Волна выкатилась из моря и поползла к ногам человека, как кобра с раздувшимся от гнева капюшоном.
- Ух ты, - встрепенулся человек, робея перед настигающей его горизонтальной массой.
- Не боись! – выдохнула волна, не дотянув до человеческих пят каких-нибудь полтора метра.
О взаимоотношениях трёх разумных стихий, человека, моря и берега, можно говорить и писать бесконечно!
Вот огромная волна, грузно перекатываясь через пороги, вспенилась над "седой равниной моря". Кажется, остановить её невозможно. Минуту спустя волна, раздавленная столпом атмосферного воздуха покорно приплёскивает песчаную отмель нежнее пенки утреннего кофе:
- Эх-х-х-не-выш-ш-шло… - выдыхает она и пятится назад в море.
Кстати, вы замечали, как вслед за убегающей волной пятится по песку её мокрая тень?
Берег торжествует победу, искрясь на солнце миллиардами песчинок, которые "едва" не превратились в морское дно. Но торжество берега недолго. Вот уже следующая волна клокочет бурунами «Ух-х-у-у-меня-получится!» и стремительно отвоевывает полоску прибрежной отмели. Однако и её ждёт разочарование. И снова ненадолго торжествует берег.
А хозяин моря поглядывает из коралловых глубин на одиозные усилия волнистой ряби и хранит олимпийское спокойствие. Он знает: вода по капле точит всякий камень. Уж чего-чего, а волн в Его "сундуках" предостаточно!
...Бежит волна, играючи, по узкой полоске прибрежной отмели, обжигает пенистые бока о раскалённый песок, задыхается от горячего солнечного света и... отступает прочь в прохладную тишину водянистого тела матери.
Так маленький карапуз покидает песочницу и ползёт прочь, орудуя под собой четырьмя пухленькими лапками, а мать, натянув полозки, с улыбкой возвращает его обратно.
Море всегда возвращает волну, пока не случилось беды. Оно знает: стоит беспечной волне чуть дольше заглядеться на берег, миллионы крохотных песчинок, как стая голодных пираний, набрасываются на пенистую шалунью и безжалостно её поедают. И потом, сытые и довольные, они, искрясь на солнце, смыкают мокрые животики так плотно, что хоть бегай, хоть катайся на велосипеде – не провалишься!
Помните картину Айвазовского «9-ый вал»? О, это резвятся уже не милые карапузы, а «детишки» постарше. Они обучены всем премудростям морской охоты и своё не упустят. Даже мать порой волнуется, глядя на потешные игры своих высоколобых умников. А шуму-то сколько! Бедный кораблик, как мячик для пляжного волейбола, то взлетает вверх к небу, то стремительно падает вниз, и кажется, вот-вот больно ударится о дно. Но нет! Кто-то в затяжном прыжке вытаскивает верную свечу, и игра продолжается.
Наконец Ветер-отец раскатисто трубит в гром небесный: «Довольно!» И вскоре с неба на горячие пенные головы разыгравшейся "детворы" проливаются водопадом материнские слёзы умиления.
Вы когда-нибудь видели море в грозу?
Штормовое брожение масс успокаивается, огромные валы мерно покачивают линию горизонта. А капитан чудом уцелевшего кораблика уже не читает молитву о спасении на водах, а, раскурив трубку, велит юнге поднести ковш лучшего рома из кладовых корабля. «Жорж! – кричит он юнге, - Мы уцелели, три тысячи ...!»
Но вот игры завершены. «Детишки» большие и малые дружно рассаживаются вкруг подводного родительского стола. По всему видно, аппетит они нагуляли на славу!
На столе разносолов - от души: три корабля с полным корабельным обмундированием, штук сорок шлюпок, яхт рыбацких и всевозможных вельботов, а по мелочам – не сосчитать!
На почётных коралловых седалищах во главе стола сидят два брата: оракул Ветер-ветрило, да царь Окиян. Сидят, на детишек поглядывают, трапезу не начинают, видать, ждут кого.
И точно. Ползёт, переваливается по дну не то голова медузы Горгоны, не то ком чудищ морских. Тут и осьминожки, и рачки всякие, и коньки морские, кого только нет.
- Ну что, обнаружили? – спрашивает царь Окиян сошку морскую.
- Повсюду искали, отец наш, ох, повсюду. Старались, как могли! – отвечает вертлявая челядь истошно и пискляво.
- Так обнаружили, или не обнаружили?! – царь, «сверкнув» водянистыми очами, привстаёт. Оттого глубь морская сотрясается.
- Обнаружили, отец наш, обнаружили, не гневайся, получай тотчас! – склоняется перед Окияном стоящий впереди других осьминожка.
Расступились чудища, и увидели все ряженого в кафтан человека.
- Играй, Садко! – крикнул брат Ветер, - Не привык я без движения столовничать!
Садко оглядел пирующих, взмахнул рукой и ударил по струнам. Да так крепко ударил, что порвал все четыре разом.
- Эх ты, неумеха поганый! – Окиян нахмурил брови и залпом осушил кубок с водой из Красного моря. Оттого его щёки надулись и стали пунцовые, - Как смеешь ты, смерд человеческий, нам с братом трапЕзу печалить?!
- Виноват, владыко, отпусти на час, не боле. Вернусь и струны новые принесу.
- А коли не вернёшься, тогда что?
- А тогда - не пить мне воды вовек и помереть от жажды, коли слово нарушу.
Переглянулись братья, пошептались о своём да отпустили Садко.
…Сидит Садко на берегу, смотрит на волны. Струны отыскал, да только знает, не отпустят его братья во второй раз, при себе оставят. А коли плохо сыграет, не потешит "публику", так на съедение морским чудищам отдадут. Вот те и задача: живым остаться и на свет Божий вернуться.
Эх, не поплывИ он второго дня на корабле, послушай жену Софьюшку – не сидел бы сейчас у врат морских, слёз горьких не лил!
Уж совсем загоревал Садко, но пришла ему в голову мысль отчаянная...
- Вернулся? – басовито хохотнул царь Окиян.
- Как обещал, великий царь, вернулся, чтоб потешить тебя и брата Твоего игрой да танцами, - Садко молодецки топнул сапожком и как бы невзначай наступил на плюгавую каракатицу. Та взвизгнула, выпустила облако пепельно-чёрного дыма и обиженно отползла в сторону.
- Это по-нашему! Играй! – брат Ветер выпорхнул из-за стола и молодецки пошёл по кругу.
Садко, не долго думая, подхватил ритм его шагов и заиграл Камаринскую, да так ладно, что и царь Окиян, и дети, и прислуга царская, все повскакали с мест и закружились, переплясывая друг друга.
А Садко только того и надо. Стал он играть ещё быстрее, ещё громче.
Первым повалился на дно морское гигантский осьминог. Запутал он щупальцы свои в клешнях гигантского краба. Краб же вослед осьминогу никак не хотел падать и переворачиваться на спину. Он испуганно сжал клешни, как при охоте. От нестерпимой боли осьминог совершенно вышел из себя и стал свободными от плена щупальцами хлестать всех вокруг. Сочные удары осьминоговых конечностей с ядовитыми присосками навели ужас на танцующих дельфинов, касаток и прочих глубоководных чудищ. Началась паника. Ломая столы с дорогими угощениями, окиянова братия кинулась врассыпную. Музыка стала не слышна за визгом, бульканьем, ударами хвостов и плавников друг о друга.
- Стойте! – вскипел захмелевший от красной воды царь Окиян. Но в этот миг его самого захлестнула лавина убегающих моллюсков. Брат Ветер попытался выдохнуть из себя бурю и остановить вакханалию страха. Но вместо ураганного ветра из его помятых щёк вырывался только немощный борей, способный разве что обеспокоить мам, созерцающих из-под пляжных зонтиков купающуюся детвору.
Садко забросил гусли за спину, изловчился и обхватил руками набирающего скорость дельфина. Дельфин, напуганный происходящим, метнулся в сторону, но Садко вжался в его скользкую спину и чудом сохранил равновесие.
- К людям! – крикнул он, наклоняясь вперёд, - Скорей!
В испуганных дельфиньих зрачках вспыхнул свет канувших в Лету тысячелетий. Он понял, вернее, ощутил то, что хочет человек, унял страх и, как верный конь, помчался к берегу.
- Отченька милосердный, помози! – шептал Садко, стараясь не расцепить онемевшие пальцы рук. Дельфин ещё прибавил скорость и через двадцать минут, как торпеда, выпорхнул из воды. Садко вдохнул всей грудью воздух, пропитанный сладким ощущением прежней солнечной жизни.
Дельфин сбавил скорость и мягко шелестя плавниками подплыл к берегу.
- Софьюшка, да как же ты здесь оказалась? – воскликнул Садко, выходя на берег.
София поклонилась мужу в пояс, потом подошла к дельфину, застывшему, как огромный валун, на мелководье и погладила его скользкий нос:
- Спасибо тебе, дружок. Возвращайся с миром, Бог с тобою!
Что-то очень знакомое ещё раз окликнуло память дельфина. Он внимательно посмотрел Софьюшке в глаза и, отталкиваясь плавниками от мелководья, попятился в море.