рассказ
…События эти происходили очень давно…
Еще не было греко-персидских войн, еще не прославился Перикл, и Афины не претендовали на власть над всем греческим миром, застежки плащей и другой верхней одежды еще не назывались фибулами, а богатые эллины, как правило, еще не пользовались услугами поваров…
Но уже известны учения Анаксимандра и Анаксимена, уже написаны на стенах дельфийского храма семь коротких изречений – уроков жизненной мудрости, уже растет и ширится на востоке великая Персия, а бывший правитель Афин Солон подытожил результат своей жизни:
«Я меж народом и знатью, щитом прикрывая обоих,
Стал, – и ни тем, ни другим кривдой не дал побеждать».
В Кротоне.
…Феано, хозяйка дома и жена Пифагора, сама обрабатывала руку Лисида. Рана была глубока, но сухожилия и вены задеты не были, поэтому она старалась как можно скорее остановить кровотечение.
- Это разбойники, самые настоящие разбойники, наверняка многие из них подкуплены Килоном, – задыхаясь от боли и гнева, говорил Лисид. – Пифагор, давай дадим этим жадным людям денег – и они оставят нас в покое.
- Нет. Сегодня ты дашь им талант серебра – завтра они потребуют два. – Пифагор подошел к лежащему на кровати привратнику Полимеду. Обманутые Килоном люди забросали его камнями, и сейчас Полимед лежал весь в крови и не подавал признаков жизни.
- Кажется, он умер, хозяин, – тихо промолвила служанка, ухаживавшая за привратником.
- Тебе не кажется… Да, его душа уже далеко отсюда… Оставь его, займись другими. – Пифагор подошел к креслу, устало опустился в него, закрыл глаза.
В этот момент в комнату быстро вошел Архипп:
- Они ушли. Думаю, утром этот дом подожгут так же, как сегодня сожгли дом Милона, его самого и всех наших друзей, находившихся там. Надо бежать, Учитель!
Некоторое время Пифагор сидел, не двигаясь, глаза его были закрыты. Можно было подумать, что он уснул. Длинные седые волосы, выбивавшиеся из-под пурпуровой перевязи на лбу, наполовину прикрывали его спокойное, изборожденное глубокими морщинами лицо. Но смуглые старческие руки, крепко обхватившие подлокотники кресла, были так напряжены, что вены на них вздулись, и всем было ясно: в душе Учителя сейчас бушует океан чувств, а в голове проносятся тысячи мыслей.
…Легкая улыбка вдруг коснулась губ Пифагора, он открыл глаза и посмотрел на Архиппа:
- Ну, что, мой друг, учеба дала совсем не тот результат, на который мы рассчитывали? Все, чему я вас учил, – напрасно? Как думаешь?
- Нет, не напрасно. Мы еще не научились предотвращать мятежи, но, Пифагор, посмотри – почти двадцать пять лет наш город не знал потрясений! Разве это не твоя заслуга? А победа над Сибарисом? Разве не ты всегда выступал первым против тщеславия и изнеженности правителей? Нет, Пифагор, прав именно ты, а если бы был не прав, то победили бы сибариты, а не мы!
- А Килон? Мы же не нашли нужного оружия против Килона.
- Мы не нашли его только на данный момент. У нас еще есть время, и если удастся добраться до наших друзей в Метапонте, думаю, Килону несдобровать.
- Ты так уверен в жителях Метапонта?
- Я уверен в тех, кого знаю там. Это настоящие наши друзья, их много.
- Их много было и здесь… Впрочем, хватит рассуждений. Феано, дорогая моя, распорядись, чтобы слуги взяли с собой самое необходимое. Как только взойдет луна, соберемся все во внутреннем дворике. И сразу же выступим в ночной поход. Пока отдыхайте, друзья мои. Я же пойду подумаю… Как я вас учил, Лисид, помнишь?
Раненый пифагореец процитировал давно заученные слова:
«Не допускай ленивого сна на усталые очи,
Прежде чем на три вопроса о деле дневном не ответишь:
Что сделал? чего я не сделал? и что мне осталось?»
- Правильно. – Пифагор тяжелым взглядом обвел всех присутствующих, вздохнул, покачал головой и удалился в соседнюю комнату.
- Тяжело ему сейчас. Тяжелее, чем всем нам, – заметил Лисид.
- Клянусь, друг, – отозвался Архипп, – клянусь, пока жив, всюду говорить людям великие истины Пифагора, следовать его учению, приумножать славу великого Учителя и всё, что откроют мне боги (в знак благодарности к Учителю), – все открытия называть его именем. Ибо, что я без Пифагора? Песчинка в пустыне, капля в океане, маленькая звездочка среди сотен тысяч звезд. И если бы не Пифагор… Да что там говорить! Клянусь, что сказал – сделаю!
- И я клянусь! Если боги даруют мне право первым среди людей узнать то, чего мы пока не знаем – клянусь открытие считать сделанным моим Учителем, но не мной самим. Клянусь!
Так Архипп и Лисид первыми среди уцелевших пифагорейцев дали клятву – все свои будущие открытия приписывать Учителю, а не себе. В дальнейшем этой клятве следовали все члены Пифагорейского союза.
*
…Пифагор остался один в комнате, тускло освещенной огнем светильника.
«Сколько мне осталось времени быть в своем доме? Через час луна взойдет… А что потом? Бегство в Метапонт, затем, если богам будет угодно, удачный поход на Кротон… А дальше? Всё сначала? Начинать с нуля в семьдесят лет?»
И вся его жизнь пронеслась у него перед глазами…
…Вот он вырывается из теплых, нежных рук матери, и что есть силы бежит на гору, что возвышается над его родным городом, (подножие горы совсем близко от окраинных городских кварталов), с вершины через пролив хорошо видны просторы Лидии, ее дороги, по которым идут воины, везут свои товары купцы… Куда ведут эти дороги? Есть ли у них конец? Конечно, если логически рассуждать, у любой дороги должен быть конец, раз есть начало…
…А вот он уже неделю находится у египетских жрецов, в подземелье храма Нейф-Изиды в Мемфисе, на испытании воли и мужества… Он должен сам найти правильный выход из этих темных лабиринтов. Плутая по ним, каждый раз возвращается к абсолютно отвесному круглому колодцу с гладкими стенами, в котором стоит черная затхлая вода… Он нашел выход – вот он, прямо под ним, нужно «только» повиснуть на самом краю колодца, а ноги просунуть в узкий горизонтальный ход… В самом начале этого хода, в стене колодца, справа и слева, были вбиты железные крюки. «Надо быть совсем глупым, чтобы не догадаться, в каком направлении двигаться», – подумал Пифагор. Приходится ползти по узкому лазу некоторое время ногами вперед… Затем лаз расширился, он смог перевернуться и далее передвигаться обычным способом – головой вперед…
Вдруг руки перестали ощущать твердь. Впереди – провал. Что там? Маленький порожек в человеческий рост, или… сумасшедший обрыв, пустота, и если падать – то верная смерть? Вверху над провалом нащупал большую скобу, крепко вбитую прямо в край. Повернувшись на спину, вылезая, он руками ухватился за нее… Вверху увидел тусклый свет… И в полумраке выше первой скобы увидел вторую, третью… Это была лестница наверх. Стал подниматься. Уперся в деревянную крышку. Легко убрав ее в сторону, оказался посредине большой светлой комнаты храма, где его, улыбаясь, ждал жрец Сопхиз. Лучше бы он не улыбался! Этот череп, обтянутый кожей, и так был уродлив до безобразия, а тут еще эта улыбка на черепе… Громадные желтые глаза жреца, не мигая, пристально смотрели на Пифагора. В них не было и тени приветливости… Если это было последнее испытание Пифагора в храме, то и его он выдержал успешно, не упал в обморок.
Сопхиз поведал эллину много тайн, связанных с происхождением различных вер и историями континентов… Если бы не рекомендательное письмо Поликрата (правителя Самоса) египетскому фараону, вряд ли жрец храма открыл Пифагору тысячелетние тайны, которые никогда до сих пор не открывали чужеземцам…
Сопхиз же рассказал мужественному юноше и о знаменитой формуле (в треугольнике квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов), его же задача теперь состояла в том, чтобы придумать красивое доказательство этой формуле…
…А вот плоская крыша храма Бэла в Вавилоне, ночь, и вавилонские жрецы этого храма рассказывают Пифагору о законах вращения небесной сферы, которая раскинула над людьми свои миллионы звезд… рассказывают о возникновении человеческих рас… В Вавилоне он встретил представителей еврейского единобожия; встретил мидийских магов, поклоняющихся великому богу Ахурамазде и создателю Гат Зороастру, утверждавших, что «истина – лучшее благо»…
…Потом была встреча с Дельфийской пифией, которая сначала хотела выступить в роли наставницы Пифагора, но, увидев в атлетически сложенном мужчине настоящего мудреца, познавшего все таинства Востока, лишь дала совет, что делать дальше: «Твой путь – в Кротон…»
…И вот – его звездный час.
Речь первая.
Все жители Кротона собрались на площади и слушают Пифагора.
- Как живете вы, жители прекрасного города, созданного не только вами и вашими отцами, но и самой природой, дающей вам все необходимое для жизни? Как вы проводите дни? О чем думаете? Вы считаете, я не знаю?
Не буду называть имен – а то здесь начнется настоящая свара. Один думает: «За что боги дали соседу такую красавицу жену? Она будет моей!» Эта мысль настолько овладевает безумцем, что он расстраивает торговое дело, начатое еще отцом (ему некогда задуматься над настоящим делом), занимается только женщиной и, в конце концов, добивается своего, но через год становится бедняком и делает несчастной и свою новую жену-красавицу, и только что родившуюся дочь!
А этот внушил себе: «Я должен стать тираном!» И начинает говорить о вещах, в которых ничего не понимает. Люди, поверившие этому безумцу, изгнаны, слава богам, мудрейшими гражданами из города вместе со своим лидером. Вот цена безмерному тщеславию!
Сосед ненавидит соседа, один купец строит козни другому, вместо того, чтобы в честной торговой борьбе одержать верх. Кругом обман, клевета, наговоры!
А ведь жизнь города можно устроить иначе. Вы можете создать город, слава о котором пойдет по всему Средиземноморью, о вас будут говорить и в Ливии, и в Лидии, и в Финикии. Вам будут стараться подражать. Ваше государственное устройство может стать образцом для всего эллинского мира и даже больше. Хотите ли этого? Если да – то я научу вас, как это сделать, я расскажу вам такое, с чем вы согласитесь, и со смехом потом будете вспоминать свое недавнее прошлое. Итак, хотите ли вы изменить свою жизнь к лучшему? Готовы ли вы к этому?
После утвердительных возгласов Пифагор продолжил:
- Вот владелец ювелирной мастерской. Его мастера делают прекрасные украшения, но мастера тогда работают слаженно и успешно, когда сам хозяин прекрасно знает дело, которым руководит.
Мельник должен знать мельничное дело; моряк, который хочет плавать дальше Геракловых столбов, должен знать и астрономию, и корабельное дело; главный строитель храмов должен знать математику, геометрию, строительные приемы и разбираться в строительных материалах… Словом, вы согласитесь со мной – любое дело требует знаний, опыта, ума пытливого и развитого, любое дело не терпит лени, высокомерия, глупости, отсутствия правильной организации.
…Но вот что интересно. И мельник, и купец, и воин, и скульптор живут в одном городе. Им надо как-то ладить друг с другом, помогать друг другу, не мешать соседу делать свое дело. Как в природе все организовано и налажено (река течет в море, посевы растут в поле, пчелы собирают мед в ульи), так и общественная жизнь должна быть организована, порядок должен быть организован, он создается законами: кто-то должен правильно написать законы, кто-то проследить за их исполнением, кто-то – отменить устаревшие. Чтобы все это делать правильно, этому – умению управлять – тоже надо учиться, как любому другому делу.
И я готов создать такую школу, школу для подготовки людей, способных управлять обществом. Окончившие ее (думаю, срок обучения должен быть десять-пятнадцать лет) смогут справедливо руководить любым эллинским полисом, или, может быть, любым государством в мире. Лишь бы только это были эллины.
Предупреждаю сразу – принимать в школу буду не всех, отбор в нее буду делать сам. Требования для поступления – одновременно и простые, и сложные: нужно быть честным, помыслы иметь чистые (тщеславие исключается), ум иметь живой, не ленивый, нужно уметь ограничивать себя в еде, безразлично относиться к роскоши, не быть мстительным, вспыльчивым. Гнев в деле – плохой советчик…
Вы можете подумать, что я буду излишне придирчив к своим ученикам. Нет, это не так. Представьте себе, например, что знания получит жадный человек. И что из этого может получиться? Подступит враг к городу, наобещает жадине золотые горы, и тот станет предателем ради удовлетворения только своих интересов.
Или еще пример. Овладеет искусством управления людьми человек мстительный, имеющий (по его мнению) врагов и начнет расправляться с соперниками… Могут погибнуть лучшие из лучших.
Поэтому, если откроем мы такую школу, – уж позвольте мне со всей строгостью проверять тех, кто захочет в ней учиться.
Тут поднял руку один из слушающих:
- Пифагор, но у человека на лбу не написано, жаден он или нет. Как это можно определить? Вот, например, я – жадный, по-твоему?
Пифагор выдержал небольшую паузу, затем сказал:
- Я бы не хотел сейчас обсуждать присутствующих, в том числе и задавшего вопрос. Нужно ли мне отвечать?
Раздались возгласы:
- Конечно, отвечай!
- Отвечай, Пифагор!
Снова выдержав паузу, Пифагор произнес:
- Уважаемые жители Кротона! Может быть, задавший вопрос и не жаден, но у него есть другой порок, который называется несколько иначе. Посмотрите, как он носит застежку к плащу. Она у него ничего не скрепляет, а одета, как брошь, как украшение. Человек страстно желает выделиться среди всех, пусть даже чисто внешне, лишь бы на него обратили внимание. Другие способы отличиться среди равных, видимо, ему недоступны.
Раздался дружный смех, а спрашивавший быстро убрал свою застежку и спрятался за спины других.
Тут выступил вперед пожилой кротонец:
- Школа – это хорошо. Я сам приведу своего сына Пифагору. Думаю, школа великого ученого послужит нашему городу. Но вот вопрос: первые окончившие ее, как сказал Пифагор, появятся только лет через десять-пятнадцать. А что же нам все это время – сидеть и ждать? Может быть, мудрец Пифагор подскажет нам, как уже сейчас можно улучшить нашу жизнь?
Философ обрадовался такому вопросу. Он и без него собирался поговорить о некоторых изменениях в общественной жизни, которые можно сделать уже сейчас. Заданный вопрос подталкивал Пифагора быстрее начать разговор на эту тему.
- Позвольте, граждане Кротона, начать издалека.
…Жили в соседнем Сибарисе два богатых друга, ни в чем бед не знали, могли позволить себе (по своим доходам) очень многое. Но один был нетребователен к еде, другой не знал никакой меры, ел все подряд и сколько подаст повар. Понятно, пополнел весьма, можно сказать, стал неприлично выглядеть. И вот спрашивает он своего друга: «Как тебе удается принимать мало пищи? Неужели тебе не хочется попробовать тех блюд, что умеет делать повар? Или дома некому готовить обед для тебя, что ты такой худой? Или сам ты не знаешь рецептов отличных блюд, и твоя жена не знает? Может быть, ты болен?»
Друг ответил так: «Большое обилие пищи и чрезмерное ее разнообразие не делает человека более здоровым. Здоровье – вот главное для нас с тобой. Зачем же я буду сознательно губить то, что мне дорого больше всего? А чувствую я себя отлично. У тебя же – посмотри – кажется, начинается одышка, хотя ты сейчас ничего тяжелого не поднимал». Так ответил здравомыслящий сибарит.
Пифагор немного помолчал: «Пусть обдумают то, что сказал». Потом продолжил:
- А я от себя еще добавил бы жирному сибариту: твой желудок отнимает у тебя разум. Ибо ничто так не вредит умственной работе, как чрезмерное обилие пищи в желудке. Поверьте мне – уж я это точно знаю по собственному опыту. И еще добавил бы к сказанному: человек, потакающий своим слабостям, это человек, не знающий, для чего боги дают ему жизнь. В самом деле – не для того же дан разум человеку, чтобы он осознавал лишь, что может есть, пить, укрываться от холода и жары и размножаться.
Разум дан человеку для того, чтобы правильно организовать свою жизнь, чтобы узнать красоту этого мира и познать законы, по которым построена эта красота, чтобы самому создавать прекрасное – будь то корабль, храм, скульптура или картина, или музыкальный инструмент. Нужно видеть закономерность в красоте и красоту в законах природы…
Вот куда должны идти ваши деньги, та прибыль, которую вы получаете, – на создание прекрасного и на защиту его от дурных посягательств. Я предлагаю построить храм Муз, где ваши зрение и слух будут получать удовлетворение, а ум – пищу для размышлений. В этом храме ваши жены и дочери также смогут многому научиться и быть более полезными для своих мужей и отцов.
Проще всего было бы собрать деньги на строительство такого храма и начать заготовку материалов. Я же хочу пойти другим путем, и не только в строительстве храма Муз…
Надо организовать общее дело так, как оно поставлено при организации крупных общественных работ. При организации таких работ мастер, отвечающий за них, отчитывается перед общественным собранием за расход материалов, денежных средств и за качество работы.
Я предлагаю вам отказаться от права собственности на мастерские, на рабов, занятых на уборке урожая, в мастерских, в порту. Пусть все будет общим. Каждый владелец остается на своем месте, продолжает вести хозяйство, но это хозяйство будет не его личное, а городское, это будет принадлежать всей общине. И община будет следить, чтобы работа выполнялась правильно – в поле ли, в мастерской ли, при строительстве городских стен или при постройке корабля.
Во-первых, этим мы исключаем возможность разорения и обнищания владельца. В неурожайный год городская казна поможет тому, кто отвечает за конкретный участок земли, где случился неурожай. Чем? Семенами, продуктами. Общество поможет тому судовладельцу, кто потерял в бурю корабли.
Во-вторых, строго будет спрошено с тех, кто своей нерадивостью губит полезное дело. Пьяниц, казнокрадов будет легко выявлять и отстранять от дела, поручать им более простую работу. Как мы выявим нерадивых? При их отчетах о проделанной работе на собрании. Любой член собрания, уличивший жулика, имеет право подать на него в суд. А уж суд разберется!
Вот мое предложение. Думаю, согласиться с этим можно. Ведь все остаются на своих местах, никто ни у кого ничего не отнимает, завтра вы будете делать то же самое, что и вчера, только об этом надо будет теперь отчитываться на собрании… Не понравится такое построение общественной жизни – вернемся к старому… Но, мне кажется, стоит попробовать!
И с Пифагором согласились. Две тысячи кротонских граждан отказались от обыкновенной жизни, от права собственности, и соединились в одну общину…
Правда, перед этими серьезными изменениями была еще одна беседа, точнее, две – одна с отцом Лизиса, другая – с женами известных горожан.
*
Отец Лисида сказал Философу:
- Легко мужчине отказаться от собственности, если он видит в этом пользу для общества, если он видит, что его труд идет во благо общества. Тяжело будет нашим женам. Наши женщины сидят дома, ведут домашнее хозяйство, им будет непонятно такое поведение мужчин. Смог бы ты убедить наших жен?
Пифагор глубоко вздохнул, предчувствуя тяжелое испытание, но ответил утвердительно:
- Да, я поговорю с вашими женами и докажу им, что мы поступили правильно. Но я сделаю еще и так, что ваши женщины конкретными делами поддержат решение городского собрания.
У отца Лисида от удивления высоко поднялись брови, но великий математик не стал углубляться в подробности…
Речь вторая.
Вскоре после первого собрания собралось второе, необычное в эллинском мире: Пифагор выступил перед женщинами Кротона.
Он повторил многое из того, что говорил мужчинам. Но завершил выступление иначе.
Среди женщин он выбрал двух и поставил перед всеми. Просил внимательно присмотреться к ним:
- Вот перед вами, без всякого сомнения, очень красивая женщина с правильными чертами лица, высокая, стройная, носящая красивые и дорогие украшения.
(Та, на которую показал Пифагор, гордо вскинула голову и грозно посмотрела на своих соотечественников.)
А вот другая, – прямо скажем, не красавица, без особых украшений, миловидна, но, видимо, из небогатой семьи.
(При этих словах вторая женщина правой рукой почему-то стала поглаживать свой подбородок, загадочно улыбаясь, возможно, вспоминая недавнюю приятную встречу со своим возлюбленным.)
Но если бы я поставил перед ними неженатых мужчин и спросил бы по очереди их – «кого из двух берешь себе в жены?» – поверьте мне, все выбрали бы вторую.
Объясню подробнее, почему, – хотя я уже вижу: многие кивают утвердительно головами.
Красавица явно чем-то озабочена. Посмотрите: хмуро сдвинуты напряженные брови, между ними легла вертикальная складка, губы плотно сжаты, в движениях тела чувствуется скованность… Что-то явно беспокоит ее. Она здесь – но мыслями далеко, удивляется и пытается выяснить, как же торговке на рынке удалось обмануть ее…
При этих словах Пифагора красавица прошептала:
- Но я этого даже мужу еще не говорила…
- Мне не надо ничего говорить, я и так все вижу. Понимаю твою заботу, но учти – если не научишься владеть своим лицом, то рискуешь быстро потерять свою красоту. Поверь: муж твой и все остальные судят о красоте не по украшениям, что носишь, а по твоему характеру, который внутри тебя, но легко читается по твоим грозным очам…
О чем говорят твои богатые золотые украшения – серьги, браслеты, заколки? О достатке твоего мужа? Но, во-первых, достаток теперь общий, во-вторых, достаток есть тогда, когда хозяйку не может обмануть продавец, и она – хозяйка – накапливает богатство, а не теряет его по своей глупости, в-третьих, мудрые решения хозяйки дома – вот что возвышает ее в глазах домашней прислуги, а не то золото, что она на себе носит… Или кто-то в этом еще сомневается?
Понимаю, вести домашнее хозяйство не просто, и об этом, между прочим, вы тоже сможете поговорить в храме Муз… Потому что домашнее хозяйство каждого члена нашего общества не есть отдельное хозяйство, а служит во благо члену общества, следовательно, – всему обществу! Об этом мы будем говорить открыто, секретов теперь не будет.
…Мы утомили нашу вторую женщину, что попросили выйти сюда перед всеми. Она устала, измучилась под пристальными взглядами, и в своих мыслях, так же, как и первая, где-то далеко отсюда. Она не понимает, почему ее, не очень красивую, поставили рядом с красавицей. Более того, не понимает, почему вдруг мужчины выбрали бы ее!
Сам Пифагор был взволнован именно этим непониманием.
- Да посмотрите же в ее глаза – они светятся от счастья! Радостные, счастливые глаза женщины – что может быть приятнее для мужчины! Душевная красота, сильный, добрый характер облагораживает любого человека, – имеет ли тогда значение, сколько на тебе висит золота? Конечно же, нет!
(Эллинка от смущения закрыла лицо руками.)
- Позвольте мне утаить от присутствующих причину счастья этой женщины. Вдруг найдется соперница, что позавидует чужому счастью и ринется разрушать его…
Идите на свои места, красавицы, хватит смущаться… И поймите все – ваше золото – так, ничто, не делающее вас ни выше, ни ниже в вашем положении. Не лучше ли использовать его там, где оно действительно может принести пользу?
Результат этой речи Пифагора буквально потряс мужчин города.
Женщины Кротона согласились принести в храм Геры (в виде дара) все свои золотые одежды и драгоценные украшения, как доказательство полной победы над тщеславием.
*
…А потом были долгие годы работы с учениками, размышления о космосе, математике, музыке, было строительство храма Муз…
И вдруг однажды – встреча с Феано.
Он думал, что проживет жизнь без женщины. Настоящие мудрецы и философы всегда были одни, без жен. Женщины только мешают им.
К тому же жена мудреца, если такая могла бы вдруг появиться, должна стать глубоко несчастным человеком, ибо у мужа-мудреца нет времени на общение с женой, на личное счастье…
А Феано появилась – Пифагору показалось – ниоткуда, свалилась с неба. И объяснилась Учителю в любви.
Объяснилась в любви – мудрецу!
Она знала, что делала. Она нашла такие слова для Философа, которые убедили его открыть свое сердце, ответить взаимностью.
Феано стала не просто женой Философа. Она стала самым первым, самым верным его учеником, помогала почти во всех практических делах. И в то же время – это была любимая, счастливая жена, у них появились прекрасные здоровые дети и внуки.
Невероятно, немыслимо! Разве могут боги дать столько счастья одной семье?
Конечно, не могут. Где много счастья – должно появиться большое горе. И оно появилось для Пифагора и его семьи в облике Килона.
*
…Учение в школе Пифагора продолжалось пятнадцать лет. Первые пять лет ученик должен был научиться молчать: молчание приучало к сосредоточенности. Вторые пять лет ученик мог только слушать Учителя, но не видеть его: Пифагор учил ночью и из-за занавеси. (Этим приемом ученикам внушалось: истины, которые они слышат, идут не от конкретного человека, а от самих богов; говорящий лишь передает их молодым людям.)
Только последние пять лет ученики могли беседовать с Учителем и видеть его.
Но, как и обещал Пифагор, в школу принимал далеко не всех желающих.
…Однажды за занавеской раздался скрипучий, неприятный голос молодого человека:
- Учитель, я желаю поступить в твою школу.
- Цель?
- Научиться управлять народом.
- Зачем?
- Как это – зачем? В нашем роду все принимали участие в управлении Кротоном. Буду это делать и я.
- Что лично ты от этого будешь иметь?
- Славу, почет, уважение… Меня будут бояться.
- Ты один ребенок в семье?
- Нет, у меня есть младший брат и две сестры.
- Сколько им лет?
- Брат на два года моложе меня, старшая сестра на два года старше меня, а младшая сестра – ей шесть… нет, семь… да, кажется, семь лет.
- Что ты умеешь делать?
- А что я должен уметь делать?
- В твоем возрасте или помогают отцу, или матери по хозяйству…
- Нет, я так…
- Тебе отказано в приеме в школу Пифагора.
- Из-за того, что я не помогал по дому матери? Но я не знаю, возможно, когда я был маленьким, я помогал… Но это же глупо! Я умею читать, писать… Что еще я должен уметь?
Ответа Учителя не последовало.
Отказал же Пифагор Килону – заносчивому, тщеславному юноше. Тот затаил злобу на Философа и всюду, где мог, стал сеять зерна ненависти к мудрецу:
- Вы слышали, Пифагор запрещает есть мясо и бобы! Во всем мире их едят – и ничего, еще никто не умер от этого!
- Вы слышали, Пифагор говорит: «Что упало, не поднимай»! Все поднимают упавшее, а он запрещает! Видно, нажил столько богатства, что уже девать некуда! А сам учит: «Всё – общее»!
И – главный аргумент кандидата в тираны:
- Пифагор в свою школу берет только избранных, он боится простого народа, вот почему старается изо всех сил, чтобы к управлению городом не пришел какой-нибудь бедняк. А то еще скажет что-нибудь не так, не по-ученому! Долой Пифагора! Долой его школу!
Может быть, дело Килона и не выиграло бы, но, очевидно, у него оказались тайные богатые покровители, которых когда-то обошел вниманием Пифагор, и они стали помогать Килону перемещаться из города в город, возмущать бедноту, сеять вздорные слухи.
…Сегодня эти черные семена ненависти дали свои всходы: килоновцы подожгли дом атлета Милона, в котором находились сторонники Пифагора, и никому не дали возможности выйти из него живым.
Недолгие сборы.
…И вот он один в полутемной комнате. Нужно принять решение. Что может быть дальше? И может ли что-то вообще быть дальше в семьдесят лет?
…Он всегда учил, что жизнь человеческого тела конечна, жизнь души – вечна. Душа умершего человека переходит в тело только что рожденного младенца, и так происходит до бесконечности. Если человек жил достойно, много успел сделать хорошего – следующая жизнь будет еще лучше. Если нагрешил, вел жизнь разбойника и вора – в следующей жизни будешь мучиться сильнее… Бывает, душа не переходит в новое тело, высший разум не может подыскать нужное определение. И тогда вслед за Землей, несущейся в космическом пространстве, тянется длинный теневой конус человеческих душ, смущенных своим неопределенным положением. Бездна Гекаты. Там тоже есть стремления, там тоже есть мечтания, но нет дел – поступки совершают только на Земле. Проходят сотни, тысячи ли лет – но все равно души умерших возвращаются на Землю, и земная жизнь продолжается вновь. И лишь души мудрецов могут разорвать этот бесконечный круг рождений и смертей, могут по праву своей совершенной жизни на Земле навсегда остаться рядом с всевышним разумом, управляющим всем Космосом.
Новых теорем уже не создать. Новых учений о строении мира и общества – тоже. Еще живы некоторые из его учеников (очень хороших учеников! – с гордостью подумал Пифагор), видимо, настало их время и пора освободить друзей от своего присутствия? Теперь он может стать обузой для них.
Может быть, покончить с собой, чтобы не совершить под физическим насилием килоновцев плохого поступка, из-за которого, возможно, будет опорочено всё его учение?
Завтра его могут поймать враги и доказать всем, что он простой смертный, как все. Как? Пытками, издевательствами над его телом. А он учил, что сам – полубог.
Да, ему приходилось обманывать людей, но для их же блага – верующим легче внушить свои идеи… А вот теперь его идеи не дают ему выбора.
Его идеи должны жить, а для этого сам он должен добровольно уйти из жизни, чтобы остаться великим в памяти людей.
«Нет выбора! Нет выбора!» – многократно повторил про себя Пифагор, и холод смерти коснулся его тела, ужас безысходности стал овладевать им.
«Вот он, последний день моих сил, когда меня еще слушаются друзья и еще боятся враги, а завтра я – бессильный старец, и со мной делают все, что захотят…» Богатое воображение представило Пифагора в кольце беснующихся мужчин и женщин, плюющих в него, бросающих в него камни и палки, а его самого – глупо ухмыляющимся, озирающимся по сторонам, словно извиняющимся перед всеми за то, что происходит…
Лишь тренированная воля заставила мозг успокоиться, отогнать прочь панические мысли.
Решение принято.…
Теперь должно быть действие.
Он позвал жену.
Та вошла сразу же, быстро, словно ждала рядом, когда ее позовут.
Коснулась руками его лица, прямо взглянула в его глаза – и догадалась, какое решение принял муж. Крепко прижавшись к нему, заплакала…
- Ну, ну, – утешал ее Пифагор. – Разве не я тебя учил: «Что упало, не поднимай» (помнишь разгадку? – перед смертью не цепляйся за жизнь)… Все хорошо, все хорошо. Просто моя жизнь здесь подошла к своему концу. Это неизбежно, а неизбежность надо принимать спокойно, без паники и сожаления. Все уже сделано. Все отмерено. Долгие годы, посвященные созиданию прекрасного, прошли. Прощай, моя родная. Мне пора уходить в другую жизнь. Я знаю и верю: по крайней мере, она будет не хуже этой. Давай простимся здесь, сейчас, пока нас никто не видит и никто нам не мешает.
- Но ты не можешь покинуть нас в такое тяжелое время, когда жизнь твоих учеников и твоей семьи под угрозой! Ты же видишь: все созданное тобой гибнет, Килон торжествует победу!
Пифагор спокойно возразил:
- Я вижу другое: темноте никогда не пересилить свет. Свет всегда будет торжествовать в этом мире и одерживать победу над тьмой. К сожалению, у света есть противоположность – тьма. И время от времени она показывает свою страшную черную пасть. Вот кто такой Килон, это – тьма. Она неизбежно должна была появиться. Моя же заслуга в том, что килоны не появлялись в Кротоне более двадцати лет! И чем энергичнее будут действовать мои ученики в дальнейшем, тем реже и реже будет появляться тьма в эллинском мире.
Что же касается вас, мои дорогие – вы не погибнете сейчас, по крайней мере, в ближайшие годы. Я это вижу.
Сегодня же нам с тобой предстоит большая работа. Слушай внимательно, как мы поступим. Хочу в последний раз использовать свой дар обманывать зрение людей, заставить их увидеть то, чего нет в действительности… Раз мне боги дали такой редкий дар, которым не владеют даже большинство жрецов Востока, им надо пользоваться до последнего. Я еще больше укреплю веру учеников в Учителя, а ты знаешь, насколько сильнее верующий человек по сравнению с неверующим…
Ну – ну, успокойся же, наконец, ты меня совсем не слушаешь…
*
…Когда Пифагор и его спутники покидали Кротон, в небе ярко светила полная луна, ничто не предвещало бури.
Но вдруг подул резкий северный ветер, луна спряталась за облаками, спустя какое-то время пошел дождь, а затем грянула гроза.
И когда мерцающий свет очередной молнии осветил фигуры беглецов, все увидели, как у Пифагора блеснуло в руках лезвие ножа, он воскликнул:
- Прощайте! Следуйте по моему пути!
И бросился на нож…
Все произошло так быстро, что никто не успел помешать Учителю. Мгновение – и уже нет дыхания, лезвие прямо попало в сердце мудреца.
…На второй день пути, перед восходом солнца, когда чуть посветлело небо, и его теперь можно было отличить от земли, когда стала угадываться линия горизонта, – уснули даже самые бдительные.
Первый же проснувшийся обнаружил пропажу тела Пифагора. Он разбудил всех, и беглецы убедились: тела Учителя нигде не было. Все стали уверять друг друга, что никто его не прятал. Тогда где же Философ? Удивлению учеников не было предела…
*
А потом беглецов еще более удивил рассказ метапонтцев. Те поведали, что перед их прибытием, Пифагора насмерть забросали камнями местные сторонники Килона.
- Вы опоздали, ученики, к своему учителю!
- Но ведь Пифагор был с нами! – доказывали те.
- А где же он? – допытывались метапонтцы.
- А вы можете показать его тело?
- Конечно, правда, оно носит следы тяжелейших ударов камнями, поэтому наберитесь смелости, вам предстоит увидеть страшное зрелище, – и учеников повели в ближайший дом.
…Под покрывалом лежал Пифагор. Когда сбросили легкую ткань, все увидели спокойный, мертвый лик Учителя. Никаких следов избиения и ножевых ранений на теле не было!
Тут же все вспомнили, что при жизни Пифагора с ним случалось много чудес: с ним разговаривали реки и горы, он слышал музыку далеких звезд, мог одновременно находиться в разных городах, и даже смерть его теперь оказалась не такой, как у всех людей… Может, он и не умер вовсе?
Архипп дотронулся до руки Учителя. Она была холодна, как лед. Нет, больше чудес не будет…
*
…Пифагорейский союз не исчез со смертью Учителя, он продолжал существовать еще почти два века. Во второй половине пятого века до нашей эры мы увидим возрождение политического влияния пифагорейцев в Великой Греции (так в древние времена называлась южная часть Италии). Пифагореец Архипп, например, достигнет большого политического могущества в Таренте, как стратег и государственный деятель. А потом, используя опыт и знания пифагорейцев, возникнут другие школы, другие идеологии…
Чем же для нас ценно наследие Пифагора?
Не только открытиями в области геометрии, теории музыки и астрономии.
Он придумал новое слово – философ – и этим словом дал определение своей деятельности.
Им впервые Вселенная названа Космосом, то есть Строением. А то, что построено, можно исследовать, можно измерить, можно просчитать, можно сравнить, и, может быть, смоделировать.
Космос – это объект для изучения. Часть Космоса – человек, он тоже подлежит исследованию.
Но нельзя заниматься исследованиями, ставя перед собой корыстные цели, имея черные замыслы. Пифагор сказал: каждый человек, идущий к свету, должен «достигнуть трех совершенств: осуществить истину в разуме, праведность в душе, чистоту в теле».
Иной может возразить: «Я не стремлюсь к идеалу, я – простой человек, и, как любому человеку, мне присущи обычные человеческие слабости. Я бы многого хотел, но понимаю, что придется довольствоваться малым. Больших успехов в жизни мне не добиться». Червь сомнений вечно гложет такого человека («тем ли я занимаюсь»?), но привычка сильнее слабой воли, разум не в состоянии разорвать цепь монотонных будней…
Для таких Учитель сказал:
«Муки, пожирающие людей, суть плоды их же выбора; несчастные ищут далеко от себя тех благ, источник которых находится в них же самих».
ПРИМЕЧАНИЕ
Тирания – не следует смешивать современное понятие тирании с античным значением этого слова. Многие из тиранов достигали власти, опираясь на поддержку крестьян и ремесленников, вели борьбу против аристократии; особенно известен Писистрат в Афинах. Тираны старались своему правлению придать блеск и ради этого окружали себя пышным двором, устраивали праздники и покровительствовали поэтам и художникам. Однако, как правило, тирания быстро превращалась в режим произвола и насилия (откуда и происходит наше значение этого термина). Особенно много тиранов было во времена Пифагора.