В моем новом зале полно здоровенных качков.
Но лучше по-порядку.
В старый зал я ходил целых три года, и не мог нарадоваться. Все там было привычное и родное, и гантели со штангами, и раздевалка с туалетом, и люди прекрасные, особенно Леночка одна фитнессистка, которая, бывало, расстелет коврик на полу и… Это я отвлекся. Не мог нарадоваться ровно до того дня, когда однажды, придя утром на тренировку, обнаружил на дверях написанное наспех от руки объявление: «Спортзал закрыт по техническим причинам».
За стеклянными дверями было темно, как в бездне.
Я хмыкнул, почесал репу, развернулся и отправился в магазин, где купил детскую скакалку. После чего пришел домой, переоделся и выперся на улицу – скакать. А поскакав, подтянулся на местном турнике, на котором бабы летом выбивают половики и ковры, (зимой они их колотят на снегу), и поплелся в душ.
Потом я два дня работал.
А когда пришел в зал, то за стеклянными запертыми дверями нашел пустоту. Свет горел.
Судя по всему, оборудование было вывезено подчистую.
Учитывая, что я уже успел оплатить полгода, а из них отходить один месяц – потеря в деньгах была существенной.
Хмыкать мне расхотелось.
Но я все равно хмыкнул. Из принципа.
Вокруг клубились взволнованные однозальники.
А потом все кинулись искать новое место для продолжения усиленного кача.
Вечером мне позвонил Егорыч – уже в курсе? Да, ответил я. Тогда слушай, я нашел новый зал, и уже отзанимался в нем – все шикарно, нулевые итальянские станки, два этажа, и копейки за все удовольствие. Плюс неудобная автостоянка (у Егорыча большая черная машина, ему везде места мало). Пиши адрес. Он продиктовал адрес.
И на следующий день я пошел в новый зал.
Первый кого я там встретил, был мой старинный знакомый Альфред Исаич Выстрецов. Даже не знаю, как его охарактеризовать, в примерном переводе с индейского – падла чешуйчатая, вытянутая, с раздвоенным узким языком. Короче, гад он ползучий. Так бывает, помогает тебе человек в беде, ты выкарабкиваешься, преисполненный к нему благодарности, а он требует платы сильно сверх ранее обговоренной.
Некий непрофессионализм.
Я к нему ходил на насосную станцию, где он трудился оператором, на самодеятельные сеансы по введению меня в транс, с последующим внушением отвращения к алкоголю. Ну, помимо всего прочего, что я делал, борясь с зеленым змием. То есть, не считая вытрезвителей, дурдомов и обыкновенных больниц.
Сеансов было с десяток, деньги я ему отдал, как договорились, а потом товарищ, убедившись, что я завязал прочно и надолго, приписал весь успех операции себе, и стал требовать суммы уж вовсе для меня неприподъемные, а главное заранее не обговоренные.
Встал я на «эллипс» походить, поскольку сейчас больше хожу и бегаю чем жму и тяну, а он появляется. Вполз, в смысле. Привет, говорю, Альфред Исаич, какими судьбами, за деньгами ко мне?
Посмеялись.
И я стал дальше тренироваться.
А потренировавшись, пошел в раздевалку, где снял с себя потные майку с шортами, и залез под струю холодной воды, потому что у нас в микрорайонах, горячую воду традиционно отключают на все лето и еще немножко начало осени.
Но мне не привыкать холодной водой мыться.
Мне это только в радость – закаливание же, и все такое. Тем паче, это воспитывает характер в плане выдержки и умения держать себя в руках. Мне же еще деньги из старого зала выколачивать. Пацаны говорят, надо ехать в центральный офис и писать заявление.
Прошу вернуть… ля-ля-тополя…
Так вот, на седьмой что ли день моего посещения нового зала, я без предварительной договоренности, столкнулся там с Егорычем – приседавшем в силовой раме, и с тремя огроменными атлетами, жмущими смешные веса.
Видал какие? поинтересовался Егорыч, сам, кстати, ни разу немаленький мужчина, а наоборот чемпион мира среди юниоров по боксу в далеком лохматом девяносто первом году, а в дальнейшем – профессиональный пауэрлифтер, спонсируемый местным мясокомбинатом.
Видал.
Красавцы.
Химики?
Сто процентов.
Почем знаешь?
Подойти к зеркалу.
Я подошел.
Вот это – натурал, сказал Егорыч, кивая на мое отражение. Двадцать пять лет адского кача – результат ноль целых, хрен десятых…
Мы с тобой физкультурники, Олежек, а они – качки…
Понял?
Я понял.