Николай Александрович Икаров (19 июля 6 года, Ленинград – 24 октября 74 года, Кайсаровск) – выдающийся отечественный физик-теоретик, работавший в сферах классической и прикладной радиофизики. Лауреат Сталинской премии по физике за 62й год, премия присуждена за работу над проектом «Красный Марс». (информация из брошюры «Список лауреатов Сталинской премии за 21-71 года»)
Nikolai Ikarov (born July 19, 2040 in Leningrad, date and place of death are not known precisely) - Russian scientist and dissident, Nobel Laureate in Physics in 2087. For his convictions was arrested, the official version - sent into exile, according to other information, was shot in 2088. (Material from English Electronic Encyclopedia)
Ниже приведены некоторые записи Н. А. Икарова из дневника, который он вел с августа 53 года по июль 54 года:
Для кого я все это пишу? Для иностранных журналистов, для потомков? Конечно же нет. Я знаю, эти записи никогда не увидят свет. Либо они будут уничтожены доблестными служащими любимой и единственной Партии, либо я сам сделаю это в одну из бессонных ночей, перед тем как меня заберут из моей квартиры уже не для дружеской беседы в кабинете Колосова, а навсегда. Но если каким-то образом мои записи переживут меня, то пусть послужат доказательством тому, что есть место свободомыслию даже в стране рабства и тирании, ибо всегда были, есть и будут люди, которые не позволили превратить себя ни в рабов, ни в холуев. Пока что я пишу этот дневник, ни на что особо не рассчитывая. Пишу для себя. Чтобы не забывать.
Николай Александрович Икаров
2 октября 53 года
Вот стою и смотрю в окно. Небо такое серое, тусклое, безжизненное и скучное. Как и вообще все вокруг. Я ненавижу эту погоду, я ненавижу этот пейзаж. Если бытие определяет сознание, как говорил кто-то там из отцов-основателей коммунизма (я уже и не помню, кто именно – Маркс, Ленин, Тихонов или еще какой-нибудь самопровозглашенный гений), то нет ничего удивительного в том, что в такой серой, холодной и скучной стране проживают такие же серые, холодные и скучные люди. Может быть, если бы в средней полосе России солнце светило хоть в половину так ярко, как, например, на побережье Средиземного моря или на американских островных курортах, у меня не возникало бы это гнетущее ощущение всепоглощающей безысходности, от которой иной раз просто выть хочется. Каждый раз, стоит мне утром выглянуть в окно, настроение портится на весь оставшийся день. Я как будто снова и снова получаю одно и тоже сообщение: «Вот она, твоя страна – унылая и пустая, гнилая под своими крикливыми и пафосными плакатами. Так поздравь себя с новым чудесным днем, в течение которого ты, как всегда, будешь вкалывать ради продолжения этой посредственности». С таким настроением я вынужден начинать утро. Зачем, в таком случае, я смотрю по утрам в окно? Это самый мягкий способ в очередной раз примирить себя с печальной действительностью.
14 октября 53 года
Изиль Керимов – правая рука нашего дорогого и любимого товарища Колосова – мне крайне неприятен. Даже не потому, что он наполовину осетин и обладает ярко выраженной кавказской внешностью, дело не в этом, а в его отношении к гражданам Империи в целом и ко мне в частности. Керимов принадлежит к особо опасной породе обличенных властью высший партийных работников – он настоящий фанатик коммунистической идеологии. Ко мне он относится презрительно (несмотря на то, что я лет на 15 старше его), считает меня антиидеологическим элементом, диссидентом, предателем и далее по списку, и не один раз открыто заявлял мне, что был бы рад отправить меня в ссылку (как уже отправил не так давно Виктора Александровича Баталова) или вовсе сослать в лагерь в Сибирь. Почему он до сих пор этого не сделал? Ответ очень простой: ему не позволяет этого Колосов. К Колосову я, впрочем, тоже не питаю верноподданнических чувств, считаю, что абсолютная, ничем не ограниченная, кроме официальной идеологии, власть, его испортила. Но не могу не отметить, что, хотя его правление и представляет собой деспотию в самом ее неприкрытом и очевидном варианте, Колосов не лишен некоторой политической гибкости, которой совершенно нет у Керимова. Колосову я нужен, нужны мой ум и мои знания для работы над космическими проектами, поэтому мне позволено так много. Больше всего меня раздражает, когда Керимов по приказу Колосова начинает лезть в мою работу и пытается меня контролировать. Причем чем дальше, чем хуже. Я много раз просил Колосова избавить меня от необходимости всяких контактов с этим человеком, но Колосов уперся и все. Он говорит, что раз я работаю над особо важными государственными и военными проектами, то идеологический контроль Партии мне необходим. Похоже, Колосов искреннее верит, что я от их идеологического контроля работаю лучше. А по-моему, нет ничего хуже, чем когда непрофессионал лезет контролировать работу профессионалов, тем более ученых. Я как-то раз прямым текстом высказал это Керимову, а он ответил, что следит не за самим процессом, что ему важны только результаты. Как будто я сам не могу представить отчет по своей работе. Мне до такой степени не доверяют. Недавно узнал, что Керимов читает книги и статьи по радиофизике – видимо, мое замечание его все-таки задело. Бедный, даже жалко его, до какой степени он зациклен на своей работе и идеологии.
1 ноября 53 года
Два дня назад отключил все камеры наблюдения в своей квартире. Не то что бы мне было что скрывать, нет, просто это постоянное ощущение контроля, осознание того, что ОНИ каждую секунду наблюдают за мной, как за насекомым в террариуме, безумно угнетает. Конечно, я не единственный, кто страдает от этого. Где сейчас нет камер наблюдения? Они повсюду: на улицах, в жилых домах, в госучреждениях, в транспорте, на дорогах, даже в школах. В школах! Бедные дети – с малолетства приучают к тому, что за ними каждую минуту кто-то следит и шпионит! Прямо как в пророческом романе Оруэлла: «Большой брат смотрит на тебя!», так и у нас то же самое, только вместо большого брата смотрит товарищ Колосов. До чего же тошно. И вот я взял и отключил все камеры, удивляясь, как раньше не догадывался этого сделать. На следующее утро проснулся – камеры все включены. И как после этого не стать параноиком, скажите мне? Ну, допустим, камеры можно включить довольно легко через общую систему управления. Но вот вчера я вместо того, чтобы просто отключить камеры, закрыл их зону обзора разными предметами, а если это было невозможно, то просто заклеил им объективы. Сознательно ломать приборы я не стал, потому что это дало бы ИМ лишний повод на меня надавить. И вот сегодня утром я проснулся, а в доме все как ни в чем ни бывало! Тот факт, что посторонние люди могут совершенно свободно и главное тайком, как крысы, проникать в жилище, выделенное мне Партией для личного пользования, меня просто взбесил. Конечно, можно сказать, что я этого и добивался, мешая нормальной работе камер, - хотел посмотреть, сколько же наглости у Керимова и насколько он не уважает те жалкие крохи прав и свобод, которые еще остались в этой стране. И вот, он мне продемонстрировал, что все права – просто фикция, иллюзия, призванная пускать народу пыль в глаза. «Вот смотрите, у вас есть Конституция – толстенный том статей, с печатями и гербами – в ней только правда! Видите, как ваше правительство о вас заботится!». А на деле – нет ничего, пустой звук. В ваши дома могут прийти в любое время дня и ночи, могут обыскать ваше жилище, могут арестовать вас и вашу семью, могут допрашивать вас и удерживать столько, сколько им угодно, и все это без каких-либо ордеров или судебных актов! Им достаточно просто ткнуть вам в лицо партийный билет: «вот, мы – офицеры Партийного Приказа – можем делать все, что захотим», и разговор окончен. И эта история с камерами наблюдения – мелочь, но какая это прекрасная иллюстрация всей сути!
6 декабря 53 года
О том, что за мой вклад в запуск спутника «Метеор-3» не остался незамеченным и за границей, я узнал, наверное, позже всех. Члены Нобелевского комитета по физике еще в сентябре выдвинули мою кандидатуру на рассмотрение, о чем сообщили нашему дипломату в Стокгольме. Естественно, что адресованное мне письмо затерялось где-то между дипломатом и рабочим столом товарища Керимова. О том, что мне была присуждена Нобелевская премия я узнал только сегодня, когда Керимов вызвал меня в свой кабинет для очередного сеанса промывания мозгов. Коротко, суть, так сказать, «беседы» сводилась к следующему: иностранцы вручили мне Нобелевскую премию не потому, что я ее действительно заслуживаю (подумаешь, работал над каким-то там спутником), а потому что им известно, что я диссидент. А известно им это, разумеется, из-за одной моей статьи, которая 5 лет назад попала в Интернет и стала таким образом достоянием западной общественности. В Интернет моя статья просочилась по допущению Керимова, с тех пор он меня и ненавидит. Возвращаясь к сути: моя премия – политический шаг, следовательно, я от нее должен отказаться, причем отказаться публично. В Москву приедет иностранный журналист, и я должен буду сказать ему, что принципы высокой имперской гражданственности не позволяют мне принять ни медаль, ни денежную премию, и что высшей наградой для меня является сознание выполненного долга перед страной, народом и Вождем. Керимов вручил мне текст речи, которую за меня уже написали, и я, прочитав, подивился зашкаливающему в ней идеологическому идиотизму. Эту речь я должен буду выучить наизусть и произнести 8 декабря, когда приедет иностранный журналист, а потом видео материалы со мной покажут на торжественном вручении премии в Стокгольме, куда я, естественно, не поеду, потому что мне помешает моя «высокая гражданственность» и лично товарищ Керимов. Мне вся эта история показалось очень малоприятной, я потребовал встречи с Колосовым. Вождь оказался занят, только сообщил мне по внутренней видеосвязи в кабинете Керимова, что все уже решено, и в практике отказа наших граждан от всех зарубежных наград и премий не должно быть исключений.
8 декабря 53 года
Сегодня, как и было запланировано, встречался с иностранным журналистом. Им оказался молодой человек лет 25 с таким постоянно беззаботным выражением лица, которое бывает только у жителя капиталистических и демократически-либеральных стран. Его звали Джереми Коберн, родом из Англии. Мы встречались в одном из помещений Дворца Советов, где присутствовали еще несколько англичан, несколько работников Партийного Приказа из отдела внешней разведки и, конечно, вездесущий Керимов. Мы с англичанином общались с помощью электронного переводчика. Пока я честно повторял заученную речь (правда, без особого энтузиазма), Коберн кивал и улыбался, изображая понимание и восхищение моими принципами. Потом он спросил меня буквально следующее: «Это замечательно, товарищ Икаров. Но скажите, неужели вам совсем не жаль отказываться от такой престижной, пускай и зарубежной, награды?». И тут я не выдержал и ответил ему: «На самом деле – очень жаль. Но если не откажусь, меня расстреляют». Лицо у англичанина вытянулось, ему стало резко не до улыбок. Зато Керимов, который до этого стоял в стороне с таким выражением лица, как будто он на траурной процессии похорон очередного вождя, подошел, положил руку мне на плечо и с натянутой улыбкой сказал, что у меня специфическое чувство юмора, и что мою реплику надлежит воспринимать как шутку. Англичанин изобразил какое-то подобие улыбки, пробормотал что-то на счет того, что электронный переводчик, должно быть, неправильно перевел какой-то нюанс языка и он сперва неправильно понял. Интервью быстро закончилось, англичан куда-то увели работники Приказа. Керимов последовал за ними, к моему огромному облегчению, потому что мне бы не хотелось с ним оставаться наедине в тот момент. Не потому что я его боюсь, или еще что-то, нет. Просто обозленный фанатик – это всегда страшно. Все-таки он не удержался от взгляда, полного ненависти, когда выходил из зала. А я отправился домой, гадая, как Керимов представит всю эту историю Колосову.
9 декабря 53 года
Сегодня было весьма ожидаемое продолжение вчерашнего скандала с иностранным журналистом. Едва я успел встать и привести себя в порядок, как в дверь начали звонить. Я открыл – на пороге двое офицериков в форме с такими важными лицами, как будто штаб контрреволюционеров обнаружили, и сообщают мне, что со мной желает беседовать товарищ Колосов, причем лично, причем немедленно. Я заявляю, что мне нужно время, чтобы собраться, и раз уж они изволили меня потревожить безо всякого предупреждения, пускай немного подождут, пока я не закончу кой-какие свои дела. Один из этих людей крайне резким тоном сообщил мне, что им велено меня доставить без всяких проволочек и чтобы я немедленно шел с ними. Да-да, он сказал именно «доставить» - не «препроводить», не «сопроводить», не даже «отвезти», а «доставить», как будто я какой-то груз, а не человек. Хорошо еще, что не «отконвоировать» - признаться, я не исключал и возможности ареста – от Керимова и его прихвостней всего можно ожидать. Меня отвезли на служебной машине прямо во Дворец Советов. Обычно Колосов беседовал со мной в своем рабочем кабинете, но в этот раз меня привели на другой этаж, в помещение для приема иностранцев. Колосов сидел за столом, Керимов стоял как всегда вытянувшись по струнке чуть позади его кресла и смотрел на меня с неприкрытой ненавистью. Галстук у него был затянут так туго на самом горле, что ему должно было быть трудно дышать. Я приветствовал вождя по-военному, отдав честь. Так уже установилось, что я не опускаюсь перед ним на колени, как простой гражданский. Керимова я и вовсе проигнорировал. Колосов не стал тратить время на пустые разговоры, даже не удосужившись поздороваться, сразу перешел к делу:
- Что за странные выходки, Николай? Как будто ты не знаешь, как у иностранцев обстоят дела с чувством юмора. Этот англичанин вполне мог серьезно отнестись к твоей шутке.
При слове «шутка» лицо Керимова кривится в каком-то болезненном подобии усмешки. Он был бы рад арестовать меня, но приходится считаться с мнением вождя. А ему я нужен. Поэтому мне дозволено так много. Колосов все не унимается; жалуется мне, что сейчас ему пришлось беседовать с английским журналистом и дипломатами, убеждая их, что моя фраза не должна попасть в зарубежные СМИ. Он искренне полагает, что я ему, что, посочувствую? Да я мечтаю о том, чтобы у этого англичанина хватило ума не повестись на слащавые увещевания. Я надеюсь, что он напишет в своей статье чистую правду и его соотечественники узнают, как на самом деле обстоят дела с вручением Нобелевских премий в Империи. А для Колосова это просто шутка! Я вот думаю, он действительно такой наивный, или просто притворяется?
19 января 54 года
В нашу лабораторию раз в месяц или около того приезжает мальчишка-студент из Партийного Приказа и читает политинформацию. То есть вся работа приостанавливается, половину служащих сгоняют в большую аудиторию, и мальчишка с кафедры вещает про то, как наша работа важна для страны, про то, что нам нужно больше стараться, чтобы обойти Америку, Японию и Израиль. Как будто, если мы будем первее всех на свете, это реально на что-то повлияет, а не просто Колосову в еженедельном обращении будет, чем похвастаться: «Наши ученые, запертые месяцами на супер-секретных подземных лабораториях, придумали новую бомбу и опередили американцев и японцев. Ура, товарищи! Это ли не достижение?» и так далее. Потом в аудиторию сгоняют вторую половину, и студент читает тоже самое по второму кругу. Предполагается, что он этим всех так вдохновляет, что работа сразу идет ударными темпами. Если учесть, что работа ученого во многом творческая, зависит не только от призывов и лозунгов, но от внезапных озарений, свежих идей, своего рода интуиции, то все эти политинформации только сбивают старшим работникам настрой и отвлекают лишний раз. Хотя обслуга лаборатории и младшие сотрудники ходят с удовольствием: им приятно еще разок послушать про то, как их работа по настройке системы отопления или слежение за исправностью компьютеров и всякая прочая технически-бытовая ерунда важна для всей страны. Обычно я на эти собрания не хожу, потому что меня на них либо клонит в сон, либо так и тянет вставить язвительный комментарий. Сегодня тоже решил не идти. Как выяснилось, зря, потому что студент говорил о «недостаточно сознательных» элементах, которые не разделяют всеобщий «дух гражданственности», а после сего волнующего монолога проехался с оскорблениями по моей персоне. Наверняка, это запоздалая месть Керимова за ту историю с Нобелевской премией. Я не знаю, что там точно он приказал про меня наговорить, но сегодня коллеги меня явно сторонились, а Рагин, случайно встретившись со мной в коридоре, позволил себе крайне невежливое замечание. Вообще, этот тип – Марлен Владимирович Рагин – мне крайне неприятен. Его перевели в мою лабораторию всего несколько месяцев назад, до этого он работал в НИИ имени Курчатова и совместно с Виктором Александровичем Баталовым над проектом спутника «Сатурн-s3», за что он получил Сталинскую премию в области физики, а Баталов получил несколько месяцев ареста и был отправлен в ссылку. Теперь Рагин перевелся к нам. Подозреваю, что на прежнем месте доносить уже не на кого. При вынужденном личном общении он не утруждает себя скрывать неприязненное отношение, по-видимому, считает себя лучше меня на том основании, что у него Сталинская премия, а у меня никаких отечественных высоких наград нет. Вот только в чем ценность Сталинской премии, если она признается только в этой стране? Да никогда в жизни я бы не променял Нобелевскую премию – самую престижную в западном мире премию – ни на одну из отечественных наград или даже на несколько.
3 марта 54 года
Наконец-то появилась возможность поработать над расчетами в домашних условиях. Я решил воспользоваться тем, что в течение пары дней мое присутствие в лаборатории не требуется, и поехал на поезде в город Талицу в Свердловской области, чтобы встретиться лично с Баталовым. Насколько мне было известно, ему было запрещено самовольно уезжать из города, однако пока никто не ограничивал меня в моих передвижениях, я вполне мог приехать к нему для личного разговора. У меня нет ни малейших сомнений, что Керимову тут же донесли о том, что я покинул Москву – но это ровно никакой роли не играло. Я добился личной встречи с Виктором Александровичем, причем он без всяких моих намеков создал комфортные условия для нашего общения, то есть организовал встречу со мной наедине и в помещении без камер наблюдения. В начале разговора я упомянул Рагина, но Баталов никак не подтвердил и не опроверг мои предположения о том, что по доносу Рагина Виктор Александрович был отправлен в ссылку в эту промышленную глухомань. К сожалению, нам не удалось прийти к взаимопониманию. Я осторожно намекнул Баталову на перспективы, которые может предоставить сотрудничество с западными корреспондентами и дипломатами, однако он не проявил никакого интереса ни к этой теме, ни к моему предложению обратиться к общественности с открытым протестом против произвола партийных работников. На этом месте произошла буквально такая ситуация:
Баталов: Товарищ Икаров, вы сели на мои перчатки.
Я тут же встал, однако никаких перчаток на кресле не было.
Баталов: Ну раз уж встали, то не садись. Пойдемте, я вас провожу.
Меня это, разумеется, очень возмутило. И сама эта хамская ситуация, и то, что моя поездка оказалась совершенно напрасной. Я надеялся заручиться поддержкой в лице Баталова, однако он меня весьма разочаровал. Я считал его умнейшим человеком, которого, как и меня, тяготит вездесущий и навязчивый контроль сверху, не говоря уже об актах беззакония и произвола, которые то и дело производятся над гражданами по приказу Колосова или Керимова. Я полагал, что Виктор Александрович, поплатившийся свободой всего-навсего за проявление инициативы в работе над правительственным проектом, меня поймет как никто другой. Увы! До чего же сильным может быть зомбирование и насколько легко промыть человеку мозги! В Москву я вернулся в крайне скверном настроении, досадуя, что зря потратил время, пытаясь образумить того, над кем несколько месяцев работали доблестные служащие отдела пропаганды из Партийного Приказа.
29 марта 54 года
Обычно я хожу за продуктами и всякими бытовыми мелочами раз в две недели, потому что получение товаров по карточкам – это одна из самых неприятных вещей в нашей повседневной жизни. Часто я посылаю вместо себя соседку, ссылаясь на плохое самочувствие, и она по моей карточке берет все, что мне нужно. Сегодня пришлось пойти самому. Как же я это ненавижу. Ненавижу унылую очередь, которая всегда собирается около каждого из нескольких десятков автоматов контроля отпуска товаров. Каждый раз поднося карточку к сенсору, я думаю: сработает сегодня или ее уже заблокировали? Надо сказать, Керимов уже давно угрожает аннулировать мою полную карточку, которая дает право на относительно нормальное обеспечение товарами и услугами, и заменить ее на минимальную, которой едва хватает, чтобы человек не умер с голоду. Вот только оснований для этого у него нет никаких – я работаю, и результаты моей работы весьма высоки. Даже у него нет права блокировать товарную карточку на произвольных основаниях, не связанных прямо с качеством работы гражданина. Что не мешает Керимову чуть ли не при каждой нашей вынужденной встречи шипеть, плеваться ядом и пытаться давить на меня всяческими способами, часто в обход Конституции и Трудового кодекса. Каждый раз стоя в очереди, не могу не думать о том, насколько убога вся эта карточная система. Да, по полной карточке ты можешь брать все, что тебе нужно. Одно только маленькое «но»: если возьмешь что-то, что тебе не нужно, будешь иметь дело с любимой Партией. Ведь это Партия решает, что именно и в каких количествах тебе нужно, а что уже является излишками. Вот прямо передо мной стоит тучная женщина средних лет в поношенном сером пальто и пробивает полкило мяса. Интересно, кем она работает? Регулирует движение подземного транспорта, заведует общественной столовой, может быть, работает на заводе или целыми днями сидит без единого движения тела и мысли на должности смотрителя какой-нибудь библиотеки? Что бы это ни было, она наверняка очень довольна своей жизнью, гордится своей полезной работой, которая позволяет ей получать по полной карточке одно пальто раз в 5 лет и полкило мяса раз в несколько дней, чтобы накормить свой выводок детишек. Если бы она знала, что за ней в очереди за продуктами стоит, как простой гражданин, выдающийся ученый-теоретик, признанный специалист по классической радиофизике, это бы чрезвычайно потешило ее чувство социальной справедливости. Ведь всякий труд у нас в почете и все граждане равны.
23 апреля 54 года
Сегодня хотел покинуть лабораторию и на несколько дней вернуться в Москву, взяв некоторые материалы с собой. Однако оказалось, что именно в этот день наша администрация установила новое правило, которое контролирует вход и выход из лаборатории. Раньше можно было покинуть лабораторию, просто уведомив об этом и отметившись в системе, теперь покинуть помещение во время работы над военным проектом почти невозможно. Для этого нужно написать прошение к администрации с указанием экстренных причин, требующих отлучиться с места работы, и после рассмотрения прошения администрация принимает решение. Буквально на днях нас «осчастливили» военным заказом - американцы создали и успешно применили систему подавления наших приборов активной радиолокации, использующихся на всех кораблях серии «Теллурос» (модель Федотова-Ливена), соответственно наша задача – усовершенствовать либо полностью заменить утратившую техническую актуальность модель. Почему этот проект прошел как военный, я не знаю – войны с Америкой официально нет. Наверное, просто чтобы придать проекту важности и ускорить выполнение. Одновременно были приостановлены почти все текущие проекты. В новом «военном» проекте нет никакого смысла, кроме старого лозунга «Догнать и перегнать Америку», который еще в 1960-е ни к чему хорошему не привел. Прошло 130 лет, а цели и задачи у нашего правительства все те же – кого-то догнать, кого-то обогнать, всех превзойти… Зачем? Чтобы заключенным в трудовых лагерях засыпать было спокойнее от осознания величия своей Отчизны? Или еще по какой-то причине? Я сильно сомневаюсь, что от этих шпионских баталий с Америкой и Израилем у нас увеличится товарная норма по полной карточке или меньше будут расстреливать. Сильно сомневаюсь, что новая победа отечественной науки принесет пользу кому-то кроме товарища Колосова и его ближайших подчиненных. Теперь из-за этого столь важного для страны дела я вынужден безвылазно сидеть в лаборатории на глубине 200 метров в течение нескольких месяцев, есть в общественной столовой и спать в комнате площадью 8 квадратных метров в жилой секции, не имея возможности работать над интересными мне проблемами. Надо ли говорить, как меня это все воодушевило! Просто слов нет, одни эмоции!
5 мая 54 года
Сегодня предлагал администрации лаборатории новый проект – исследование явления Тэсселовских колебаний в неквазинейтральной плазме. Разумеется, не утвердили. «Какая польза от этого исследования? В какой сфере производства будут применяться результаты?» и прочие вопросы их той же серии. Я ответил, что это будет видно, после проведения фундаментальных исследований. На это мне ответили, что утверждением далеко идущих проектов по фундаментальной физике администрация нашей лаборатории не занимается, и вообще нужно посоветоваться с Партийным Приказом. Вот где, оказывается, собрались все специалисты по Тэсселовским колебаниям! Хорошо еще, что я не рассорился окончательно с администрацией, только этого мне не хватало, и так с коллегами натянутые отношения. Вообще, такая плачевная ситуация с фундаментальными исследованиями возникла из-за Колосова. Он, видите ли, считает, что наука должна приносить пользу, причем сиюминутную. Кому именно пользу – это уже другой вопрос. Главное, что если результаты исследования нельзя тут же начать применять на каком-нибудь заводе по пошиву тапочек или производству холодильников, то незачем выделять на такое исследование ресурсы. Математикам и гуманитариям в этом плане значительно легче – их деятельность не требует такого количества материалов, времени, человеческих и прочих ресурсов, как физика, химия, биология и прочие естественные науки. Но с другой стороны ни одна гуманитарная дисциплина не может развиваться свободно, потому ее придавливает к земле и мешает двигаться вперед догматическая доктрина марксизма-ленинизма. Хотя нет, одна все-таки развивается. Теория марксизма-ленинизма – это тоже такая наука.
2 июля 54 года
Вчера мне удалось наладить связь с американцами через радиоприемник по старому методу. Связь очень непостоянная, опасно проводить сигналы длительностью более 8, в крайнем случае 10 секунд. Пока не решу эту проблему, рано о чем-то судить.
4 июля 54 года
Связь более или менее наладилась. Сигнал идет двойной, попеременный, но на коротких участках волны вполне стабильный. Американцы предлагают мне политическое убежище, если я захочу покинуть территорию Империи. Признаться, это предложение застало меня врасплох. Никогда прежде не думал об эмиграции в другую страну, тем более США. Но не думал исключительно по той причине, что побег из Империи очень сложно осуществить, особенно учитывая отсутствие постоянно действующих посольств капиталистических стран в Москве. Пока что я совершенно не представляю, как можно это устроить. Совершенно очевидно, что мне никогда не пустят за границу ни под каким предлогом. Конечно, само предложение поменять гражданство меня вполне устраивает, сложности лишь с выполнением. В ближайшие дни ситуация должна разрешиться, американцы обещали активную помощь…
Эта запись была последней в дневнике Николая Александровича Икарова.
Колосов печатал что-то, низко склонившись к компьютеру. Он всегда говорил, что ему проще и быстрее напечатать самому, чем диктовать текст секретарю. Керимов сидел в кресле и просматривал отчет по недавнему странному инциденту с якобы похищением гражданки Германии: «Авелина Нойманн, 43-его года рождения, наполовину славянка. Была вывезена из Западной Германии служащими Партийного Приказа без проведения процедуры формального удочерения, при живых родителях. Супруги Нойманн требуют вернуть дочь. Девочка на данный момент находится в воспитательном центре №4 в Москве». Керимов бегло прочитал объяснительную офицера, который вывез Авелину из Германии, поморщился от отвращения, быстро набрал: «Ребенка не отдавать; историю замять; офицеру – предупреждение; не превращать исключение в правило», отослал. Колосов закончил печатать, откинулся в кресле, внимательно глядя на главного комиссара.
- О чем ты еще хотел поговорить, Изиль?
Керимов приблизился к столу.
- Не о чем, товарищ Колосов, а о ком. Николай Икаров.
Колосов устало прикрыл ладонью глаза.
- Уже обсуждали. Мое мнение не изменилось.
Керимов молчал, только напряженно сжатые тонкие губы и едва заметный прищур черных глаз выдавали его раздражение. Вождь продолжил: - Я знаю, как ты к нему относишься, Изиль. И я допускаю, что он вполне заслуживает такого отношения. Но я знаю его уже почти два десятка лет. Поверь, от него можно гораздо большего добиться, если позволить ему потешить свое самолюбие. Икаров относится к той категории людей – с чрезмерно раздутым чувством собственной значимости и тягой к протесту, причем не важно против чего именно. Такие люди неприятны в общении, но, в сущности, не опасны. Думаю, что антиидеологические статейки – его предел. А кому плохо от его статей? Народ они только веселят.
- Икаров несколько раз за последние 6 лет выходил в Интернет со служебных компьютеров.
- Он выдавал информацию о военных проектах? – задал Колосов вопрос и тут же сам ответил: - Нет, ему просто нужна отдушина. А нам нужен наш гениальный ученый.
- Многим капиталистическим странам тоже нужен наш гениальный ученый-диссидент.
- О чем ты? – нахмурился Колосов.
- Икаров общается с иностранцами, свободно перемещается по стране. Я опасаюсь, что может повториться история с товарищем Баталовым, только кончится более плачевно для нас.
Колосов помолчал, очевидно, припоминая детали происшествия с Виктором Баталовым, потом снова заговорил: - Изиль, я все понимаю. Понимаю, сколько времени ты тратишь на него. У меня тоже есть более важные дела. Всем было бы проще, если бы Икаров сидел тихо в какой-нибудь лаборатории на промышленной точке. Но я не хочу с ним так поступать. Можешь считать, что это личное, возможно. А возможно, у меня чутье: этот человек еще принесет пользу нашей стране.
- Его профессиональные качества я не ставлю под сомнение. Только его порядочность и чувство патриотизма. Поощрение его антикоммунистических и прозападных настроений противоречит всему, что мы официально пропагандируем.
Колосов развернулся в кресле к сенсорной моделируемой карте Империи, которая отображалась на встроенном в стену экране у него за спиной, и погрузился в размышления. Керимов терпеливо ждал, по-прежнему стоя как на параде, только слегка склонив голову. Через четверть часа Колосов развернулся и коротко приказал:
- Готовь операцию. Так, чтобы во всем можно было обвинить Америку. Без жертв. Если провокация удастся, Икаров отправится в пожизненную ссылку в Кайсаровск. Если нет, мы к этому вопросу больше не возвращаемся.
Керимов поклонился, твердую складку губ тронула едва заметная, но вполне искренняя улыбка, не имеющая ничего общего со злорадством. Главный комиссар быстрым шагом покинул кабинет вождя.