228 статья не состоялась
Владимир Тихонов проснулся от надрывного писка дверного звонка. Звонили явно уже не в первый раз, но он так крепко спал, что умудрился проигнорировать отвратительный звук. Тихонов посмотрел на часы: одна минута шестого. Утра. Черт. Мелькнувшая было надежда, что это может быть запоздавший Кайсаров, улетучилась. В пять утра могут быть только полицаи. Знал ведь, знал, что так будет. Тихонов от досады стукнулся лбом о мягкую спинку кровати. Потом еще раз, чтобы привести себя в чувство. «Даже выспаться как следует не дали, сволочи!» - Тихонов сначала сел на матрасе, убедился, что голова не кружится от вертикального положения, немного пошатываясь, встал.
Шесть часов сна – это очень мало, учитывая, что до этого он не спал больше двух суток и 11 часов добирался до Москвы на машине. Оказавшись в квартире, Тихонов вдруг почувствовал себя ужасно измученным, вся усталость, копившаяся в течение многих дней разом обрушилась на него и едва не придавила к коврику в прихожей. Но все-таки он нашел в себе силы сделать несколько важных вещей: в первую очередь – тщательно обыскать собственную квартиру, и только после этого упал на кровать, не раздеваясь и не утруждая себя возиться с подушками и постельным бельем.
Звонок продолжал звонить (зажали кнопку), но теперь к этому звуку прибавились удары ногой по двери через равные промежутки. Тихонов понимал, что открывать все равно придется, а злить хранителей правопорядка – себе дороже, но все-таки потратил пару минут на то, чтобы умыться водой из бутылки (из крана лилась какая-то ржавая коричневая жижа). Потом подошел к входной двери, посмотрел в глазок. Так и есть. Полицейские в количестве двух штук и еще какие-то люди позади них. Тихонов распахнул дверь.
- Господа полицейские! День задался с самого утра! Проходите, проходите, если, конечно, у вас имеется ордер, в чем я ни в коем случае не сомневаюсь.
Полицейские представились: капитан Панферов и лейтенант Игнатенко. Ордер на обыск сунули буквально в лицо. Тихонов чувствовал себя плохо, он был зол и продолжал издеваться:
- Надо же, сам господин капитан, в такой час да по мою душу. А что искать-то будете, оружие массового поражения, не иначе?
Его втолкнули в прихожую, за двумя полицейскими зашли еще два человека – соседка тетя Валя, живущая в квартире напротив и еще незнакомый Тихонову человек лет за 50, у которого было такое выражение лица, будто он вообще не понимал, зачем его привели сюда и что происходит. Но это нормально, понятым ничего понимать, в принципе, и не нужно.
Разумеется, полицейские ничего не искали, только делали вид, переворачивая все вверх дном. Тихонов наблюдал за этим совершенно равнодушно – квартира досталась ему в наследство от покойной тетки семь лет назад, сдавалась нескольким жильцам, потом почти все время пустовала, Тихонов никогда не жил в ней дольше нескольких дней. Лейтенант Игнатенко выдергивал из комода ящики и вытряхивал их содержимое на пол, роняя сверху и сами ящики.
- Эй, осторожнее, это же антикварный предмет мебели, очень ценный между прочим, можно сказать, культурное достояние ушедшей эпохи, - подал голос Тихонов.
Антикварным комод, конечно, не был, а был просто старым, уродливым советским комодом, который к тому же пережил немало злоключений – его роняли, отламывали ножки, подкрашивали царапины черной краской, даже зачем-то обклеили обоями (может, чтобы сделать более незаметным), но потом, осознав ужас содеянного, обои сорвали, остались следы клея и бумажной основы. Но предметом ушедшей эпохи действительно являлся, по крайней мере, в глазах Тихонова.
- Гражданин Тихонов, будьте добры снять со стены зеркало, - приказал капитан.
- Конечно, конечно, господин капитан. Ведь вам придется для этого встать на стул, а это не солидно. К тому же оно висит как-то криво, заодно и поправлю, - Тихонов осторожно взялся за ветхую деревянную раму, которая когда-то, вероятно, имитировала резьбу и позолоту, а сейчас разваливалась от старости, снял зеркало, перевернув его при этом отражающей поверхностью вниз, показал полицейским.
- Ну и? - Тихонов не удержался от язвительной улыбки.
Панферов долго тупо смотрел заплывшими глазками на зеркало, потом выругался, лицо у него начало покрываться красными пятнами от злости. «Определенно, оно того стоило» - подумал Тихонов, глядя на него.
- Где наркотики? – прошипел капитан.
- Не знаю, - Тихонов изобразил удивление. – Может, еще поищем? А вы их точно за зеркалом оставляли?
Это было уже слишком, но Тихонов специально нарывался. Понятых быстро убрали из квартиры.
- У тебя очень большие неприятности, парень, - сообщил Панферов и ударил Тихонова кулаком под дых и, как только тот смог вздохнуть и выпрямиться, еще раз в лицо с такой силой, что Тихонов упал. Потом его несколько раз пнули по ребрам и по почкам. После этого оба полицейских ушли, выразив надежду, что Тихонов понял предупреждение.
Тихонов смог подняться довольно быстро и видел из окна, как полицейские сели в машину и выехали из двора. Он запер входную дверь, погасил свет и лег на кровать. Еще можно поспать часа два. День обещает быть трудным.
Оправдание доверия.
Два часа ночи. Попсовой мелодией заверещал мобильный телефон. Мария Казакова проснулась, начала шарить рукой по тумбочке в поисках мобильника. Номер не определен. Это Тихонов, черт бы его побрал. Из всех ее знакомых постоянного номера не имеет только Тихонов, и только он считает себя в праве будить ее посреди ночи. Никак не смирится с отказом, просто не понимает, что значит слово «нет». Присохшие бинты лучше отрывать одним резким движением, то же касается и отношений с бывшими любовниками. Мария уже собиралась сбросить вызов, но в последний момент почему-то нажала «ответить». Если Тихонову что-то нужно, он может названивать до бесконечности. Лучше сразу сказать ему все, что она думает о нем, а потом отключить телефон и продолжать спать.
- Алло, Маша, Маш… - голос из трубки знакомый, но прозвучал тихо и хрипловато.
- Вова, блин, ты нормальный вообще? Время видел? Я сплю давно!
- Маш, мне нужна твоя помощь. Приезжай, пожалуйста.
- Я тебя спрашиваю, ты нормальный?! Что у тебя с голосом? Ты пьян? Я не собираюсь никуда ехать. Пока. И больше не звони.
- Маш, я не пьян. На меня напали на улице, ножом в живот пырнули. В больницу я не могу.
- Что? Как? Черт... Куда ехать?
- Улица Черняховского, дом 19. Там, где Белова квартира, помнишь, ты была…
- Помню, так ты у Белова сейчас?
- Нет, я в гараже, у меня ключей от квартиры нет, прямо рядом с домом там гараж у него. Там, увидишь.
- В гараже?! Вова, я правило поняла, что ты с ножевым ранением лежишь в гараже у приятеля, и не хочешь ехать в больницу, потому что опять вляпался в темную историю?
- Я тебе все объясню, только ты меня не бросай, пожалуйста.
Тихонов умоляет? Значит, ему действительно плохо.
- Держись давай, уже еду.
Мария выудила из шкафа и спешно натянула первые попавшиеся джинсы и кофту, включила электрический чайник. Пока вода закипала, сложила в сумку половину содержимого аптечки. С Тихоновым можно всего ожидать. 150 тысяч рублей – все имеющиеся наличные деньги, на которые она планировала существовать неделю, Мария достала из комода и засунула во внутренний карман сумки. Она уже привыкла не пользоваться кошельком, потому что считается, что вору легче вытянуть кошелек, чем залезть незаметно во внутренний карман. Кипяток из чайника Мария перелила в термос, еще три пол литровых бутылки воды взяла с собой. В холодильнике еще с Нового года хранится наполовину полная бутылка коньяка. Водка была бы лучше, но и коньяк сойдет – он тоже отправляется в сумку. Главное, ничего не разбить. На все сборы 10 минут. Дорогу к дому, в котором когда-то жил Белов, Мария помнила, хотя была там всего один раз несколько месяцев назад. Кстати, сам Белов уже тогда считался пропавшим без вести, а его квартирой пользовались совершенно посторонние люди, которые представлялись его «друзьями по универу» - в том числе и Тихонов. Гаражей около дома 19 десять штук, но свет горел только в одном.
Складывающуюся дверь подпирала ржавая железка, и пространства между краем двери и землей едва хватило, чтобы девушка могла пролезть внутрь, согнувшись в три погибели. Вместо машины внутри обнаружилось подобие жилого помещения. Стол и сидения из коробок и досок, радиатор для обогрева, два переносных фонаря и старая сломанная раскладушка с тюфяком. На раскладушке в неестественной скорченной позе лежал Тихонов. Мария бросилась к нему, едва не вскрикнула, увидев его разбитое лицо в крови и грязи.
- Маша, ты приехала! – Тихонов попытался ей улыбнуться – так светло и искренне, своей обычной улыбкой. Если бы только губы у него не кривились от боли.
- Конечно, приехала, - с досадой отозвалась Мария. Пускай расстались они не совсем по-хорошему, как он мог думать, что она бросит его в такой ситуации? – Куда тебя?
Тихонов расстегнул молнию куртки, задрал майку.
- Это что такое?! – вырвалось у Марии, когда она увидела на его коже широкую полоску технического скотча.
- У меня бинтов не было, пришлось заклеить тем, что нашлось под рукой. Чтобы кровь остановить, - спокойно объяснил Тихонов.
- Черт, придется отрывать. Рана глубокая?
- Три пальца, колотая. Вот, смотри, - Тихонов приподнялся, чтобы достать из заднего кармана брюк складной ножик. На лезвии была кровь.
- Ты его убил?
- Кого?
- Нападавшего.
- Нет, не убил, одного я оставил без сознания, правда, уже после того, как он меня ножом достал, второй убежал.
- Умеешь ты находить неприятности на свою голову. Скотч надо снять.
Мария достала из сумки коньяк, слегка приподняла Тихонова за плечи, чтобы он мог сделать несколько глотков из горлышка. Потом начала осторожно сдирать скотч небольшими рывками, придерживая края открывающейся ранки.
- Ты прямо как военный врач в полевом госпитале, - пытался шутить Тихонов.
- Лежи молча. А еще лучше, потеряй сознание. Хотя, нет, не надо. Лучше расскажи, кто на тебя напал и почему ты не можешь поехать в больницу.
Мария смочила полотенце водой из термоса, начала промывать рану. Потом повторила эту процедуру со спиртом. Тихонов морщился от боли, кусал губы, но продолжал говорить:
- Я не знаю, кто. Просто двое бандитов в темном дворе, как это обычно бывает. Подошли, попытались устроить разборку, потом напали. В больницу мне лучше не соваться, потому что у меня возникло легкое недопонимание с правоохранительными органами. И документов у меня нет. Так что ты – моя последняя надежда.
Его слова не вызвали у Марии удивления. То, что у Тихонова проблемы с законом, она давно догадывалась. Какой же он эгоист. Использует ее, втягивает в преступление или криминальные разборки. Но как можно отказать в чем-то такому человеку, как Владимир Тихонов? Мария вынуждена признать, что Тихонов – самый удивительный человек, которого ей приходилось встречать в жизни. Хотя в прошлом он жестоко обидел ее, после года отношений исчез из ее жизни, отделавшись смс-кой в два слова, сейчас Мария чувствовала, что готова ради него на все, выполнит любой его приказ.
- Если не можешь в больницу, то я отвезу тебя к себе домой. У меня есть знакомый санитар, который зашьет тебе бок без лишних вопросов и много не возьмет.
- А без швов никак нельзя? – спросил Тихонов.
- Нет.
- Тогда зашивай сейчас. У тебя же есть все необходимое.
- Ты спятил? Во-первых, игла должна быть стерильна, во-вторых, нужен наркоз, в-третьих, у меня лицензии нет, я студентка медицинского, а не хирург!
- Это же не операция на сердце и не нейрохирургия. Лицензия – не показатель чего бы то ни было. Давай, ты сможешь.
Он сумасшедший, он точно сумасшедший. Тихонов выпил половину оставшегося коньяка, вцепился обеими руками за перекладину раскладушки у себя над головой. Мария продезинфицировала иглу спиртом и сшила края раны. Тихонов во время этой процедуры лежал спокойно, почти не дергался, так что получилось даже аккуратно. Поверх шва накладывается специальный пластырь, поверх пластыря – двойная перевязка.
- Маша… - прошептал Тихонов, когда она закончила с раной на боку и начала осторожно водить теплым влажным полотенцем по его лицу, стирая следы драки.
- Что?
- Я тебя люблю.
- Заткнись, я не хочу это слушать.
- Нет, правда, люблю. Всегда любил. Я знаю, ты на меня злишься за то, что я так уехал, ничего не объяснив, но на то были свои причины. Просто я не могу тебе о них рассказать.
- Заткнись, заткнись, - зашипела на него Мария. – Я знаю все твои причины, просто ты преступник, тебя разыскивает полиция, ты позвонил мне только потому что тебя продырявили и ты очень вовремя вспомнил, что трахал когда-то студентку из меда и что эта дура готова по первому звонку сорваться с места и ехать на окраину Москвы помогать тебе. А потом ты опять исчезнешь, на этот раз даже не станешь утруждаться и отправлять мне смс, и так все понятно… А потом будешь донимать меня ночными звонками и бредовыми сообщениями, будешь узнавать мои новые номера телефонов, которые я, кстати, вынуждена все время менять только из-за тебя… Так вот, заткнись и не смей мне говорить про любовь, или, может быть, ты мне скажешь, что это все не правда и я не права?
Мария швырнула полотенце в сторону и прикрыла глаза тыльной стороной ладони. Нет-нет-нет, только не смей плакать. Не смей плакать при нем.
- Во многом ты права, - произнес Тихонов после долгой паузы. – Правда в том, что я действительно нарушил много законов и меня разыскивают, чтобы арестовать или убить – в моем случае это для них уже не принципиально. И мне правда придется на какое-то время исчезнуть из Москвы, причем незамедлительно. Но правда и то, что я тебя люблю. И именно по этой причине не могу быть с тобой – иначе навлеку на тебя опасность.
- Тебя не просто так пытались убить?
- Нет, не просто.
- Когда ты уезжаешь? – спросила Мария уже без тени раздражения или обиды, в очередной раз смирившись с тем, что было сильнее их обоих.
- Этим утром. Я знаю человека, который поможет мне достать билет на поезд без документов. Но у меня только 30 тысяч наличными, этого хватит разве что на место на крыше поезда, а я для таких трюков слабоват здоровьем.
- У меня с собой 150 тысяч, возьмешь их, и вместе должно хватить на билет и на первые пару дней. Бинты и пластыри я тебе с собой дам, будешь менять два раза в сутки, понял?
- Не буду говорить «спасибо», потому что в Бога не верю, вместо этого пообещаю, что буду стараться оправдать доверие. И твое в том числе.
- Мое доверие ты уже навсегда оправдал. Я тебя люблю.
Когда Тихонов забывается в болезненном полусне, Мария сидит на полу около раскладушки, гладит и целует его руку со сбитыми костяшками пальцев. Остается всего три часа для сна и восстановления сил, всего три часа, чтобы хотя бы так побыть вместе, а впереди еще многие месяцы разлуки, страх, неизвестность и, возможно, смерть.
Он улетел, но обещал вернуться.
От чтения Марию отвлек звук открывающейся входной двери и шаги в прихожей. Первая мысль была, что это квартирная хозяйка, у которой Мария снимала квартиру последние четыре месяца. Но хозяйка, хотя и имела собственные ключи, никогда не приходила без звонка, а тем более в такое уже не раннее время – девять вечера. Неизвестность всегда пугает больше, чем многое другое, поэтому Мария решила встать и посмотреть, кто вошел. В прихожей стоял Владимир Тихонов, он уже успел разуться и теперь пристраивал свой рюкзак на крючок для верхней одежды. Мария была просто шокирована его появлением. Они с Тихоновым не виделись с той самой ночи, когда Мария оказывала ему первую помощь после ножевого ранения в сентябре прошлого года. Все эти месяцы Тихонов ни разу не звонил, только очень нерегулярно отправлял короткие ничего не значащие сообщения на ее номер или по интернету, которые должны были служить подтверждением тому, что он жив и помнит о ней.
- Маша! – Тихонов приблизился к ней, обнял. – Я так по тебе скучал.
Она оттолкнула его, отступила на несколько шагов.
- Откуда у тебя ключ и как ты узнал мой новый адрес? Ты за мной следил?
- Не я лично, но один человек действительно следил по моему поручению. Исключительно ради твоей безопасности. А дубликатом ключа я воспользовался, потому что думал, что ты меня не пустишь сразу.
- Если ты за мной следил, и тебе не составило проблем узнать, что я сменила жилье, то ты так же знаешь, что я встречаюсь с другим мужчиной, и твое здесь присутствие…
- Знаю, - перебил Тихонов. – И еще я знаю, что это совершенно несерьезно и никаких чувств у тебя к нему нет.
Он притянул Марию к себе, снова обнял. Она уже не пыталась вырваться, только воскликнула с беззлобным укором в голосе:
- Тебя не было год! Целый, черт бы тебя побрал, год!
- Ты даже не представляешь, как я по тебе скучал!..
- Я тоже очень скучала по тебе, Володя, - шепотом отозвалась Мария, целуя его.
Тихонов прошел в комнату, которая была и гостиной и спальней и рабочим кабинетом, сел в кресло, Мария – рядом с ним на подлокотник, положив голову ему на плечо.
- Так ты вернулся? – спросила она с надеждой.
- Нет, я только на одну ночь. Завтра опять уезжаю.
- Я другого и не ожидала. А где ты был этот год?
- В другой стране.
- Не на Украине, я надеюсь?
- Почему?
- Там же гражданская война! По телевизору не говорят, но в интернете все лето только и обсуждали политический кризис на Украине, убийство Бириченко и прочее.
- Преувеличивают. Никакая там не гражданская война, а очередная политическая разборка между группировками олигархов. Украинская оппозиция совершенно несостоятельна, у нее никогда не хватит ни сил, ни духа воспользоваться моментом и взять власть в свои руки. Хотя, антизападнические движения в Восточной Украине не могут не радовать. Народ выражает недовольство официальным курсом власти, это хорошо. Но протесты по большей части локальные и спонтанные, у них нет конечной цели, а значит, не будет и конечного результата.
- Ладно, я не историк и не политолог, так что спорить не буду. Чай будешь пить?
- Я бы лучше поел, а то с утра голодный мотаюсь.
- Сейчас, разогрею чего-нибудь.
Мария встала и пошла на кухню, Тихонов немного погодя пошел за ней.
- Не заходи! – крикнула ему Мария. – У меня тут свинья недоделанная.
Он все-таки вошел и увидел на покрытом клеенками столе препарированную тушку свиньи. С трупами в медвузах каждый год было все хуже и хуже, дорогостоящие модели могло себе позволить не каждое учебное заведение, к живым пациентам на милю не подпускали, а практика будущим хирургам нужна постоянная, поэтому многие студенты покупали на рынках целые тушки животных и «суповые наборы» - никому не нужные внутренние органы и тренировались на них дома.
- Н-да, медицина – это искусство, а искусство требует жертв. Вам разве людей не дают резать? – произнес Тихонов.
- Дают, но уже подержанных покойников, на них целого куска ткани не найти, так что приходится упражняться в свободное время на животных, а свинья для этого лучше всего подходит.
- Так я тебя, можно сказать, от учебы отвлек?
- Ты меня отвлек от «Жизни отражений». Я устала возиться со свиньей и решила немного почитать.
- Фу, моя девушка, оказывается, читает какую-то пошлую любовно-волшебную дребедень про другие миры.
- Это не дребедень, и я не твоя девушка. Иди в гостиную.
Мария усадила Тихонова за журнальный столик в гостиной, на который постелила первую попавшуюся скатерть, разогрела гречневую кашу, сделала бутерброды и заварила чай.
- Приятного аппетита.
- А ты со мной?
- А у меня свинья.
Пока Мария засовывала свинью в контейнер и убирала в холодильник, полоскала и сворачивала клеенки, Тихонов поел и сам вымыл посуду.
- Ты мне расскажешь, где был и что делал целый год?
- Пока не могу рассказать. Ты все узнаешь позже.
- Ты все время только обещаешь и обещаешь…
- Я выполню все свои обещания или умру. Нет, сначала выполню, а потом умру. Это мой жизненный принцип.
Мария верила ему, верила всегда и во всем. Тихонов скромно попросил разрешения остаться на ночь. Марию позабавила эта неуместная деликатность – после того, как он заявился к ней домой без предупреждения, да еще и при помощи дубликата ее ключа. Она не ответила, только начала раскладывать диван – нормальной кровати в квартире не было. Тихонов не мог не замечать, что Мария живет в ужасных условиях в обшарпанной однушке далеко от места учебы, стипендии и подработок едва хватает на оплату счетов и на еду, не мог не знать, что ей пришлось продать отцовскую машину, но никогда не предлагал никакой материальной помощи и не стеснялся брать у нее деньги. Мария уже давно принимала это как должное. Тихонов мог прислать смс с просьбой срочно перечислить ему некоторую сумму, и Мария в любое время суток отправлялась в банк, чтобы сделать это, хотя знала, что деньги он возвращать не собирается. Мария прекрасно понимала, что он использует ее, но почему-то это не казалось обидным или неправильным. Тихонов пошел принимать душ, то ли случайно, то ли специально забыв закрыть дверь на засов. В итоге Мария не выдержала, скинула одежду и залезла к нему в ванну под тем предлогом, что счета каждый месяц все больше, и нужно экономить горячую воду, и тут же начала его целовать. Потом они занимались любовью на старом диване, который так безобразно скрипел, что Мария искренне радовалась тому обстоятельству, что старушка, живущая за стеной, совершенно глухая.
- Вова! – с трудом произнесла Мария, едва отдышавшись. – Как же мне этого не хватало! У меня полтора года не было такого потрясающего секса!
- А у меня полтора года вообще не было никакого секса.
- Шутишь?
- Нет, просто я люблю только тебя.
Мария положила голову ему на грудь, кончиками пальцев погладила небольшой шрам сбоку под ребрами, след от раны, которую она сама обрабатывала и зашивала. Вожделение уступило место нежности и приятной усталости. Еще стало вдруг очень грустно от осознания того, что всего через несколько часов им придется опять расстаться и скорее всего на очень долгое время. Из всех несправедливостей жестокого мира с этой было смириться тяжелее всего.
- Пожалуйста, возьми меня с собой, - попросила Мария таким умоляющим и жалким голосом, что самой стало стыдно этой минуты слабости.
- Пока не могу. Подожди немного, скоро мы все время будем вместе.
- Когда, Володя, когда?! Я не могу так больше, ты понимаешь, что мучаешь меня?! Ты меня не отпускаешь, жить не даешь! Приходишь, когда хочешь, тут же исчезаешь… А я остаюсь одна, всегда одна…
Тихонов молчал – ответить ему было нечего.
- Мне скоро 25 лет, самое время подумать о семье, только я начинаю хоть как-то налаживать свою жизнь, как появляешься и ты и все рушишь!
- Ты будешь моей женой, - сказал вдруг Тихонов, и прежде чем пораженная таким заявлением Мария успела что-то сказать, продолжил: - Я вижу будущее. Нет, не спрашивай ни о чем, это действительно так, у меня есть какой-то дар, только он не имеет ничего общего с магией, экстрасенсами, предсказаниями и прочим. Просто я знаю, как будет, и знаю, как этого добиться. И я вижу… удивительные вещи, просто фантастические. Будущее, оно… и ужасно и прекрасно одновременно. Жаль, что я не могу тебе показать то, что вижу, а словами это не объяснить… Все вокруг изменится, теперешняя Россия исчезнет и родится новая. Мир преобразится. Мы поженимся, но не сейчас, а через много лет. И у нас будут дети – мальчик и две девочки. И мы будем жить счастливо в этом новом мире. Будет так и никак иначе. Просто поверь в это, как я верю.
И Мария поверила, как верила всегда всему, что он говорил. Вскоре она заснула, успокоенная его глубоким ровным дыханием, а когда в 7 утра прозвонил будильник на мобильном телефоне, Тихонова уже не было. Мария даже не была уверена, что он действительно приходил, и ей это не приснилось, пока не увидела на журнальном столике коротенькую записку: «Я улетел, но обещал вернуться». Обещал – значит вернется. Остается только ждать. Ждать, любить, надеяться и верить. Как и всегда в жизни.
Пресс-конференция.
Длинный список журналистов и представителей международных организаций положили на стол перед Тихоновым. Владимир пробежался по нему глазами, вздохнул:
- Сто сорок два человека? Это все?
- Да, товарищ Тихонов, - ответил секретарь.
- Подозрительно много американских имен, - заметил глава государства.
Собеседник виновато пожал плечами:
- Вы можете редактировать этот список, как вам угодно. Некоторых можно прямо сейчас депортировать обратно. Если хотите, мы подготовим для вас список из десяти имен, вы сами выберете, с кем и когда хотите встретиться.
- Нет, все в порядке, - махнул рукой Тихонов. – Давайте всех сразу. Через полчаса, например.
- Вы хотите провести встречу со всеми ста сорока двумя журналистами сразу? – удивился секретарь.
- Угу. Только микрофоны им не давайте.
Бывший кремлевский зал приемов на скорую переделали под университетскую аудиторию. Поставили кафедру для главы государства, микрофоны и динамики, рядами выставили длинные лавки, стулья и кресла – все, что нашли – и завели немного растерянных и явно нервничающих иностранцев, предварительно каждого как следует обыскав, невзирая на возмущенные протесты.
Это были в основном молодые люди, европейского типа внешности, приятной наружности, но несколько потрепанные и уставшие от четырехдневного содержания в положении наполовину гостей, наполовину пленных. В дверях зала и вдоль стен стояли автоматчики - на всякий случай.
- Всем добрый день, уважаемые иностранные представители, - бодро начал Тихонов, становясь за кафедру. – Как вы уже знаете, я – Владимир Тихонов, организатор этого всего, - он выразительно обвел взглядом помещение, имея ввиду заодно и всю страну. К его большому удовольствию, не щелкнуло ни одной фотовспышки – всю технику, в том числе фото- и видеокамеры, у иностранцев отобрали еще на границе. Единственное, что им позволили взять на пресс-конференцию – это казенные блокноты и карандаши.
- И прежде чем вы начнете задавать мне свои вопросы, я попробую ответить на наиболее вероятные из них, - продолжил Владимир Тихонов. – Самое главное: вам нечего бояться, вас всех скоро отпустят домой, как и было обещано. Но, если кто-то захочет остаться навсегда, депортировать не будем.
Это была скорее шутка, но иностранцы не оценили, началось пока едва заметное беспокойство.
- Да, в России произошла Революция. Да, у вас есть все основания полагать, что это надолго. Нет, мы не отказываемся от всех контактов с капиталистическим миром. Да, наши границы официально закрыты. Любое несогласованное с нами пересечение нашей границы будет рассматриваться как военная угроза и встречать адекватную реакцию. Нет, мы больше не будем поставлять на запад сырье. Нет, экономической и политической изоляции мы не боимся. Все, что вам нужно знать о нас – мы коммунисты. Российская Федерация прекратила свое юридическое существование. Теперь мы называемся Империей и считаем себя правопреемниками Советского Союза и будем стремиться вернуться в границы 1945 года. Как минимум.
Он выдержал паузу, подождав, пока иностранцы закончат скрипеть карандашиками.
- А теперь, ваши вопросы. Внимательно слушаю. По одному, пожалуйста.
- Вы собираетесь претендовать на суверенитет государств-членов ООН и Евросоюза? – спросил польский представитель.
- Да, - улыбнулся Тихонов. – Следующий вопрос.
- Вы собираетесь вести агрессивную внешнюю политику? – литовец.
- Всенепременно. Следующий.
- Как вы прокомментируйте убийство британского корреспондента Джорджа Говерна? – англичанин.
- Его звали не так, и он был шпионом. Его казнили по приговору революционного суда. Следующий вопрос.
- Вы собираетесь использовать оружие массового поражения? – индус.
- Нет, если нас не вынудят на этот шаг.
- Как вы собираетесь выплачивать внешний долг Российской Федерации?
- Никак. Аналогичный ответ по поводу возврате оборудования и техники с иностранных предприятий на территории нашей страны. Еще вопросы?
- Кто вы, товарищ Тихонов? – американка.
- Что, простите? – Владимир пристально посмотрел на молодую девушку, сидящую в первом ряду.
На груди у нее два бейджика – один с американским флагом, другой с именем и фамилией. Но Тихонов узнал ее по фотографии.
«Эмили Васкерс, 24 года, военная корреспондентка».
Симпатичная, натуральная фигура, белая улыбка, аккуратно собранные в хвост светлые волосы и выражение наивности и настойчивости в серых глазах. И голос сильный такой, что и микрофон не нужен…
Американка заглянула в папку, лежащую у нее на коленях и повторила свой вопрос:
- Кто вы, товарищ Тихонов? К какому политическому блоку вы себя относите?
- К коммунистам.
- Но если вы провозгласили ваше государство империей, значит, вы империалисты.
- Как вам угодно, - с раздражением ответил Тихонов, но девица не унималась.
- Выходит, вы националисты?
- Нет, мы не националисты. Центристы, если вам угодно.
- Но центризм не совместим с коммунизмом. Кто же вы тогда, товарищ Тихонов?
- Кто вам это сказал, девушка? Коммунизм совместим с чем угодно.
Она снова уткнулась в свою папку.
- Но это не так, - возразила она с совершенно уверенным видом. – Если вы коммунист, то вы должны быть крайним левым, если же вы империалисты – то крайним правым.
- Мы создаем коммунистическую модель экономики и проводим национальную политику, направленную на укрепление нашего государства.
- Это нонсенс, товарищ Тихонов. Или вы левый, или правый, нельзя это смешивать.
- Все, вы мне надоели, - вышел из себя Владимир.
Он сошел с кафедры, подошел к американке и выхватил у нее из рук папку.
- Что это у вас? Краткий справочник по политологии? В топку его, - он бросил папку секретарю, и тот поймал ее на лету.
- Извольте слушать меня внимательно, мисс Васкерс. Больше не будет ни левых, ни правых, ни диктатур, ни демократий. Есть мы – Империя русских коммунистов, наша идеология, есть наши политические цели и, что самое страшное для вас, есть средства достижения наших целей. Мы такие, какие есть. Мы будем меняться и развиваться со временем. С этого дня Империя – конститутивный полюс для всего остального мира. Политическая ориентация человека, группы, партии или блока государств будет определяться их отношениями с нами. Всей вашей политологии придется перестроиться под наши взгляды и научиться в них разбираться. Это понятно, мисс Васкерс?
Она все еще растерянно смотрела на свои руки и не могла поднять взгляд на стоящего перед ней мужчину.
- Не расстраивайтесь. Я пришлю вам в подарок новый справочник, собственного авторства.
Тихонов вернулся за кафедру.
- Больше вопросов нет? – он обвел глазами замерших в растерянности иностранцев. – Хорошо. Товарищи, проводите уважаемых иностранных представителей по их апартаментам. Пресс-конференция закончена.
Неофициальная встреча.
Старика доставили в бункер в закрытом кузове служебной машины, под охраной и в сопровождении еще трех машин. Последний раз подобный кортеж предоставлялся ему шестнадцать лет назад. Тихонов пожелал с ним говорить – лично и наедине, по возможности, секретно. В проходном помещении на одном из самых нижних уровней бункера, по разные стороны решетки, они и встретились – жалкий, согнувшийся, облысевший восьмидесятидвухлетний старик в наручниках и Тихонов, спокойный, уверенный, выглядевший даже моложе своих тридцати четырех лет. Несмотря на занимаемое положение, он по привычке надевал белую футболку под пиджак и спортивные кроссовки. Тихонов поздоровался первым и представился. В этом, конечно, не было нужды, просто он всегда пренебрежительно относился к протоколу.
- Что ж, приятно наконец-то увидеть вас вживую, Владимир Владимирович, - старик просунул правую руку между прутьев решетки, звякнув цепочкой наручников. Тихонов не колеблясь пожал ее, но этот жест вышел не слишком дружелюбным.
- Благодарю. И коль уж мы с вами тезки, полагаю, вы можете обращаться ко мне по фамилии.
- Как вам угодно, товарищ Тихонов.
Обычно члены Партии не терпели, когда посторонний человек использовал по отношению к ним обращение «товарищ», но сейчас Тихонов почувствовал, что произнесенное стариком слово имеет иное значение, более простое, нежели полу секретный опознавательный сигнал представителей подпольной политической организации, и идет из глубины повседневности советской эпохи, которую сам Тихонов не застал.
- Я ведь хорошо был знаком с вашим дедом, председателем… - начал старик.
Тихонов немного раздраженно прервал его:
- Тогда вы должны знать, что у Николая Александровича с супругой не было детей. Я прихожусь ему всего лишь внучатым племянником.
Тихонов никогда не утверждал, что является близким родственником председателя министров СССР, однако ошибка по умыслу или случайно попала и в официальные источники, в которых Владимира называли внуком главы советского правительства, видимо, выводя из этого обоснование его деятельности и убеждений.
- И все же, вы похожи на него больше, чем вам кажется, - с улыбкой ответил старик. Он был тоже уверенным в себе человеком, и явное недовольство собеседника его не смутило.
- Пожалуй. И хотя я обладаю сейчас властью и влиянием, многократно превосходящими политические возможности Николая Александровича, я надеюсь так же зарекомендовать себя хорошим хозяйственником, - произнес Тихонов.
Бессмысленное начало разговора. Он не так все это себе представлял. С самого начала этот старик умело сыграл на его подсознательных привязанностях и ассоциациях – «товарищ», предсовмина СССР… Тихонов был уверен, что если бы позволил ему говорить еще, то старик как бы случайно упомянул бы, что был офицером КГБ, членом КПСС… Он не мог не знать, как действуют эти намеки на человека, никогда не жившего в Советском Союзе и знавшего только Российскую Федерацию, причем с худшей стороны. Тихонов решительно прервал ненужный и навязанный эмоциональный контакт, оживил в памяти одно из самых болезненных воспоминаний – как восемнадцать лет назад плакал от злости и отчаяния, от осознания беспомощности и бессилия, когда просматривал на записи кадры сноса мавзолея на Красной площади; как брел потом, почти дезориентированный, вдоль рядов сидений, под ногами – разводы грязи, пыль, конфетти и мишура, а на месте мавзолея – уродливая фанерная сцена, на которой вчера прыгали и тряслись под вопящую из колонок музыку какие-то немцы, и с которой сегодня уже содрали концертные декорации. Он вспомнил, что чувствовал тогда: будто у него из души вырвали кровоточащий кусок, вспомнил, что желал в тот момент смерти всем этим людям, которые сидели в своих кабинетах, когда должны были выйти и встать живым щитом, закрывая проезд тяжелой технике. Во всем виноват стоящий перед ним сейчас высохший старик, с редкими седыми волосками на облысевшей голове, с белесыми, выцветшими глазами – это было его решение, его приказ, его ответственность.
- Некоторые мои товарищи, да и большинство населения этой страны, считают, что вы заслуживаете смерти, - жестко и неожиданно произнес Тихонов.
- Что ж, если вы разделяете это мнение, мы вполне можем обойтись без формальностей, вроде беспристрастного разбирательства, выдвижения обвинений, суда… Достаточно вашего приказа. Прецедент в истории нашей страны имеется… - его голос все еще мог звучать серьезно и утверждающе, интонация была полу приказательной-полу поучительной. Тихонов сделал два шага вперед, почти вплотную к решетке, его красивые, совсем не пролетарские руки, сжали стальные прутья.
- Вы не боитесь смерти, Владимир Владимирович?
- Мои дети и внуки в безопасности, а со своей смертью я уже успел смириться, - он даже улыбнулся, неестественно и вымученно. – Но я бы предпочел, как и любой, проживший долгую жизнь, умереть в мире.
- Вы считаете, что прожили жизнь достойно и заслужили мирную смерть, а не пулю в затылок?
- Я делал все, что мог.
- Вы практически уничтожили нашу армию, образование, здравоохранение, все социальные гарантии, вы позволяли мерзавцам разворовывать наши предприятия, вы едва не истощили энергетические ресурсы нашей страны, ни рубля не вложив в развитие промышленности, по вашим приказам убивали невинных людей, вы…
- Это было до меня, было после, я не мог с этим справиться, но я пытался сохранить стабильность, как мог! – повысил голос старик, открыто и гневно глядя в лицо Тихонову своими казавшимися слепыми глазами.
- Тогда не надо было принимать власть над страной, будучи на деле никем! – Тихонов уже справился с в принципе несвойственным ему приступом гнева и продолжил холодно и ровно: - Вам следовало знать, что степень ответственности прямо пропорциональна реальной власти.
- У меня никогда не было настолько полной власти, чтобы нести полную ответственность за все, - заявил старик и, поскольку Тихонов молчал, продолжил: - Для вас все легко, нет конкурентов, с которыми надо бороться, нет оппозиции, нет врагов, которых нельзя расстрелять, вы творите что хотите, ни с кем не считаясь… Это путь в никуда. Все сложнее в настоящей политике, вы еще с этим столкнетесь или ваши преемники столкнутся. Вы действуете, основываясь на опыте революционеров и тиранов, но сейчас, в ХХI веке, иная политика, теперь нужно сосуществовать с более развитыми странами, нужно уметь использовать дипломатию, нужно…
- Ваши дипломатические уступки западу принесли что-то хорошее России? Я отвечу – нет. И не могут принести. Это не работало в ХV веке, это не работало в ХХ, никогда. Поэтому мы пойдем другим путем, как бы вас не коробила эта фраза. Жаль, вы не увидите, как эта дорога приведет нас к коммунизму… Жаль, что вы никогда не видели, - последние слова Тихонов произнес тише, глядя куда-то в пространство, за плечо собеседнику, а старик впервые подумал, что странные заявления молодого политика о том, что он якобы видит будущее – не просто речевой оборот.
- Но теперь уже поздно, это все в прошлом, - продолжал Тихонов. – Большое видится на расстояньи, и вот, когда прошло 20 лет, я думаю, что имею право вынести вердикт. Вы не предатель, Владимир Владимирович. Вы просто недостаточно хороший правитель. Мы закончили. Прощайте.
Тихонов развернулся, не дожидаясь ответной реплики старика, и быстро пошел по коридору к лифту. Поднявшись к себе в кабинет, сел за стол. Кайсаров уже заботливо приготовил оформленную бумагу с печатью, оставалось только вписать одну фразу в пустую строчку после слов «приговаривается к…» и расписаться. Кончик шариковой авторучки замер в миллиметре от бумаги. Нужно было вывести всего одно слово из девяти букв. Этот человек заслужил – так решил народ, так решили и партийные товарищи Тихонова на вчерашнем обсуждении. Решение было общим, но вся ответственность на нем одном, на Владимире Тихонове. Он тверже перехватил авторучку, решительно вывел в нужной строчке: «Позволить В.В.Путину выехать в Англию», внизу листа написал свою фамилию и поставил размашистую, узнаваемую подпись. Его решение. А Кайсаров, народ и потомки… они поймут.
Затерявшийся осколок.
Владимир Тихонов работал в своем новом кремлевском кабинете. Из мебели в свеже отштукатуренном помещении были только стол, удобное мягкое кресло, диван и три портрета на стене – Маркса, Ленина и Сталина. Перед Тихоновым на столе громоздились почти метровые стопки бумаг и несколько развернутых карт. Тихонов часто работал подобным образом: выбирал карту поточнее и поподробнее – страны, региона или крошечного района в какой-то области – и покрывал ее сверху донизу сеткой линий, пунктиров, значков, а иногда коротких поясняющих надписей. Потом каждая из этих карт будет храниться в музее под стеклом как исторически ценный артефакт. Он переносил на бумагу то, что видел: проводил линии будущих автомобильных трасс, железных дорог и каналов, отмечал промышленные центры и новые города. Он создавал Россию.
Мария Казакова читала книгу, полулежа на диване, и старалась не мешать. Она бы предпочла заняться чем-то более продуктивным, но Владимиру, который был ранен месяц назад в результате очередного неудачного покушения, нужен был постоянный медицинский присмотр, а он из-за пренебрежения к своему здоровью не терпел около себя других врачей, кроме Марии. Тихонов, погруженный в работу, не замечал ничего вокруг и не любил, когда его отвлекали из-за ерунды. Марии, которая наблюдала за ним, казалось иногда, что он в каком-то трансе. Изредка Владимир вслух произносил какие-то комментарии или мысленные пометки самому себе и, поскольку секретаря у него не было, тут же сам записывал их в блокнот или электронный планшет – что было ближе под рукой.
Наконец, Тихонов переменил напряженно-склоненную позу на более свободную, несколько раз глубоко вздохнул, касаясь тонкими пальцами висков и окончательно возвращаясь к окружающей действительности. Он машинально потянулся к чашке с кофе, который ему принесли часов 5 назад, но, едва поднеся остывший напиток к губам, поморщился и отодвинул чашку в сторону.
- Лучше попроси теплый некрепкий чай. Полезнее, - подала голос Мария.
- Я закончил, на остаток дня я весь твой, и готов ко всем жизнеспасительным издевательствам.
Мария достала из медицинского чемоданчика тонометр, измерила Тихонову давление, потом на всякий случай сверила с показаниями автоматического немецкого прибора, который надевался на запястье, осталась очень недовольна тем, что результаты незначительно расходились.
- Либо я не умею измерять давление, либо у прибора существенная погрешность.
- Наверняка погрешность. Механические тонометры надежнее, и со мной все в порядке, - уверенно произнес Тихонов.
- Рано мы сюда переехали. Надо было подождать, пока здесь все доделают и откроют больницу.
- Перестань, Маш, - Тихонов встал, тяжело опершись о столешницу и приложив руку к левому боку, подошел к недавно установленному не забранному жалюзи окну. – Ты только посмотри – мы же в Кремле, ты понимаешь? Я больше не могу сидеть в бункере во Владимире, как будто спасаюсь от военной агрессии. Конечно, тут есть еще над чем поработать архитекторам: во-первых, южную стену некрополя нужно перестроить, во-вторых, я хочу еще два этажа к зданию архива пристроить, и, конечно, нам нужен дополнительный корпус, хотя и придется план сада изменить, - Тихонов говорил вдохновенно, разглядывая искусственно состаренную кирпичную кладку кремлевской стены. Грандиозность проектов Тихонова не могла не поражать воображение. Новый Кремль был почти идеален, до самой мельчайшей детали повторяющий Кремль старой, покинутой Москвы. Только в центре новой Столицы не было ни одного храма и собора, не было часовен и монастырей. На их месте строились здания библиотеки и архива, жилые и рабочие корпуса для партийных работников, полным ходом шло обустройство скверов и аллей.
- Конечно, я здесь только до тех пор, пока не будет построен Дворец Советов, - продолжал Тихонов, - но по некоторым причинам придется повременить… Сейчас важно, чтобы правительственный аппарат как можно скорее наладил работу на новом месте в Москве. Иначе темпы роста города замедлятся, а необходимо, чтобы они увеличивались с каждым годом.
Тихонов мог часами говорить о своих проектах и планах, говорить с исступленной искренностью ясновидящего, в мельчайших деталях описывая будущее, такое же реальное, как и настоящее. Он любил выступать перед народом, часто его речи записывали на камеру или диктофон – сохранились сотни часов его монологов. Но любимым слушателем для Владимира оставалась Мария. Он столько времени скрывал от нее свою жизнь, столько времени замыкался от нее, что теперь не мог сдержаться – выплескивал перед ней всю душу, своим красноречием приоткрывал завесу времени, показывая ему одному видимые явления, на которые раньше он мог едва намекнуть.
- Во Владимире было хорошее медицинское оборудование и тренажеры для реабилитационного курса, - заметила Мария, видя, что Тихонов опять увлекся. Он тут же перехватил ее мысль и повел в совершенно другую сторону:
- Да, с техникой пока плохо. Но ничего, скоро завезут и установят. Знаешь, как меня раздражает это варварство? – Тихонов указал на горы бумаги на столе. – Нужно полностью переходить на электронную систему обмена и обработки информации. Если бы эти поместные чиновники могли нормально представить мне всю эту информацию в электронном виде, я бы кучу времени сэкономил. Будем работать над тем, чтобы свести к минимуму роль бумажных носителей в повседневной жизни.
- По-моему, обычные печатные книги никогда не выйдут из употребления, даже если будет конкуренция в лице электронных книг и планшетов.
- Я не сказал, что нужно свести на нет роль книг, я сказал – минимизировать. Вернуть печати и рукописям этот средневековый налет уникальности и высшей ценности. Для сохранения информации бумажные носители лучше электронных, если, конечно, достаточно защищены от огня, влаги и других разрушительных факторов. И всегда будет существовать, конечно, традиция чтения книг. Но для образовательного процесса, документооборота и сообщения лучше всего подходит электроника. Кстати, можно посмотреть, что ты читаешь?
Мария протянула ему книгу:
- Пастернак.
Тихонов поморщился, принимая книгу.
- Зачем ты это сюда привезла? Как раз сейчас создается идеологически стерильная зона в новом городе.
- Не волнуйся, я посмотрела по оглавлению – это просто стихи, ничего криминально антиидеологического. Тебе так не нравится Пастернак?
- Не читал, но осуждаю, - с шутливым пафосом процитировал Тихонов, листая томик стихов. – Мне некоторые отдельные стихи нравятся. Но в целом – не наш поэт.
- Ах да, - немного обиженно заметила Мария. – Тебе же нравится Черевский.
- Ну, Черевский – наше все – вне конкуренции. Что это?
Из книги на стол выпала закладка. Тихонов озадаченно повертел в руках кусочек картона, покрытый глянцем и немного потрепанный по краям. С одной стороны было напечатано изображение Девы Марии с младенцем Христом, с обратной кто-то от руки написал слова молитвы.
- Это? – немного рассеянно переспросила Мария. – Давно уже у меня, лет 10, не меньше. Раньше просто дома среди книг валялась, вот при переезде всплыла.
- Откуда? – снова спросил Тихонов.
Голос Марии стал тихим и немного грустным, когда она начала рассказывать:
- Это было году в 25-м, наверное. Я шла из метро, и на мосту – я точно помню, это был мост над железной дорогой – старой женщине стало плохо. Она стояла, просила милостыню, и что-то, видимо, с сердцем… Она упала, а люди мимо идут и идут. Я подбежала, пульс щупаю, пытаюсь помочь. Но у меня с собой ничего нет, ничего не могу сделать, кричу только, чтобы вызвали «скорую». Но никто не собирался вызвать, я сама позвонила. Когда «скорая» приехала – через час – бабушка уже умерла. Пока я ее держала за руку, она все пыталась мне иконку сунуть в деревянной рамке и все шептала: «внучка, внучка» - не понимала уже ничего. Санитары увезли тело в морг, а иконка так и осталась у меня в руке. Одно время она у меня дома где-то валялась, потом я ее достала из рамки – это оказалась просто напечатанная на бумаге картинка – и использовала как закладку. Потом забыла про нее. Вот когда мою библиотеку перевезли во Владимир, я опять ее нашла. Знаешь, мне не так важно, что на ней изображено, я просто оставила ее на память о первом человеке, который умер у меня на руках, потому что я не смогла помочь. Я ответила на твой вопрос?
- Не ты не смогла помочь. Капитализм в очередной раз не прошел тест на гуманность по отношению к старикам, - произнес Тихонов, все еще внимательно вглядываясь в изображение. - Глаза у нее странные, - глухо произнес он немного погодя. – Смотрит так, что жутко становится. Умеют же православные так рисовать, что душа наизнанку выворачивается. Есть чему поучиться. Надо узнать, с какой иконы репродукция. Наверняка, не один десяток фанатиков перед ней лбы в кровь разбивали. Уничтожить оригинал или в старой Москве оставить. Убери с глаз моих, - Тихонов выронил картинку из пальцев.
Мария вложила закладку между страниц, так, чтобы кончик не выглядывал, захлопнула Пастернака, кладя книгу на диван. Потом убрала в свой чемоданчик оба тонометра. Тихонов сделал несколько шагов по направлению к двери, ходить ему все еще было тяжело.
- Тебя поддержать?
- Нет, - отмахнулся Владимир. – Не положено лидеру страны, которая встает на ноги, быть хромым.
- Тебе надо отдохнуть сегодня.
- Да, - неожиданно легко согласился Тихонов. – Сегодня отдохнуть, потому что завтра рано утром мы с Кайсаровым летим в Ленинград. Там на заводе имени Козицкого…
- Володя! Никаких авиа перелетов!
На следующий день Тихонов отправился в Ленинград в сопровождении Марии и нескольких партийных товарищей и задержался там на неделю. В его кабинете за это время несколько раз проводили уборку. Оставленную на диване книгу уборщица отнесла в здание книжной, в которое как раз начали завозить книги грузовиками. Заведующий, посмотрев в базе, нашел фамилию Пастернака в списке неидеологических писателей. Книга отправилась в быстро заполняющуюся закрытую секцию в подземной части здания. Потом были проверки, переорганизации, ревизии – томик стихов Пастернака, счастливо пережив их все, переехал в конце концов на второй подземный этаж и затерялся в груде таких же старых и никому не нужных книг.