком для прихворнувшего курсанта. Мы быстро исполнили просьбу комэска,  но тут, как на грех, на глаза нам попались две симпатичные девушки, и у друга появилось желание познакомиться с ними. Я не возражал. Мы представились, назвали свои имена, они тоже. Потом разговорились, они узнали, что мы летчики, но удивились: «А почему вы в солдатской форме?» Мы переглянулись с другом, и он сказал, не моргнув глазом: «Соблюдаем режим секретности». Одна из девушек сказала с вызовом: «А вы можете как-то доказать, что вы те, за кого себя выдаете?». Мы переглянулись, и друг нашелся: «Завтра утром мы пролетим над вашей деревней, и если вы будете стоять на краю, вот у того дома (он указал на крайнюю избу), мы сбросим вам письмо».
Девушки сразу же согласились, на том и расстались. Написать письмо девушкам мы не успели, да, если честно, мы о том обещании и забыли. Сам знаешь, как плотно были спланированы занятия. Тем более шли последние уроки. Все шло к выпуску и отправке нас на фронт, к чему мы все так стремились.
Сергей передохнул, чувствовалось, как тяжело ему сейчас рассказывать о том ЧП, но Александр настаивал, и Сергей сдался:
- Мы отбомбились с первого раза, и нам дали «добро» на возвращение на аэродром, и мы улетели обратно, но когда пролетали над той деревушкой, увидели внизу тех девушек, они махали нам платками, и тут мы поняли, как жестоко обманули их! Друг сказал: «Делаем разворот». Мы развернулись, и друг снова сказал: «На огород сбросим оставшуюся болванку». И «бомба» полетела. Но мы находились на развороте, и она упала не на огород... Она попала в сарай и убила корову... Единственную кормилицу чьей-то семьи!
Сергей закончил с нескрываемым огорчением:
- Нас вычислили сразу же. И оба мы оказались в штрафной роте под Сталинградом. Друг погиб, а мне повезло, взрывом повредило руку...
Александр понимал, как тяжело Сергею дался этот рассказ и, помолчав, успокоил братишку:
- Ничего, Сережа, у тебя еще все впереди. Мне сказали, ты собираешься поступать в пединститут. Учить детей уму-разуму – это тоже хорошее дело. Растить детей умными, бесстрашными патриотами могут только ответственные люди. Думаю, тебе по силам такая работа.
Сказав это, Александр глубоко задумался. Случай, рассказанный Сергеем, привел его к неожиданной, но, скорее всего, уже отложившейся в его сознании мысли. Каждое сказанное слово, каждое движение человека должны быть выверенными, взвешенными. Тогда и в дальнейшей жизни не будет никаких разочарований. Конечно, размышлял он, делать это трудно, но это единственное правильное направление, по которому следует двигаться вперед...
Вскоре Александра вызвали в райком партии и предложили, учитывая его состояние, возглавить в своем селе избу-читальню.
- Ты молодой, фронтовик, политически грамотный. Кому, как не тебе нести знания в народ. А подлечишься, мы тебя не оставим, работу найдем...
Он и сам видел, что народ соскучился по книгам. Да и его самого тянуло к ним. К тому же из избы-читальни он будет видеть все, что происходит в селе, видеть жизнь такой, какая она есть на самом деле, и, что немаловажно, сможет спокойно продолжать лечение.
Работа в избе-читальне оказалась хотя и скучной сама по себе, но по-своему интересной. Через небольшое время он убедился, что  люди потянулись за книгами, и он тогда еще не понимал главного – что люди потянулись не только за книгами, а и к нему, потому что он любой вопрос мог разъяснить понятным им языком, но с каких-то других позиций, с других высот. Фронтовику, прошедшему через всю войну, дошедшему до далекого Берлина, они особенно доверяли. Количество читателей резко возросло. Люди рассказывали ему о своих трудностях, делились наболевшим, иногда искали поддержку своим начинаниям. К тому же они трезво оценили и его положение, и состояние: молодой, красивый, мужественный и страдающий от полученных на войне ран. Он по-прежнему считал проявившуюся активность людей к книгам естественной тягой к знаниям, не относя их к собственному «я». Происходило это еще и потому, что он слишком много внимания уделял самоанализу, точно так же анализировал и положение дел в селе, хотя никак не пытался влиять на что-то. Он просто наблюдал протекавшую рядом с ним жизнь, аккумулируя все происходящее внутри себя, не делая пока никаких выводов. Но даже это было интересно людям. Может, многие из них впервые увидели пристальное внимание к их судьбам, к их бедам чужого человека, не требующего ничего от них самих. Все его сознание, все свободное время, а его, особенно днем, когда все жители села находились в  поле, было в избытке, он мысленно переносил в свою военную юность, наблюдая и оценивая со стороны свое взросление. В памяти всплывали совершенно неожиданно отдельные эпизоды, на которые ранее он не обращал внимания, требуя его повзрослевшего анализа или нового подхода. Однажды он вспомнил, как в февральскую стужу 1942 года, в Подмосковье, протягивая связь, обратил внимание, что в низине, где под снегом угадывалась небольшая речка, параллельно ей, отделяя нашу передовую от немецкой, громоздился темнющий вал из мелкой проволоки-путанки, предназначенный для защиты от кавалерии, тогда еще имевшейся у противника. Саперы правильно сориентировались: здесь, в низине, да еще по такому глубокому снегу их хваленые танки T-III и T-IV не смогут пройти, а если пойдет кавалерия, лошади завязнут в этой путанке, и любая атака кавалеристов противника захлебнется. Остановившись на минуту, он услышал жалобный, словно детский плач. Приглядевшись, увидел у самого края заграждения зайца-русака, запутавшегося в этой путанке своими лапками. Заяц, видимо, понимал, что без помощи человека ему не выбраться из этой ловушки и, плача, призывал на помощь человека. Какое-то мгновение Александр раздумывал, хотелось вызволить бедолагу, он уже взялся за катушку, чтобы снять с плеч и свободно, не чувствуя за плечами тяжести, подобраться к зайцу, но вдруг перед его глазами всплыла карта минных полей, с которой его только что ознакомили, чтобы он сам, протягивая линию связи, не подорвался на мине, и он, скрепя сердце, сочувствуя горю зайца всей душой, отказался от благородной затеи. Уже уйдя от того места, он все еще слышал жалобный плач зайца о помощи, и все его существо сжималось от сострадания и осознания собственной беспомощности. Иногда тот крик неожиданно напоминал о себе, и он начал понимать, что и сам он сейчас оказался в положении того бедолаги зайца. Его существо требовало применения, движения, а ноги отказались подчиняться воле, словно попали в ту путанку. Невольно сравнив себя с зайцем, он усмехнулся, здесь не было минных полей, и любой человек мог свободно и спокойно прийти ему на помощь. И помощь вскоре пришла. Неожиданно его вызвали в райком партии. Кроме секретаря, там сидело еще несколько человек, он даже  и не обратил на них внимания, но как он позже понял, то были гости из обкома комсомола, которым местное начальство решило показать свою находку - избача-фронтовика, орденоносца, к тому же молодого и привлекательного, к которому в ту избу рвутся все - и старые, и молодые.
Перебросившись несколькими ничего не значившими словами, секретарь расспросил Александра, как у него идут дела с охватом по читке книг и журналов и, выслушав отчет, неожиданно сказал:
- Вот решили тебя рекомендовать вторым секретарем райкома комсомола. Будешь проводить ту же разъяснительную работу, что и в своих Пасунках, но уже в масштабе всего нашего района.
Предложение застало Александра врасплох. О комсомольской работе он и не помышлял, тем более руководящей, и он сказал первое, что пришло в голову:
- Но я уже не член ВЛКСМ, а член партии, к тому же я привык к своей избе-читальне. Народ потянулся в избу, к книгам, мне самому эта работа нравится, да к тому же и ногам приятно, передвигаться мало приходится. Раны стали понемногу заживать.
- Вот и хорошо, - обрадовался чему-то Тарасов. – Другого ответа я от тебя и не ожидал. А то, что народ тянется в избу-читальню – это хорошо. Надо, чтобы он и в райком комсомола так же тянулся.
Александр понял, что здесь сопротивляться не принято, встал, считая разговор оконченным.
Позже в его жизни было много вызовов в партийные органы разных уровней, и он понял главное: в кабинеты секретарей приглашают, чтобы объявить уже принятое решение. Здесь не принято отказываться, потому что два раза по одному и тому же вопросу сюда не приглашают. Он привык к этому и считал такое положение таким же естественным, привычным, как привыкает каждый человек к тому, что солнце, радостное и румяное, обязательно всходит утром, а натрудившись за день и обогнув небосвод, опускается за горизонт, уставшее и покрасневшее.
Дома он ничего не сказал родителям. Мало ли зачем вызывают в район, но мать почему-то забеспокоилась, и тогда он признался:
- Агитировали в Петровку, вторым секретарем райкома комсомола.
Отец помрачнел и вышел во двор. Ему не хотелось участвовать в разговоре, который, он понимал, сейчас начнет жена. Ему и самому не хочется отпускать сына со двора, но птенцы, вырастая, все равно разлетаются из гнезда, и он решил заняться хозяйством, успокоиться.
Мать, Ольга Яковлевна, понимала то же, что и Максим Ильич, но с ходу прикинула, что теперь их  с сыном будут разделять двадцать пять километров. Не такое уж и большое расстояние, и он сможет часто бывать дома, а еще лучше будет, если его удастся привязать к Пасункам и другим способом. Она подошла к прялке, зачем-то вспушила шерсть, уселась поудобнее, и вот уже тонкая крученая шерстяная нить стала наматываться на веретено. Мать с хитрецой посмотрела на сына, сказала мечтательно:
- Вот, сынок, к зиме тебе навяжу шерстяных носков, чтобы твои ножки не страдали от холода. Говорят, шерсть помогает залечивать раны.
- Спасибо, мама. Раны мои сдались. Поутихли немного.
- Это хорошо. Мои носки не помешают.
- Не помешают, - согласился Александр, еще не понимая, к чему она клонит разговор.
- Еще, сынок, я тебе невесту подыскала. Хорошая, работящая и с приданым.
Для него такое сообщение было неожиданным, и чтобы не обижать мать, он сказал:
- Знаешь, мама, придет время, я сам себе присмотрю невесту и приведу к тебе.
- Хорошо, сынок, я не настаиваю. – Она чему-то обрадовалась, наверное, решила, что сын уже кого-то присмотрел и, довольная разговором, стала перебирать в памяти всех девушек-односельчанок, представляя, на кого именно ее Саша положил глаз. Не придя ни к какому выводу, Ольга Яковлевна посмотрела на сына любящими, искрящимися теплом и светом глазами, сказала, словно хотела закрыть начатый разговор:
- Ну что ж. Петровка так Петровка. Хорошо, что ты будешь рядом. Чаще приезжай домой. Мы с отцом всегда будем рады твоим приездам и всегда будем ждать. Отец-то в последнее время сдал, прихварывать стал, хотя и держится героем.
- О чем ты говоришь, мама. Я когда-либо забывал вас?
- Слава Богу, сынок, что ты у нас такой.
- А я другим уже и не буду.
Так, неожиданно для себя,  Александр Максимович Морозов вступил на стезю общественной, вначале комсомольской, а затем и партийной работы и шел по ней, преодолевая встречающиеся на пути препятствия, всю жизнь.

4. Петровка

Вернувшись из райкома партии, Александр Морозов, пожалуй, впервые всерьез задумался о своем истинном призвании и предназначении. О летном училище он перестал думать в армии, вначале потому, что чувствовал свою необходимость на передовой, связь – это нерв войны, и он был не по своему желанию, а скорее вопреки ему частичкой этого нерва. Ранение ног поставило точку на юношеской мечте стать летчиком. Как патриот, воспитанный советским строем, он стремился попасть в армию, пошел служить и добросовестно, отдавая всего себя, вкладывал всю накопившуюся в нем энергию в дело общей Победы над врагом, служа любимой Родине. Сейчас, когда отдан долг Родине, когда раны начали подживать, когда он уже расстался окончательно со второй мечтой - стать юристом, чтобы нести справедливость в окружающую его жизнь, он стал на перепутье, не зная, куда направить свои стопы, чтобы стать снова полезным гражданином. И направление на работу в райком комсомола, последовавшее от партии, подняло его на совершенно новый уровень, о котором он и не мог даже мечтать, учитывая свое среднее образование. Но где-то внутри его зажегся свет, малый, но интенсивный, который подсказывал направление. Поразмыслив, он пришел к выводу, что работа в райкоме комсомола явится фактически продолжением работы с людьми, которую он начал проводить в избе-читальне, где люди интуитивно поверили в его честность и порядочность, в его неподкупность, в его возможности. И он снова стал анализировать каждый свой шаг, каждое свое движение, каждый момент встречи с простыми людьми и, пожалуй, впервые он задал сам себе вопрос: почему в райкоме партии выбор пал именно на него? У них сейчас есть выбор, с войны вернулся не он один, вернулись и другие еще молодые парни, которые, как и он, прошли испытание на прочность в огне сражений. У них есть такое же право быть избранными и назначенными на высокие руководящие должности, но почему-то остановились именно на его кандидатуре. И здесь ему не изменило умение анализировать каждый свой шаг, приобретенное в армии, а проанализировав, делать определенные выводы, причем, сделать их не через много лет, как это делает большинство людей, соображая задним умом, а сразу, сейчас, в реальном масштабе времени. Следовательно, делал он вывод, его работу в избе-читальне заметили не только  односельчане, но и в районе, где он бывал только изредка, когда получал книги для своей библиотеки или наведывался в больницу, где фельдшер, приветливая и сердобольная Мария, меняла бинты на ранах. Следовательно, продолжал он выстраивать немудреную цепочку, люди откликались на то, что он замышлял, исполняя его решения, его волю, как свою собственную. Он не сразу обратил внимание на этот факт, люди заметили, оценили, и их оценка каким-то образом стала известна в районе. Значит, делал он единственно правильный вывод, он, сам того не предполагая, избрал в жизни правильный метод работы, сделав его ежедневной нормой, и этот метод пришелся по душе другим и неожиданно для него самого определил его жизненный путь. Причем, произошло это само собой, без его вмешательства, на уровне подсознания. Теперь следовало идти по уже избранному пути и далее, обращая внимание на простых людей, вслушиваясь в их нужды, пытаться понять причины и вмешиваться, исправляя дело, полезное и людям, и обществу в целом. Сейчас он, наконец, стал понимать то, чего не замечал за собой раньше - он полезен прежде всего людям, а именно они делают историю. Потому он твердо решил идти по открывшемуся пути, прислушиваясь к людям, их нуждам, помогая им и отвечая за них.
Работа в райкоме комсомола оказалась еще живее, чем в избе-читальне. После посещения сел у него расширился круг общения, все больше и больше молодых людей обращались к нему по различным вопросам, и он старался решать их с присущей ему пунктуальностью и глубиной. Вскоре вокруг него уже создалось такое притяжение, что его кабинет не вмещал всех желающих решить свои вопросы именно с ним. И опять сработала невидимая, негласная цепочка, когда дела человека  обгоняют его самого. О нем заговорили в обкоме комсомола, подыскивая ему более высокий пост, соответствующий его способностям и возможностям. Но это произошло чуть позже, а пока он, Александр Морозов, второй секретарь Петровского райкома комсомола, находился в гуще всех событий района, проводил различные общественные мероприятия, ездил в колхозы и совхозы, короче, был на виду, совершенно не напрягая себя, делая привычное для него дело. О себе, как и положено в таких случаях, он забывал, но мама, Ольга Яковлевна, тактично напоминала ему, что она присмотрела для него невесту, и та ждет не дождется, когда он пригласит ее на танец на их сельской сходке, которые устраивали в домах для развлечения молодежи в осенне-зимний период, когда нельзя было, по погодным условиям, собираться на облюбованном пятачке на краю Пасунков, на выгоне, где обычно летом детвора играла в лапту.
- Сынок, - говорила она с какой-то жалобной ноткой в голосе, - может, ты зайдешь в гости к Настюше?
Но Александр остановил мать:
- Я, мама, сам в состоянии найти себе подругу. Так что эта обязанность с тебя снимается.
- А почему не ищешь? – наступала Ольга Яковлевна.
- Время еще не пришло, вот и не ищу. Но ты, мать, не беспокойся за меня. Я у тебя глазастый. Увижу подходящую, приведу в дом, чтобы вы увидели мою избранницу. Потерпите немного.
- Скорей бы, - вздохнув, сказала Ольга Яковлевна.
Он прекрасно понимал настроение матери. В таком возрасте у родителей появляется естественное желание ухаживать за внуками, которых они, как это известно всем, почему-то любят больше собственных детей.
Он отмахивался от маминых вопросов, но сам неосознанно иногда вспоминал о них. Но удивительное дело, видимо, так устроен мозг человека - из круга множества знакомых девушек, с которыми он встречался, ни одна из них почему-то не вызывала никакого желания, кроме желания решать вопросы комсомольской жизни. И только однажды вечером, проходя мимо кинотеатра, где показывали фильм «Дело Артамоновых», он купил билет, решив посмотреть фильм, о котором идет столько разговоров в Петровке. Уже войдя в зал, увидел знакомую фельдшерицу Марию. Та не сразу заметила своего бывшего пациента. Занятая разговором с молодой девушкой, Мария увидела Александра, когда он сам подошел к ним.
Поздоровавшись, Мария представила свою собеседницу, назвав ее Клавой. Александр кивнул головой, обратив внимание на застенчивую улыбку девушки, чем-то тронувшую его. Может потому, когда Мария предложила ему сесть рядом с ними, он ответил с хитринкой:
- Если разрешите сесть между вами!
- Разрешаем, - ответила Мария, загадочно улыбнувшись чему-то.
После сеанса он развел подруг по домам, последней провел к дому Клаву, она жила немного дальше, на самом краю Петровки.
Прощаясь, он задержал руку Клавы в своей ладони, сказал неожиданно тихо, словно чего-то стеснялся, непривычным самому себе, чуть дрогнувшим голосом:
- До встречи?
- А это уже как Вам будет угодно, - смело ответила Клава, даже не пытаясь прятать улыбку, озарившую ее лицо.
Приехав в выходной к родителям,  Александр огорошил маму сообщением:
- Скоро увидишь мою избранницу.
- Правда, - обрадовалась Ольга Яковлевна и сразу спросила: - И кто она?
- Просто девушка.
- Это я понимаю, где живет, что делает?
- Живет в Петровке, по профессии зубной врач.
Больше о своей Клаве Александр не знал ничего, он даже не заходил к ней на работу, понимая, что этого нельзя делать по этическим соображениям.
В деревне, а Петровка была хотя и райцентром, но деревней, и он не хотел торопить события, ожидая, когда молва об их встрече пройдется волной и со временем утихнет, как утихает эхо, растворяясь в окрестностях.
Как ни странно, но жизнь Александра стала полнокровнее. Теперь после работы в райкоме он спешил к своей Клаве, даже не пытаясь осознать, почему ноги сами несут его к ней. Неужели это моя избранница, мое счастье, спрашивал он себя и не мог утвердительно ответить на этот вопрос. Клавдия, еще тоже не понимая сама того, что происходит с ней, тянулась к своему Саше. Много раз, проходя мимо ЗАГСа, Александр поглядывал на дом, где юридически оформлялись отношения влюбленных, с любопытством переводил взгляд на идущую рядом Клаву, но, как ни старался, не замечал у нее никаких признаков волнения. Она шла как обычно, о чем-то рассказывала или с вниманием слушала его, совершенно не реагируя, что проходят они мимо того здания, куда им надлежало зайти. Много позже Александр, вспоминая те прогулки, подумал о том, что Клава вела себя так потому, что была уверена в том, что идущий рядом с ней Саша, комсомольский вожак района, все равно когда-то станет ее мужем. Да, собственно, и он не сомневался в том, что сделал правильный выбор – Клава, по всему было видно, должна оправдать его тайные надежды – в будущем станет его женой. Сейчас он приучал ее к выдержке и терпению, так необходимым компонентам любого человека, занимающегося общественным трудом, где особенно много времени требуют разъезды по организациям, порой не оставляя ничего для семьи. А в том, что они с Клавой создадут вскоре семью, он уже не сомневался.
Но, как часто бывает, человек предполагает, а жизнь располагает по-своему.
Вызов в обком комсомола последовал неожиданно. Александр бывал в обкоме и раньше, но, попадая сюда, каждый раз испытывал какое-то непонятное ему ощущение. Здесь, в этом здании, царила совсем другая атмосфера; человек как-то притихал, терялся, чувствуя себя вроде как не в своей тарелке, словно на него давила какая-то незримая сила, и он становился мельче и незначительнее. Может, такому ощущению способствовали длинные коридоры с красивыми дорожками, непривычная тишина и незнакомые или малознакомые люди. В кабинете первого секретаря, куда его пригласили, непривычно большом, пол закрыт красивым ковром, и Александр, войдя, остановился, боясь ступать сапогами по такой красоте. Увидев оторопевшего райкомовского работника, секретарь обкома Гаранин Василий Васильевич, сидевший за длинным столом, где обычно проходили заседания бюро обкома, сказал, смеясь:
- Ступай смелее. Здесь все ходят по коврам.
Александр с удивлением оглядел кабинет. Кроме секретаря за столом сидели несколько обкомовских работников, некоторых из них он знал. Сразу в голову пришла шальная мысль: наверняка будут заслушивать по какому-то вопросу, но если так, почему не предупредили заранее?
Секретарь встал, предложил Александру сесть, указав стул рядом с сидевшими за столом членами бюро.
- Ты хоть знаешь, фронтовик, зачем тебя пригласили?
- Даже не догадываюсь. В обком обычно ездит первый, но в этот раз и он теряется в догадках. Может, я что-то не так сделал? Но вроде ничего противоправного я не совершал...
Сидевшие за столом переглянулись. По их лицам, озарившимся улыбками, Александр понял, что ничего плохого его не ожидает.
- Если бы совершил что-либо, тебя пригласили бы в другое здание, да и говорили бы с тобой другие люди...
Александр насторожился. То, что секретарь обкома называет его на «ты», было в порядке вещей. В комсомоле принято везде, вплоть до ЦК, называть друг друга на «ты», подчеркивая тем самым близость и полное доверие. Но почему за столом сидят члены бюро, было непонятно.
- Так вот, Александр Максимович, обком комсомола решил предложить тебе другую работу, - как-то торжественно произнес Гаранин.
- Но, - неожиданно для самого себя возразил Александр, - меня устраивает теперешняя работа. Люди ко мне привыкли, да и в селах меня уже знают, не нужно тратить время на знакомства.
- Это хорошо, - подтвердил Гаранин, - мы это тоже учли, вот и хотим предложить твою кандидатуру на пост первого секретаря  райкома комсомола в Хворостянку.
- В Хворостянку? – переспросил Александр. – Это на границе с Саратовской областью? К черту на кулички!
- Ну не к черту, а к таким же, как и у вас комсомольцам. Район надо поднимать. Требуются новые силы, способные возглавить комсомолию отдаленного района.
Александр задумался. Сейчас он понимал, что любые его возражения не будут приняты, потому что здесь все уже решено за него. И, тем не менее, он представил, как будут огорчены родители, когда узнают о предстоящем переезде. Да и Клава, сейчас он окончательно понял, что с ней он точно не сможет расстаться...
- У тебя есть какие-то серьезные возражения? – спросил секретарь и тяжело вздохнул. Ему не хотелось слышать никаких возражений, потому что лучшей кандидатуры для Хворостянского РК ВЛКСМ он пока не видел.
- Я не готов к столь серьезной работе. К тому же у меня отец не очень давно перенес инсульт и очень медленно и тяжело восстанавливается.
Гаранин встал, походил по кабинету, что-то обдумывая, затем снова подошел к столу, сел рядом с Александром. Сказал как о чем-то решенном:
- О болезни отца я знаю. Рад, что он начал поправляться. Думаю, с ним будет все в порядке. А вот готов ты или нет к этой работе, решать не тебе, а нам и комсомольцам Хворостянского района. Как они решат, так и будет.
Гаранин посчитал разговор законченным, отпустил членов бюро обкома, сказал:
- Ты не первый раз в этом кабинете?
- Так точно.
- Вот видишь, даже отвечаешь по-военному, да и форму еще не сменил на гражданскую, и это хорошо. Значит, ты понимаешь толк в дисциплине. А вот главного пока не знаешь. Здесь, в этом кабинете, не принято отказываться. Это первое. И второе – не ты сам, а тебе предлагают, и это надо ценить. Именно это совершенно меняет дело. Значит, прежде чем предложить, тебя хорошо изучили, взвесив все «за» и «против» тебя.
Гаранин встал из-за стола и, предваряя прощание, сказал в назидание:
- Пройдет не слишком много времени, и уже не тебя, а ты сам будешь выдвигать других на ответственные должности, подбирать людей по их деловым качествам и, независимо от их желания, а, скорее, против их воли, предлагать работу, о которой они, может быть, и не мечтали, но которую ты будешь считать основной на данный момент.
Он рассказал, как следует добираться в Хворостянку, просил сообщить, когда возьмет билет, когда будет на станции Безенчук.
- Я дам команду, чтобы тебя встретили. Так что одевайся потеплее, на санях ехать по снегу не особенно уютно, да и очень далеко, более пятидесяти километров.
Внимательно посмотрев на Александра, сказал, даже не пытаясь спрятать улыбку:
- И берегись. На конференции местные комсомолки-хворостяночки будут интересоваться твоим семейным положением... Ну ладно, до встречи, - сказал Гаранин, заметив смущение Морозова, и они, пожав друг другу руки, расстались.
Гаранин остался доволен проведенной беседой. Он знал о Морозове многое. Знал и то, что он обладает не только характером, но и необходимым упрямством. И то, что ему фактически без труда удалось уговорить Морозова, радовало его. Значит, делал он вывод, мы и дальше будем работать с ним в нужном контакте.
Узнав о предстоящем переезде сына, особенно огорчилась мать, Ольга Яковлевна. Ее расстраивал не сам переезд, она понимала, что сына со временем куда-либо переведут, не будет же он вечно работать в Петровке. Ее расстраивало то, что сын уедет далеко, куда-то за Куйбышев, в какую-то Хворостянку. И если отцу станет хуже, кто поможет ей, кто придет на помощь.
Услышав об отце, Александр успокоил мать:
- Ты, мама, успокойся. Если что, я приеду, да и брат не за тридевять земель, в том же Куйбышеве. Ну а если станет совсем невмоготу тебе, не беспокойся, я сделаю все, чтобы вернуться в Петровку.
Мать согласилась, успокоилась, и Александр уехал в Петровку. Рано утром он был уже у Клавы. Та с нетерпением ждала друга, пытаясь понять, зачем его так срочно вызвали в обком без объяснения цели. Провожая Клаву на работу, Александр, успевший рассказать Клаве все, что его ожидало в ближайшее время, остановился около ЗАГСа.
- Я не знаю, как пройдет в Хворостянке конференция. Но если меня не «прокатят», я не смогу уехать отсюда без тебя.
Клава, не ожидавшая такого резкого поворота в судьбе, сказала, краснея:
- Я согласна.
Ей не хотелось расставаться со своим Сашей, надежным, сильным, красивым, волевым и вообще правильным человеком. Они поняли, что судьбе было угодно соединить их сердца, и она безропотно подчинилась обстоятельствам.
На конференции в Хворостянке Морозова встретили доброжелательно. Вопросов было немного, но все по существу. Он охотно рассказал о своем коротком жизненном пути, о боевом пути, ответил и на вопрос о полученных на фронте наградах. По тому, как Александр отвечал, комсомольцы прониклись к нему симпатией, от этого человека исходила уверенность, он даже внешне казался основательным и надежным. Проголосовали за него единогласно, а под конец кто-то робко спросил:
- А почему он не ответил на все записки, которые мы посылали?
Александр встал, вытащил из кармана несколько записок, написанных неуверенными девичьими почерками, сказал как о чем-то давно свершенном:
- Записки анонимные, без подписей, но если вы настаиваете, отвечу – я женат.
Он не сказал больше ничего, понимая, что разочаровал тех, кто отважился написать записки, но сказать по-другому не мог. Он знал, что там, в Петровке, его ждет очень симпатичный и дорогой человек – Клава. И сейчас, здесь в Хворостянке ему никого не хотелось видеть на ее месте. Образ любимой Клавы заслонил всех, и он понял с особой ясностью: она, только она должна стать его женой!
Но зимняя дорога от Кинель-Черкаска до Пасунков, где ему пришлось пересаживаться с одной попутки на другую, а затем идти не один десяток километров пешком с его больными ногами, окончательно подорвала его. Ноги распухли, поднялась температура, и когда он вошел в отчий дом, все ахнули. Мама сделала все, чтобы сбить температуру, но Александру становилось все хуже и хуже, и утром отец, сам еще не оправившийся от болезни, впряг лошадь в сани и отвез сына в больницу, в Толкай, за семь километров от дома.
Клава терялась в догадках, где запропастился ее Саша, но вот однажды ей подали письмо. Вскрыв конверт, она жадно читала строчки, написанные его рукой. Из письма стало ясно, что Александр лежит в больнице в Толкае, что ему сделали операцию на ногах, и он надеется в скором времени вернуться в Петровку. Но там он пробудет недолго, сдаст дела в райкоме и уедет в Хворостянку, где его избрали первым секретарем райкома комсомола. Клава понимала, что и ей вскоре предстоит сменить место жительства. Она помнила слова Александра – если его изберут первым секретарем, значит, они идут в ЗАГС. Ей предстоял не просто переезд вместе с Сашей, но и совершенно другая жизнь. Она станет хозяйкой дома, которого нет, должна будет создать уют, обеспечить так называемый тыл, который позволит ее будущему мужу спокойно и плодотворно трудиться, а потом и учиться. Но когда он вернется, она не знала, как поведут себя ноги после операции, ей тоже неизвестно, а поехать в Толкай зимой, по санной дороге, не решилась, зная, что этот ее шаг вряд ли одобрит Александр.
Да в этом и не было необходимости. Могучий организм, сильная воля, желание встать на ноги как можно скорее победили болезнь, и уже через две недели Максим Ильич привез Александра домой, в Пасунки. Надо было видеть радость мамы, Ольги Яковлевны, не чаявшей души в своем сыне. Отдохнув несколько дней в своем доме, Александр засобирался в дорогу, и отец снова повез его, обув в валенки и укутав в тулуп. Все-таки двадцать пять километров в санях – это не шуточки, тем более после операции и еще неполного выздоровления. Провожая сына, мать всплеснула руками, напомнив об его обещании привезти домой невесту Клаву.
- Ты, мама, успокойся. Скоро привезу.
- Когда, сыночек?
- Договоримся так: если запрошу от вас два тулупа, значит, я женился, - глаза Александра излучали добрые огоньки, а лицо облагородила обворожительная, но с хитрецой улыбка.
Сейчас, спустя более полувека, слова о тулупах читаются как своеобразный пароль, но тогда, когда между Петровкой и Пасунками лежала только санная зимняя дорога длиной в двадцать пять километров, без тулупов, просторных и длинных, одевавшихся поверх теплой одежды, сохранявших тепло, было невозможно путешествовать.
Не теряя времени, Александр и Клавдия оформили брак в ЗАГСе, но свадьбу решили отпраздновать в Пасунках перед отъездом к новому месту работы – в Хворостянку.
Тому, кто никогда не присутствовал на деревенских свадьбах, скажу одно: там всегда царит обстановка добродушия, сердечности и всеобщего веселья. В деревнях все жители знают друг друга с детских лет, и такое событие в жизни отмечается как самый лучший праздник. Александр и здесь знал, что делал. Он устроил праздник не только себе  и своей семье, он подарил радость всем односельчанам, словно наперед знал, что жизнь его с Клавдией будет долгой и счастливой.

5. Хворостянка

Поездка в Хворостянку для четы Морозовых не была прогулкой. Вначале по зимней дороге, на санях, нужно было доехать до станции Похвистнево. Обутые в валенки и одетые в тулупы, молодые не чувствовали дискомфорта, но Александр, глядя на теперь уже свою жену, Клаву, иногда подумывал о том, что его выбор подтверждает и сама жизнь, преподнесшая в самом начале их совместного пути столь тягостное путешествие. Но Клава воспринимала его как данность. Не ропща и даже как-то весело, что его особенно забавляло. От Похвистнево ехали по железной дороге, и хотя в вагоне ощущалась прохлада, но путь предстоял не очень дальний, и они с любопытством рассматривали проплывавшие за окнами вагона зимние пейзажи своей области. Красочная картина открывшейся, застывшей в хрустале природы скрасила их свадебное путешествие, сделала его даже полезным. Оба они понимали, что в обычных жизненных ситуациях люди редко позволяют себе подобные зимние поездки и с большим любопытством всматривались в сменявшиеся за окном пейзажи.
В Безенчуке на станции их ждал санный экипаж, и они, укутавшись в те же тулупы и переобувшись в валенки, ехали в  Хворостянку по совершенно другой, теперь уже степной местности. Бескрайние и безмолвные белые поля, кое-где испачканные темными кустами редких деревьев, привораживали взгляд, и Александр подумал о том, что здесь особенно привольно должны чувствовать себя зайцы. И, может быть, впервые в жизни пожалел, что не родился охотником. Он знал, что вскоре, окунувшись в комсомольскую жизнь района, он забудет об этих привольных охотничьих просторах и главным будет считать работу с людьми, а она, если к ней относиться серьезно, вытесняет все остальное. Так что зайцы и прочие степные жители могут спокойно отдыхать. К ним он, Морозов, будет относиться так же спокойно, как и прежде, зная, что они существуют, причем, не зря. С ними человеческая жизнь обретает не просто какой-то смысл, они облагораживают природу, делая ту же жизнь более ценной, прекрасной и значимой.
Лошадь мерно бежала по накатанной дороге, и Клава, утомленная поездкой, даже заснула, и Александр, прикрыв ее лицо широким воротником тулупа, легонько подвинул к себе. Его сердце чувствовало прилив особой радости за свою избранницу, покорно следовавшую по избранному им пути.
Конечно, он знал, что в Хворостянке из-за неустроенности он не может предложить Клаве никаких удобств, и это еще больше сближало их. Клава смело шла рядом со своим Сашей, гордясь им и надеясь на него. Она как-то сразу поняла, что он, именно он предназначен только ей, гордилась своим выбором и благодарила судьбу за столь щедрый подарок.
В Хворостянке подъехали к деревянному дому, и Александр сказал:
- Ну вот мы и дома.
Они взяли свои вещи и вошли в дом, в котором он, Морозов, когда был на конференции, договорился о съеме квартиры.
Сейчас трудно даже представить себе их житье-бытье, а, представив, стоит только удивиться их терпению: в большой комнате с печкой, правда, топившейся из прихожки, размещались они с Клавой, хозяйка, вдова тетя Люба, ее сынишка и свекор. По нынешним меркам – никаких удобств. Тот же туалет – в заснеженном  дворе, а вода – в общем колодце на деревенской улице. Но как ни странно, об этих трудностях молодые тогда почему-то и не думали, они старались их просто не замечать. Наверное, в этом и состояла романтика их деревенской жизни. Конечно, Александру прибавилось хлопот по дому, нужно было помогать хозяйке, Любе, и ее пожилому свекру заготовлять дрова, расчищать от снега дорожки во дворе, но эта работа не обременяла его. Он делал ее с удовольствием, стараясь хоть как-то сделать жизнь своей Клаве более комфортной. Но вскоре работа в райкоме увлекла его так, что он порой забывал о доме, а возвратясь вечером, старался сделать то, что мог сделать днем, если бы возвращался вовремя. Клава понимала, что ее Саша не может по-другому относиться к делу, и если в Петровке его, Александра Морозова, знал почти каждый житель района, то здесь, в Хворостянке, все приходилось начинать с нуля.
Начались ежедневные поездки по селам района, знакомства с молодежными коллективами, а без личных контактов он не мыслил своей работы, и эти поездки не изнуряли его, а наоборот, прибавляли сил и энергии. Вместе с мужем его успехам радовалась и она, Клава, принявшая близко к сердцу его работу. Правда, сейчас, зимой, она просила мужа сократить количество поездок в хозяйства района, дождаться весны, но понимала, что Александр все равно будет действовать по своему плану. Услышав о весне, Александр засмеялся, сказал:
- Знаешь, что в народе говорят в таких случаях?
- В народе о многом говорят хорошо, - весело парировала она, понимая, что Александр найдет, что привести в пример.
- Не вообще, а конкретно: «Весна покажет, кто, где и как наследил». До весны я должен знать всех секретарей комсомольских организаций всего района лично. По-иному я не могу. И ты это знаешь. Я хочу, чтобы и здесь, как в Петровке, люди поверили в меня. Только при взаимном понимании и доверии может состояться работа, ради которой я прибыл сюда.
Клава со всем соглашалась. Она видела, что и здесь люди потянулись к ее Александру, и она поняла, что этот контакт с людьми ему удался.
Ближе к весне повеяло холодом в отношениях Советского Союза со странами антигитлеровской коалиции. Запад безоговорочно взял на вооружение принципы, выдвинутые находившимся в отставке Черчиллем в Фултоне 5 марта 1946 года. И теперь уже полным ходом шла настоящая холодная война, возникшая не на пустом месте, на неприязни империалистических государств к стране Советов, значительно расширившей свое влияние как в Европе, так и в мире в целом. В связи с победным окончанием войны и расширением влияния Советского Союза многие страны, освобожденные Красной Армией от гитлеровской оккупации, встали на путь социалистического развития. А после создания Организации Северо-Атлантического договора (НАТО) в 1949 году отношения с бывшими союзниками резко пошли на убыль. Прибавилось работы в партийных и комсомольских организациях на местах. Требовалось объяснить людям создавшееся положение, помочь понять, что теперь нам придется потуже затягивать пояса и снова, фактически в одиночку, как и прежде, без международной поддержки и интеграции, строить социализм.
Неуемная энергия Морозова жаждала встреч с людьми,  а обострившаяся международная обстановка подстегивала проводить работу по объяснению создавшегося положения.
Не удивительно, что именно в те годы начался повсеместный энтузиазм народа, помогавший восстанавливать нарушенное или разрушенное войной хозяйство и длившийся вплоть до середины семидесятых годов. Конечно, в горниле того энтузиазма не пропала и энергия комсомольского вожака Хворостянки и района Александра Максимовича Морозова, находившегося в расцвете сил и расплескивавшего льющуюся из него энергию на благие дела.
Иногда Александр допоздна задерживался на всевозможных собраниях и конференциях, и Клава, безропотно дожидавшаяся мужа, говорила с укором, накрывая стол:
- Ты больше думаешь о посторонних людях, чем о нас с ним. - Она показывала на свой живот, ребенок изредка напоминал о себе несильными толчками, и она теперь больше беспокоилась о нем и его будущем.
- У тебя, Клава, да и у него тоже будет все в порядке, - улыбался Александр, с любовью поглядывая на жену.
- Ты думаешь, у нас будет сын? – с недоумением отвергая уверенность мужа, говорила Клава. - Может, будет дочь, врачи пока не говорят определенно.
- У нас будет сын! – авторитетно заявлял Александр, проводя рукой по взбугрившемуся животу. – У любящих родителей всегда получаются воины.
- И об этом тоже говорят люди? – допытывалась Клава, и Александр отвечал:
- Не конкретно о нас с тобой, а вообще. Народ всегда, если совместить множество мнений, большинством своим скажет истину. Именно из этого рождаются потом законы, именно поэтому развиваются государства.
- Знаешь, Саша, о чем я сейчас думаю? – как-то несмело спросила Клава.
- Скажешь, буду знать.
- Поучиться бы тебе. В тебе природой заложено много такого, что не дано другим. В тебе есть не просто дух, но и желание исследовать.
- Разве это плохо?
- Я этого не сказала. И если бы я не заметила в тебе еще и этого качества, я, возможно, предпочла бы кого-то другого.
- Я, Клава, рад, что ты остановила свой выбор на мне.
- Я тоже, - согласилась, смущаясь, Клава.
- А об учебе я иногда и сам подумываю. Но сейчас еще не пришло время. Сейчас главное – поднять работу в районе, дождаться рождения сына, а потом уж займусь и собой. Возможно, я поступлю в сельскохозяйственный. Меня привлекает сельскохозяйственное производство и даже сейчас, возглавляя районную комсомолию, я чувствую себя привязанным к тому, чем занимаются в колхозах и совхозах. Ведь производство хлеба, молока, мяса было всегда главным в любом хозяйстве и в любом государстве. Не случайно же говорят: хлеб всему голова. Разве не так?
Клава согласилась с мужем, понимая, насколько он прав, и боясь, что он, увлекшись комсомольской работой, захватившей целиком все его время, так и останется со своей десятилеткой.
Лето и осень прошли незаметно. Александр все время проводил в разъездах, не забывая беспокоиться о здоровье оставшейся дома жены, постоянно держал с ней связь отовсюду, где бы не находился. И только когда время подошло к разрешению, поездки прекратил и как-то сказал в задумчивости:
- Здесь, Клава, у тебя нет никаких условий.
Она поняла мужа с ходу, потому что сама все время думала об этом, сказала как о чем-то решенном:
- Отправь меня к маме, во Фрунзе.
- Я давно пришел к этой мысли и уже продумал все до мелочей.
Клава удивилась, хотя, зная своего Сашу, должна была быть ко всему готова. И только спросила:
- И когда я должна уезжать?
- Денька через два. Я решаю вопрос с гостиницей в Куйбышеве. Там при вокзале есть комната матери и ребенка. Уже заказал и билет. Завтра утрясу все вопросы, ты улетишь отсюда с местного аэродрома на почтовом самолете, а в Куйбышеве, в Смышляевке, тебя встретят родственники и отвезут на вокзал. Так что начинай собираться.
- У нас с тобой, Саша, как у военных. Все быстро, бегом, только слова «Тревога!» нет.
- Ты же знаешь, за кого пошла. В комсомоле и в партийных органах почти как в армии. Без дисциплины нельзя.
Никогда не летавшая на самолетах, Клава, пересев с саней в двухместный почтовый По-2, через несколько минут поднялась в воздух. Снежная пыль скрыла где-то внизу одинокую фигуру в солдатской шинели ее Александра, чуть в сторонке темный круп лошади, впряженной в сани, возницу, также вглядывавшегося в небо. Через двадцать минут полета, непривычного новыми, не всегда приятными ощущениями, Клава уже выбиралась из кабины самолета на крыло. На аэродроме ее поджидали родственники. Хорошо начавшееся путешествие продолжилось в городском автобусе, затем в спальном вагоне дальнего следования.
Конечно, отправив жену, Александр постоянно думал о ней, и лишь телеграмма с лаконичным сообщением: «Доехала хорошо. Клава» успокоила его. На какое-то время он включился в работу, отдаваясь ей без остатка, и вспоминал о жене только когда возвращался домой на неуютную съемную квартиру. И однажды, открыв дверь и впустив в сени вспаривший морозный воздух, увидел радостную хозяйку квартиры, тетю Любу. Лицо ее светилось счастьем, в руках она держала телеграмму, предназначавшуюся ему, Александру, в которой мама Клавы, Ольга Михайловна, поздравляла его с рождением сына.
Схватив телеграмму, Александр сразу же, почти бегом пришел на почту, и во Фрунзе улетела телеграмма, которую мог сочинить только он, Александр Морозов: «Бесконечно рад сыну. Берегите Клаву».
Теперь все его мысли были там, во Фрунзе, вместе с Клавой и маленьким Владимиром Александровичем, продолжателем рода Морозовых. И, странное дело - почти сразу же в голову пришла одна настойчивая мысль: они с Клавой должны быть здесь. Он должен видеть сына, радоваться его становлению, жить рядом с ним. Об этом он и писал в письме Клаве, подготавливая ее к скорому переезду в Хворостянку. Его не смущало то, что там, во Фрунзе, уже во всю наступает весна, а здесь, в Хворостянке, в конце января по-прежнему лютует зима. Ему казалось, а, может, так оно и должно быть на самом деле: там, где он, Клаве и крохе-Володе будет теплее и уютнее.
И здесь, в личном, он оставался тем Морозовым, которого позже узнают и зауважают многие: последовательным и настойчивым. Поставив цель, он добивался исполнения всеми доступными ему средствами, чего бы это ему не стоило. И, видимо, хорошо изучив характер мужа, Клава сдалась. В феврале она уже ехала обратно в свою холодную и неуютную Хворостянку. Но, выезжая из Фрунзе, она, на всякий случай, дала две телеграммы, словно предчувствовала, что одна из них затеряется, не дойдет до адресата. И когда в Куйбышеве на железнодорожном вокзале ее встретила только Анна, двоюродная сестра Александра, первое, о чем она спросила, было:
- А где Саша?!
Анна пожала плечами, не зная, что и ответить. Она действительно не знала, почему Александр не приехал на вокзал. Заказали Хворостянку, она услышала до боли родной и дорогой голос:
- Клава?! Ты где?
- В Куйбышеве.
Не раздумывая, он с ходу сказал:
- Никуда не уезжай, жди меня на месте.
На следующий день, к вечеру Александр уже обнимал Клаву и с трепетом и волнением прижимал к груди живой комочек, своего месячного Володю.
Из разговора Клава узнала, что Саша, получив от нее известие, сам впряг лошадь в сани и, отказавшись от услуг кучера, добрался до Безенчука. Там он договорился с друзьями, оставил у них лошадь, и уже завтра на ней они будут добираться в Хворостянку. Получилось так, как и спланировал Александр. И обратная зимняя дорога от Безенчука до Хворостянки показалась им обоим не столь далекой, как в их прошлый приезд, а маленький Володя, убаюканный дорогой, согретый родительским теплом, все время спокойно спал.
С приездом семьи изменилось многое и в самом Александре. И хотя он внешне остался таким же доступным, понятливым и веселым, в нем стали резче проявляться новые грани уже появившихся пунктуальности и настойчивости. Приезжая в хозяйства к своим комсомольским секретарям, знакомясь с состоянием дел на участках, за которые они отвечали, он вспоминал старые вопросы, о которых уже успели подзабыть и сами местные постановщики и, рассказывая о теперешнем их состоянии, напоминал, что однажды начатое следует доводить до логичного завершения. Люди тогда поверят в вас и пойдут за вами, если будут видеть, что их жизнь хоть в чем-то, хоть на чуть-чуть, но сдвинулась в лучшую сторону. Построили, скажем, клуб, приобретайте киноустановку. Нет средств, договоритесь с соседями, заимствуйте на время у них. Старайтесь каждый день делать добро людям.
И здесь, как когда-то в Петровке, он стал своим, признанным вожаком и руководителем комсомола, и в обкоме теперь по праву гордились Хворостянской районной комсомольской организацией.
Но ближе к осени в его сложившуюся и налаженную жизнь вошла беда. Мама сообщила о тяжелой болезни отца. У Максима Ильича случился второй инсульт, который мог оказаться последним. И Александр, узнав об этом, сразу же позвонил в обком. Объяснив ситуацию, сказал:
- Чувствую, без меня там не обойдутся. Я должен быть там и не один-два дня, а постоянно на какое-то время, пока отец не встанет на ноги. Сейчас он недвижим, и одной матери с ним не справиться.
- Если я правильно понял, ты просишься обратно в Петровку? – настороженно проговорил первый секретарь, и Александр подтвердил: - Пока даже не в Петровку, а домой, в Пасунки.
- Хорошо. Пока съезди домой. На обратном пути заедешь к нам, постараемся принять решение вместе, - сочувственно сказал Гаранин.
Увидев сына, Максим Ильич как-то сразу оживился, приободрился, пытался шевелить отказавшими конечностями и, как ни странно, почувствовал, что его тело понемногу подчинялось командам. Наблюдая за мучениями отца, Александр понял, насколько необходимо его присутствие здесь, в родительском доме. Воспрянула духом и мама, Ольга Яковлевна.
На обратном пути Александр заехал в обком. Он прошел к Гаранину. Весть о том, что Морозов собирается покинуть Хворостянку, никого не оставила равнодушным, но причина была слишком убедительной.
Александр подал Гаранину справку о болезни отца, но тот сказал:
- Я в курсе.
И сразу же спросил:
- Может, дома и без тебя справятся?
Александр отрицательно покачал головой:
- Одной матери не справиться. К тому же, уезжая в Хворостянку, я обещал – если что случится, вернусь. Похоже, что я вроде как в воду глядел.
- Ну что ж, - согласился Гаранин. – Бюро обкома согласно с твоим возвращением в Петровку. Возвращайся, проводи конференцию и уезжай. Но пока в Петровке мы не имеем никаких вакансий и ничего стоящего предложить не можем.
- Об этом сейчас и думать рано. Надо поставить на ноги отца, а там будет видно. Зайду в райком партии. Соглашусь на любую работу, если буду уверен, что справлюсь с ней.
Они долго и обстоятельно обсуждали положение в Хворостянской  районной комсомольской организации, критически рассматривали возможные кандидатуры на пост первого секретаря и его заместителей, и первый секретарь обкома, Василий Васильевич Гаранин, удовлетворенный беседой, не переставал удивляться деловитой уверенности райкомовского вожака Александра Морозова. Когда все вопросы отрешили, Гаранин сказал:
- Надеюсь на тебя, Александр. Уедешь только после проведенной конференции.
- Я не брошу комсомольцев, пока не отрешу все вопросы.
-  Желаю удачи и надеюсь на дальнейшее сотрудничество, – сказал  Гаранин, пожимая руку одному из лучших районных вожаков комсомолии!

6. Снова в Петровке

Приезду сына, невестки да еще и маленького внука Володи особенно обрадовалась мама, Ольга Яковлевна. Как и все деревенские жители, она никогда не сидела без дела, но в последнее время сердце ее разрывалось: здесь, дома, лежал в постели муж, Максим Ильич, за которым требовался постоянный уход, а там, в Хворостянке, рос без ее заботы и внимания кроха Володя.  Ей так хотелось хотя бы изредка прикасаться к внуку, дарить ему свою любовь и ласку, снимать таким образом неизбежные наплывы нервного напряжения. Известно, что в болезни близкие проявляют повышенную возбудимость, требуя также и повышенного внимания к себе. Не был исключением и ее Максим. И она металась в доме, успевая и приглядывать за мужем, и нести нехитрое, но требующее постоянного внимания домашнее хозяйство.
С приездом сына положение в доме резко изменилось. Благодаря Саше и  Клаве работ по дому у Ольги Яковлевны поубавилось, маленький Володя, хотя и занимал часть времени, но эти отвлечения были особенно приятны, дети никогда не отягощали любящих родителей и родственников. Не был исключением и внучек Володя. Заботливая бабушка старалась во многом заменить ему мать, освобождая Клаву для других работ.
Не сразу, но все яснее и яснее становилось и возвращение к жизни и самого больного. Максим Ильич начал медленно, но уверенно поправляться, проявляя живой интерес к происходящему в доме. Он чувствовал благоприятную обстановку, видел дорогие ему лица, всегда наполненные радостью и заботой о нем, и болезнь поддалась, стала отступать.
О возвращении домой бывшего комсомольского вожака каким-то образом узнали в райкоме партии и, понимая его положение, не беспокоили, ожидая, что он сам вскоре наведается в райком.  Должен же он когда-то встать на партийный учет. И дисциплинированный член партии, каким и был по жизни Морозов, вскоре пришел в райком, где его уже ждали. Началось с обычного, расспрашивали о самочувствии Максима Ильича, затем осторожно поинтересовались планами самого Александра, не предлагая пока ничего, понимая, что в данной ситуации он мог отказаться от любого предложения. Понятно, что для него сейчас было главным – поставить на ноги отца, а все остальное не имело значения. И тем не менее, секретарь райкома партии Некрасов, внимательно слушавший Морозова, спросил:
- Отец поправится, я в этом уверен, и что будешь делать ты в своих Пасунках?
- Пока не думал об этом, - признался Александр.
Но Некрасов настаивал:
- Что, опять пойдешь в свою избу-читальню со своим багажом, приобретенным на комсомольской работе?
- Так ведь багаж у меня никто не отнимет?!
- Никто, это верно, - согласился Некрасов. – Но и под спудом держать его как-то неразумно.
- Я его не чувствую. Он не давит на меня, - засмеялся Александр, и  Некрасов, улыбнувшись чему-то своему, сказал:
- Ну вот что решим. Как только отцу станет еще лучше, приходи в райком. Для тебя зарезервировано место инструктора отдела пропаганды. Сам понимаешь, какое сейчас положение в мире, и разъяснять ситуацию народу нужно грамотно и доходчиво. Лучше тебя, фронтовика, опытного комсомольского работника вряд ли кто в районе сможет.
На том и порешили.
Сам Александр не испытывал никакой радости от переезда в родной район, кроме радости постоянного общения с родителями, где, как он понимал, его присутствие было более чем необходимо. Тяжело было покидать район, который он успел изучить, прирос душой к руководимой им комсомолии, где его не просто знали и уважали только за то, что он первый секретарь; он видел и чувствовал, что люди, с которыми ему приходилось работать, понимают его, поддерживают принимаемые им решения и во всем следуют за ним, как за своим вожаком.  Порвать столь тесные связи было нелегко, но он сделал это ради отца, и те же люди, огорченные его решением, понимали, насколько он был прав и, огорченные, расставаясь, сочувствовали ему.
А вот Клава искренне обрадовалась смене обстановки. В Хворостянке из-за беременности, а потом и рождения сына она не успела обзавестись знакомствами и жила там, чувствуя себя в какой-то изоляции. Конечно, она разделяла радости мужа, создавала необходимую обстановку, чтобы его работа была более плодотворной и целенаправленной. Но радость ее была осознанной. Все-таки возвращение в Пасунки было, по существу, и возвращением на ее родину. Она родилась невдалеке от Петровки, в селе Ключи. И хотя ее родители увезли ее во Фрунзе когда ей было всего шесть лет, но какая-то тяга к родительским корням притягивала ее к Петровскому району. Живя в Пасунках, она могла ездить в гости к друзьям в Петровку, где начиналась ее трудовая биография, где осталось так много друзей из того безоблачного мира девичьих мечтаний и грез, в котором обычно живут вступающие во взрослую жизнь девушки. Не зря же в народе говорят, что старый друг лучше новых двух. Она возвращалась к старым друзьям почти еще не ушедшей далеко юности с повзрослевшим сыном, и это обстоятельство воодушевляло ее. Настроение жены вскоре разделил и Александр, поначалу приунывший от столь резко измененного не по его воле курса. Первый секретарь райкома комсомола, он был не просто на высоте положения, он обладал свободой, какой теперь у него не будет. Инструктор отдела пропаганды, хотя и райкома партии, все же остается инструктором. Но, хорошо подумав, он пришел к успокоившему его выводу. Его возвращение обратно в Петровку и утверждение инструктором говорили ему о многом. Значит, делал он вывод, и, как позже оказалось, правильный, за его работой наблюдали, анализировали  и за него просчитывали все дальнейшие ходы его жизни. Уже одно то, что его рекомендовали в партийную школу, подсказывало направление в его дальнейшей работе. И теперь ему предстояло подтвердить правильность решения рекомендовавших его, а это означало только одно: следовало еще больше энергии направить на изучение жизнедеятельности хозяйств района, обратив особое внимание на изучение и сравнение отчетных показателей по растениеводству, животноводству, птицеводст-ву, тех показателей, на коих держится вся система социалистического соревнования хозяйств.
В глубине души он понимал, что инструктор – это лишь первый шаг в его партийной карьере, за ним последуют и второй, и третий и, наконец, со временем он окажется наверху иерархической лестницы, с которой ему придется не наблюдать, а руководить всем процессом сложного сельскохозяйственного производства. Интуиция подсказывала ему, и он как-то бессознательно подключился к изучению этого процесса уже сейчас. Потому каждое свое пребывание в хозяйствах, где ему приходилось разъяснять людям решения партии и правительства по тем или иным вопросам, разъяснять осложнившуюся международную обстановку, он использовал и для повышения своего житейского уровня. И, как правило, после встреч с коллективами он обязательно заходил на колхозные дворы, посещая коровники, свинарники, конюшни. Интересовался проводившейся там работой и подолгу беседовал с рядовыми колхозниками и рабочими совхозов, с их руководителями, ветврачами, зоотехниками, агрономами. Помимо своей воли, на уровне подсознания, он наполнялся так необходимой будущему руководителю сельскохозяйственного комплекса информацией, группировал ее, подвергая всестороннему анализу и сравнению. Беседующие с ним специалисты, не всегда понимавшие, зачем рядовой инструктор райкома партии так глубоко вникает в их проблемы, поражались глубиной задаваемых вопросов, потому и отвечали на них с полным знанием дела, давая исчерпывающие ответы. Доходило до того, что многие руководители в нужный момент «исчезали» по каким-то своим срочным делам, но Александр не терялся, даже радовался возможности подольше пообщаться с рядовыми тружениками бригад и ферм, понимая, что они зачастую глубже многих специалистов знают вопросы, которые им приходится решать ежедневно. А уж по части проблем они лучшие информаторы, говорят начистоту все, о чем думают, не оглядываясь по сторонам, не боясь, что задевают чье-то самолюбие, не щадя тех, кто сдерживает их добрые порывы и стремления.
Время проходило незаметно, порой его не хватало, и Клава, к тому времени перебравшаяся из Пасунков в Петровку в комнату в бараке, часто выговаривала мужу, что тот слишком долго, не в пример другим мужьям, задерживается на работе, уделяя ей неоправданно больше положенного времени. В таких случаях Александр, сощурясь, пряча теплые искры доброты в своих темных, но насквозь пронизывающих глазах, говорил:
- Ты, Клава, знала, за кого выходила замуж?
- За секретаря райкома комсомола, - невозмутимо отвечала она, и Александр, смеясь, добавлял:
- Вот видишь, выходила за комсомольца, а оказалось, что вышла за партработника. А это и статус выше и работенки побольше, так что привыкай. По времени лучше не будет.
- Но ты всего лишь инструктор и зависишь только сам от себя. Мог бы и мне уделять побольше внимания. Живем-то в бараке, никаких условий, а у нас ребенок.
- Будет и второй, - смеясь, сказал Александр, и Клава тоже засмеялась. Александр мог незаметно погасить любой вопрос.
Напоминание Клавы о том, что он только инструктор и зависит только от самого себя, хотя и было правильным, но ни в коей мере не расхолаживало его. Действительно, впервые за несколько последних лет он, Александр Морозов, в работе отвечал только за самого себя. Но это не давало права ему относиться к работе спустя рукава, выполняя только положенное. Он знал, что за него уже продуманы все его дальнейшие ходы и старался оправдывать оказанное ему доверие. Жизнь подтвердила правоту с обеих сторон: и со стороны руководства, где кроме средней партшколы ему уже спланировали учебу в  Саратовской высшей партшколе; и с его стороны – неуемный комсомольский вожак постепенно становился надежным партийным руководителем.
И Клава смирилась. Вскоре мужа назначили заведующим отделом, работы прибавилось еще, но теперь она уже не обращала внимания на задержки мужа на работе, она просто к ним привыкла. Положение несколько изменилось после того, как Александр поступил в Саратовскую высшую партийную школу. Приходилось много времени просиживать за учебниками и тут уж никуда не денешься. И здесь Александр впервые порадовал жену: все работы, касающиеся учебы в вузе, он делал дома, чему Клава, естественно, могла только радоваться.
Но, как часто бывает в жизни, счастье продолжается не очень долго, оно проскакивает быстро и незаметно. Так случилось и в их семье.  Александра избирают зональным секретарем райкома партии, ответственным за работу Лозовской машинно-тракторной станции, и работы снова прибавилось.  Но прибавилось не только самой работы и ответственности за нее. До работы приходилось добираться около восьми километров, и Клаву теперь беспокоили раненые ноги Александра. Правда, скоро им предоставили квартиру в коммунальном доме на нефтепромысле, но в семье родился второй сын – Валерий, и работы прибавилось на всех фронтах. Но Александр стоически  сносил все житейские трудности. Да и успехи на работе не разочаровывали, пригодилась прежняя работа инструктора, интересовавшегося всеми вопросами жизнедеятельности хозяйств. Они стали своеобразным трамплином для покорения новых высот, которых он не страшился. Он и в новой должности чувствовал себя уверенно, как чувствовал себя до этого, работая в комсомоле и инструктором, и заведующим отделом райкома партии.
И тем не менее, Клава продолжала беспокоиться за мужа: слишком часто и долго он находился в разъездах по полям обслуживаемых МТС хозяйств, слишком близко к сердцу принимая выпавшую на его долю работу.
И только когда Александра избрали вторым, а затем и первым секретарем Петровского райкома партии, Клава успокоилась. Ей казалось, что теперь они надолго осели в Петровке. Несколько улучшились и их жилищные условия: секретарю райкома предоставили отдельно стоящий деревенский домик, какие стояли во всех деревнях. Но это было уже отдельное жилье, где Клава чувствовала себя полной хозяйкой.
И действительно, несколько лет Александр спокойно работал в новой должности. Новая работа, а, по существу, она была продолжением прежней, давалась ему без особого напряжения. Он хорошо знал хозяйства, к тому же и его хорошо знали в хозяйствах. И, пожалуй, впервые Клава подумала, что мужу пора обратить внимание на ноги: настоятельно советовала съездить на курорт, немного подлечиться. Александр согласился с женой. Раны на ногах действительно напоминали о себе, и он сдался жене без сопротивления. И вот он в Сочи, в обстановке, когда забывается все, что осталось дома. Александр аккуратно ходит к врачам, выслушивает рекомендации и также аккуратно посещает процедурные кабинеты, где его ногам уделяется столько внимания. Казалось, обстановка вытеснила из его сознания все, но Морозов остался тем же неугомонным, каким его знали все. Он никак не мог вписаться в окружающую его беззаботную жизнь. Выходя к морю, входя в парную морскую воду, чувствовал не простое блаженство, как чувствуют его все отдыхающие, он погружался в совершенно другое состояние, когда все окружающее его исчезало куда-то, и он оказывался где-то на поле родного Петровского района, где в человеческий рост вымахала рожь и видел вдали на узкой тропке, среди поспевающих колосьев свою Клаву, а впереди нее, пытаясь обогнать мать, изредка видел две головки своих бесконечно любимых чад – повзрослевшего Володю и державшегося за руку Клавы, совсем еще маленького Валерия.
Находясь на море, наблюдая за беззаботно-радостными отдыхающими, Александр Морозов не испытывал ничего подобного. Его тянуло домой, к любимой Клаве и своим сыновьям, к труженикам полей и ферм, создававшим богатства его Родины.
Морская идиллия Морозова длилась недолго. Вызов в обком партии к секретарю обкома Мурысеву Александру Сергеевичу был для него неожиданностью. В обком их, первых секретарей райкомов, приглашали часто и по разным поводам, особенно сейчас, когда первый секретарь ЦК КПСС неугомонный Никита Сергеевич Хрущев затеял разделение обкомов на промышленные и сельскохозяйственные. В сельском обкоме во всю шла работа по укрупнению районов и хозяйств, и их часто вызывали для того, чтобы просто посоветоваться. Но сейчас его вызвали в самый неподходящий момент: впервые за много лет он оказался в санатории и, не пройдя курс лечения, вынужден был, сломя голову, лететь в Куйбышев к назначенному сроку.
В легком курортном костюме предстал перед Мурысевым. Извинившись за прерванные отдых и лечение, Мурысев сказал, не пряча огорчения:
- Обстоятельства складываются так, что мы решили потревожить Вас. ЦК партии принимает меры, чтобы в корне изменить положение в стране с обеспечением продуктами питания населения, особенно хлебом.
Мурысев не сказал, что он сам не вполне понимает причин создавшегося положения, потому как все площади засеиваются. Собираются урожаи, все сдается государству и сохраняется, и тем не менее... Но сказал другое:
- Принято решение об укрупнении районов, и Ваш район прекратит свое существование как административная единица. Все хозяйства Вашего района передаются двум соседним  укрупненным районам. Поэтому мы и вызвали Вас, чтобы определиться по Вашей дальнейшей работе.
Александр Максимович внимательно вслушивался в то, о чем говорил Мурысев. Он предполагал, что что-то должно было произойти в районе, но чтобы совсем расформировать... До этого он додуматься не мог.
- У Вас есть выбор: дать согласие на пост первого секретаря одного из укрупненных районов, соседних с Петровкой или... – Мурысев задумался, как бы покороче и поделикатнее сделать предложение, в котором он сам заинтересован. Наконец, собравшись с мыслями, сказал: - Есть еще одно предложение. Не скрою, я лично хотел бы видеть Вас в этой должности, которую я хочу назвать. Вам известно, что я строил Волжскую ГЭС имени Ленина, был там секретарем парткома «Куйбышевгидростроя». Поневоле Ставропольский район мне ближе других, и это я ощущаю постоянно, хотя и не думаю об этом. Так вот я и хочу предложить Вашу кандидатуру на пост председателя райисполкома.
- Опять переезд? – вырвалось у Александра Максимовича, на что Мурысев ответил:
- Да, переезд. По-другому нельзя. Дело в том, что в Ставрополе-на-Волге сложились не совсем нормальные отношения между двумя руководителями: председателем райисполкома, между прочим фронтовиком, Матвеевым Иваном Филипповичем, который, к сожалению, часто болеет из-за полученных на фронте ранений, и первым секретарем райкома партии Караваевым Павлом Титовичем, Героем социалистического труда. Повторяю, Матвеев часто болеет, а Караваев, жесткий, не терпящий возражений, мало считается с мнениями  руководителей хозяйств и специалистов, часто принимает решения без учета  реальной обстановки. Кадры на местах постоянно ждут ценных указаний первого секретаря райкома, скованы в инициативе, боятся наказаний. Положение аховое, если не сказать более – критическое. Вы должны, используя опыт и стиль Вашего руководства, исправить дело. И чем быстрее, тем лучше. Меня особенно беспокоит, что район имеет показатели ниже, чем средние по области – по зерну, молоку, мясу. Соседние хозяйства Ульяновской области, тот же совхоз имени Крупской, имеют гораздо более высокие показатели по всем видам сельхозпроизводства, а он находится невдалеке от Ставропольского района. Открою Вам секрет – вскоре предстоит укрупнение и Ставропольского района, к Вам вольются новые хозяйства, возможно, с большей культурой земледелия и большей продуктивностью животноводства. Район надо поднимать.
Мурысев сочувственно посмотрел на Морозова, понимая, что творится сейчас  в его душе, и сказал, стараясь как можно быстрее закончить разговор:
- Прямо сейчас на моей машине Вы поедете в Ставропольский район. В гостинице «Волга» для Вас забронирован номер. Вечером Вы должны быть на бюро райкома партии, где Вас утвердят в должности председателя райисполкома. После этого разрешаю съездить за семьей. Но на переезд даю два дня. Успеете?
- Постараюсь, - ответил Александр Максимович и оглядел себя словно со стороны, оценивая свой внешний вид: легкий курортный костюм, свежий загар лица.
- Я предупредил Караваева, откуда сорвал Вас, так что все образуется.
- Неудобно как-то, - зачем-то сказал Морозов, и Мурысев вдруг улыбнулся:
- Я тоже знаю, что по одежке встречают, но в пословице есть еще и мудрое продолжение: по уму провожают. Так что надежда еще есть!
Секретарь закончил разговор, сказав на прощание:
- Желаю успехов!
В машине по пути в Ставрополь-на-Волге Морозов, оказавшись в не совсем обычной ситуации, думал не о своем внешнем виде, что могло привести любого на его месте в уныние. Он думал о том, что сейчас он стал номенклатурным работником, следовательно, пост председателя райисполкома - только ступенька в его карьерном росте. Но и эту ступеньку нужно переступить с пользой для дела. Конечно, в любой руководящей работе всегда присутствует нечто эгоистическое, удовлетворяющее двум основным инстинктам человека: сладости властвования и сладости мщения. Но, трезво оценивая пусть небольшой пройденный путь, он не обнаружил за собой следов упоения от прежних должностей, позволявших властвовать. Для него любая ступень была просто работой, и чем выше, тем он был требовательнее к себе, тем больше загружал себя. И удивительно, он не заметил даже следов хоть слабого проявления инстинкта, ведущего к сладости мщения. У него его просто не было. «Наверное, я не гожусь для руководящей работы, – подумал он и улыбнулся. – Значит, я с самого начала выбрал другой, единственно правильный путь – не властвования, а служения людям! А из этого следует также единственный вывод: нужно идти по этому  пути, не сворачивая в сторону, постоянно изучать людей, их жизнь, потребности, научиться предугадывать их желания и помыслы. И ни в коем случае не мстить за обиды, которые будут неизбежны при тесном общении, а научиться прощать людям многое: ошибки и их слабости. Нет, нет, их обязательно нужно видеть и знать, но использовать не для обострения ситуаций, а на разрешение  всевозможных конфликтов, для извлечения пользы в делах». – С такими мыслями он  и предстал перед членами бюро Ставропольского райкома партии, где его, почти без вопросов, утвердили в новой должности.
Дома, увидев сына в легком курортном костюме, мать всплеснула руками, а отец спросил:
- Ты разве не в Сочи?
- Был, а теперь вот к вам заехал.
- Что-либо случилось, сынок? – спросила мать, для которой появление сына было столь неожиданным, что она на несколько минут потеряла дар речи.
- Случилось, но ничего особенного. Вызывали в обком, побеседовали и направили в Ставрополь-на-Волге. Вот, заехал повидать вас перед переездом. На все про все дали два дня.
Мать заторопилась, приглашая сына в дом, с дороги ведь, надо и покормить, и расспросить подробнее обо всем, но  Александр остановил ее:
- Ничего не надо, мама. Мне очень некогда. Я же сказал: дали два дня на сдачу дел и переезд. Клава еще ничего не знает...
Мать остановилась, сообщение о переезде сына больно задело ее. До сего дня сын был рядом, а тут какой-то Ставрополь. Сколько до него километров, не наездишься, но, понимая, что ничего изменить не сможет, сказала, даже не пытаясь прятать огорчение и обиду, одновременно охватившие ее:
- Ты теперь будешь от нас далеко, и мы с отцом не будем видеть тебя дома как раньше.
- Буду приезжать в гости, мама. Расстояние, оно не всегда разъединяет. Близких оно, наоборот, сближает. Теперь будем приезжать реже, но задерживаться подольше...
- Дай-то Бог, - только и сказала она в ответ и вдруг спросила: - А как же Клава, внучата?
- Их перевезу, как получу квартиру.
Так, совершенно неожиданно тридцатисемилетний Александр Максимович Морозов оказался в Ставропольском районе, в Ставрополе-на-Волге, городе, которому вскоре суждено будет сменить имя на фамилию Генерального секретаря итальянской компартии – Пальмиро Тольятти. Но это переименование произойдет позже, в 1964 году.

7. Ставрополь-на-Волге

После беседы в обкоме партии Александру Максимовичу стало ясно: ему доверяют, на него надеются, и он должен во что бы то ни стало оправдать оказанное доверие. Он понял, что, выдвигая его на новую должность, руководители области ждут от района и соответствующей, новой отдачи.  Но как это сделать? И что следует сделать в первую очередь? Вопросы, которые он ставил перед собой, и на которые он же должен не просто дать ответ, а доказать, то есть подтвердить результатом. И он, приехав в Ставрополь, познакомившись с работниками аппарата исполкома, выслушав каждого руководителя, особенно специалистов по направлениям сельскохозяйственного производства, отмечал в своем маленьком блокноте против каждого хозяйства урожайность по видам зерновых, надои молока от каждой коровы, привесы молодняка в откормочных хозяйствах и другие показатели. Посетив несколько хозяйств, он не просто осматривал их и глубокомысленно слушал доклады, а задавал вопросы, порой ставившие в тупик опытных руководителей. Так, он мог спросить, почему в хозяйстве урожай озимой пшеницы всего 12 центнеров с гектара, в то время как в соседних хозяйствах Ульяновской области он приближается к 16, а в отдельных – и к 26 центнерам. То же и по надоям молока. Председатели колхозов и директора совхозов вместе со своими агрономами и зоотехниками почесывали затылки, понимая, что они действительно чего-то недоделывают; в своих постоянных заботах забывают о пустяке, не сравнивают, не анализируют показатели и, естественно, не делают выводов. Выслушав руководителей, он приглашал их в свою машину, просил показать поля. И здесь от его взгляда не ускользали недоработки, видимые невооруженным взглядом. Там небрежно выпахано поле, в другом месте оставлен клин у развилки дорог, не обпахана вышка высоковольтной системы электропередач. У кого-то пшеница хорошо пошла в рост, но участок забивают сорняки.
- Я буду без Вас приезжать на Ваши поля, объезжать, ходить пешком, а самым нерадивым оставлять свои метки – красные флажки. Эти сигналы будут напоминать не только о том, что здесь был я, Морозов, а что здесь не все в порядке. Смотрите, кумекайте, соображайте, делайте выводы, а главное – делитесь опытом друг с другом.
Позже, оглядываясь на свой первый год работы в районе, он не мог назвать хозяйства, где не смог побывать. В его голове отпечатался план полей, скотных дворов, построек поселков и сел, и ему уже  не надо было заглядывать в карту района, специально подготовленную для него геодезистами.
Изучая хозяйства, он начал понимать, что в районе предстоит изменить многое. Он с трудом понимал, почему зерновой клин засеивается только утвержденными, районированными сортами, почему, рассчитывая получить большие надои молока, хозяйства выращивают мясо-молочную «Бестужевскую» породу коров, а в некоторых хозяйствах вообще «Симментальскую».
Обратил внимание и на то, что некоторые руководители мало бывают на полях, а, как говорил ему при встрече народный академик Терентий Семенович Мальцев: «К высшему образованию надо еще и раннее вставание. И не ездить на машине, а пешочком ходить по полям, потому что ножками чувствуешь, где выпахано, а где покорябано».
Морозова видели не только в полях и на фермах. Он посещал и крестьянские подворья, интересовался проблемами селян и все больше и больше приходил к выводу, что сельским труженикам нужны капитальные, добротные дома со всеми хозяйскими постройками. Нужно, учитывая дефицит с топливом, ставить вопрос о газификации колхозов и совхозов. Но самым главным выводом, к которому пришел в тот год Морозов, был старый, проверенный жизнью опыт – подбор и расстановка руководящих кадров в хозяйствах района. А это уже не его, председателя райисполкома, функция. Это вопрос партийной власти, первого секретаря райкома КПСС Караваева Павла Титовича, Героя социалистического труда.
Но, как это часто бывает в жизни, человек полагает, а Бог располагает. Совершенно неожиданно для него пленум райкома избрал Морозова первым секретарем Ставропольского райкома партии. Вскоре район укрупнили. В него вошло несколько колхозов и совхозов и из других районов: Ново-Буянского и Сосново-Солонецкого.
Пришлось на время забросить все дела и вплотную заняться формированием руководящих кадров. В аппарат райкома партии вошли в основном фронтовики. Вот состав райкома того, морозовского, правления:
1. Морозов А.М. – 1-й секретарь РК КПСС.
2. Масленников П.А. – 2-й секретарь райкома.
3. Доронин Е.П. – заведующий организационным отделом.
4. Кардановский А.М. – зав. отделом пропаганды и агитации.
5. Ефремов Н.В. – зав. общим отделом.
6. Демьянченко И.П. – инструктор
7. Клянин Г.А. – инструктор.
8. Грачев И.Р. – инструктор.
9. Степанидин А.В. – инструктор.
10. Сямин В.А. – инструктор.
11. Лошкарев В.Н. – инструктор.
12. Романов И.М. – инструктор.
Под стать работникам райкома подобрались и руководители хозяйств, они тоже прошли горнило войны, и ему, Морозову Александру Максимовичу, старшему сержанту запаса, фронтовому связисту, было с кем идти в теперь уже мирное наступление:
1. Жданов С.М. – председатель колхоза «Победа», с. Мусорка.
2. Осипов И.А. – председатель колхоза «Заря», с. Ташла.
3. Карпов В.И. – председатель колхоза им. Кирова, с. Н. Санчелеево.
4. Уваров И.В. – председатель колхоза «Заветы Ильича», с. Ягодное.
5. Латчинов П.И. – председатель колхоза «12 лет Октября», с.                Б. Рязань.
6. Макаров Н.М. – председатель колхоза «Правда», с. В. Санчелеево.
7. Климушкин А.И. – директор совхоза им. Менжинского,                с. Ташелка.
8. Ломакин И.П. – директор совхоза им. Степана Разина, пос. Приморский.
9. Маштаков И.Г. – председатель  колхоза «Путь Ленина», с. Васильевка.
10. Злобин Г.П.  – директор совхоза им. Луначарского, пос. Луначарский.
11. Булин Ф.И.  – председатель  колхоза им. Куйбышева, с. Сосновый Солонец.
Секретари партийных комитетов, также фронтовики:
1. Мелентьев М.К. – совхоз им. Менжинского.
2. Хвостов М.В. – совхоз им. Луначарского.
3. Елисеев М.Г. – колхоз «Правда».
4. Рогачев П.Т. – совхоз им. Степана Разина.
5. Осадчий И.Г. – колхоз им. Крупской.
Принимали участие в войне и специалисты управления сельского хозяйства райисполкома:
1. Федоров П.К.
2. Афанасьев В.П.
3. Яковлев С.И.
4. Бунин В.С.
С таким составом, проверенным войной и лихолетьем мирного послевоенного строительства, и предстояло Александру Максимовичу наступать, и он, как никто другой, понимал, что главным двигателем для многих из них станет учеба. И такая учеба началась. Он распорядился заказывать по 5-6 автобусов и раз в месяц собирал руководителей хозяйств, вез в намеченное для показа хозяйство. И уже на месте руководители, выйдя из автобусов, видели, ради чего их привезли.  Постороннему взгляду были особенно хорошо видны недоделки или, наоборот, какие-то хорошо удавшиеся опыты. Однажды, когда они приехали в с. Мусорка, в колхоз «Победа» к председателю колхоза Жданову С.М., Александр Максимович привел их на опытное поле, где наряду с районированными сортами зерновых была и делянка, засеянная привезенной из Краснодара озимой пшеницей «Безостая-1». Мешок пшеницы привезла главный агроном колхоза Соныгина Анастасия Петровна, побывавшая у академика Лукьяненко П.П. вместе со своим председателем колхоза  Ждановым С.М. Пшеница дала дружные всходы, чувствовалось, что местная земля и климат пришлись ей по вкусу. 
К академику Павлу Пантелеймоновичу Лукьяненко ездил  и сам Морозов в составе делегации обкома и трижды - ставший главным агрономом колхоза «Победа» Сомов Евгений Филиппович, который фактически контрабандой и привез элитные семена. Выслушав сообщение агронома Соныгиной А.П. и управляющего  отделением Желнина Ивана Петровича и видя взбодрившихся председателей колхозов и директоров совхозов,  Александр Максимович рассказал, как трудно далась ему эта делянка. Пришлось схватиться с директором Кинельского опытного института сельского хозяйства Щербаевым, который насаждал в области свой сорт «Альбидум-11».
Щербаев был членом облисполкома, и тягаться с ним было, прямо скажем, не по силам. Любую инициативу на местах, идущую в разрез с рекомендацией руководимого им института, Щербаев пресекал на корню. Пока Александр Максимович рассказывал о всех сложностях поиска новых путей, главный агроном Сомов подошел к Соныгиной. Чуть больше года назад, когда в области шла чехарда с укрупнением районов, передачей хозяйств из одного района в другой, их колхоз входил в состав Ново-Буянского района. Тогда в Н. Буяне на празднике урожая они и увидели впервые Морозова, секретаря райкома соседнего с ними Ставропольского района, с которым их район соревновался. Молодой, статный, с живыми, искрящимися теплотой темными глазами, притягивающими к себе, с черными, чуть вьющимися пышными волосами, он покорил всех не только своим внешним видом, но и кратким выступлением, сказав, что приехал к ним учиться и набираться опыта, чтобы потом побеждать в соревновании.
Анастасия Петровна поддалась обаянию, не выдержала, толкнула в бок своего агронома:
- Нам бы такого секретаря!
Сейчас Сомов, а земли их колхоза отошли и Ставропольскому району, также толкнул Анастасию Петровну в бок, сказал, не скрывая улыбки:
- Накаркала... в Новом Буяне. Теперь крутись! Морозов никому не даст спать!
Сам Морозов иногда и не ездил вместе с делегациями. Как-то ранним утром проехал он по полям колхоза «Правда» в Верхнем Санчелеево, увидел скверную, с огрехами пахоту, оставил на тех огрехах свой красный флажок, а посадив руководителей хозяйств в автобусы и направив в Верхнее Санчелеево, позвонил председателю Макарову Николаю Михайловичу:
- Я направил к тебе делегацию. Встречай.
- А что показывать?
- Покажи, как надо пахать зябь.
Все, кто приехал в Верхнее Санчелеево, понимали, что учеба на ошибках – самая действенная учеба! Такое никогда не проходит бесследно.
Бывало, что и он ошибался. Однажды, правда, это было уже гораздо позже, также ранним утром, по весне его занесло  на участок, засеянный озимой пшеницей «Краснодарская-40» в совхозе «Белозерский». Вернувшись к себе, позвонил  директору Евгению Филипповичу Сомову:
- У тебя клин с озимой дал слабые всходы.
- Знаю, Александр Максимович.
- И сколько там гектаров?
- Сорок?
- Что будешь делать?
Евгений Филиппович объяснил, что осенью засеяли чуть позже, вот всходы и не такие сильные, как на других участках.
Не дождавшись ответа, Морозов предложил:
- Может, перекультивируешь и засеешь чем-либо?
- Хорошо, Александр Максимович, подумаем.
Сомов проехал на участок, внимательно присмотрелся к всходам, понял, что они взошли дружно, но с опозданием, потому и не набрали нужного роста, но при благоприятных условиях могут наверстать упущенное. Не хотелось губить на корню идею, было жалко и затраченный труд, и трудно доставшееся зерно. Пшеница действительно пошла в рост, и когда в августе Морозов вспомнил о том поле, было что показать. Приехав на поле, Морозов поразился, увидев золотистые спелые колосья:
- Не пересеял?
- Так получилось.
- Посчитали, сколько будет на круг?
- Да, - скромно ответил Евгений Филиппович, - получается по 40 центнеров с га.
- Значит, я тогда ошибся?!
- Выходит, - подтвердил Евгений Филиппович и совершенно неожиданно сказал: - Побольше бы таких ошибок!
- И таких агрономов, - добавил Александр Максимович.
Несмотря на то, что «Безостая-1» и «Краснодарская-40» хорошо прижились на полях Ставропольского района, Морозов продолжал экспериментировать.  Много позже он с председателем колхоза «Правда» Николаем Михайловичем Макаровым побывал у академика В. Ремесло на Харьковской опытной станции. Там ему приглянулась озимая пшеница «Мироновская-808». Эта пшеница оправдала себя. На полях своего колхоза Макаров добился, пожалуй, наилучших урожаев не только в районе, но и в области. И этот сорт пшеницы стали повсеместно распространять по хозяйствам района, а Макарову присвоили звание Героя Социалистического Труда.
Но Морозов продолжал экспериментировать. В колхозе им. Куйбышева в Сосновом Солонце Булин Федор Иванович  внедрял другой сорт озимой пшеницы – «Харьковская-46». И этот сорт тоже дал неплохие урожаи, позволил колхозу поднять показатели, выйти в число передовых, а председатель, Федор Иванович Булин, тоже фронтовик, отмечен орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. Орденом Трудового Красного Знамени был награжден и колхоз.
Но все это будет  позже, а пока Морозов, которого  теперь даже в обкоме не пытались остановить или направить на другой путь, продолжал экспериментировать. Его энергия всколыхнула весь район, и руководители многих хозяйств даже и не заметили, как поля района превратились в опытные, и это районное поле стало опытным для всей области. Урожаи зерновых пошли вверх, и теперь уже первый секретарь обкома Александр Максимович Токарев звонил своему тезке, интересовался, какой эксперимент в районе будет  следующим.
- Следующим будет животноводство. Хочу догнать и перегнать Волжский район, - ответил Морозов, и Токарев уточнил:
- Значит, ты от черно-пестрой породы не отказался?
- Хочу поднять и надои. Не дело это – получать  по 1500 килограмм от коровы в год. Мы в состоянии преодолеть рубеж в две, а то и в три тысячи килограммов.
Токарев, выслушав, сказал раздумчиво:
- Ну что ж, Александр Максимович, готовь еще одну дырку в наградном пиджаке, если и этот рубеж возьмешь!
- Я не за награды работаю. У меня военных наград достаточно, - обиделся Морозов, но Токарев и не думал сдаваться:
- Награды действительно не зарабатывают, их заслуживают. К тому же они находят героев сами.
Идею Морозова по черно-пестрой породе поддержал и главный зоотехник района Федоров П.К. Именно ему пришлось выслушивать упреки, адресованные Морозову, от руководителей хозяйств в связи с множеством проблем, связанных с внедрением этого направления. От «Бестужевок» и «Симменталок», к которым привыкли, отходили неохотно. Но остановить Морозова уже никто не мог. В 1964 году в район завезли 400 телок черно-пестрой породы и разместили в двух хозяйствах: колхозе им. Куйбышева и в совхозе им. Луначарского. Сто голов этой породы приобрел колхоз  имени Крупской.
К 1966 году уже многие доярки получали по три, а  то и по четыре тысячи килограммов молока от каждой закрепленной за ними коровы в год. Появились и пятитысячницы. 
Но развивать земледелие и скотоводство в зоне рискованного земледелия невозможно без мелиорации земель, и Морозов взялся за реализацию и этой проблемы. Так появились проекты Тольяттинской оросительной системы, а затем и второй очереди - для хозяйств, близлежащих к городу, - Жигулевской.
В марте 1966 года Морозова А.М. избирают делегатом XXIII съезда КПСС. Тогда это было признанием заслуг любого труженика. Быть делегатом  съезда партии считалось почетным, и Морозов совершенно заслуженно находился на гребне славы. К тому же достижения района, особенно по зерноводству, были очевидны. Никому еще не удавалось получить на круг по 26-28 центнеров зерна с гектара, а ведь он принял район с урожайностью  12-15 центнеров. Отдельные хозяйства достигли еще лучших показателей, на опытных, да и на обычных участках получали урожай в 40, а  то и 50 центнеров с гектара. О таких урожаях ранее они не могли даже мечтать.
Совершенно заслуженно ему и председателю колхоза «Победа» Жданову Семену Митрофановичу в июне 1966 года было присвоено звание Героев Социалистического Труда. Звезды Героев вручал им первый секретарь обкома КПСС Токарев  Александр Максимович.
Находясь в Москве, в кулуарах съезда партии Морозов услышал разговоры о том, что в правительстве прорабатывается вопрос строительства автозавода по выпуску легковых автомобилей, призванного удовлетворять спрос населения на них. Поговаривали, что такой завод могут расположить где-то на Украине или около Горького, где уже есть опыт выпуска легковых автомобилей.
Когда Морозов спросил Токарева, что он думает об этом, тот ответил, не раскрывая подробностей; видимо, он знал больше:
- Нам к этому надо готовиться!
Тогда Морозов не мог и предположить, что вскоре именно ему придется принимать гостей из Москвы и везти на орошаемое кукурузное поле, что расположилось на лучших землях района между поселком Приморский и селом Русская Борковка.
Описывая напряженную, насыщенную и многогранную работу первого секретаря Ставропольского РК КПСС Морозова Александра Максимовича, нельзя не задуматься о человеке, создавшем условия для его  плодотворной работы. Этим человеком, обеспечивавшим прочный тыл и домашний уют, была его жена, Клавдия Ивановна, родившая и воспитавшая двух сыновей. С самого первого дня их знакомства она делала все, чтобы ее избранник, Саша, был на высоте положения. Она безропотно переезжала с ним с места на место, обустраивалась вначале на съемной квартире, где негде было и повернуться, где не было никаких удобств, а зимой требовалось топить печь, чтобы держалось тепло, так необходимое их маленькому сынишке. Ей пришлось обживать комнату в бараке, в ветхом доме нефтяников, а потом в таком же ветхом крестьянском доме. И только здесь, в Ставрополе-на-Волге, Клавдия впервые стала хозяйкой нормальной двухкомнатной квартиры со всеми удобствами.
Александр Максимович не просто любил свою Клаву, он боготворил ее. И когда кто-либо расспрашивал его о ней, он говорил всего несколько слов:
- Клавдия Ивановна прекрасная жена и хорошая хозяйка. Когда я возвращаюсь домой, говорю только одно слово: «Здравствуй!». Остальные слова произносит она!
Нельзя забывать, что Клавдия Ивановна была не только домохозяйкой, она всю жизнь, как и положено, работала в сфере городского здравоохранения, помогая людям исцелять болезни.
Как-то, беседуя с Клавдией Ивановной, я спросил ее о впечатлении от Ставрополя-на-Волге, теперь называемого «Старый город».
- Знаете, вначале мне здесь не понравилось. «Старый город» тогда еще строился, кругом грязь, не пройти. Но потом я к нему привыкла, обзавелась друзьями на работе. Правда, ездить пришлось далеко – в больницу Шлюзового поселка. Но вскоре все как-то само собой уладилось. А привычка, говорят, - вторая натура.
Ставрополь-на-Волге, а затем и Тольятти стал колыбелью семьи Морозовых на всю оставшуюся жизнь...
8. АвтоВАЗ

В июне 1966 года из Москвы неожиданно на импортном автобусе приехала целая делегация Минавтопрома. Уже одно то, что их поселили в «белокаменной» гостинице портпоселка, построенной специально для Н.С. Хрущева, приезжавшего в город на открытие ГЭС, говорило о многом.  В ту гостиницу горком партии селил только  высоких гостей, в основном из ЦК КПСС. Из области приехал заместитель председателя облисполкома Николай Семенович Бузаев. Зайдя в кабинет Морозова, сказал с ходу:
- Быстренько собирайся, поедешь со мной к москвичам. Думаю, без тебя там не обойтись.
- Что за гости? – спросил Александр Максимович, и Бузаев ответил:
- Приехали смотреть площадку под будущий автозавод.
- Здесь?
- Да, на ваших землях.
- И где?
- На землях совхоза им. Степана Разина.
Новость повергла Морозова в шок. Еще не обмозговав как следует, что ждет район в будущем от этого проекта, сказал:
- Там лучшие земли района. К тому же мы только этой зимой приняли от строителей систему орошения.
- Почему я и заехал за тобой. Думаю, без тебя там не обойтись.
В портпоселке в гостинице уже находились представители городских властей. Подъехал и Николай Федорович Семизоров, с которым у Морозова уже давно установились доверительные, дружеские отношения. Строитель Семизоров прекрасно понимал проблемы села, района и во многом, если к нему обращался Морозов, помогал, чем мог. Особенно остро в то время стоял вопрос обеспечения стройматериалами, и начальник «Куйбышевгидростроя», у которого служба снабжения была на высоте, часто делился самым дефицитным в то время – цементом и кирпичом.
Совещание началось с узкого круга, в большом конференц-зале остались только руководители, остальные приглашенные ждали своей очереди в фойе. Вдруг дверь открылась, вышел взволнованный Бузаев и – прямо к Морозову.
- Нужны данные.
- Какие?
- Сколько стоит орошаемый участок на том поле?
- Около 98 тысяч рублей.
- Не ошибаешься?
- Я помню цифры, недавно сам акты подписывал.
- Тогда пошли.
Вошли в кабинет. Присутствующие повернули головы к вошедшим, и Бузаев представил Морозова:
- Вот главный хозяин земель района. Орошаемый участок с только что принятой системой орошения отдавать не хочет.
Кто-то из членов комиссии предложил:
- Дадим ему миллион, на новом месте построит еще лучше.
Александр Максимович стоял, словно на экзамене, настороженный и взволнованный. С одной стороны, действительно жаль было отдавать под строительство  завода и Нового города, планируемого при нем, прекрасные плодородные земли, с другой, он прекрасно понимал, что запущенную государством машину ему не остановить. Пришлось соглашаться со всеми доводами. Взглянув на схему, обозначавшую контуры завода и города, Морозов спросил:
- Промплощадка проглотит Русскую Борковку?
 Проектировщики переглянулись, и Морозов, подойдя ближе к схеме, провел рукой, показывая, куда бы он хотел отодвинуть планируемые объекты.
- Нельзя сразу же нарушать устоявшийся уклад села. У меня и так будет масса проблем со строительством.
Проектировщики согласно кивали головами, кто-то сказал:
- Железнодорожную линию можно сдвинуть южнее. На несколько сот метров подвинем и промплощадку.
Выйдя с совещания, Морозов подошел к Бузаеву:
- Николай Семенович, Вы-то понимаете, сколько у района появится проблем?
- И не только у района, - оживился Бузаев, - у области тоже.
- Но область там, за районом. А здесь появится армада людей, техники. Все затопчут, загадят. К тому же в районе  сразу выйдет из оборота огромный клин плодородной земли, а приехавших на стройку людей, между прочим, нужно будет чем-то кормить, кроме хлеба им нужно будет подавать мясо, молоко, овощи, фрукты. Следовательно, сразу следует продумать вопросы увеличения продуктивности и урожайности, освоения новых культур, а это займет время. Наконец, последний, пожалуй, самый важный вопрос, который в первую очередь заденет все хозяйства района, а может и области тоже – это отток кадров. За длинным рублем, за квартирой, которую наверняка пообещают будущим работникам автозавода, побегут люди из близлежащих сел. Как и чем я смогу остановить это бегство?!
Бузаев пристальным взглядом посмотрел на Морозова. Сказанное секретарем райкома  волновало и его, но он прекрасно понимал, что дело уже сделано и нужно  перестраиваться, подлаживаться под планируемое строительство.
- Ты вот что, Максимыч, не паникуй. Собери коммунистов района, посоветуйся. Наметь, что нужно сделать в первую очередь по закреплению кадров в селах. С остальным, я имею в виду, с урожайностью, надоями молока, привесами в животноводстве, ты умеешь справляться и сам, без подсказки.
- Хорошо, Николай Семенович, мы так и поступим.
Все службы района, все руководители хозяйств были задействованы в подготовке мероприятий. Александр Максимович прекрасно понимал, что если что-то и придется просить у области, у правительства страны, то делать это нужно сейчас, немедленно, когда идет подготовка к строительству автозавода на всех уровнях. Учтут, по возможности, и их просьбы. Не зря же в народе говорят: «Куй железо, пока горячо!».
Пленум райкома провели 22 марта 1967 года в Нижнем Санчелеево, то есть там, где обсуждаемые проблемы смотрятся острее. В решении пленума значились  все острые вопросы. К решению приложили план мероприятий, где особенно четко прописали вопросы строительства на селе: дороги, техника, коровники и телятники, свинофермы, дома для специалистов. Но самым главным, что предшествовало этому, - коммунисты обещали приложить все усилия к повышению урожайности зерновых, подъему всего комплекса сельскохозяйственного производства, особенно по увеличению надоев молока, сдаче мяса государству, подъему урожайности зерновых, картофеля и овощей. Раньше в районе не особенно обращали внимание на производство картофеля и овощей, колхозникам хватало своих, с огородов.
К решению пленума хорошо отнеслись в области, было ясно, что эти решения поступили в нужный момент, не говоря уж о месте. Но проблемы начались еще раньше, чем ожидали. Уже летом, когда на стройке создавалась материальная база, комплектовался штат автохозяйств и спецтехники, начался отток кадров механизаторов. Ему, первому секретарю райкома партии, стало ясно – не останови он этот поток и осенью придется просить помощи в уборке урожая у новых хозяев, которые только начали формировать свои штаты.
В колхозе «Дружба» в Татарских Выселках, где шло разбирательство 150 заявлений о выходе из колхоза, побывал и Морозов.
Рассматривали заявление молодого тракториста. На вид ему было не более двадцати пяти, выглядел он хорошо. Крепко сложенный физически, держался уверенно, просто молодцом. Видно было, что ударную стройку он принял близко к сердцу и серьезно настроился уходить из колхоза. На вопросы колхозников отвечал охотно и, как показалось Морозову, порой даже с вызовом. Александр Максимович тоже не удержался, спросил:
-  Женат?
- Так точно, - без запинки ответил тракторист.
- Отвечаешь по-военному, значит, служивый человек?
- Да, механик-водитель танка, сержант.
- Дети есть?
- Двое. Мальчик  и девочка.
- И на кого ты их, сержант, оставляешь?
- Здесь мать, отец, пока останется с ними и жена. Принимают только меня трактористом в Управление механизации.
- И почему ты решился уйти из колхоза? Здесь твои родители, твои корни.
- Там обещают неплохие заработки, потом – квартиру со всеми удобствами. А здесь что, я целый день пашу, приду домой, а солярку нечем отмыть, нет горячей воды. Да что я Вам рассказываю, целый день я слышу только гул мотора, не с кем даже словом перекинуться. Я, трактор, поле с пылью и грязью. Не зря же наш замечательный поэт Сергей Александрович Есенин написал:
«Оттого я не люблю железа,
Что деревне город подарил,
Хорошо которым землю резать,
Но нельзя с которым говорить».
В клубе раздались смешки, но Морозов продолжал обсуждение поднятых вопросов:
- Насчет помывки ты прав. Вот проведем в село газ, будет и своя вода горячая, и тепло в доме, и баня. Это я вам обещаю. Сейчас специалисты работают над планом газификации сел. Вопрос назрел давно, но руки не доходили. Думаю, сейчас время подошло. Нас поймут и поддержат в области, да и автозавод поможет. Не сам, конечно, его еще нет, но нам вряд ли откажут, потому как именно наш район на стол будущим заводчанам будет поставлять все: хлеб, молоко, мясо, овощи. А со стихами ты в десятку не попал. Стихи ты прочел хорошие, не скрою. Но у Есенина я таких строк не встречал. Судя по форме и содержанию, их мог написать и сам Сергей Александрович, и другие поэты, родившиеся на земле и помнящие свое родство, его современники – Борис Ручьев, Павел Васильев, Василий Федоров. Но уж коль ты назвал автора, то у Сергея Есенина есть и другие строки:
«Если кликнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю»,
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте Родину мою».
Так что подумай, прежде чем рвать деревенские корни. Твоя родина здесь. Я убежден, что через какой-то десяток лет люди будут спасаться от шума и смрада городского в деревне. А вам и спасаться не надо. Вы у себя дома живете на природе, делаете доброе для страны и народа дело. Зачем же уезжать?
- Вы логично рассуждаете, Александр Максимович. Против Вас не попрешь. Но я уже дал слово и жене, и в Управлении механизации.
- Поговори с женой. Пусть потерпит немного. У вас и здесь будут городские удобства. А слово и назад взять можно.
- Хорошо, Александр Максимович, я подумаю. Возможно, до осени срываться не буду. Будет газ, останусь. Поверю Вам на слово.
- Разве я вас, селян, когда обманывал?
- Да вроде нет, Александр Максимович, за что мы вас и любим.
- Любить меня не надо, я не девушка, а вот верить мне разрешаю.
- Хорошо, уговорили, останусь в колхозе.
И таких бесед или подобных приходилось вести во многих хозяйствах, и это заставляло более серьезно заняться благоустройством сел. Дороги, дома, школы, магазины, клубы. Наконец, газ. Продумывались и вопросы снабжения жизненно необходимыми продуктами и материалами, чтобы люди не ехали в город, а наоборот, городские приезжали в села за необходимыми товарами. Работы прибавилось, и Морозов торопил всех, понимая, что сейчас время работает на район, а когда автозавод запустят, о районе забудут все. Выдвигая требования перед областным руководством о помощи в выполнении намеченного на трехгодичный срок, а именно за три года должны были построить автозавод, райком партии вместе с райисполкомом решал параллельно и другие задачи, от которых в ближайшее время зависело не просто доброе имя, но и будущее района.
По представлению обкома, а это было предложено Ставропольским райкомом партии, правительство приняло решение о создании совхозов на базе слабых хозяйств. На базе колхоза «Родина» - совхоза «Хрящевский», на базе колхоза «Путь к коммунизму» - совхоза «Белозерский», на базе двух хозяйств: им. Чапаева и «Красные горки» - совхоза «Красные горки». «Хрящевский» и «Белозерский» стали заниматься овощеводством, в этих хозяйствах уже были построены или достраивались оросительные системы, а «Красные горки» получил задание снабжать город картофелем.
В повышении урожайности району здорово помогали химические предприятия города, откликавшиеся на все просьбы селян.
Случались и курьезы. И тут Морозова выручали природная смекалка и хватка. Так, ознакомившись с системой поливов полей в колхозе «Дружба», он сказал мелиораторам:
- Так не получится. До последнего поля вода не дойдет.
Дело в том, что проектировщики-мелиораторы спланировали подачу воды  на все поле, а не отдельно по участкам. Они рассчитали, что вода пройдет по всем чекам поочередно и, дойдя до последнего, уйдет в сбросной коллектор. Но на деле оказалось, что вода застряла где-то в середине, стараясь превратить поле в болото и не думая течь дальше. Коллектор при таком раскладе оказался не нужным. Двести гектаров, двадцать участков оказались не у дел, часть поля держала воду так, что там поселились утки...
Упрек, высказанный Морозову проектировщиками, снялся сам собой, а прибывший на место секретарь обкома Перов Иван Михайлович воочию убедился в некомпетентности самих проектировщиков, которые уже переделывали систему подачи воды, исправляя допущенную ошибку.
Быстро поднимались корпуса будущих цехов автогиганта из разрытой земли, росли и дома для будущих автостроителей в Новом городе. Стройка напоминала гигантский муравейник, в котором непосвященному было не просто трудно, а невозможно разобраться.
Не дремал и район. За три года многое удалось сделать. Построено 52 коровника из 56, по телятникам, свинарникам сделано тоже около 90-95 процентов. Все это стало возможным за счет собственной индустриальной базы, развивавшейся параллельно с расширением строительства жилья для селян, детских домов, домов культуры. Понятно, что ничего из намеченного нельзя было бы сделать, если бы район не поднял урожайность зерновых культур, не поднял продуктивность животноводства и надои молока. Убыточный район отказалось бы дотировать государство.
В плане работ стояла и другая проблема. Будущие горожане захотят увидеть на столе и свежую рыбу. Тогда и начали всерьез прорабатывать и эту проблему, и вскоре на карте появился Сусканский  рыбхоз, обещавший давать ежегодно 7-8 тысяч  тонн рыбы со своих прудов. Со строительством рыбхоза район приобретал аграрно-индустриальный характер, что позволяло еще больше привязать людей к земле. Но для этого требовалось ускорить строительство не только  оросительных систем, дорог, линий электропередач, животноводческих помещений, но и строительство домов для сельских тружеников, обеспечивая их газификацию, поскольку в районе всегда существовала проблема с топливом: дровами и углем.
Морозов понимал, что ВАЗ перетянет к себе всех тружеников деревни прежде всего социальной обеспеченностью: жильем, детскими садами, потому остро поставил вопрос перед обкомом о развертывании жилья. Идею поддержал и первый секретарь обкома Орлов В.П. Но и здесь потребовалось вмешательство Морозова еще на стадии проектирования. Увидев красиво смотревшиеся на планшете девятиэтажные коробки, предназначавшиеся деревенским труженикам, позвонил Орлову:
- Владимир Павлович! Так дело не пойдет! Мы оторвем тружеников от земли, запихав их в коробки. Крестьянину нужен отдельный дом с хозяйственными постройками. Я не представляю себе сельского жителя без живности.
- Хорошо, приезжай, я переговорю с проектировщиками.
Проектировщики встретили его холодно. Уже отлаженную работу, если не удастся убедить Морозова, придется переделывать, выполняя другие планировки и разрабатывая другие проекты домов.
 Выслушав критические замечания Морозова, задали ему конкретный вопрос:
- Каким Вы хотите видеть дом сельского труженика?
Прежде чем ответить на этот вопрос, Морозов обратился с аналогичным вопросом к проектировщикам:
- Вы сами в каком доме предпочли бы жить: в многоэтажке или в отдельно стоящем коттедже?
Вопрос был исчерпан после выяснения общих положений – крестьянин должен  иметь отдельный дом с надворными постройками, чтобы содержать живность и ухаживать за ней не на  расстоянии...
Решили внедрить предложенное при строительстве эксперименталь-но-производственного объединения «Поволжский», который намечалось построить в ближайшее время.
Морозову удалось добиться главного – от строительства многоэтажек в селах решено было отказаться. Ну нельзя селянина отрывать от земли, от хозяйства, если хотим иметь в будущем труженика, а не пролетария...
Реализуя обширную и масштабную программу преобразования района, Морозов встречался со многими  руководителями области и города. Но контакты эти носили конструктивный характер, не более. Морозов, если  и ставил перед ними вопросы, то только после того, как сам не мог их решить. Он не любил загружать вышестоящих начальников своими проблемами, а если и поднимал их, то шел поэтапно. Так, встреча с заместителем министра автомобильной промышленности, первым Генеральным директором автогиганта так и осталась протокольной, не переросла во взаимоотношения. Изучив досконально биографию Полякова, Морозов понял, что тот не просто государственный человек, но прежде всего технарь, который не захочет решать, даже если и будет понимать выдвинутую перед ним проблему. Он будет делать только то, за что ему следовало отвечать. И это было главным. Создать коллектив, способный в голой степи построить завод, Новый город, освоить производство легкового автомобиля на новом, порой уникальном оборудовании, фактически не имея подобного  масштабного опыта, а затем довести выпуск автомобиля до проектной отметки в 660 тысяч штук в год – сама по себе задача непосильная целому сонму руководителей, а вот Поляков, благодаря своей въедливости, пунктуальности, нацеленности на проблему, благодаря своим природным данным смог создать в короткие сроки, фактически на ходу изучая  возможности каждого, коллектив, который под его руководством и решил стоявшие перед ним, Виктором Николаевичем, проблемы. ВАЗ работал с устойчивостью часового механизма, выпуская с конвейера по 3 автомобиля каждую минуту. И не случайно авторитет Полякова возвысился настолько, что даже последующие руководители производств ВАЗа, не работавшие под его руководством, до сих пор считают себя учениками Полякова, выпускниками его школы. Потому, учитывая загруженность Полякова, его личное отношение к другим вопросам, не касающимся непосредственно производства автомобиля, он если и обращался за помощью на ВАЗ, то только к секретарю парткома завода Ипполиту Леонардовичу Рымкевичу. А после его ухода в аппарат ЦК КПСС, в Москву, к тем, кто последовательно занимал эту должность  на ВАЗе,  считавшуюся перспективной, ибо после нее каждый секретарь, отработав положенный выборный срок, уходил на хозяйственную работу, как правило, становился одним из заместителей Генерального директора.
С директорами других заводов города, особенно химических, выпускавших удобрения, у Морозова были не просто хорошие, а скорее дружеские отношения, связанные с пониманием ими проблем сельскохозяйственного производства. Морозова понимали и всячески поддерживали сменявшие друг друга секретари горкома КПСС и председатели горисполкома: Николай Харитонович Оболонков, Борис Самуилович Кашунин, Евгений Вениаминович Русаков, Сергей Иванович Туркин. Но особо близкие отношения у него сложились с начальником Куйбышевгидростроя Николаем Федоровичем Семизоровым. Фронтовик, бессменный руководитель КГС, построивший заводы большой химии, фактически весь город Тольятти с его разветвленной инженерной структурой, руководивший и всем комплексом работ строящегося ВАЗа, Семизоров лучше других понимал нужды и проблемы района и всячески пытался помочь в их решении Морозову. Доходило до курьезов. Так, на одном из совещаний, проводимых Семизоровым, заместитель министра энергетического строительства – Александров А.П., услышав, что Семизоров, заслушивая доклады руководителей строительных подразделений, просил начинать их с вопроса об оказании шефской помощи району, не сдержавшись, закричал:
- Встать! Вы на кого работаете и в каком министерстве?!
 Зная экспрессивный и импульсивный характер Александрова, Семизоров встал и, ничего не говоря, с побледневшим лицом ушел в комнату отдыха, куда ему немедленно принесли чай.  Александров, находившийся в курсе всех дел по строительству ВАЗа, провел совещание, вошел в комнату отдыха и, также ничего не говоря, предложил Семизорову проехать на строительную площадку ВАЗа.
Николай Федорович и после этих событий продолжал слушать доклады руководителей строительных подразделений, строящих ВАЗ, с сообщений о шефской помощи сельскому району. Он понимал, что все, что здесь движется, работает, функционирует, держится на хлебе, который «всему голова». Он понимал и то, что не хотели  понять другие. Сельчане обеспечивали многотысячный коллектив строителей «Куйбышевгидростроя» продуктами питания еще со времен строительства ГЭС. И вся строительная база, благодаря которой ВАЗ строится невиданными темпами, создана на землях района и во многом благодаря ему. А ВАЗ действительно строился поистине сумасшедшими темпами. 21 января 1967 года на строительной площадке завода был вынут первый ковш земли, а 21 декабря 1973 года Государственная комиссия приняла завод в постоянную эксплуатацию.
На большой территории ездили тысячи автомобилей, перемещались уже не сотни, а тысячи людей, в город прибывали ежедневно десятки, а то и сотни добровольцев, пожелавшие строить автозавод и, построив, работать на нем. Все это во многом нарушило устоявшийся ритм сельской жизни, а порой и создавало настоящие проблемы, отбирая плодородные поливные земли и переманивая к себе сельских тружеников. Но даже в этих условиях Ставропольский район, ведомый Александром Максимовичем Морозовым, не просто выжил, а во многом преуспел. Именно в 1973 году, теперь уже знаковом для автозавода и города, ставропольчане получили самый большой результат по урожайности зерновых культур в области – по 29 центнеров с гектара. В среднем за пятилетку получилось по 26 центнеров с каждого гектара по всем учетным площадям. Таких показателей ни здесь, ни в других районах области ранее никто не имел. Это была заслуженная победа всех тружеников и его, Морозова, победа тоже.  Не подвели и животноводы. Надои перешагнули рубеж 3000 килограммов молока в год на каждую корову. А их в районе было более  24 тысяч голов! Хлебом и молоком район кормил все население быстрорастущего города.
Выходило, что неутомимые поиски Морозова и его команды, поездки на опытные поля научных агроцентров СССР, кропотливый труд земледельцев всех колхозов и совхозов дали результат.
Но, как часто это бывает, у Морозова не прибавилось доброжелателей. Появились завистники, смотревшие на цифры с других позиций, под другим углом зрения, относя их прежде всего к вниманию и помощи всей страны городу Тольятти и, естественно, району, на территории которого он расположен. Почему-то забылось, что в селе, как нигде больше, исстари жизнь идет по написанному поверьем сценарию: «Не потопаешь - не полопаешь»!
Что-что, а топали у Морозова все. Он умел придать даже застоявшейся жизни энергию и динамику. И этого у Морозова никто отнять не сможет. Он с детства такой – заведенный!

9. Случайная встреча

Александр Максимович в выходные дни по обыкновению посещал хозяйства района. Именно в воскресенье, когда люди отдыхают, чувствуют себя расторможенными, сбрасывая со своих плеч повседневные заботы, цепко державшие в своих путах сознание и угнетавшие их всю неделю, они становились другими, более раскованными, добродушными, по-житейски внимательными и потому открытыми для общения. Он любил приезжать в  поселки и села, останавливал свою машину около двора знакомого человека, но в дом не входил, а прогуливался по улице, с любопытством наблюдая жизнь сельчан, которую ему, первому секретарю райкома судьбой суждено направлять в нужное русло, а порой и подправлять, если требовала обстановка. Именно в такие посещения он глубже вникал в проблемы жизни сельских тружеников района, о которых, как это часто бывает, напрочь забывают те, кому положено постоянно о них помнить. Сегодня он ехал в поселок Приморский, на землях которого раскинулся рвущийся в высь, в небеса молодой автозаводский район города. Дома росли не по дням, а по часам, и это радовало. Вот уже и улица, названная почему-то «Московский проспект», почти построена, по ее дороге легко бежала его «Волга», привыкшая больше к плохим и пыльным дорогам района. Улица примыкала к полям совхоза имени Степана Разина, названного в честь знаменитого когда-то разбойника, промышлявшего грабежом и разбоями в здешних местах. Московский проспект резко отделял город от полей совхоза, словно высвечивая могущество индустрии и показывая унылую патриархальность и дремучую старину села. То, что город рос, его, как гражданина страны Советов, радовало, а вот то, что у района для этого города и автозавода уже отняли тысячу восемьсот  гектаров  плодороднейших, с развитым орошением земель, никак не воодушевляло. Причем, сам автозавод занял 514 гектаров. Никогда ранее в стране ничего подобного не возводилось. Наблюдая, как разрастается Новый город, он понимал, что земли у района будут забираться по мере роста города и промышленно-коммунальной зоны автозавода. Он привык безоговорочно исполнять решения вышестоящих инстанций и на сей раз смотрел на события с философской точки зрения, решив, что чему быть, того не миновать. Правда, ни тогда, ни теперь он не был согласен с принятым  Правительством решением, но тогда его никто об этом и не спрашивал.
Мысленно он перенесся в 1967 год. Именно тогда, в июле и августе, зачастили в район посланцы Москвы. Буйно росшее благодаря поливам кукурузное поле проглатывало всех. Кукуруза вымахала выше человеческого роста, и даже долговязый Виктор Поляков, самый рослый из приезжавших гостей, будущий Генеральный директор ВАЗа терялся среди пышных кукурузных стеблей. В тот год жестокая засуха выжгла посевы во многих хозяйствах района, но здесь, на этом поле, где сейчас подпирают небо растущие ввысь дома, солнце и вода совместными усилиями подняли вверх  кукурузу. Тогда Александр Максимович с тоской и болью смотрел на чему-то радующихся приезжих гостей. Та боль в сердце почему-то ощущается и сейчас, как только он проезжает по асфальтированным дорогам нового района, надежно спрятавшим плодородный чернозем и похоронившим тщательно разработанную и так необходимую здесь, в районе  рискованного земледелия, оросительную систему.
Подъезжая к домам шестого квартала, смело шагнувшего в небо, поближе к облакам, он залюбовался этими домами. Во многих из них уже жили люди, и на балконах сушилось белье. Хозяйки быстро сориентировались, справедливо полагая, что здесь, в доме, белье будет целее, за ним не нужно присматривать, да и пыли поменьше, не то, что на площадках во дворе, специально построенных для этих целей.
Александр Максимович улыбнулся, хорошо подумав о догадливых хозяйках. «Наверное, и моя Клавдия Ивановна поступила бы также».
На секунду перед его взором всплыло миловидное лицо жены, научившейся прятать возникавшее порой беспричинное неудовольствие, появлявшееся как всегда некстати, за застенчивой, обезоруживающей улыбкой. Но тут он увидел нескольких женщин, выходивших с поля и несших  нагруженные чем-то тяжелые  корзинки и сумки. Женщины оживленно о чем-то рассуждали. По всему было видно, что ни ноша, ни хлеставшие по ногам ветки кустарников, буйно росших вдоль тропинки, не смущают и не расстраивают их. Остановив машину, он вышел и направился навстречу женщинам, почему-то сразу замедлившим ход. Увидев в корзинах яркие, отсвечивавшие от румяных боков солнечные зайчики помидоры и сразу догадавшись, в чем дело, спросил спокойным голосом:
- И почем помидоры?
Женщины переглянулись. Спрашивавший их мужчина хотя и был крепкого сложения, но подозрения не вызывал, потому как одет был в холщовый, выцветший от времени и солнца пиджак и не первой свежести брюки, а обут вообще в сандалии, которые они давно меж собой прозвали «хрущевками». Верх этих сандалий состоял из полосок кожи с отверстиями между ними, хорошо пропускавшими пот и влагу. Такие сандалии любили носить их мужья, они требовали меньше ухода, особенно не любимой никем чистки, не натирали ноги, облегчая тем самым  и жизнь, усложнившуюся в здешних условиях, когда город еще строился, строились дороги и дорожки между домами, не везде лежал асфальт, обычно облагораживавший дома и делавший жизнь намного комфортнее и уютнее.
Женщины переглянулись, чему-то своему улыбнулись, ответили запросто:
- Иди и бери! Сколько унесешь, все будет твоим. Погляди на них, какие они румяные, свежие и пригожие!
На помидоры Александр Максимович не смотрел, его интересовали сами женщины, и он повторил вопрос.
- Тебе же сказали, - ответила одна из них, чуть задержавшись. - Иди и собирай. Там их немерено и никакой охраны.
Помолчав, наблюдая за реакцией незнакомца, уже направившегося мимо нее по тропинке, ведущей вглубь поля, женщина, словно оправдываясь, добавила:
- А что делать? Здесь их вон сколько, а в магазинах хоть шаром покати. А если и привезут южане, так втридорога и не первой свежести.
Не слушая объяснения словоохотливой женщины, он углубился в поле и неожиданно сразу за посадками увидел поразившую воображение картину. По краю поля ходили люди, собирая урожай. Но работников совхоза, как правило, присутствующих при этом, среди них не было. Оглянувшись, он представил, что из домов, которые он только что рассматривал, хорошо видны и поле, и люди, собирающие урожай, и понял, что процесс этот будет длиться весь день, благо погода благоприятствовала сборщикам: солнце только изредка, на доли минут пряталось за странствовавшие по небу одинокие тучки и снова выплывало, согревая и радуя своими лучами все живущее на земле.
Понимая, что беспредел следует пресечь, он быстрым шагом приблизился к ближним сборщикам и, напрягаясь, крикнул, как когда-то кричал их ротный старшина, недовольный состоянием обмундирования:
- Отставить!
Люди насторожились, не совсем понимая, что произошло. Кто-то побежал с поля, другие, кто посмелее или кто не хотел расставаться с драгоценной пунцовой халявой, поставили на землю сумки, корзины и ведра, обступили Морозова. Слышались недовольные крики, что здесь, на поле, урожай сгниет, а им негде взять овощей. Народ приблизился к Морозову, чутьем понимая, что перед ними кто-то из тех, кто и не думает снабжать их этими поспевающими ежечасно и краснеющими помидорами. Крики усиливались, народ распалялся, и он, привыкший ко всему, в какой-то момент понял, что все, что он скажет им, не остудит людей, а наоборот, еще больше распалит. Такого буйства людей ему давно не приходилось видеть, и он смолк, пытаясь оценить обстановку, дать народу выплеснуть желчь, снять нервное напряжение, а заодно оценить свое и положение, и состояние, и состояние вышедших из себя людей.
К его удивлению, рядом с ним неожиданно встал молодой парень; скосив взгляд, он увидел только его вихрастую, заросшую густыми волосами голову. Пытаясь перекричать всех, парень закричал так, что многие оторопели:
- Тихо! – напористо повторил он несколько раз и все непонятно почему притихли.
- Вы вот шумите, не зная, кто с вами разговаривает! С вами говорит человек, который кормит район и город. Благодаря его энергии и руководству, у вас у самих столько энергии и смелости, потому что вы сытые! И это поле – тоже его забота. Оно засажено огурцами и помидорами по его указанию и для всех вас. Перед вами Герой социалистического труда, первый секретарь Ставропольского райкома партии Александр Максимович Морозов!
- А если он такой большой начальник, так почему не организует продажу нам этих несчастных помидор прямо здесь, на поле? – вскричала одна из женщин, стоящая напротив Морозова.
- Именно это я сейчас и организую, - спокойно сказал Морозов и, посмотрев на ту женщину, продолжил: - Через тридцать минут здесь будут весы, и вы сможете оплатить собранный урожай.
- А если у нас нет с собой денег? – спросила все та же женщина, которой, похоже, общество сборщиков уступило свое первенство.
- Сходите домой, - предложил Морозов. – Дома ваши рядом.
Он повернулся и быстрым шагом, не оглядываясь, пошел к поджидавшей его машине.
Уже подойдя к дороге, оглянулся, почувствовав, что тот молодой и, как ему показалось, довольно настырный и смелый парень идет за ним, спросил:
- Ты кто такой и как здесь оказался?
- Шел к себе домой, в Приморский. Тропка как раз через это поле. Гляжу, а Вас женщины атакуют. Решил вмешаться.
- Вообще-то я привык сам держать оборону, - миролюбиво парировал слова парня Морозов, - но в данном случае ты оказался в нужный момент и в нужном месте.
- Я очень рад такому совпадению.
- Рад-то рад, - снова вернулся к прерванной мысли Морозов, - но ты откуда меня знаешь?
Поняв, что следует представиться, парень сказал, чтобы полностью удовлетворить любопытство Морозова:
- Вас, Александр Максимович, в районе знают все. Я лично помню Вас со школы. Вы перед нами выступали. Зовут меня Борис, фамилия Жигалев. Работаю прорабом в Приморском. Ну и как Вы в районе, так и я в совхозе, секретарь. Только комсомольский.
- То-то мне показалось, что я где-то уже примечал  твою вихрастую, богатую шевелюрой голову.
- Возможно, Александр Максимович. Иногда я читаю со сцены стихи. Говорят, у меня неплохая дикция.
- Ну ладно, ты сейчас куда собрался?
- Домой, в Приморский.
- Тогда садись в машину, едем к директору. Через полчаса горожане должны отоварить собранное.
По дороге Морозов, видимо, следуя каким-то своим мыслям, сказал:
- По виду ты совсем еще юноша, а уже прораб. Когда успел?
- Не знаю, - признался Борис. – Только что отслужил срочную, вернулся, вот меня и назначили. У меня только десятилетка, строительного опыта никакого, кроме житейского, но пока получается.
- Да, поучиться тебе следует. Но это потом, а пока нужно решить помидорный вопрос. Люди ждут, надеются, а обманывать их – самое последнее дело.
К счастью, несмотря на выходной, директор совхоза Синяков Петр Александрович оказался дома и, увидев подъехавшую «Волгу» Морозова, выскочил на улицу.
- Какими судьбами, Александр Максимович?! – обрадованно произнес он, но увидел недовольный взгляд и серьезное лицо Морозова, не предвещавшее ничего хорошего, поправился: - Что-то случилось?
- Не просто случилось, стряслось, Петр Александрович!
Почерневшие от гнева глаза Морозова, и без того темные, словно сверчки, вцепились в директора. Но Морозов всегда умел сдерживать гнев, потому выдержал нужную паузу и сказал без объяснения:
- Через двадцать минут на помидорной тропе в шестой квартал нового района города должны стоять весы и бухгалтер.
Поняв с ходу, что директор вник в проблему, сказал совершенно спокойно:
- И постарайтесь сделать это как можно оперативнее. Я дал людям слово.
Он шагнул к своей «Волге», и Борис, не зная, что делать, но, видя, как быстро директор совхоза буквально бегом бросился к своему «УАЗику», пошел следом за Морозовым.
- Показывай дорогу к своему дому, – неожиданно сказал он, и Борис облегченно вздохнул.
«Волга» подняла столб пыли, подрулив к домику Жигалевых, утопавшему в зелени деревьев и отгороженному деревянным  штакетником от улицы. Выходя из машины, Морозов направился к калитке, спросил на ходу:
- Собаку держишь?
- Нет,  Александр Максимович, на нас никто не покушается. Как-никак трое мужчин. Причем, один из нас - фронтовик.
Морозов повернулся, словно хотел получше рассмотреть Бориса и сравнить с показавшимся на крыльце отцом:
- Фронтовик говоришь?
- Так точно, - ответил Николай Павлович, догадавшись, кто к ним пожаловал.
- Связист? – Морозову так хотелось встретить хотя бы одного из тех, кто, как и он, всю войну прослужил в войсках связи, тянул тяжелую катушку с проводом, давившую на плечи и спину, пытаясь восстановить связь во время наступления, когда вся земля ходуном ходила от взрывов, и провод рвало на части. Но и в период так называемого затишья было не легче, когда беспорядочные обстрелы передовой, проводившиеся немцами скорее для поддержания нервного напряжения, рвали провода – нервы, соединявшие  командиров подразделений. И тогда им, связистам, фактически на виду у врага приходилось восстанавливать утерянную, но так необходимую связь. За связистами велась настоящая охота. Их обкладывали огнем, как волка красными флажками во время облавы. Потери среди связистов соизмеримы разве что с потерями среди пехотинцев, где погибали двое из трех вновь прибывших в полк после первого штурма какой-нибудь безымянной высотки или небольшой деревушки, превращенной противником в хорошо укрепленную  оборонительную крепость. 
- Артиллерист, старший сержант, - ответил Николай Павлович и, понимая, что последует следующий вопрос, упредил ответом: - Первый Белорусский фронт, командующий Рокоссовский. Резерв главного командования. Гаубичный полк. 152-миллиметровые  красавицы гаубицы.
- Воевали мы на одном фронте. Но ты находился не на передовой, - заключил Морозов, чтобы поставить на место не в меру радостного артиллериста.
- По нам тоже стреляли. У них хорошо работали разведка и акустики. Бывало, мы сделаем первый залп и сразу меняем позиции. Так вот в Белоруссии, когда мы наступали на Слуцк, после первого залпа мы подцепили свою гаубицу к вездеходу и только отъехали, как на том месте, где мы только что стояли, разорвался снаряд.  Другой угодил в дом, и над нашими головами пролетело бревно. Но наши разведчики, заранее выдвинутые на передовую, засекали их батареи, и мы быстро их накрывали.
- Ранения есть? – снова наступал Морозов, и Николай Павлович признался: - Нет. Бог миловал. Но мои друзья-артиллеристы тоже гибли. Особенно в последний период войны. В Германии не то, что у нас. Таких просторов нет. У них все в миниатюре. Помню, уже в последние дни, когда мы меняли позицию, я шел с другом за своим орудием. Он рассказывал о своей родине, Приморском крае, приглашал в гости. Войне-то, чувствовалось, приходит конец. Наши войска уже штурмовали Рейхстаг. Друг споткнулся на полуслове, схватился за грудь и упал замертво. Я огляделся по сторонам. Невдалеке возвышалась каланча, какие бывают у пожарников. Мы развернулись, и я снес ту  каланчу вместе со снайпером.
Глаза Николая Павловича заблестели от набежавших помимо его воли слез, но он взял себя в руки и, увидев жену, стоявшую в дверях, сказал, успокаиваясь:
- Приготовь нам что-либо, Клавдия Федоровна.
Клавдия Федоровна словно ждала приказания, молча ушла в дом. оттуда до них доносился приглушенный звон посуды, что обычно сопровождает любую готовку пищи.
- Лишнее это, - сказал Морозов, - к тому же не при такой погоде.
Он секунду помолчал, словно собираясь с мыслями, но вдруг сказал:
- Мою жену тоже зовут Клавдией. – И тут же  спросил: - Небось, оберегает тебя от зелья?
 - Еще как, - признался приунывший Николай Павлович, встрепенувшись. – Хотя я и не особенно злоупотребляю, но все же напоминает, если что. Да я меру знаю и никогда не перебираю.
- Я тоже, - подтвердил Морозов, - но бывает приходится присутствовать на юбилеях, презентациях, встречах-проводах, а там без разогрева нельзя. Мы все-таки русские люди!
- Вот и я об этом ей твержу, - обрадовался подсказке Николай Павлович, но Морозов сразу же его охладил:
- У тебя что, тоже банкеты каждую неделю?
- Банкетов нет, - признался Николай Павлович, - но я должен сказать, хотя это и не совсем скромно, здесь, в Приморском, лучше меня нет ни столяра, ни кузнеца. Поэтому люди и уважают меня и иногда угощают!
- Но это ты брось, - прервал его Морозов. – Благодарить можно и по-другому.
Морозов прошелся по комнатам, осматривая мебель, рамки с фотографиями, спросил следовавшего за ним хозяина:
- Дом сам строил?
- Вместе с ними, - Николай Павлович показал на сыновей. – Они помогали. Может поэтому старшего прорабом и назначили...
- А почему ты не на ВАЗе? Там такие специалисты позарез нужны.
- А здесь кто останется? Нельзя землю бросать, она, матушка, нас кормит и одевает.
- Молодец, правильно рассуждаешь, - удовлетворенно заключил Морозов.
Разговор нарушила Клавдия Федоровна, сообщившая, что стол накрыт.
Морозов с любопытством посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Николая Павловича, словно ища подтверждения каким-то своим мыслям, но, улыбнувшись, сказал, повернувшись к Борису:
- Ты вот что: будешь в райкоме, загляни ко мне. А сейчас я должен быть там – на Московском проспекте. Хочу убедиться, что мое обещание – не пустой звук.
Повернувшись к Клавдии Федоровне, сказал удивительно тихим и приятным голосом, прикрытым обезоруживающей улыбкой:
- За угощение спасибо, хозяйка. И за фронтовика тоже. Вы хорошо содержите его. И главное – не разрешаете злоупотреблять нашим национальным напитком. Значит, жить он будет долго, на благо всем нам. Артиллеристы нужны не только в войну, но и сейчас – в мирное время. Хотя... – Тут он задумался, затем сказал, собравшись с мыслями: - Мне иногда кажется, что я все еще продолжаю воевать. Только не слышу разрывов снарядов, и на плечи не давит катушка с проводом.
Он повернулся, медленным, размеренным шагом вышел во двор, постоял, всматриваясь в строения, словно оценивал их целесообразность и прочность, сказал, обращаясь к Николаю Павловичу:
- Рад был познакомиться с Вашей семьей, с Вами и хозяйством.
Он обвел широким жестом руки вокруг, указав на дом, постройки и сад, сказал, направляясь к калитке:
- Хорошо здесь у вас, но мне нужно ехать. Кроме Московского проспекта мне нужно побывать еще и в Подстепках.

* * *

Как-то Борис заглянул в кабинет Морозова, и тот, увидев его, обрадовался:
- Заходи, Жигалев. Я тут твою комсомольскую карточку просматривал. Кажется мне, тебе пора готовиться в партийную школу.
- Если райком сочтет необходимым, - только и сказал обрадованный неожиданностью Борис.
Морозов не забыл обещанного. Вскоре Бориса вызвали на бюро райкома партии и рекомендовали к поступлению в Тамбовскую партшколу.
После ее окончания Борис Николаевич Жигалев работал парторгом  колхоза им. Крупской села Кирилловка. Морозов внимательно наблюдал за работой молодого парторга, также порекомендовал поступить на учебу на заочное отделение Саратовской высшей партшколы, а затем неожиданно предложил работу, непосредственно в аппарате райкома партии. Там из комсомольского вожака поселка Приморской незаметно вырос заведующий организационным отделом райкома КПСС, помощник самого Морозова.

10. Визит Житкова А.А.

Вторым Генеральным директором АвтоВАЗа после того, как Виктора Николаевича Полякова назначили  министром автомобильной промышленности СССР стал его заместитель по производству Житков Анатолий Анатольевич. Работа автогиганта шла по накатанному сценарию, но в конце 70-х годов энтузиазм, охвативший всех без исключения строителей и вазовцев, что позволило строить завод невиданными темпами, стал иссякать. Люди, беззаветно верившие в прогресс развитого социализма, в обещанное лучшее будущее, озираясь по сторонам, видели, что в их жизни по существу ничего не меняется и, поразмыслив, стали сами себе строить это будущее. Многих, как когда-то, поманила в дорогу всесоюзная ударная стройка, теперь притягивал Север, где и платили побольше, да и обеспечение продуктами было поставлено намного лучше. Постепенно завод стало лихорадить, сказывалась нехватка квалифицированных рабочих в основных цехах производства, места которых занимали малоквалифицированные временщики, а то и пришлые люди, которых направляли на завод на определенное время. Стал давать сбои главный конвейер. Нет, выпуск автомобилей остался на уровне, но из-за подобных проблем с кадрами и на заводах-смежниках комплектующие приходили с опозданием по срокам поставок, и некомплектные автомобили, так их стали называть, выстраивались цепочкой по треку и свободным заводским площадкам, а то и дорогам.
Положение выправлялось усилением сверхурочных работ, но кардинально исправить ситуацию не удалось. Новая некомплектность снова вытесняла автомобили на улицу. На главном конвейере остро встала проблема мужчин. Мужские операции выполнялись нежными женскими руками. Ощутил эту проблему и район, но там еще держались, пытаясь закрепить кадры вводом в эксплуатацию сельских домов, форсировали и газификацию. В начале восьмидесятых годов, когда ушел из жизни Генеральный секретарь  ЦК КПСС Л.И. Брежнев, положение в целом по стране приняло такой оборот, что ЦК партии и Правительство рекомендовало для ликвидации возникшей продовольственной проблемы крупным заводам и воинским подразделениям заводить свои подсобные хозяйства, рассчитывая таким образом невостребованные заводскими столовыми и воинскими подразделениями  продукты направить туда, где их ощущался дефицит – в магазины. Такая беда коснулась и Волжского автозавода, и дирекция посчитала возможным взять  в Ставропольском районе одно из хозяйств на свой баланс, рассчитывая получать качественное мясо в нужном количестве к столу заводчан.
Когда Александр Максимович увидел входившего в кабинет Генерального директора АвтоВАЗа, он инстинктивно встал и пошел навстречу:
- Какими судьбами, Анатолий Анатольевич? – обрадовано сказал он, зная любовь Житкова к народному юмору.
- Да вот приехал знакомиться с Вашей работой.
- Разве у Вас своей мало?
- Хватает, но мы решили маленько Вас разгрузить - взять на свой баланс «Бахиловский» совхоз.
- Совхоз мы Вам передадим, но без скота...
- Это почему?
- Он уже в государственных реестрах значится. А это показатели района. Мы рассчитываем за счет привесов «Бахиловского» получить не менее шести тысяч тонн мяса.
- Мы сами завезем туда бычков, - нашелся в ответ Житков.
- А где вы их возьмете?
- У вас, где ж еще, - с некоторой долей возмущения сказал Житков. – Вы-то сами где их берете?
- Мы планируем каждому колхозу и совхозу, столько бычков они поставят «Бахиловскому» на откорм.
- И что вы предложите нам?
- У нас нет свободной продажи молодняка. Не хватает самим.
- Ладно, - согласился Житков. – Купим в другом месте. В конце концов на автомобили выменяем.
Разговаривая, они прошли к столу, уселись напротив друг друга, Морозов попросил принести чай, и разговор продолжился. Житков почему-то нахмурился и посерьезнел, нижняя губа у него сразу отвисла, выдавая крайнюю степень раздражения, но Морозов не сдавался, продолжая свой ликбез.
- Бычков-то надо кормить, да при том хорошо.
- Знаю, не лыком шит... Будем использовать пищевые отходы столовых города.
- Я к тому, Анатолий Анатольевич, что грубые и сочные корма надо выращивать и пищевые добавки давать бычкам. Вводить севооборот, налаживать кооперацию с другими хозяйствами. Подсчитать, сколько, каких кормов и когда потребуется.
- У вас что, тоже конвейер? – насторожился Житков.
- У нас похуже, Анатолий Анатольевич, но мы крутимся.
Отхлебнув чая, Анатолий Анатольевич несколько успокоился, сказал примирительно:
- Надо же,  Александр Максимович, скоро на пенсию собираюсь, а вот о вашей технологии никогда не задумывался, полагал, что у вас все попроще. Но ведь не святые горшки обжигают! Попробуем и мы.
- Но, Анатолий Анатольевич, - продолжал наступать Александр Максимович, - «Бахиловский» еще не рассчитался с долгами с соседями. Как вы будете этот долг гасить?
- Много?
- Около шести миллионов.
- Да Вы что? – не удержался Житков. – Мои специалисты просчитали, что на восстановление совхоза, доведение его до нужной кондиции потребует меньше – около пяти миллионов.
- Вот и отдайте их нам. Мы и долги погасим, и продуктивность повысим, а вы получите нужное вам мясо.
- Ну, во-первых, - серьезно сказал Житков, - то, что мы хотим взять это хозяйство – инициатива не моя, это пришло сверху. По мне, так каждый руководитель должен заниматься своим делом. Не зря же в народе говорят: «Зачем зайцу гармонь или пятая нога?». Но если бы я даже хотел отдать вам эти миллионы, а бы от вас сразу поехал к прокурору...
Вазовцы сразу и активно подключились к делу, взялись за него горячо, по-вазовски, восстановили котельную, отремонтировали дороги, привели в порядок дома. Наблюдая за их работой, Морозов все же решил попробовать заставить ВАЗ погасить долги «Бахиловского», обратиться к министру автомобильной промышленности Полякову Виктору Николаевичу. Понимая, что с министром сподручнее разговаривать кому-то из вышестоящего руководства, поехал к заместителю председателя облисполкома, ведавшему сельским хозяйством. Разговор с Поляковым В.Н. у Погодина Владимира Алексеевича получился коротким. Услышав, о чем идет речь, что с долгами «Бахиловского» надо рассчитаться, потому что они уже были вложены в откорм бычков и в само хозяйство, Поляков с присущей ему краткостью и глубиной проникновения ответил:
- У министерства на эти цели денег нет. Вы подумайте, как исправить ситуацию на месте.
Долги пришлось повесить на соседний совхоз «Жигули», но от этого в «Бахиловском» ничего не изменилось. Руководимый ВАЗом совхоз не вышел даже на прежний уровень производства мяса, несмотря на ежегодные многомиллионные инъекции. Кроме расходов и головной боли совхоз ничего не дал ВАЗу.
Но один Морозов, один Ставропольский район изменить, переломить тенденцию, набиравшую обороты в стране, не мог. Не помогла и разработанная ЦК КПСС Продовольственная программа. От ее внедрения, пожалуй, не выиграл никто, кроме западных торговцев, набросившихся на лакомый кусок. Они сразу разглядели в Программе главное - поднятие производства сельхозпродукции за счет переработки на местах, в хозяйствах - и стали подсчитывать возможную выгоду от будущих поставок оборудования для планируемых заводов. Но строительству заводов по переработке сельхозпродуктов с нужными потребительскими свойствами помешали события, вскоре развернув-шиеся в СССР. О широко разрекламированной Продовольственной программе забыли все, даже те, кто ее разрабатывал...
Много позже вверху поняли, что с передачей совхоза «Бахиловский» ВАЗу допустили ошибку, и совхоз вернули району.


11. В ЦК КПСС

Избрание М.С. Горбачева секретарем ЦК КПСС не было необычным событием. Событием было другое: среди членов Политбюро он был самым молодым, к тому же, судя по биографии, до мозга костей – крестьянским мужиком. Судите сами: еще школьником принимал участие в сельхозработах в своем родном колхозе, работая во время уборки зерновых  штурвальным, а когда подрос – комбайнером. Что такое штурвальный, знают только те, кто был на его месте. Задача простая – следить, чтобы не забивались шнеки, подающие скошенные стебли пшеницы или ржи на транспортер, ведущий в жерло комбайна. И делалось это весьма просто: обычной палкой. Конечно, здесь нужны и сноровка, и наблюдательность, и мгновенная реакция. Но самым интересным было то, что в конце рабочего дня штурвального никто не узнавал. На лице, сплошь покрытом плотной пылью, блестели только зубы и глаза. Миша выдерживал даже такую работу, проявляя упорство, которое чуть позже, особенно после окончания МГУ, помогло ему успешно продвигаться вверх  по служебной лестнице вначале в комсомоле, а затем и в партии. Возглавив Ставропольский краевой комитет, он приблизился к верхам власти; все члены Политбюро ЦК КПСС облюбовали для отдыха санаторий «Красные камни» в Кисловодске, и Михаил Сергеевич, зная любовь их в мужской забаве, построил прекрасный охотничий дом, чем-то напоминающий подобные строения где-то в заснеженных Альпах. Дом этот, огороженный со всех сторон и соответственно охраняемый, расположился в нескольких километрах от станицы «Суворовская», но дорога от самой станицы до него специально не асфальтировалась. Обычное покрытие из мелкого гравия горных пород. Кто захочет ехать по такой дороге в гору, зная, что она упрется в шлагбаум с полосатой будкой у той самой горы, куда и ведет. За шлагбаумом, примкнув к горе, густо усеянной деревьями, увитыми лианами, стоял охотничий дом, построенный в стиле западных кирх, а слева, за неприметным ограждением из колючей проволоки, начиналась пропасть в глубокое ущелье. Но самым интересным был не сам дом охотника, а его внутреннее убранство. Войдя в него и подняв глаза к верху, человек видел очень высоко вверху сводчатый потолок, а ниже, на втором ярусе, куда вела лестница, находилось самое главное. Слева стоял длинный стол из струганных дубовых досок, а вокруг него – прочные и массивные стулья тоже, из дуба, с высокими спинками. Причем, количество стульев равнялось количеству членов Политбюро. Здесь же на площадке, чуть справа, у другой стенки стоял огромный бильярдный стол с массивными шлифованными шарами, разбросанными по зеленому сукну. Рассказывают, что после удачной охоты гости усаживались за стол, поедая добычу, со вкусом приготовленную на специальной кухне, расположенной внизу, на первом этаже, обильно сдабривая ее коньяком и зубровкой, вспоминая обо всем, что происходило там, на охотничьей тропе, где егеря сделали все возможное, чтобы кабаны шли туда, где их ждали сидевшие в засаде члены Политбюро. И члены Политбюро могли не просто увидеть вожделенных взъерошенных дикарей, а вволю насладиться выстрелами, выплескивая вместе с пламенем и часть накопившейся отрицательной энергии.
От бильярда дверь вела в коридор, где и располагались комнаты отдыха. Причем, интересным было не то, что в комнатах обязательно  присутствовал телевизор, а то, что кровати, исполненные на специальных колесиках, легко и бесшумно перемещались по полу, а сами комнаты выполнены в двух уровнях. Здесь даже самые смелые мечты обретали реальность. Михаил Сергеевич предусмотрел все, и за это к нему тянулись все, кто сидел на самой вершине власти. Такого внимания к своей персоне не имел никто из секретарей обкомов и крайкомов, и не удивительно, что вскоре Михаил Сергеевич Горбачев оказался в Москве, в самом Политбюро, и вел вопросы сельского хозяйства, то есть занимался тем, в чем хоть чуть-чуть разбирался.
На местах, зная биографию нового секретаря, воспрянули духом, и когда пришло  указание делегировать на организованное Горбачевым совещание в ЦК КПСС по сельскохозяйственному комплексу, в Куйбышевском обкоме даже не задумывались о кандидатурах. Ими должны стать лучшие из лучших, те, кто был маяком в социалистическом соревновании. Правда, пришло указание направить, кроме передовиков, и отстающих. Это, понятно, для вразумления и перенятия опыта. Горбачев знал, что делал. Там, на самом верху, он сталкивал лбами отличников с  отстающими, рассчитывая получить нужный эффект.
Вызванный в обком по этому вопросу Морозов не сомневался, что ему поручат выступить на самой высокой в стране трибуне. Ставропольский район имел по многим показателям лучшие результаты, да и Морозов, умудренный жизненным опытом, сможет донести  проблемы села до высшего руководства. В обкоме Александр Максимович взмолился:
- Может кто другой?
- Только ты, Александр Максимович, - настаивал секретарь обкома по сельскому хозяйству Иван Михайлович Перов. Он знал, что лучше Морозова преподнести проблемы  не сможет никто. Перов, работавший ранее начальником производственного управления сельского хозяйства Ставропольского района, исколесил вместе с Морозовым много дорог, объезжая поля, колхозы и совхозы района, и хорошо знал возможности своего бывшего сослуживца.
Вошедший в кабинет, первый секретарь обкома Евгений Федорович Муравьев поставил точку на разговоре:
- Никакие аргументы против не принимаются, Александр Максимович. Выступать от области будешь ты. Это решение обкома.
Александр Максимович хотел еще раз возразить, сославшись на то, что со столь высокой трибуны он никогда не выступал, но Муравьев упредил его, сказав:
- Вот что: отработайте речь и приходите ко мне. Обязательно отразите наши проблемы. Они будут, я уверен, правильно поняты всеми: закупочные цены на сельхозпродукцию не покрывают затрат, вложенных на ее производство; качество и ресурс  сельхозтехники не поддаются никакому сравнению с аналогичными образцами техники, выпускаемой на Западе; медленно решаются вопросы финансирования и строительства оросительных систем.
Муравьев остановился, вспоминая, что еще тревожит и тормозит развитие сельхозпроизводства области, и  Александр Максимович добавил:
- Нужно поднять вопросы селекции в растениеводстве и животноводстве; вопросы быта сельских тружеников: строительство дорог, домов и их газификацию. Нужно дать возможность на местах решать, сколько и чего сеять, разрешить заниматься народными промыслами.
- Правильно, - подтвердил Муравьев. – И это тоже надо. Кроме того, на селе нужно начинать строить перерабатывающие предприятия. Да что я тебе подсказываю, ты и сам обо всем лучше меня знаешь.
- А если я подниму вопрос  о том, что работники ЦК КПСС – редкие гости в районах? Ведь всего этого можно было бы и не говорить, если бы они чаще бывали на местах, вникали в проблемы села.
- Об этом, может, и не надо, - подсказал Перов. – Все-таки такая трибуна.
- Но я не могу не сказать об этом. У меня такое впечатление, что все проблемы сельского хозяйства замыкаются на уровне обкомов. ЦК стоит как бы в стороне.
Муравьев усмехнулся чему-то, сказал:
- Посмотришь там, сориентируешься. Лишнего не говори.
Совещание в Москве проходило бурно, как и предполагали в обкоме, многие представители регионов поднимали аналогичные вопросы, и, еще сидя в зале, Морозов, привыкший к различным трибунам, начал волноваться. Уж больно раскрепощенно вел себя Горбачев, не стеснявшийся во время выступления останавливать выступавших, вставлял свои замечания, а то и произносил целые монологи.
К выступлению Морозова он отнесся на удивление спокойно, о подобном уже говорили и другие выступающие, но когда Александр Максимович заговорил о том, что члены ЦК КПСС, секретари – редкие гости в колхозах и совхозах, Михаил Сергеевич повернул голову, желая получше рассмотреть человека, поучавшего высший орган власти. Горбачев что-то записал, решив поплотнее познакомиться с личным делом Морозова.
Уже дома Александр Максимович, много раз анализировал все, что происходило в Москве, не видя в этом ничего противоестественного, но его почему-то беспокоил внимательный и пытливый взгляд Горбачева, резко и неестественно повернувшегося к трибуне. Что означал тот взгляд и почему он до сих пор будоражит память, Александр Максимович не знал, но то, что он запомнил его, наводило на размышления. Подсознание подсказывало ему, что тот взгляд означал многое. Он, сам того не подозревая, насторожил своим логичным, убедительным и уверенным выступлением  самого Горбачева, и тот сразу же после совещания мог дать своим сотрудникам задание  выяснить и доложить ему все о дерзком поступке Морозова, осмелившегося учить не кого-либо, а само Политбюро.
 Но жизнь шла своим чередом. Он по-прежнему продолжал вести работу по руководству районом, особенно заботился о том, чтобы достигнутые показатели по сельскохозяйственному производству: надоям молока, урожайности, освоению выделенных средств на сельхозстроительство не уменьшались, и район продолжал лидировать в областном соцсоревновании.
Увлеченный делами, он не всегда обращал внимание на некоторые негативы. В последнее время на него самого, да  и на других руководителей почему-то  посыпались жалобы и анонимные письма. В район зачастили комиссии по разбору этих жалоб, что отвлекало от дел,  мешало сосредоточению на главном. И тем не менее, по началу он не придавал значения ничему, что не относилось к главному – жизни селян, их работе, досугу, благоустройству поселков и сел.
Тревожный звонок, но даже ему он не придал значения, прозвучал в феврале 1986 года, когда его не избрали делегатом очередного XXVII съезда КПСС. И хотя в этом не было ничего особенного, от района в Москву уехал достойный представитель: секретарь парткома колхоза им. Кирова с Н. Санчелеево Козлов Юрий Николаевич, он почему-то задумался. Район по-прежнему лидировал в социалистическом соревновании и, соответственно, в обкоме, когда определялись по кандидатуре будущих делегатов, должны были вспомнить и о нем. Но... Это «но» его насторожило, и он, не отдавая себе отчета, пристальнее стал присматриваться ко всему, что происходит в стране и области. Поражало уже то, что, несмотря на достигнутые районом показатели, а они не уступали прежним, наоборот, с каждым годом наращивались, превосходили их, стали появляться, особенно в городах, негативные моменты. На отдельные продукты ввели талоны, в магазинах заметно пустели полки.
Он никак не мог понять, осознать происходящего. Если все в стране работают как они, то почему появляется дефицит? Ведь все поля засеиваются, урожай собирается вовремя, и все сдается государству! Или, может, другие работают не так эффективно, и тогда то, что он говорил когда-то в Москве с трибуны всесоюзного совещания передовиков и отстающих, было не простым предупреждением тем, кто там, наверху, а скорее обвинением. Естественная реакция на отсутствие эффективного руководства сельским хозяйством, что в свою очередь сказалось и на всем происходящем в стране, в том числе и на пустых полках магазинов.  От осознания этой мысли становилось не по себе, но жизнь шла своим чередом, встававшие проблемы оттесняли негатив в сторону, и он, как и прежде, чувствовал себя уверено и прочно. Весенние работы, поездки по полям колхозов и совхозов, встречи с тружениками района, награждения лучших доярок, знатных комбайнеров, проводимые повсеместно праздники первой борозды, пастушьего рожка, посвящение в хлеборобы, слеты звеньевых и начальников уборочно-транспортных звеньев, праздник урожая заслонили многое, и Александр Максимович думал, что дремлющее в нем предчувствие, наконец, обманулось.
Все осталось, как было: он по-прежнему на коне, и никто, даже если бы очень хотел, не сможет вышибить его из седла. Но успокоение сменилось тревожным разочарованием, когда он в очередной раз съездил в обком на очередное собрание работников сельского хозяйства. На этот раз он почувствовал какое-то отчуждение по отношению к себе работников аппарата обкома, а они, как известно, всегда держали и держат нос по ветру и, как опытные аппаратчики, умеют держать язык за зубами, держат до поры до времени известное только им. Но и он, Александр Морозов, был не лыком шит и, работая всю жизнь в партийной системе, очень хорошо ориентировался, а еще лучше понимал кухню аппаратчиков даже столь высокого органа, каким и был обком партии. Потому, понимая, что нужно идти ва-банк, подошел к своему закадычному другу, с которым долгое время работали в Ставропольском районе, бывшему начальнику производственного управления, а ныне секретарю обкома по сельскому хозяйству Перову Ивану Михайловичу. Несмотря на  то, что время у Перова было спрессовано, они уединились на несколько минут, поговорили о волнующих обоих проблемах, и Александр Максимович неожиданно похлопал себя по карману, сказав:
- Здесь заявление. Я решил уходить.
Для Перова, даже если он и был в курсе витавших в обкомовских коридорах власти разговоров относительно Морозова, признание самого Александра Максимовича было неожиданностью, о чем он и сказал ему сразу, не согласившись с принятым им решением. Перов слишком ценил Морозова, зная, как никто другой, его по совместной работе, потому попытался переубедить друга, просил передумать и продолжить работу, обещая забыть о состоявшемся разговоре.
- Хорошо, - согласился Александр Максимович. – Я пока буду работать.
На том и расстались.
По дороге домой, сидя в машине, он не дремал, как обычно бывало в таких случаях: после совещания тело расслаблялось и требовало покоя и отдыха, а думал, выстраивая в ряд даже незначительные происшествия последних лет, реплики высоких чиновников и прочее, но самым ярким отвержением был приезд Горбачева М.С. в Тольятти.
ВАЗ, главный конвейер словно магнит притягивал к себе гостей, и ранее здесь побывали А.Н. Косыгин, А.П. Кириленко, М.А. Суслов, Д.Ф. Устинов, М.С. Соломенцев, В.И. Воротников и другие, отвечающие за строительство автозавода и города. Всем им интересно было увидеть грандиозное зрелище – работающий конвейер, трудящихся на нем людей, чувствовать причастность к великому действу, творимому человеческими руками, симпатичной и популярной машине «Жигули». Правда, Алексея Николаевича Косыгина, проехавшего конвейер без остановки, потянуло в цех сборки двигателей. Возможно, привлекли его более жесткая конструкция двигателя и технология, кто знает. Возможно, Косыгин был более компетентным в технологии автостроения, и его, как специалиста, потянуло к более сложному. Автор этих строк возглавлял тогда цех сборки кузовов  ВАЗа, и вот что я записал: «8 апреля 1986 года. В цехе пришлось аврально, в ночь перед приездом Горбачева, провести работы. Спецгруппа сделала прикидочный проезд на бронированных автобусах, доставленных загодя из Москвы в Тольятти самолетами. Тут-то и оказалось, что эти автобусы не могут заехать на конвейер: мешали ограждающие бамперы, их пришлось срезать и оттащить в сторону, чтобы бронированные монстры вписались при въезде на конвейер и выезде с него в середине пути.
Самое страшное началось в момент заезда автобуса с Михаилом Сергеевичем и Раисой Максимовной на главный конвейер. Кучковавшиеся в сторонке от конвейера граждане задвигались и буквально хлынули на конвейер, стараясь попасть на проезд между первой и второй линиями, нарушив процесс сборки. Автобус с Горбачевым медленно врезался в живую толпу любопытных. Идя за автобусом, я больше всего боялся, как бы тот не остановился. Толпа, двигавшаяся со всех сторон в каком-то слепом порыве, стала неуправляемой, и сам черт не знает, что могло произойти. К моему огорчению, автобус вдруг притормозил, правая передняя дверь чуть-чуть приоткрылась, и Михаил Сергеевич уже занес было ногу, чтобы ступить на пол, но открыться совсем дверце помешали люди, хлынувшие к автобусу, и Михаил Сергеевич благоразумно попятился назад, поняв, что в противном случае толпа сомкнется и придавит его к автобусу. Я не успел ни о чем подумать, перед моим взором была намагниченная толпа, которую притягивало к автобусу невидимой силой. Я увидел обезумевшее от страха лицо  парторга завода и понял, что тот боится того же, что и я...
Автобус фыркнул, присел, скрипнув тормозами, готовясь тронуться, толпа медленно расступилась, понимая, что здесь Горбачев  не сможет выйти. Толпа, влекомая все тем же магнетизмом, хлынула вслед за отъезжавшим автобусом. Люди еще долго бежали следом, не осознавая, куда и зачем бегут...»
Автор перестройки, пообещавший каждой семье благоустроенную квартиру, прибыл на встречу с активом города во дворец культуры завода «СК» в приподнятом настроении и, проходя в президиум, смотрел в зал, встретивший его вставанием и аплодисментами.
Морозов, сидевший в глубине президиума, не хотел встречаться с Генсеком взглядом, но Горбачев восхищенно смотрел только в зал и, верный самому себе, выдавая желаемое за действительное, читая доклад, бросил лозунг: «Тольятти должен стать законодателем автомобильной моды!». Скорее всего, не совсем понимая и оценивая то, что произносит, призвал работников автогиганта сделать свой автомобиль лучшим в мире.
Он купался в минутной славе, зал восторженно воспринимал каждое сказанное им слово...
Дождавшись перерыва, Морозов, сославшись на плохое самочувст-вие, покинул дворец. Он невольно сравнивал два приезда в город самых высоких руководителей страны: Н.С. Хрущева в 1957 году и этот, Горбачева.
О приезде Хрущева на пуск ГЭС в 1957 году ему много рассказывал председатель райкома профсоюза Сямин Василий Афанасьевич, работавший в тот год парторгом колхоза «Путь Ленина» в селе Васильевка, и председатель того же колхоза Маштаков Иван Григорьевич. У Хрущева был тоже напряженный график, но, несмотря на это, он нашел время побывать в доме Героя Советского Союза Евгения Александровича Никонова, встретился с его матерью. Хрущеву рассказали о подвиге героя. Раненый, без сознания, матрос крейсера «Киров» попал  в руки фашистов, но, придя в себя, не выдал врагу военную тайну. Немцы привязали Никонова к дереву и сожгли. Много позже прах героя перевезли из Таллина и предали земле на Васильевском сельском кладбище, на его родине.
Посетив мать героя, Хрущев проехал и на колхозное поле. В тот год особенно хорошо шла в рост кукуруза – любимое детище Никиты Хрущева. Стебли кукурузы скрыли свиту Хрущева, а он, по-настоящему болевший за сельское хозяйство, сорвал початок и, очистив его,  попробовал налившиеся янтарем зерна.
- А ведь они пахнут хлебом! – сказал он, улыбаясь, и сопровождавшие его партийные и хозяйственные руководители срывали початки и жевали зерна, желая угодить Никите Сергеевичу.
Горбачев в колхоз, а ему такую поездку спланировали, не поехал. И это тоже насторожило Морозова и, что уж говорить, испортило настроение. Как и вазовцы, он гордился своим районом, считая производство сельскохозяйственной продукции не менее значимой для людей. Он сразу же подумал о том, что может не сам Горбачев, а кто-то из руководителей области не хотел их встречи. Вдруг Горбачев узнает Морозова, вспомнит его дерзкое выступление на совещании в Москве, когда Горбачев был еще секретарем ЦК КПСС. Значит, делал вывод Александр Максимович, на нем уже давно поставили крест и в области. В обкоме только ищут повод для избавления. Что ж, дорогие товарищи, очевидно, вам надоел Морозов, намозолил глаза первенством, вам захотелось перемен? Извольте, я сделаю это сам, по собственной воле, не дожидаясь вашего благородного вмешательства!
Решение было принято, по подъезде к райкому он остановил свою «Волгу», подождал, пока подъедут все, кто был с ним на совещании, а когда к нему приблизился Судаков сказал:
- Если можешь, Николай Федорович, задержись и поднимись ко мне.
- Я в Вашем распоряжении, - ответил Судаков, и они прошли в кабинет Морозова.
Войдя в приемную, он попросил дежурного никого к нему не впускать и ни с кем не соединять.
- А если из обкома? – насторожился дежурный.
- Скажи, еще не вернулся. Если надо, найдут позже.
Он закрыл дверь, подошел к сейфу. Достал две бутылки шампанского, пару фужеров, коробку конфет. Словно оправдываясь, сказал, расставляя все на столе:
- Больше, к сожалению, ничего нет. Ты же знаешь, я этим не увлекаюсь, но иногда приходится угощать кого-либо.
Он снова повернулся к сейфу, спросил:
- Кофе будешь?
- Кофе можно и дома.
- Как хочешь, - согласился Александр Максимович, вернулся к столу, сел поближе к Судакову, который молчаливо смотрел на своего шефа, задавая ему немой вопрос.
- Понимаю тебя, - сказал Александр Максимович, усмехаясь, - небось, думаешь, к чему бы это?
- Угадали, - подтвердил Судаков.
- Захотелось излить душу. Конечно, я мог бы обо всем рассказать дома Клавдии Ивановне, но она женщина, вне коридора власти, и не сразу поймет сказанного. Но вначале давай выпьем.
Он поднял свой фужер, долго втягивал в себя искрящееся вино, взял конфету, зачем-то понюхал, наслаждаясь ванильным запахом, а увидев, что Судаков все еще закусывает, сказал:
- Ну вот и все, и кончен бал...
- К чему Вы это, Александр Максимович, - не понял Судаков. – У нас положение намного лучше, чем у других.
- Я не о положении. Я о своем положении. Ты знаешь, сколько мне лет. В апреле стукнуло 64. Можно и на покой.
- А если мы не отпустим?
- Такое право у вас никто не отнимал, но у меня другое право – право возраста, а его никто не отменит.
- И все же, - не сдавался ошеломленный откровением Судаков.
- Я чувствую вокруг себя вакуум, - горько усмехнулся Морозов. – Вначале я думал, что ошибаюсь, а вот сегодня понял: всё! Я стал для других прозрачным, как оконное стекло. Они проходят мимо, словно меня нет рядом.
- Ну и черт с ними, - вырвалось у Судакова. – Главное не они, а мы.
- Это точно, что они не главные, но мне приходится работать не только с вами, но и с ними. Причем, с ними работать значительно сложнее. Нужно знать, кому, где, когда и что сказать. Ваше счастье, что вы находитесь на такой горизонтали, что этого не чувствуете.
- И что же Вы надумали делать?
- Соберем пленум, и я попрошусь в отставку.
Ошарашенный услышанным Судаков смотрел на Морозова раскрытыми от внезапного, как ему казалось, решения шефа, и тот, поняв его состояние, предложил:
- Давай еще выпьем!
Он снова наполнил фужеры шампанским, и так, за разговором, взволнованные оба, незаметно для себя опустошили обе бутылки. Видя, что Судаков все еще находится под впечатлением услышанного, сказал уверенно, как о чем-то давно решенном:
- Ничего. Успокоишься, и все станет на свои места. Но пока о нашем разговоре никому ни слова. С завтрашнего дня я начну готовить почву в верхах. Думаю, в обкоме меня поймут лучше. Там ждут, не дождутся, пока я освобожу это место.
- Что Вы говорите...
Морозов прервал Судакова, сказал каким-то ледяным голосом:
- Больше ни слова.
Он взял свой фужер, допил оставшееся в нем шампанское, закусил конфетой, долго жевал ее, о чем-то размышляя, затем встал, сказал уверенным, но теперь уже спокойным голосом:
- Я всех вас ценю и благодарю за сотрудничество. Думаю, наши чувства взаимны. Вы видели, что я работал не ради себя и славы, а ради всех сельских тружеников, ради всех селян района.
- За то мы Вас и любим, - заключил Судаков, и Морозов ответил:
- Любить меня не за что, а вот за уважение спасибо.
Обидевшись, Судаков сказал сконфуженно:
- Я сказал, что думаю, а думаю так не один я.
- Это меня воодушевляет и успокаивает, - закончил разговор Морозов. – Значит, я не зря живу на земле.

***

Закончив главу, я мысленно перенесся в зал того городского актива, где лучшие люди встречались с М.С. Горбачевым, купавшимся в лучах славы и всеобщего обожания. И задал сам себе вопрос: почему  Александр Максимович покинул президиум собрания, воспользовавшись перерывом? Что двигало им в тот момент, когда у всех горели глаза от восторга и какого-то всеобщего кайфа?!
Может, он не чувствовал того, что чувствовали тогда все мы, сидевшие в зале? Или чувствовал совершенно противное, о чем спустя много лет будем думать и мы?
Недавно, встретившись с Иваном Михайловичем Перовым, я напомнил ему о неожиданном решении Морозова. Иван Михайлович подтвердил то, что уже было написано мною о состоявшемся между ними разговоре. Видимо, Ивана Михайловича, несмотря на высокое положение секретаря обкома, не посвящали во многое, что выходило из поля его деятельности. Я пожалел, что, встречаясь с  Александром Максимовичем, не задал ему появившийся много позже вопрос. Но вот открываю книгу «Простые истории», написанную журналистом, заведующим отделом областной газеты «Волжская коммуна», Анатолием Николаевичем Окружновым, который беседовал с Морозовым после его ухода на пенсию. «В тот же день написал заявление ... просил освободить меня от должности, но и выразил свои чувства, дескать, спасибо обкому, что столько лет доверял.
 - Тебя кто просил писать? – спросили в обкоме.
- Я же не глупый! То все хвалили, а то, как мальчишку, какого-то...»
Я счел необходимым поместить в данной книге полностью то интервью, с благодарностью А.Н. Окружнову, выполнившему столь серьезную работу и за меня тоже...
Аппарат  РК КПСС. С этими людьми Морозов заканчивал свою службу в Ставропольском районе в июне 1986 года:
1. Морозов А.М. – 1-й секретарь райкома.
2. Агафонова Т.А. – 2-й секретарь райкома.
3. Глухов М.И. – секретарь райкома.
4. Жигалев Б.Н. – заведующий организационным отделом.
5. Валюс П.Г. – зав. отделом пропаганды и агитации.
6. Ефремов Н.В. – зав. общим отделом.
7. Рыжова А.А. – зав. сектором партучета.
8. Гуйвинский П.Т. – зав. сельхозотделом.
9. Шайденко С.И. – инструктор орготдела.
10. Фролов А.И. – зав. парткабинетом.
11. Вильдеватов В.И. – председатель парткомиссии.
12. Маслов С.И. – инструктор орготдела.
13. Желнин А.И. – инструктор  орготдела.
14. Манько А.Н. – инструктор  отдела пропаганды.
15. Щербаков В.А. – инструктор  отдела пропаганды.
16. Вечканов А.А. – инструктор  отдела пропаганды.
17. Козловский Ю.И. – инструктор  отдела пропаганды.
18. Зимин Л.Я. – инструктор  сельхозотдела.
19. Третьяков А.Л. – инструктор  орготдела.
20. Федисова Л.А. – статист партучета
21. Голубкова Н.К. – бухгалтер-кассир.

12. Пряха

Мне нравились родители Бориса Жигалева. Николай Павлович и Клавдия Федоровна, среднего роста, немногословные, подвижные, вечно занятые какой-то работой, они  удивительно подходили друг другу. Сколько я их знал, они никогда не ссорились, многое прощая друг другу, как бы подавали пример четверым детям, как в будущем, в гармонии и согласии, создав свои семьи,  должны жить и они. Дом их, добротный, углубленный в усадьбу, всегда утопал в зелени, а по весне, когда зацветали буйным цветом вишни, сливы и яблони, чем-то походил на домик из сказок, читанных в детстве, где всегда было уютно, привольно, хорошо и красиво.
Когда начиналось строительство ВАЗа, Николаю Павловичу было 45 лет, Клавдии Федоровне – 43 года. Но у них никогда не возникало мысли покинуть дом, созданный своими руками, и увести детей в городские трущобы. Когда однажды я спросил  Николая Павловича, почему они с Клавдией Федоровной не переселились в Новый город, он ответил сразу, не задумываясь:
- Так я этот город и так каждый день вижу.
Действительно, коробки домов Московского проспекта находились в двух километрах от их дома, за овощным полем.
- В совхозе меня ценят. Не хвастаюсь, но лучше меня здесь не найти кузнеца, да к тому же я и столяр, и плотник. Зачем рвать корни, отрываться от земли-кормилицы. Правда, было дело, попробовал и я строить городские дома, да быстро понял, что это не мое дело. – Подумав немного, Николай Павлович продолжил: - Здесь я чувствую себя свободным, дышу свежим воздухом. Здесь у нас все свое, не надо в магазин ходить ни за чем. Разве только за хлебом и бутылкой для дорогих гостей.
Услышав о бутылке, сразу же оживилась Клавдия Федоровна:
- Я те дам бутылку! Нашел за чем ходить!
- Да не хожу я, Клава. Мне иногда люди и сами приносят. Да и как не принести, если я безотказно и без денег выполняю их просьбы. Кому-то нужно изготовить раму, кому-то – тяпку или отремонтировать плуг. Да мало ли что по дому нужно.
Выслушав, Клавдия Федоровна не утерпела:
- Вообще-то я довольна Колей. Он не пьет, как другие. А если когда и выпивает с друзьями, то меру свою знает и никогда не перебирает. - Она постучала костяшками пальцев по деревянному штакетнику забора, сказала, подводя итог под разговором на эту тему: - Господь дал мне хорошего мужа, спасибо ему за это. Может потому и дети у нас хорошие: работящие и уважительные. Никогда не пройдут мимо обиженного, постараются понять его горе и помочь...
В праздники к Жигалевым съезжались все их дети. С каждым годом их семья разрасталась: рождались новые внуки, а потом и правнуки появились, чему старики радовались понятной только им одной радостью. Им нравилось, что у них появляется все больше и больше наследников, и могучее древо «Жигалей» не угасало, а росло и расширялось, давало новые побеги.
В праздники, когда дед появлялся в парадном пиджаке, спрашивали о войне, но тут он был совсем немногословен:
- На войне интересного ничего нет. Там стреляют, убивают людей, а люди созданы Господом для жизни. Войну хорошо смотреть по телевизору: взрывов много, а осколки остаются за экраном.
Но все-таки иногда прорывалось, правда, не за столом, а где-то в сторонке, в саду, когда он скупо рассказывал отдельные эпизоды, но он почему-то всегда сводил их к своей любимой 152-миллиметровой гаубице.
- Красивая и надежная пушка. Меня часто отвлекали для ремонта, если какую-нибудь повреждало взрывом.
Значит, делал я вывод, и в армии ценили золотые руки сильного, кряжистого и цепкого Жигалева, и сразу же мелькала, словно молния, мысль: « Благодаря таким солдатам-труженикам мы и войну выиграли».
Однажды он рассказал о том, как возвращался домой после демобилизации. Рассказывая, он изменялся в лице, становился другим человеком, застенчивым и ранимым, наверное, таким, каким его когда-то и увидела молоденький секретарь сельского совета – Клава. Увидела и влюбилась сразу и окончательно. Николай Павлович говорил как-то встревоженно и растерянно, при этом его лицо излучало добрую, притягивающую к себе улыбку.
- Иду я из района домой по деревенской дороге. Издали узнал во встречной женщине свою мать, постаревшую и чем-то озабоченную. Когда подошла ближе, спрашиваю, решив прикинуться незнакомым:
- Куда это Вы, мамаша, путь держите?
- Да вот иду в район, в военкомат. Хочу узнать, когда мой сыночек домой вернется. Война-то давно закончилась, уже все домой вернулись, кто жив остался, а его все нет и нет....
- Как зовут-то твоего сына, мамаша?
- Коля. Жигалев. Может, что слыхал о нем?
Мать расплакалась, и Николай схватил ее в объятия своими сильными руками, целуя и говоря:
- Это я, мама, твой сынок!
Сейчас, оглядываясь назад, я сожалею, что так мало расспрашивал его о войне, ведь  Николай Павлович прошел со своей 152-миллиметровой красавицей-гаубицей половину Европы, дойдя до самого Берлина. Меня успокаивает лишь то, что при его жизни вместе со мной за их домиком, в саду, были и члены нигде не зарегистрированного, но существовавшего в натуре объединения «Лопухи». И Виталий Гаврилович  Сивяков, и Игорь Васильевич Быстрицкий читали здесь свои стихи, и  Николай Павлович и Клавдия Федоровна с удовольствием их слушали...
Как-то я напомнил Борису о моем желании встретиться с Морозовым, и он ответил:
- Я не забыл, но произошли некоторые события, и я решил, что тебе будет уже не так интересно.
- Что за события, Боря?
- Александр Максимович давно уже не первый секретарь райкома, а пенсионер. К тому  же сейчас весь район переживает не лучшие времена. С приходом Ельцина к власти на сельское хозяйство вообще перестали обращать внимание, его попросту бросили на произвол судьбы, в дикий капитализм, предоставив рыночной экономике рвать на куски и растаскивать то немногое, что еще осталось. Ты сам видишь, что в деревнях осталось от ферм: они стоят заброшенные, полуразрушенные и разграбленные. В некоторых хозяйствах еще теплится жизнь, но это скорее потому, что там еще живы руководители, прошедшие школу Морозова. У нас, наверху, в Правительстве, забыли, что во всех странах мира сельскому хозяйству, фермерам оказывают  постоянное внимание. Везде это хозяйство дотируется государством. У нас об этом забыли. И будут забывать до тех пор, пока оно совсем не развалится, а потом его начнут поднимать заново.
Борис передохнул, наблюдая, как подействует на меня сообщенное им, но я и сам, очевидец многого; когда летал, особенно осенью, на вертолете по коммерческим делам к поставщикам автозавода, видел уходящие под снег поля с полегшей, неубранной пшеницей или совсем заросшие бурьяном, которых давно не касались коса и плуг.
Увидев, что его слова задели мое сознание, Борис продолжил:
- Тебе известно, что войну мы выиграли в основном за счет людского потенциала. За время войны шинели одевали 32 миллиона человек. Только в плен попало  5 миллионов 734 тысячи 528 человек. А питала армию людьми в основном деревня. Сейчас она на издыхании. По моим соображениям, придет конец деревне – не станет и России. Нашу землю заполнят разные мигранты, где земли не столь богатые и плодородные, а Сибирь и Дальний Восток без войны возьмет Китай. Там уже и сейчас их полно, также как здесь у нас полно азербайджанцев и других пришельцев с Кавказа и Средней Азии. 
Вспомнив о моем вопросе, Борис сказал:
- Я организую встречу с Александром Максимовичем, но прошу тебя, ты не задавай ему никаких вопросов. Не вороши муравейник. Ему и так тяжело. Просто посидим в компании, пообщаемся. Увидишь, какой непростой и интересный человек Морозов.
Я дал слово, сдержал слово и Борис Николаевич. Обещая, я боялся самого себя. Ведь если Александр Максимович заговорит о деревне, я не примену вставить, что сейчас, когда цены непредсказуемо скачут вверх, деревне не за что покупать горючее даже для доживающей свой век техники, оставшейся с советских времен. Потому и пустуют поля, зарастают бурьяном. Да и на оставшуюся технику сажать некого, люди убежали из деревни в город ... на заработки.
Уже подъезжая к поселку Приморский, Борис сказал:
- Я организовал встречу просто так, ради интереса.
При этом он скромно заметил, что Морозов и сейчас подкупает искренностью и еще многими качествами. Поэтому даже ему интересна каждая встреча с ним. Конечно, Борис Николаевич лукавил. Он не просто организовал встречу со своим бывшим руководителем, но и создал сам фон, собрав за одним столом единомышленников. Записываю так, как я записал тогда, вернувшись домой, ничего не изменяя и не прибавляя. Считаю, что та запись, по горячим следам, сохранила всю правдивость и искренность происходившего тогда.
«Спокойный и уверенный в себе Морозов держался настороженно. Он чем-то напоминал деревенского мужика, который и не пытался прятать присущую ему хитрость, прикрытую святой простотой. Говорил спокойно, недоверчиво прислушиваясь к словам говоривших, словно пытался их сверить с чем-то уже отложившимся в сознании. Идя на встречу с ним, я знал о нем многое. И то, что он добровольцем ушел на фронт, и то, что поле ранения, не долечившись, сбежал из госпиталя и, случайно встретив сослуживцев, опять вернулся в родной полк, с которым и прошел до конца оставшиеся дороги войны. Но я знал многое из рассказов и о другом Морозове, бессменном первом секретаре райкома партии Ставропольского района. Вроде и не его это дело – подсматривать, как организуют работу на посевной или уборке руководители хозяйств района. А он вставал с петухами и обязательно объезжал поля двух-трех хозяйств до того, как это сделают сами руководители. И на совещании с парторгами и аппаратчиками райкома он не говорил общими фразами, а подсказывал отдельным руководителям, что у них не сделано или делается плохо сегодня на конкретном участке. Понятно, что его не просто уважали, но и побаивались. Не зря же ему присвоили звание Героя Соцтруда. Но сейчас Александр Максимович не произносил никаких речей, хотя мог бы. Известно, что урожай 1991 года на 30-40 процентов ушел пол снег...
Он сам слушал тех, кто шел с ним все годы рядом (а руководил он райкомом партии, а значит, и районом целых двадцать шесть лет), кого хорошо знал, и кто, может быть, во многом случайно, но тем не менее, не зря оказался сейчас за одним столом. Андрей Васильевич Шепилов, Павел Егорович Савельев, Екатерина Федоровна Рогачева и кто-то еще, чьи фамилии не запомнились, заслоненные Морозовым, выскочили из памяти.
Разговор был долгим и душевным, а под конец хозяйка, Екатерина Федоровна, певица с хорошо поставленным голосом меццо-сопрано, очаровала всех исполнением романсов, и  Александр Максимович расслабился, запел свою любимую «Пряху»:
В низенькой светелке огонек горит,
Молодая пряха под окном сидит.
Молода, красива, карие глаза,
По плечам разлита русая коса.
Русая головка, думы без конца...
Ты о чем мечтаешь, девица-краса?
В низенькой светелке огонек горит,
Молодая пряха под окном сидит.
Поразило не только то, что Александр Максимович наизусть знает старую, почти фольклорную песню, а скорее другое. Он вспомнил и подзабытый многими припев, несущий в себе главный смысл песни:
Прясть так надо: туго, туго,
Нить не обрывать.
Молодого друга
Любить, не забывать.
Под конец голос его дрогнул, и он, продолжая думать о своем, наболевшем, сказал растрогано, сдерживая дрожь голоса:
- У меня хлеба под снег не уходили...
Он смолк, но желваки, ходившие по щекам, выдавали его состояние. Было видно, как трудно дается ему внешнее спокойствие, как трудно ему сдерживать бушевавшие в нем эмоции... А тут еще голос Екатерины Федоровны, словно нарочно запевшей о ямщике, совсем загнал его в переживаемое прошлое:
Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей.
Мне стало не по себе. Я поднялся и вышел в коридор, но вскоре вернулся, боясь обидеть Морозова своей ничем не оправданной выходкой. Даже мне, работнику автозавода, был понятен без слов трагизм положения сельского хозяйства и трагизм положения самого  Александра Максимовича. Мысли, охватившие меня в тот момент, долго держали сознание в своем плену. Тогда я подумал, что в России нельзя было рубить сплеча. Да и такие люди, такие организаторы, как Морозов, могли еще многое сделать на селе. Разве не пример нам сельское хозяйство Франции, где фермеры объединены в кооперативы, их возглавляют умудренные жизненным опытом люди. Где та же техника закупается не каждым хозяйством отдельно, а всеми вместе, сообща и используется точно так же, как использовалась когда-то в наших МТС, то есть всеми поочередно. Нам бы сейчас эти кооперативы, но их государство не организовывает. Там ждут, когда они появятся сами. А они есть еще и сейчас. Те же бывшие колхозы и совхозы, кое-где они пока еще тянут жалкое существование, но без помощи государства на ноги не встанут, а покупать технику и горючее для нее не смогут. У них просто нет денег. Сейчас нельзя упустить момент – колхозам и совхозам нужно срочно помогать кредитами, вновь вернуться к тем же МТС, их следует срочно создавать, снабдить техникой и таким образом вдохнуть новую жизнь в умирающее сельское хозяйство».
Написав тогда эти строки, я стал еще больше задумываться о судьбе нашего сельского хозяйства, его исконных тружениках-сельчанах, об их руководителях и, в конечном итоге, о судьбе  нашей многострадальной России.
Возможно, уже тогда у меня появилась идея взять в руки перо и написать об одном из выдающихся сельских тружеников, ее настоящем Герое и хозяине Александре Максимовиче Морозове. Сожалею сейчас только об одном: я слишком мало узнал о нем, и написанное составляет всего лишь толику из всего сделанного им. Плохо, даже трагично, что о многих ушедших от нас людях мы узнаем только то, что на Земле в такие-то годы гостил такой-то... И все.
Вспоминается, что там, за столом, он как-то странно смотрел на меня карими, потемневшими от времени и грусти глазами и, как мне показалось, просверливал насквозь, старясь понять, чего можно ожидать от этого человека; продолжал по привычке изучать, как изучал когда-то своих собеседников. Тогда под этим взглядом я интуитивно сжался и даже вздрогнул. Мне хотелось сказать Александру Максимовичу, что я тот, кому стоит доверять, но разве можно было говорить об этом. Этот взгляд видится мне и сейчас, словно Александр Максимович продолжает сидеть за тем веселым столом и сверлит меня своим изучающим взглядом. Только та сцена кажется сейчас не такой яркой, словно на  нее кто-то наложил временное полупрозрачное покрывало, приглушив звук и краски. Но как бы там ни было, я продолжаю видеть Морозова таким, каким он был тогда и мысленно разговариваю с ним... Мне так хочется снова оказаться за тем столом, услышать покорившую меня песню в его исполнении. И сейчас, когда я встречаюсь с его бывшими соратниками, я спрашиваю их не о самом Морозове, а  о том, помнят ли они простую русскую песню «Пряха». Видели бы вы, как при этом загораются глаза у моих собеседников, как у многих из них сами по себе непроизвольно текут непрошенные слезы. И я понимаю: они все еще прощаются со своим бывшим руководителем, наставником и другом Александром Максимовичем Морозовым.

13. На закате

Жизнь шла своим чередом, и Борис Николаевич Жигалев не терял зря время. Поняв, что в стране все еще продолжается развал, нашел применение своим силам, брызжущей через край энергии, занялся строительством на селе, организовав строительную бригаду. Проблемы села он знал хорошо и понимал, что при любой власти, как бы ни пыжились различные деятели, далекие от земли, они все равно вернутся к матери-кормилице, потому что в любом деле хлеб – не просто голова, а голова над головами. Не будет хлеба, ученье не пойдет впрок, и любой ученый бросит науку, начнет заниматься хлебом насущным. Не зря же в «Отче наш» сказано: «Хлеб наш насущный, даждь нам днесь...». Но, занимаясь делами, проезжая по полям родного района, он ловил себя на мысли: Александр Максимович постоянно сопровождает его, находясь где-то рядом. Он ощущал его присутствие ежесекундно, потому, возвращаясь в город, иногда заезжал к нему домой просто так, без всякой причины. Понимал он и другое: прихворнувшему Александру Максимовичу сейчас особенно необходима связь с бывшими соратниками. И хотя Александр Максимович при встрече старался бодриться, делая вид, что не поддается болезни, не обращает на нее внимания, болезнь  медленно подтачивала его организм, оставляя свои следы, заметные тем, кто с ним работал долгие годы: изменилась, стала менее порывистой походка, поубавилось энергии, брызгавшей из всего его существа, заметно погас огонек в его темных, изучающих все глазах. Но даже оставшуюся энергию он по-прежнему сдерживал, сжимая в себе, словно пружину, а когда она прорывалась наружу, Жигалеву казалось, что ничего не произошло ни в жизни, ни в их отношениях, он по-прежнему возглавляет организационный отдел райкома и работает под чутким руководством Морозова. И Морозов, как и раньше, ведет заседания бюро райкома партии, принимает руководителей хозяйств, внимательно выслушивает их просьбы, вникает в возникавшие проблемы, анализирует услышанное и по мере сил и возможностей решает их. Борису всегда было интересно наблюдать за работой своего шефа, у него было чему учиться, причем, учеба эта проходила ненавязчиво, а как-то естественно и принималась легко и без усилий.  Когда сверху спускались приказы и постановления, требующие срочного исполнения, и Борис понимал, что этого исполнения  не последует, он во многом ошибался.  Морозов подходил к решению проблем по-другому. Разъясняя смысл того или иного постановления, он старался преподнести вопрос так, что он становился нужным каждому руководителю, ибо без решения этого вопроса у них  что-то обязательно потеряется. Александр Максимович любое решение выдавал в форме дружеского совета, а не приказа, понимая, что любой приказ, поступивший к человеку извне, вторгшийся в его сознание, будет им отвергаться, даже если он немедленно приступит к его исполнению. Другое дело, когда поданный сверху совет накладывается на внутренний голос, на собственное «я». Известно, что человек всегда поступает инициативно в соответствии с собственной, своей волей. И любое дело исполняется легко, как-то даже интуитивно, потому что человек был, есть и будет рабом своих желаний. Александр Максимович хорошо знал психологию, потому и действовал таким образом: советовал там, где должен был обязывать и приказывать! И дело шло. И все видели это: район с каждым годом добивался новых успехов, людям жилось лучше, они увереннее смотрели в потускневшее, но все еще светлое будущее. И это будущее им виделось реально. На самом деле сельская жизнь с каждым годом улучшалась, что-то новое привносилось и в быт – строились дороги, улучшались условия труда на фермах, строились дома, перестраивались школы, к домам селян подводили газ. Горожане, где почему-то в магазинах не прибавлялось продуктов, охотно ехали в село за покупками...
Сейчас изменилось все. В городе магазины завалены продуктами и промышленными товарами, а здесь, в селах, все приходит в запустение. На произвол судьбы брошены фермы, разваливаются некогда сильные и богатые совхозы и колхозы. Уже не один год пустует земля, зарастая сорняком и бурьяном.
Встретив  Александра Максимовича во дворе дома занятого чем-то по хозяйству, Борис спросил:
- Я не вовремя приехал, Александр Максимович?
- Проходи и никогда не говори мне подобных слов. Для меня ты по-прежнему заведующий орготделом, и я рад возвращению в тот, уже далекий, 1986 год!
Он отложил в сторону топор, тяжело ступая, поднялся на крыльцо, что-то занес в сени, предложил зайти в дом.
- Зима что-то нынче не торопится. Сегодня 17 ноября, а термометр показывает +8;С. В прошлом году снег в это время уже лежал. Правда, в начале декабря он подтаивал, но в полях озимые были накрыты им и сохранились. Что будет в этом году, не знаю, но если пойдет дождь, и сразу ударит мороз, то озимые не выдержат такого издевательства, мороз схватит мокрую землю, порвет корни, и урожая не будет. Природа что-то стала часто преподносить свои шутки, но, как я заметил, матушка-зима все равно берет свое. Отодвигает весну, делает ее более короткой, следовательно, снег сойдет быстрее, меньше воды попадет в почву. Это тоже плохо, особенно земледельцам. Сроки посевов сдвинутся и сократятся, да и влаги почва получит меньше.
Задумчиво посмотрев на небо, сказал сам себе:
- Иногда я думаю, как Земля терпит и прощает человечеству издевательства над собой. Сколько ее трясли ядерными и термоядерными взрывами, а она все равно дарит нам свои блага: весну, лето, осень и зиму. Причем, в те же сроки, что и раньше, словно ничего противоправного люди не творили с ней.
Он вошел в дом, сказал Клавдии Ивановне, немым взглядом спрашивающей, кто пришел:
- Борис Николаевич, кто ж еще, - как-то недовольно произнес он и продолжил: - К нам теперь редко будут заглядывать. Сельское хозяйство брошено государством на произвол судьбы, в рыночную экономику. Вот и крутятся руководители, как белка в колесе, изыскивая возможность выживания своих хозяйств.
Борис вошел следом, сказал, пытаясь хоть как-то ободрить Александра Максимовича:
- Вам большой привет и поклон от директора совхоза Анатолия Ивановича Голубкова.
- Спасибо. Как он там?
- Ничего. Живут. Работают. Совхоз процветает. Никто из совхоза никуда не убегает. Люди живут в благоустроенных домах, дети ходят в школы, есть детские сады, спортивные площадки и сооружения, у них хороший стадион, хорошие дороги. Они планируют построить свой ипподром. Им удалось сохранить машинно-тракторный парк, его они ежегодно обновляют, приобретают даже импортные комбайны. На каждом отделении они построили элеваторы и зерно продают, когда посчитают целесообразным, а не избавляются, как многие хозяйства, продавая во время уборки, когда цена на зерно падает. Совхоз сохранил всю социалку, как она и была при социализме. У них до сих пор принимают детей в пионеры.
Борис еще долго рассказывал об успехах совхоза, руководимого крепким хозяйственником и выдающимся организатором Анатолием Ивановичем Голубковым, и Александр Максимович, слушая, глубоко задумался. Лицо его посерьезнело, казалось, он ушел в воспоминания и сейчас  сожалеет, что сам уже не может влиять на дела в хозяйствах района.
Посмотрев на Жигалева, сказал:
- Анатолию Ивановичу от меня привет и самые наилучшие пожелания. Скажи, я по-доброму завидую ему и работникам совхоза. При умелом руководстве совхоз, социалистическое хозяйство, выдержало все бури, обрушившиеся при перестройке, продолжающейся уже много лет: ельцинско-гайдаровскую шоковую терапию в экономике, павловские денежные реформы, черномырдинский беспредел. У Голубкова кремлевским мечтателям следует поучиться мудрости руководства хозяйствами, а не бросать все на самотек.
Он неторопливо прошел на кухню, попросил жену приготовить что-либо к обеду, а вернувшись, спросил:
- Рассказывай, что нового.
- Нового, Александр Максимович, ничего нет. Вы обо всем знаете и без меня, потому, чтобы Вас не расстраивать, рассказывать ничего не буду.
- Но вид у тебя какой-то необычный, встревоженный.
- На работе возникают проблемы, мы их решаем, а радости пока никакой. Представляете, загружен до предела, но ощущение такое, что занимаюсь не своим делом. С моими теперешними обязанностями может справиться простой прораб, а вот настоящего дела я пока не имею, и энергия моя сгорает не с тем коэффициентом полезного действия.
Александр Максимович задумался. Бориса он понимал с полуслова, сочувствовал ему, хотя знал и другое: его деятельная натура найдет со временем достойное применение. А вот у него самого дела обстоят еще хуже. Работа, которую он исполнял в последние годы, руководя  Советом ветеранов войны и труда, хотя и не приносила удовлетворения, но давала возможность встречаться с теми, кто был рядом с ним многие годы, и это, как ни странно, грело его самолюбие, добавляло энергии. Но в последнее время, он это заметил, начало сдавать здоровье, и многое изменилось. Он по-другому стал смотреть на мир, больше времени уделяя анализу происходящего вокруг. Его особенно удивило то, что многие бывшие воспитанники, особенно те, кто сейчас ходит по властным коридорам, забыли о нем. Он попытался представить себя на их месте и понял, что с ним такого произойти не могло. На какой бы должности  он ни находился, он всегда помнил тех, кому он обязан и хорошими производственными показателями, и своим ростом в конечном счете. Да, подумал он, в жизни изменилось многое, и поток гостей к нему поубавился. Занятые решением своих жизненных проблем отдельные бывшие коллеги забыли о Морозове, перестали приезжать к нему, а если кто и приезжает, то только самые преданные ученики и соратники.
К таким он относил и Бориса Николаевича Жигалева, но, часто встречаясь с ним, сразу же заметил, что сейчас он выглядел не таким радостным и бодрым, как в прошлые приезды.
-  И все же, Борис, - не выдержав, спросил он, - что-то у тебя произошло?
- Нет, Александр Максимович, ничего не произошло. Просто заехал проведать Вас, узнать, как Вы себя чувствуете.
- Да, болезнь не украшает человека, - задумчиво проговорил Морозов, – но, как ни странно, порой идет на пользу. Дает время осмыслить свое существование, кое-что проанализировать, особенно из прошедшего. А самоанализ, известно, успокаивает, подводит к осознанию произошедшего, подготавливает к более спокойному восприятию бытия, даже подвигает к неизбежному размышлению о вечности. Но это у меня, с моими прожитыми годами, а у тебя, более молодого, до подобного анализа еще далеко. Потому я по твоему внешнему виду чувствую, что у тебя что-то  произошло. Ты не научился глубоко прятать тревогу. Каким ты был когда-то  в далекие семидесятые годы, таким и остался. Но это и хорошо. Мне даже и гадать не надо. Сам обо всем расскажешь.
И Борис сдался, стал рассказывать о наболевшем.
- По большому счету, Александр Максимович, ничего не случилось. Но в последнее время особенно много говорят о том, что мы, коммунисты, повинны во всем, что происходило и происходит в стране, начиная с гражданской войны. В саму ту войну, разруху после нее, коллективизацию, репрессии против собственного народа, тех же кулаков, вредителей всех мастей, священнослужителей и врагов народа. Я с этим не согласен, но у меня не достает аргументов противостоять даже тем, кто говорит об этом рядом. Развал Союза тоже относят на нас.
Говоря, Борис смотрел на мрачневшего Морозова и, честно говоря, уже жалел, что поднял эту тему.
Но Морозов понял причину беспокойства Бориса, ему и самому приходилось задумываться о многом. Да, многие беды в стране происходили по вине тех, кто находился на вершине власти, не владел ситуацией, не вовремя выправлял положение. Обдумывая ответ, он прошелся по комнате, специально медля, анализируя то, что будет говорить сам. Он поступал так не потому, что сомневался в ответе или, что еще хуже, не знал ответа, а скорее по старой, выработанной годами привычке взвешивать каждое свое слово до того, как оно будет высказано.
- Я родился после революции, тебе это известно. В гражданскую войну еще сосал материнское молоко. Коллективизация и прочее происходили, когда я учился в школе. Как видишь, я не мог нести ответственность за то, что творилось в стране. Ты тоже, поскольку родился после войны Отечественной. Перед самой войной я уже кое-что понимал, но тогда я не ощущал никаких брожений, не чувствовал никакого недовольства. Все увлеченно строили новое общество, которое, между прочим, уже давало неплохие плоды, особенно заметные в сравнении с послереволюционными годами, с той же гражданской войной и последовавшей за ней разрухой. С патриотическим настроем я и ушел защищать свою Родину, другой у меня не было. К тому же, замечу, война показала, что и коллективизация, и индустриализация выдержали свалившуюся на всех нас беду. А после войны я включился в работу по восстановлению хозяйства, ты об этом хорошо знаешь. Неужели тогда, после окончания той кровавой войны, на которой погибли более двадцати миллионов моих соотечественников только на фронте, мне следовало браться за оружие и идти против советской власти, против своего народа, верившего в свою власть, отстоявшую страну от гитлеровского нашествия?! И я, засучив рукава, принялся за работу по восстановлению народного хозяйства. Ты знаешь, каким я принял укрупненный Ставропольский район. Назову только две цифры, они говорят о многом, от них тогда во многом зависела жизнь людей, а по существу – и всей страны: урожайность зерновых в среднем была около двенадцати центнеров с гектара, а надои молока от одной коровы едва доходили до  1500 килограммов в год. А вот эти же показатели в 1986 году, когда я закончил свою карьеру: надои поднялись до 3700 килограммов, в некоторых хозяйствах они были значительно выше и доходили до 4000 килограммов, а то и до 5000 килограммов, а урожайность составляла двадцать восемь центнеров с гектара. И это в среднем по району. Отдельные хозяйства добились еще больших показателей: до сорока, а то и пятидесяти  центнеров с гектара. О подобных урожаях ранее здесь никто и помышлять не мог. Степи, суховеи, сам знаешь, какие здесь природные условия. Зона рискованного земледелия.
Он посмотрел на Бориса потухшим взглядом, сказал тихим, с еле скрываемой грустью голосом:
- Пусть кто-либо оспорит эти цифры.
Немного помолчав, давая возможность вникнуть в названные цифры, сказал, продолжая прерванную мысль:
- Вспомни, что мы делали в районе, когда крестьяне в связи со строительством автозавода потянулись в город. ВАЗ перетягивал и зарплатой, и обещанной социалкой. Мы капитально перестраивали школы, по существу, строили новые кирпичные здания вместо деревянных, переводили их с восьмилеток на десятилетки, помогали селянам строить свои дома, подводили к ним газ, к поселкам и деревням строили дороги. Старались привязать крестьян к земле. Я и сейчас представляю, что наступит время, когда люди побегут из перенаселенных городов, где становится все труднее и труднее людям не просто жить, а дышать, в чистые, с первозданной природой деревни.
Александр Максимович остановился, посмотрел на собеседника своим проницательным, но уже потухшим  и усталым взглядом, затем сказал, словно продолжал сам себе что-то доказывать:
- И ГЭС, и автозавод ничего хорошего району не принесли. ГЭС затопила и навечно похоронила заливные, богатые травами луга и поймы, сам райцентр и многие деревни. Их пришлось переносить на необжитые места, по существу, строить и создавать заново. ВАЗ кроме людей отнял еще и несколько тысяч гектаров самых плодородных земель с уже построенными системами орошения. Думаю, и сейчас еще не все понимают, что и ГЭС, и автозавод принесли селу больше вреда, чем пользы.
Разговор нарушила Клавдия Ивановна:
- Я кое-что приготовила, пойдемте к столу.
Борис умоляющим взглядом посмотрел на Морозова:
- Не знаю, как Вы, Александр Максимович, я хотел бы только чая.
- Чай так чай, - согласился Морозов, направляясь в кухню, и обратился к Клавдии Ивановне: - Ты бы, Клавдия, составила нам компанию. Попила бы чайку, посидела рядом. Присутствие женщин всегда облагораживает мужчин, особенно старых и больных...
- С удовольствием. Заодно и вас послушаю.
Они уселись за столик, Клавдия Ивановна разлила в чашки чай. Борис продолжил прерванный разговор:
- Как дальше жить-то, Александр Максимович?
- Ты кого имеешь в виду, себя?
- И себя, и других, - сокрушенно признался Борис, вздыхая. – Везде царит беспредел и неразбериха. Все построенное нами рушится на глазах. Я, конечно, прежде всего имею  в виду деревню. Но и городу тоже не легче. Кроме ВАЗа и двух заводов химии остальные все еще барахтаются, не могут встать на ноги. Кое-где уже введено внешнее управление, а это значит, что данные предприятия обанкротились, и губернатор Титов пытается спасти положение. На селе, я это вижу каждый день, от ферм остаются одни остовы, все растаскивается. На полях, там, где бушевали пшеница и рожь, растет чертополох и бурьян.
Александр Максимович отставил в сторону чашку, подпер руками лицо, уставившись в окно, за которым темнели высокие сосны, глубоко задумался. Его радовало, что Борис переживает, пропускает через себя все, что видит вокруг. Но вместе с тем его огорчает, что и Борис, видя, как разваливаются деревни, а вместе с ними и район, становлению которого отданы многие годы, да и он сам, ничего не могут сделать.  Сейчас его самого угнетала болезнь, некстати навалившаяся в последние месяцы, и это еще больше усиливало осознание собственного бессилия. Особенно расстраивало и удручало поголовное бегство крестьян в город, бегство от родовых корней, которые  веками питали жизнь всей России. Но, наблюдая за жизнью в быстрорастущем городе, он постепенно приходил к выводу, что этот процесс должен когда-то остановиться. На Западе, из многих перенаселенных городов, из мегаполисов, пресытившись благами цивилизации, люди уже потянулись в небольшие хутора и деревеньки, поближе к природе, к чистому воздуху и чистой родниковой воде. Беспокоило только одно: что у нас этот процесс затянется, и когда люди надумают бежать из города, деревень и поселков уже не будет, они к тому времени уже полностью разрушатся, и их придется восстанавливать заново. Но произойдет это уже намного позже того, как его не станет, потому он, чуть приободрившись, сказал:
- Ты, Борис, будешь жить нормально. Я уверен в тебе. Ты сможешь найти применение своим силам и способностям. Или, как сейчас говорят, найдешь и займешь свою нишу. А вот поколение, вынесшее на своих плечах тяготы войны, и их дети будут влачить жалкое существование. Они, поднявшие страну в послевоенное время, покорившие космос, выстоявшие в холодной войне, создавшие прочную материальную базу, окажутся изгоями на собственной земле. Да что окажутся, уже оказались. Их бросили на произвол судьбы. Это ты видишь уже сейчас. Их денежные сбережения рухнули в одночасье, словно их у них и не было. Теперешних мизерных пенсий, которые им начисляет государство, едва хватает на лекарства и оплату жилья. Они брошены на вымирание. А ведь потенциал старших всегда был востребован для воспитания подрастающего поколения. Их бесценный опыт подлежит передаче тем, кто будет продолжать жить на нашей прекрасной земле. Их дважды наказывали: когда-то Гитлер, теперь – свои.
Он допил остывший чай, и, воспользовавшись паузой, Борис сказал:
- И что будет со страной, Александр Максимович? Судя по всему, стране придет конец, как пришел конец социалистическому строю. Судите сами: прироста населения нет, смертность превысила рождаемость, общество деградирует. Наблюдается какая-то всеобщая опустошенность. Не случайно на поверхность выползли преступные группировки со своими законами и авторитетами. По существу, сейчас не правительство, а они задают тон в жизни.
- Ты прав. В стране царит беспредел. Кому-то он выгоден. Во всеобщей неразберихе, как в мутной воде, хорошо ловится даже крупная рыба, всплывшая наверх. Сейчас, как раз время для передела собственности. Предприятия, отданные в распоряжение коллективов, в условиях, когда лопнула централизованная государственная система снабжения, когда у них нет средств не только на закупку сырья и оборудования, но даже на зарплату персоналу, становятся банкротами. Здесь их и поджидают  силы, у которых карманы набиты долларами неизвестного происхождения. Они за бесценок скупают все, что пока еще дышит. А когда они станут владельцами, а государство чуть окрепнет, продадут их намного дороже и сразу же станут миллиардерами. Причем, все они, никому доселе неизвестные, будут транжирить народные деньги, и не где-нибудь, а на Западе, где их примут с распростертыми объятиями.  И никто не поинтересуется, как пел Владимир Высоцкий: «Откуда деньги, Зин?», где они взяли те деньги. У меня такое впечатление, что над нашим Правительством существует еще одно, теневое, невидимое, которое и двигает по-крупному всеми негативными процессами в стране.
- Мне страшно от Ваших слов, – Борис интуитивно сжался, и это не ускользнуло от Морозова:
- Мне тоже. Но я не имею денег, хотя и работал всю сознательную жизнь, потому я не стану ни миллионером, ни тем более миллиардером. Ими станут те, кому кто-то вложит  свои деньги в их руки, и они, не сделав никаких усилий, не ударив палец о палец, станут в одночасье олигархами.
- Значит, - проговорил Борис, - те деньги краденые или, как говорите, чужие?
- Возможно и то, и другое. Все идет по такому сценарию. Я скорее не доживу до того момента, но ты обязательно увидишь все своими глазами, увидишь и новоиспеченных миллиардеров, которые будут плевать на свой народ, растащат  созданные трудом многих капиталы, и мы снова обогатим Запад.
- Хуже уже некуда, - мрачно заметил Борис.
Усталая, вымученная улыбка тронула побледневшее лицо Александра Максимовича:
- Ты, Борис, успокойся. На твой век России хватит. В конце концов, она встанет с колен, как вставала во все смутные времена.
- Что же будет дальше? – допытывался Борис, и Морозов сказал, пряча усталость и нахлынувшее волнение. Желваки медленно ходили по его бледным щекам:
- Ты видишь, что сегодня творится в Косово? Когда-то к сербам на их исконные земли подселили албанцев. Чем все кончилось, ты теперь знаешь. Сербы подверглись агрессии не только этнических албанцев, но и, что совершенно непонятно, давлению западных стран, блока НАТО и вынуждены покинуть свою территорию. У нас будет почти то же самое. Дальний Восток и Сибирь постепенно заполняют корейцы и китайцы. Сахалин – японцы, Урал и центр – выходцы со Средней Азии и Кавказа. Зайди на любой рынок, и ты поймешь правоту моих слов.
Он сделал передышку, наблюдая за реакцией Бориса, затем продолжил каким-то глухим, явно не своим голосом:
- По переписи 1992 года, население России составило 148,5 миллионов человек. К 2001 году оно сократилось на  2,3 миллиона. Тенденция эта продолжается, и к 2005 году нас будет меньше уже на 5 миллионов человек. Наша демография – это характеристика тех, кто управляет страной...
Александр Максимович устало смотрел на Бориса, словно прося его закончить затянувшийся разговор и, понимая, что Борис думает о том же, сказал, словно оправдываясь:
- Я нарисовал совсем мрачную картину. Но ты не бери в голову. Все может измениться, если до наших правителей дойдет смысл всего того, о чем я тебе только что сказал.
- Дай-то Бог, - вырвалось у Бориса, и Александр Максимович сказал, даже не пытаясь прятать усмешку, вдруг появившуюся на его бледном и усталом лице:
- Без Бога нам действительно не обойтись!
Александр Максимович устало опустился на стул, сказал с какой-то грустной улыбкой, посетившей его лицо:
- У тебя есть друг – поэт Игорь Быстрицкий, один из тех, что были на озере в Кирилловке. Так вот, у него в поэме «История государства Российского» есть слова, в точности описывающие наше теперешнее положение и состояние:
Весь мир лишь только ахнул
(Реальность или бред?)
Когда он вдруг бабахнул
В Верховный наш Совет.
А мы дошли до мата,
Кругом сума-тюрьма,
Ни пенсий, ни зарплаты,
И безработных тьма.
От этакой свободы
Мы кособочим рот,
Банкроты все заводы!
Бастует весь народ!
Все наши карты биты,
Кричи хоть - не кричи:
На улице – бандиты,
В коттеджах – богачи.
Пока жить будем по такому сценарию, написанному Ельциным и его командой, а дальше, возможно, будет лучше, - устало сказал он, прощаясь. – Но я вряд ли доживу до того времени!

14. Юбилей

Время неумолимо отсчитывает свои версты. Наступил 2003 год. Помня, что Морозову вскоре исполнится восемьдесят, Жигалев заехал к нему домой. Хотелось вновь увидеть и услышать бывшего своего шефа, продолжавшего болеть, а заодно узнать и его настроение, и состояние здоровья, что особенно беспокоило не одного Бориса. Увидев Бориса, Александр Максимович сказал, не скрывая радостного волнения, охватившего его:
- Хорошо, что ты приехал. Мне, правда, грешно жаловаться на общение. Весна – горячее время, а у меня уже побывали Феопентов Евгений Александрович, Малышев Валентин Павлович, Козлов Николай Иванович, Соболев Александр Михайлович, Денисов Иван Михайлович. Другие тоже заглядывают. Но ты здесь бываешь чаще.
- Разве это плохо, Александр Максимович?
- Я этого не сказал, более того – ценю твою преданность. Значит, не зря я когда-то приметил тебя на помидорном поле...
- У меня не было причин разочаровываться в вас, Александр Максимович, вот я и заезжаю, когда проезжаю мимо вашего дома.
Выглянувшей жене сказал:
- Ты бы, Клавдия, нам с Борисом чайку сварганила и что-либо сообразила к обеду.
- У меня чай уже готов. Я поставила самовар, как только увидела, кто к нам приехал. Так что прошу на кухню.
- Нет, давай сюда, за стол. Здесь как-то уютнее. Больше располагает к беседе.
Клавдия Ивановна расставила на столе чашки, наполнила их чаем, принесла печенье и сахар.
- Ты бы тоже попировала с нами.
- С удовольствием, но у меня на плите готовится обед, так что извините.
Болезнь многое изменила в облике Морозова. Он похудел, лицо стало бледнее, углубились морщины, но неизменными остались его темные, все изучающие глаза. Чувствовалось, что болезнь всерьез вцепилась в него и не пытается отступать, но Александр Максимович даже в такой ситуации остался прежним по сути. С хитрецой посмотрев на Бориса, спросил:
- У тебя как со временем? Может, и отобедаешь с нами?
- Нет, Александр Максимович, я заехал на минутку.
- Ну хорошо, тогда выкладывай, что тебя привело ко мне. Ты же не просто так заехал?
Борис замялся, не зная, как подойти к теме, и Морозов засмеялся каким-то приглушенным, не своим смехом:
- Ты, наверное, интересуешься моим пошатнувшимся здоровьем?
- Угадали. – Борис внимательно вглядывался в своего шефа и не сдержался, сказал: - Вы прочитали мои мысли.
- Старая райкомовская привычка. Когда ко мне входил кто-либо из руководителей, я всегда мысленно задавал себе вопрос: «Зачем он пожаловал?» и также мысленно всегда отвечал на поставленный вопрос. В пятидесяти из ста случаев угадывал. Так что не удивляйся. Эту мою способность анализировать ситуации не смогла приглушить даже вцепившаяся в меня болезнь.
Он посмотрел на окно, за которым плотной стеной стояли сосны. Лицо его сразу же изменилось, стало каким-то другим, отрешенным от мира сего. На секунду он ушел в самого себя, отдавшись мечтам, но вдруг оно опять стало прежним, и он, посмотрев на Бориса просветленным взглядом, сказал:
- Я такой же древний, как и эти сосны.
- Что Вы, Александр Максимович, время щадит Вас, обходит стороной.
- Не говори глупостей, Борис. Обхитрить время еще никому не удавалось. Вот и я чувствую, как уходят прежние силы, к тому же и обстановка вокруг меня не располагает к оптимизму.
Он оборвал мысль, уйдя в себя, затем сказал как о чем-то решенном:
- К юбилею постараюсь поправиться. Я всегда рад гостям. Кстати, в администрации о юбилее знают. Ну а если кто из бывших моих соратников-сослуживцев заедет, милости просим.  Я всегда рад встрече с ними, потому что с их приходом оживает в памяти многое хорошее, что связано с ними и с теми делами, которые мы делали. У меня такое ощущуние, что тогда на селе жизнь била ключом, и они во многом способствовали этому. Один я не смог бы сотворить то, что происходило в районе, который, между прочим, постоянно лидировал в области. Думаешь, один ты переживаешь за то, что сейчас творится на селе? Мне вдвойне тяжело. Каждая развалившаяся ферма – это живая рана на моем теле...
- Хорошо, Александр Максимович, я так и буду говорить при встрече с вашими друзьями, которые всегда интересуются состоянием Вашего здоровья и желают вам скорейшего выздоровления.
- Спасибо им. При встрече говори всем – к юбилею Морозов встанет на ноги и будет рад видеть их у себя дома.
На том и расстались. По усталому лицу Морозова прошлась добрая, притягивающая к себе улыбка. Оно сделалось особенно домашним, добродушным и привлекательным, располагающим к себе. Таким оно было и тогда, во время работы в РК КПСС – вдумчивым, внимательным и в меру требовательным. Время пощадило в нем главное, оставив магнетизм, привлекательность и человечность.
Ближе к юбилею, в самом начале апреля, весь район знал о том, что Александр Максимович Морозов прикован к постели тяжелой болезнью. Надо отдать должное администрации района: они вспомнили о нем и, несмотря ни на что, решили отметить юбилей, как и подобает в таких случаях. Но слух о тяжелой болезни Морозова с быстротой молнии распространился по всем, даже отдаленным, поселениям и селам. И в назначенный день к его дому потянулись вереницы машин. Из районной администрации – Пучков Александр Степанович, глава администрации; его первый заместитель – Малышев Валентин Павлович; руководитель администрации района – Валюс Петр Гордеевич; председатель Совета ветеранов войны и труда, участник ВОВ – Денисов Иван Михайлович; председатель райкома профсоюза – Белов Виктор Иванович.
Приехали и теперь уже бывшие руководители партийных комитетов и хозяйств, находящиеся на заслуженном отдыхе: Осипов Иван Алексеевич, Сомов Евгений Филиппович, Судаков Николай Федорович, Гурьянов Иван Дмитриевич, Юдахин Геннадий Тимофеевич, Воронцов Александр Егорович, Сямин Василий Афанасьевич. И многие, многие другие, кто до сих пор чтит своего бывшего наставника – честного, порядочного, внимательного и очень отзывчивого. Были здесь и те, кто и сейчас возглавляет хозяйства, но их путь к руководящим должностям начинался при Морозове: директор Ягодинского ОПХ – Козлов Николай Иванович, директор совхоза «Белозерский» – Акимов Александр Михайлович, директор совхоза «Овощевод» – Сорокин Александр Алексеевич.
Около дома Морозовых творилось что-то невероятное. Казалось, сюда приехал весь район, столько здесь было машин и людей. Люди стояли кучками, здоровались, обменивались новостями, радовались встрече и тому, что  Александр Максимович, несмотря на свою тяжелую болезнь, разрешил приехать своим соратникам на встречу с ним.
Стоял теплый апрельский день, но снег хотя и подтаял, все еще покрывал землю, оголяя ее проталинами около заборов, на дорогах и вокруг деревьев. Главной мыслью каждого, общей радостью было ощущение единого коллектива, точно такое, как когда-то, когда ими руководил Морозов. Кто-то даже сказал вслух:
- Словно мы снова в одном коллективе.
Но его сразу же поправили:
- А мы и сейчас такие, какие были при нем: простые, доступные, сознающие ответственность за порученное дело.
Дом не смог бы вместить всех приехавших, желающих  повидаться с Александром Максимовичем, поздравить его с юбилеем и пожелать от всей души самого главного – здоровья, потому заходили небольшими делегациями. Люди входили, проходили к столу, за которым сидел тяжело больной Морозов, в обычной рубашке, без пиджака и галстука, но рядом с ним находился его портрет, где он был таким, каким его видели обычно на торжествах: парадный костюм со всеми наградами – звездой Героя Социалистического Труда, двумя орденами Ленина, орденами Октябрьской революции, Трудового красного знамени, Дружбы народов, Знак Почета, другими наградами. На правой стороне костюма рубином сверкали две звезды, которые он очень ценил, ибо их давали за подвиги, связанные с самопожертвованием, -  ордена Красной звезды и Отечественной войны.
Александр Максимович кивал головой, показывая, что узнает всех, кто пришел к нему, внутренне радовался гостям, а когда они уселись за стол, и Пучков Александр Степанович стал произносить речь, в которой перечислял все заслуги  Александра Максимовича, по его лицу побежали слезы. В тот момент Александр Максимович плакал не от радости за совершенное им, все годы, пока он возглавлял районную партийную организацию, а по существу, руководил им, Ставропольский район являлся передовиком в социалистическом соревновании области. Он плакал от безысходности. Болезнь сделала его тело и язык не подчиняющимися его воле, за стол он сел не сам: его подвели и с трудом усадили. И сейчас, когда он видел искренне проявлявшуюся к нему любовь присутствующих, ему хотелось многое сказать им, поблагодарить за память и былое сотрудничество, пожелать таких же, а может, еще лучших  успехов в дальнейшем развитии района. Ему хотелось сказать теплое слово каждому. Он помнит о них все и сейчас мысленно проходит по их судьбам, но, к сожалению, не может сказать ничего вслух и только кивает, смахивая непрошеные слезы, а они бежали и бежали, словно оплакивали его встречу с друзьями и соратниками. С теми, для которых он когда-то был всем, высшей властью, а они – дисциплинированными, умными и дальновидными руководителями и исполнителями. Ему хотелось подойти к каждому, вспомнить самое главное, что запечатлелось в памяти, связанное с каждым из них, просто обнять за плечи, поддержать в них дух, вселить уверенность, необходимую в это непростое время, когда старый мир, который они созидали, не жалея сил и энергии, рухнул, а новый никак не встанет на ноги. Еще он чувствовал то, о чем не догадывались другие: этот юбилей – его прощание со всеми, кто здесь и кто не смог прийти...
Сейчас, слушая Пучкова, он говорил себе: да, Саша, ты прав во многом. Хотя я не один добывал те победы района, о которых ты говоришь, они явились результатом сплоченной работы всех вас. Я вас помню всех и чту. Причем, помню не только с момента, когда вы сели в руководящее кресло, а намного раньше. Я следил за вашим становлением, помогал вам шагать по жизни, добиваться успехов и, по возможности, двигал по служебной лестнице вверх. Вот ты, Саша, даже не догадываешься, что я помню тебя с тех пор, когда ты работал простым электриком, затем водителем. Не без моей подсказки тебя избрали председателем  профкома совхоза «Белозерский». Эта должность дала тебе возможность приглядеться к методам руководства совхозом, оценить масштаб работ и научила понимать нужды людей. И дальнейшее твое продвижение связано со мной, я следил за тобой, помогал утвердиться и в новой должности председателя колхоза имени Кирова в Нижнем Санчелеево, и директора совхоза имени Степана Разина.
Если бы он смог сейчас, он подошел бы к каждому, обнял за плечи, сказал бы самое-самое, что он думает о них. Вот, например, сидит очень скромный и  также очень интеллигентный Николай Федорович Судаков. Он бы сказал ему:
-  А помнишь ли ты, Николай Федорович, 1967 год, когда солнце выжгло посеянное. Помнишь ли ты нашу встречу на пшеничном поле в Большой Рязани?
- Еще бы,  Александр Максимович, - ответил Судаков, - земля потрескалась от жары так, что в трещины можно было легко вставить ладонь.
- И ты помнишь, что я тогда сказал тебе?
- Ну как не помнить, Александр Максимович. Вы тогда сорвали колосок низкорослой «Мироновской-808», размяли его в руках, сказали:
- А зерно-то налитое. Собери все и сохрани для будущего года. Мы так и поступили. А в следующем, 1968 году, на том поле собрали урожай по сорок центнеров с гектара. В среднем в том году на круг вышло  по двадцать пять центнеров. Таких урожаев ранее в Большой Рязани никогда не получали.
Он бы похлопал по плечу  Судакова, сказал бы:
- Вот за это ты и дорог мне. Ты не потерял надежду в «Мироновскую» и в нашу кормилицу-землю.
Он бы еще раз похлопал его по плечу, сказал, смеясь:
- Тогда-то я и спланировал твой перевод  с партийной на хозяйственную  работу и переезд в село Ягодное. И, как показало время, не ошибся в тебе.
- И чуть не убили меня своим решением. Тогда я даже не представлял, где находится это Ягодное.
Он подошел бы к Сомову:
- А ты что помнишь, Евгений Филиппович? Прости, Джон Филиппович?!
- Многое помню, Александр Максимович, но самым памятным был Ваш приезд на опытное поле, где по весне не очень дружно взошла пшеница.
Он бы засмеялся, обвел взглядом всех присутствующих, сказал, не сдерживая охватившей его радости:
- Вот что вспомнил, негодник! Тогда я предложил ему прокультивировать и по-новому засеять поле чем-либо другим. Он игнорировал мою просьбу и молча ждал осени, зная наперед, что я вернусь и к нашему разговору, и к тому полю. Он рисковал, здорово рисковал! Но осенью победа оказалась за ним, а победителей, как известно, не судят!
И резко развернувшись, продолжил бы:
-  А осенью с того поля собрали по сорок центнеров с гектара!
И уже дружелюбно, посерьезнев, добавил:
- Вот этим ты тогда и покорил меня окончательно. Ты доказал и мне, и прежде всего себе, что в любом деле нужно больше доверять самому себе, собственному опыту и интуиции.
Он бы подошел к Гурьянову. Спросил бы, покоряя всех непосредственностью и обворожительной улыбкой:
- А ты что вспомнишь, Иван Дмитриевич?
- Больше всего я ценю Вашу доброту и терпимость. Вы никогда не приказывали, а только советовали. Потому принимаемые решения нами исполнялись как собственные. Вам хорошо известно, что человек – раб своих желаний, и Вы это использовали в работе с нами!
- Молодец, Дмитриевич! Но ты же знаешь, я не люблю подхалимаж, а подсовываешь леща! Ты думаешь, в юбилей все дозволено, мы проглотим все, да еще и закусим!
- Я говорю то, о чем думаю – обиделся бы Гурьянов, но он бы продолжил:
- Ну хорошо. Допустим, я соглашусь с тобой. Но ты, Иван Дмитриевич, стареешь. Многое запамятовал. Забываешь, как приняли тебя в Приморском, когда тебя назначили директором совхоза имени Степана Разина. Особенно его мужская половина, которой ты запретил пить на работе?!
- Об этом, Александр Максимович, даже вспоминать не хочется.
- А я помню. Помню как тебе угрожали расправой, как отравили твоих кур. Помню, ты тогда не сдался, не сломался, поверил в здоровые силы коллектива, взял ситуацию в свои руки. Вот за это ты и дорог мне.
- А с подхалимажем Вы зря, Максимыч. Вы же знаете, я этим не страдаю. С Вами действительно было интересно и приятно работать.
Иван Дмитриевич говорил бы обиженным тоном, даже не пытаясь скрыть огорчения.
Наверняка за столом раздался бы смех, и он воспользовался бы этим, сказав:
- Вот видишь, меня все поддерживают, так что сдавайся!
- Сдаюсь! – сказал бы Гурьянов, и его лицо озарила бы улыбка.
Он видел, что Морозов свел разговор к шутке, но просто так сдаваться не хотел, и снова встав, пытался что-то сказать еще, но Морозов надавил бы на его плечо рукой:
- Садись и жди. Я еще не всех обошел.
Гурьянова поддержал Судаков:
- Я продолжу, Александр Максимович, если позволите.
- Говори, раз надумал.
- Мы, тогдашние руководители, действительно не ощущали каждодневного давления. По существу, Вы давали в наши руки полную инициативу, оставляя за собой контроль исполнения. Вы очень ценили людей, потому никогда не приказывали, только советовали. Это дано не каждому...
- И ты садись, Николай Федорович, - сказал бы он. – Ты же знаешь, я не переношу славословия.
- Я говорю, что думаю.
- Думать никому не воспрещается...
Он обвел взглядом гостей, пожалел, что за столом нет Румянцева. Но если бы он приехал, то подошел бы к нему, уважаемому в области человеку, Александру Васильевичу Румянцеву, ставшему министром сельского хозяйства и продовольствия, сказал бы просто, как говорил когда-то с ним, бывшим начальником животноводческого комплекса совхоза имени Менжинского, потом первым секретарем Ставропольского  райкома комсомола, затем директором совхоза имени Менжинского и позже вторым секретарем райкома партии:
-  А ты, Саша, помнишь ли, кто пестовал тебя, постепенно поднимая по ступеням служебной лестницы?
- Конечно, - и Александр Васильевич наверняка ответил бы:                - Помню, Александр Максимович, и никогда не забываю Вас.
Он бы обошел всех, кто сидел за праздничным столом, каждому нашел бы нужное слово, воскресил бы в памяти самое значимое событие в их отношениях, затем вернулся бы на свое место, сказал бы, подытоживая:
- На юбилеях, как на похоронах, говорят только о хорошем. И это, с одной стороны, верно. Но, понимая все, разделяя ваше настроение, я, тем не менее, помню все до мелочей и давно, еще когда руководил вами, сделал обобщающий вывод: все мы шли и идем в одном нужном нам всем направлении и потому мы здесь. Мы очень многое сделали для района и области. Вот за это я и предлагаю поднять рюмки!
После первого тоста был бы и второй, и третий. За столом установились бы мир и согласие. Каждый вспомнил бы из прожитых лет самое сокровенное, самое значимое, и, как правило, во всех эпизодах нашлось бы место и Морозову. И от этого ни гости, ни Александр Максимович не смогли бы уйти.
Сейчас все обстояло по-другому. Делегации входили в дом, усаживались за стол, где по-прежнему во главе, рядом со своим портретом, сидел усталый и больной Морозов, говорили в его адрес от всей души самое сокровенное, выпивали по рюмке водки, быстро закусывали и уходили, чтобы другие люди, ожидавшие своей очереди во дворе, смогли сделать то же. Сам Александр Максимович крепился, растроганно слушал короткие, но емкие по своей сути выступления, кивал головой, не говоря ни слова, и уже не пытался даже вытирать непрошенные слезы, бегущие по щекам. Он выдержал себя, увидел всех, кого хотел, благодаря судьбу за такой подарок, последний, как он понимал, в жизни.
Да, действительно они работали в трудное, но такое необходимое и полезное для страны время. По существу, по большому счету, сделанное этими людьми и подобными им, миллионами таких же, позволило стране выжить в капиталистическом окружении, не дало себя втянуть в какую-либо авантюру, создало мощную базу, на которой строится и нынешняя жизнь в непростой переходный период, но теперь уже обратно – к капитализму. Не совсем и не всем понятно, почему без сопротивления здоровых сил общества приказал «долго жить» социализм с «человеческим лицом», как назвал его М.С. Горбачев, и наступил период беспредельных рыночных отношений, к которым не был готов народ, привыкший к сдержанности и дисциплине. Начался грабеж  и растаскивание всего, что было создано ранее. И хотя грабеж продолжается, созданного ранее, мощной базы хватило на все: и на воровство, и на созидание нового, пока еще не всеми понятого, осознанного и принятого капиталистического общества.

***

Никто из присутствовавших на юбилее не знал, что эта их встреча с Александром Максимовичем окажется последней. Через полмесяца его не стало. Уже тогда, на своем юбилее, он знал о приближении смерти, знал, что эта их встреча за столом – последняя, потому по его лицу и текли слезы прощания. Но он уже тогда знал и другое. По обыкновению все просчитывать наперед, он знал и когда она его настигнет... Он знал то, о чем соратники и гости даже думать боялись или не хотели. То были искренние слезы прощания...
На похороны съехались жители даже отдаленных поселков  и деревень Ставропольского района. Всем хотелось взглянуть в последний раз на человека, с именем которого связана их прошлая жизнь, как оказалось теперь, не такая уж и плохая. Морозов всегда привлекал к себе людей своей открытостью, порядочностью, дисциплиной и какой-то трогательной заботливостью о них. Может потому, узнав, кто умер, пришли попрощаться с ним совершенно незнакомые люди. С уходом Морозова ушла и романтика сельской жизни.
Идя с кладбища, Борис Николаевич Жигалев, которого не покидала крайняя степень волнения и скорби, пытался сочинить что-либо приличествующее моменту, но ничего путного, стоящего, отвечающего его состоянию не приходило в голову. Горькое переживание приглушило вдохновение. Хотелось плакать или кричать, как плачут на похоронах деревенские женщины... и вдруг совершенно неожиданно для себя он вспомнил строки Сергея Есенина из стихотворения «Памяти Брюсова»:
Мы умираем,
Сходим  в тишь и грусть,
Но знаю я –
Нас не забудет Русь.
Перефразируя Сергея Александровича из того же стихотворения, скажу и от себя лично:
Но крепко вцапались
Мы в нищую суму.
Александр Максимович,
Мир праху твоему!
Жители Ставропольского района, жители нынешнего Тольятти всегда будут помнить действительного хозяина здешней земли, великого ее созидателя и труженика - Александра Максимовича Морозова.
Со стелы из красного гранита смотрит полный сил и энергии Морозов. Таким его знали жители Ставропольского района. Таким он был в жизни. На той же стеле начертаны слова: «Жизнь  посвятил русской земле».
И только даты: 10 IV 1923 – 26 IV 2003 гг. напоминают о том, что хозяин земли, ее великий труженик и созидатель навсегда покинул нас.
***

Клавдия Ивановна рассказала о многом из прожитой совместно с Александром Максимовичем жизни. Но самым ярким впечатлением был рассказ о последних днях, когда муж уже был прикован к постели. Глядя на жену, он умилялся,цй8 вспоминал самое хорошее, потом грустил, уходил в себя, замыкался. Но однажды не выдержал, сказал:
 - Как ты будешь без меня жить, Клава!!!
И по его мужественному лицу потекли непрошенные, но такие понятные ей и близкие до боли слезы. Он думал не о себе, а о ней, своей Клаве!

октябрь 2005 – март 2006 гг.


II. И это тоже о нем...

Астахов Евгений Евгеньевич, писатель.
Его большое поле
(разговор с секретарем сельского райкома партии).
Журнал «Сельская новь» №3, март 1977 г.

С Александром Максимовичем Морозо¬вым, первым секретарем Ставропольского райкома партии, я знаком много лет. Но, несмотря на это, ни разу не доводилось мне поговорить с ним обстоятельно, не спеша: Морозова все отвлекали дела, не¬отложные и беспокойные.
И вот совсем недавно мы снова встре¬тились. Только-только отгремела осенняя страда, но напряженность еще не спала. Впереди была уборка картофеля, свеклы, подсолнечника, были тысячи других забот.
- И так вот шестнадцать лет подряд? - спросил я Александра Максимовича. - Мно¬го это или мало?
Он пожал плечами.
- Да как вам сказать? Все зависит от того, с какой меркой подойти к этой циф¬ре, с чем сопоставить ее... Ну, если огра¬ничиться только рамками собственной био¬графии, то немало, пожалуй. Как никак, а
почти половина послевоенной нашей жиз¬ни...
Александр Максимович сидит напро¬тив меня. Высокий, ладно сбитый, сильный человек. И не верится, что ему пятьде¬сят четыре. Первая седина только-только тронула виски, в косых лучах утреннего солнца они словно отчеканены из кавказ¬ского черненого серебра.
Во всем его облике эта чеканность, спо¬койная уверенность человека, хорошо знающего цену тому делу, которое он де¬лает на земле. Несуетливо, расчетливо, с мудрой крестьянской осмотрительно¬стью.
Я всегда с известным недоверием отно¬шусь к людям, у которых гладкая, без сучка, без задоринки биография. Все у них получа¬лось, все точно по маслу катилось. За этой благополучностью часто прячется облегченность, умение лавировать, плыть по течению, сторонясь стремнины. А стремнина, с водово¬ротами, со встречными потоками, она-то и есть настоящая жизнь, основное ее русло. И толь¬ко сильный, уверенный в себе, в духовной сво¬ей отваге пловец не боится ее стремительно¬го,  грохочущего  бега.  
Александр Максимович Морозов не ве¬дает тишины. Все стремнина да стремни¬на. Три десятилетия на комсомольской и партийной работе. Здесь, в заволжских местах. Петровский район, Хворостянский, а последние шестнадцать лет - Ставро¬польский. Наверное, самый необычный из всех районов Куйбышевской области. Нео¬бычный по многим причинам. Район много¬национальный, географическое положение его неоднородно - тут тебе и лес, и горы, и степь. 14 колхозов и 7 совхозов. Это поч¬ти четыреста тысяч гектаров, из них одной пашни сто шестьдесят три тысячи.
Название района осталось от тех времен, когда был здесь, в волжской пойме, мало кому известный деревянный городок Ставрополь-на-Волге. Теперь на его месте гу¬ляют волны Жигулевского моря. А город вырос новый, и имя у него новое, звучное - Тольятти - город областного подчинения. Вот и остался район Ставропольским. И тем не менее, жизнь его во всех проявлениях теснейшим образом переплетена с жизнью Тольятти...
Звонит телефон, и Александр Максимович, прервав наш разговор, снимает труб¬ку.
- Слушаю... Да, знаю, мне сообщали. И тем не менее надо еще раз встретиться и еще раз все обговорить... Строительные работы выполняются Куйбышевгидростроем не в порядке шефской помощи, они
записаны ему в план. А план полагается выполнять... Знаю, как им трудно сейчас, знаю. Но ведь завершение работ по той же Жигулевской птицефабрике - это тонны до¬полнительной продукции для города, а зна¬чит, и для самих строителей...
Он долго еще говорит. Потом кладет на рычаг трубку, проводит широкой ладонью по лбу, словно собираясь с мыслями.
- Да, теснейшие связи... – продолжает Александр Максимович. - Они возникли буквально со дня появления здесь, в Жи¬гулях, первых отрядов строителей. Я при¬ехал сюда спустя десятилетие; к тому вре¬мени связи эти переросли в прочную друж¬бу, стали традицией, сутью совместной нашей жизни. Это сотрудничество в нема¬лой степени повлияло на темпы роста про¬изводственных возможностей района. Взять нынешний, рекордный, так сказать, год. При плане в семьдесят пять тысяч район сдал государству сто двадцать две тысячи тонн зерна. И не остановился на этой цифре. Это наш вклад в областной каравай 1976 года. Внушительным он получился - в два миллиона тонн! И дело тут не в удачли¬вом годе, не в благоприятном стечении обстоятельств. Дело в том, что пришла по¬ра пожинать плоды большой, трудной, дол¬голетней работы многих и многих людей, терпеливо готовивших эту сегодняшнюю
победу...
В первом году десятой пятилетки хле¬боробы Ставропольского района выступи¬ли инициаторами соревнования под деви¬зом «Взять с каждого гектара не менее 25 центнеров зёрна!» В условиях Средне¬го Поволжья цифра эта звучала более чем смело. Однако ставропольцы сумели дока¬зать реальность своего начинания. Рекорд¬ный по области урожай был получен на по¬лях совхоза имени Луначарского - 34,5 центнера с гектара! Ненамного отстали земледельцы колхоза «Дружба». Их ре¬зультат превысил 32 центнера...
И случайности тут, действительно, ни при чем. Победа готовилась не год и не два, кропотливо, исподволь.
Незадолго до открытия XXIV съезда партии Александр Максимович с группой работников  сельского хозяйства был на беседе в Центральном Комитете партии. Разговор шел о путях дальнейшего повышения эффективности и рентабельности колхозного и совхозного производства. Говорили откровенно и горячо. О необходимости всемерного поощрения передового опыта, широкой пропаганды его, о гласности соревнования, стимулирующих началах в нем, о повышении товарности хлеба, о химизации, об отставании перерабатывающей  промышленности.
- Было отрадно, - продолжает cвой рассказ Александр Максимович, - когда мы увидели, что эти наши мысли, предложения были учтены, вошли в основополагающие партийные документы. Мне выпала высокая честь быть делегатом двух съездов партии. Я возвращался с них переполненный планами, надеждами. Это очень важно, когда человек надеется. На себя, на товарищей своих, на само время, в которое ему посчастливилось жить и работать... Вот мы привыкли к этому сочетанию слов – рост урожайности. А как много труда, порой подвижнического стоит за ними! Механизация всех видов работ - это ведь прежде всего люди, умелые культурные земледельцы, организованные, знающие и любящие технику. Мелиорация - еще одно громадное дело, гигантский шаг вперед. У нас уже двенадцать тысяч гектаров орошаемых земель с гарантированной средней урожайностью до сорока центнеров, тогда как на богаре имеем раза в два меньше. Стоит ли повторять, что это опять техника и люди, мастерски владеющие ею, и, что немаловажно, имеющие материальную возможность получить эту технику, содержать ее и использовать. Ее, как говорится, «за так» не дадут. И то, что сегодня в районе восемьдесят семь мощных тракторов К-700 и К-701, за этим - тоже люди, их труд, большой, тяжелый  труд...
Александр Максимович еще говорит о технике, о том, что больше половины комбайнового парка в районе составляют сейчас новые, высокопроизводительные машины «Нива» и «Колос», а я думаю о другом, о его словах: «Тяжкий труд». Да, несмотря ни на какую технику, пусть самую совершенную, он тяжел, этот труд, потому что машина не в состоянии заменить человеческое сердце, умеющее остро чувствовать, волноваться, сжиматься от тревоги за судьбу живого поля. Тяжел груз этих тревог. Из года в год они повторяются, одна сменяет другую. Ударили нежданные весенние морозы, затянулись летние дожди, запоздалые осенние грозы положили хлеба, ушел раньше времени снег с полей... Во многом еще бессилен человек, стоящий перед загадочным ликом природы. Его благополучие зависит порой от ее капризов. И когда наступает критический момент, он трудом, бессонным, упорным тяжким, старается взять свое, несмотря ни на какие каверзы стихий. И машина лишь помогает ему в этом, никогда не заменяя его, сеятеля и пахаря, творца хлеба, от которого испокон века берет начало все сущее на земле...
- Не ручаюсь за точность цитаты, - говорит Александр Максимович, - но все же приведу ее: «Хлеб сам не родится, его выращивают золотые руки сеятелей; выращенный таким образом хлеб сам становится золотом редчайшего достоинства»... Это из книги Михаила Алексеева. Хоро¬шие слова, люблю их повторять. Но все же я сказал бы, что хлеб выше золота, благороднее его, если хотите. Золото бывает всякое, тут дело не в пробе. И кровь на нем порой, и злодейство, и алчность. А хлеб всегда чист. Оброненный кусок золота могут поднять с жадностью, с оглядкой, постараются спрятать побыстрее. Оброненный кусок хлеба человек    поднимает   спокойно, с уважением к нему; смахнет налип¬шую соринку, положит на видное место, повыше, чтоб никто не столкнул, не уро¬нил  больше...
Уважение к хлебу, подумалось мне, к великой его сути, к тайнам его рожде¬ния - не в этом ли истоки того важнейше¬го дела, суть которого мы определяем привычными словами: увеличение произ¬водства зерна. Именно за увеличение про¬изводства зерна в 1966 году, через год после мартовского Пленума ЦК КПСС, по¬зволившего земледельцам ощутить в се¬бе огромные силы, Александру Максимови¬чу Морозову было присвоено звание Героя Социалистического  Труда.
- Вот вы повторили мою фразу: ощу¬тили огромные силы, - он посмотрел на ме¬ня внимательно и даже как-то строго. - Да, огромные! Не на день, не на месяц и не на год. Одиннадцать с лишним лет прошло с той поры, а силы людей, несмотря на ко¬лоссальный их расход, все нарастают и нарастают. Сила - ведь понятие качествен¬ное. Бывает сила надрывная, что называ¬ется из последних тянет, а бывает дру¬гая, упругая, уверенная в себе, веселая что ли сила, не натужная. Такая сила все одо¬леет, со всем справится, любое ей по пле¬чу...
Это прекрасно сказано: упругая, веселая сила. И я понимаю, что Александр Максимо¬вич имеет в виду, говоря эти слова. Чувство уверенности, которым преисполнены люди, уверенности в том, что их всегда внима¬тельно выслушают, поймут, поддержат, если надо, впрягутся вместе с ними в новое, не¬простое дело. Это чувство и рождает такую силу.
Но бывает еще, что теряется зримая грань между строгой взыскательностью и угнетаю¬щей придирчивостью, между необходимым, деловым контролем и лишающей самостоя¬тельности опекой, между фразой, брошенной в сердцах, и действительным убеждением человека. Это всегда чревато последствиями.
- Искусство растить хлеб и искус¬ство растить человека, - говорит Александр Максимович, - самое, пожалуй, тонкое де¬ло на земле. Чуть что не так - и не жди доброго урожая. Кстати сказать, и легкими они  никогда не бывают,  эти  урожаи.
Может, не то слово - возимся, но... не подберу сейчас другого, мы именно во¬зимся с каждым человеком, терпеливо и всегда с надеждой. Снять голову с плеч - дело нехитрое, а вот заставить че¬ловека поднять голову, утвердиться в гор¬дой этой осанке, куда сложнее и куда нуж¬нее, конечно. И тут очень важно вовремя заметить самое начало ошибочного дей¬ствия и, наоборот, доброго, толкового дела. Заметить и прийти на помощь. Вели¬кая вещь поддержка, когда она своевре¬менна и, если хотите, строго дозирована. Не то, привыкнув к бесконечным поддерж¬кам да подпоркам, человек разучится сам на ногах стоять... Я против гладких, этаких умильных взаимоотношений, мож¬но и поспорить крепко, и поругаться. Но только так, чтоб не осталось обиды, чув¬ства униженного достоинства. Помните, как Горький говорил Ленину? «Вы меня так обругали,  что я ухожу от вас довольным»...
Слушая  Александра Максимовича, я вспоминаю одну историю, всего лишь ма¬ленький эпизод из жизни двух, тесно свя¬занных между собой людей, секретаря рай¬кома Морозова и председателя одного из самых передовых колхозов района Юдахина. Во время жатвы, когда на корню оста¬валось еще немало хлеба, пришло указа¬ние: помочь соседнему району, передать ему сорок комбайнов. Доля Юдахина была немалой -пять  машин.  «Не дам! – сказал он Морозову. - Свой хлеб чем убирать бу¬ду?» Так и уехал из райкома с этим кате¬горическим: «Не дам!». Известно, что за  такие  демарши  по головке не гладят.
Но Юдахин - прекрасный руководитель, умный, инициативный хозяин. И самое глав¬ное - добрый, сердечный человек. Прав¬да, горячий. Но кто это установил, что хо¬лодные, рассудочные натуры нужнее ми¬ру, чем натуры эмоциональные, кто вы¬думал подобную нелепицу?
О многом передумал в ту ночь Александр Максимович. Так и не ложился спать. Знал, что и Юдахин, наверняка, не спит. Еще за¬темно, вызвав машину, поехал Морозов в кол¬хоз «Дружба», к Юдахину. Увидел председа¬теля выходящим из дома, окликнул и, когда тот подошел, сказал ему: «Вот что, Генна¬дий Тимофеевич, оставляй-ка комбайны у себя. Найдем, где взять. У вас и впрямь еще с уборкой дел невпроворот, ехал к тебе, по¬глядел сам». «Нет, Александр Максимович, - ответил Юдахин, - люди-то через час выез¬жают, готовы уже. Я с мужиками толковал, они все понимают. И свое уберем, говорят, и соседей выручим». В общем, спором начали, энтузиазмом кончили, - и Юдахин рассмеял¬ся, как бы снимая с сердца тяжесть этой но¬чи. Со своего сердца и с сердца секретаря  райкома...
Кадры - самая большая гордость Мо¬розова. Свои кадры, крепкие, коренные. Они выросли в районе, на родной земле, их ниоткуда никто не дал готовыми. Он говорит о них увлеченно, судьбах людей, ставших ему близкими, точно кровная его родня.
Петр Илларионович Латчинов, фронто¬вик (и это особенно подчеркивает Моро¬зов: фронтовик) с первого послевоенного года - председатель колхоза «XII лет Октября». Его ученики возглавляют сегодня крупные, преуспевающие хозяйства рай¬она. Тот же Юдахин был учеником друго¬го председателя-ветерана Николая Михай¬ловича  Макарова.
- А сейчас, - Александр Максимович улыбается, - Макаров говорит, что сам многому учится у Юдахина. А что вы ду¬маете, это закономерно. В свое время у председателя прославленного нашего кол¬хоза «Победа» Семена Митрофановича Жданова, Героя Социалистического Тру¬да, фронтовика, другими словами, челове¬ка крепкого во всех отношениях, главным агрономом был Сомов Евгений Филиппо¬вич, молодой, перспективный специалист. Решили мы, как говорится «двинуть» его дальше - утвердили директором совхоза «Белозерский». На первых порах каза¬лось, не тянет Сомов. Он и сам это чувст¬вовал, приходил ко мне с заявлениями: освободите, мол, не получается. Заявления я прятал подальше, вроде он их не писал, а я не читал. Так оно и шло, пока не побе¬дила «ждановская школа», добрая его вы¬учка. Отличный это сейчас директор, и совхоз не из последних...
Рассказывая о людях района, об их делах, Александр Максимович часто повторяет сло¬ва «призвание», «талант». Никогда не отдаст своей силы земля бесталанному человеку, случайному, не будет к нему ни щедра, ни ласкова. И говоря о талантах, Морозов на¬зывает десятки имен, знакомых мне, а порой незнакомых. Александр Яковлевич Свири¬дов, главный агроном совхоза имени Луна¬чарского, «влюбленный в землю навсегда», Анастасия Петровна Соныгина из Мусор, «неутомимая, как пчела», Иван Алексеевич Осипов, председатель колхоза «Заря»... Он дает им краткие, выразительные характери¬стики, подчеркивая особенности биографий, обстоятельства, которые сыграли в судьбе этих  людей  определяющую  роль.
- Осипов у Жданова секретарем парт¬кома был, очень многое сумел перенять у  Семена Митрофановича, использовать потом у себя, в «Заре». И Желнин Иван Петрович до того, как возглавить колхоз имени Крупской, тоже проходил «ждановскую школу». Бесценная штука – опыт. Умение, с одной стороны, передать его, а с другой, творчески воспринять, использовать, развить - все это и есть составляющие успеха; не быстрого, не с налета схваченного, а прочного, гарантированного, устойчивого  успеха...».
Александр Максимович задумчиво смотрит мимо меня, словно  вспоминая  что-то.
- Да, опыт, - продолжает он, - накапливается ведь по крупицам, зернышко к зернышку. Своего рода - семенной фонд. У каждого зерна могучий колос подняться может, коли на добрую почву это зерно упадет... Возьмите партийную работу. Как важна опытность человека, возглавляющего ее! Ум, щедрость души, убежденность, умение
до конца быть принципиальным, смелым - да, несомненно, да! Это как бы основной строительный материал. Но вот скрепляет-то его в монолит опыт и только опыт. Какой бы ни был распрекрасный человек, как ни
любили бы его и уважали окружающие, настоящим партийным вожаком он становится лишь тогда, когда обретает глубокий, трудно заработанный опыт. Тот, который как крылья  за спиной...
Партийные вожаки... Александр Максимович произносит их имена уважительно и веско. Это друзья его и соратники, бойцы одной шеренги, с ними любое труднейшее дело по плечу. Виктор Иванович Шумкин, Хвостов Михаил Васильевич и рядом с ними, в ту же силу женщины: Лидия Васильевна Фунина, Зинаида Ивановна Борисова, Мария  Васильевна Огурцова.
- Женщине быть секретарем колхозного парткома сложнее, чем мужчине, гораздо сложнее. Здесь масса дополнительных психологических факторов. И, тем не менее, справляются отлично. Молодые, инициативные, умные, они умеют зажечь людей, увлечь за собой, убедить. Хозяйства крупные: «Путь Ленина», «Рассвет», «Заветы Ильича», задачи подчас приходится решать сложнейшие, но ни разу мы не слышали от них жалоб на трудности, хотя трудностей этих хоть отбавляй, конечно. Вот такие женщины у нас, - добавляет Александр Максимович и вновь улыбается своей открытой, по-молодому
веселой  улыбкой...
Слушая его, я прекрасно понимаю, что в рассказе секретаря райкома Морозова нет и намека на похвальбу: вот они, мол, какие люди, вот он какой, район наш Ставропольский! Есть гордость, право гордиться, заработанное годами труда и поисков. Пятьдесят миллионов рублей дохода от реализации продукции, восемнадцать средних школ, прекрасные Дворцы культуры, асфальтовые дороги ко всем, кроме одного, хозяйствам района, полная механизация токов, на которых в день перерабатывается до 13 тысяч тонн зерна, современные животноводческие комплексы - все это, прав Александр Максимович, не само по себе появилось и не вдруг. В середине шестидесятых годов дойное стадо составляло двенадцать с половиной тысяч голов, а сегодня эта цифра возросла еще на десять тысяч. Да и продуктивность коров увеличилась.
- Нам нельзя ни на минуту забывать о нем, - Александр Максимович показывает на окна своего кабинета. – Вот он – город, полумиллионный город молодого рабочего класса, первый потребитель всего того,
что производит район. Молоко, мясо, яйца, овощи. В седьмой пятилетке с полей района убирали около восьми тысяч тонн овощей, к концу девятой - в три раза больше. Таковы темпы, которые диктует нам жизнь,
бурная,  требовательная,  интересная  жизнь.
Не то, что отставать от нее нельзя, за¬быть в ней самую малость и то недо¬пустимо.
Морозов помолчал, взгляд его стал стро¬гим, даже как бы недовольным.
- Метаться не надо, - сказал он. - А то сегодня одна новация, завтра другая, а на послезавтра одни слезы горькие оста¬ются. Во всем должна быть целесообраз¬ность...
Я ловлю себя на мысли: это, пожалуй, одна из главных черт в характере Морозо¬ва - стремление к целесообразности, под¬чинение ей всех действий, планов, решений. В далеком сорок третьем году он посчитал более правильным, целесообразным убежать из госпиталя на фронт, чем ехать долечиваться в тыл. Сегодня он старается быть целесооб¬разным в десятках других своих поступков, больших и малых, но всегда важных, ибо от них во многом зависит жизнь громадного и сложного организма, имя которому Ставропольский район Куйбышевской области, ста¬рая   и   славная   Жигулевская   земля.
Она богата своими традициями. И древними, такими же, как сами Жигули, как степь завол¬жская, и новыми, рожденными жизнью сегод-няшней.
...По весеннему лугу белыми пятнами хала¬ты доярок; колхозное стадо в проволочном каре «электропастуха». И все село тут, от мала до велика, сотни нарядных людей, жду¬щих начала праздника. День выхода на паст-бище, радостный день, знаменующий наступ¬ление весны. Грохнет медью оркестр, пастухи в традиционных костюмах, с рожками у пояса, чинно и гордо пройдут через луг, направля¬ясь к ждущему их стаду. «Праздник пастушье¬го рожка». «Праздник первой борозды». «Встреча за околицей» - это когда окончена жатва, убран последний гектар, и все село встречает героев страды у околицы, и тоже гремит оркестр, и венки из осенних цветов ложатся на пропыленные комбинезоны меха¬низаторов.
- Я так считаю, - говорит Александр Максимович, - ежели что делается, то пусть делается с душой, не по-казенному. Занесение на доску Почета, так перед всем селом, с добрым словом благодар¬ности к тому, кто удостоен этого почета. И слова должны быть от души, чтоб не
так: сунул холодную ладонь, пожал руку и будь здоров... «Праздник пастушьего рожка» - значит, и рожки должны быть настоящие, пастушьи, а не из пластмассы. Нелегко их сейчас добыть, настоящие, но
надо. Когда новое пополнение механиза¬торов перед началом весенних работ, в апреле, дает клятву земледельца, то она должна звучать так же торжественно и значимо, как и клятва Гиппократа, произ¬носимая молодыми врачами. Земля, она тоже живая. Земледелец ее врачует и холит и отвечает перед людьми за здоровье и силу доверенной ему земли. У настояще¬го крестьянина чувство этой ответствен¬ности, на мой взгляд, врожденное, и прочность его зависит в первую очередь от воспитания, от коллективного разума воспитателей... Бытует у нас в районе такая
традиция - встречи династий...
И тут я услышал от Александра Максимови¬ча удивительную историю об одной из таких встреч. В каждом селе есть свои династии земледельцев, и вот на встрече, когда пришла пора сесть за праздничный стол, поднял руку средних лет человек, старший сын в одной из династий. Он обратился к отцу с такими словами: «Здесь, батя, у нас, сыновей твоих, просьба есть: не место младшему брату за этим столом, в таком заслуженном общест¬ве. Работает он худо, пьет, позорит все се¬мейство. Что же ему сидеть здесь, среди нас всех,  пусть  уж  выйдет  пока»...
- Представьте себе, – закончил рас¬сказ Александр Максимович, –заплакал парень. Как его до этого только не пыта¬лись образумить, все без толку было, а пос¬ле этого случая словно подменили человека. Ну, а на следующей встрече был он до¬пущен в круг колхозных династий, честно  заслужил это право...
Заслужить право на уважение. Как не просто это сделать, особенно в селе, где весь ты на виду, и время твое не делится, как в городе на рабочее и, скрытое порой от глаз людских,  нерабочее  время.
Во время уборки урожая этого года в большинстве хозяйств района были организованы уборочно-транспортные звенья по методу Н. Бочкарева. Организовать можно по-разному. Можно формально объединить людей в звенья, выделить им технику и, по выражению Александра Максимовича, «сунуть холодную ладонь  для рукопожатия».
А   можно сделать так,  как  сделали  это  в   Ставропольском районе.    Это   был    праздник,  праздник   «Жатвы-76».   Звеньевые,  а   их   собра-лось   на   слет   восемьдесят  пять   человек,  прибыли  в   колхоз  «Заветы  Ильича»  не  на   парад, а   на   деловой   смотр.   Каждый   мог   увидеть   и сравнить, как укомплектовано уборочно-транспортное звено, что      поставлено на  его вооружение,  какова  его боевая готовность в канун битвы за  хлеб семьдесят шестого года. Были рапорты звеньевых, а в oтвет им прозву¬чали   слова:   «На   вас   вся   надежда,   хлеб  нынче большой,   не   подведите».      
Они не подвели. Звено молодого механиза¬тора Николая Мишушина    из   совхоза    имени Менжинского   выдало   из бункера более 56 тысяч   центнеров зерна. На самую малость отстал от него Иван Михайлович   Ухваркин   из  колхоза  «Дружба».
- Кстати Мишушин развил почин Боч¬карева, внес новое в организацию уборки. - Александр Максимович встает из-за стола, подходит к стоящей в углу кабинета ради¬оле, перебирает пластинки. - В звене у Мишушина было восемь тракторов К-700, и он отказался от автомашин. Подсчитал нуж¬ное количество тележек и отвозил хлеб от них.  Сейчас  вот   зябь  пашет...
Найдя нужную пластинку, Александр Мак¬симович включает    радиолу,  и  я  слышу рассказ   о   трудовом   подвиге   механизато¬ра,    слова благодарности,  обращенные    к нему,   и   песню,   исполняемую   в   его честь.
- Людей надо славить при жизни, - говорит Александр Максимович,  - сполна от¬давать им  должное, воспитывать    на    их примере   молодых,   у   которых   все   впере¬ди. А   вот   как   именно,   это во многом  зависит от нас,  уже немолодых  людей.
И он показывает мне отлитые из брон¬зы призы. Приз имени братьев Семенычевых из колхоза «Победа» – это луч¬шему комбайнеру. Приз имени доярки Ан¬ны Дмитриевны Бурковой, приз имени Марии Яковлевны Черновой, за тридцать лет вырастившей тысячи телят, приз для молодых трактористов имени Андрея Ти¬мофеевича Щербакова, пять сыновей кото-рого множат сегодня на полях района добрую отцовскую славу.
...За окнами просторного морозовского ка¬бинета погожий осенний день. Александр Мак¬симович всматривается в небо, еще по-летнему безмятежно голубое, словно пытается понять, что там задумало оно в ненадежной своей октябрьской голубизне. А ну, как ударит холодными, проливными дождями, не даст по-доброму убрать картофель, второй наш хлеб, заставит и без того уже уставших за страду людей работать  с двойной нагрузкой.
Он думает о людях, это стало его призвани¬ем, нелегким и беспокойным.
Десять лет назад секретарь сельского райкома Морозов написал небольшую книгу. Я запомнил из нее слова, которыми хочу закончить свой рассказ о нем: «Я всей душой привязался к этой земле, - писал Александр Максимович, - полюбил ее людей, талантли¬вых и мудрых хлеборобов, чей богатый жиз¬ненный опыт, коллективный разум, постоян¬ное стремление добиться большего стали мо¬гучей  движущей  силой...»
Воронцов Александр Егорович,
бывший председатель Ставропольского районного
исполнительного комитета

Морозов – созидатель и хлебороб

Александр Максимович Морозов родился 10 апреля 1923 года в селе Русский Байтуган Похвистневского района Куйбышевской области в крестьянской семье. В 1941 году, после окончания средней школы, был призван в ряды Красной Армии. Участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками на Западном и 1-ом Белорусском фронтах. Награжден за проявленное мужество двумя орденами Красной Звезды и многими медалями. После увольнения в запас в 1947 году работал заведующим избой-читальней в своем селе Пасунки, затем последовательно – комсомольским секретарем райкома в Петровском, а затем в Хворостянском районах. С 1951 года  на партийной работе: инструктор, зав. отделом райкома КПСС, секретарь райкома по зоне Лозовской МТС, первый секретарь Петровского РК КПСС. С 1960 года в Ставропольском районе - председатель райисполкома, а затем первый секретарь райкома партии.
Эти вехи биографии Морозова А.М. знают все, кто работал с ним. Но важнее всего не сами вехи, а личность Морозова, талантливого организатора сельскохозяйственного производства, новатора, генератора новых идей, крестьянского самородка, настоящего патриарха земли.  Мне посчастливилось долгое время работать рядом с ним, и я попробую рассказать хотя бы немного об этом замечательном человеке: организаторе, созидателе и неутомимом труженике, о проектах, внедрявшихся в районе при его непосредственном участии. Сейчас их называют «национальными», а тогда для Морозова они были его повседневной работой.
1. Растениеводство

Морозов прекрасно понимал, что землю обрабатывают, засевают и собирают урожай на ней люди. И о них в первую очередь он проявлял неустанную заботу. В районе оживилась пропагандистская работа. Через газету освещался ход сельскохозяйственных работ, рассказывалось о лучших людях и уборочно-транспортных звеньях, публиковались результаты работ. Особенно широко освещались проводимые в районе массовые мероприятия по подготовке к летней и осенней страде: праздники первой борозды, пастушьего рожка, первого снопа. Развернулось широкое соревнование между коллективами колхозов и совхозов. Началась настоящая борьба за высокую культуру земледелия, проводился ежегодный смотр полей. В хозяйствах района начали внедрять новые сорта яровой и озимой пшеницы, шестирядного ячменя, подсолнечника с высокой масляничностью, кукурузы. Морозов несколько раз ездил в Краснодар к академику Лукьяненко Павлу Пантелеймоновичу, смотрел, выспрашивал секреты выращивания зерновых и неутомимо добивался  внедрения увиденного. Вместе с высокой культурой земледелия практиковалось разумное внедрение минеральных удобрений, аммиачной воды, безводного аммиака и органики.
В результате урожайность зерновых возросла до 25 центнеров с гектара, а подсолнечника – до 14-16 центнеров с гектара. Район при валовом сборе 200 тысяч тонн зерна сдавал государству свыше 100 тысяч тонн.
Со строительством ВАЗа остро встал вопрос обеспечения горожан овощами, картофелем, молоком и мясом. Для этого потребовалась специализация пригородных хозяйств на производство этих культур, необходимость орошения земель. Началось строительство Тольяттинской, а затем и Жигулевской оросительных систем. Площадь орошаемых земель в совхозе имени Луначарского, Степана Разина, «Белозерском», в колхозе «Нива» и «Дружба» достигла 28 тысяч га.
Морозов добился нужного освоения капитальных вложений на эти цели, остро ставил вопросы социального развития села, и всем нам было приятно, что вопросы эти поддерживаются и в верхних эшелонах  власти. На полях совхоза имени Луначарского состоялась встреча трех Героев социалистического труда – бывшего министра РСФСР по мелиорации (к сожалению, не помню фамилии), первого секретаря обкома партии Орлова В.П. и Морозова с руководителями сельхозпредприятий основных хозяйств района.
Решился вопрос и о строительстве тепличного комплекса «Овощевод», который возглавил  И.Д. Гурьянов. После освоения тепличного хозяйства, начавшегося выращивания овощей в других хозяйствах района было создано объединение «Жигули», в которое вошли совхозы «Хрящевский», «Белозерский», имени Луначарского и Степана Разина. Позже в это объединение влились  овощные базы и магазины Тольятти, а также новые совхозы - «Красные горки» и имени Менжинского.
Понятно, что все это позволило значительно улучшить снабжение горожан продуктами питания, разнообразить их стол.

2. Животноводство

Посещая хозяйства района, Морозов не просто присматривался к ним, он вникал во все, что проходило перед его взором. Его особенно интересовало, как живут простые труженики полей и ферм, а разговорившись, он постепенно выспрашивал и секреты выполняемой ими работы. Также как в растениеводстве, где полным ходом шла работа по повышению урожайности зерновых культур, он поднял вопрос и о повышении продуктивности в животноводстве. Его не устраивали показатели по привесам молодняка, но особенно – по надоям молока. И здесь он понял главное – нужно полностью сменить стадо. И он добился своего. Из Ленинградской области завезли новое молочное поголовье черно-пестрых коров. Вместе с заменой стада началось строительство животноводческих комплексов: в совхозах имени Луначарского и имени Менжинского - на 1200 голов, в колхозах «Правда», «Победа», имени Куйбышева, «12 лет Октября» - на 800 голов. В колхозе имени Кирова для выращивания нетелей - на 5 тысяч голов и т.д.
Общее поголовье скота выросло до 55 тысяч голов, а дойное стадо – до 24 тысяч. Поднялись повсеместно и надои молока, в целом по району они перешагнули рубеж 3 тысячи килограмм на одну корову, появились и пятитысячницы. Началась работа по сдаче охлажденного молока первым сортом, организовывались молочные цеха по переработке молока при комплексах, сырные цеха в совхозе имени Луначарского, колхозах имени Куйбышева и имени Ленина. Начались и пользовались неизменным успехом соревнования среди доярок, скотников. Ежемесячно проводились дни животноводов с активом и специалистами АПК «Лада» и главными специалистами сельхозпредприятий. Отдельно проводились дни животноводов в каждом сельхозпредприятии. В хозяйствах строились дома животноводов с красными уголками, где обязательно был телевизор, газеты и журналы. А животноводы имели возможность помыться в бане после трудового дня.
В итоге Ставропольский район стал лучшим районом области по урожайности сельхозкультур, занимая постоянно первые места среди других районов, а по продуктивности животноводства – второе место.
Понятно, что успехи района не пришли сами по себе. Они появились лишь благодаря целенаправленному руководству на всех уровнях сельскохозяйственного производства. И здесь роль Морозова была особенно ощутимой. Он умел подбирать и растить кадры. Он не жалел времени на вопрос подбора и расстановки кадров, наблюдал за ростом специалистов всех возрастных категорий и образовательных уровней. Морозовские кадры и по сей день задают тон во многих хозяйствах района и области. Назову некоторых из тех, кто составлял основной косяк руководителей хозяйств:
Жданов Семен Митрофанович – председатель колхоза «Победа»,
Макаров Николай Михайлович – председатель колхоза «Правда»,
Карпов Владимир Иванович – председатель колхоза им. Кирова,
Злобин Геннадий Петрович  – директор совхоза им. Луначарского,
Климушкин Алексей Иванович – директор совхоза им. Менжинского,               
Румянцев Александр Васильевич – директор  совхоза им. Менжинского,
Пучков Александр Степанович – директор  совхоза им. Степана Разина,
Латчинов Петр Илларионович – председатель колхоза «12 лет Октября»,
Смирнов Владимир Васильевич  – председатель колхоза «Рассвет»,
Юдахин Геннадий Тимофеевич – председатель колхоза «Дружба»,
Осипов Иван Алексеевич – председатель колхоза «Заря»,
Мальгин Николай Егорович  – председатель колхоза им. Карла Маркса,
Масленников Петр Афанасьевич – 2-ой секретарь РК КПСС,
Трофименко Владимир Михайлович  – директор  совхоза «Красные Горки»,
Гурьянов Иван Дмитриевич – генеральный директор совхоза «Овощевод»,
Сорокин Александр Алексеевич – генеральный директор совхоза «Овощевод»,
Ананьев Николай Иванович – председатель АПК «Лада»,
Судаков Николай Федорович – председатель колхоза «Заветы Ильича»,
Козлов Николай Иванович – директор ОПХ «Ягодное»,
Сомов Джон Филиппович – директор совхоза «Белозерский»,
Басалаев Григорий Александрович  – директор совхоза «Жигули»,
Каньшин Александр Ильич  – директор совхоза «Жигули»,
Фролов Владимир Васильевич – председатель колхоза «12 лет Октября»,
Булин Федор Иванович – председатель  колхоза им. Куйбышева,
Желнин Иван Петрович – председатель  колхоза им. Крупской,
Новиков Николай Алексеевич – директор  совхоза им. Степана Разина,
Козлов Николай Борисович – директор по механизации трудоемких процессов в животноводстве.

3. Социальная программа

Оглядываясь назад, оценивая с современных позиций прошлые годы, когда в деревнях и поселках жизнь била ключом, удивляюсь, как Александр Максимович своевременно, а порой и намного вперед видел  проблемы сельских жителей и хозяйств. И не просто видел и предугадывал, а умело направлял работу специалистов всех звеньев на решение стоящих острых вопросов. И району было чем гордиться. Строились дома, животноводческие комплексы, дома культуры, детские сады, больницы, поликлиники.
К домам подводился газ, а к поселкам и селам прокладывались дороги с твердым покрытием. Школы-восьмилетки, перестраиваясь, переводились на полное среднее образование учащихся, школьных мест хватало на всех ребятишек школьного возраста. Обеспеченность детскими садами и ясельными группами составляла 95 процентов по району. В каждом маленьком поселке был организован фельдшерско-акушерский пункт, в крупных селах создавались участковые больницы. В самом городе Тольятти для селян построена Центральная районная больница  и здание военкомата, признанное ныне лучшим в области. Были построены капитальные здания Госавтоинспекции, райкома партии, санэпидемстанции, расширено здание райотдела милиции. Все учреждения были укомплектованы кадрами.
Периодически на бюро райкома КПСС и пленумах рассматривались вопросы социальной сферы и строительства необходимых объектов. Ощущалась реальная помощь строительных организаций города и Ставропольского ПМК, вопросы строительства планировались на пятилетие вперед и строго контролировались. В результате район вышел на уровень  строительства жилья в 20 тысяч квадратных метров в год. Мы были правофланговыми в области и по этому вопросу.

4. Шефские связи

Александр Максимович умел строить отношения с руководителями разных рангов и уровней. Потому, когда на селе почувствовали отток рабочих кадров, люди уходили на Волжский завод, манивший к себе квартирами, условиями труда и разветвленной социалкой, пришлось просить помощи, особенно в период полевых работ, у предприятий города. К середине 80-х годов район предоставил заводам под садово-дачные кооперативы 80 тысяч дачных участков. К тому же вся продукция с полей района шла в город и через магазины попадала на стол горожанам: овощи, картофель, молоко, мясо, гречка, просо и другие продукты. В городе это чувствовали и с пониманием относились к просьбам о помощи. Особо тесные отношения установились с «Куйбышевгидростроем». Его подразделения строили на селе все, начиная от домов и животноводческих комплексов, школ, детских садов, зерно- и овощехранилищ и кончая газификацией поселков и сел и строительством дорог. Два фронтовика, оба Герои соцтруда: Николай Федорович Семизоров, бессменный начальник КГС и Александр Максимович Морозов с полуслова понимали друг друга, и их производственная деятельность переросла в крепкую мужскую дружбу. К нашим просьбам хорошо относились и предприятия химии, без задержек исполняя наши заявки на удобрения. Наши проблемы хорошо знали, понимали и помогали в решении их секретари горкома КПСС: Оболонков Николай Харитонович, Туркин Сергей Иванович, председатель горисполкома Кашунин Борис Самуилович. Тесные связи поддерживали  с райкомом и секретари Центрального РК КПСС города Степанов А.А. и Фадеев Ю.П. Тесная связь поддерживалась и с Волжским автозаводом, где вопросы села решались на уровне  парткома, поскольку Гендиректор АвтоВАЗа Поляков В.Н. и последующие Генеральные, сменявшие друг друга, были сверх меры заняты проблемами завода. Возглавлявший долгие годы  партком ВАЗа Рымкевич Ипполит Леонардович и последующие секретари никогда не отказывали в помощи району людьми, а затем и в других вопросах – газификации сел, строительстве дорог, в строительстве совхоза «Овощевод», строительстве тяговых подстанций, прокладке электролиний к селам и животноводческим комплексам. Помогал автозавод и в строительстве перерабатывающих цехов на селе, в машинной уборке картофеля и уборке овощей.
Желая придать шефской работе определенное направление, Морозов выносил вопросы помощи селу на совместные пленумы райкомов и горкома, на сессии горисполкомов. Причем эти вопросы досконально прорабатывались в районе, составлялись планы на длительный период, и это не могло не сказаться  положительно на совместной работе. Урожаи с полей района собирались в строго установленные сроки.

5. Организаторская работа

Я благодарен судьбе за то, что она свела меня с Александром Максимовичем. С ним было интересно, хотя порой и трудно работать. Но мы как-то научились понимать друг друга без лишних объяснений, как говорят, с полуслова, а порой даже и с полувзгляда. Причем наша работа строилась на полном доверии. Мои доклады, с которыми я шел на сессии, он не просматривал, полностью доверяя мне, заранее зная, какие вопросы райисполком будет рассматривать, но обязательно напоминал о факторе времени. Длинный доклад обязательно уведет в сторону от стоящих проблем, снизит эффективность управления. По обоюдной договоренности, лично он курировал в районе вопросы растениеводства, я – животноводство, строительство АПК и относящиеся к исполкому службы.
Морозов хорошо владел перспективой, под его контролем находились вопросы стратегического развития. Он обладал даром убеждения, умел нацелить членов бюро райкома партии, членов исполкома, ведущих служб района на решение перспективных задач. Но самой главной, самой стратегической задачей он считал работу с людьми. Наверное, не проходило дня, чтобы Александр Максимович не побывал в каком-либо хозяйстве. Встречаясь с людьми, он не стремился учить их чему-либо, старался, словно губка, впитывать все то хорошее, что он, как исследователь, видел в действиях того или иного работника или специалиста. А, впитав, продолжал исследовать замеченную проблему, и когда-либо она, всесторонне обдуманная и изученная, обретала реальный смысл или воплощение. Может, потому он находил с каждым собеседником  один, понятный им, язык. Это не был язык простого общения, это был язык исследователя, притягивающий к себе собеседников общим, непроходящим интересом.
Может, потому ему удалось создать команду единомышленников, которые безоговорочно и пунктуально внедряли в жизнь идеи, которые были близки и понятны не одному ему.
В районе была разработана и применялась целая система социалистического соревнования как между хозяйствами, отделениями, бригадами, так  и среди отдельных исполнителей с применением морального и материального стимулирования. Передовикам и победителям вручали вымпелы, переходящие красные знамена, кубки по животноводству и растениеводству, кубки знатных людей. Кубок доярки колхоза «Дружба» А.П. Воробьевой, заслуженного механизатора совхоза имени Луначарского В.М. Чаплыгина вручались по итогам года и были переходящими. Но если кубки завоевывались 5 лет подряд, они вручались навечно. Повсеместно практиковалось вручение благодарственных писем, грамот и денежных призов. И обо всем этом узнавали все жители района через  средства массовой информации – печать и радио. Сам район соревновался с сильными Волжским и Жигулевским районами области и Мелекесским районом Ульяновской области. Накал соревнования в районе кроме непосредственных руководителей хозяйств поддерживали и руководители служб района.
Мне приятно назвать имена воспитанников Морозова, которые во многом способствовали созданию благоприятного производственного климата во всех без исключения хозяйствах:
Валюс Петр Гордеевич – заведующий отделом РК КПСС,
Аляпкина Полина Семеновна  – заведующая отделом народного собрания,
Кувшинов Юрий Федорович – заведующий отделом народного собрания,
Квасов Виктор Михайлович – главный врач ЦРБ,
Сухова Наталья Михайловна – главный врач ЦРБ,
Зимин Леонид Яковлевич – начальник управления сельского хозяйства,
Малышев Валентин Павлович – заместитель председателя райисполкома,
Сагайдакова Валентина Степановна – начальник ОКСа,
Старостин Юрий Александрович – заведующий отделом культуры,
Гриценко Валентина Александровна – заведующая отделом культуры,
Долин Александр Васильевич – начальник РОВД,
Малов Александр Иванович – заместитель начальника РОВД,
Сахарнова Клавдия Григорьевна – председатель Райпо,
Машков Сергей Андреевич – главный редактор газеты «Ленинский путь»,
Купцов Борис Тимофеевич – главный редактор газеты «Ставрополь-на-Волге»,
Шелудяков Александр Анатольевич – начальник ГАИ,
Лапшов Анатолий Николаевич – председатель «Сельхозтехники»,
Соболев Александр Михайлович – начальник Ставропольского ПМК,
Носков Иван Кузьмич – начальник ПМК по мелиорации,
Феопентов Евгений Александрович – начальник хлебной базы №26,
Жигалев Борис Николаевич – директор агроремтехпредприятия,
Сямин Василий Афанасьевич – председатель профкома,
Богданова Альбина Федоровна – заведующая Финансовым Управлением,
Денисов Иван Михайлович – заместитель председателя райисполкома.
Думаю, всем им было приятно работать с Морозовым, который, между прочим, был не просто руководителем, но и защитником каждого из руководителей хозяйств и служб  района. Он умел требовать, но с такой же мерой собственной ответственности ценил и защищал  подчиненных. К людям он вообще относился душевно. Сейчас многие поражаются его выдержке и терпению. Думаю, что это исходило из любви к тем, с кем ему приходилось идти в наступление. Ведь сельская жизнь – это постоянная борьба за урожай. Он умел ценить настоящих бойцов сельского фронта.
Были, правда, редко минуты, когда  Александр Максимович расслаблялся в кругу друзей. И удивительно – он не походил на партийного бонза, облеченного непроницаемой оболочкой. Он терпеливо и внимательно выслушивал людей, давал им высказаться, а когда все успокаивались, «выдыхались», брал инициативу в свои руки, рассказывал анекдоты, различные смешные истории, а под конец запевал одну из своих любимых  фронтовых песен. Понятно, что многие из нас не чаяли в нем души.
Успехи района были столь внушительны, что Морозову было присвоено высокое звание Героя социалистического труда. К его фронтовым наградам добавились новые: два ордена Ленина, ордена Дружбы народов, Трудового Красного знамени, Знак почета и несколько медалей. Он неоднократно избирался депутатом областного совета народных депутатов, был членом Куйбышевского обкома КПСС, избирался делегатом XXIII, XXV и XXVI съездов КПСС. По тем временам на съезды делегировали самых достойных, каким и был Александр Максимович Морозов.
Сейчас многое в районе пришло в запустение… Но на столь благодатной почве не может расти один сорняк. Хочется верить, что наша Ставропольская земля снова будет с крепкими селами и добрыми, рачительными хозяевами. И не иссякнут на ней чистые, природные Родники.


Вятский Андрей, специальный корреспондент
«Волжской коммуны».
С первой искры (репортаж из Ставропольского района)
от 18.IX.1965 г. №221

Взрослые, уважаемые люди, руководители крупных хо¬зяйств, они не могли побороть ис¬кушения и, взяв из золотого воро¬ха по горсти зерна, по-мальчише¬ски   озираясь,  ссыпали  его  кто  в карманы брюк, кто в карманы пиджаков. Каждому казалось, что делал он   это незаметно,  а видели все, кто был  на току. Видели  и улыбались. Женщины, стоящие   у зерноочистительных  машин, -  понимающе и снисходительно.
Председатель колхоза - чуть иронически, но тоже понимающе. Главный
агроном - с откровенной гордостью.
Колхозом  «Победа»   завершилась дружеская поездка председа¬телей и секретарей парткомов артелей  и совхозов Красноярского  района по хозяйствам Ставропольского.
Этот ворох «степнячки», давшей «Победе» по  40 центнеров зерна с гектара, как бы подытоживал на сегодня путь ставропольцев к большому хлебу. Путь нелегкий и не¬ простой,  но интересный и поучительный. Путь, которым идут хлеборобы района настойчиво и последовательно.
Сейчас в районе нет человека, ко¬торый бы не знал академика   Павла Пантелеймоновича Лукьяненко, не произносил бы его имя с особой теплотой и сердечностью. Дружба с выдающим¬ся ученым и селекционером началась несколько лет назад.
Областной комитет партии до¬говорился с кубанцами о выделении куйбышевцам небольшого количества семян «безостой-1»  для опытных посевов. Более чем прохладно отнеслись многие председатели к предложе-нию попробовать. Не скрывали сомнения:
- Южная. Неженка... Не выжи¬вет. Не для нашей зимы...
А вот председатель «Победы» Семен Митрофанович Жданов поверил:
- Много читал про нее. Давай¬те побольше.
220 гектаров засеял колхоз новой пшеницей. Председатели со¬седних колхозов посмеивались:
- Эко, рискнул...
Конечно, это был риск. Но риск умный и оправданный. И главный агроном хозяйства Евгений Филип¬пович Сомов, и агроном Анастасия Петровна Соныгина  сделали все, чтобы по возможности уменьшить его. Отнеслись к новому сорту очень бережно и любовно.
Нет, не прогадал Семен Митрофанович Жданов со своими агро¬номами. По 27,7 центнера с гекта¬ра дала колхозу «безостая». Как круги от увесистого камня, брошенного в воду, расходились по хозяйствам управления слухи о том, как здорово выручила «Побе¬ду» кубанка.
Первый болельщик и сторонник «безостой», начальник производственного управления, агроном по образованию, Иван Михайлович Перов повез председателей в «Победу».
- Смотрите, решайте, думайте, неволить не будем...
Есть люди, сердца которых зажигаются с одной искры. Первым оценил опыт соседа и понял все преимущества нового сорта Николай Михайлович Макаров - пред¬седатель из «Правды». Решитель¬ный и настойчивый, не уступаю¬щий по твердости характера Жда¬нову, он тут же попросил семян на посев.
За ним потянулись другие.
И если летом 1963 года «безостая-1» занимала в районе всего 570 гектаров, то летом 64-го она колыхалась уже на площади в 3270  гектаров. А  в  «Победе» клин ее увеличился до 840 гекта¬ров.
Когда в прошлом году посланцы ставропольских  колхозов привез¬ли в Краснодар  мешок пшеницы  «безостой-l»,  выращенной на сво¬их полях, и рассказали Лукьяненко, каким широким фронтом она пош¬ла в наступление на другие, менее урожайные сорта, старый ученый очень обрадовался. Он не предполагал, что его детище так далеко шагнуло к северу. Но чувство осторожности, никогда не покидающее селекционера, тотчас  же застави¬ло его встревожиться. За Павлом Пантелеймоновичем никогда не водилось такого, чтобы он бездумно рекомендовал свои сорта всем подряд. Он чужд тщеславия и легкой славы. И слова, которые он сказал секретарю Ставропольского райкома  Морозову, приехавшему  вме¬сте с Ждановым в составе куйбышевской делегации, шли от чисто¬го сердца:
- А не спешите, дорогие то¬варищи? Как бы не взяли вас в переплет с двух сторон. С одной – колхозники. С другой – руковод¬ство. Если провалитесь... Я ведь на Среднюю Волгу не рассчитывал. Мои рекомендации только на Ку¬бань и Ростовскую область рас¬пространяются.
Ставропольцы – народ с дело¬вой хитрецой. Не успели вернуть¬ся с Кубани - по району разгово¬ры:
- Опять новые сорта у Ждано¬ва и Макарова.
Это было правдой. Ни в добром совете Лукьяненко не отказал, ни в элитных семенах. Чуть ли не с опытных делянок дал их. А что касается «степнячки», так ту Жданову выделил буквально из своего потайного кармана. Ее хватило «Победе» всего на два гектара. К «безостой» и «степнячке» прибавилась «мироновская-808», выведенная на другой станции. Ею в «Правде» и «Победе», колхозе име¬ни Кирова засеяли десятки гекта¬ров.
Лето в этом году не баловало  земледельцев. Дождей  –  кот наплакал. А тут еще жук-кузька навалился. Прилетали самолеты для битвы с ним даже из Оренбурга. Но упрям был вредитель. Сожрал кузька,  если считать в районном масштабе,  не менее чем по цент¬неру зерна на гектаре. И все-таки выстояла «безостая-1», перенесла все тяготы трудного лета. А убира¬ли ее на этот раз уже на площади почти в 6 тысяч гектаров.
...Человеческие голоса. Иван Михайлович Перов - начальник управления - мог бы прочесть на эту тему увлекательнейшую лек¬цию. Как уверенно и самостоятель¬но звучали они нынче у председа¬телей, директоров, бригадиров, партийных секретарей и агрономов, когда заходила речь о «безостой». Трубка приятно рокотала от го¬лоса довольного колхозными дела¬ми председателя «Дружбы» Ген¬надия Тимофеевича Юдахина:
- 26 на круг, Иван Михайло¬вич! Обгоню я Семена. Не «без¬остая» - королева. Приезжайте - увидите...
- Ну, орел! А ведь сколько времени лбом в стенку упирался.
Обязaтeльнo приеду.
А ведь два года назад Юдахин говорил другое:
- Не идет она на наших землях, Иван Михайлович... Не климат ей.
Выезжал Перов на место. Смот¬рел на посев «безостой», выходил из себя...
- Ну кто же так с этой пше¬ницей обращается?
Заделывали здесь семена кое-как, по засоренным полям чуть не в октябре. Потому и были жидень¬кие рапорты:
- 8 с га...
- 10...
Не выдержал Юдахин. Стыдно стало. Соседей «безостая» в го¬ру ведет, а на полях «Дружбы» на нее смотреть жалко. Собрал спе¬циалистов. Посидели, подумали и признались честно: плохо сеяли. Прошлой осенью взялись за дело по-настоящему, серьезно: выбрали хорошие предшественники, позабо¬тились об обработке почвы, сеяли добрыми семенами - и вот он, уверенный и ликующий голос, в котором так и слышится:
- И у нас не хуже, чем у лю¬дей.
Энтузиасты вывели южанку из стадии опытного эксперимента на поля всех хозяйств района. И те, чьи сердца не могли зажечься от первой искры, загорелись от вто¬рой, от третьей. Но загорелись.
Загорелись интересом к новому, передовому, перспективному. Опытничество стало привлекать многих.
И не будет преувеличением ска¬зать, что массовый поиск ставропольцев в решении зерновой про¬блемы, поиск, в который сумели коммунисты района вовлечь всех хлеборобов, в очень серьезной степени сказался на том, что ставропольцы вырастили самый высо¬кий урожай в области, первыми выполнили план продажи хлеба государству.
Вера, подкрепленная любовью, делает чудеса. Она окрыляет чело¬века, поднимает его дух. И раньше не было на земле ставропольской недостатка в людях, влюбленных в хлеборобское дело. Но слишком скованы были творческие возмож¬ности человека, творящего хлеб. Свежим, обновляющим ветром дохнул   мартовский  Пленум  ЦК на колхозную деревню. И возродилась вера, и началась полоса массового поиска.
Не потому ли куда ни ехали этим летом ставропольские пред¬седатели и агрономы, а в «Победy» и «Правду» обязательно загля¬дывали, не считая за «крюк» два-три десятка лишних километров. И не из праздного любопытства заглядывали:
- Не разживемся ли у тебя  «мироновской», Николай Михайло¬вич?..
- Нельзя ли с пудик «степнячки» позаимствовать, Семен Митрофанович?
Инициатор завоза «мироновской-808» -  Макаров.  Он  и  не скрывает гордости за завезенный в район сорт.
- Я ее в мешочке с Украины привез.
Каждому понятно, что не сшит еще мешочек, способный вместить в себя те тонны семян, которыми засеяны  десятки  гектаров в трех колхозах. Но ставропольцы охот¬но прощают это преувеличение. В мешочке, так в мешочке. Глав¬ное - первый.
За малым дитем порой не уха¬живают так, как ухаживали в «Правде» за «мироновской». Бы¬ли уверены - не подведет, если забота о ней будет настоящая. И вот пришло время, пригласил Ма¬каров начальника управления по¬любоваться на ее посев.
Обвел горделивым жестом золо¬тое поле.
- Двадцать с гарантией, Иван Михайлович.
Оглядел Перов макаровскую пшеничку. Чистая, высокая, колос крупный. И вдруг вместо похва¬лы:
- Хочешь видеть настоящий хлеб - поехали в «Победу».
Николай Михайлович чуть не обиделся:
- Смеетесь. Мы первые завез¬ли, первые посеяли.
Приехали на поле «Победы». Все средства пропаганды и агита¬ции были бы посрамлены, если бы люди увидели, как сорокапятилетний     двухметро-вый гигант, про¬шедший школу войны, увешан¬ный в былые вре¬мена выговорами за своеволие в ведении хозяйства, как и медалями за доблесть, чело¬век, ревнивый к чужой славе и да¬леко не  безразличный  к   своей, вдруг опустился на колени, обхва¬тил сколько мог дивных колосьев и уткнул в них лицо.
- Да, это хлеб, Иван Михай¬лович! Это хлеб! Чудесник Семен,
чудесник! Положил на обе лопат¬ки.
А все чудо заключалось в том, что в «Правде» применили ту норму высева, которая рекомен¬дуется на юге Украины, откуда ее привезли, а в «Победе» прикинули, что маловато, учтя разницу в климатических условиях, и увели¬чили ее в полтора раза.
В результате у Макарова - 20 центнеров с га. А у Жданова - 30!
Что же касается «степнячки» - это особая статья. Она под «зам¬ком» у Семена Митрофановича. По горсти можно, а больше - ни-ни...
- Наш золотой фонд. Чую в ней такую силу, что с ней вдвое быст¬рее в гору пойдем...
Председатели верят и ждут. Бы¬ло ее в этом году 2 гектара в «Победе». Будет пятьдесят. Значит, следующей осенью придет «степ¬нячка» и на их поля.
Вера будит смелость. Смелость расковывает творческие силы человека, воспитывает в нем чувст¬во самостоятельности и ответст¬венности.
Когда я покидал район, в каби¬нете первого секретаря райкома сидел главный агроном «Победы».
Оказывается, он пришел к Морозову поговорить перед вылетом на Кубань. Сомов вместе с глав¬ным агрономом из «Правды» снова направлялся к Лукьяненко.
- Покажешь ему нашу «степ¬нячку», «безостую», ну и проси что-нибудь новенькое... Он ведь на месте не стоит. Сам понимаешь,  –наставлял Александр Максимович.
Сомов кивал головой. Он, конечно, понимал.

Гурьянов Иван Дмитриевич,
бывший директор совхоза им. Степана Разина,
директор совхоза «Овощевод», генеральный директор
овощного объединения «Жигули»

1. Моя первая встреча

14 февраля 1967 года я принял совхоз имени Степана Разина. Хозяйство находилось в тяжелом состоянии. В совхозе было более трех тысяч голов крупного рогатого скота, в том числе 1300 коров. Кормить их было нечем. Соломы осталось на 10 дней, силоса – на 15 дней. Ни сена, ни зернофуража. К тому же коровники стояли полураскрытыми.
Нужно было уже и о весне подумать, но семян картофеля не хватало 1500 тонн, половина семян зерновых была некондиционной. С начала года в совхозе никто не получал зарплату.
В первую очередь нужно было обеспечить скот кормами. Силос возили из совхоза имени Луначарского, солому – из совхоза «Неприк» Борского района, комбикорма – из Куйбышева, семенной картофель – из Ульяновской и Пензенской областей.
Удалось сделать главное – не допустили падежа скота. Провели и весенний сев. Оставалось немногое – посадить 15 га помидоров, 150 га капусты.
Сказалось напряжение, я заболел. Мучили боли в желудке. И парторг совхоза Владимир Иванович Демин, зная, что я не рвусь в больницу, отвез меня к знакомому врачу. Внимательно обследовав, Лидия Ивановна выписала лекарство и дала бутылку микстуры. Прописала постельный режим в течение недели.
Микстура и таблетки сняли боль, но я чувствовал себя все еще очень плохо и старался соблюдать советы врача.
На другой день, вечером меня навестил Александр Максимович Морозов. Эта встреча для меня была  неожиданной, я даже и не думал, что такое может произойти. До этого мы часто встречались на совещаниях различных уровней, но то были казенные, протокольные встречи. А вот так, по-домашнему, неожиданно, по-дружески и доброжелательно встретились впервые. На время я забыл о своей болезни. Меня гипнотизировал Морозов своей спокойной неторопливостью, ровным, но очень выразительным голосом, каким-то ненапускным  состраданием и соучастием. Таким Морозова я видел впервые. Разговор завязался сразу и протекал непринужденно и заинтересованно. У меня куда-то исчезли напряженность и настороженность. Было простое желание говорить с интересным человеком и собеседником.
Оказывается, до встречи со мной он объехал все хозяйства совхоза, побеседовал с людьми. И сейчас передавал мне часть разговора с ними. С большой теплотой – с зоотехником совхоза Валюховой Зоей Никифоровной, с долей юмора – с управляющим вторым отделением Ландырём Иваном Павловичем. Рассказал о встрече с трактористами прямо на поле и со скотниками-пастухами.
Александр Максимович как-то совершенно незаметно, не раскрывая карты, дает мне понять, что одобряет проделанную мной работу. Подчеркивал, что особенно привлекло его внимание – таким образом он акцентировал внимание и подсказывал направление в работе. При этом – никаких похвал, никаких указаний. За разговорами незаметно прошел час. Александр Максимович посмотрел на часы, встал, посоветовал полежать до конца недели, напомнил, что скоро предстоит еще много работы – сенокос, а потом и уборка урожая.
Естественно, после его ухода я долго думал о Морозове. Его неожиданный визит вдохнул в меня какие-то силы, поднял настроение, а его простота, доверительность и непоказное участие вконец расположили меня к нему. Появилось какое-то неосознанное уважение к его личности. Но настоящими друзьями, глубоко понимающими друг друга, мы стали позже.
2. О Морозове А.М.

Сейчас не все знают, что до 1990 года первый секретарь сельского райкома партии был «бог, царь и военный начальник». Такое положение секретаря обуславливалось прежде всего тем, что для него главным, определяющим законом был закон «революционной необходимости».
Все законы для простых людей использовались лишь в той мере, в которой они способствовали достижению намеченной партией и правительством цели.
Я знал с десяток первых секретарей райкомов и горкомов. Все они мало отличались друг от друга. В определенной мере их поведение определялось требованиями вышестоящего обкома партии.
И только Александр Максимович Морозов отличался от выработанного стереотипа. Словно он был секретарем райкома другой партии. Такой же правящей, но отличающейся справедливостью и гуманностью. И главным отличием его от  других были его простота и внимательность. Причем проявлялось это постоянно, всегда и во всем. И это притягивало к нему людей, вызывало особое уважение и доверие. Морозов никогда не использовал в работе, как это делали другие, методы агрессивного принуждения. Он никогда не командовал, не давал непререкаемых указаний.
Я знал одного секретаря райкома, который за три года своего «правления» в районе дважды сменил всех руководителей хозяйств. Александр Максимович работал по-другому. В самых тяжелых ситуациях он старался совместно с руководителем того или иного хозяйства анализировать создавшееся положение. Как правило, после такого «анализа» руководитель обретал утерянную уверенность, смотрел на предстоящие дела по-иному, более осмысленно. И, что очень важно, всегда находились новые ресурсы и возможности, а трудности отступали. Конечно, и Морозов не был застрахован от неприятностей и ошибок, но их у него было намного меньше, чем у других.
От ошибок больше всего его охраняли присущие ему неторопливость, уравновешенность, отсутствие суеты. И, конечно, уважительное отношение к людям и благожелательность.
Однажды мы с ним ожидали приезд какой-то задержавшейся делегации. Время коротали за тихой, неторопливой беседой. Тогда-то я и воспользовался случаем, спросил, как удается ему быть таким простым, доступным и интеллигентным?
Подумав, Александр Максимович ответил:
- После демобилизации я работал в своем селе. Как-то ко мне в сельскую избу-читальню пришел молодой чиновник. Он так унизил меня, давая ценные указания, что я не сдержался, сказал, что лучше бы он не приезжал вообще. Я очень сильно переживал и дал себе слово, что никогда не оскорблю, не унижу ни одного человека. Не буду губителем душ и совести людей.
Он посмотрел на меня теплым взглядом, спросил:
- Значит, я слово сдерживаю?
- Выходит так, Александр Максимович, - ответил я.
- А уравновешенность, терпение и, как ты выразился, «интеллигентность» мне достались по наследству, от родителей.
Тогда я подумал, как доходчиво и убедительно может говорить Александр Максимович. И эти доходчивость, убедительность, простота, уважение и доверие больше всего и притягивали людей к Морозову. И еще я по-хорошему позавидовал тогда его человеческой хватке и глубине проникновения в суть вопросов и человеческой жизни.

3. Мудрый человек

Возвратясь с похорон Александра Максимовича, я написал то, что в тот момент владело мной. Пусть читатели простят мне некоторые погрешности, я не поэт, но рука потянулась к перу, и я не выдержал:
Максимыч, дорогой, мы все придем к тебе.
Кто скоро, кто поздней.
Ведь точный срок известен лишь судьбе.
Остаток нашей жизни – тест на преданность друзей.
В бескрайней траурной колонне
Несу твой орден – дань признанных заслуг.
Ты часто говорил: в наградах труд наш скромный
И мера состраданий, и душевных мук.
Как мудрый человек остерегался ты
Любви и гнева строгого начальства,
Пустых речей, напрасной суеты,
Зазнайства и нескромного бахвальства.
В глазах от слез мерцают блики,
До суеверия боюсь я наступать
На искры скорби – красные гвоздики,
Устлавшие земной последний путь.
29.04.2003 г.
Жигалев Борис Николаевич,
бывший заведующий организационным отделом
Ставропольского РК КПСС

О Морозове Александре Максимовиче я многое слышал, обучаясь в школе в поселке Приморский. В разговоре учителей и моих родителей часто упоминалась эта фамилия. И, как правило, упоминание о Морозове относилось к чему-то хорошему, свершенному в нашем поселке или районе. В нашей школе внедрялась сельскохозяйственная профессиональная ориентация. В лето 1962 года на наших опытных участках вместе с директором школы Шепиловым Андреем Васильевичем, секретарем партийного комитета Деминым  Владимиром Ивановичем  появился и Морозов. Тогда меня  поразило, насколько он даже внешне отличался от окружавших его. В нем чувствовалась непоколебимая уверенность в правоте всего, что делалось нами, а заодно и какая-то основательность в нем самом. Он излагал мысли понятным даже нам, школьникам, языком. С такого человека хотелось брать пример, и это воодушевляло всех нас.
В нашей школе за каждым учеником 7-го класса закреплялся опытный участок, состоявший из фруктовых деревьев и кустарников. На нескольких квадратных метрах мы выращивали злаковые и овощные культуры, а также цветы, декоративные растения. В летний период школьники постигали тонкости агрономической науки, совмещая отдых с работой на закрепленном участке. Осенью собирался урожай, и были видны результаты работы каждого ученика. По количеству собранного урожая учитель ботаники Шепилова Екатерина Павловна вместе с другими учителями, отвечавшими за практику, выставляла нам оценки по ботанике и трудовому воспитанию.
Александр Максимович подробно расспрашивал нас о том, как мы
выращиваем и ухаживаем за растениями, проверяя наши агрономические знания. Вероятно, уже тогда он видел в нас будущих агрономов, зоотехников, механизаторов и животноводов.
В те годы проводились осенние сельскохозяйственные выставки, куда школы направляли свои  наиболее  значимые  экспонаты. Часто наша Приморская  восьмилетняя школа занимала первые места. Ценными подарками награждались как ученики, так и учителя. Ученикам давали путевки в пионерский лагерь «Артек», организовывали экскурсии по  историческим местам в Москву и Ленинград. Идея профессиональной ориентации и трудового обучения школьников была детищем А.М. Морозова.
Наш совхоз имени Степана Разина в то время был самым крупным и многоотраслевым хозяйством района. На площадях в семнадцать тысяч гектаров выращивались зерновые, овощные и кормовые культуры.
В осенний период мы, тогдашние школьники, участвовали в уборке урожая, наряду со взрослыми принимали участие в битве за урожай, как было принято тогда во всей стране.
Особый вклад в развитие сельскохозяйственного производства  совхоза имени Степана Разина внесли:
1. Ломакин И.П. – директор совхоза
2. Шумкин В.И. – секретарь парткома
3. Кирилин  И.Н. – председатель профкома
4. Никонов В.И. – секретарь комитета комсомола
5. Валюхова З.Н. – главный зоотехник
6. Антонов А.А. – старший прораб
7. Белов В.И. – инженер
8. Шабашов М.П. – управляющий отделением
9. Хвостов М.В. – учитель, позже секретарь парткома совхоза имени Луначарского.
Глубокой осенью проводились праздники урожая, а также отчетные колхозные и совхозные собрания, пионерские, комсомольские и партийные мероприятия. Ко всем мероприятиям Морозов относился очень серьезно, придавая им особую значимость. Продумывалось все до мелочей. Приведу лишь один пример. Так, лучшим механизаторам ежегодно вручался приз имени знатного механизатора, участника войны Щербакова Андрея Тимофеевича, работавшего в совхозе «Белозерский». В совхозе работал сам Андрей Тимофеевич, его жена Агриппина Григорьевна и семеро их сыновей: Валентин – механизатор, Юрий – шофер, Александр – агроном, Евгений – механизатор, Иван – механизатор, Николай – механизатор, Владимир – инженер. Интересно, что приз имени своего отца дважды завоевывал его сын Иван – механизатор широкого профиля. Позже Иван Андреевич был секретарем парткома совхоза «Жигули», а затем выдвинут Морозовым директором совхоза «Мичуринец».
Другой сын Андрея Тимофеевича, Владимир, впоследствии работал секретарем парткома колхоза имени Куйбышева. Сейчас он  возглавляет фирму «Техник» и агрохолдинг в селе Севрюкаево.
Сам Андрей Тимофеевич работал механизатором до 55-летнего возраста, но и после этого срока еще 10 лет продолжал трудиться на других работах в своем совхозе.
Моя встреча с Морозовым описана в документальной повести Василия Волочилова, и, что меня особенно поразило, Морозов не забыл о ней. В результате я оказался в Тамбовской партшколе. Далее мои дороги шли по трассе, намеченной Александром Максимовичем. Парторг колхоза в с. Кирилловка, высшая партшкола, заведующий организационным отделом райкома партии. Судьбе было угодно, а мне особенно приятно долгое время работать с таким, не побоюсь этого
слова, выдающимся человеком и организатором.
В круг моих обязанностей входила организационная работа, и я старался делать ее так, чтобы Морозов не отвлекался от основной работы по руководству всей деятельностью района, а она была воистину всеобъемлющей. Меня поражало умение Морозова концентрировать внимание на действительно нужных в настоящее время для района проблемах, он видел их намного раньше других и подталкивал к решению тех, кто непосредственно должен этим заниматься. Конечно, зная характер Морозова, ценя его знания и осведомленность, я старался готовить вопросы, поручаемые мне, с максимальной точностью и ясностью. И всегда чувствовал, что Морозов видит дальше и больше. У меня не было случая усомниться в этом, а ведь круг вопросов, которыми приходилось заниматься, охватывал многое, выходившее за рамки нашей повседневной работы.
Поражало его отношение к людям, особенно к руководителям: полное доверие сочеталось с такой же полной ответственностью и требовательностью к ним. Руководители знали это и старались не ставить себя в глупое положение, не подводили Морозова. И еще. Бывало, кто-то в чем-то видел по-другому решение проблемы, выходил из себя, порой даже озлоблялся. Но в конце концов делал так, как намечалось. Зная об этом, мы недоумевали, почему Морозов не вызывает такого руководителя «на ковер», не пытается развернуть его лицом к себе. В таких случаях Морозов отшучивался:
– Молод еще. Поживет с мое, на многое будет смотреть другими глазами. Да и ко мне со временем изменит свое отношение. Я ведь работаю не для себя, а для людей.
И это действительно было так. Не многие руководители в то время помнили просьбы граждан, обращавшихся к ним по личным вопросам. Многое зачастую оттеснялось производством. А вот Морозов помнил. Причем вспоминал о просьбах, когда появлялась возможность исполнить их. Характерный эпизод, один из множества, произошел с Людмилой Александровной Дюжевой, работавшей главным зоотехником колхоза  «Путь Ленина» в селе Васильевка. Людмила Александровна узнала, что в государственной инспекции по заготовкам и качеству сельхозпродукции освобождается место инспектора, и она просила Александра Максимовича Морозова разрешить ей вернуться в инспекцию, где она работала когда-то. Людмила Александровна понимала, что ее просьба может быть не исполнена по многим причинам. В том числе и по прозаическим: на освобождающееся место уже кого-то наметили (мало ли в районе руководителей, кто уже положил глаз на эту клетку), да и отпустить главного специалиста колхозного производства не так-то просто. На место главного зоотехника  нужно подыскивать человека с определенным опытом и знаниями…
Время шло. Л.А. Дюжева уже свыклась с мыслью, что в ее жизни ничего произойти не может. Идти еще раз к Морозову, надоедать, отрывать его от дела не хотелось…
И вдруг. Она вспоминает это и сейчас с чувством великой благодарности и признательности Морозову. Ей позвонили из инспекции и попросили зайти для окончательного разговора.
Она, глубоко тронутая вниманием Александра Максимовича, говорит:
- Какой это был замечательный руководитель! Внешне – строгий, а вот в душе мягкий и человечный. Как жаль, что он ушел от нас, и я  не могу сказать ему то, что о нем думаю!
Морозов умело подбирал людей, вернее, терпеливо растил нужные району кадры. Случались назначения, о которых назначаемые даже и не помышляли. Характерный пример, о нем многие знают, произошел с назначением парторга колхоза «12 лет Октября» с. Б. Рязань Николая Федоровича Судакова председателем колхоза  в с. Ягодное. Судаков, к своему стыду, тогда даже не знал, где располагалось то Ягодное, не знал и того, что там творилось: отсутствовала трудовая дисциплина, люди все больше увлекались «зеленым змием», там недавно сгорело и здание правления…
Морозов наблюдал за состоянием дел в Ягодном, подсказывал и помогал молодому председателю, а когда дело наладилось, предложил избрать Судакова председателем районного исполнительного комитета.
Для Судакова такой ход Морозова был неожиданным, но он знал, что доверие следует оправдывать. В конце концов, работая в исполкоме, он сможет приносить пользу людям теперь уже не одного села Ягодное, а многим другим селам и был готов нести по жизни уготованный ему крест. Но и Морозов,  и Судаков ошибались. Колхозники села Ягодное мыслили по-другому. Они понимали, что с уходом председателя в колхозе могут возобладать прежние порядки, уйдет в небытие уже ставший привычным новый, достойный уровень жизни, и решили во что бы то ни стало отстоять своего руководителя. Делегация колхозников вошла в кабинет Морозова с требованием вернуть Судакова обратно:
- Мы не уйдем отсюда, пока Вы не примете нужного нам решения! – Так было заявлено удивленному выходкой сельчан Ягодного Морозову.
Другой бы закусил удила и добился принятого на сессии исполкома решения. Но Морозов не стал в позу, пошел навстречу  просьбе колхозников. Время показало, насколько желание колхозников и уступка Морозова сыграли на пользу делу. Колхоз «Заветы Ильича» продолжал лидировать не только в районном, но и в областном социалистическом соревновании. В село Ягодное ехали за опытом управления и, что особенно важно, за опытом повысившегося жизненного уровня колхозников.
О Судакове Николае Федоровиче узнали не только в области, где его
избрали председателем областного совета колхозов, но и в стране. Колхоз «Заветы Ильича» стал постоянным участником выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ).
И таких примеров множество. По существу, Морозов причастен к росту каждого специалиста и руководителя хозяйств Ставропольского района.  Особенно пристально Александр Максимович присматривался к молодым людям, работавшим в комсомольских организациях колхозов, совхозов и района. Многие бывшие инструктора райкома комсомола, секретари комсомольских организаций хозяйств стали позже партийными работниками, руководителями хозяйств, главными специалистами районного звена. Они и сейчас называют себя гордо «птенцами гнезда Морозова». Назову лишь некоторых из них: Трошин Александр Сергеевич – второй секретарь Ставропольского РК КПСС; Глухов Михаил Иванович – секретарь РК КПСС по идеологии; Русяев Николай Петрович – главный зоотехник района.
С благодарностью вспоминают Морозова и два брата, ныне полковники, руководители ГИБДД Ставропольского района и города Тольятти Шелудяковы Вячеслав Анатольевич и Александр Анатольевич. Они оба начинали службу в милиции Ставропольского района.
Александр Максимович Морозов умел строить отношения и со старшими по служебной лесенке, работниками обкома партии. Со многими из них деловые отношения со временем переросли в дружеские: Квасов А.Н. – заведующий сектором по организационно-партийной работе; Наганов В.П. – инструктор сельхозотдела; Чичев Е.Ф. – заведующий сельхозотделом; Антонов В.Е. – инструктор сельхозотдела; Подобулин В.Н. – инструктор орготдела.
Думаю, сейчас пришло время для изучения столь значительной личности, каким был Морозов Александр Максимович, и для осмысления всего свершенного им в нашем, Ставропольском районе.
Отрывок из поэмы
Морозов
(Александр Максимович слышал посвященную ему поэму на одном из своих юбилеев)

Он образец и чести, и достоинства,
Ума, таланта, воли и мечты.
Эпоха в нем одном вместилась прочно
Могучей, гордой и большой страны.
Память четко все запечатлела,
Каждый штрих в ней жив до мелочей,
Очень быстро время протекало,
И сегодня – зрелый юбилей.
Кредо жизни Вашей триедино:
Партработник, хлебороб, солдат.
В твердом сплаве слилось воедино,
Это видно на груди с наград.
Учит жизнь, что труд – отец богатства,
А земля – родная мать его.
Нет союза, нет теснее братства –
Вашим бытием подтверждено.
Добровольцем с выпускного бала
Ты ушел Отчизну защищать.
От фашистов Родина страдала.
Жизнь готов был за нее отдать.

Боевое ратное крещенье
Получил ты в битве за Москву.
Там ковалось Родины отмщенье
Подлому, коварному врагу.
В сраженьях часто совмещалось:
Прицельный крест, фашистский крест.
Друзей все меньше оставалось,
В землянках было больше мест.
Победный залп над миром грянул,
В запас поставлен грозный штык.
Народ от ужасов воспрянул,
К земле вернулся фронтовик.
Еще не все зажили раны,
Сны часто виделись в боях.
Зажглись огни в избе-читальне,
Стал мирным труд в родных краях.
К земле прирос душой и телом,
Осмыслив свой дальнейший путь,
Ты в колоске увидел спелом
Смысл бытия и жизни суть.
И стало родным ставропольское поле.
И близким, как брат, стал на нем человек.
Ты высшей уже не искал больше доли,
Твой путь озаряли звезды побед.


Кардановский Александр Михайлович, краевед.
Год 1965-й: хлеб и люди (к 70-летию района)

Лето и осень в 1961 году выдались жаркими. Они характери¬зовали не столько саму погоду в районе, сколько накал страстей на проходившей осенью Ставро¬польской партконференции. Били через край эмоции выступающих.
Критика в адрес районного ру¬ководства была острой и нели-цеприятной. Здесь, видимо, ска¬залась хрущевская оттепель. Но не только это. Главным поводом или причиной для столь бурной критики был его величество хлеб. Тот самый хлеб, который был ме¬рилом благополучия семьи, госу¬дарства во все времена.
Хлеб был причиной жарких дебатов. В тот год, на мой взгляд, неоправданно был перейден «рубикон» объемов хлебозаготовок.
Область «не тянула» хлебный план. Району дано было допол¬нительное задание. Чтобы выпол¬нить его, в колхозы были посла¬ны уполномоченные с задачей  «взять хлеб».
А «брать хлеб» пришлось не с токов, а из амбаров, что услож¬няло и обостряло ситуацию. Почти ежедневно в тот горячий де¬кадник заседало бюро райкома. Виновным раздавались взыскания, произносилось слово «саботажники». Некоторые руководите¬ли переведены были из членов партии в кандидаты.
И вся эта хлебная эпопея про¬ходила не более как за месяц до партконференции. За день до нее тогдашний первый секретарь райкома Караваев П.Т. принуди¬тельно был отправлен на лечение в санчасть обкома, т.е. заранее уведен был из-под критики.
Бурная и наиболее демокра¬тическая конференция закончи¬лась поздно вечером, а органи¬зационный пленум пришлось проводить на другой день. Первым секретарем на нем был избран Морозов Александр Максимович. С первых же дней он стал внедрять новый стиль и методы в ру¬ководство. В основе этого стиля - совет и доверие, твердая опора на актив, на передовых руководи¬телей. Новый секретарь навсегда отказался от изжившего себя ин-ститута уполномоченных.
По своему стилю работы всех руководителей можно условно разбить на три типа: директивный, не терпящий возражений, товари¬щеский и попустительствующий. Для Морозова А.М. характерен стиль товарищеский.
При нем исчезли командный окрик, диктат. Получила поддер¬жку полезная инициатива. Каждый районный работник, руководитель колхоза, совхоза стал исполнять свои прямые обязанности и отве¬чать за них.
Коренные изменения претер¬пела работа с людьми. Ее лейт¬мотивом было «иди к человеку!». Приоритет в работе получили соц¬соревнование, его организация и гласность.
Запущен был целый арсенал средств морального поощрения - различные кубки, дипломы, Крас¬ные знамена, вымпелы и т.д. В селах открыты были агитдома. Регулярно стали проводиться сельские сходы, беседы у зава¬линки.
Не на словах, а на деле стало внедряться в производство все новое, передовое. И все это стало делаться не путем нажима, ди¬рективного принуждения, a путем убеждения, показа.
Вскоре появились и конкрет¬ные результаты. Первый крупный успех в земледелии. Об этом по¬ведала областная газета «Волжс¬кая коммуна» от 19 августа 1965 года. На первой полосе в ней по¬мещен набранный крупным шриф¬том красный лозунг: «С победой вас, ставропольские хлеборобы!».
В помещенном под этим по¬здравлением рапорте сказано: «28 августа, досрочно, ставропольски¬ми хлеборобами выполнен госу¬дарственный план продажи хлеба. В закрома Родины поступило 46313 тонн хлеба... Больших успехов в производстве и продаже зерна добились хлеборобы совхозов имени Луначарского, Менжинского, Степана Разина, колхозов «Победа», «Дружба», имени Киро¬ва, «Правда», «Заветы Ильича»...»
Подписали рапорт: секретарь РК КПСС Морозов А.М., предсе¬датель райисполкома Михайловский Д.И., начальник районного управления сельского хозяйства Перов И.М.
Успех был не случаен. К тому времени в районе уже применя¬лась авиация для обработки по¬лей гербицидами, вносились удобрения с самолетов. Применя¬лась аммиачная вода, нашли про¬писку новые сорта зерновых - «Мироновская-808», «Безостая-1», «Степнячка-30».
Особый сказ о «Мироновской-808». У нее необычная история. В своем вещевом мешке кулек этой пшеницы пронес по дорогам вой¬ны научный сотрудник, а потом крупный ученый Василий Никола¬евич Ремесло.
Когда он проверял на прива¬лах состояние зерен, товарищи по окопной жизни шутя спрашивали: «Василь, что это у тебя там? Зо¬лото, что ли?» Он отвечал: «Нет, не золото - дороже!».
С этого драгоценного кулька, пропахшего порохом войны, все и началось...
В Ставропольский район пше¬ница была завезена «полуконтрабандно», вопреки мнению мест¬ных ученых.
В первую уборку 1965 года в колхозе «Победа» она дала по 30 центнеров с гектара.
На полях района получила постоянную прописку «Безостая-1».
С площади 5936 гектаров она дала урожайность по 17,4 центнера. Наиболее активно внедряли все новое и передовое в сельское хозяйство директора совхозов Злобин Г.П., Климушкин А.И., председатели колхозов Жданов С.М., Макаров Н.М., Осипов И.А., Карпов В.И., Латчинов П.И., Булин Ф.И., Маштаков И.Г. и другие.
В статье «Наш вклад», опубликованной в том же номере газеты «Волжская коммуна», Морозов А.М. писал: «Не может  не радовать  творческий огонек, который появился у многих колхозных и совхозных агрономов. Специалисты сельского хозяйства Сомов, Соныгина, Шевченко, Пиманов, Хижняк, Казаков стали настоящими технологами и организаторами производства».
... 1965 год можно назвать переломным в производстве хлеба. Ставропольский район стал уверенно выходить на передовые рубежи по земледелию в области. Впервые за историю района большая группа тружеников земледелия была награждена по итогам работы за 1965 год орденами и медалями СССР, а Морозову А.М. и Жданову С.М. было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Правительственные награды вдохновили земледельцев района на более высокие трудовые свершения.



Китаев Николай Васильевич,
бывший секретарь парткома колхоза «Победа», с. Мусорка


Впервые я увидел Морозова в Новом Буяне. Он приехал на отчетно-выборную партийную конференцию. Я только что закончил партшколу, да и флотская служба приучила меня к собранности и дисциплине, поэтому я пристально всматривался в людей. Как-то невольно сравнивал нашего первого секретаря райкома партии Карнеева Евгения Дмитриевича с Морозовым Александром Максимовичем, первым секретарем соседнего Ставропольского района. Наш секретарь во многом проигрывал. Морозов смотрелся очень эффектно в полувоенной форме. На нем были брюки–галифе и яловые сапоги. Собранный, статный, красивый, крепкий физически, а после его выступления я понял, что он еще и очень умный человек. С таким секретарем хотелось работать. Он притягивал к себе даже своим внешним видом.
В 1963 году наш колхоз присоединили к Ставропольскому району, и я стал числиться в штате райкома партии. Меня удивило и обрадовало, что в райкоме работали в основном участники ВОВ. И поразило то, что инструкторы не сидели в кабинетах, а все время находились в хозяйствах, на фермах и полевых станах, проводя там политико-воспитательную и организационную работу. Конечно, я не мог не обратить внимания и на стиль работы самого Морозова. Бывало, еду утром в поле, где начиналась основная работа, а он уже возвращается с того поля. А ведь жил он не в Мусорке, а в Ставрополе-на-Волге, и до наших полей нужно было еще и добираться по плохой грейдерной дороге. Тогда еще не было теперешнего шоссе.
С Морозова хотелось брать пример. Он подобрал нам шефов, и в колхозе началось строительство школы, клуба, детского сада. Чуть позже приступили к строительству двух животноводческих комплексов и начали строить жилье.
Колхоз работал стабильно, летом мы возили в город молоко тремя бойлерами, сдавали ежегодно более 160 тонн мяса, откармливали до 300 голов бычков. Доходило до смешного: мы не могли сдать скот на мясокомбинат – там стояла очередь. Принимали скот только по утвержденному списку.
Всем нам приходилось много работать, начиная с шести утра и почти до захода солнца. Да и было над чем. Наш колхоз стал базовым по растениеводству. Главный агроном Соныгина А.П. на совещании в Москве встретилась с академиком Лукьяненко П.П., и он обещал ей мешок пшеницы «Безостая-1». Засеяли опытное поле, собрали хороший урожай, в пересчете на гектар получилось по 40 центнеров. Таких урожаев здесь никогда не добивались, потому мы все зерно пустили в дело. Засеяли около 100 гектаров и снова получили хороший урожай. Анастасия Петровна снова встретилась с Лукьяненко, рассказала о достигнутых успехах, но академик посоветовал перейти на более зимостойкий сорт – «Мироновская-808». Обещая дать машину семян. Мы засеяли 20 гектаров и получили урожай более чем 50 центнеров. Это была победа! К нам приезжали делегации района и области, и мы обеспечивали семенами другие хозяйства.
Морозов ввел в практику возить по полям председателей колхозов и директоров совхозов с целью обмена опытом, изучения передовых приемов в земледелии и животноводстве. Нам было что показывать. Назначенный главным агрономом колхоза Евгений Филиппович Сомов, так мы его называли, хотя по паспорту он Джон Филиппович, уделял большое внимание культуре земледелия. Колхоз добился хороших результатов в растениеводстве, и Евгений Филиппович стал требовать других подходов к обработке почвы, уходу за посевами. Эту инициативу поддержал Морозов. По существу, в работе он был главным носителем этой идеи. За культуру земледелия стали бороться все хозяйства. И когда в стране вводили «Примерный Устав колхоза», то содержание его обсуждали именно в нашем колхозе. На собрании присутствовал первый секретарь обкома партии Владимир Павлович Орлов. Тогда собралось столько колхозников, что в клубе все не поместились, люди стояли и на улице. В 1966 году благодаря тому Уставу колхозники получили равные права с тружениками промышленности в области трудового законодательства.
Мы попросили Орлова В.П. провести к Мусорке асфальтированную дорогу. И ее действительно построили в 1968-1969 годах. Морозов эту идею поддержал, и вскоре дорогу продлили до Кирилловки.
В наш колхоз за опытом дважды приезжали болгары, постоянными гостями были представители хозяйств области.
За достигнутые успехи в растениеводстве и животноводстве наш председатель Жданов Семен Митрофанович награжден орденом Ленина и золотой медалью Героя Социалистического Труда, орденом Ленина награждена и Соныгина Анастасия Петровна. Евгений Филиппович Сомов получил орден Знак Почета. Этим же орденом наградили и меня.
В успехах не только нашего колхоза, но и других хозяйств района немалая доля принадлежит и первому секретарю райкома Морозову Александру Максимовичу. Именно он создавал нужный настрой и нужную атмосферу всех звеньев сложного сельскохозяйственного комплекса. Ни одно собрание колхозников, особенно отчетное, не проходило без его участия. Люди тянулись к нему, прислушивались к каждому сказанному им слову. И это создавало благоприятную атмосферу, настраивало на решение главных задач. Он знал передовиков хозяйств по имени-отчеству. Он не просто знал людей, а еще умел чувствовать их настроение. И если, приходя на собрание, он видел кучковавшуюся группу людей, настроенных против какого-либо вопроса, он упреждал их выступление, разоружал их. Люди видели его постоянно в работе. Он мог прийти на ферму раньше, чем приходили доярки, и уйти позже них. Люди не могли не видеть его трудолюбия и заинтересованности.
Даже когда он ушел на пенсию и возглавил совет ветеранов района, он собирал нас, председателей советов ветеранов хозяйств, на совещания, интересовался судьбой каждого ветерана.
Печально сознавать, что в районе сейчас многое заброшено. Пустуют и приходят в ветхость фермы, когда-то полные жизни, не всех полей касаются плуги, в колхозах появляется все больше и больше брошенных и разваливающихся домов. Может, даже хорошо, что Александр Максимович уже не видит, как рушится здание, которому он отдал всю свою жизнь.
По натуре я не конфликтный человек и со всеми руководителями района срабатывался. Но среди всех хочу отметить нескольких, с кем просто хотелось работать. Такими людьми и руководителями для меня были Воронцов Александр Егорович, председатель райисполкома, Румянцев Александр Васильевич, тоже бывший председатель райисполкома и, конечно, Александр Максимович Морозов.

Окружнов Анатолий Николаевич.
Простые истории. (Очерки. – Самарское отделение
Литературного фонда России, 2003).

«Нам нужен культ. Крестьянского труда»

Кто-то из участников одной выездной редакционной летучки заметил:
- Недавно в президиуме областного собрания увидел бывшего первого секретаря Ставропольского райкома КПСС Александра Максимовича Морозова. Удивительная личность. Тысячу лет он уже не по¬являлся на таких собраниях, тем более в президиуме. И я подумал, что средства массовой информации обязательно этот факт заметят. А ка¬кое из них и возьмет интервью у заслуженного человека. Неделю лис¬тал областные газеты - увы, не нашел ничего. Даже расстроился.
Уже после одного этого я обязан был начать со ставропольского секретаря. Однако есть и иные причины. Первый раз я увидел Морозо¬ва, как это ни странно, в Пестравке, где работал редактором местной районной газеты. Году этак в 1983-м. Он был в расцвете лет и зените славы, так как самая высокая награда в виде Золотой звезды ему на пиджак уже была повешена. Приехал из благодатного Ставрополя в знойную степь юга на партийно-хозяйственный актив (проводились некогда такие собрания коммунистов и хозяйственников для обсужде¬ния больших вопросов). По приглашению, чтобы поделиться опытом.
Морозов скромно прошел с пестравским начальством в президиум собрания, умостился рядом с местным первым (был Евгений Фомин – А.О.) и, пока не вышел на трибуну, ничем особым, кроме, разумеется, сверкавшего на лацкане золота, внимания не привлек. Зато когда под¬нялся на трибуну и заговорил – кряжистый, плотный, с широким рус¬ским лицом, которое я бы назвал красивым, и каким-то необъяснимо убедительным голосом, – зал будто заново его увидел. Он без бумажки (большая редкость для тех лет) говорил больше часа. И его слушали, без преувеличения, ловя каждое слово. Уж больно складно у него, как по писаному, выходило. А главное, рассказывал Морозов о самом про¬стом, хорошо знакомом - пахоте, посеве, семенах, урожае, кадрах, но как будто открывал эти обычные элементы крестьянского дела заново. Будто это не рассказ о каждодневной заботе, а какая-то сказочная поэма, пес¬ня. Выглядело это примерно так.
- Когда мне говорят: на вашей-то земле, Александр Максимович, грех большой хлеб не брать, а вы бы у нас, ну вот, как в нашей, например, степи, попробовали, я спрашиваю: «А вы знаете пословицу «Был бы дождик, был бы гром, нам не нужен агроном»? Так вот скажу, все дело не в земле, а в агрономе. «Нужен дождик. Нужен гром, но больше нужен агроном», - так говорят у нас в районе. И не только говорят. Любая земля хорошо родит, если работать на ней с головой и заботливыми руками.
Никогда и нигде больше я не встречал такого ясного, конкретного и точного оратора. Мне не довелось тогда с Морозовым познакомиться, после актива он сразу уехал, но даже стороннее наблюдение оставило глубокий, на всю жизнь, след в памяти. Знакомство же, так уж вышло, состоялось много позже, когда он сошел, что называется, с круга. Тем не менее оно у меня одно из самых приятных и дорогих.
Еще одна причина, увы, не очень веселая. Последнее время Морозов начал много хворать.
Вот я и поехал к Александру Максимовичу прежде других, вот и решил сначала погонять с ним чай за беседой о нынешнем житье-бытье. Живет Морозов ныне на окраине Тольятти, в Портпоселке, где у его семьи свой небольшой домик. Получил его перед самым выходом на заслуженный отдых. А это значит, живут здесь Александр Максимо¬вич и его супруга Клавдия Ивановна без малого пятнадцать лет. У них двое взрослых детей, которые давно от родителей отделились, три внуч¬ки и один внук. Так что в доме, кроме хозяев, теперь еще только домаш¬няя собачонка да во дворе куры.
Из биографии
Александр Максимович Морозов родился в 1923 году в селе Русский Байтуган Похвистневского района Куйбышевской области. Из крестьянской семьи. В деревне Всеволодовка окончил начальную школу, в селе Березняки - се¬милетку, в райцентре Кинель-Черкассы - среднюю школу №1. Фронтовик. Ветеран войны. Воевал на Западном, Юго-Западном и Белорусском фронтах в противотанковых войсках. Участвовал в боях на Курской дуге, операции «Багратион» в белорусских болотах, в составе своей части обеспечивал штурм Берлина. Начал воевать под Москвой, закончил в Берлине. Был ранен. Имеет боевые награды: два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, медали «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взя¬тие Берлина». После войны работал зав. избой-читальней, секретарем, пер¬вым секретарем райкома комсомола, вторым секретарем райкома партии в Петровском районе, председателем райисполкома, первым секретарем рай¬кома партии в Ставропольском районе. На последней должности - ровно 25 лет. В 1966 году получил звание Героя Социалистического Труда. За всю ис¬торию Самарской области звание это было присвоено только пятерым или четверым первым руководителям районного уровня.
78 лет, однако продолжает трудиться. Председатель Ставропольского район¬ного совета ветеранов.
- Для начала, Александр Максимович, давайте вспомним последнее со-брание в Самаре. Вы не удивились приглашению на него? И что бы вы на нем сказали, получив слово?
- Не удивился. Все-таки столько лет был на таком посту в одном районе. Наверное, ветеранов часто на собрания приглашать и не надо, но и забывать нельзя. Встречи поколений должны быть. Мы же посове¬товать молодым можем. Вот я, например, до сих пор все тропинки в районе знаю. Все поля - какое на что способно. А если дали бы слово, сказал так: «Слава тем, кто сеет, жнет и пашет! Кто своим трудом про¬славил отчий край! Пусть сияет над отчизной нашей хлеба солнцеликий каравай». Всю жизнь восхищался и восхищаюсь крестьянским тру¬дом. Вот из чего хорошо бы сделать культ.
- Вы ушли с поста руководителя передового района области в разгар горбачевской перестройки. Но так тихо, мирно, что многие до сих пор не знают, почему, что же произошло? Насколько помню, вы еще были полны сил и энергии, много чего на этом посту по-прежнему способны были сде-лать.
- История такая. В наш район десять лет постоянно приезжал ра¬ботник ЦК КПСС по имени Владимир Алексеевич. Фамилию сейчас уже не вспомню. И вот он все время восторгался успехами. А тут как переменили. Было это в апреле 1986 года. Приехал и сурово спрашива¬ет: «Ну, когда мы страну, наконец, мясом накормим?» А встретил я его не один, с директором Поволжского свинокомплекса Денисовым. Вла¬димир Ильич и отвечает: «Вот построим еще 10-15 таких предприятий - и накормим». Так он на нас просто зыркнул: «Ишь какой умник! Государственным зерном свиней кормить!» Мы тогда вдвоем ему ста¬ли объяснять, при чем тут комплекс, если у него нет своей земли. А он опять косо смотрит: «Я еще раз говорю...»
Потом стал и вовсе придираться: почему поля из-под подсолнеч¬ника не вспаханы с осени. Сначала пытались ему втолковать, что из-за непогоды уборка затянулась, но страшного ничего нет, они уходят под пар - есть такое выражение «майский пар», так что вспашем в мае. Бесполезно. Ну тут уж я стал огрызаться. Мол, в каком еще районе есть такие результаты?! Мы же год от года растем.
В тот же день написал заявление. Большое, в котором не только про¬сил освободить меня от должности, но и выразил свои чувства, дескать, спасибо обкому, что столько лет доверял.
- Тебя кто просил писать? - спросили в обкоме.
- Я же не глупый! То все хвалили, а то как мальчишку какого-то...
В общем, заявление у меня не приняли. Да только покоя уже не стало.
Жалобы пошли какие-то странные. Например, будто я пять дачных уча-стков имею, зазнался, почувствовал, что нет контроля в обкоме. Но я продолжал работать. И тут звонок из обкома: «Вам назначили пенсию». Переживал сильно. Месяц страдал. Поехал к своему фронтовому другу, и мы с ним все речки и ручейки, где в районе рыба водится, на моем «газике» тогда объехали. А тут избрали в совет ветеранов, и новая нача¬лась жизнь.
О чем теперь жалею. Всегда оберегал кадры, доверял им, верил в них. И они меня, по большому счету, не подводили. Поэтому попросил пре-емника никого не трогать, найти контакт. Он пообещал, но слова своего не сдержал. Читаю в газете: один наказан, другой, третий вовсе с работы снят. В общем, все ведущие кадры поменял. А ведь это такие были фигу¬ры! Например, председатель райпо Клавдия Григорьевна Сахарнова, хоть и женщина, а строила лучше любого мужика. Руководитель хозяйства Геннадий Тимофеевич Юдахин два созыва депутатом Верховного Со¬вета избирался.
- А помните, года за два до того вы приезжали в Пестравский район. Я там работал тогда редактором районной газеты. Вам дали слово на районном собрании руководителей и специалистов. Более яркого выступ-ления об опыте и технологиях в сельском хозяйстве я с тех пор еще не слышал.
- Дело крестьянское любил и люблю. В Ставропольском районе начинал с азов. Ездил учиться к тогдашним здешним зубрам Макаро¬ву, Маштакову: как они и что делают, как общаются с людьми. Одно¬временно самостоятельно постигал сельхознауки. Как-то мне сын привез из Москвы журнал «Наука и жизнь». Из него вычитал, что на одном поле можно с успехом сеять ячмень и рожь. Ячмень созревает раньше, рожь после его уборки, особенно если пройдут дожди, быстро идет в рост, и ею можно кормить скот. В общем, выгодная затея. Мы ее тут же испытали в совхозе «Жигули», 50 гектаров посеяли. Ячмень дал 26 цент¬неров с гектара. А по ржи до самой глубокой осени коров пасли. И на следующий год еще ее собрали по 25 центнеров с гектара. Так в обкоме этот опыт оценили примерно так: «Что ты мелешь?!»
- В Ставропольском районе на редкость плодородные земли. Именно этим многие объясняют стабильно высокие здешние урожаи. Так ли это? И не за урожаи ли вам присвоили звание Героя?
- Знаете, причина не в земле. В отношении к ней. В свое время - это было уже при мне - к Ставропольскому району присоединили Сосново-Солонецкий, был такой. Так вот, он до присоединения получал по 5-6 центнеров с гектара, может, 7, тогда как мы - уже 15-17. Стали разбираться, почему так. И выяснилось, что сосново–солонецкие мужи¬ки даже не знают, семенами какой репродукции они пользуются. Есте¬ственно, руководителей стали учить, семена тут же начали менять. По¬том взялись за удобрения. Пожалуй, первыми в области. В общем, всего не расскажешь. Тут и озимые, площади которых даже в самые жесткие годы, когда партия повсеместно требовала засевать все поля, в том чис¬ле и паровые, а значит, на нет сводить озимый клин, сохраняли на уров¬не 20 тысяч гектаров, и внедрение более перспективных сортов зерновых культур, и разные организационные меры. Я, например, попросил изготовить отдельные красные флажки, которые потом тыкал в хозяйствах в землю на месте обнаруженных огрехов. Руководителям гово¬рил так: «Увидел флажок - думай, что тут у тебя не так. Не заметил его, значит, не знаешь, что делать, будем учить». Увидев все, что мы в районе делаем, известный самарский ученый Дмитрий Ильич Буров как-то даже воскликнул, мол, теперь даже и умирать не страшно, потому что увидел на земле настоящее творчество, искание.
Ну, а звезду я получил не только за урожаи. За высокие показатели во всех отраслях. Проработал к тому моменту на посту всего шесть лет. И воспринял награду как аванс, ведь я был не хозяйственник, не про-мышленник, а всего-навсего партийный работник, из таких редко кто удостаивался такого признания. Значит, сказал себе, надо вовсю гор¬бить, отрабатывать.
Что касается результатов, позже район при мне добивался и боль¬шего. Например, рекордный урожай был получен в 1973 году - по 29,4 центнера с гектара. Позже дойное стадо довели почти до 25 тысяч ко¬ров. И годовой надой - до 3500 килограммов на одну корову. Когда район принял, он был меньше 2000.
Кстати, сейчас можно услышать такое оправдание продолжающе¬муся до сих пор сокращению молочных гуртов – зачем, дескать, дер¬жать низкоудойные головы? Враз заменить низкоудойных коров на вы-сокоудойные нельзя. На это надо много времени (мы вот в районе потратили лет 15) или очень много денег, которых нет. Значит, не со-кращать стада надо резко, а головы постепенно в нем заменять. Ведь чем оборачивается резкое сокращение? Нехватками молока, ростом цен на него.
- Скажите, Александр Максимович, что бы вас порадовало в совре-менной политике по отношению к сельскому хозяйству? Что, на ваш взгляд, надо бы менять в ней?
- Надо каждый клочок земли пустить в дело. Ведь столько полей в последнее время перестали пахать и засеивать. Разве может позволить это себе хозяин? Пока эта задача не решится, конца-краю бедам в селе не будет. И тут вот что меня удивляет. Сейчас все кому не лень ездят за границу и все там смотрят и видят. А за границей хозяева землю не бросают, и власть, государство о том тоже заботятся. Крестьянам помо¬гают, не оставляют их без поддержки, особенно в трудные периоды.
Что еще? Заводы свои запустить надо.
Не пускать все на самотек. Мол, само выправится. Что-то долго не выправляется. Возьмите воду, бензин и молоко. На воде и бензине по¬чему-то теперь наживаются, а кто за молоко взялся, тот убытки считает.
Конечно, все все равно изменится к лучшему. Рано или поздно. Но если бы завтра уже изменения в эту сторону явственно можно было почувствовать, я бы порадовался.
Мы приняли с хозяином по стопочке. Клавдия Ивановна накрыла к ним добрый стол из домашних деликатесов. Александр Максимович налил еще. И супруга вдруг заволновалась: мол, куда ты, забыл разве про свое здоровье. Морозов хитро посмотрел на меня и строго отве¬тил: «Мать, не срывай нам мероприятие». Вера и оптимизм этого чело¬века мне показались неистребимыми. И дай-то, как говорится, Бог.

***

Я позвонил Клавдии Ивановне. Она помнит эту беседу журналиста с Александром Максимовичем. Но, к сожалению, книгу, которая вышла в начале 2003 года, он не увидел.
И снова какая-то боль прошлась по мне. В этом интервью Александр Максимович приоткрыл занавес своего ухода с поста первого секретаря  Ставропольского райкома КПСС. И, уже находясь на пенсии, он продолжает наблюдать и анализировать жизнь села. И, что особенно удивительно, несмотря ни на что, верит, что «рано или поздно», но жизнь изменится в лучшую сторону. Как жаль, что при жизни Александр Максимович не заметил и не ощутил перемен.
 

Перов Иван Михайлович,
бывший секретарь Куйбышевского обкома КПСС

Работая первым секретарем Красноярского райкома КПСС, я встречался на различных совещаниях в обкоме партии со многими секретарями райкомов, среди них был и Александр Максимович Морозов. Но то были мимолетные, протокольные встречи. В 1962 году меня неожиданно назначили начальником Ставропольского территориального колхозно-совхозного управления, в которое входили, кроме Ставропольского, Ново-Буянский, Елховский, Кошкинский и Сосново-Солонецкий районы. Руководивший в то время Коммунистической партией страны Н.С. Хрущев таким образом хотел ограничить производственную деятельность секретарей райкомов партии, давая им возможность больше времени уделять другим вопросам развития района. Забегая вперед, скажу, что после смещения Хрущева Н.С. с поста первого секретаря ЦК КПСС новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев вернул все на «круги своя». Производственные управления организовали в каждом укрупненном районе, потому как, даже имея большой штат сотрудников, невозможно было управлять сельскохозяйственным производством на такой огромной территории. Но это было позже, а сейчас мы с Михайловским Аркадием Ивановичем, назначенным инструктором обкома КПСС при Ставропольском колхозно-совхозном производственном управлении, вошли в кабинет первого секретаря Ставропольского райкома партии.
Морозов знал, что наше управление принесет ему массу хлопот, потому что его базой был выбран город Ставрополь-на-Волге; понимал, что мы отнимем и основную часть его полномочий, но встретил нас дружелюбно. Михайловского, до этого назначения он работал  первым секретарем Пестравского райкома партии, он тоже знал. Выслушав наши просьбы, а они были очень серьезными: оказать нам содействие в комплектовании кадрами управления, выделении помещений для сотрудников и оказать помощь в решении жилищного вопроса, Морозов сказал, излучая благодушную улыбку:
- Дорогие мои коллеги. Мы окажем вам содействие только в решении первого вопроса: в комплектовании кадрами. Решение  других вопросов не в моей компетенции.
После этой встречи мы поехали в обком партии к первому секретарю обкома Мурысеву Александру Сергеевичу, рассказали о реакции Морозова, просили вмешаться. Мне было легко разговаривать с Мурысевым, потому что именно он прервал мою комсомольскую карьеру. Работая первым секретарем Куйбышевского обкома комсомола, я был еще и председателем Центральной ревизионной комиссии ЦК ВЛКСМ, готовился к выступлению на очередном съезде комсомола, и вдруг звонок Мурысева:
- Зайдите.
Захожу, вижу в кабинете секретаря обкома партии по строительству Орлова Владимира Павловича, думаю, тут что-то неладное. Но Мурысев улыбнулся, сказал:
- Хотим поставить точку на Вашей комсомольской карьере, Иван Михайлович. Вместе с Владимиром Павловичем поезжайте в Красный Яр, будем предлагать Вашу кандидатуру на должность первого секретаря РК КПСС.
Вот и сейчас, поблагодарив Мурысева за оказанное мне доверие, я попросил вмешаться. Остались нерешенными два очень важных вопроса. К моему удивлению, Мурысев отнесся к просьбе спокойно и заинтересованно. Попросил соединить его с начальником Куйбышевгидростроя Каном В.Я., а когда соединили, не просто попросил найти нужные площади, а подсказал решение:
- Там у вас рядом со зданием Управления КГС стоит нужное здание. Пожалуйста, освободите его, срочно произведите ремонт, мы вселим в него новое управление.
Дело в том, что Мурысев Александр Сергеевич много лет проработал в Куйбышевгидрострое секретарем парткома, его прежний авторитет работал на него, и, понятно, в просьбе первому секретарю обкома в КГС просто не могли отказать. Другой звонок был в горком КПСС, и вопрос выделения жилья также решился положительно.
Обрадованные, мы вернулись в Ставрополь-на-Волге, зашли к Морозову. Встретил он нас хорошо, пригласил в комнату отдыха, за доброжелательной, заинтересованной беседой выпили по рюмке «идеологического чая», договорились работать в нужном направлении, по существу, дали обет.
Я и сейчас не перестаю удивляться прозорливости Морозова. Он-то лучше нас представлял трудности, которые нас ожидали, из-за территориального расположения районов, знал, что наше назначение в какой-то степени ограничивает и его участие в управлении районом и, тем не менее, помогал нам. Возможно, он предвидел, что скоро все вернется на «круги своя». Так оно и получилось.
В 1964-1965 годах производственное управление реорганизовали, его сделали не территориальным, а Ставропольским, оставив только три района: Ставропольский, Ново-Буянский и Сосново-Солонецкий. Сразу же изменились формы работы. Михайловского Аркадия Михайловича избрали председателем Ставропольского райисполкома, я остался начальником Ставропольского колхозно-совхозного производственного управления. Объем трех районов стал территориально ближе, компактнее, что сразу сказалось и на эффективности в работе. Как тогда шутили, в районе появилась русская тройка. Коренник – Морозов А.М., пристяжные – я и Михайловский А.И. Эта тройка предметно занималась каждый своим направлением. В руках председателя райисполкома была вся социальная сфера: больницы, школы, культура. У меня – сельскохозяйственное производство. Морозов создавал климат для эффективной работы: вникал во все дела. Он определял кадровую политику в районе, сочетая высочайшее доверие с необходимой требовательностью. Иногда мы приходили к нему советоваться по различным вопросам, собирались втроем, вырабатывая определенную линию поведения. Это не мешало ни ему, ни нам периодически отчитываться на бюро райкома и пленумах о проделанной работе. И всегда любые обсуждения носили не разгонный, а доброжелательный оттенок.
В кадровой политике Морозов старался сохранить преемственность. Ядром той политики, правофланговыми были фронтовики. На них он опирался, им доверял. Назову лишь некоторых из них: Уваров И.В. - председатель колхоза «Заветы Ильича», Карпов В.И. - председатель колхоза имени Кирова, Злобин Г.П. - директор совхоза имени Луначарского, Булин Ф.И. - председатель колхоза имени Куйбышева, Жданов С.М. - председатель колхоза «Победа» и др. Все они были офицерами.
С первой встречи с Александром Максимовичем я понял, а вернее – почувствовал, что мы понимаем друг друга, что меня что-то притягивает к нему. Осуществляя общее руководство районом, в сложных и трудных обстоятельствах он не искал «крайнего», брал на себя ответственность, понимая, что если что-то произошло не так, значит, виноват в этом прежде всего он: недосмотрел, передоверил или вообще доверил не тому человеку. Эти черты характера Александра Максимовича предопределили и мое личное отношение к нему. Вскоре я убедился в правильности выбора.
На бюро обкома КПСС слушали мой отчет о выполнении постановления обкома по ликвидации туберкулеза и бруцеллеза на фермах колхозов и совхозов. Мы в районе провели колоссальную работу: сменили поголовье, обновили материально-техническую базу ферм, заменили поголовье дойного стада более 1000 голов. Делали все, как и положено, прилагая максимум воли, терпения, труда, но председатель сельского облисполкома Черняев Александр Павлович сказал, что хотя решение обкома и выполняется, но вопросы решались медленно и непоследовательно. Сразу же вносится вопрос об отстранении Перова И.М. от должности. Мне прилепили ярлык «мясника», обсуждение идет бурно, многие склоняются к предложению председателя облисполкома. И здесь происходит то, чего я не ожидал. Встает Морозов.
- Если вы считаете, что Перов заслуживает такого наказания, – спокойно и убежденно сказал он, – то я готов разделить его участь, так как он выполнял решения бюро райкома.
После такого заявления встал секретарь обкома Балясинский Изяслав Генрихович и предложил сделать перерыв. После перерыва заседание бюро обкома продолжило свою работу, и Балясинский сказал:
- Мы посоветовались. Предложенные Перовым мероприятия следует принять. Райком КПСС обязать обеспечить их реализацию.
Со стороны Морозова это был поступок. Он как никто другой умел и не боялся брать на себя ответственность.
Дружба с Александром Максимовичем, начавшаяся в 1962 году на ниве сельскохозяйственного производства, постепенно переросла в личную и продолжалась всю жизнь.
За выдающиеся заслуги в развитии сельскохозяйственного производства за 1960–1965 гг. большая группа тружеников села награждена орденами и медалями СССР. Среди них:
Александру Максимовичу Морозову было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Я был награжден  орденом Ленина.
Аркадий Иванович Михайловский – орденом Трудового Красного Знамени.
В декабре 1965 года первый секретарь обкома Токарев А.М. предложил мне новую должность – директора Куйбышевского треста «Птицепром».
В 1969 году Орлов В.П. пригласил меня на работу заведующим сельхозотделом. А в 1979 году при Муравьеве Е.Ф. меня избрали секретарем обкома по сельскому хозяйству.
С Александром Максимовичем все эти годы мы не прерывали отношений ни по вопросам сельскохозяйственного производства, ни личным. Сейчас, оглядываясь назад, скажу лишь одно, выстраданное: я счастлив, что в моей жизни был такой человек и настоящий друг – Александр Максимович Морозов.

Сомов Джон Филиппович,
бывший директор совхоза «Белозерский»,
заместитель Генерального директора АПК «Лада»

Александр Максимович Морозов, почетный гражданин Ставропольского района, Максимыч, как между собой мы, тогдашние руководители, называли его. Его знали в районе все «от мала до велика». При нем родилось, выросло, возмужало целое поколение, и у тех детей родились, пошли в школы и росли дети.
Именно при нем Ставропольский район приобрел вес в области, на него стали равняться, брать с него пример. Да и было с чего. Ко всем, даже самым маленьким поселкам, проложены асфальтированные дороги, в домах появился газ, перестраивались школы, строились оросительные системы, обновлялись фермы.
К нему прислушивались, его уважали и побаивались, потому что он был в курсе всех дел и, непонятно, как это ему удавалось, всегда чувствовал настроение людей. Он был генератором идей, реформатором, прорабом всего нового. Его деятельность настолько огромна, что писать о нем намного труднее, чем думать. Ну как описать воздух, которым мы дышим, или прохладу воды в речке в летний зной? Он заполнял собой все пространство и при этом никому не мешал. Более того, именно к нему шли по нерешенным вопросом, зная, что Максимыч найдет нужное решение. Я написал «шли» и задумался. Мы старались решать вопросы сами, не доводить их до Максимыча, стыдились его молчаливого, проникающего взгляда... О нем очень трудно писать, но я постараюсь изложить то, что меня волнует до сих пор, попробую со своей «колокольни» оценить талантливого руководителя партийной организации Ставропольского района. Преданного делу и, без пафоса, преданного всем жителям района. Уважающего тружеников, оценивающего их прежде всего по деловым качествам, не терпевшего разгильдяйства, пустословия, чванства, подхалимства. Он всегда находил нужные слова поддержки тем, кто старался, но что-то не получалось у них, неназойливо подсказывал нужные решения, рассматривая на примере других, старался в каждом человеке найти что-то хорошее. Подвергая критике нерадивых, он не озлоблял их, а подсказывал, как нужно решать вопросы. Поддерживал инициативы снизу, создавая благоприятную обстановку для осуществления. После общения с ним хотелось работать еще лучше, с большей отдачей и эффективностью. Народ не просто доверял и верил ему, он шел за ним. Он знал всех специалистов и руководителей среднего звена, рядовых работников полей и ферм. Вдумчиво подбирал и расставлял кадры, бережно относился к ветеранам труда, особенно заботливо – к участникам войны, на них он всегда опирался в трудную минуту. И как показало время, они старались не подводить его. Хочу назвать лишь некоторых из них: Жданов  Семен Митрофанович, Макаров Николай Михайлович. Оба они стали Героями Социалистического Труда. Злобин Геннадий Петрович, Латчинов Петр Илларионович, Уваров Иван Васильевич, Карпов Владимир Иванович, Климушкин Алексей Иванович, Булин Федор Иванович, Смирнов Виктор Васильевич, Осипов Иван Алексеевич, Басалаев  Александр Григорьевич, Машков Сергей Андреевич, Маштаков Иван Григорьевич и другие.
Александр Максимович многое сделал для того, чтобы район встал на ноги: увеличилось поголовье крупного рогатого скота, особенно коров, поднялись надои молока, поднялась урожайность зерновых культур. И это результат целенаправленной работы по подбору и расстановке руководящих кадров. Отдавая предпочтение специалистам в основном с высшим образованием, он пестовал их, подправлял, подсказывал нужные решения, оказывая помощь во всем. Назову лишь некоторых из тех, кто обязан  своим выдвижением и становлением Морозову: Акимов Н.М., Ананьев Н.И., Артамонов Н.П., Васин Г.И., Воронцов А.Е., Гемельянов А.Х., Глухов М.И., Герасимов Н.М., Герасимчук Н.П., Гурьянов И.Д., Завидов А.И., Зимин Л.Я., Желнин И.П., Илякин В.Ф., Касаткин Н.П., Квасов В.М., Козлов Н.И., Колчин В.П., Кузнецов А.В., Купцов Б.Т., Лапшев А.Н., Мальгин Н.Е., Малышев В.П., Неклюдов А.М., Некрасов В.А., Новиков Н.А., Отюбрин Г.И., Панфилов И.Н., Пиманов Е.Ф., Пучков А.С., Румянцев А.В., Русяев Н.П., Сагайдакова В.С., Семенычев М.Я., Соболев А.М., Сорокин А.А., Стафутин В.И., Судаков Н.Ф., Феопентов Е.А., Фролов В.В., Юдахин Г.Т.,
Впервые я увидел Морозова в Новом Буяне в 1961 году на совещании, где подводились итоги социалистического соревнования среди сельхозпредприятий Ново-Буянского района. Я тогда работал агрономом колхоза «Родина», переименованного в колхоз «Победа» в селе Мусорка, который по тогдашнему административному делению относился к Ново-Буянскому району. Первый секретарь райкома Карпеев Евгений Дмитриевич представил нам первого секретаря соседнего, Ставропольского, района Морозова Александра Максимовича. Я невольно сравнил двух секретарей. На фоне Карпеева Морозов смотрелся молодцом. Молодой, статный, красивый, с вьющимися черными волосами, осанистый, подтянутый. От него веяла какая-то уверенность и основательность. А когда ему предоставили слово, он окончательно покорил меня четкостью формулировок, дикцией и какой-то пафосностью. Его выступление было кратким. Сказал, что «по зерну мы идем, вроде, вместе, а по животноводству немного отстаем. Я приехал к вам за опытом, чтобы потом, позже, побеждать вас в социалистическом соревновании...».
Вскоре Ставропольский район укрупнили, и наш колхоз «Победа» влился в укрупненный район.
В 1962 году поступила команда «сверху» в обязательном порядке сеять горох, белковую продовольственную и кормовую культуру. Горох прижился хорошо, а когда пришло время уборки, оказалось, что рекомендованные косилки, несмотря на старания механизаторов, убирать урожай не могут. Мы были в отчаянии. В такой критический момент и появился на поле Морозов.
- Не получается? – участливо спросил он.
- Как видите, - сконфуженно сказал я, ожидая разное.
Александр Максимович достал блокнот, что-то написал и подал мне.
- Поезжайте в совхоз имени Крупской Ульяновской области к директору. Я ему все, что нужно, написал.
На следующий день три трактора с их косилками скосили горох без проблем. Оказывается, у соседей был уже опыт по уборке гороха. Рационализаторы отрегулировали косилки на низкий срез, смонтировали валкообразователь по сдвоению валков и делитель. Тогда мы собрали по 31 центнеру гороха с гектара. Для нас это была победа!
Но Морозов уже продумал вопрос поднятия урожайности зерновых культур. С рекомендательным письмом Куйбышевского обкома партии, подписанным Балясинским Изяславом Генриховичем, я был направлен в Краснодар к великому ученому-селекционеру Лукьяненко Павлу Пантелеймоновичу, дважды Герою Социалистического Труда, в возглавляемый им Научно-исследовательский институт сельского хозяйства. Так на полях нашего колхоза, а потом и других хозяйств появились озимые пшеницы «Безостая-1» и «Степнячка-30». Уже в 1963 году на поле в 220 гектаров мы получили урожай по 27,1  центнера. Но Морозов продолжал экспериментировать. Так на полях колхозов и совхозов района появился новый экспериментальный сорт: «Мироновская-808»,.
Морозов уделял много внимания распространению передового опыта в хозяйствах района. По его инициативе в колхозе «Победа» была организована научно-практическая конференция. Проводили ее прямо на поле, непосредственно на посевах озимых пшениц «Безостая-1», «Степнячка-30», «Мироновская-808» и районированных сортов. Пришлось готовить реферат по каждому сорту: качество семенного материала, сроки сева, уборки, характеристики зерна. Работы было много, но и результат радовал: новые сорта прижились на землях района, а урожай давали в два, а то и в три раза превосходящий урожай традиционных яровых культур, засеваемых ранее. Это был настоящий прорыв, победа! И в этом прорыве велика роль истинного хлебороба - Александра Максимовича Морозова.
Морозов внимательно присматривался к методам работы отдельных руководителей хозяйств. Когда видел, что у кого-то что-то идет не совсем так, но требовалось разрубить привычку, вмешивался. Мы не всегда сразу понимали, чего он хотел и добивался, и только позже становилось понятно, что Максимыч  видел много дальше.
Так, в середине 60-х годов Морозов дает нам задание комиссионно проверить качество зяби в соседнем колхозе «Правда» в В. Санчелеево. Для нас с моим председателем Ждановым Семеном Митрофановичем это поручение было не особенно приятным. Мы хорошо знали руководителя колхоза «Правда» Макарова Николая Михайловича и главного агронома Шевченко Юрия Ивановича и не совсем понимали, чего этим поручением добивается Морозов. Но задание получено, и мы встретились с руководством  соседей на борозде. Тогда мы о многом переговорили: о соревновании механизаторов, о моральном и материальном стимулировании за качество работы, о методах и приемах в обработке почвы в осенний период с целью уничтожения сорняков, о накоплении влаги в почве и питательных веществ. Тогда мы о многом переговорили, но главное проявилось позже.
В начале семидесятых колхоз «Правда» стал флагманом среди хозяйств по производству зерна. Они собирали по 33 центнера с гектара на кругу. Это была настоящая победа! Председатель колхоза Макаров Н.М. стал Героем Социалистического Труда. Многие труженики колхоза награждены орденами и медалями.
В 1966 году стал Героем Социалистического Труда и председатель колхоза «Победа» Жданов  Семен Митрофанович, орденом Знак Почета наградили и меня.
В 1967 году, по рекомендации Морозова А.М., меня утвердили директором вновь организованного совхоза «Белозерский». В то время строились Тольяттинская и Жигулевская системы орошения. За использованием бюджетных средств, отпущенных на строительство, следили не только в районе, но и в области. На полях совхоза побывал даже член Политбюро ЦК КПСС М.А. Суслов. Но особенно частыми гостями были областные партийные руководители: первый секретарь обкома партии Орлов Владимир Павлович и председатель облисполкома Воротников Виталий Иванович.
Однажды с Морозовым приехал заместитель заведующего отделом сельского хозяйства ЦК КПСС. Речь шла об использовании денежных средств и о вводе в строй орошаемых земель. Заместитель заведующего неожиданно спросил:
- Сколько гектаров введено в строй действующих орошаемых земель?
- Около 2500 гектаров, - ответил я.
Александр Максимович знал цифры ввода до гектара, но промолчал, давая возможность мне сообщить точную цифру, как бы поднимая мой авторитет перед высоким гостем.
- А если поточнее? – спросил он.
- Две тысячи четыреста девяносто восемь га, - как школьник, ответил я, заметив, как по лицу Максимыча прошлась еле заметная улыбка.
Такие встречи остаются в памяти на долгие годы.
В связи с развитием города, резким ростом населения, требовалось все больше молока, овощей и картофеля. Особенно много сил и времени отнимали овощи. В то время усилился отток из сел и поселков в город, многих притягивал ВАЗ и другие заводы своей социалкой, и люди потянулись в город на поиск лучшей жизни. Создался дефицит рабочей силы в хозяйствах, а переориентация на овощи требовала, наоборот, увеличения трудозатрат. В этой ситуации Морозов добивается создания летних детских лагерей труда и отдыха, где городские ребята-школьники привлекались к посильному труду по четыре часа в день, работая на свежем воздухе, хорошо питались, много и хорошо отдыхали.
Многие предприятия вначале закреплялись за отдельными хозяйствами на время уборочной кампании, особенно по уборке картофеля, а позже они, уже используя опыт, создавали себе отдельные участки, куда привозили рабочих из цехов, держали там необходимую технику. Это был выход из трудного положения, и можно только представить, сколько энергии и труда вложил Морозов в эту организационную работу.
Возникали и проблемы другого порядка. Так, на одной из встреч с животноводами совхоза доярки пожаловались Морозову на отсутствие сахара в сельмаге. Я понимал, что это проблема прежде всего РАЙПО, но Морозов измерил меня таким взглядом, что мне стало не по себе. Он словно говорил мне: ну что же ты довел сахар до дефицита? Не решил сам, сказал бы мне. На очередном пленуме руководство районного потребительского общества подверглось справедливой критике, положение изменилось не только в совхозе «Белозерский».
Оглядываясь назад, я не перестаю удивляться, как Морозов успевал делать так много. Причем многие мероприятия проводились ежегодно в одни и те же сроки. Проводились торжественно, по-деловому, заинтересованно, с привлечением необходимых специалистов. Это была учеба, которая воодушевляла и настраивала на результат. Так, перед началом уборочных работ во всех хозяйствах проводились смотры готовности техники, апогеем смотра устраивался слет членов уборочно-транспортных звеньев. Смотр устраивали в одном из хозяйств района, ежегодно хозяйства менялись. В районе чествовали наиболее отличившихся трактористов, комбайнеров, доярок. Опыт Морозова пригодился при организации зональных научно-производственных конференций по сельскохозяйственному производству. Такие конференции начали проводить именно в Ставропольском районе.
Когда стало известно, что в Хрящевку, мимо Белозерок, строители прокладывают нитку высокого давления для подачи газа, я попросил Морозова помочь решить вопрос по ответвлению и на Белозерки. Ставя вопрос, я понимал, что вся строительная документация и смета уже утверждены, а лимиты на материалы отпущены, но Морозов решил и этот вопрос, и газ на два года раньше пришел в В. Белозерки. А ведь не просто было решить этот вопрос. Строителям пришлось дополнительно строить газораспределительный пункт и прокладывать дополнительные трубы, отвлекаясь от основной магистрали в сторону.
В совхозе «Белозерский», где большие площади засевались картофелем, всегда тяжело шла уборка. Несовершенные картофелекопалки «Моцепуры» требовали ручной подборки, не работали при дождливой погоде, что затягивало сроки в слякотный осенний период. Мы старались вовсю, но однажды уборка затянулась до середины октября. Пошли дожди, а за ними, мы это знали по опыту, придут холода.
Позвонил Морозов:
- Что с картошкой?
- Убрали 330 гектар, осталось около 20.
- И чего вы ждете?
- Погоды, - ответил я, понимая, что сказал не то, что следовало.
- Вот что, Филиппович, приготовь побольше вил, накидок из полиэтилена, три трактора К-700 и завтра начинайте уборку даже при дожде.
На следующий день в совхоз приехали 300 человек рабочих и служащих ВЦМ во главе с Гвоздевым Н.И., которые начали уборку под моросящим дождем, а приглашенные из воинской части музыканты там же, на поле, идя вслед за работающими, исполняли патриотические мелодии. За урожай шла настоящая битва под музыку духового оркестра. Такое мог придумать только он – Морозов!
Когда областные начальники замахнулись ликвидировать кузницу кадров сельских механизаторов, готовившихся в СПТУ-5 в В. Белозерках из-за некомплекта учащихся, Морозов собрал выпускников школ района, и они с директором училища Субботиным Н.М. призвали учащихся связать свою судьбу с сельским хозяйством, где требуются грамотные, инициативные и преданные земле кадры. Морозов побывал во многих школах района лично. Он обязал всех председателей колхозов и директоров совхозов направлять в СПТУ-5 на повышение квалификации всех механизаторов. И судьба СПТУ была решена, училище продолжило готовить кадры механизаторов.
Именно ему принадлежит идея всемерно поощрять династии полеводов, доярок, механизаторов. Были учреждены призы и переходящие кубки Щербакова А.Т., Воробьевой А.П., Злобина Г.П. и др.
В семидесятые годы в совхозе «Белозерский» развернулось масштабное строительство соцкультбыта и производственных объектов. Активное участие в нем принимали и заключенные УР 65/12, размещенного в селе. Полковник Чижевский И.К. сообщает мне о предстоящем переводе их учреждения в другое место. А это потеря рабочих мест, потеря рабочей силы, срыв сроков намеченного ввода объектов в эксплуатацию, закрытие вечерней школы и т.д. Ставлю в известность Морозова. Спрашивает, сколько там заключенных?
- Около тысячи. С их уходом в совхозе срываются все строительные работы, многие сельчане лишаются работы.
- Хорошо, попробую помочь.
До сих пор не знаю, как удалось ему изменить решение, уже принятое в МВД. Еще на десять лет лагерь остался в селе В. Белозерки, принося ему несомненную пользу.
Авторитет Морозова был неоспорим.
В том же селе В. Белозерки появилась дорога с твердым асфальтовым покрытием, была проложена дорога и на отделение, расположенное на берегу Волги–Вислу. Люди впервые ходили по селу и поселку, сменив сапоги на ботинки.
Работая первым секретарем райкома партии, а затем и возглавляя районную ветеранскую организацию, Александр Максимович всегда старался помочь бывшим фронтовикам и ветеранам сельского труда. В день Победы он старался встретиться с каждым участником войны. Из его уст звучали доходившие до сердца каждого слова благодарности за свершенное. Он старался не просто поздравить, но и подбодрить терявших силы и здоровье. Многие получали и материальную поддержку.
Пройденные им самим фронтовые дороги навсегда сохранили братство народов, совместно сражавшихся в войне 1941–1945 годов. И развал Советского Союза он воспринял как очередной удар по ветеранам-фронтовикам, по их братству, скрепленному пролитой кровью. Он с горечью наблюдал за проходившей перестройкой, сменой режима, разнузданной шоковой терапией, ударившей в основном по пожилым людям, создавшим фундамент для тех, кто сейчас вовсю жирует, забыв о тех, кто дал им жизнь и создал базу, которой хватило для всех, кто хапал двумя руками.
Поставив точку, я задумался. Внимательный читатель уже отметил про себя, а может, и нарисовал в воображении личность незаурядного человека, находившегося в постоянных поисках нового и внедрявшего в быт района все самое передовое. А каким он был в обычной жизни, вне кабинета и колхозных и совхозных полей и ферм? И здесь мне становится больно от того, что никто из нас, поглощенных делами, не записал ни одного вечера, где Максимыч представал совсем другим: особенно простым и доступным, раскрепощенным и, несмотря на внешнюю замкнутость и напущенную серьезность, веселым и восприимчивым. Когда мы, выпив и все еще стесняясь его присутствия, не знали, что делать, он сам запевал какую-либо песню. Как правило, начинал он с военных песен. Был здесь и Василий Теркин Твардовского «Кто сказал, что надо бросить песни на войне?», были и другие песни, сливавшиеся в попурри, и мы, с восхищением слушавшие его, мысленно оказывались в окопах на передовой, там, где только что отгремели залпы орудий.
Гитару возьми, струну подтяни,
Солдатскую песню запой
О доме родном, о времени том,
Когда мы вернемся домой.
После нее звучали слова особенно любимой и сейчас песни:
Бьется в темной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза…
И вдруг совершенно неожиданно его карие с хитрецой глаза блестели каким-то хмельным блеском:
Где ж вы, где ж вы, очи карие…
И потом лились сами собой слова о городе, из которого он уходил на фронт:
                Эх, Самара-городок…
Но этим попурри не заканчивалось. Звучали и другие песни:
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои,
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?..
И по его щекам стекали непрошеные слезы. Но он брал себя в руки, и уже лились  строки «Горит свечи огарочек…», за ними - любимая песня про Катюшу:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
Затем приходила очередь «Пряхи». И здесь даже те из нас, кто подпевал Максимычу, умолкали. Это была его коронная, лебединая песня. Лучше него ее не пел никто:
В низенькой светелке огонек горит,
Молодая пряха у окна сидит…
Пропев, он на минуту замолкал и, собравшись с мыслями, продолжал петь свою последнюю песню, намекая всем нам о неизбежной вечности:
Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная…
Мы с замиранием сердца слушали последние строчки песни:
Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда.
Тогда нам казалось, что Максимыч будет жить вечно…
Если на вечере присутствовал Семен Митрофанович Жданов, то «Пряху» пели только они вдвоем, два Героя, два участника Великой войны.
Сейчас, когда  Александр Максимович Морозов ушел от нас, мы поняли, какой человек и руководитель жил и работал рядом с нами.
Воистину он был настоящим Героем нашего времени.

Судаков Николай Федорович,
бывший секретарь парткома колхоза «12 лет Октября»
села Большая Рязань, затем председатель колхоза
«Заветы Ильича», село Ягодное

Яркие, глубоко впечатляющие встречи

Говорить и писать о Морозове Александре Максимовиче необходимо, потому что это был необычайно интересный, энергичный, одаренный природой человек, обладавший к тому же глубокими и обширными познаниями в области сельскохозяйственного производства, разбиравшийся во всех тонкостях каждого из направлений этого производства, был всегда в курсе всего нового и передового и активно способствовал внедрению в повседневную жизнь всего прогрессивного. По существу, он был инициатором идей и новаций большого и сложного районного комплекса всего сельскохозяйственного производства. Его постоянной чертой характера был девиз: идти навстречу к людям, доходить до каждого человека, создавать ему комфортные условия для жизни. Он умел сочетать требовательность с глубочайшим доверием, ценил профессионализм, проявляя не на словах, а на деле уважительное отношение к каждому, с кем ему приходилось встречаться. А поле деятельности Морозова простиралось не только на сельскохозяйственное производство, ему приходилось постоянно заниматься и другими вопросами жизнедеятельности района: культурой, образованием, здравоохранением, строительством и др.
В работе с кадрами он всегда подчеркивал, что только политически зрелый, высокообразованный и ответственный специалист может справиться со стоящими перед ним и коллективом задачами. Сам Морозов Александр Максимович, талантливый и одаренный самородок, сочетал в себе многое: хорошие знания, большой жизненный опыт, мудрость, доброту, великое и завидное терпение. Он каким-то присущим только ему чутьем мог быстро определить и оценить достоинства и недостатки тех, с кем ему приходилось встречаться и работать. Через доверие и уважение поддерживал и поощрял все хорошие инициативы, подавая при этом пример и личного поведения, и отношения к делу. Может, потому на него равнялись, с него брали пример все работавшие  рядом ним, на его личном примере воспитывались и мужали в росте все руководящие кадры Ставропольского района. Участник войны 1941–1945 годов, доброволец, он награжден орденом Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, другими наградами. Получив тяжелое ранение на фронте, демобилизовавшись, он не просто нашел свое место в жизни, но, благодаря активной жизненной позиции, знаниям и опыту, стал настоящим руководителем сельскохозяйственного производства района, за что был награжден двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, Знак Почета, Дружбы народов. Ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Он много времени, сил и энергии отдавал воспитанию молодежи, особенно молодых специалистов и руководителей, понимая, что именно они понесут дальше трудовую эстафету поколений.
У меня было много встреч с Александром Максимовичем. Расскажу лишь о трех из них, оставивших наибольшее впечатление.
1. 1967 год. Юбилейный для страны год, год 50-летия Великого Октября. Но для нас, сельских тружеников, тот год был неудачным. Начиная с апреля стояла жара, не было дождей. С 5 по 7 июня неожиданно ударили морозы, значительно повредили посевы картофеля, кукурузы по всему району и области. Прогноз на ближайшее время был неутешительным. Дождей не обещали ни в июне, ни в июле. И вот 25 июня на полях колхоза «12 лет Октября» появилась делегация областных и районных работников, обеспокоенных судьбой предстоящего урожая. Приехали на поле, засеянное наиболее перспективным сортом озимой пшеницы «Мироновская-808».
Вместе с Морозовым А.М. приехали: Перов И.М. – заведующий сельскохозяйственным отделом обкома КПСС (позже он станет секретарем Куйбышевского обкома по сельскому хозяйству и многое сделает для области), Наганов В.П. – инструктор обкома. Здесь же находился Латчинов П.И. – председатель колхоза «12 лет Октября», Строчихина Е.Е. – главный агроном колхоза и я.
Посевы озимых на площади в 350 гектаров не радовали – выглядели угнетенными и изреженными. Колос пшеницы был плохо сформирован, что не обещало хорошего урожая. Буйно рос только сорняк.
Озабоченные и опечаленные увиденным, специалисты высказывались вслух, предлагая различные мероприятия по спасению поля и урожая. Звучали и такие предложения, что перечеркивали затраченный труд, уничтожая посев «Мироновской»: перепахать, засеять кукурузой под силос, просом или суданской травой и скосить под сенаж или сено.
По выработанной привычке Морозов всех внимательно слушал, не перебивая. И только дождавшись, когда все высказались, сказал уверенно, спокойно, как о взвешенном и решенном:
- Все предложенные способы спасения данной площади заманчивы и приемлемы. Но надо учесть, здесь посеян первый для района сорт экспериментальной и перспективной пшеницы «Мироновская-808». Перепашем и схороним семена, которых у нас нет. В области их нет тоже.
Он обвел всех своим внимательным взглядом, сказал спокойным голосом, ставя точку на обсуждении:
- Поле следует оставить для будущих семян.
Так и поступили. В августе с того поля собрали чуть больше, чем использовали на посев, по 8 центнеров с гектара, но семена для посева под урожай нового года были, и их пустили в дело. С засеянного нового поля в 600 гектаров в новом, 1968 году собрали урожай по 46 центнеров с гектара. Такого урожая в Большой Рязани никогда не собирали. Этот урожай позволил восполнить недобор зерна 1967 года и создать хороший задел под урожай нового года.
2. 1970 год. На одном из партийных собраний в колхозе «12 лет Октября» присутствовал Морозов. В то время партийные собрания проходили активно, на них приглашались беспартийные активисты и комсомольцы. Вопрос стоял об авангардной роли коммунистов на производстве. Морозов выслушал доклад, всех выступающих, поднимавших и вопросы, которые колхоз без помощи района решить не мог. И когда понял, что выступающих больше не будет, взял слово. Рассказывал о ситуации в районе, о масштабах развития хозяйств в связи со строительством Волжского автозавода, о строительстве оросительных систем, животноводческих комплексов, более углубленной специализации хозяйств, развитии сети дорог, предстоящей газификации поселков, он особенно четко определил задачи, стоящие перед руководителями хозяйств в связи с меняющейся обстановкой. И говорил он так просто и убедительно, таким понятным языком, словно перед этим посоветовался с каждым сидящим в зале. И задачи, о которых говорил Морозов, становились не просто понятными каждому. Их хотелось скорее начать выполнять, каждый почувствовал не просто свою причастность к происходящему, но и собственную значимость.
Общение Морозова с людьми всегда было доброжелательным, что особенно располагало и притягивало к нему, но и уважительным. У него была какая-то харизма. Простыми словами, понятными и доступными он привлекал к себе людей, вселял в них уверенность в правильности намеченного, зажигал энергией сердца, вносил какую-то одухотворенность и прививал интерес, и люди старались сделать больше того, что требовалось для производства.
3. 15 февраля 1972 года. В этот день меня вызвали в Ставропольский райком на беседу с Морозовым. Александр Максимович выглядел как всегда бодро, был в хорошем настроении. Расспросив о делах в хозяйстве, поинтересовался планами на этот год. Я ответил на все поставленные вопросы, недоумевая, почему он задает их мне, и неожиданно услышал:
- Есть мнение бюро райкома рекомендовать Вас председателем колхоза «Заветы Ильича» в село Ягодное.
Не успел я обдумать предложение, как услышал продолжение:
- Лично я верю в Вас. С прежней работой секретаря парткома Вы справлялись хорошо. Дела в Вашем колхозе идут тоже хорошо. Я полагаю, Вам уже тесновато стало в прежней должности. Пора брать новые высоты. Я уверен, Вы и с новой работой справитесь. Подумайте, взвесьте свои возможности.
Через некоторое время я дал согласие на новую работу, и тогда Морозов открыл мне карты:
- Сейчас там особенно тяжело. Кормов на зиму заготовили мало. Скотину кормят с колес соломой. Концентратов нет. Среди руководителей и специалистов процветает пьянство. Вдобавок ко всему сгорело и здание правления колхоза.
Посмотрев на меня, наблюдая за моей реакцией и не увидев ничего, что бы остановило его, продолжал:
- Но я верю в Вас. Вы способны поставить дело так, как это делается в передовых хозяйствах района. В том же колхозе «Победа», в совхозе имени Луначарского, колхозе «Правда» и в Вашем – «12 лет Октября». Присмотритесь внимательнее к работе в передовых хозяйствах, все хорошее возьмите себе на заметку.
Дав возможность обдумать услышанное, спросил:
- Как Ваша жена, Нина Степановна, отнесется к Вашей новой работе и к переезду на новое место?
- Нина Степановна всегда с пониманием относится к моей работе, думаю, вопросов не возникнет. Она очень ответственный человек.
- Это хорошо, – с удовлетворением отметил Морозов, – Вы должны понимать, что этот мой вопрос – не праздный. Поддержка и понимание жены – половина успеха в Вашей работе. Она обеспечивает хороший тыл, без которого невозможно идти в наступление.
- Она поймет все правильно.
- Ну хорошо. Значит, договорились. Желаю успехов.

***

Николай Федорович Судаков руководил колхозом «Заветы Ильича» 29 лет: с 1972 года по 2001 год, оправдал доверие Александра Максимовича Морозова. Коллектив колхоза уже в 1973 году наградили переходящим Красным знаменем и Почетной грамотой Куйбышевского обкома КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. Есть среди них и Красное знамя Министерства сельского хозяйства РСФСР и ЦК профсоюза. В 1985 году соответствующим постановлением высших органов страны Красное знамя передано колхозу на вечное хранение. В 1986 году коллективу колхоза вручен Памятный знак за высокую эффективность и качество работы в одиннадцатой пятилетке с занесением на Всесоюзную доску почета ВДНХ СССР. В следующем, 1987 году коллектив колхоза награжден Дипломом почета Главного комитета Выставки достижений народного хозяйства СССР.
Неполный перечень наград трудовому коллективу хозяйства занимает три листа машинописного текста и, я понимаю, когда-либо станет достоянием музея трудовой славы Ставропольского района.
Судаков Николай Федорович награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Знак Почета, тремя золотыми и одной бронзовой медалями ВДНХ СССР, медалями За доблестный труд в ознаменование 100-летия по дня рождения В.И. Ленина, Ветеран труда, медалью Болгарской народной республики 100-летие со дня рождения Георгия Димитрова, медалью Терентия Семеновича Мальцева и другими.
Перечень наград Судакова Н.Ф. (знаки Победителя соцсоревнования, Ударник десятой пятилетки, Отличник соцсоревнования, Отличник Гражданской обороны СССР, Почетные грамоты) занимает целую страницу машинописного текста.
С 1985 года по 1988 год Судаков Н.Ф. – Председатель областного совета колхозов.
Среди наград Судакова Н.Ф. есть Почетная грамота Самарской губернской думы и Благодарность губернатора Самарской области.
Двадцать человек – тружеников коллектива колхоза «Заветы Ильича» награждены орденами и медалями. Главный инженер колхоза Фролов Константин Иванович получил звание Заслуженный механизатор РСФСР. Заслуженным агрономом РСФСР стал Илькенов Василий Киреевич, главный агроном колхоза.
Но особо дорого Николаю Федоровичу поздравление, которое он получил от Александра Максимовича Морозова в 1992 году в связи с 50-летием: «С этой отметки зримо видно, каких усилий требует крестьянский удел, чтобы жить сыто и радостно. Сегодня говорим тебе великое спасибо за верность, преданность, любовь к земле, ее людям, за радость, которую несешь каждодневно им…»
Уже находясь на заслуженном отдыхе, Морозов А.М. следил за успехами своего выдвиженца, радовался им.
Описывая судьбоносные встречи с Морозовым А.М., Николай Федорович почему-то умолчал об одной из них. В 1976 году Судакова, понятно, по рекомендации Морозова избрали председателем Ставропольского райисполкома. Но поработать в новой должности ему так и не пришлось. Уже на следующий день в кабинет Морозова вошла делегация членов колхоза «Заветы Ильича» и заявила, что они не покинут кабинет, пока их председатель – Николай Федорович Судаков – не вернется в Ягодное…
Морозов сдался. Судаков вернулся к исполнению своих обязанностей председателя колхоза. Так авторитет перечеркнул его карьеру.

Юдахин Геннадий Тимофеевич,
бывший председатель колхоза «Дружба» с. Выселки

Я знаю Александра Максимовича Морозова со дня приезда его в Ставрополь-на-Волге.
Вначале он работал председателем райисполкома, но на следующий год, когда тогдашнего первого секретаря райкома партии, между прочим, Героя Соцтруда Караваева Павла Титовича на отчетно-перевыборной конференции коммунисты «прокатили», Морозова избрали первым секретарем райкома. Я тогда работал инструктором райкома партии. Морозов собрал нас, сказал просто:
- Будем работать.
Он не ходил по кабинетам, как Караваев, ничего не определял предвзято. Тот год был урожайным, но работы у всех было много, и мы практически все время находились в хозяйствах, в райкоме появлялись редко. Морозов начал работу с изучения кадров. Он много ездил по хозяйствам, общался с рядовыми тружениками полей и ферм, доходя до среднего звена, присматривался к методам работы руководителей. В моей зоне было четыре колхоза, но при Морозове решили укрупнить несколько хозяйств, и мы тоже подключились к этой работе. Как-то мы ехали в Ставрополь на совещание, и председатель колхоза «Правда» из В. Санчелеево Макаров Н.М., зная, что я по специальности зоотехник, спросил:
- Не надоело тебе ездить по хозяйствам?
Я не понял сути вопроса, и он предложил мне перейти работать к нему зоотехником. С Макаровым мы начали поднимать животноводство. Коров «Бестужевской» породы завезли из совхоза «Комсомольский» Кинельского района. Построили свинарник, и свиней завезли из того же совхоза. Вскоре наши успехи заметили, к нам стали ездить делегации, и Морозов неожиданно предложил мне перейти на работу председателем колхоза. Мне не хотелось уходить от Макарова, крепкого хозяйственника и, как оказалось, еще и товарища по службе на флоте. В разное время, но в одном дивизионе мы служили с ним в районе Находки. Уходить от Макарова я отказался, здесь я видел реальный результат своей работы. Действительно, животноводческие комплексы выглядели у нас образцово, и бывший в то время председателем облисполкома Хребков сказал после посещения нашего колхоза:
- Я впервые вижу такое хозяйство.
Хребков пообещал выделить мне мотоцикл и слово сдержал. В то время это был настоящий подарок.
Работая главным зоотехником, я был и заместителем председателя, и когда Макаров уезжал в отпуск, позвонил Морозов:
- Приезжай на бюро райкома партии, не забудь взять партбилет.
На бюро Морозов взял у меня партбилет и, не говоря лишних слов, предложить рассмотреть мою кандидатуру на должность председателя колхоза «Дружба» или «Россия».
В партию я вступил на флоте, в колхозе «Правда» уже отработал семь лет и прекрасно понимал, что Морозов, пользуясь тем, что я лишен поддержки Макарова, брал меня на испуг. И я сдался… После бюро зашли в кабинет председателя райисполкома, попили чай, и мы втроем поехали в Выселки на собрание. Председатель колхоза Денисов зачитал доклад, начались прения, и Морозов предложил мою кандидатуру на должность председателя. И хотя многие меня знали, не раз приезжали к нам за опытом, избирать меня не хотели.
Морозов предложил:
- Пусть говорит Юдахин.
Надо сказать, что в Выселках живут в основном татары, мордва, чуваши и русские. Но там много представителей и других национальностей, целый интернационал.
Я сказал:
- Будем работать, будет и результат, и соответствующие заработки.
В зале начались выкрики в пользу бывшего председателя, хотя колхоз  не блистал показателями, был в числе отстающих.
Морозов выждал время, а когда выкрики закончились, сказал:
- Кричите, не кричите, а мы от вас не уедем, пока вы не изберете Юдахина своим председателем.
Говорил он спокойно. От него веяла какая-то тихая, даже усталая уверенность, и народ сдался. Меня утвердили, хотя и не единогласно.
В «Дружбе» я начал с наведения дисциплины и порядка. Контролировал все принимаемые решения. Надо сказать, что, работая в «Правде» главным зоотехником, я вплотную занимался и кормами, присматривался к работе главного агронома Волынец Зои Владимировны и многому хорошему научился у нее. Потому мне пришлось по-новому ставить вопросы не только животноводства, но и растениеводства. Во многом не только мне помог и Морозов. Он возил нас по лучшим хозяйствам района, несколько раз привозил в Мусорку, где председатель колхоза «Победа» Жданов С.М. вместе со своими специалистами Соныгиной А.П. и Сомовым Е.Ф. добились ощутимых результатов, внедряя новые сорта озимой пшеницы, а потом и взявшихся за культуру земледелия. И здесь Морозов удивил нас: объезжая поля и видя нарушения в обработке почвы, он оставлял свои метки – красные флажки, а потом, на совещании, спрашивал нас, руководителей хозяйств, видели ли мы его отметки и что предприняли.
Конечно, с внедрением новых сортов у нас получалось не все как надо. Южные сорта требовали особого подхода, особенно в сроках сева, своевременной подкормке. У нас одно поле вымерзло, зато на других полях семена прошли закалку, и мы стали получать по 25-30 центнеров с гектара. На отдельных участках урожай доходил и до 40 центнеров.
Начинать приходилось с азов… Привели в порядок технику, лемеха плугов и культиваторов, отремонтировали трактора и комбайны. И результат появился в первый же год. Мы собрали в среднем по 17 центнеров с гектара.
Всерьез занялись лиманным орошением. Из искусственного озера вода через систему арыков подавалась на чеки. Земля при этом переувлажнялась, и уборка зерновых затягивалась, а урожай на тех полях доходил до 40-50 центнеров с гектара. Комбайнеры начинали утром работу поздно: ждали, пока земля подсохнет. И тут мне приходит указание отправить одиннадцать комбайнов в южные районы области, где хлеба поспевают раньше (Б. Глушица, Б. Черниговка). Я восстал. Нужно было убирать свой обильный урожай в непростых условиях. И меня с секретарем парткома колхоза пригласили к Морозову. Он показал разнарядку обкома партии и облисполкома. Ознакомившись с телеграммой, я спросил:
- А если мы свой хлеб не уберем, что будет потом?!
- Мне дали указание, и я должен его исполнить!
- Давайте задержим исполнение, уберем свой хлеб, выделим больше комбайнов южанам.
Расстроенный, я посмотрел на секретаря парткома Вильдеватова Илью Егоровича, сказал в сердцах:
- Вот секретарь. Он вам больше подчинен. Пусть он и выполняет решение обкома и облисполкома.
Я ушел, закрыв за собой дверь. Отъехав от райкома, я осознал, что поступил неправильно, погорячился. Ну не заслуживал Морозов подобного обращения с ним. Но что сделано, то сделано. Пришлось собрать всех комбайнеров и бригадиров, мы обсудили ситуацию, решили завтра утром комбайны направить, как и требует областное руководство, но то, что произошло в кабинете Морозова, меня взбудоражило, и я не спал всю ночь. В четыре часа утра я шел в правление колхоза и на развилке дорог увидел машину Морозова. Он вышел, тоже взъерошенный и хмурый, и предложил проехать на наши поля.
Морозов походил по полю, потрогал рукой землю, сказал:
- Я разрешаю задержать отправку комбайнов.
Я был потрясен его решением, понимая, как оно ему далось и какую ответственность перед областным руководством он брал на себя! Выждав несколько минут, я пытался понять все сделанное Морозовым и оценить всю нелепость своего поведения и поступка.
- Александр Максимович, – сказал я виноватым голосом, – все одиннадцать машин уже заводят моторы и через полчаса отправятся по указанному адресу.
Теперь Морозов смотрел на меня своими темными глазами, вероятно, оценивая мое решение. Да я и сам все еще размышлял, насколько трудно далось ему принятое им решение.
По дороге он сказал мне:
- Я тоже эту ночь не спал!
Через несколько лет отстающий в прошлом, многонациональный колхоз «Дружба» стал лидером в социалистическом соревновании в районе, области и стране. К нам приезжали за опытом делегации со всей нашей огромной страны, а Кинельский научно-исследовательский институт сельского хозяйства считал наш колхоз своим экспериментальным семеноводческим хозяйством. У нас проходили подготовку и практику многие специалисты, которые потом возглавили хозяйства в других районах.
Однажды мы ехали вместе с Морозовым на областную партийную конференцию. До этого по району прошел слух, что Морозова приглашают на работу в обком. Вот я и спросил его об этом.
Морозов ничего мне не ответил. Позже мы узнали, что Воротников Виталий Иванович, бывший председатель Куйбышевского облисполкома, ушел работать первым секретарем Воронежского обкома партии, просил Морозова перейти на работу в Воронеж секретарем обкома по сельскому хозяйству.
Морозов Александр Максимович был настоящей глыбой. Именно такие люди, как он, должны были руководить страной, тогда и СССР не развалился бы.

***

Рассказав о Морозове А.М., Юдахин Г.Т. ничего не сказал о себе. Колхозом «Дружба» он руководил 28 лет. Кроме простых делегаций в колхоз приезжали и другие руководители. У него в гостях был и генеральный директор ВАЗа, а затем и министр автомобильной промышленности Поляков Виктор  Николаевич. Были здесь все руководители города и области, был здесь и член Политбюро ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов, наш «серый кардинал», как мы его называли. Коллектив колхоза выдвигал его кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР.
Геннадий Тимофеевич два раза избирался депутатом Верховного Совета РСФСР. За успехи в труде награжден орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, другими медалями. Он также награжден серебряной и бронзовой медалями ВДНХ СССР.
Его энергии и сейчас могут позавидовать многие молодые люди.

***

И, пожалуй, самое главное. Объезжая села, нам приходилось смотреть на поля, заросшие бурьяном. На некоторых из них уже вовсю растут деревья, а это значит, что этих полей уже давно не касался труд земледельца. Мы проезжали мимо пустующих и, к сожалению, уже разваливающихся зданий животноводческих комплексов, одной из главных забот А.М. Морозова. Видели много брошенных домов, родовых гнезд, покинутых людьми. И нигде не видели строгих рядов техники, готовящейся к весенне-полевой работе.
И мне в голову пришла кощунственная мысль: хорошо, что всего этого не видит Александр Максимович Морозов, истинный труженик и радетель земли русской.

III. Необходимое продолжение

Булин Федор Иванович,
бывший председатель  колхоза им. Куйбышева,
село Сосновый Солонец

Почти всем составом инициативной группы едем  в Самару к Федору Ивановичу Булину. Естественно, по дороге обмениваемся впечатлениями, среди них всплывают и отдельные реплики о Булине:
- Крепкий хозяйственник.
- Один из команды Морозова, создававшей славу району.
- Физически крепкий мужик.
Действительно, Федор Иванович, рослый, подтянутый, подвижный, выглядел молодцом. Не верилось, что скоро ему исполнится восемьдесят восемь.
После объятий разместились в зале. Федор Иванович достал альбо-мы, в коих аккуратно сброшюрованы файлы с фотографиями и вырез-ками из газет, пожелтевшими от времени. Я сказал:
- Это достойно музея.
Федор Иванович сразу среагировал:
- Какого? В Сосновом Солонце его нет.
Н.И. Козлов, Н.Ф. Судаков, В.П. Малышев рассматривали альбомы, заодно вспоминая и собственные судьбы, годы, отданные работе в хозяйствах  Ставропольского района.
Я в это время рассматривал портрет хозяина в парадной форме. Среди множества наград, где на первом месте был орден Ленина, я заметил и две, особенно дорогие фронтовикам, награды: ордена Красной Звезды и Отечественной Войны I степени. Естественно, сам собой возник вопрос:
- Вы участник войны?
- Да, - ответил Федор Иванович, но начал с предвоенных лет:
- В 1939 году обком комсомола г. Сталинграда меня в числе пяти лучших активистов направил на учебу во второе Саратовское танковое училище. 10 июня 1941 года  состоялся выпуск. В звании лейтенанта я принял танковый взвод  в Орловском военном округе. Но танков во взводе не было, был только личный состав. Матчасть мы получили в Великих Луках 26 июня. На БТ-5 нас сразу же направили  на передовую под Невель. В тяжелом бою от полка осталось меньше половины. Противник, хорошо оснащенный боевой техникой и натренированный в боях на полях Польши и Франции, в то время наступал, нам приходилось обороняться и отступать. Под Великими Луками я получил ранение и контузию. Госпиталь в Иваново  стал для меня перевалочной базой, вскоре нас погрузили в вагоны и отправили в Среднюю Азию. По дороге я уговорил медсестру, взял свои документы и сошел в Самаре – не хотелось уезжать с Волги. Так я оказался в больнице им. Пирогова. А потом, когда немного окреп, был переведен в госпиталь г. Ульяновска.  После выздоровления меня комиссовали по инвалидности, и я переехал в г. Самару. Но уже через шесть месяцев меня вновь призвали в армию, и я оказался в Тамбовском пулеметном училище. Учил курсантов науке истребления танков противника. В училище я проходил службу до 1944 года. Затем меня перевели в Шигоны заместителем райвоенкома. В 1947 году я демобилизовался, и обком партии направил меня в Сосновый Солонец, где был избран депутатом райсовета и утвержден секретарем райисполкома. Тогда село Сосновый Солонец было районным центром. Через год получил направление в высшую партийную школу. В 1950 году, по окончании высшей партшколы, был направлен в Кировскую МТС Безенчукского района заместителем директора по политической работе, а в 1953 году обком партии направил снова в Сосновый Солонец, где я и работал секретарем райкома партии по зоне Сосново-Солонецкой МТС. В 1957 году меня избрали вторым секретарем Сосново-Солонецкого райкома партии. Но уже в 1961 году расформировали мелкие районы. Сосновый Солонец отошел к Ставропольскому району. Тогда же меня избрали председателем колхоза имени Куйбышева.
Наш разговор неоднократно прерывался, потому как рассматри-вавшие альбомы Козлов Н.И., Судаков Н.Ф. и Малышев В.П. отвлекали Федора Ивановича вопросами, но, ответив на них, он возвращался к прерванному повествованию и продолжал свой рассказ. Воспользовав-шись паузой, я задал следующий вопрос:
- Расскажите о вашем хозяйстве.
Федор Иванович как-то нехотя улыбнулся, сказал:
- Наше хозяйство  было самым отстающим. Приведу лишь несколько цифр: урожай озимой пшеницы в 1957 году составил 4,4 центнера с гектара. Яровой – 16 центнеров, подсолнечника – 0,9 центнеров. Надой не превышал 1700 литров с коровы в год. Коровники находились в запущенном состоянии, сооружения пришли в ветхость. Понятно, что никаких доходов не было, и первое, что я услышал от начальника Ставропольского территориального производственного управления Ивана Михайловича Перова, было:
- Мы решили послушать ваш колхоз на пленуме райкома. 27 ноября 1963 года пленум состоялся, на нем выступил  и А.М. Морозов. Собственно пленум проходил под впечатлением слов Н.С. Хрущева: «Укрепление колхозов кадрами  - вот правильный и здоровый путь, по которому нужно идти, чтобы поднять до уровня передовых все колхозы страны».
Я держу обветшавшую от времени газету «Ленинский путь» с докладами И.М. Перова и Ф.И. Булина. Газета донесла до наших дней анализ причин низкой урожайности сельхозкультур: «...большинство  площадей засевается  несортовыми селинами, массовой репродукцией. Но в этом  году положение в этом вопросе несколько поправилось».
Федор Иванович, глядя на пожелтевшую газету, добавляет:
-  В животноводстве не хватало кормов, а если и  были, то низкого качества, не было приготовления (не существовало технологии приготовления). Комбикорма отсутствовали, весь хлеб сдавался государству. Не соответствовали нормам и коровники, крытые соломой... Мне нужно было искать пути выхода из создавшегося положения. К нашему хозяйству внимательно присматривались Перов и Морозов, что-то советовали, в чем-то помогали. У меня был авторитет партийного работника, меня знали в обкоме и облисполкоме, и это тоже во многом выручало и помогало. Было принято постановление IV пленума Ставропольского  сельского производственного парткома.
«...Пленум считает, что основное богатство – земля – и хозяйство используются неудовлетворительно... Сев ранних культур проведен в пятнадцать рабочих дней, недопустимо растянуты сроки уборки зерновых... В 1961 г. средняя урожайность зерновых  по колхозу получена 7,9 центнера с га, в 1962 г. – 7,6 центнеров, в этом году еще ниже – 7 центнеров с  гектара... Правление колхоза допускает крупные  просчеты в развитии животноводства... Медленно увеличивается поголовье скота, особенно коров на 100 гектаров земли, допускается большой падеж общественного поголовья, низка продуктивность животных. За прошлый год на каждые 100 маток получено всего лишь 78 телят, 72 головы ягнят, на одну свиноматку – 12 поросят.
Если удой на одну фуражную корову в 1961 г. составил 1963 кг, то в прошлом году надоено на 299 кг меньше...».
- И с чего вы начали исправлять положение? – задал я вопрос Федору Ивановичу. 
- Мы начали с полеводства, с воспитательной работы среди механизаторов и полеводов. Нужно было, чтобы люди чувствовали ответственность за качество полевых работ, за своевременный посев и уборку, за качество обработки почвы. Люди должны понимать, что это их земля, их хозяйство,  и они хозяева здесь. Мы анализировали все, что делали, но начали с клятвы земледельца.  Клятва принималась в торжественной обстановке. У дворца культуры собирали всех механизаторов. От имени бригады клятву зачитывал бригадир. Механизаторы повторяли вслед за ним слова клятвы. На площади присутствовали все жители села. Под клятвой каждый механизатор ставил свою подпись. При подведении итогов за год учитывалось все, в том числе и обязательства, подтвержденные клятвой. Соответственно, люди получали и поощрения. С 1963 года колхоз встал на ноги, а с 1965 года стал участником выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ).
- Наверное, не одна клятва колхозников поставила хозяйство на ноги? – допытывался я, и   Федор Иванович оживился:
- Конечно. Мы работали по всем направлениям. Улучшали агротехнику, подбирали кадры руководителей бригад и специалистов в хозяйстве. Параллельно мы установили прочные и долговременные связи с научно-исследовательскими институтами селекции и семеноводства страны. Нас понимали и поддерживали академики Ремесло В.Н., Юрьев В.Я.,  Поляков И.Н. Мы работали с НИИ и в своей зоне. С директором Саратовского НИИ сельского хозяйства Юго-востока Михаилом Нико-лаевичем Попугаевым, с профессором Куйбышевского сельхозинститута Иванниковым Василием Федоровичем.
На полях колхоза мы имели опытные участки, где наблюдали за приживаемостью культур, особенно озимой пшеницы. Для примера скажу, что на одном участке, правда, значительно позже, в 1969 году, нам удалось получить урожай пшеницы сорта Мироновская-808 в 50 центнеров в пересчете на гектар.
Колхоз не мог работать по-другому. В районе все хозяйства были настроены на результат, и нам не хотелось быть в числе отстающих.  А этот результат зависел от многого: здесь и культура земледелия, и организационная работа среди механизаторов и полеводов, и применение хороших, высокоурожайных сортов семян. Немаловажное значение имело и отношение к нам районного руководства. Все наши начинания поддерживались. Но главное, конечно, было в нас, в нашем отношении к работе, желание сделать хозяйство прибыльным, экономически стабильным, высокодоходным, а жизнь колхозников – зажиточной. В колхозе нельзя жить одним днем. Надо видеть перспективу, знать, чего ожидать через год, через два года. Сельскохозяйственное производство – не завод, где все под крышей. У нас убрал вовремя и без потерь – молодец, значит, хозяйство будет обеспечено на год всем необходимым. Мы всегда ориентировались на погоду. Старались использовать каждый погожий день.
С руководством района у меня сложились хорошие, деловые отношения. Морозов А.М., Масленников П.А., второй секретарь  райкома,  Машков С.А., редактор газеты «Ленинский путь» были частыми гостями  в хозяйстве. Петр Афанасьевич Масленников стоял особняком среди всех  идеологических работников района. Он умел подбирать кадры, сам выступал ясно, конкретно, аргументированно. Идеологической работой он занимался по-настоящему серьезно, и это давало хорошие результаты. Его любили слушать люди разных профессий, его доклады и беседы хорошо воспринимались, и к нему тянулись, задавали различные вопросы и получали исчерпывающие ответы. Он пользовался безоговорочным авторитетом среди  руководи-телей и работников хозяйств. Бесспорно, помогал ему и его большой жизненный опыт, опыт участника войны. К тому же он был открытым, доступным и доходчивым, всегда находил нужные слова, всячески поддерживал полезную инициативу. В этой троице хорошо смотрелся и Сергей Андреевич Машков. Руководимая им газета «Ленинский путь» своевременно предавала гласности все наши дела, особенно хорошо писала о достижениях передовиков производства, о различных начинаниях. На страницах газеты мы видели фотографии передовиков. За кубок доярки нашего колхоза Бурковой Анны Ильиничны боролись все доярки района. Газета пропагандировала опыт и достижения лучших людей хозяйства. Механизаторов Постнова Петра Степановича, Плеханова Ивана Яковлевича, телятницы Егоркиной Валентины. Она являлась и депутатом  областного совета. Комсомолки, доярки Клёминой Нины. Нина первая в районе выступила с инициативой за достижение надоев от каждой коровы 4000 кг молока в год. Кстати, она выполнила принятое  на себя обязательство, надоила по 4050 кг молока от каждой из закрепленной за ней коровы.
Должен сказать, что Морозов А.М.  и Масленников П.А. были  душой в коллективе. Они не конфликтовали между собой, не противопоставляли себя друг другу, поддерживали друг друга в работе. Мы это видели и брали с них пример.
А.М. Морозов брал человечностью. Он знал каждого из нас, руководителей. Он знал, что во мне хорошего и плохого. В общении был корректен, поражая добротой, чуткостью и человечностью. Он был очень практичным в жизни. Думаю, он извлек много полезного из анализа поведения своего предшественника, ведь в районе он начинал работу с должности председателя исполкома. Он умело подобрал хорошие кадры руководителей хозяйств и служб района. Многие из них были фронтовиками. Он знал их характеры, знал, как и о чем с ними разговаривать. Он был просто талантливым человеком. К тому же он, несмотря на свое высокое положение, был способен идти на компромиссы. Приведу пример. Когда в колхозе сдавалась котельная, с комиссией приехал и Морозов, хотя он и не должен был приезжать. Я отказался подписывать акт, так как строители установили в котельной не проектные, маломощные котлы. Я понял, почему появился здесь и Морозов. Нажим на меня с его стороны был сильным. Но я сопротивлялся, потому что был абсолютно прав в своем требовании. Морозов это знал и видел. Но ему не хотелось портить отношения и с подрядчиками... Когда он понял, что меня сломить не удастся, произнес фразу, которую обычно произносили в критической ситуации все, кто стоял выше:
- Федор Иванович, мы будем смотреть твой партбилет!
Мы круто поговорили. Я уехал из котельной. Морозов махнул рукой на подрядчиков, сказал:
- Вы тут нарушили, решайте сами!
И тоже уехал. Он сделал для себя определенный вывод из нашего общения... и ушел от решения этого вопроса.
Федор Иванович отвечал не только на мои вопросы, его отвлекали и члены  инициативной группы, потому что их жизнь прошла в этом же районе, в других хозяйствах, и все, о чем  рассказывал Федор Иванович, их интересовало не меньше, чем меня, потому они и вмешивались, давая мне возможность знакомиться с официальными документами. Улучив момент, я спросил Федора Ивановича, когда, на его взгляд, положение в колхозе в корне изменилось в лучшую сторону?
- Года через три после того пленума, где с докладом выступали Перов И.М. и я. Урожай озимой пшеницы составил 22 центнера с гектара, яровой – 21, подсолнечника – 12-13. Резко поднялись и надои. К концу того же 1963 года они составляли уже 2500 кг с каждой коровы.
Федор Иванович перечисляет цифры достижений, а я вновь вглядываюсь в пожелтевшие газетные вырезки. 25 февраля 1966 года та же газета «Ленинский путь» писала о колхозе им. Куйбышева: «... В хозяйстве произошли большие перемены. Села, входящие в колхоз, как бы помолодели, посвежели. И это не удивительно, потому что с ростом доходности, с укреплением экономически появилась возможность выделить больше средств на строительство производственных и культурно-бытовых объектов. А с ростом материального достатка у колхозников растут и культурно-бутовые запросы... В хозяйстве построено шесть коровников и три телятника. Три из них кирпичные. Построены также ремонтная мастерская, зернохранилище, две мельницы для размола зерна, лом культуры со спортзалом и библиотекой. В Березовом Солонце возводится медпункт для обслуживания 300 человек. В Сосновом Солонце построены и сданы в эксплуатацию несколько каменных двухквартирных и два деревянных дома для колхозников. Правление колхоза оказывает большую помощь застройщикам в приобретении шифера, кирпича, лесоматериалов. В прошлом году колхоз выделил  сельчанам 5000 рублей ссуды... Механизатор широкого профиля  И.С. Глушенков имеет среднемесячный заработок 107 рублей. У него замечательный дом, хороший сад, телевизор, мотоцикл, стиральная машина, вся мебель».
Газета заключает: «Добрые перемены пришли в колхозное село».
13 февраля 1967 года та же газета сообщает: «Животноводы из Соснового Солонца стали участниками ВДНХ. Вот как набирает силу колхоз. Стоимость одного человеко-дня составила в прошлом году 3 рубля 63 копейки. Средний заработок многих механизаторов и животноводов превышает 100 рублей в месяц».
- Из публикаций видно, что улучшились не только показатели хозяйства, но улучшилась и жизнь колхозников. Люди держались за землю-кормилицу. Это хороший пример для всех  жителей, да и для других сел района.
Я делаю вывод: - Вы,  Федор Иванович, вместе с правлением колхоза проводили правильную социальную политику. Как вам это удавалось?
Вместо ответа Федор Иванович подал мне страничку из газеты «Волжская коммуна». На ней опубликованы фотографии трех выпускниц десятого класса Веры Митрофановой, Наташи Соколовой, Вали Маркиной, пожелавших после школы работать в родном колхозе. Помощниками комбайнера согласились работать выпускники десятого класса Галя Плеханова и Кузин Ваня.
Вопрос по расширению обучения и устройству на работу в народное хозяйство молодежи, оканчивающей общеобразовательные школы в 1966 году, рассматривался на сессии Куйбышевского областного совета депутатов трудящихся 28 мая 1966 года.
Вот что писала газета «Волжская коммуна»: «... Председатель колхоза тов. Булин и члены правления в течение всего учебного года были частыми гостями в школе, они хорошо знают выпускников, их способности и склонности... Правление предложило каждому выпускнику конкретную работу – тракториста, комбайнера, шофера, доярки, телятницы. 22 выпускника школы уже подали заявления о приеме их в колхоз и о предоставлении работы... Можно не сомневаться, что если все хозяйства области последуют этому примеру, дружная семья  работников колхозов и совхозов пополнится большим отрядом молодежи».
Особенно хорошо поработали труженики колхоза имени Куйбышева в юбилейном, 1970 году. И сейчас Федор Иванович кладет на стол публикации о торжествах, проходивших в середине февраля 1971 года в Сосновом Солонце.
Все газеты района и области опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами СССР колхозов, совхозов и других сельскохозяйственных предприятий и организаций РСФСР. Среди них упоминается и колхоз имени Куйбышева, награжденный орденом Трудового Красного Знамени.
В Сосновом Солонце торжество. На митинг в хозяйство приехали  секретарь обкома партии В.А. Погодин, первый заместитель председателя облисполкома  Н.С. Бузаев. Зачитывается Указ о награждении хозяйства  орденом Трудового Красного Знамени. Присутствуют жители села и колхоза. В президиуме лучшие люди, гордость колхоза: бригадиры Н.В. Мицуков, тракторист А.П. Малкин, главный зоотехник, заслуженный зоотехник РСФСР М.П. Фадеева.
С благодарственными словами в адрес партии и правительства выступают  заслуженный колхозник Р.М. Приказчиков, бригадир комплексной бригады №2  А.И. Игнатьев. «Раньше, - говорит Игнатьев, - мы посылали в Москву на ВДНХ доярку  А.М. Дормидонтову с показателями  в 1400 килограммов молока от коровы в год. А сейчас в бригаде 16 доярок – трехтысячницы и одна – четырехтысячница. Это ли не свидетельство роста мастерства!»
Бригадир тракторной бригады Б.В. Ронзин говорит: «За пятилетку наши механизаторы хорошо потрудились и собрали в среднем по 21 центнеру зерна с гектара, а в  1970 году – по 26 центнеров на круг. Наша бригада ставит перед собой цель – добиться средней урожайности в новом пятилетии по 27 центнеров. Постараемся это обязательство выполнить».
Выступали  заслуженный колхозник Г.С. Сорокин, секретарь комсомольской организации Валя Кузина. Они говорили о том, что колхозники не пожалеют сил, чтобы умножить успехи хозяйства.
Федор Иванович подсказывает:
- Не забудьте отметить, что в первых рядах в зале сидели  лучшие люди колхоза: Р.М. Приказчиков, Д.Н. Костюнин, Е.Д. Плеханова, М.Т. Юманкина, А.И. Клемина, Е.Д. Чекунина, Д.Е. Игнатьев и другие.
Я обратил внимание на огромную, рубинового цвета обложку с красочно исполненной грамотой, которую рассматривали члены инициативной группы. Перехватив мой взгляд,  Федор Иванович сказал:
- Эта Юбилейная Почетная Грамота мне особенно дорога. Согласен, она должна занимать место в музее, но в Сосновом Солонце его нет. К сожалению...
 Федор Иванович тяжело вздыхает и подает мне очередную публикацию газеты с заголовком «Торжественный митинг в Сосновом Солонце». Не буду передавать содержание статьи. Отмечу только, что вручал труженикам  села Юбилейную Почетную Грамоту ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР и ВЦСПС первый секретарь  обкома партии В.П. Орлов. Было много выступавших, среди них  значатся Ф.И. Булин, мастер сельского хозяйства Б.В. Ронзин, ударница коммунистического труда, доярка А.Б. Суворова, комсомолец, заслуженный колхозник А.П. Малкин, первый секретарь райкома КПСС, Герой Социалистического труда, А.М. Морозов. От имени шефов выступил начальник Управления Ставропольнефть Г.М. Григоращенко. А в самом начале митинга главный зоотехник колхоза, заслуженный зоотехник республики М.П. Фадеева зачитала рапорт колхоза о выполнении заданий пятилетки. А старейший заслуженный колхозник Ф.О. Сосков преподнес дорогому гостю В.П. Орлову на белом вышитом рушнике хлеб-соль.
Встреча с Федором Ивановичем Булиным подходит к концу. Я рассматриваю его фотографию с орденами и медалями. Кроме фронтовых орденов  Красной Звезды и Отечественной войны I я вижу орден Ленина и две медали За доблестный труд. Среди других медалей есть и медаль за оборону Москвы, знаки ВДНХ.
Федор Иванович и сейчас, несмотря на прожитые годы, выглядит моложе своих лет. Он полон энергии, подвижен и жизнерадостен. На мой вопрос, как удалось ему так хорошо сохраниться, ответил:
- Рецепт прост. Надо всегда загружать себя работой. Не быть мстительным, злым. Эти два порока уничтожают в человеке все хорошее, безвозвратно уносят здоровье. И еще: не надо быть завистливым!
Видя, что я складываю блокнот, остановил меня, сказал:
- Отметь особенно вклад тружеников хозяйства во все хорошее, чего мы достигли. Многие из них награждены правительственными наградами.
Он перечисляет фамилии тех, без которых немыслим подъем  экономики колхоза им. Куйбышева:
Малкин Александр Петрович
Постнов Петр Степанович
Ронзин Борис Васильевич
Савинова Анна
Поляева Любовь
Костина Клавдия
Клемина Анна
Фадеева Мария Петровна
Еремин Анатолий Петрович
Колосов Николай Григорьевич.
- И многие другие, - замечает он. - Я их всех ценю, помню и благодарю за труд по подъему экономики колхоза. Именно благодаря им о Сосновом Солонце узнали в районе и области.
От себя добавлю:
- И в Советском Союзе тоже.

Васин Григорий Исакович,
бывший первый заместитель председателя совета РАПО

В начале августа 1985 года в Куйбышевской области проходил зональный семинар – совещание по внедрению интенсивных технологий возделывания сельскохозяйственных культур.
На семинаре присутствовали руководители Башкирской, Марийской, Мордовской, Татарской, Чувашской АССР, Горьковской, Кировской, Куйбышевской, Оренбургской, Пензенской и Ульяновской областей. Семинар проводился в одном из передовых районов области – в нашем районе.
Обширная тематика зонального семинара привлекла к его участию  научных работников, специалистов сельского хозяйства, руководителей колхозов и совхозов. Свыше 70 единиц различной техники по интен-сивной обработке были задействованы в рабочем состоянии на полях колхоза «Дружба» и совхоза имени Луначарского, где руководителями в то время были Юдахин Геннадий Тимофеевич и Ананьев Николай Иванович. Вся ответственность за подготовку и проведение семинара легла на руководителей района и в первую очередь – на Александра Максимовича Морозова.
Мне, совместно с главным инженером Лапшёвым Анатолием Николаевичем, была поручена организация показа техники. К этой работе были привлечены районные отделения «Сельхозтехника», руководители совхозов и колхозов. Мы организовали обучение механизаторов, проводили тренировки с реальным использованием техники. О проделанной за день работе я докладывал лично Морозову Александру Максимовичу. Эту работу мы проделывали в течение недели. Понимая состояние и ответственность Александра Максимовича, я старался не подводить его. Он вникал во все мелочи, указывал на отдельные недоработки, обращал внимание на моральный облик исполнителей, на их дисциплинированность, на опрятность спецодежды. В процессе тренировок приходилось кое-где перекрашивать технику, устранять подтеки ГСМ, выполнять другие работы.
Чувствовалось, как Морозов А.М. переживает за результат, хотя внешне он оставался спокойным.
К нам ежедневно прибывала техника из других районов и регионов для демонстрации, и ее в срочном порядке приходилось приводить в надлежащее состояние, ставить на линейку готовности.
Работа семинара строилась по-боевому. Кроме показа техники возводились временные животноводческие павильоны для размещения крупного рогатого скота, свиней и овец. Работы хватало всем, некогда было расслабляться.
В эти дни райком представлял штаб, куда стекалась вся информация, начиная от указаний руководителей области и кончая итогами конкретных показов техники. На семинар постоянно прибывали новые участники, а это требовало большой работы по их размещению, питанию и досугу.
Наконец, наступил самый торжественный, по-летнему солнечный день. Словно на параде застыла техника. У механизаторов приподнятое настроение. Показ техники в работе по интенсивной технологии, начиная от чизельного плуга  и современной техники на все виды работ до применения сельскохозяйственной авиации.
Ощущение радости захлестнуло всех участников семинара. На подведении итогов мы слышали слова благодарности за организацию семинара от представителей Совмина РСФСР, сельхозотдела ЦК КПСС, руководителей области. Эта похвала в равной степени относилась  и к главному организатору семинара, ежедневно проявлявшему свои завидные организаторские способности, к Александру Максимовичу Морозову.
 
Воробьева Александра Павловна
(бывшая доярка колхоза «Дружба» с. Выселки)

Мы подъехали в небольшому уютному деревенскому дому с резными наличниками на окнах. Во дворе злобно лаяла собака, не обращая внимания на увещевания хозяйки, сухонькой, но удивительно подвижной и улыбчивой.  Мы – это я, автор книги о Морозове, Николай Федорович Судаков и глава сельского поселения с. Выселки Дубровский Анатолий Николаевич.
Прошли сени, разделись, и хозяйка пригласила нас в гостиную, уютную, большую, блиставшую ухоженностью и чистотой. Я сразу обратил внимание на обилие цветов на окнах. Хозяйка любит за ними ухаживать, соответственно, и выглядят они заманчиво – крепкие, сочные и упругие, какие-то радостные. Цветы чем-то напоминают хозяйку. Не зря же говорят, от кого поведешься...
Идя к Александре Павловне, я многое уже знал о ней. Она всю жизнь работала на ферме дояркой, причем, работала с душой и постоянным огоньком. Беседуя со мной, она успевала отвечать на вопросы моих коллег, но потом достала сумочку с наградами, тем их и заняла. Мне поставила на столик очень изящный кубок с цветами. Я не сразу и понял, что кубок не простой, но это было чуть позже. Привожу рассказ ее, не правя, потому как говорит она очень складно и к месту. Кое-где, правда, сказав, смущается: «Но об этом лучше не писать, ни к чему это», и я соглашаюсь с ней.
- Когда в районе появился Морозов, я уже работала дояркой. Не знаю, почему-то меня начальство приметило сразу и привлекало к различным мероприятиям, проводимым в районе. Морозов выделялся среди других прежде всего внешней строгостью, но за этой строгостью, об этом и я, и другие узнали позже, прятался простой, душевный человек. Первое впечатление с годами не пропало, наоборот, усилилось. Он был строг, но доступен и внимателен к людям, особенно к их житейским проблемам.
Когда он приезжал в наш колхоз и приходил на ферму, мы испытывали какое-то особенное чувство. Куда-то отступала робость, обычно присутствовавшая, когда появлялось начальство. Мы свободно подходили к нему, задавали вопросы, он охотно отвечал на них, а выслушав нас, начинал спрашивать сам. И что самое удивительное, его вопросы касались не только надоев, кормов, но, что нас удивляло, отношения к нам и нашим нуждам и нашего председателя колхоза. И мы, не сговариваясь, раскрывали ему все наши тайны, не боясь, что нам за это что-то будет.  Мы чувствовали в нем какую-то особенную порядочность. Это располагало и притягивало к нему. Если хотите, сближало нас. Было приятно сознавать, что наши успехи, а на ферме было около 1600 коров дойного стада, радуют и его. Общаясь с нами, он вселял в нас уверенность в дне завтрашнем, а мы старались оправдывать оказываемое нам доверие.
Она вдруг перестала говорить. Обвела нас каким-то вопросительным и встревоженным взглядом и о чем-то задумалась. Собравшись с мыслями, сказала, словно извиняясь за только что сказанное:
- Вы не подумайте, будто мы ябедничали, наговаривая на своего председателя. В Геннадии Тимофеевиче Юдахине мы души не чаяли, знали, что все, что было в колхозе передовое и хорошее, сделано при нем, благодаря его труду и энергии. Мы поднимали вопросы, которые, по нашим соображениям, председатель мог решить только на уровне районного руководства. И здесь помощь Александра Максимовича была как раз к месту.
Она снова продолжила свой рассказ, и я продолжал записывать так, как она излагала.
- Часто приходилось ездить в область на различные совещания. Он нас не инструктировал, не учил, что и как мы должны там говорить, не настраивал. И если удавалось быть вместе с ним, то мы говорили обо всем, только не о работе.  Он не давил нас своим авторитетом, хотя, а это было особенно интересно всем нам, если он выходил к трибуне и начинал рассказывать о делах района, то в зале наступала тишина. К его словам прислушивались не только в нашем районе, но и в области. Было приятно сознавать, что нашу партийную организацию района возглавляет такой руководитель.
Иногда, когда мы ехали в Куйбышев на автобусе, мы заезжали и за ним. Он выходил к нам, садился в автобус, и мы ехали, совершенно не ощущая его руководящего присутствия. Я постоянно удивлялась, что руководитель такого  уровня живет в простом одноэтажном доме. Ведь любой на его месте, а он руководил районом долгих 26 лет, построил бы для своей семьи целый дворец. Александр Максимович не выделял себя даже в этом.
Я уже говорила, что на ферме было около 1600 коров дойного стада. За каждой дояркой закреплялось около 24-25 коров. У меня иногда было даже 26. Работы было много, но мы почему-то не ощущали ее тяжести, боролись за достижение лучших показателей. Причем, боролись все доярки, не одна я. Вначале мы надаивали по 1800 литров в год с каждой закрепленной  за нами коровы. Потом, с годами, надои росли, а к концу семидесятых годов я надаивала уже до 5000 литров. У других доярок показатели были немного ниже, где-то около 4000 литров. В среднем по хозяйству надаивали по 3500 литров в год с каждой коровы.
 Александра Павловна останавливается, ей почему-то не хочется продолжать рассказ, будто она хвастается своими достижениями, тем более, что сейчас фермы порушены, да и колхоза, который гремел своими показателями на всю Россию, нет как такового. Поля стоят заброшенные, и только часть из них обрабатывается тружениками, болеющими за сельское хозяйство. Понимая ее состояние, я взял в руки кубок, молчаливый памятник былых успехов не только Воробьевой, но и всего многонационального колхоза «Дружба», прочел выгравированную надпись: «Доярке колхоза «Дружба» Воробьевой А.П. за надой молока по 5010 кг от коровы за 1979 год».
Я с нежностью и особенной любовью посмотрел на эту подвижную, сохранившую в себе жизненные силы и энергию женщину, попросил назвать награды, которыми отмечался ее прилежный и, прямо скажу, героический, многолетний труд.
Она награждена за труд орденами Ленина и Знак Почета, медалью «За доблестный труд  в честь 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», медалью «Ветеран труда», двумя медалями ВДНХ СССР – серебряной и бронзовой – за особые достижения в области сельскохозяйственного производства, знаком «Ударник социалистического соревнования» Министерства сельского хозяйства РСФСР, многими знаками «Победи-тель соцсоревнования». Она – ударник 9, 10 и 11 пятилеток. Александра Павловна получила автомобиль «Москвич» как награду за достигнутые успехи в 1979 году. У нее много дипломов и Почетных грамот. И это все присуждалось ей, хрупкой, но стойкой и энергичной, великой труженице. Этих наград хватило бы на дюжину людей, но она заработала их сама.
Она и сейчас, несмотря на прожитые годы и напряженный ежедневный труд, сохранила в себе присущее ей жизнелюбие и трудоспособность. Она подвижна, энергична, общительна. Скромная, но со вкусом обставленная  мебелью большая гостиная комната блещет ухоженностью и убранством, располагает к тихой беседе. Она сохранила хорошую память о всех, кто работал с ней в то время. Встречается со многими из них. Частыми гостями в ее доме бывают Мария Сусканская, Антонина Кувшинова, Антонина Асташкина и другие.
Закончив беседу, она пригласила нас к столу, потчевала вкусным борщом и хлебом, душистым, мягким, ароматным;  как оказалось, собственной выпечки. Признаюсь, я давно не ел такого хлеба. А ведь не зря говорят в народе, что в любое дело надо вложить душу. Хороши и хлеб, и душа у  Александры Павловны!
От имени инициативной группы  Николай Федорович Судаков вручил Александре Павловне книгу «Морозов» с моей дарственной надписью. Память о Морозове, необыкновенном человеке, руководителе и труженике, жива в ней  с такими подробностями и такой ясностью, словно она не в мыслях, а на самом деле продолжает трудиться на уже не существующей ферме и разговаривает с пришедшим к ним  Александром Максимовичем.

***

Не являясь специалистом по содержанию животных, я не смог выведать главной тайны Александры Павловны: почему коровы, закрепленные за ней, давали молока больше, чем у таких же добросовестных тружениц животноводческого комплекса колхоза «Дружба», работавших рядом, на одной ферме. Единственное решение подсказывало наблюдение за самой Александрой Павловной. Коровы, как и люди, чувствуют весь спектр ухода за ними, а не только одну кормежку. Александра Павловна покорила их своим вниманием, заботой, добротой и трудолюбием. И коровы платили ей высокими надоями! Как тут не подумать о том, что трудолюбие, доброта, внимание и сострадание очень дорого стоят! Особенно, если любимой работе отдана вся жизнь!
И еще. Чуть позже мне рассказали, что в колхоз «Дружба» летом 1987 года приезжала народная артистка СССР Людмила Георгиевна Зыкина, Герой социалистического труда.
В летнем трудовом лагере, рядом с лесопосадкой, на импровизированной сцене ей вручили каравай душистого хлеба. Каравай вручал председатель  райисполкома Воронцов А.Е.
После концерта  Людмила Георгиевна пригласила на сцену доярок колхоза. Под аккомпанемент ансамбля «Россия» они сплясали зажигательную барыню. Среди новоиспеченных артисток была и Александра Павловна Воробьева.
Л.Г. Зыкину угостили блинами, а тост воодушевленная теплой встречей и приемом певица произнесла за славных женщин, тружениц колхоза «Дружба».


Денисов Иван Михайлович,
почетный гражданин Ставропольского района,
председатель совета ветеранов  войны и труда района

Морозова Александра Максимовича я знаю с момента появления в нашем районе, где он начинал работать председателем райисполкома, но уже через год стал первым секретарем райкома партии. Я в то время работал заведующим сектором партучета райкома и, естественно, ставя на учет члена КПСС Морозова А.М., заинтересовался его биографией. Оказалось, что мы с ним земляки, учились в одной школе, но в школе я его не знал, он был моложе меня на три года.
Сразу бросились в глаза два его качества: эрудиция и душевность. Нужно было устроить на работу в наш район жену умершего  председателя райисполкома Матвеева Ивана Филипповича Анастасию Михайловну, которая работала в Ставропольском горкоме партии, в секторе партучета.  Александр Максимович попросил меня уступить ей место, перевел меня на работу инструктором  организационного отдела райкома. Но инструктором я работал недолго, в марте 1963 года меня избрали секретарем Ставропольского райисполкома, а в декабре 1967 года – заместителем председателя райисполкома. Далее, по рекомендации Морозова А.М., меня в декабре 1969 года избирают председателем районного комитета народного контроля. Эта должность требовала исключительного внимания, добросовестности и порядочности при разборе дел, связанных с различными нарушениями норм, особенно по растранжириванию соцсобственности. Для меня это было особое проявление доверия Александра Максимовича, как первого секретаря райкома партии. В этой должности я  работал до ухода на пенсию в  июле 1980 года. Во время работы председателем комитета народного контроля меня избирали депутатом райсовета. Я также являлся членом исполкома районного совета депутатов трудящихся. Но особенно дружно мы работали с ним, когда меня, в мае 1989 года, избрали председателем Ставропольского районного общества инвалидов, а Александр Макси-мович после смерти Семена Митрофановича Жданова, возглавлявшего  Совет ветеранов района, стал во главе ветеранской организации. С приходом Морозова оживилась работа ветеранской организации, мы стали рекомендовать председателями первичных организаций в поселках и селах наиболее авторитетных людей из числа бывших руководителей хозяйств и партийных организаций, особенно фронтовиков. Таких как Коровкин Н.И., Басалаев Г.А., Китаев Н.В., Феклин И.Ф., Маркушев В.П., Азев С.В. и др. Мы стали занимать первые позиции и в областном масштабе.
В районе мы практиковали проведение совместных заседаний   ветеранской организации с главой администрации. На этих заседаниях председатели первичных ветеранских организаций получали исчерпы-вающую информацию о положении дел в районе, о выполнении намеченных социальных мероприятий. На одном из таких заседаний глава районной администрации Александр Степанович Пучков предложил отмечать юбилеи победы в Великой Отечественной войне не раз в пять лет, как было принято, а ежегодно. Нас это особенно обрадовало, так как, к сожалению, ветеранов войны остается все меньше и меньше. И начиная с 1995 года, ежегодно в день Победы наши ветераны получают  от администрации поздравления и денежные премии.
На совещании с главами сельских администраций 20 марта 2002 года  глава районной администрации А. Пучков сказал: «Можно простить  какие-то ошибки в работе, которые вызваны незнанием или недостатком опыта. Но когда речь идет о таких вещах, как невнимание к судьбам ветеранов Великой Отечественной войны, к памяти павших – это уже не ошибка, а душевная слепота, черствость, которые непростительны для тех, кто представляет  власть на селе...».
Нужно отдать должное районной газете «Ставрополь на Волге», ее редактору Борису Тимофеевичу Купцову, информирующей читателей о встречах с ветеранами, своевременно раскрывающей поднимающиеся на совещаниях вопросы.
Как правило, на всех совещаниях, на которых присутствовал А.М. Морозов, ветераны ждали его выступлений, интересных, доходчивых, как-то по-особенному логичных. Особой его заботой в последние годы жизни  была проверка реализации льгот ветеранам. Почти все ветераны войны получили помощь в газификации домов.
На одном из совместных совещаний районного совета ветеранов войны и труда и районного общества инвалидов А.М. Морозов выступил с инициативой присвоения мне звания «Почетный гражданин Ставропольского района». 19 декабря 2002 года это звание было присвоено мне.
После ухода из жизни Морозова А.М. меня избрали председателем районного совета ветеранов войны и труда. В своей работе я старался сохранить отношение к ветеранам, заложенное Александром Максимовичем. А выход этой книги – достойная память об Александре Максимовиче и о всех тех, кто работал вместе с ним в нашем Ставропольском районе.


Елисеев Михаил Григорьевич,
бывший секретарь парткома колхоза «Правда» с. В. Санчелеево

Мы сидим в уютной комнате уютного деревенского дома в селе Верхнее Санчелеево. Неспешно беседуем с Михаилом Григорьевичем, поседевшим ветераном, соратником Морозова А.М. Время стерло многое в памяти, но все, что касается Морозова, он помнит до мелочей.
- Я родился здесь, окончил 9 классов и в октябре  1940 года был призван в Красную Армию. Служил на Дальнем Востоке, в бухте Де-Кастри в подразделении службы наблюдения и связи радистом. Сейчас это кажется удивительным, но о нас государство очень хорошо заботилось, кормили четыре раза в сутки, причем, в рационе всегда было мясо. С началом войны с Японией  нас перебросили на Сахалин. Мне приходилось держать постоянную связь со своей главной базой в Де-Кастри и с Владивостоком. На Южном Сахалине мы располагались в Атамари. Из нас готовили группу для переброски на о. Хоккайдо, но туда мы не попали, нас опередили американцы, и нас  перебросили на Курилы. На острове Итуруп мы и создали военно-морскую базу.
В июне 1947 года я вернулся домой.  Окончил курсы бухгалтеров в Самаре, но работать пришлось учетчиком в родном колхозе. В июле следующего 1948 года меня избрали секретарем сельского совета, а уже в октябре выдвинули председателем сельсовета. В этой должности я проработал двенадцать лет. Одновременно я исполнял обязанности  секретаря партийной организации колхозов, входящих в наш сельсовет. С 1955 по 1957 годы происходило объединение колхозов, входящих в наш сельсовет («Путь к социализму», им. Молотова, «Искра Ленина», им. Калинина), в один, укрупненный, который и назвали «Правда». Председателем стал Макаров Николай Михайлович. В то время Ставропольский райком партии возглавлял Аркин Михаил Семенович. Потом его сменил  Мезин Николай Григорьевич. Но он работал не очень долго и сдал дела Караваеву Павлу Титовичу. Морозов А.М. пришел к нам в район председателем  райисполкома и первый год у него ушел на знакомство с районом, его хозяйствами. Он пристально приглядывался к хозяйствам и руководителям, а те, естественно, - к нему. И на очередной районной партконференции неожиданно  для самого Морозова А.М. избрали его первым секретарем райкома.
У Караваева П.Т. был  приказной метод работы. На одном из совещаний с руководителями хозяйств наш председатель Макаров Н.М. предложил, учитывая дождливую погоду, использовать светлые окна для заготовки зерна на семена под урожай будущего года. Караваев П.Т. среагировал, сказав, что вначале нужно думать о сдаче зерна государству. Морозов в таких случаях никогда не решал сразу, не приказывал, старался понять руководителей, вслушаться в их слова и предложения, а потом, посоветовавшись, принимал окончательное решение.
Вспоминается такой случай. Как-то один из механизаторов, бригадир, неделю не выходил на работу, попросту говоря, время провел с любовницей. Мы объявили ему выговор с занесением в учетную карточку на партийном собрании. На бюро райкома должны были утвердить наше решение. Так вот, даже в этом случае Александр Максимович не допустил грубого высказывания, хотя проступок по тем временам был серьезным, все-таки совершил его бригадир тракторной бригады. Вникнув в суть дела, он только и сказал:
- Что, механизм пошел в разнос?!
Выговор механизатору объявили, но в должности оставили.
А.М. Морозов пристально присматривался к людям, вникал в их нужды. Если кому-то требовалось купить в колхозе зерно или молоко, он разрешал, при этом просил поднять производительность труда, чтобы восполнить отпуск. В то время урожаи в колхозе были маленькие, и Морозов настоял, чтобы в хозяйства направлялись нужные специалисты. Призвав поднять культуру земледелия, он не бросил этот участок на произвол судьбы, внимательно присматривался к полям, к их обработке. Он звонил председателям, советовал, где и что нужно сделать, чтобы исправить положение. И, удивительно, но вскоре урожайность поднялась с 9-12 центнеров с га до 20-30 центнеров.
Однажды Морозов А.М. приехал в наш колхоз с Перовым И.М., отвечавшим за сельхозпроизводство, но нашего председателя на месте не оказалось, и он предложил мне показать наши поля. Пришлось мне на мотоцикле сопровождать их машину. Александр Максимович требовал, чтобы все руководители хозяйства были в курсе дел.
Или вот еще, ждали кого-то из руководителей области, а когда приехали на место, он увидел полоску, заросшую сорной травой у самой лесополосы, где должен проехать кортеж автомашин. Пришлось срочно собрать коммунистов, и мы косами ликвидировали этот позор.
Как-то Максимыч во время уборки подъехал к остановившемуся комбайну, видит торчащие из-под него ноги, спрашивает у механизатора, что там у него? Комбайнер, не зная, с кем говорит, послал его подальше, потому что торопился – время было горячее, все участвовали в соревновании, и ему не хотелось терять время на разговоры. Морозов рассказал об этом случае Макарову Н.М., но нигде больше не вспоминал об этом. Он понимал людей, чувствовал их состояние в такие периоды.
Морозов держал связь со всеми строительными организациями, следил за ходом строительства, подсказывал, что и где  нужно форсировать, привлекал для этого шефов предприятий города.
Одним из главных вопросов у него был вопрос подбора и расстановки кадров: руководителей хозяйств, секретарей парткомов, специалистов всех уровней, а также сотрудников аппарата райкома.
В районе весной и осенью проводили праздники. Особенно помнится праздник первой борозды, когда механизаторы, выстроенные линейкой, вслед за своим  руководителем принимали клятву, произнося слова: «Клянусь!» И это не были пустые звуки. Люди действительно работали самоотверженно. В нашем хозяйстве работало около 100 механизаторов, было около 80 тракторов, около 40 комбайнов. Техника использовалась в две смены. Фактически работали круглосуточно. Но главным в этой работе была идеологическая подготовка кадров. Люди работали, сознавая свою ответственность перед хозяйством, районом и областью. Мне пришлось работать со всеми секретарями райкома партии, и я имею право сравнивать методы их работы, особенно с людьми. В Морозове А.М. меня подкупил широкий ум, талант руководителя, его большие организаторские способности, доступность и простота при этом. Он был лишен высокомерия. Прежние секретари тоже старались работать результативно, но их требовательность порой переходила границы, превращаясь в грубость. У Максимыча этого не было. Он был полной противоположностью им. И показатели района по всем видам производства ежегодно росли. Район был постоянно в лидерах областного социалистического соревнования.
Уход Александра Максимовича на пенсию в 1986 году был никому из нас, я имею в виду секретарей парткомов и руководителей хозяйств, не понятен. Я даже сейчас чувствую боль, которая охватила меня при известии о его уходе. Как мы ни пытались, но найти промахов в работе А.М. Морозова мы не могли, и истинных причин его ухода так и не узнали.

***

Михаил Григорьевич Елисеев за свою трудовую деятельность неоднократно поощрялся  руководством, имеет ордена «Трудового Красного знамени», «Знак Почета», две медали выставки народного хозяйства (ВДНХ).
Колхоз «Правда» дважды награждался переходящим знаком ЦК КПСС, Совета министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. Одно из знамен передано хозяйству на постоянное хранение.
А председатель колхоза «Правда» Макаров Николай Михайлович стал Героем Социалистического труда.

***

Михаил Григорьевич Елисеев, судя по наградам, был неплохим и бессменным помощником  председателя колхоза Макарова Н.М., заботился о земле и людях, на ней работавших, во всем поддерживал своего председателя, настоящего труженика и хлебороба. Их совместная работа пришлась на тяжелое послевоенное время и пришлась по душе сельчанам. В селе мы видим много новых, аккуратных домов, построенных совершенно недавно, а церковь в честь Казанской иконы Божьей Матери, которой 12 ноября 2006 года исполнилось 100 лет, сияла всеми двадцатью двумя куполами, а самый главный из них поднялся на высоту почти сорок метров. Меня поразило то, что церковь не разрушена, более того, выглядит так, словно ее только вчера построили. Значит, делал я вывод, парторг понимал своего председателя, направлял энергию сельчан в нужном направлении – на решение задач по подъему хозяйства, наведение дисциплины и порядка.
Чуть позже открыл мартовский номер журнала  «Русский дом», увидел знакомые, поразившие меня очертания храма и прочел заголовок: «Храм возрождает село». В статье описывалось, что архиепископ Самарский и Сызранский Сергий совершил чин освящения храма в честь его 100-летия и окончания восстановительных работ. Приведу  часть статьи, высвечивающей личность одного  из талантливых  воспитанников А.М. Морозова: «В период хрущевских гонений на Церковь председатель местного колхоза «Правда» Николай Макаров получил из Куйбышевского обкома партии распоряжение: «Церковь разобрать до основания. Кирпич передать сельсовету, плитку – Тольяттинскому горкому партии. Об исполнении доложить»...
Макаров ответил: «Не я строил, не мне разрушать».
Люди знали: их председатель боится только Бога, поскольку был верующим. Обком еще несколько раз попытался «дожать» строптивца, но Макаров не уступил. По тем временам это был открытый вызов системе. Многие ждали, что председателя снимут с должности. Но дрогнули в обкоме – побоялись, видно, народного бунта. К тому же Макаров считался одним из лучших хозяйственников области.
Эта необыкновенная история закончилась тем, что Николай Михайлович Макаров вскоре стал Героем Социалистического труда – за высочайшие достижения в области сельского хозяйства. В должности председателя он пробыл 30 лет – до самой пенсии».
Далее в статье  рассказывается о возрождающемся селе, о нынешнем председателе колхоза Якове Лысенкове, который, поддерживая церковь, продолжает традиции, заложенные Макаровым.
Прочтя статью, я порадовался тому, что селу Верхнее Санчелеево повезло с председателями. И особенно тому, что рядом с Макаровым работали такие мудрые люди, как Морозов А.М. и Елисеев М.Г.


Маркушев Василий Петрович,
ветеран ВОВ


Я родился, учился, работал и живу по одному адресу: в поселке имени Луначарского. Покинуть родное гнездо пришлось лишь один раз, во время Великой Отечественной войны, призвали защищать Родину. Начал службу в седьмом гвардейском  воздушно-десантном полку, в учебном батальоне, на курсах младших командиров. Затем служил в четвертой гвардейской воздушно-десантной дивизии. Участвовал в боях на Курской дуге под Понырями, под Старой-Руссой, освобождал Киев, Овруч. Затем пришлось воевать на землях Молдавии, Румынии - под Яссами, Венгрии - под Будапештом. Войну закончил  в Чехословакии, в городе Ческе-Будеевице. Моя военная специальность – командир расчета  120-мм миномета и 45-мм противотанковой пушки, прозванной солдатами «Прощай, Родина», потому что ее выкатывали против наступавших танков на самой передовой. Награжден многими медалями, но самыми значимыми из них считаю «За взятие Будапешта», «За взятие Вены».
Я перечислил основные этапы своего боевого пути не случайно. Оказалось, что мы с Александром Максимовичем Морозовым одногодки, оба фронтовики, прошагавшие дорогами войны до самой Победы. И это особенно сблизило нас в последние годы его жизни. Мы бесконечно доверяли друг другу, работая в совете ветеранов войны и труда района, по многим вопросам наши мнения сходились.
В своем поселке я начал трудовую деятельность  в 1940 году трактористом, потом работал комбайнером, бригадиром тракторного отряда, водителем. С 1962 года – председателем профкома совхоза им. Луначарского, с 1971 года по 1983 год – начальник жилищно-коммунального хозяйства родного совхоза. С этой должности я ушел  на заслуженный отдых  и стал работать в ветеранской организации.
Моя первая встреча с Александром Максимовичем состоялась осенью 1961 года. Загрузив капустой свой самосвал ГАЗ-93, я поехал в город, нужно было развезти ее по магазинам. И, несмотря на разрешение подвозить овощи к магазинам, мою машину задержали, отобрали права, а в машине было еще половина кузова капусты. Без прав я не мог разъезжать по городу, и я подкатил прямо  к зданию  районного комитета партии. Я знал, что директор совхоза Г.П. Злобин уехал в райком на совещание. Там как раз был перерыв. Я рассказал Геннадию Петровичу о своих мытарствах. Выслушав, он отошел от меня, с кем-то поговорил. И вот подходит ко мне с каким-то человеком. Тот говорит:
- Пойдемте ко мне в кабинет.
Злобин Г.П. говорит:
- Давайте, Александр Максимович, послушаем Маркушева. Это шофер моего хозяйства.
Я рассказал обо всем, что со мной приключилось. Выслушав, Александр Максимович тут же позвонил начальнику РОВД Бессонову Александру Григорьевичу, а, закончив разговор, сказал, чтобы я подъехал сейчас же к зданию РОВД, зашел в указанный кабинет. Меня поразило, что такой сложный для меня вопрос решился так быстро и просто. Признаюсь, когда я подъезжал к зданию райкома, я мысленно представил, как Злобин Г.П. будет решать этот вопрос, куда пойдет, с кем будет говорить. На это уйдет время, а у меня в кузове капуста, ее нужно развезти по магазинам, а они к тому времени могли и закрыться. Александр Максимович решил столь сложный для меня вопрос в несколько минут.
Когда я стал председателем профкома совхоза, меня ввели в состав Ставропольского районного комитета профсоюза членом президиума. Меня также ввели кандидатом  в члены областного комитета профсоюза сельского хозяйства, потому что наш совхоз находился в первой тройке среди передовых хозяйств района, а в области – в первой пятерке. Так Александр Максимович поднимал значимость лучших хозяйств.
В те годы особенно высоко было поднято знамя социалистического соревнования, как среди хозяйств, так и внутри них. Наш совхоз соревновался с совхозом имени Степана Разина, где директором был Иван Петрович Ломакин. Это соревнование поддерживалось и со стороны. Над нашим совхозом шефствовал Химзавод, где директором был Волков Алексей Геннадьевич. Над другими колхозами и совхозами также были шефы, это была инициатива райкома, и Александр Максимович строго следил за этой полезной связью, смычкой города и деревни.
Сейчас, может, это покажется странным, но в те годы дух соревнования был одним из стимулов в творческой работе не только хозяйств, но и рядовых тружеников. Наш совхоз выступил инициатором в борьбе за трудовую славу хозяйства – «Ударник коммунистического труда». Проводилась планомерная работа по развитию индивидуального соревнования за достижение звания «Ударник коммунистического труда» каждым работником. Критерием был «Моральный кодекс строителей коммунизма», включавший в себя не только высокие  производственные показатели, но и другие критерии, не менее важные в обществе: поведение и взаимоотношение людей. «Человек человеку друг, товарищ и брат» были не просто словами, они были принципом жизни. Настоящий ударник должен быть и примерным семьянином, не иметь замечаний по дисциплине, как на работе, так и в быту, помогать другим в освоении профессии, повышать свой образовательный уровень до 8- и 10-классного образования. Бригадам присваивалось это звание только когда  65-70% рабочих становились ударниками. Им вручались вымпела из Красного полотна, Диплом «Ударника коммунистического труда», Почетная грамота и денежная премия. Совхоз тоже мог завоевать это звание. Наш совхоз имени Луначарского был близок к этому званию, потому что, как я уже говорил, был среди первых, как в районе, так и в области. Геннадий Петрович Злобин хорошо руководил хозяйством. А ведь хозяйство это было сложным, многоотраслевым. Мы одновременно занимались растениеводством, животноводством, овощеводством. Совхоз имел мясо-молочное направление. Назову по памяти лишь некоторые цифры, хорошо иллюстрирующие деятельность коллектива краснознаменного совхоза имени Луначарского. Надои от коров Бестужевской породы составляли по 2500-3000 литров молока в год с каждой коровы, хотя дояркам приходилось почти все делать вручную, кроме дойки – кормление коров и уход за ними. На свиноферме было 3100 голов; совхоз держал  до 18000 штук уток. На 42 гектарах росли плодовые деревья. Кроме этого, поля засеивались картофелем и зернобобовыми культурами, за которыми также требовался постоянный уход. На трех отделениях совхоза постоянно работало 860 человек. В период летних и осенних работ эта цифра увеличивалась до 1250-1300 человек за счет привлечения прикомандированных и своих пенсионеров и школьников.
И очень часто мне приходилось видеть и слышать нашего первого секретаря райкома Александра Максимовича Морозова. Это происходило на полях совхоза, на фермах, при  встречах  с передовиками производства в районе. Как правило, он выступал первым, и мы, слушая его,  ощущали необыкновенную радость от достигнутых успехов и в  то же время – гордость за весь Ставропольский район. Он, как я теперь понимаю, и сам испытывал такие же  чувства за всех нас. Может потому он, как правило, очень мало говорил об отстающих, давая им возможность догнать передовиков.
Но за всеми успехами в районе стояла большая ежедневная работа всех специалистов сельского хозяйства, которых умело направлял Александр Максимович. Подобные успехи были и в других сферах деятельности района: в жилищно-бытовой сфере, культуре, спорте. До всего доходили руки Александра Максимовича.
В 1984-1985 годах в районе организовали совет ветеранов ВОВ, председателем избрали фронтовика, Героя Социалистического Труда Семена Митрофановича Жданова, его заместителем стал Александр Максимович Морозов, тоже  фронтовик и Герой Соцтруда. Во всех селах и поселках были избраны советы ветеранов во главе с председателями. В эти советы ввели и ветеранов труда. Общество инвалидов возглавил Иван Михайлович Денисов. После Смерти С.М. Жданова совет ветеранов возглавил А.М. Морозов. С тех пор началась моя связь с этим необыкновенно человечным и внимательным  к людским проблемам человеком. К тому времени А.М. Морозов уже отошел от руководства партийной организацией района, посвятив себя целиком ветеранской работе. Мы организовывали встречи с ветеранами всех  трех районов города. Во главе городского совета ветеранов стоял  Михаил Григорьевич Ржевский, который, как и Морозов А.М., с душой относился к этой работе. К нам, ветеранам, приезжал и  председатель областного совета ветеранов войны и труда генерал-майор Анатолий Иванович Михайлов, как правило, с ним приезжали лекторы, журналисты, а иногда и телевидение. В то время работе с ветеранами придавали очень большое значение. У нас, в поселке имени Луначарского, в школе действовал музей трудовой и боевой славы. Молодое подрастающее поколение понемногу впитывало в себя увиденное, гордилось своими земляками, защитниками Родины и тружениками, благодаря которым в поселке люди жили полнокровной жизнью. К сожалению, сейчас этого музея уже нет. Новое руководство школы поспешило избавиться от музея, тем самым и похоронило достижения старшего поколения, воспитавшего их.
Мне больно говорить об этом, потому что я был участником и свидетелем настоящей славы нашего поселка, совхоз имени Луначарского последние три пятилетки был миллионером, имел крепкое хозяйство и вел его к лучшим показателям, имея хорошую базу по всем направлениям. У нас был хороший машинотракторный парк. Техника приобреталась каждый год, шло постоянное ее обновление. Сейчас всего этого нет и в помине...
Перестройка особенно сильно ударила по пенсионерам. Тем, кто ковал славу  и могущество хозяйств, района, области, да и в целом – Родины. Это хорошо понимал Александр Максимович, потому, возглавляя совет ветеранов в течение почти десяти лет, он держал постоянную связь с председателями советов ветеранов сел и поселков, регулярно приглашал их в район, заслушивал, вникал в проблемы, старался, используя свои связи в районе, помочь всем нуждающимся в помощи.
В 2000 году мы вместе с  Александром Максимовичем оказались в Самаре, в госпитале ветеранов войны. По ходатайству министра сельского хозяйства области Александра Васильевича Румянцева Морозова определили в отдельную палату с телевизором и удобствами. Понятно, что я был постоянным гостем у него. Мы переговорили о многом. Вспомнили военные годы, затем прошлись по пути каждого из нас в становлении Ставропольского района. Мне было приятно беседовать с человеком, у которого слова не расходились с делами. В него верили все:  и руководители хозяйств, и рядовые труженики. Эта вера передалась и ветеранской организации, которую он возглавлял. Особенно много было разговоров о роли И.В. Сталина в Великой Отечественной войне. Поражала его вера в великий русский народ, он и победный тост поднял именно за него! Чего греха таить, крымские татары и отдельные национальности народов Северного Кавказа встречали немцев как освободителей, с хлебом и солью. Но вот что поразительно: когда Сталину предложили обменять его сына Якова, оказавшегося в плену у немцев, на фельдмаршала Паулюса, он бросил фразу:
- Я фельдмаршалов на солдат не меняю!
И ещё, уже в самом конце войны, когда ненависть к захватчикам достигла предела, сказал:
- Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остается!
Привожу слова И.В. Сталина по памяти, но они во многом изменили отношение наших солдат к мирному населению Германии.
На восьмидесятилетии А.М. Морозова 10 апреля 2003 года я представлял ЗАО «Луначарск», совет ветеранов поселка и президиум совета ветеранов  района. Со мной были  С.А. Кисляков, М.В. Хвостов, Н.П. Артамонов. Этим же составом вскоре, 29 апреля, мы стояли в почетном карауле у его гроба. В траурной, скорбной, очень плотной колонне я нес одну из его боевых наград – орден Красной Звезды. Фронтовики знают, что эту награду дают за совершенный подвиг, как правило, связанный с кровью. У Александра Максимовича таких орденов – два!
И еще. При жизни он чтил ветеранов, прививал всем любовь к ним, просил помнить об ушедших в мир иной. Ибо там, где помнят о своих предках, есть и будущее. И еще – по-настоящему человек умирает, когда умирает память о нем. Думаю, память об Александре Максимовиче Морозове, отдавшем весь свой талант и энергию  развитию Ставропольского района, будет жить вечно.

Семенычев Михаил Яковлевич,
бывший председатель колхоза «Путь Ленина» села Васильевка

Я уходил на службу в Советскую Армию из села Мусорка Ново-Буянского района, а демобилизовавшись в 1968 году, вернулся в свое родное село уже Ставропольского района. Отец, механизатор широкого профиля, в то время работал  комбайнером, и я пошел к нему штурвальным. Морозова А.М. я увидел в поле. Мы с отцом скирдовали солому. Он подъехал к нам, около нас стояла логушка с холодной водой (воду развозили на повозке). Сказал, попробовав:
- Очень холодная. Такой можно и простудиться.
Увидев меня, спросил:
- Ты как решил определить свою судьбу? Я слышал о тебе хорошие отзывы. Командир твоей части, полковник, Герой Советского Союза Алексейчук присылал благодарственное письмо родителям.
- Решил поступить в сельхозинститут.
- Хорошее решение.
Но институт был позже, а вначале пришлось поступить в Рождественский сельхозтехникум на специальность агроном-полевод.
Сразу после окончания техникума  случайно встретился в областном драмтеатре с председателем колхоза «Победа» Ждановым Семеном Митрофановичем. С ним была главный агроном колхоза Соныгина Анастасия Петровна.
- Куда думаешь идти после окончания техникума? – спросил Жданов.
- Предлагают три места.
- Возвращайся на родину. Место тебе уже приготовлено.
Так я стал агрономом отделения. Потом меня назначили управляющим третьим отделением колхоза. В 1973 году меня избрали секретарем парткома колхоза «Победа». Морозов А.М., присутствовав-ший на собрании, сказал:
- Мы ставим на палубу корабля юнгу с надеждой, что со временем из него выйдет и капитан.
Морозов старался растить кадры руководителей хлеборобов из детей хлеборобов. В этом была его стратегия. Но именно это я понял намного позже.
Он хорошо знал семьи колхозников, следил за ростом детей, помогал им в становлении. У нас была большая семья, пятеро детей. Понятно, что отцу было не под силу определить каждого из нас, выучить, построить дома. Морозов думал и об этом.
Как-то Жданов С.М. с Соныгиной А.П. уехали в Москву, и я остался за председателя. Было время уборки подсолнухов. Морозов подъехал  к комбайнам. Я как раз был там. Спросил:
- Ты как убираешь подсолнухи?
- Работаем ночью, когда подмораживает.
Надо сказать, что комбайны были без кабин. Комбайнеры одевались кто как, но тепло: валенки, телогрейки, фуфайки, шубняки.
Хитро прищурившись, спросил:
- А как вообще боретесь с холодом?
- Даем, как на фронте, сталинские сто грамм.
Пропустив мимо ушей мой ответ, Морозов подал мне газету «Сельская жизнь»
- Прочти сам, выпиши стихи и передай газету Соныгиной.
Те стихи я помню до сих пор. Их написала агроном из Мордовии  Серафима Люлякина. Первое из них - «Счастье»:
Я влюблена в родимое село,
Зачем скрывать
К родным полям пристрастье.
И на душе поэтому светло:
Тут рождена, живу и верю в счастье.
Здесь поняла земли весенний зов,
Когда земля свободна от сугробов,
И я пошла дорогою отцов,
Дорогой земледельцев-хлеборобов.
И откликаясь песням соловья,
Душою к песням тем смогла припасть я:
Тут во поле широком, близ жнивья,
Сама запела я, светясь от счастья!
На травах  росы в солнечном светле
Сияют, словно свадебные перстни:
Здесь посвятила я родной земле
Крестьянский труд, и жизнь свою, и песни.
 На столе у Морозова я видел газету «Советская Кубань». Он следил  за успехами и достижениями Усть-Лабинского района. Они были ориентиром в работе. Хотя у нас в районе были совершенно другие земли, другой климат и другая урожайность. Морозов по-хорошему завидовал им и брал с них пример, особенно по культуре земледелия и методам возделывания сельхозкультур. Он восхищался трудом земледельцев и механизаторов, добивавшихся урожайности по 50-70 центнеров с гектара. Он следил за сроками сева в Усть-Лабинском районе, говорил нам:
- Через двадцать или двадцать один день мы тоже начнем.
В этом был Морозов: аналитик, умудренный жизненным опытом и наблюдениями. Он вел календарь погоды, зимний и летний. Знал, когда будет дождь, когда будет особенно сильно припекать солнце. И мы, зная это, сверяли с ним прогнозы погоды.
Мне он тоже говорил:
- Наблюдайте за всем и записывайте. И вы всегда будете знать фазы развития и роста растений.
И действительно. Скрупулезный анализ позволял нам заранее знать, какой будет урожай, готовить технику к своевременной уборке урожая, составлять планы по всему комплексу работ.
Александр Максимович вплотную работал и с городскими организациями, с заводами, на деле крепя союз  серпа и молота. Его понимали и поддерживали городские власти. Он находил поддержку в горкоме КПСС. Первый секретарь горкома Туркин Сергей Иванович понимал Морозова с полуслова. Он находил поддержку и среди руководителей предприятий: директора Куйбышевазота Красюка Ивана Андреевича, директора завода СК Абрамова Николая Вартановича, директора Куйбышевфосфора Волкова Алексея Геннадьевича. Но особенно хорошие отношения, переросшие в личную дружбу, были у него с начальником Куйбышевгидростроя Семизоровым Николаем Федоровичем.
Морозов А.М. заботился об урожае с самого начала, с подготовки земли и людей. Проводился праздник первой борозды. На линейку готовности выходили люди, выводили технику. Не забывали технику безопасности, пожарную безопасность. Проверялась даже готовность кухонь, наличие поваров.
При той встрече на уборке подсолнухов Морозов не отделался одним разговором и газетой. Предложил пересесть в его машину, и мы поехали в совхоз имени Крупской. Туда он ездил за опытом и меня взял не просто так, а для учебы, для сравнения наших показателей с их показателями. В этом совхозе традиционно агротехника была на высоте, и не грех  было у них поучиться хорошему. По пути Александр Максимович обратил внимание на исчезнувшие маленькие деревеньки: Вечкановка, Хорьковка, Соколки, Дворяновка, Ивановка, Поляна. Он принимал близко к сердцу их исчезновение. Эти деревеньки, словно родники, питали жизнью все вокруг. В них жили люди, росли дети. Люди обрабатывали землю, держали скот, имели крепкие семьи и крепкие связи с землей. Они ушли в город, давший им большую зарплату и  социальные условия. Он переживал их уход как трагедию. Не в силах противостоять этому процессу, он делал все, чтобы оставшиеся жители района жили более комфортно: строил дома, подводил к селам и поселкам дороги, подводил газ. Он надеялся, что процесс ухода когда-то примет обратный характер; люди, надышавшись отравленным газами городским воздухом, потянутся к своим корням, ближе к родной природе, взрастившей их.
Особенно тепло относился он к династиям хлеборобов. Он знал по именам-отчествам всех знатных людей района: доярок, животноводов, механизаторов и полеводов. Он дорожил теми, кто работал на земле, не важно, знал он их или нет. Приведу пример. Как-то во время уборки урожая один комбайн переезжал на другое поле через дорогу. В комбайн въехал легковой автомобиль, двигавшийся на большой скорости. Понятно, что ГАИ обвинило в аварии механизатора – помешал безопасному движению. Узнав об этом, Морозов, отличавшийся завидной выдержкой и хладнокровием, изменился в лице:
- Что, тот водитель не заметил комбайн? Или комбайн выскочил на дорогу со скоростью в сто километров?! 
Он встретился с руководством Госавтоинспекции. Главным аргументом при этом были его трезвые рассуждения. Не мог нормальный водитель не заметить переезжавшую через дорогу машину – огромный комбайн. Спрашивается, куда он смотрел, нажимая на газ, и смотрел ли вообще?! 
И механизатора оправдали. Потому что на стороне Морозова была железная, крестьянская логика!
Ставропольский район постоянно лидировал в области, с него брали пример. Работая председателем колхоза «Путь Ленина» села Васильевка, я старался, чтобы показатели нашего хозяйства были на уровне лучших хозяйств района. Мы держали 2450 голов скота, в том числе 1100 коров, 500 свиней. Держали дополнительно совместно с заводом Куйбышев-фосфор 400 бычков на мясо для заводских работников.  Надои молока на фуражную корову составляли 3500-3700 килограмм в год. Урожайность зерновых составляла от 20 до 25 центнеров с гектара. Озимые культуры, рожь и пшеница давали по 40-45 центнеров.
Сейчас в Васильевке многое утрачено. Сократилось поголовье скота, посевные площади. Из 22 комбайнов осталось 2. В 2006 году на уборке урожая работали в основном пришлые люди и чужая техника.
Сейчас много говорят о запущенных в стране национальных проектах. Но никакой нацпроект не будет реализован, если правители не войдут, как говорил писатель Елизар Мальцев, в каждый сельский дом. Чтобы заработал проект по подъему сельского хозяйства, надо знать нужды села, как знал их А.М. Морозов.
Александр Максимович не просто знал нужды сельских тружеников. Он проводил в районе политику, которая принималась сельчанами близко к сердцу и находила поддержку. Во многом ему помогала газета «Ленинский путь», ее творческий коллектив и редактор Сергей Андреевич Машков. Я помню, как Машков приезжал в поле и ночью, с копны соломы, наблюдал за работой комбайнов. Тогда он понял главное – хлеб убирают настоящие богатыри-хлеборобы! Частыми гостями в колхозе были Римма Николаевна Николаенко, Михаил Григорьевич Ржевский и др.
Александр Максимович любил повторять слова:
Слава тем, кто сеет, жнет и пашет.
Кто своим трудом прославил отчий край.
Пусть сияет над Отчизной нашей
Хлеба солнцеликий каравай.
Я счастлив, что мне пришлось работать в одно время с такими замечательными людьми, как А.М. Морозов, С.А. Машков, Г.П. Злобин, А.П. Соныгина, Героями Социалистического труда С.М. Ждановым, Н.М. Макаровым и другими.
Через всю жизнь я пронес и память о своих учителях школы, техникума, института. Именно им я обязан тем, что смог трудиться с пользой для жителей своего родного села и района.
Приведу слова из своего стихотворения:
Каравайное дело тоньше нити порой,
Выходите же смело побороться с собой.
Мое поле – отрада, я смотрю на восток,
Здесь любовь и награда, я – твой тонкий колосок!
Не могу не привести строки, которые любил Александр Максимович:
В слове «Хлеб» не может быть угрозы.
Хлебу только доброе дано.
В хлебе ВСЕ – от лирики до прозы,
В хлебе вам и танцы, и кино.

Сергеев Виктор Трофимович,
бывший главный зоотехник  совхоза имени Менжинского

В 1974 году областное сельхозуправление направило меня главным зоотехником в совхоз имени Менжинского, где директором был Климушкин Алексей Иванович. С ним мы дружили, обучаясь в Усольском сельхозтехникуме, который окончили в 1942 году. Нас, специалистов хозяйств, часто приглашали в райком партии на различные совещания. Как правило, их проводил Александр Максимович Морозов. Понятно, что не только я, все присутствовавшие на таких совещаниях особенно пристально присматривались к нему. Поражали прежде всего его спокойствие и грамотное отношение к делу. Он не повышал голос, никогда не переходил на крик. Но если он обращал на кого-то свой взор, тот сразу чувствовал свою вину и настраивал себя на исправление допущенной оплошности. А когда в хозяйстве дела шли хорошо, то его взгляд без слов говорил о его благосклонном отношении к происходящему. Его глаза излучали теплоту и сердечность. Он глубоко вникал и знал проблемы хозяйств, подсказывал направления в их решении, своевременно указывал на недоработки.
Под особым контролем держались вопросы социалистического соревнования. Мы знали, что никто из победителей не будет забыт. А самые лучшие представлялись к правительственным наградам.
Александр Максимович не засиживался в своем кабинете. Его часто видели на полях и фермах, его знали в районе все, не только руководители и те, кто работал в хозяйствах.  Его знали даже те, кто вышел по возрасту на заслуженный отдых или еще учился в школе. Особенно поражало присущее ему спокойствие. Порой он принимал удары на себя, выдерживая гнев вышестоящего начальства, тем самым защищал тех, кто работал под его руководством. Мне вспоминается случай, который произошел в конце 1974 года.
В декабре к нам на строящийся молочный комплекс приехал тогдашний первый секретарь обкома партии В.П. Орлов. Его сопровождали начальник Куйбышевгидростроя Семизоров Н.Ф., отвечавший за строительство комплекса, и Морозов Александр Максимович, первый секретарь Ставропольского райкома партии, по существу, - главный хозяин района. Комплекс на 1200 коров, повторяю, еще строился, и мы успели привязать только 100 голов – нетелей и первотелок. Увидев, что весь комплекс не заполнен, Орлов сказал несколько резких слов нам и Морозову. Бросив на ходу:
- Нечего здесь смотреть, нужно быстрее его заполнять и давать продукцию, - повернулся и ушел к поджидавшим машинам.
Он отказался от приготовленного обеда, более того, отругал нас за построенную контору, сказал, что было бы лучше, если бы построили вместо нее детский сад. Директор совхоза А.И. Климушкин не сдержался, ответил, что детский сад у нас уже есть, причем, новый, на 120 ребятишек, но и это не сняло напряжения. Орлов подозвал к себе Морозова, что-то сказал ему и уехал, не простившись. Неожиданный и незаслуженный удар первого секретаря обкома  партии Орлова В.П. Морозов молча принял на себя. Можно только предположить, что он при этом чувствовал!
В нашем хозяйстве мы внедрили новшество: применяли минеральные и другие подкормки, вводя их в рацион механизированным способом. Когда Морозов узнал об этом и других новшествах, он привез к нам делегацию специалистов и руководителей со многих хозяйств района. Для нас это было своеобразным поощрением, приехавшие специалисты не на словах, а на деле постигали для себя что-то новое.
О наших новаторских поисках он не забыл и однажды  пригласил меня поехать с ним  в обком партии на встречу со специалистами как консультанта по вопросам животноводства от Ставропольского района. Для меня это было не просто поощрение. Это была честь. Морозов помнил о всех, кто вносил хоть что-то полезное в сельскохозяйственное производство.
Когда мы ввели в строй молочный комплекс, нам потребовались специалисты – зоотехники и ветеринары. Я поехал в Куйбышевский сельхозинститут приглашать на работу выпускников 1978 года. Мне порекомендовали двух выпускников, одним из них был Александр Васильевич Румянцев. Румянцев приехал в совхоз с женой, тоже зоотехником, Надей. Мы комплектовали комплекс коровами и послали Румянцева в Прибалтику для закупки  племенных телок. Румянцев с этой задачей справился, и мы получили  (вагонами) несколько сотен голов телок. Конечно, Морозов не мог оставить незамеченным сообразитель-ного молодого специалиста. Через три года Румянцева А.В. избирают первым секретарем Ставропольского райкома комсомола. Понятно, что это избрание было инициировано Морозовым, не оставлявшим без внимания молодых специалистов. Наблюдая за ними, он изучал их в работе, постигал характеры, прогнозировал возможности. Возвращаясь к Румянцеву, скажу, что через некоторое время его опять, тоже по рекомендации Морозова, избирают в нашем совхозе секретарем парткома. Но Морозов не оставил его без внимания, помогал его росту и становлению. Через год Румянцева назначают директором нашего совхоза. Уже после ухода Морозова Румянцева избирают вторым секретарем райкома партии. В 1990 году он становится председателем малого совета, а в 1991 году – председателем райисполкома, а потом и главой администрации Ставропольского района. Но именно Морозов рассмотрел в нем главное: умение руководить, добиваясь поставленных перед ним задач, умение вести диалог с сослуживцами, увидел в нем потенциального руководителя большого уровня. Через восемь лет Румянцев Александр Васильевич становится министром сельского хозяйства области.
Морозов А.М. любил людей, и люди платили ему тем же.
В последние годы, когда Морозов А.М. возглавлял совет ветеранов района, а я, соответственно, - совет ветеранов Ташелкской сельской администрации, мы не просто работали, понимая друг друга, мы стали настоящими друзьями.
И преждевременный уход из жизни Александра Максимовича не только у меня, у многих, кто работал под его руководством, отозвался незаживающей раной, явился невосполнимой потерей для всех жителей нашего Ставропольского района. 

Стафутин Владимир Иванович,
бывший главный энергетик Ставропольского района,
директор районного предприятия «Сельхозэнерго»

В жизни каждого человека бывают случайности, которые позже, выстраиваясь, становятся закономерностью.
Вспоминается лето 1966 года. Я, инженер-конструктор отдела механизации и автоматизации завода «Волгоцеммаш», находился в командировке в  совхозе «Жигули» по оказанию помощи в оформлении документации и совершенствованию работы по рационализации и изобретательству.
В совхозной гостинице встретился с Бариновым Жаном Павловичем, работавшим председателем райкома профсоюзов. Он с воодушевлением рассказывал о хороших изменениях в колхозах и совхозах района. А когда узнал, что я инженер-электрик, специалист по электрическим сетям и когда-то мечтал о строительстве линий электропередач в сельской местности, то с радостью сообщил, что в областном управлении сельского хозяйства уже создан отдел по электрификации, и в скором времени такие группы будут и в районных управлениях.   
Он рекомендовал встретиться с Буниным  Виктором Семеновичем, главным инженером управления сельского хозяйства района. Бунин В.С. обещал позвонить после утверждения штатного расписания на 1967 год. Он действительно позвонил, и мы встретились в кабинете начальника управления Демина Виктора Ивановича. Беседовали недолго, и Демин предложил Бунину проехать к Морозову. Я понял, что обо мне они уже переговорили не только между собой.
Нас пригласили в кабинет Морозова. Из-за стола вышел высокий, плотный человек со звездой  Героя и орденскими планками на пиджаке. Здороваясь с Деминым и Буниным, он о чем-то пошутил, затем подошел ко мне, протянул руку. Что-то заставило меня сжаться, а он, заметив перемену, улыбнулся и сказал:
- Ну, здравствуй, представитель передового класса. Присаживайся ближе к столу. Мы, сельчане,  народ добрый, а разговор у нас будет долгий. Чтобы взять специалиста со стороны, нужно о нем знать все. Так что давай, рассказывай, где родился, где крестился и так далее.
Я начал свой рассказ. Пришлось вспомнить все: школу в п. Кузова-тово Ульяновской области, попытку поступления в институт на специальность агронома-садовода, где я не прошел по конкурсу, работу учеником электромонтера на заводе в Сызрани. Было это в октябре 1954 года, когда в стране полным ходом шла кампания по освоению целинных земель. Общежитие гудело, как улей, всем хотелось быть там, в гуще событий. Среди них был и я. Наши заявления рассматривались в горкоме ВЛКСМ в начале февраля 1955 года, в актовом зале Дворца пионеров. Секретарь горкома поблагодарил нас за активный отклик на призыв ЦК ВЛКСМ и тут же объявил, что у нас есть своя целина – строительство Куйбышевской гидроэлектростанции. Так, 14 февраля 1955 года с комсомольской путевкой я прибыл в г. Жигулевск. Работал электромон-тером в котловане ГЭС до  середины июля 1956 года, до призыва в армию.  Сбылась и моя мечта – нас, теперь уже солдат, отправили на целинные земли, на уборку урожая в Хакассию Красноярского края. Я работал штурвальным на комбайне «Сталинец-6». Комбайны вместе с комбайнерами прибыли из Кубани. Урожай уродился  на славу, некоторые поля давали по 50 центнеров пшеницы с гектара. Даже кубанцы удивлялись такому хлебу. Уборка шла тяжело, во второй половине сентября пошли дожди, в отдельные дни шел даже снег. Хлеб убрали. Но вместе с радостью от выполненной работы пришло и огорчение, запомнившееся на всю жизнь. На станции Шира мы увидели почти весь убранный нами хлеб. На огромных площадях открыто, под дождем и снегом, в буртах перегорала убранная нами пшеница.
Слушая, Александр Максимович молча кивал головой. Он понимал меня и переживал вместе со мной.
Отслужив три года в армии, я вернулся в Жигулевск. К тому времени мои друзья, строившие ГЭС, работали уже на заводе «Волгоцеммаш». Туда устроился и я. В 1965 году меня приняли в КПСС. Работал энергетиком цеха, а после окончания вечернего отделения института перешел работать инженером-конструктором в отдел механизации и автоматизации.
Посмотрев на Бунина В.С., Морозов сказал:
- Тебе здорово повезло, Виктор Семенович. Он может заниматься не только электрификацией, но и механизацией и автоматизацией производства. У тебя освобождается клетка Лапшова А.Н., вот на его место и возьми этого парня.
- Мы с Виктором Ивановичем так и решили, - ответил Бунин, - только появится проблема увольнения с завода. Ведь Владимир Иванович – член партии.
- Это хорошо, что он член партии, - сказал Морозов. – Я переговорю с секретарем парткома завода, попрошу, чтобы его не увольняли, а направили как специалиста на работу в сельское хозяйство. Такое письмо я подготовлю.
Александр Максимович строго посмотрел на меня, продолжил:
- Учтите, Владимир Иванович, у нас не конструкторское бюро, а коровники, телятники, свинарники. Трудно будет перестраиваться.
- Я отлично все понимаю и представляю. Решение принято мной окончательно, а что касается КБ, то оно у нас будет и здесь. Я так думаю.
- Правильно думаете, - поддержал меня Морозов.
На этом закончился наш разговор. Закончилась моя первая встреча с этим замечательным, особенным человеком, определившим совершенно новое направление в моей дальнейшей судьбе.
30 января 1967 года я был откомандирован  на работу в районное управление сельского хозяйства. С этого времени у меня установились постоянные деловые контакты с Александром Максимовичем  при решении глобальных вопросов по развитию электрификации и механизации сельскохозяйственного производства в районе. Здесь была своя «непаханая целина». Строился автозавод, рос Новый город, быстро росло население города. К тому времени  в районе уже  было хорошо поставлено зерновое производство. А вот уровень механизации произ-водственных процессов в животноводстве оставался на уровне 30-х годов. Поэтому на совместном совещании главных агрономов и главных зоотехников хозяйств района  А.М. Морозов потребовал от специалистов срочно разработать конкретные мероприятия по реконструкции сущест-вующих животноводческих помещений под комплексную  механизацию  всех технологических процессов.
По настоянию Морозова А.М., облисполком закрепил за Ставро-польским районом группу проектировщиков проектной конторы «Куйбышевсельхозстройпроект» областного управления «Сельхозтехни-ка». Мы объехали все хозяйства района, побывали на животноводческих фермах, облазили вдоль и поперек каждое помещение, прежде чем предложить способы  механизации того или иного технологического процесса, типа оборудования. В этой работе принимали участие главные инженеры  и зоотехники хозяйств, давая свои, порой очень умные, предложения. Не обходилось и без казусов. В кабинете у председателя колхоза  имени Куйбышева Булина Федора Ивановича услышали от главного зоотехника Фадеевой Марии Петровны:
- Я со всем согласна, Федор Иванович, кроме мехдойки. В колхозе «Победа» всех коров перепортили. Не надо нам мехдойку. Народу у нас полно.
Федор Иванович нахмурился, говорит:
- На эту тему я с тобой, Мария Петровна, поговорю отдельно.
Об этом разговоре  я рассказал Виктору Семеновичу Бунину, а он, видимо, поделился им с Александром Максимовичем. И на ближайшем собрании партийно-хозяйственного актива он изложил этот случай в своем выступлении, не назвав, конечно, где и с кем это произошло. Преподнес он это как бы в виде шутки, но в то же время дал понять руководителям хозяйств внимательнее присмотреться к уровню подготовки своих специалистов.
Через месяц мы приступили к составлению проектного задания, одновременно составлялся план проведения строительно-монтажных работ. Возникла проблема, кто будет выполнять эти работы. Вскоре по инициативе Морозова в районе было создано специализированное предприятие по механизации животноводческих ферм.
Александр Максимович вплотную занимался вопросами механиза-ции животноводческих ферм, писал письма-прошения. Ну а мне приходилось ездить по области и стране  с этими письмами. В то время по механизации ферм была введена ежемесячная статистическая отчетность – форма 8-мех. В ней учитывались все процессы по содержанию поголовья скота: поение, доение, раздача кормов, даже уборка навоза.
Отчетность проходила через Морозова, и, идя к нему, руководитель группы статучета Светлана Сагдатулина брала меня с собой. Нужно было в совершенстве владеть обстановкой, потому что вопросов у Александра Максимовича было очень много. Его интересовало буквально все: готовность технической документации, поставка оборудования и материалов, подготовка животноводческих помещений под монтаж оборудования. Проводимые работы по механизации животноводческих ферм и комплексов, по строительству кормоцехов, агрегатов витаминно-травяной муки потребовали увеличения трансформаторных мощностей, проведения полной реконструкции электрических сетей и повышения надежности  электроснабжения.
На заседании бюро райкома партии, где обсуждался вопрос о состоянии электроснабжения колхозов и совхозов, были приглашены руководители жигулевских электрических сетей. После этого, по заданию  Морозова, были подготовлены совместные предложения управления сельского хозяйства и жигулевских электрических сетей по развитию  электрификации Ставропольского района в ближайшие три года.
Предложения направили в облисполком и обком партии. В 1970 году началась полная реконструкция электрических сетей района. В Хрящевке, Белозерках, поселке имени Луначарского, в селе Сосновый Солонец и совхозе «Жигули» строились головные подстанции 110/10 Кв, в населенных пунктах полностью менялись  электрические сети со строительством более мощных трансформаторных  подстанций с учетом предстоящего роста нагрузок. Все эти работы велись под постоянным контролем  исполкома районного совета, райкома партии и лично Морозова А.М.
Как-то в кабинете председателя райисполкома Демина Виктора Ивановича мы рассматривали ход работ по строительству и реконструкции электрических сетей. Позвонил Морозов. Узнав, чем мы занимаемся, попросил  зайти к нему.
Не скрою. Если в кабинет Демина я входил как в свой собственный, то при входе к Морозову я всегда испытывал чувство  неосознанной тревоги и порой даже терялся под его строгим, пронизывающим и  серьезным взглядом. Так было и на этот раз, и мне требовалось определенное время для обретения нужного спокойствия. Виктор Иванович доложил о ходе работ, которые  проводила Куйбышевская мехколонна №43. Поняв, что работа идет с отставанием от графика, Морозов обратился ко мне:
- Сколько времени потребуется, чтобы закончить весь объем, ведя работы такими темпами?
- Три пятилетки.
- А как же мы будем кормить и доить коров? Куда будем подключать новые комплексы? У вас есть хоть какие-то предложения? 
- В Ульяновской области работает мехколонна №32. Она подчиняется Средневолжскому тресту, расположенному в Казани. Можно попросить перебросить один участок в наш район, в хозяйства Ново-Буянской зоны.
- Надо подумать, - сказал Александр Максимович.
Через несколько дней он вручил мне письмо обкома партии на имя управляющего трестом Козырева А.И.
- Вам надо съездить в Казань.
И я уехал в Казань, оттуда – в Москву, из Москвы – снова в Казань, и вопрос был решен. Нам передали один участок из МК-32, а затем в Сызрани была сформирована новая мехколонна №84, полностью переданная нашему району. Таким образом, удалось охватить все зоны по реконструкции сетей, включая и правобережные.
Когда один из участков МК-84 перебазировался в Севрюкаево, Морозов, оказавшийся там, спросил меня:
- Нельзя ли построить электрические сети с учетом перевода объектов на электроотопление?
Морозова поддержал председатель колхоза Басалаев Юрий Александрович.
- В принципе, это можно сделать, - ответил я, - но чтобы официально перевести целый населенный пункт на электроотопление, нужно Постановление Совета Министров РСФСР.
- Владимир Иванович, - вмешался Басалаев, - попробуйте сделать. Что нужно от колхоза, мы поможем.
И снова все пошло по прежней схеме: кабинет Морозова, письмо обкома партии, Минсельхоз, Госплан РСФСР и, наконец, драгоценное Постановление Правительства. Затем были письма Морозова и моя поездка в г. Братск на завод «Электрокотлоагрегат» по выдаче нам чертежей на электрокотлы, личные переговоры Морозова с директором Тольяттинского опытного завода с просьбой изготовить эти котлы. И в зиму все объекты в селе Севрюкаево были переведены на электроотопление.
Потом были комплекс по выращиванию молодняка КРС в колхозе имени Кирова, первые бытовые электрокотельные в селе Ташла.
Следующим глобальным вопросом, в решении которого Александр Максимович принял участие, было создание районной энергетической системы.
Когда пришло рекомендательное письмо Минсельхоза РСФСР о создании таких служб, у меня уже были готовы все расчетные данные и структура этой службы.
Начальник управления сельского хозяйства Зимин Леонид Яковлевич ознакомил меня с  письмом Минсельхоза и доложил о нем Морозову. В то время я исполнял обязанности главного инженера Сельхозуправления, и Морозов пригласил нас с Зиминым к себе. Внимательно просмотрев документы, Морозов не отпустил нас, продолжил беседу о делах в районе.
В ходе беседы Леонид Яковлевич сказал между прочим:
- Может, мы подождем с организацией этой службы, Александр Максимович?
- Почему?
- Сейчас надо начальника искать. Потребуется время для подбора.
Меня словно кипятком ошпарило. Я не выдержал, сказал напрямик:
- Зачем искать и подбирать?! Начальником буду я!
Александр Максимович привстал с места, пристально посмотрел на меня и засмеялся. Да так искренне и откровенно, что мы потом, втроем, несколько минут хохотали.
- Да, Леонид Яковлевич, - сказал он, все еще продолжая смеяться, - с такими кадрами можно любые службы создавать. Главного инженера управления легче подобрать, а создание новой службы, да еще такой сложной, не каждому доверишь. А тут такое заявление! Так что надо действовать и быстро.
28 февраля 1973 года исполком райсовета утвердил Положение о районной межхозяйственной службе «Сельхозэнерго», а я был избран ее директором.
Не без внимания Александра Максимовича в Тимофеевке была построена Ставропольская ПМК, производственная база «Сельхозэнер-го», одна из лучших в России. Были созданы все условия для развития районной энергетической службы.
Работая директором «Сельхозэнерго», мне приходилось чаще встречаться с Александром Максимовичем, причем, нередко эти встречи проходили непосредственно  в хозяйствах района. Во время этих встреч, в ходе бесед возникали новые проблемы, ставились задачи, которые нужно было решать. Но что интересно. От этого по-житейски мудрого и умного человека я никогда не получал письменных распоряжений и приказов, не чувствовал «руководящего» давления.
Бывало, скажет:
- Владимир Иванович, а нельзя ли сделать что-то или нельзя ли осветить сельские улицы и т.п.
А потом позвонит:
- Владимир Иванович, по улице едешь ночью как по Невскому проспекту.
И эта похвала была для меня наивысшей наградой.
В своей работе я никогда никого не обманывал. Александр Максимович очень ценил это качество у людей своего окружения, особенно у руководителей.
Как-то в колхозе «Заря» (с. Ташла) у председателя колхоза Осипова Ивана Алексеевича мы обсуждали вопрос перевода дизельных насосных станций системы орошения на электропривод. Неожиданно в кабинет вошел Морозов. Он не вмешался в наш разговор, присел, заинтересованно вслушался. А когда мы закончили обсуждение, сказал:
- Доброе дело вы начинаете, Владимир Иванович, нужное.
И, подумав, спросил:
- А нельзя ли перевести на постоянное питание все местные животноводческие лагеря и убрать там дизельные электростанции?
- Не только можно, но и нужно, - ответил я сразу. - В этом году мы начинаем эту работу. Но она растянется не на один год. Объемы большие, отсутствие материальных ресурсов не позволяет решить эту проблему быстро.
- Люди вам будут благодарны за это, - просто сказал Александр Максимович.
И снова эта спокойная простота тронула меня до глубины души.
Этот случай я вспомнил примерно спустя два года, когда мы вплотную занимались электроснабжением  летних животноводческих лагерей. Утром меня соединили с Загзиным Павлом Ивановичем, сменившим Морозова А.М. на посту первого секретаря райкома.
- Слушаю вас, Павел Иванович, - ответил я.
- Нет, это я вас слушаю, я вы отвечайте.
- Что я должен отвечать?
- Почему летний лагерь в колхозе «Правда» до сих пор не подключен к электролинии?
- Павел Иванович, этот лагерь у нас в плане на это лето, и через месяц мы начнем там работы. Сейчас мы комплектуем объект материалами, завозим опоры, провод. Руководство колхоза в курсе дела.
- Что ты сказал? Через месяц? Чтобы завтра бригада была на объекте!
- Павел Иванович, при всем вашем и моем желании бригады там не будет. Все бригады работают на плановых объектах. В «Правде» нужно построить около четырех километров высоковольтной линии. Материалами объект укомплектован не полностью.
- Мне не нужны твои оправдания. Я был вчера в этом летнем лагере и обещал людям, что через два дня будет бригада и все у вас сделает.
- Павел Иванович, прежде чем обещать, вы бы у меня поинтересовались объемами работ. Ведь там не включатель поставить с розеткой.
- Я повторяю еще раз. Если завтра не будет бригады, мы будем слушать на бюро вопрос о твоем соответствии! Всё.
Трубку положили. Настроение было испорчено. этот разговор запомнился мне на всю оставшуюся жизнь... Налицо стиль и методы работы двух людей, двух руководителей, занимавших один и тот же пост.
Я знал о результате такого разговора. За ним, как правило, следовало освобождение от должности того, кто стоял ниже на иерархической лестнице.
Александр Максимович высоко ценил инициативу, способствующую  продвижению сельскохозяйственного производства. Именно поэтому многие начинания в области шли из Ставропольского района: создание службы «Сельхозэнерго», строительство мощных электрокотельных с аккумулированием тепла, внедрение электронно-ионной технологии предпосевной обработки семян зерновых и картофеля, районной диспетчерской службы с радиосвязью и многое другое.
Ставропольский район был настоящей школой передового опыта.
Александр Максимович прекрасно понимал, что любой прогресс двигают люди, поэтому он проявлял огромную заботу о кадрах специалистов, особенно руководителях первого звена.
Он яростно защищал руководителей от необоснованных нападок. К сожалению, к кляузникам всегда прислушивались, порой даже поощряя их.  На меня тоже написали. Письмо совершило оборот. Из ЦК КПСС оно вернулось в обком партии. Парткомиссия обкома, возглавляемая Жердевым М.В., ознакомила меня с содержанием кляузы. Прочтя, я не обнаружил никаких фактов злоупотреблений и не придал им значения. Но акт проверки подтверждал нарушения, и на партийной комиссии райкома партии мне было объявлено жесткое решение: исключить из партии и освободить от занимаемой должности.
Я был потрясен решением, тем более, что до этого не имел взысканий и серьезных замечаний по работе.
Когда решение легло на стол Морозова, он пригласил меня на беседу. Решение комиссии привело его в бешенство, но, успокоившись, он успокоил и меня:
- На заседании бюро райкома мы  не утвердим это решение.
Он выждал время, пока я осмысливал сказанное и продолжил:
- Но строгача получишь, уж так заведено. Такой порядок.
Он опять смолк, потом продолжил:
- А насчет освобождения от занимаемой должности, ты лицо выборное. И освободить тебя может только общее собрание уполномоченных. Так что быстро собирай руководителей хозяйств и других представителей, введи их в курс дела, и пусть они решают, а не парткомиссия.
«Нарушения», сфабрикованные актом проверки, общее собрание уполномоченных не утвердило. Но этим дело не окончилось. Морозова А.М. в обкоме обвинили в потакании и поддержке злостных  нарушителей законности. Я обвинялся в использовании при выполнении работ государственных средств, приобретенных незаконным путем, т.е. не по фондам и нарядам, а по письмам в различные инстанции. А это уже грозило уголовным делом и определенным сроком заключения.
После очередной поездки в обком, где Морозову А.М. пришлось объяснять ситуацию, гонения временно прекратились.  И таким образом Морозов А.М. защищал не только  меня, но и других, переводил  удары на себя, что потом, позже, отразилось и на нем.
Нападки на меня начались снова после ухода Морозова А.М. с поста первого секретаря и прихода к власти Загзина П.И. Один из прихлебателей прямо сказал мне, что я  неправильно веду себя по отношению к первому секретарю райкома. Я ответил просто и ясно:
- Меня так воспитали, и по-другому я не могу.
От занимаемой должности меня все-таки освободили, предоставив возможность создания районной системы жилищно-коммунального хозяйства, как руководителя с богатым инженерным и организаторским опытом.
При встрече с Александром Максимовичем я вспоминал  о той травле, а он посмеивался:
- Так ведь там были письма на приобретение материалов и с моей подписью...
Если бы не вмешательство этого замечательного человека, судьба распорядилась бы мной круто. Не исключено, что меня ждали нары за колючей проволокой... Как и других подобных мне руководителей.
Кстати, этот случай со мной не единичен в нашем районе. Просто многих из тех людей уже нет в живых, и они не смогут ни сказать, ни написать добрых слов о Морозове А.М., об этом мужественном и человечном человеке, защитившем многих из них от необоснованных нападок.
В день моего 60-летия Александр Максимович подарил мне книгу «Соль земли» со своим автографом: «Владимиру Ивановичу! Сыну земли российской. С уважением и благодарностью. В день рождения. В день юбилея. Февраль 1997 года. А. Морозов».
Наша вечная ему и добрая память.




Судаков Николай Федорович,
бывший председатель колхоза «Заветы Ильича», село Ягодное

А.М. Морозов – неординарная личность. Он органично вписался в состав руководства района и как-то совершенно незаметно приобрел неоспоримый авторитет. Вся его деятельность была направлена на результат – повышение показателей района, за которым следовало и повышение уровня жизни всех жителей. Он вдохновлял людей примерным служением общему делу, от него постоянно исходила положительная энергия. К тому же он был очень простым и доступным человеком.
А.М. Морозов любил экспериментировать. Но каждый предложен-ный им эксперимент хорошо продумывался и анализировался. За исход предложенного он переживал не меньше тех, кто их осуществлял. С ним было приятно работать, потому что любой вызов к нему привносил в жизнь что-то новое и интересное.

1. Эксперимент на колхозном поле

23 сентября 1974 года утром мне позвонил А.М. Морозов. После приветствия сказал:
- Давай, Николай Федорович, поставим следующий опыт. Посеем порядка 120-150 гектаров озимой ржи сорта «Саратовская-4» на зерно или на корм скоту и поглядим, что в итоге получится.
- Но, Александр Максимович, - возразил я, - календарные и агрономические сроки прошли.
- Я знаю, вот и предлагаю в качестве эксперимента. Причем, посеять надо только по занятому пару на поле, освободившемуся после уборки урожая гороха, овса или кукурузы.
Я согласился, зная постоянный интерес  Морозова к поиску новых  путей и резервов в увеличении производства сельхозпродукции. Буквально в течение двух дней мы распахали поле и, с учетом всех агротехнических требований, засеяли семенами озимой ржи  «Саратовская-4».
Осень оказалась на редкость благоприятной. Теплые дни держались до 15 ноября, часто шли дожди. На поле вскоре появились всходы, которые хорошо развились до наступления холодов. Зимой мы провели снегозадержание, а затем внесли весь комплекс минеральных удобрений для подкормки озимых, вышедших из зимовки. Весной провели боронование легкими боронами по всходам и провели ручную подкормку минеральными удобрениями. Растения развивались дружно и буйно, также как и на основных полях озимой ржи, посеянной по чистому пару.
К нашему удивлению, урожайность на экспериментальном поле получилась довольно высокая – по 33 центнера с гектара. Всего на пять центнеров ниже, чем на основных полях озимой ржи, посеянных в лучшие агротехнические сроки и на подготовленные почвы.
А.М. Морозов экспериментировал с новыми сортами сельскохояйст-венных культур, но в данном случае был поиск новых агротехнических приемов возделывания, сроков сева, особенно их пластичности к срокам сева и условиям возделывания. И это не был случайный эксперимент. Самарская область, да и Ставропольский район находятся в зоне рискованного земледелия. Александр Максимович уже не просто анализировал возможные  капризы природы, но и, забегая вперед, искал методы борьбы за урожай в любых, даже самых экстремальных, условиях.
Узнав о полученном результате, он позвонил, поблагодарил за прилежание и проявленное при этом упорство и трудолюбие, что я с удовольствием передал и труженикам хозяйства.
 А.М. Морозов ничего не забывал, все держал под контролем, не досаждая нам, руководителям, впустую.

2. Слет комбайнеров-звеньевых

В конце мая 1979 года меня и секретаря парткома Огурцову М.В. вызвали в райком КПСС к А.М. Морозову. Войдя в кабинет, мы увидели сосредоточенного и чем-то озабоченного Морозова, решавшего какой-то сложный вопрос. Освободившись, он посмотрел на нас добрыми прищуренными глазами, за улыбкой прятавшими истинную цель приглашения. Мы были готовы к любому разговору, связанному, как правило, с хозяйственной деятельностью. У нас были неплохие показатели, да и хозяйство прочно встало на ноги. Оглядев нас каким-то сосредоточенным взглядом, он улыбнулся доброй, притягивающей к себе улыбкой, сказал:
- Коллективу вашего хозяйства выпала большая честь – подготовить и провести первый в истории района слет комбайнеров-звеньевых.
- Но у нас нет опыта в проведении таких мероприятий, - в один голос ответили мы с Марией Васильевной.
- Не святые горшки обжигают, - заметил он и продолжил: - Такого опыта нет и в области. Так что будете пионерами. Попробуйте создать модель проведения подобных мероприятий. Опыт – дело наживное. Вот вы и постарайтесь его нажить.
Тогда мы о многом переговорили, но вопросов было больше, чем ответов. По дороге в Ягодное мы с Марией Васильевной пытались выстроить схему организационных мероприятий, а по приезду провели совместное заседание правления и парткома колхоза. Перед нами стояла сложная задача, и мы постарались подойти к ее решению со всей серьезностью. Наметили ответственных за проведение данного слета из числа специалистов хозяйства во главе с главным инженером колхоза Фроловым К.И. и главным  агрономом Илькеновым В.К. В помощь им подключили бригадиров тракторных бригад №1 Веселова В.Ф. и №2 Саблина А.С.,  заведующего гаражом Федулова П.Н. С воодушевлением восприняли эту идею и главные герои – механизаторы: трактористы, комбайнеры, водители автотранспорта, мастера-наладчики ремонтных звеньев, да, в общем, и все труженики хозяйства. Люди понимали, что оказанное хозяйству доверие нужно оправдать.
Но Морозов А.М.  не забыл о данном нам поручении. Через неко-торое время прислал нам и помощника – инструктора идеологического отдела райкома партии Фролова Александра Ивановича, который поднял на ноги буквально всех коммунистов, политинформаторов, весь партийный актив на проведение данного мероприятия. Надо отдать должное всем, кто занимался подготовкой слета. Им удалось всколыхнуть сознание, поднять ответственность, мобилизовать волю всех жителей села Ягодное. 
В назначенный день, 20 июня в 12 часов дня, на площади перед зданием правления колхоза было многолюдно. Здесь были комбайнеры-звеньевые со всех колхозов района, руководители и специалисты района, главные инженеры, главные агрономы, другие специалисты колхозов и совхозов из других хозяйств района. Было среди гостей много награжденных орденами и медалями СССР. Нашим специалистам-механизаторам пришлось держать экзамен по готовности к уборке урожая 1979 года. Мне приятно сообщить, что с этой задачей механизаторы справились успешно. Итогом слета было принятое социалистическое обязательство механизаторов по досрочной и качественно проведенной уборке всех полевых работ в районе.
Во всех хозяйствах района появились уборочно-транспортные звенья, где в качестве ответственных за уборку урожая были не только комбайнеры, но весь коллектив уборочно-транспортных комплексов. Уменьшились простои комбайнов по причине поломок. Повысилась производительность труда, возросла ответственность всех механизаторов, занятых на уборке урожая.  Возросла и личная заинтересованность каждого человека за качественную и своевременную уборку урожая.
Конечно, был и итог: Ставропольский район стал лидером среди хозяйств области по уборке урожая, по сдаче зерна государству. В полном объеме были заготовлены и семена всех культур в закромах колхозов и совхозов района. Поднялись все другие показатели хозяйств, поднялся и жизненный уровень жителей района.
Подобные слеты комбайнеров-звеньевых стали ежегодными и проводились до 1986 года, до ухода на пенсию А.М. Морозова.
Заглохло доброе, пришедшее вовремя начинание. Оно пользовалось любовью всех участников, давало возможность видеть перспективу, сближало людей, помогало обмениваться опытом, совершенствовать свое мастерство. 
Думаю, было бы полезным возродить в районе прерванную традицию. Она позволяла каждому труженику оценить свое участие в общем развитии района, увидеть не на словах, а на деле и отношение руководства к тем, кто двигает прогресс своим трудом. 
Написав эти строки, я задумался. Как много можно еще приводить примеров по решению различных аспектов сельскохозяйственного производства с участием   Александра Максимовича Морозова. Вся его жизнь была направлена на решение всех вопросов, способствующих повышению благосостояния хозяйств района – благосостояния его тружеников. Думаю, придет время, когда появится интерес к изучению всего, чем жил Ставропольский район, когда первым секретарем райкома партии был настоящий хозяйственник – новатор и аналитик, Александр Максимович Морозов, когда у жителей района и его руководителей появится лозунг: «Превзойти показатели района, достигнутые при Морозове А.М.».

Заключение

Сейчас, когда книга «Морозов» состоялась, у меня возникло желание поделиться с читателями некоторыми соображениями. Бесспорно, что привлек меня к работе над ней  Б.Н. Жигалев. Я долго отказывался, потому что заканчивал работу над романом о Великой Отечественной войне «Мценская западня». Роман был напечатан в апреле 2005 года, в самый канун приближающегося 60-летия Победы, и я начал думать о новой книге. Но писать о Морозове, которого я знал, как многие, скорее умозрительно, по рассказам тех, кто с ним работал, я начал только в октябре. Требовалось время для осмысления услышанного, изучения материалов о нем, потому что моих личных встреч с Александром Максимовичем было недостаточно для раскрытия столь интересной личности. Для меня он представлялся глыбой, которую мне предстояло раскрыть в полном соответствии с содеянным им в Ставропольском районе. Написав несколько глав, я напросился на встречу с супругой Александра Максимовича Клавдией Ивановной. Такая встреча состоялась. Клавдия Ивановна, с которой до этого мы общались только по телефону, со вниманием слушала написанное и сразу же делала замечания, если видела отклонения от истины. Для нее Александр Максимович был по-прежнему живым и находился где-то рядом...
Поправив написанное, я попросил Б.Н. Жигалева организовать встречу с членами инициативной группы. Все они работали под руководством  Александра Максимовича и могли помочь мне раскрыть отдельные грани своего наставника. Такая встреча состоялась в селе Ягодное, в кабинете директора Ягодинского ОПХ Козлова Николая Ивановича. В ней приняли участие инициатор – Жигалев Борис Николаевич, работавший в райкоме партии при Морозове А.М. заведующим организационным отделом, Гурьянов Иван Дмитриевич, работавший директором совхоза имени Степана Разина, затем директором совхоза «Овощевод» и, наконец, генеральным директором овощного объединения «Жигули»; Судаков Николай Федорович, работавший секретарем парткома колхоза «12 лет Октября» села Большая Рязань, затем председателем колхоза «Заветы Ильича» села Ягодное. Гурьянов И.Д. и Судаков Н.Ф. давно уже находились на пенсии, но память о Морозове А.М., желание увековечить ее для потомков являлись для них той живительной силой, которая двигала всеми их помыслами. На той встрече не было еще одного члена инициативной группы – Малышева Валентина Павловича, работавшего долгое время замести-телем председателя райисполкома, а затем, уже в послеперестроечное время – заместителем главы администрации Ставропольского района, почетного гражданина района. Малышев В.П. примкнул к группе позже, на стадии окончания проекта, когда решался вопрос финансирования.
Первым вопросом, который интересовал меня в тот момент, был, разумеется, вопрос добровольного ухода на пенсию А.М. Морозова, который, по моим соображениям, еще не выработал заложенный природой потенциал и мог приносить пользу району и его жителям. Остальные детали, высвечивающие грани его характера, раскрывались сами по себе в процессе общения и разговоров с соратниками Александра Максимовича. Поразительно, что этот вопрос не раскрывался очень долго, и я испытывал мучительные терзания от этого. Что-то удалось узнать из рассказа Н.Ф. Судакова, а значительно позже – и из книги очерков Анатолия Николаевича Окружнова, рассказавшем о встрече в Александром Максимовичем  Морозовым в 2001 году, работавшим в то время в совете ветеранов войны и труда района. Но даже Окружнову А.Н. Александр Максимович не сказал всю правду о своей, будем так называть, отставке, потому, видимо, что и сам точно не знал причин, побудивших Куйбышевский обком КПСС отправить на пенсию одного из своих лучших секретарей сельских райкомов. Одно он знал точно – к его работе, а показатели района были лучшими среди районов области в последнее время, придирались. И он, не выдержав, написал заявление об уходе на пенсию. Его удивило то, что вскоре ему сообщили: «Вам назначили пенсию». Как сказано в очерке, Александр Максимович «переживал сильно», а если точнее «месяц страдал».
И вот что интересно. В то время, когда я мучительно искал причины, побудившие Морозова уйти на покой, связывая их с выступлением на совещании в ЦК КПСС в Москве, которое вел Горбачев М.С., один из соратников Морозова, не пожелавший афишировать своё имя, назовем его просто N., был хорошо осведомлен о них. И молчал. Нет, очень объемно, хотя и кратко, рассказывал о своих взаимоотношениях с Морозовым, о крепнущей с годами личной дружбе, но ни слова не говорил об истинных причинах ухода Максимыча.
Позже, уже после опубликования книги «Морозов», когда в руках у меня оказалось его исследование о Морозове, я спросил его напрямик:
- Почему вы раньше молчали?
После долгого раздумья  N. ответил:
- Знаете, меня могли не понять...
Анализируя все услышанное об Александре Максимовиче Морозове и сопоставляя с исследованием о нем, написанным N., я пришел к выводу: во многом он прав. Люди действительно могли не понять, почему Морозов, с оружием в руках все годы войны находясь на передовой, защищая Родину от фашистской чумы, а потом, после ее окончания влившись в строй тех, кто восстанавливал разрушенное войной хозяйство, создавал могучую материальную базу СССР, не восстал против итогов проводившейся перестройки – развала СССР, против ельцинских «берите суверенитетов, сколько хотите», против проводившихся гайдаровско-павловских рыночных реформ, обрушивших и политический строй страны Советов, и финансовую систему, сделавших процветавшие колхозы и совхозы-миллионеры в одночасье нищими, не способными не то, чтобы подняться с колен, но даже платить зарплату своим работникам, не взял в руки оружие, не вышел на баррикады, не повел людей в бой за политическую систему, которую пестовал, отстаивая в ратном и мирном труде?!
Повторяю, N. боялся быть непонятым соратниками, жителями района, соотечественниками, потому, несмотря на запрет, данный им, привожу его исследование, сократив только первую часть, где он проводит анализ, сравнивая содеянное А.М. Морозовым с подвигом в науке, совершенным сэром Исааком Ньютоном, который «почти божественной силой своего ума впервые объяснил с помощью своего математического метода движения и формы планет, пути комет, приливы и отливы океана». Открыв закон всемирного тяготения, Ньютон, тем не менее, не смог объяснить само явление сил взаимодействия, не смог определить природу этих сил. Для Ньютона это была трагедия. Он оставил научную деятельность, став управляющим монетного двора и палаты мер и весов при нем, посильно принося пользу отечеству своему – английскому королевству. Но вернемся к исследованию, выполненному N. «Есть ли аналогия между Ньютоном и А.М. Морозовым? Почти тождественная. Доказательство начну с диалога, который состоялся через 5-6 месяцев после ухода Максимыча с поста первого секретаря райкома с руководителем сектора орготдела обкома партии.
- Почему ушел А.М. Морозов?
- Он неудачно выступил на совещании в ЦК КПСС.
- Он что, на совещание в ЦК поехал с удочкой на соревнование рыбаков? Клюнула большая рыба – удача, клюнула маленькая – неудача.
- Он неудачно, в смысле, сказал не то, что надо было говорить.
- Если ЦК КПСС знало, что надо было говорить, а что нет, зачем было тогда собирать совещание. Я понимаю так, что совещания собирают для того, чтобы узнать мнения других.
- Ты ведь воспитанник Морозова, и тебе бесполезно что-либо доказывать...
По той безапелляционности, уверенности в своей правоте собеседника я понял, что Максимыч столкнулся с глухой стеной непонимания, а может быть даже враждебности...
Давайте объективно разберемся, почему так сложилось? Возьмем за исходное время 1985 год.
Александру Максимовичу 62 года. Он двадцать пять лет проработал первым секретарем Ставропольского райкома партии. Много раз был на областных партийных конференциях, трижды – на съездах КПСС. Неоднократно бывал заграницей.
Человек, обогащенный опытом, умеющий глубоко и тщательно анализировать.
Хотя фанатичная вера молодости в утопические постулаты марксизма-ленинизма уже выветрилась, он был твердо уверен в необходимости партии, как единственной реальной силы для объединения страны и народа, действительно эффективного фактора, влияющего на развитие общества.
Вместе с тем, он всем существом ощущал необходимость рефор-мирования партии, управления страной, хозяйственной деятельностью предприятий. Важнейшими причинами этого были: низкая производи-тельность труда; недостаточная мотивация труда и отсутствие результативного стимула для него; отсутствие в стране товаров массового спроса, а следовательно, и настоящей заботы о людях и так далее.
Видел ли Максимыч, верил ли в вероятность изменений к лучшему? Я полагаю – да! Иначе он не стал бы инициировать стремления к таким изменениям. Как мудрый и осмотрительный человек, он сделал первую попытку не прямым призывом к немедленным действиям, а многозначительным намеком.
Он призывал Политбюро ЦК КПСС глубже изучать обстановку на местах, чтобы выработать более эффективные меры  по улучшению дел в партии и стране.
Как отреагировал < ... > Горбачев на выступление А.М. Морозова? Он увидел в нем крамолу.
Александр Максимович понял, что ни к какому добровольному изменению КПСС не способна.
Для него это была трагедия. Он подал заявление об уходе на пенсию. Максимыч ушел с работы, но не от людей. Наоборот, он приблизился к ним, возглавив совет ветеранов. Еще больше оказывал помощь людям, даря им свою любовь, внимание, заботу и уважение.
В 1986 году Александр Максимович глубоко осознал, что партия в этом состоянии – живой труп. Она утратила свою авангардную роль в развитии общества. Наоборот, она глушит ростки нового и неспособна это понять. Вот почему А.М. Морозов не пошел строить баррикады и с оружием в руках защищать КПСС, когда ее ликвидировали. В таком виде он не видел ее надобности.
Вероятно, после долгих раздумий он, как и Ньютон, оставил решение этой проблемы будущим поколениям.
Безусловно, обнародовать, опубликовать это имел право только Александр Максимович. Раз он это не сделал, значит, не считал нужным и полезным. Нам этого делать не нужно».
Позволю себе не согласиться с этим утверждением товарища N., поскольку без проведенного им исследования повествование о Морозове А.М. было бы  неполным.
Далее N. пишет: «Считаю, что во втором издании книги о Морозове нет никакой необходимости. Изданием первой книги мы сказали то, что сказал Королевский двор Англии про Ньютона: «Пусть смертные радуются, что в их среде жило такое украшение человеческого рода». Книга написана правдиво и талантливо. Уверяю вас, Василий Павлович, когда будущее поколение будет изучать нашу шальную эпоху, то первоисточником им будет служить не «История КПСС», а ваша книга».
Суммируя все услышанное, я, наконец, нашел ответ на терзавший меня вопрос ухода А.М. Морозова на пенсию. Вот это заключение: «Умудренный жизнью аналитик, выступая на совещании в ЦК КПСС, предложил предоставить хозяйствам  полную самостоятельность в сбыте произведенной продукции после ее переработки на местах, исключить излишнюю транспортировку. Но партия, особенно ее верхнее руководящее звено, занятое борьбой за власть, не могло понять и принять предложенное. Александр Максимович впервые в жизни попал в ситуацию, когда не смог исправить положение. Столкнувшись с непониманием, ведущим страну к краху, он, переживая за судьбу Отечества, ушел в сторону, понимая, что повлиять на это движение уже не в силах. И он ушел».
Нам остается только одно: радоваться, что Ставропольским районом долгие годы руководил такой замечательный руководитель, организатор и человечный Человек. Он жил ради простых тружеников, постоянно заботился о них. Он, почетный гражданин Ставропольского района, навечно остался в списке его лучших граждан. Он, это – Александр Максимович Морозов.