Поздняя ягода. Отрывок из романа

             
               


                Поздняя любовь,
                Как поздняя ягода,
                Кислая и горькая до слёз,
                Но она бывает, как ягоды рябины,         
                Сладкою становится в мороз.      

                ГЛ.1
 В этом месте Гилюй – приток реки Зея, делает крутой поворот, вырывается, из ущелья, оставив позади ревущие перекаты, и плавно растекаясь по равнине, превращается в плёсо. Собирая свои холодные и прозрачные воды с отрогов Станового хребта, она несёт их местами, со скоростью до 5м/с. Обычная горная река, поросшая по обеим берегам, лиственницей, даурской берёзой, монгольским дубом и прочим мелколесьем. На плёсе работала паромная переправа, которая связывала дорогу от города Зея, до отдалённых приисков. Паром был примитивным, сколочен из двух больших лодок и настила из жердей. Передвигался за счёт ручной тяги.
 К переправе подкатил бортовой ЗИЛ. В кузове машины, на гладко остроганных и прочно закреплённых лавках, расположилась не большая группа людей – сборщиков брусники. Под лавками лежали картонные коробки разных размеров, фанерные ящики, вёдра и рюкзаки. Люди были хорошо знакомы между собой, так как являлись сотрудниками одной конторы. Цель поездки, за два выходных дня, собрать как можно больше брусники пока погожие деньки, а то начнутся осенние дожди и непролазная грязь. Но пока погода баловала тёплым осенним солнцем, и обилием ягод.
 Михаил Плетнёв, случайно попал в эту компанию. Он не был сотрудником этой конторы, а по тому спокойно наблюдал за пассажирами, разглядывая их внешний вид. Большую часть группы составляли женщины. Лариса Петровна, пред пенсионного возраста, но очень подвижная и энергичная особа. Верочка, перешагнувшая через тридцатилетний порог, но сохранившая фигурку подростка. На её открытом лице выделялись большие чёрные глаза, а брови были так изогнуты, что казалось, она на всех смотрит удивлённо. И ещё одна особа, баба Люся, с внучкой Катей-девочкой подростком лет двенадцати.
  Интересно было наблюдать за мужчинами. Их было двое, и они явно не были сборщиками брусники, а взяты больше для охраны. Михаил заметил, в их рюкзаках, зачехлённые ружья. Он не мог себе представить их ползающих на коленях, собирая ягоду. Уж больно комплекция у них была не для этого вида спорта, не смотря на то, что возраст был разный. Тот, что постарше Геннадий Иванович, высокий, кряжистый, но уже червячок рыхлости, поселился в его теле. А второй, наверное, ровесник Михаила, Артём, лысеющий, с пивным животом, молодой человек. Они казались одной большой семьёй, шумно обсуждая, не понятные Михаилу темы.
 Ему предложил эту поездку хороший знакомый, сотрудник данной конторы, и не любитель лесных прогулок. А Михаил обрадовался такому предложению. У него не было личного транспорта, а поездка на машине в тайгу, давала возможность побродить с ружьём, и поискать выводки рябчиков. На всякий случай он прихватил с собой картонную коробку из-под какой-то домашней утвари, под бруснику, положил туда рюкзак с едой и патронами, и всё это забросил в кузов машины. В лёгкую познакомился с коллективом, забрался в кузов, и вот подъехали к переправе. Все начали выгружаться, перед въездом машины на паром.
  Водитель ЗИЛа – молодой, крепкий парень по имени Фёдор – сын северных народов, откинул задний борт машины, закрепил лестницу, и помог женщинам спустится на землю.  За тем, он сел в машину, и медленно въехал на паром. Старый, повидавший не одно половодье и ледоход, паром заскрипел, осел под тяжестью автомобиля, напрягая металлический трос. Мужчины ухватились за него и дружно потянули на себя. Паром, подхваченный холодной гилюйской водой, медленно отошёл от берега. Михаил думал, перебирая руками трос: «Зачем нужно было ехать за брусникой в такую даль, да ещё с водным препятствием.
  Этой ягоды можно было и ближе набрать. По-видимому, у организатора поездки, на то были свои причины». Но его эта поездка устраивала. Появилась ещё одна возможность по глубже забраться в тайгу. Его мысли прервал крик Кати:
 -- Утки, утки, вон, целая стая! – показывала она рукой на средину реки. С десяток гоголей, спокойно плыли по течению в сторону парома. Бело-чёрное их оперение переливалось на солнце. Они так увлеклись кормёжкой, что подплыли к парому метров на тридцать, потом испугавшись, резко захлопали своими короткими крыльями, взмыли вверх и скрылись за поворотом. «Эх, ружьё-то в кузове машины», -- пожалел Михаил. Паром медленно приближался к противоположному берегу. Вот он шваркнул бортом о старый причал и затих. Все облегчённо вздохнули, и с шумом сошли на берег. Водитель запрыгнул в кабину, и выкатил машину на берег.
 -- Ну, что, поехали дальше? – крикнул он.
 -- А далеко ещё? – спросил у него Михаил.
 -- Нет, так, километров двенадцать будет, и всё лесом, -- широко улыбаясь, ответил он, -- тут большая брусничная поляна есть, я на ней каждый год бываю, отличный сбор. Он включил скорость, и снова замелькали мохнатые лиственницы. Вот машина свернула на старую просёлочную дорогу, прокатилась метров сто, и остановилась.
 -- Всё, приехали, располагайтесь, -- крикнул водитель, -- вся брусника ваша. Компания с шумом выгрузилась из кузова. И действительно, всю поляну покрывал, сплошной красный ковёр брусники. Негде было ступить, чтобы не раздавить её, так плотно она произрастала. Вокруг поляны стояли, покрытые жёлтой листвой берёзы, и осыпающие оранжевым дождём хвои, лиственницы.
 -- Красота-то какая! – тихо прошептала Лариса Петровна. Верочка и Катя схватили совки, так называемые «комбайны», ведёрки и бросились собирать.
 -- Мужики, – обедать будем, иль как? – подала свой голос баба Люся.
 -- Будем, будем, -- раздалось со всех сторон. Все потянулись к плащевой накидке, на которой Баба Люся разложила уже продукты, приготовленные ею к этому случаю. Каждый вытряхивал содержимое своего рюкзака на накидку, и устраивался по удобнее.
 -- Михаил, а Вы где работаете, я что-то в нашей конторе Вас не замечала? – обратилась Верочка.
 -- А Вы что на всех мужчин, в возрасте от тридцати лет обращаете внимание? А работаю на той же стройке, что и вы. У него не было желания, при всех заполнять анкету.
 -- Нет, только на интересных.
 -- Вы меня находите интересным, и в чём?
 -- Ну, Вы, какой—то загадочный, и всю дорогу молчите.
 -- Было бы довольно смешно, если бы я, в незнакомом коллективе болтал без умолку.
 -- Ради Бога простите за бестактность. Она поднялась, туго обязала голову платком, взяла эмалированное ведро, и направилась в сторону брусничной поляны.
 -- Ну что поели? Всё, за работу, осенний день короток, много не сделаешь, -- раздался командирский голос бабы Люси. Женщины, остатки еды завернули в плащ-накидку, и оставили на месте, взяли свои ёмкости под ягоду и разбрелись по лесу. Геннадий Иванович и Артём остались лежать на траве, дымя сигаретами.
 -- Эх, как хорошо тут, так бы и лежал, глядя в небо, целую вечность, -- Артём лёг на спину, раскинув руки. А у меня ещё отчёт не готов, в понедельник сдавать.
 -- Да ладно тебе тут о работе думать, у меня вообще обвал с объёмами, -- Геннадий Иванович полез рукой в свой рюкзак, и вынул бутылку водки. Давайте по пять капель, пока бабы там по бруснике ползают.
 -- Наливай, -- Фёдор подставил свою кружку, -- люблю на природе выпить.
 -- Можно подумать, что дома ты это делаешь с трудом, -- заметил Артём.
 -- Я пас, пойду то же поползаю, наберу хоть с ведёрко. Михаил встал, взял свой берёзовый короб, и направился в сторону женских голосов.  Раздвинув кусты багульника, он увидел Верочку. Она стояла на коленях, с усилием водя одной рукой с совком по веточкам брусники, другой отгоняла мошку. Тёмные волосы, выбившиеся из-под платка, были осыпаны золотистой хвоей лиственницы. Она так увлеклась сбором ягод, что не заметила, как подошёл Плетнёв.
 -- Ну почём нынче брусника? -- делая голос страшным, обратился он к ней. Верочка резко повернулась, и увидела Михаила.
 -- Ой, как вы меня напугали. – Вы, почему бруснику не собираете? Берите, пока отдаю даром. Михаил опустился на колени рядом.
 --Да она мне не очень-то нужна, я ведь поехал, чтобы по лесу побродить, рябчиков пострелять, уж больно люблю я эту охоту. Верочка старалась понять, что её заинтересовало в этом мужчине. Спокойный уверенный голос, или какая-то внутренняя сила располагала к себе, и успокаивала.
 -- А жена Вас, с чем ждёт, с ягодой или с дичью?
 -- Она меня ни с чем не ждёт, у меня её нет, и давайте не будем обо мне. Вот вы лучше скажите, почему все вас зовут Верочка, а не просто Вера? И можно мне вас так называть?
 -- Ну, прежде всего я думаю, Вам нужно рассказать о коллективе, с которым вы приехали сюда. Она поднялась, огляделась, заметила поваленную ветром лиственницу и села на неё. Так вот, мужчины: Геннадий Иванович – старший прораб на стройке – муж Ларисы Петровны. Артём работает механиком у него на участке, про него ничего не знаю. Баба Люся – кладовщик в управлении, Катя её внучка. Всё! Да, а Лариса Петровна у нас главный бухгалтер, вот теперь всё, полная картина, с кем вы оказались в лесу.
 -- Да нет, не всё, про себя ничего не сказали, и на мой вопрос не ответили.
 -- Ну а почему Верочка, да всё просто. Когда пришла работать в отдел, после окончания института, была всех моложе в отделе, ну и начальник отдела, он дорабатывал последние месяцы перед пенсией, назвал меня Верочка. Она сложила ладошки рук вместе, и зажала их коленками, скрывая волнение. Вот в отделе, вначале вроде бы в шутку называли так, а потом привыкли. Теперь, вроде бы с возрастом уже и не Верочка, а как избавится от привычки.
 -- А как вас по отчеству?
 -- Васильевна.
 -- Вера Васильевна, красиво, нет Верочка лучше, я тоже буду вас так называть. В тени деревьев он не заметил, как вспыхнуло её лицо.
 -- Ну, что продолжим сбор? – сказал Михаил, опускаясь на колени, и, работая совком, пополз по брусничнику. Не прошло часа, как его берёзовая ёмкость была наполнена краснобокой ягодой. Закинув на плечи свой короб, он пошёл искать Верочку. Она сидела на пеньке и вытряхивала из сапог лесной мусор. Увидев его она поднялась, поправила на голове платок, и взяла ведро, наполненное ягодой.
 -- Пошли к машине, там, наверное, уже все собрались? Я слышала, как баба Люся звала Катю. Он подхватил её ведерко, и они пошли в сторону, где раздавались громкие мужские голоса.
 -- Ты понимаешь, что у меня план, объёмы, а что я могу сделать без техники. Геннадий Иванович – красный от выпитого, возбуждённо размахивал руками.
 -- Вот и я говорю, что ты можешь без моих экскаваторов и бульдозеров. Тогда объясни мне, почему при выполнения плана, ты получаешь премию и всё такое прочее, а о механике забывают? Как будто, его и нет. А вот если плана нет, то механик виноват во всех грехах. Артём пошевелил палкой угли в костре, взял бутылку с водкой, и хотел разлить по кружкам.
 -- Не надо, не наливай, -- остановил его Геннадий Иванович, -- вечером допьём, когда все соберутся.
 -- У…Как у вас тут весело, и брусники уже набрали? -- с улыбкой, заметила Верочка.
 -- Завтра наберём, спозаранку, а может Лариса Петровна уже набрала, нам ведь много не надо. Он поднялся, и не твёрдой походкой направился на голоса женщин, возвращавшихся к костру. Михаил поставил Верочкино ведро с брусникой под куст, рядом свой короб, и подошёл к Верочке.
 -- Я пойду, с ружьём поброжу тут по окрестностям, к отбою вернусь, скажите, если кто спросит, хотя кому я тут нужен. Он закинул за плечи рюкзак, взял ружьё, и, раздвинув кусты, скрылся в молодом берёзовом подлеске.
 Воздух, нагретый последними солнечными лучами, постепенно остывал. В распадках затаился туман. Он лежал белой ватой на ветках кедрового стланика, скрывая журчащий в низу ручей. Тайга наполнилась тишиной и покоем. Михаил, слегка нагнувшись, продирался сквозь мелкий березняк, настолько густой, что как будто его кто-то посеял и позабыл прополоть.  Не думал он, что берёзы могут так густо расти. Наконец-то, вот она – большая лесная поляна, покрытая брусничником. Он присел под лиственницей и перевёл дух, обтирая пот с лица.
  «Зачем я полез в эту чащобу, – подумал он, -- можно было, и обойти этот участок, всё равно, дичь-то не водиться в таких зарослях, взлетать ей тяжело, в случае опасности». Оглядев поляну, и выбрав направление, он поднялся. Нужно спешить, день подходил к концу. В этот момент тишина леса, утонула в хлопанье крыльев. Со всех сторон на крыло поднимались молодые рябчики. В сентябре, молодая птица, окрепнув, сбивается в стаи и кормится вот на таких полянах, готовясь к зиме. Взлетев, они расселись на ближних деревьях, и с любопытством разглядывали Михаила. «Молодые, не пуганные ещё», -- подумал он, -- выцеливая ближнего рябчика.
  После дуплета в траву упали два пушистых комочка. Вся стая, сорвавшись с веток, улетела в ельник. Михаил подобрал рябчиков, подвернул краснобровые головки под крылышко, и аккуратно уложил их в рюкзак. В ельнике он добыл ещё пару рябков, и услышал одиночный выстрел. Наверное, Геннадий Иванович стреляет, или Артём, его зовут. Михаил развернулся, и направился на выстрел. День подходил к концу, нужно было спешить. Он быстро прошёл по ручью, и поднялся на сопку. «Сейчас должен быть тот мелкий березняк, -- через который ему идти не хотелось, -- лучше обойду его стороной», -- подумал он.
  Но берёз нигде не было, только старые ели, обросшие мхом, стояли стеной. Прошёл ещё час бесполезного блуждания по лесу. Михаил, не новичок в тайге, не мог поверить, что заблудился. Выбрав не большую полянку, с поваленными старыми деревьями, он остановился и присел на них. На тайгу опустилась ночь, и дальше идти было опасно. Михаил не был готов к такому развороту дел, нужно было готовиться к ночлегу. Усталость давала себя знать, не хотелось двигаться, ни о чём не думать, но мысль: «Как же он, охотник, мог заблудиться?» -- не давала ему покоя. Осенняя ночь не располагает к ночёвке в лесу, если ты к этому не готов. Михаил не думал, что он вот так вот будет ночевать в лесу. Тёплую фуфайку он оставил там, в машине, а на нём была только рубашка, и лёгкая куртка «штурмовка». «Хорошо, что-рюкзак-то взял», -- подумал он.
  В нём было две банки тушёнки, булка хлеба и спички. Разжечь костёр не составило труда. Положив два не больших, поваленных временем дерева, друг на друга, и закрепив их кольями, он поджёг их. Михаил знал, что так они могут гореть всю ночь, отдавая ему тепло. Закусив тушёнкой, и положив под голову рюкзак, он расположился вдоль костра на ночлег. Его беспокоила мысль, почему он заблудился? Как-то внезапно он вспомнил – выстрел, выстрел который сбил его с толку, -- эхо. Да, он услышал эхо выстрела и пошёл на него, а нужно было идти в противоположную сторону. Тепло от костра еле согревало спину.
  Прохлада опускалась на землю и с ней как-то нужно было бороться. Он встал, растащил горящие деревья друг от друга на расстояние, по средине наложил веток ели, получилась мягкая и тёплая постель.   «Вот теперь можешь и отдохнуть», -- сам себе в слух, предложил Михаил. Огонь от двух костров, создавал, что-то вроде духовки. Михаил, довольный собой, и обогретый теплом костра, лёг на хвойную пастель, блаженно потянулся, и закрыл глаза. Жара. Солнце палит так, что пересохло во рту. Он стоит посреди поля покрытого ромашками. Цветы растут так плотно, что кажется, поле покрыто снегом.
  Она идёт к нему, навстречу вытянув руки. На ней широкое белое платье, а лёгкий ветерок развевает её золотистые волосы. Он бросается к ней на встречу, но ноги тяжёлые, сил нет оторвать их от земли.  «Опять этот сон, из далёкой его юности», -- подумал Михаил, -- открывая глаза. Не сложилось у него тогда, не получилась любовь с ней, но запала на всю жизнь. Всё было хорошо, армия виновата в их расставании, не выдержала любовь разлуку. А может быть напрасно он тогда, не встретился с ней, не объяснился, а как трус бежал, не зная куда, завербовался на север.
  Почти десять лет он мотается по северам, но никого не впускает, в тот уголок души, в котором притаилась она и ждёт своего часа. Крепкий здоровьем, и физически не плохо сложен, он обращал на себя внимание женщин. Их было много, которые соприкасались с его душой, но она им не открывалась. Костёр уже догорал, и он, почувствовав лёгкую дрожь, поднялся, разогрел на углях банку тушенки, позавтракал. Хотелось пить. «Да, не мешало бы сейчас чайку полить», -- подумал он, но за водой нужно спускаться в распадок, да и кипятить не в чем.
  Рассвет пришёл с холодным пронизывающим ветром. Нужно было двигаться, Михаил кинул в рюкзак консервную банку, на всякий случай, притушил костёр, определил направление движения, и пошёл в поиск оставленной компании. Но как бы он не определял направление, он не знал, куда ему идти. Поднялся на сопку, огляделся, в расчёте увидеть дорогу, или какие-нибудь признаки жилья, ни чего подобного не было, только тайга. Он спустился в распадок. На дне распадка шумел родник. Чувство голода, определило его последующие действия. Михаил развёл костёр, достал из рюкзака рябчика, от теребил его, и положил в костёр. За тем, набрал воды в консервную банку, и поставил на угли.
  Обед был хорош, если была бы соль, рябчиков без соли ему ещё не приходилось, есть, а вот горячий отвар из ягод шиповника, взбодрил его и согрел.  Определив север, по лиственнице, на которой с северной стороны, на ветках висит зелёный мох, он направился на восток. Поняв, что он заблудился, Михаил решил не искать поляну с ягодниками, а искать дорогу или человеческое жильё. Начал моросить осенний мелкий дождь. «Только этого мне не хватало, -- подумал он, -- нужно идти по ручью, он обязательно приведёт меня к реке». От ходьбы по зарослям мокрого багульника, Михаил еле переставлял ноги.
  К вечеру, он мокрый и усталый, прислонился спиной к сосне, и медленно опустился на землю. Нужно было согреться, предстояла ещё одна ночь в тайге. Дождь усилился, потянул холодный ветер. Михаил с усилием поднялся, насобирал сухих веток, которые ещё не успели намокнуть, и развёл костёр. Теперь он мог согреться, но только спереди. С куртки и штанов поднимался пар, а спина мокла и замерзала. Всю ночь ему пришлось поддерживать огонь и крутиться вокруг него. К утру пошёл снег, но это было лучше, чем дождь. Теперь можно было раздеться и просушить одежду.
  Снег медленно покрывал землю. В сухой одежде стало теплее, но лёгкий озноб пробегал по телу. Он отодвинул костёр в сторону, сгреб угли в другую, и лёг на прогретую землю. Не много согревшись, заснул. Сон пришёл мгновенно. Вот он маленький, маленький сидит на лавке возле старого дома. Холодно, а он в одной рубашке, кого-то ждёт. Из дома выходит мать. «Миша, ты, что тут сидишь, замёрз ведь, иди в дом?» Михаил пытается встать и не может, что-то тяжёлое прижимает его к земле. Открывает глаза, всё вокруг бело. Мокрый снег сплошным покрывалом накрыл всё во круг.
  С усилием поднимается на ноги, всё тело болит. - Надо идти, идти, - стучит в висках . Пройдя несколько километров, он снова почувствовал озноб, который пронзил всё тело и застрял в голове. Какое-то кольцо сжало голову, и погрузило её в темноту. Вот свет всё ярче, ярче, впереди большая зелёная поляна, на ней стоят палатки, ходят люди, и не замечают его. Он что-то им кричит, и просит у них помощи, но всё исчезло.