Лёжа на верхней полке плацкартного вагона, Николай пытался за-снуть под мерный стук колёс, но сон никак не приходил. После очередного скандала с женой он не мог прийти в себя и успокоиться. Хотя поначалу вечер пятницы обещал быть обычным, конец рабочей недели Николай отметил с друзьями в пивной, поговорили о том, о сём и разошлись. Дома его Наташа, как всегда, завелась с порога, учуяв за-пах спиртного: и зачем она связала свою жизнь с неудачником, и сколько он будет мучить её и ребёнка своими пьянками-гулянками, и когда это кончится, и почему он не ищет нормальную работу, где платили бы приличные деньги. Деньги для неё были всё, но почему-то они не любили Наталью: через пару дней после николаевой зарплаты кошелёк её оказывался пуст, она умудрялась влезать в долги, и конца-края этому не было видно.
Работал Николай на машиностроительном заводе, рядовым инженером, карьеры никакой не сделал, хотя после окончания технологического института прошло уже двенадцать лет, десять из которых они прожили с Натальей. Нельзя сказать, чтобы он не любил свою жену, но, если каждый день после работы видеть её вечно недовольное ли-цо и слышать одни и те же упрёки, чувства быстро притупляются и сменяются желанием уйти, скрыться, отдохнуть от всего этого. Одна радость – дочка Светлана, она уже большая, нынче пойдёт в школу. Играя с ней, читая ей книжки и рассказывая разные истории, просто гуляя по улицам и парку недалеко от дома, он отдыхал душой. И жизнь не казалась ему такой беспросветной, серой и унылой.
Пятничный отдых дома не задался, Николай поздним вечером, побросав кое-какие вещи в дорожную сумку, отправился на вокзал и ку-пил билет до Михайловки, родной деревни, где его никто не ждал, по-тому что мама скончалась прошлой осенью, а отец двумя годами раньше. После похорон матери Николай заколотил окна и двери родительского дома и уехал в свой город, не чая вернуться сюда когда-либо.
Ранним утром его ногу тронула проводница:
– Михайловка!..
Николай за несколько минут успел обуться-одеться, даже сбегал умыться и почистить зубы. Поезд притормаживает на станции всего на одну минуту. По правде сказать, никакой станции здесь нет – есть только небольшая забетонированная платформа и указатель с надписью «Михайловка», а дальше – степь, покрытая небольшим кустарником и редко стоящими деревьями. До самой Михайловки ещё кило-метров пять топать надо, и автобусы здесь не ходят, разве что какой-нибудь лихач на машине промчится по здешнему бездорожью.
Следом за Николаем из вагона выскочила девушка в джинсах и го-лубой кофточке, с сумкой через плечо:
– Вы в Михайловку? – спросила она. – Можно я с вами пойду, как будто я ваша подруга, чтобы встречные бандиты не приставали?
– А вдруг я и есть бандит? – усмехнулся Николай.
– Нет, вы на бандита не похожи. И я вас знаю, вы осенью приезжали в деревню, на похороны, я вас видела…
– Вот как? А я тебя не помню. Хотя там некогда было разглядывать по сторонам. Может, и видел, да не запомнил. Тебя как зовут-то?
– Настя. Анастасия Викулина. А вас?
– Николай, Угрюмов. Ну, вот и познакомились.
– А я вас ещё в городе, на вокзале, заметила. Хотела подойти, но постеснялась. К тому же вы такой грустный были. Мне так и хотелось вас пожалеть, только не смейтесь надо мной. У вас какие-то проблемы?
– Да нет у меня никаких проблем. Просто я живу. А жизнь и есть одна сплошная проблема!..
– Ну, нет! Тут вы неправы, – возразила Настя. – Посмотрите, какая красота кругом! Живи и радуйся! Особенно летом, когда столько воз-духа, столько простора кругом, так бы и полетела!..
– Я бы тоже не прочь полетать, кабы крылья были…
Настя щебетала всю дорогу: рассказала про то, как она дважды по-ступала в институт, но провалилась на экзаменах, как устроилась в прошлом году секретарём в сельсовет, как она гостила в городе у под-руги, потому что сама сейчас в отпуске, как рада вернуться в Михайловку и как рада, что встретила его, Николая. Тут Настя осеклась, чтоб ничего не подумал такого: просто рада, что есть попутчик, и не нужно идти одной по этому бездорожью.
Николай больше молчал, слушал нежданную попутчицу. А её жизнерадостность и оптимизм подействовали на его уставшую и раненую душу как лекарство: боль уходила, становилось легче, и будущее представлялось уже не таким безысходным.
Николай сорвал какой-то полевой цветок, росший у дороги, и вру-чил его Насте; та зарделась от удовольствия, будто ей преподнесли роскошный букет роз. Она восхищённо глядела на мохнатое фиолетовое чудо, подносила его к носу и вдыхала аромат знойного луга, потом протягивала руку вперёд и как бы издали любовалась бесценным даром Николая, сама вложив в цветок множество радостных чувств и волнений, какое доступно лишь очень влюблённому человеку. В конце концов, Настя прикрепила стебелёк цветка булавкой к блузке и так прошествовала с ним до самого дома.
– Ну, вот вы и дошли, – сказала Настя, останавливаясь возле дома с заколоченными ставнями. – Если что понадобится, я живу рядом, вон тот дом с зелёными воротами и беленьким палисадником. Можно я вас поцелую на прощанье?
Не дожидаясь ответа, Настя чмокнула Николая в щёку и поспешила дальше, ещё раз оглянувшись и помахав ему рукой:
– Так вы придёте? – крикнула она.
Николай молчал. Потом повернулся и открыл калитку родительского дома.
Разыскав в амбаре старенький топор, стал, не откладывая дело в долгий ящик, отрывать доски с наличников, открывая ставни давно не видевших белого света окон. Потом сбегал в местный магазинчик и прикупил краски и кистей, решив покрасить полы в доме и наличники в улицу. Работа нетрудная, и за несколько часов он управился.
Наступал летний вечер, когда Николай присел на крыльце амбара, чтобы отдохнуть и перекусить. И тут в воротах появилась Настя, она несла небольшой узелок, сделанный из беленького платка:
– Вот. Вы не пришли, и я сама решила к вам заглянуть. Принесла вам горяченького – тут картошка с мясом, молоко и хлеб домашний. – Она развернула платок, сотворив из него маленькую скатерть, на которой разместилась добрая краюха черного деревенского хлеба, бутылка молока и эмалированная миска жаркого. Не забыла даже ложку и кружку. – Кушайте!..
Николай немного смутился:
– Да не надо было беспокоиться. У меня тут есть что перекусить.
– Ладно, вы ужинайте, а я проинспектирую вашу работу. Можно?
Днём Николай прошёлся со старой, неправленой косой по двору, сплошь заросшему крапивой и полынью, и теперь ограда приняла обитаемый вид, хотя оставались ещё явные следы запустения. Настя прошлась по увядшей за день скошенной зелени, заглянула в дом, где блестели в закатном солнце свежевыкрашенные полы, поглядела на окна, сиявшие бирюзовой краской, и осталась вполне довольна работой Николая:
– Молодец, времени даром не терял…
Николай тем временем завершил свою вечернюю трапезу, поблагодарил Настю за ужин и закурил, удовлетворённо глядя на родные пенаты. И почему человека так тянет в родные места?!
Вспомнил ранешнюю деревню, она была та же, но совсем другая. Были в Михайловке даже свои юродивые – звали их Ваня-парашютист и Маня-вещунья. Ребятня, хоть и насмешничала, но побаивалась их, а взрослые относились не то чтобы с почтением, но с удивлённым вни-манием.
Ваня, тот и зимой, и летом носил вериги, тяжёлые толстые цепи, и блаженно улыбался, когда его дразнили. Поговаривали, что он был когда-то парашютистом, но не раскрылся однажды его парашют. Куда и зачем прыгал, шут его знает, а только остался Коля в живых без права быть несвободным. Вернулся в Михайловку, да только не ос-тался в ней насовсем, а уезжал временами куда-то, иногда надолго, потом появлялся снова, позвякивая цепями и тыкая в небо указатель-ным пальцем, грозил встречным и заставлял сердца сжиматься и трепетать под его бессмысленной улыбкой и обжигающим взглядом мёртвых глаз на ещё живом лице.
Маня-вещунья была толстая старуха с невыносимо безобразным лицом, на котором выделялись крупные, похожие на увядшие помидоры, морщинистые губы, обрамлявшие слюнявый рот с двумя-тремя зубами. На глаза ей старались не попадаться. Потому что Маня редко бывала в благостном расположении духа, а чаще сулила каждому встречному-поперечному разные беды и несчастья, в чём, несомненно, преуспела. Может, потому что радостей в жизни сельчан с каждым годом становилось всё меньше, а неприятностей и бед – хоть отбавляй. Только Богу известно – Маня ли в этом виновата, или судьба у деревни такая. Одно можно сказать точно: после того, как сгинула слюнявая деревенская вещунья, напастей не убавилось…
Странное дело: эти двое могли отсутствовать по нескольку меся-цев, а то и год, и два, но обязательно возвращались в родную дерев-ню, будто что-то манило их сюда, как рыбу на нерест. Вот и себя Ни-колай поймал на том, что вроде бы и не собирался больше приезжать в Михайловку, а как стало тягостно и невыносимо, как задумался о дальнейшей жизни, так и потянуло в Михайловку.
Родина! Как часто мы клянём её, ругаем, проклинаем, даже иногда ненавидим, смеемся над её простоватостью и неухоженностью, над её наивностью и отсталостью. А она молча терпит эти выходки своих детей, снова и снова принимает нас такими, какие мы есть, снова и сно-ва согревает нас своим теплом и спасает от жизненных невзгод!..
Настя присела на крылечке рядом с Николаем, боясь спугнуть его задумчивость и мечтательное выражение лица.
Наконец, она осмелилась задать вопрос, который сейчас особенно волновал её:
– Николай, а вы надолго приехали в деревню?
Настя надеялась услышать «Навсегда», но Николай молчал, сам ещё, видимо, не решив, как быть дальше.
– Не знаю, Настя, я как-то запутался. Думаю, всё-таки завтра к ве-черу нужно возвращаться. Мой уикенд на сеновале закончится, меня ждёт завод, семья, дочка, наконец…
Настя вскинула на него испуганные и умоляющие глаза:
– Не уезжайте, Николай!.. Вы… Я…
Насте так захотелось, чтобы он обнял её сейчас же, притянул к се-бе сильными руками и поцеловал. Так захотелось, что она расплакалась.
– Дурёха, ты чего? – Николай обнял Настю и спросил: – Тебе сколько лет-то?
– Двадцать три, – сквозь слёзы ответила Настя.
– Ну вот, а мне тридцать шесть, и у меня дочка, и жена…
– Я знаю. Но я, я не могу… Я не могу вас отпустить, я люблю вас!..
Прежде чем Николай успел опомниться, Настя осыпала его лицо поцелуями и крепко-крепко прижалась к нему…
Утром Настя проснулась рядом с Николаем на его сеновале, осто-рожно просунула голову под его рукой, так, чтобы он обнимал её, по-гладила его густую поросль на груди и прошептала:
– Коля, Коленька, родненький мой… Я всегда-всегда буду любить тебя, только не бросай меня…
Николай ещё спал, но через секунду-другую очнулся от небытия, хотя глаза ещё не открыл, но уже думал о том, как ему быть дальше. Он устал быть виноватым. Перед женой, перед дочкой, теперь вот ещё и перед Настей. Почему нельзя быть просто счастливым? Почему его счастье почти всегда – чья-то боль, чья-то потеря? А, может, он не зря вчера приводил свой старый дом в порядок? Может быть…
Прошло два года…
Однажды Николая пригласил к себе генеральный директор машиностроительного завода Иван Георгиевич Темников:
– Николай Тимофеевич! Я хотел поговорить с вами вот по какому поводу. Вы у нас на заводе работаете уже много лет, последние годы ходили в мастерах, и хорошо себя зарекомендовали, как классный инженер и умелый руководитель, хотя и небольшого участка производства. Мне нравится ваш спокойный деловой тон, уважительное от-ношение к людям, техническая грамотность. В общем, мы тут обсуди-ли и решили назначить вас начальником цеха штамповки. Цех не самый большой на предприятии, но очень важный в смысле ответственности за выпуск конечной продукции и её качество. Надеюсь, вы не откажетесь? Зарплата вдвое выше, чем у мастера, но и ответственность большая. Как думаете, справитесь?
– Не уверен, но попробовать смысл есть, не ходить же всю жизнь в мастерах!..
– Вот и хорошо, завтра же приступайте к своим новым обязанностям, поработайте недельку, а на следующей планёрке скажете о сво-ём видении будущего цеха, его проблемах, о настрое коллектива. Не бойтесь ошибиться – это дело поправимое, главное не сидеть сиднем, ничего не предлагая и живя по течению. Согласны?
– Да я, вроде бы, уже согласился.
– Ну, тогда удачи, Николай Тимофеевич! – Директор крепко пожал руку новоиспечённому начальнику цеха штамповки…
Домой Николай летел как на крыльях – наконец-то его Наталья перестанет играть каждый вечер на нервах, и дочке можно будет обнов-ки купить, она уже взросленькая. Купил тортик и ещё кой-какие вкусняшки к чаю, чтобы отметить своё назначение.
Дома его встретила подозрительная тишина. Не звучали ни телевизор, ни радио, не шкворчало на кухне и не слышны были голоса…
– Есть кто дома? Встречайте отца семейства! – бодро прокричал Николай, но никто ему не ответил. Осмотрев свои немудрящие апартаменты, Николай вдруг заметил, что дверцы шкафов распахнуты, а вещей в них осталось – пара его рубах да выходной костюм. В кухне на столе он обнаружил записку: «Коля, не ищи нас со Светой. Я ухожу, мне надоело жить с неудачником. Прости, но я так больше не могу. Мне встретился мужчина, которого я люблю, и ухожу к нему. Света со мной. Квартиру оставляю тебе. Наталья».
«Как же так? Не поговорив, не объяснившись? И потом – Света уже большая, как она будет привыкать к новому папе? И привыкнет ли во-обще? Разве можно так – без него решить даже вопрос о ребёнке?» - мысли вертелись в голове Николая тревожным роем…
Торт кушал бесчувственным ртом. Один. Запивая горячим чаем с рюмкой водки. Спать лёг рано, чтобы поскорее забыться и отдохнуть от этого сумасшедшего дня.
На выходные решил съездить в Михайловку. Так у него было всегда: если трудно в жизни – ехать на родину, туда, где мысли всегда приходят в порядок, а решение проблемы не кажется уже таким не-осуществимым.
… Ранним утром в субботу проводница поезда тронула Николая за ногу – «Михайловка, парень! Вставай!». На сей раз идти до дома ему пришлось в одиночестве. Озирая привычные с детства окрестности, он вспомнил, как шагали здесь вместе с Настей пару лет назад: «Вот бы её встретить. Интересно, как она сейчас поживает?» - размышлял Николай.
Приближаясь к дому, он с удивлением обнаружил, что ставни на окнах открыты, стёкла блестели чистотой, а в ограде было прибрано, как в доме. В куче с песком барахтался малыш, ковыряясь жёлтенькой лопаточкой и что-то бормоча себе под нос. Увидев Николая, мальчик встрепенулся, как воробышек, и насторожённо посмотрел в сторону незнакомого дяди. И тут на крыльцо вышла Настя, повзрослевшая и похорошевшая. На ней было цветастое синее с белым ситцевое платьице, а волосы подвязаны широкой голубой лентой.
– Николай, ты? Всё-таки приехал! Я так тебя ждала!
Смущённый Николай поздоровался и спросил нарочито строгим голосом:
– А я думаю, что это за самовольные квартиранты у меня появились!
– Я как Колю родила, так сюда жить переехала, чтобы родня не ко-рила, что я нагуляла без мужа. Ты уж прости, что без спросу!
– Да ладно тебе! Ведь не чужие мы люди!.. А меня жена бросила, и дочку забрала – надоело ей жить с неудачником, видите ли…
– Ну, какой же ты у нас неудачник! Ещё какой удачник! Пойдём в дом, поговорим, как люди. Чаю попьём с мёдом… Вот, знакомься - Николай Николаич, в честь тебя назвала!
– Так это мой сын? – у Николая от волнения перехватило дыхание.
– Твой, чей же ещё! Помнишь наш вечер на сеновале? Вот оттуда мой самый дорогой подарочек!..
Николай подхватил мальчугана на руки и приобнял Настю:
– Дорогие вы мои, хорошие!