Алел закат. Багрянец растекался по всей линии горизонта и, казалось, стекал в озеро, окрашивая его. Катерина смотрела на него опершись сильными руками на перекладину калитки и вдыхала вечерний, прохладный воздух: «Это ж надо, какая красота!» Любила она родные места, каждый летний день кланялась Малому Ивану, разговаривала с ним как с человеком, уважала его за то, что кормит семью. Но и тревогу испытывала всегда: как не уважай Малого Ивана, а помнить всегда надо, что назван он младшим братом Большого Ивана, не за малую воду, а по старшинству. Перекрещивала мужа в спину всякий раз, когда тот отправлялся на рыбалку со словами: «Спаси Господи, сбереги мужа моего от погибели на воде».
Поправила русые волосы загорелой рукой и устало повернула во двор. Присела на скамеечку, наслаждаясь видом вечерним, не хотела расставаться с прохладой вечера, тело ломило от труда тяжкого и просило отдыха-покос дело тяжелое. Жара с одной стороны дело спорит: скошенная трава скоро сохнет, отдавая терпкий запах, который густел к вечеру и от полей покосных расходился аромат по всей округе. Давно бы надо отказаться от такого хозяйства, но оно большое подспорье. Да и что греха таить, нравилась Катерине простая, деревенская жизнь. По душе ей была простота быта и общения, отсутствие зависти у людей, простота в одежде и певучесть деревенского говора. Пыталась по молодости в городе жить, да все одно вернулась.
– Деревенская я!-- отвечала она на вопросы о своем возвращении.
Муж ее тоже с корнями деревенскими, охотно вернулся с нею на родину. Жили дружно. Алексей мужик веселый, работящий, ни один местный за ним на покосе угнаться не мог. Не даром говорят : «В сорок лет жизнь только начинается!»
Единодушно оставили сыну квартиру в Петербурге и переехали в отчий дом Катерины. Улыбнулась Катерина сама себе, как будто в зеркало глянулась. Мысли легкие, хорошие, на душе светло.
– Подышу еще немного, как раз муж в душе наплещется теплой водой--представила как Алексей надувает щеку во время бритья, снова улыбнулась своим мыслям -- Ох, спасибо тебе, Господи, за любовь, за семью, за то, что до сих пор любимый на ночь бреется.
Тут же махнула рукой возле лица:
– Чур меня! Чур!-- самой себя бы не сглазить, счастье-то оно тихую радость любит, неприметную.
Тут же во дворе раздался грохот сильный и сразу за ним шум льющейся воды. Встрепенулась, всю предчувствием окатило тревожным, как водой ледяной в летний зной: даже дыхание перехватило. Побежала на все эти звуки, а сама уж сердцем беду чуяла. Занавеска цветная в душевой оторвана на земле лежит, из бочки на доски шумно вода льется потоком, муж лежит ничком, в руке зажат дождик с корнем вырванный из крепления на бочке.
– Леша! Леша!--повернула мужа лицом к себе, припала к груди: сердце бьется.-- Родненький, очнись!
Скомкала штору, быстрее под голову, воду в пригоршни собрала, на лицо плеснула, тормошит его, к жизни призывает.
– Леша! Леша! Ты же дышишь, очнись!-- чуть шевельнулись веки, приоткрылись глаза, она и заплакала в голос.
– Напугал меня, слышишь напугал!Лежи тихонечко, не шевелись, я мигом скорую вызову!
– Ммм -- ответил Алексей.
– Леша-- уже прошептала она-Леша, ну-ка, улыбнись!
По глазам видит: понимает ее, напрягся, да только лицо на сторону перекосило вдруг и пошевелится не может.
Скорую вызывала уже с осознанием произошедшего:
– Пятьдесят лет, по первичным признакам инсульт.
Машину скорой помощи долго ждать не пришлось: только и успела вытереть мужа, да в халат одеть. Все остальное как в тумане. Трое суток не помнила ничего: что ела, что пила, спала или нет, как с врачом говорила.
– Екатерина Григорьевна, обширный инсульт. Практически нет надежды на полное восстановление. Общими усилиями будем пытаться восстановить хотя бы частично моторику и речь, но вряд ли встанет.
Катерина не смотря на переживания и такой диагноз не отчаялась. После выписки с мужем занималась как с маленьким: массажировала пальцы рук, пыталась научить говорить, читала сказки. Алексей много понимал, кивал головой, но речь не поддавалась ему. Катерина видела его слезы когда меняла белье или простыни, успокаивала его как могла:
– Не стыдись, Лешенька, неужто я тебя голым не видела!Все хорошо-гладила его по голове и щеке.
Он же ловил ее ладонь лицом и целовал сухими губами в ладошку...Руки плохо его слушались, а ноги и подавно стали чужими.
Ночью иногда от отчаяния плакала беззвучно на кухне. Но спать неизменно ложилась в супружескую постель. Соседки сочувствовали ей, но когда недели сменяли недели и собрались не в один месяц, удивлялись тому, что до сих пор не озлобилась она на тяжелую долю и не растратила терпения и доброты. Понимали: «Не каждой такое испытание по плечу.»
Болезнь же брала свое. Врачи при каждом визите отбирали у Катерины последние крупицы надежды. Алексей иногда не понимал,что говорит ему жена, не узнавал ее, а в какие-то дни взгляд его становился осмысленным . Ухаживая за мужем надорвала сильно спину, иногда так ее скручивало, защемляло что-то, она с трудом ходила, приволакивая ногу. Как сын не уговаривал вернуться, отказывала:
– Нет, сынок, негоже в одной квартире нам маяться. Мы уж тут с отцом поживем. Ты не переживай, я справляюсь, хозяйство сократила, овец продала и корову, деньжата есть. Навещай иногда, нам с отцом и радость.
Мысли же о том, что муж совсем сдает,да все равно наступит тот момент, которого она боится и останется она одна, часто посещали ее. В один из дней, когда еле поднялась с кровати через боль и чувство ответственности, поняла: «Трудно будет к мужу ходит на местное кладбище, случись что.»
Местный погост далеко от деревни, а вот рядом, на окраине поселка перед сосновым бором прекрасная поляна. Тряхнула головой, словно мысли дурные отгоняла, да куда от них денешься, если врачи одно твердят: «Надежды нет, да и жизни вашему супругу мало осталось, точно никто не скажет, но инсульт-штука коварная, обширная гематома может спровоцировать повторный...» Катерина нахмурилась, снова почувствовав боль в спине: «Умрет Лешенька...как жить-то тогда? Как к нему ходить в такую даль? А не ходить не смогу...»
Решение пришло внезапно. Однажды в магазине, продавщица Тася пожалела ее:
– Катя, ты совсем сдала, нога-то небось сильно мучает?
– И нога, и спина, Тася, совсем плохо хожу... По двору еще справляюсь, а хозяйство буду закруглять, все, сил больше нет совсем.
– Тебе бы обследовать спину-сокрушалась Тася
– Лешу как оставлю? За ним постоянный пригляд нужен, а чужих он стесняется, переживать будет...нужны ли ему еще эти муки, и так страдает, сердечный...
– Ох, Катерина, не обижайся, все знаем, что мало ему осталось, да и погост у нас далеко...не находишься...Сколько местная управа выбивала место перед сосновым бором-все бесполезно...А как было бы славно, место красивое, не жуткое и близко от поселка.
– Значит надо опять попробовать выбить-вздохнула Катерина.
Сказано-сделано. Исходила с больной ногой она не одно чиновничье место. Испробовала все возможные способы и пути. Добилась выделения под кладбище той самой опушки возле соснового бора. Бабоньки деревенские в дом к ней набежали вечерком:
– Катерина, слыхали привезла ты бумагу важную! Отвели то место под погост?
– Отвели бабоньки, выходила разрешение!-устало улыбалась героиня дня.
Через пару дней местная администрация дала указание отгородить место положенное и табличку выставить. Почти все жители поселка сходили проверить: шутка ли, десять лет просили кладбище поближе к поселку оборудовать.
А через неделю увидела на закате соседка сидящую на лавочке Катерину, подошла поболтать о житейском, глядит, а глаза ее устремились в даль, на Малого Ивана и легкая улыбка на губах.
Так первой и несли на погост Катерину жители деревни. Через месяц и Алексей ушел вслед за любимой женой. С тех пор местное кладбище называют Катеринин погост.