И ещё об амазонке

         


   Эта амазонка в "Детстве Никиты", на старинном портрете над очагом... 

   Она, как мы подумали, - сама Диана, - и сама Исида, - та самая богиня с голубыми волосами.
   Всё сходится: на даму с портрета удивительно похожа девочка Лиля с двумя голубыми бантами (у них - "одно и то же лицо" - по первой редакции повести); девочка Лиля в свою очередь стала прототипом куколки Мальвины с голубыми волосами, а куколки-марионетки ведут свою историю - от мистерий Исиды и Осириса, в которых богов "играли" куклы.

   Но она - дама эта на портрете - амазонка, - то есть, в амазонке, - только ли с Дианой здесь связь?.. Не поискать ли нам кого-нибудь поближе, какую-нибудь "амазонку"?

   Роман Новалиса "Гейнрих фон Офтердинген" послужил для А.Н. Толстого во многом основой для его сказки о Буратино, - и сам золотой ключик взят именно оттуда ( как установила Е.Д. Толстая), и озеро, и пещера со столбом голубого света, - всё это есть у Новалиса... И волшебная книга, - кстати, - как мы о ней забыли? Она так же - по-видимому - взята из этого романа немецкого романтика самого начала XIX века. (О книге мы потом ещё поговорим поподробней).

  Сам же роман Новалиса основан, - то есть, - написан в пику роману И.-В. Гёте "Годы учения Вильгельма Мейстера". И вот в этом-то "Вильгельме Мейстере" есть дама-амазонка. Прекрасная дама возникает перед раненым героем на коне в костюме амазонки, и оказывает ему помощь. Является - как ангел милосердия, - и потом исчезает - кажется - бесследно... И только в самом конце романа Вильгельм снова встречает её и узнаёт, кто она. Девушку эту зовут русским именем Наталья; она становится его женой.

  Думаем, что А.Н. Толстой имел ввиду под своей "амазонкой" в чём-то вот эту гётевскую амазонку.

   Почти буквально совпадает сцена в первом варианте повести "Детство Никиты", - когда Никита смотрит на портрет и на Лилю, и видит, что у Дамы и у девочки - одно и то же лицо.

   Вильгельм вообще сначала принимает портрет родственницы Натальи - её покойной тётушки, - за портрет её самой, - настолько эти женщины схожи. Кроме этого портрета, в доме Натальи оказываются картины деда нашего героя, которые продали, когда Вильгельм был мальчиком десяти лет ( столько лет исполняется в повести и Никите.)  То есть, Вильгельм оказывается в окружении фамильных ценностей, среди которых - портрет дамы, - очень похожей на амазонку Наталью. Никита так же среди фамильных портретов видит портрет амазонки. Мы потому и полагаем, что амазонка она прежде всего - вслед за гётевской амазонкой Натальей.  И уже полную идентичность мы находим в определениях амазонки на картине над камином и амазонки Натальи: герои восклицают и о той, и о другой: "Это она!"


  Зачем это нужно было Толстому - чтобы его амазонка походила на гётевскую Наталью?

  Может быть, затем  это нужно было Толстому, что был один поэт, у которого жена так же была Наталья, и чудо как хороша была она в костюме амазонки, - мчащаяся по дорожке среди дач Каменного острова, в то - последнее - лето...

  Хотя само слово "амазонка" - не из лексикона этого поэта. Слово "амазонка" - по Геродоту, - толкуется как "мужеубийца".

  Иоганн же Вольфганг Гёте его - похоже, - никак не толкует, ограничившись романтическим образом девушки на коне в костюме, который назывался "амазонка", - хотя с костюмом настоящих амазонок у него не было уже ничего общего... Ну, и  - наверное, - Гёте прозревал в ней Диану (предводительницу амазонок) - романтическую богиню Луны. С настоящей Дианой - дикой и своевольной богиней - у его нежной амазонки Натальи так же мало сходства;  сходство - только с романтической (романтизированной?) его ипостасью.

  Никаких амазонок у Пушкина нет, - говорим мы, - и ошибаемся. Слова этого у него правда - нет, - но амазонка - есть. Так её называет в своих комментариях к "Евгению Онегину" В.В. Набоков, - ту даму, что "Несётся по полям одна..."  Ту даму, что останавливает коня перед памятником Владимиру Ленскому, -

Ременный повод натянув,
И,флёр от шляпы отвернув,
Глазами беглыми читает
Простую надпись - и слеза
Туманит нежные глаза.

  Кто она - эта "горожанка молодая", - поэт нам не открывает, и - кажется - нужна она только для того, чтобы через неё задать вопрос о дальнейшей судьбе героев романа.

  Но - к чему я вообще её здесь вспомнила, - эту пушкинскую амазонку? Да и амазонку - Наталию Николаевну?  Последнюю, - может быть, - и зря...

  Горожанка же пушкинская - это, может быть, - Муза Ленского, пролившая слезу над своим поэтом, - или Исида сама, - на миг снявшая свой покров-флёр-вуаль, или валькирия-Фрейя; или - Мария-Богоматерь...  Ленский ведь погиб - "смертью смелых". Они - смелые -  входят в рай-Ирий, - или в Элизиум древнегреческий, или - в Валгаллу, или - куда там отправлялись египетские мертвецы?... 

   И ещё - эта незнакомая амазонка приходит к могиле Ленского  вместо Татьяны. Вместо Татьяны, которая не знает того, что знаем Автор и мы, - что Ленский погиб за неё, - а вовсе не за её сестру Ольгу. Благодаря гибели поэта, Татьяна не погибла нравственно, - к чему уже была готова под влиянием своей страсти к Онегину.

   Так что, эта незнакомая амазонка, - она немного - Татьяна Ларина... Душа её, вечная и всё знающая, - отдельно от героини - ничего так и не узнавшей... ("Когда бы ведала Татьяна, Когда бы знать она  могла,..")

   Амазонку из романа Гёте зовут русским именем Наталья... Хотя, конечно, имя это - не исконно-русское, - от латинского  natalis — родной.   Именно так - Натальей - Пушкин и хотел сначала назвать свою Татьяну:

Её сестра звалась Наташа...

   Конечно, имя Наташа для Пушкина - одно из самых любимых, - неудивительно, что именно так он предполагал сначала назвать свою заветную героиню.  С другой стороны, Наташ у Пушкина так много, - начиная с первого известного стихотворения - "К Наталье" (1813), - а Татьяна - она должна быть -  единственная...  И Пушкин с самого начала понимал - думаем, - что героиня эта - единственная. И при этом предполагал назвать её популярным среди русских дворянок именем, к тому же, уже использованным им в своих произведениях... Для этого должны быть серьёзные основания.

   Мифы о том, что имя "Наташа" якобы указывает на один из возможных прототипов Татьяны Лариной - Наталью Апухтину-Фонвизину-Пущину, - мы не считаем состоятельными. Да, характеры и судьбы их схожи  - и только. Мы не знаем, как это объяснить и не считаем нужным объяснять. Просто мы эту Наталью в прототипах Татьяны не видим, - хотя она и была прекрасной и замечательной женщиной. Но - насколько мы знаем, - Пушкин не был с ней знаком. Домыслы же о том, что о ней Пушкину мог рассказать его лицейский друг И.И. Пущин, не считаем основательными. Пущин был очень серьёзным товарищем, - а не таким, как товарищ Самохвалов из известной рязановской комедии, - и писем влюблённой в него девушки никому не показывал - даже Пушкину. Не мог показывать. Так что, письмо Татьяны, которое свято берёг поэт, никак не могло быть письмом Н.Д.  Апухтиной к И.И. Пущину. Таково наше мнение. И даже то, что она так же "Дмитриевна", как и Татьяна с Ольгой, - нас в её "прототипстве" не убеждает. Возможно, она была "прототипом прикрытия" основного прототипа - Е.К. Воронцовой. (О прототипах прикрытия пишет автор С.Е. Шубин в своей книге "Пушкин глазами следователя").

   Так вот, мы полагаем, что выбор Пушкиным для своей исключительной героини такого имени, как "Наташа", может быть оправдан отсылкой к гётевской амазонке Наталье.  Потому что эту самую гётевскую амазонку Наталью можно так же назвать "Лариной". Ведь наша Татьяна  и всё её семейство названы "Лариными" по ларам - божествам-хранителям домашнего очага. А Наталья сравнивается Вильгельмом с жрицей дома-храма, или с его гением, - в общем, с теми самыми "ларами": "Это не дом, а храм, и вы его достойная жрица, его гений". И ещё - до этого, - Гёте говорит: "Он вошёл в дом и очутился, по своему ощущению, в самом чинном, самом свящённом месте, в какое только мог попасть."
   И как схожи ещё два момента в этих - таких различных - произведениях: когда Татьяну приводит служанка Анисья в кабинет Онегина, и когда слуга приводит Вильгельма в кабинет, где сидит, читая книгу, Наталья.

    Татьяна, ведомая Анисьей, входит в онегинский кабинет и видит - среди прочего - стол с померкшею лампадой, и груду книг...

   Вильгельма "слуга провёл ... через две комнаты в кабинет [Анисья - судя по всему - тоже ведёт Татьяну через две комнаты - залу с бильярдом и гостиную с камином].
  "Там за абажуром, бросавшем тень на её лицо, сидела женщина, читавшая книгу", - пишет в своём романе Гёте. И как-то перекликается эта женщина с Татьяной, которая вскоре так же усядется и начнёт читать онегинские книги...

   И вот - через сто лет, - в забытый кабинет пробрались дети - мальчик и девочка, - Никита и Лиля (Елизавета), - а там...
"Кабинет был залит ярким лунным светом. Поблёскивали стеклянные дверцы шкапов и золото на переплётах. Над очагом, вся в свету, глядела на вошедших дама в амазонке, улыбаясь таинственно.
- Кто это? - спросила Лиля, придвигаясь к Никите.
Он ответил шёпотом:
- Это она. 

   С пушкинской Татьяной они разнятся в том, что дама эта - "удивительной красоты". Но хлыстик в её руках - не подобран ли из бильярдной Онегина, - лежавший "на смятом канапе"? ..


   А Ленский, - поклонник - по нашему исследованию - "дамы с голубыми волосами", - с льняными локонами... Лен-ский, - "лён" - голубой, цветущий... Он приехал из "Германии туманной". Он вывез оттуда германский идеал женщины и музы, - возможно, - гётевски-новалисовский идеал?... "Идеал" - последнее слово, написанное им в его короткой жизни. И погиб он - за идеал, - за Татьяну - "милый" пушкинский идеал.

   Пушкин похоронил в нём самого себя - романтического поэта, - себя-юного. Его уже года к суровой прозе клонили. Он уже знал "жизнь на самом деле", - без туманного флёра романтизма. Но поэт всё равно всегда - романтик, - только романтизм его перешёл на другую ступень, - уже недоступную для Ленского, - он стал "реализмом в высшем смысле". И на этой ступени он - Пушкин, - погиб, - очень похоже на то, как погиб его Ленский, - и всё же - по-другому. Он был женат, он был отцом семейства, ответственным за свой дом, за свой очаг. Одни из последних его слов были: "мне надо привести в порядок мой дом". Ленский такого произнести не мог. Пушкин возвращал своей гибелью чистоту тому огню на алтаре, что горел в очаге его дома. В каком-то смысле его дом был - вся Россия...


                *  *  *

  И ещё: дама Толстого одета в чёрную бархатную амазонку. Внучка  Натальи   Николаевны  от брака с Ланским, писала, что при их первой встрече (Ланского - с вдовой Пушкина),  Наталья   Николаевна  была  в   черное   бархатное   платье , "убитая горем, такая красивая, что дед сразу в нее влюбился". Нет, совсем не зря пришла нам в голову в связи с толстовской амазонкой -   Натали! Конечно, подоплёка здесь - в реальном прадеде А.Н. Толстого - П.П. Тургеневе, - сошедшем с ума из-за своей молодой красавицы-жены. Но - что нам до какого-то неизвестного Тургенева, - может ли нас трогать его семейная драма? Но нас всегда трогает семейная драма Пушкина, - к ней мы никогда не можем стать равнодушны. Потому мы - даже не отдавая себе в этом отчёта, - видим в этой роковой красавице - жену Пушкина. И - выше - Музу Пушкина, - его идеал, - за который он погиб, - как погиб за свой идеал юный поэт-романтик Ленский. В этой толстовской амазонке сфокусировались они все: две Натальи и Татьяна, - которая так же сначала была Натальей... Одно из значений этого имени: "Рождественская"- от Natalis Domini, что переводится как "Рождество". 
  Обретение детьми заветного клада происходит так же в рождественские каникулы. Кроме того, колечко это - как мы уже догадались - тот самый заветный талисман, что передала Пушкину женщина, действительно являющаяся прототипом Татьяны (кто  бы что ни говорил), - Елизавета Ксаверьевна Воронцова. (Последним владельцем кольца-талисмана был так же Тургенев - но другой, - Иван Сергеевич, - не являвшийся родственником А.Н. Толстому). Мальчик Никита надевает на пальчик девочки Лили - так же Елизаветы, - как бы метафизическое колечко-талисман Элизы Воронцовой. У Толстого оно - золотое с синим камушком,- "софийное", - новалисовское... У Новалиса это - карбункул (камень красного цвета  - цвета огня и крови), - синим его сделал именно Толстой. (Как мы догадались, и Элиза с Александром Сергеевичем, - взяли этот талисман непосредственно у Новалиса, - а потом и дочку свою назвали новалисовским именем - София...)

  Таким образом, мы считаем, что Алексей Николаевич Толстой в этой автобиографической повести объявляет себя непосредственным преемником Пушкина, поклонником-рыцарем именно его Прекрасной Дамы, хранителем и "возродителем" именно его очага.


                *  *  *


    И, конечно, не обошлось без образа амазонки и в романе Новалиса "Гейнрих фон Офтердинген", - написанном в пику роману Гёте "Годы учения Вильшельма Мейстера".

    В сказке об Атлантиде - второй сказке купцов, - главная героиня - дочь короля, - совершает конную прогулку по лесу. Задумавшись, она углубляется в чащу и наезжает на избушку, в которой живёт старик-лекарь со своим молодым сыном. Девушка останавливается, спрашивает стакан молока. Её проводят в дом, и она садится возле очага. (Тоже - возле очага!) И рядом с ней - возле очага - оказываются старинные изображения. - как и в "Детстве Никиты" у Толстого; вернее, конечно, - у Толстого - как у Новалиса.

  Эта самая сказка, она - о той Атлантиде, - которую, - как мы думаем, -  и взял за основу своей Страны Счастья А.Н. Толстой. Потому что именно эта Атлантида - страна Поэзии, и главные люди в ней - поэты. Вход именно в такую страну открывает и золотой ключик Буратино, - взятый им непосредственно из романа Новалиса, - от его героя - Гейнриха фон Офтердингена, бывшего когда-то - в воображении молодого немецкого романтика королём-поэтом Атлантиды, - страны за золотой стеной...

   Почему же наследует он - Толстой, - как мы считаем, - А.С. Пушкину? Потому что ключик Буратино открывает Золотой век Русской литературы, который и был таковым благодаря Пушкину. И потому что то, что находят герои Толстого, имеет непосредственное отношение к Александру Сергеевичу.

Продолжение следует.