I.
В один из первых вечеров августа николашу пронзило острое чувство наступающей осени. Каждый год в эти дни к нему приходил запах сырого сумрака, который прельщал его и оживлял душу: он чувствовал подступы любимой поры. И лишь когда эти приливы уже наполняли его свежими и необычайными ощущениями, николаша вспоминал об этом цикле уже изменившимся. Так случилось в начале августа и в этом году.
А ведь чуть было все не накрылось. Нефёдов и николаша были людьми относительно культурными и хамить в лоб не любили, а их партнеры лоббировали свои многострунные самострелы так одиозно, что защипали Нефёдова до смерти.
- Не могу больше, - выдохнул он николаше, - подключайтесь. У меня идет разговор слепого с глухими, а о том, что они устроят в жизни, я даже не хочу думать. Решайте сами, николаш, они за четверть века из ума выжили и до сих пор на манжетах пишут.
- Нефёдов, музыке ум особенно и не нужен, - успокоил его николаша, - она едина для малайцев и альбатросов: кто слышит, тот встроится. Покури пока, я подумаю.
"Ищите женщину", - пронеслось у него в голове.
Да, николаша был крепко полоумным, но прекрасно знал богатый набор безобразия и великолепия, свойственных его родине и генномодифицированному государству. И там, где его угораздило родиться, наряду с портвейном "Агдам" царствовала удивительная культура мышления и действий. Страну не любили и побоивались - ее фундамент жестко замесила княгиня Ольга, плетя византийскую вязь на тающей империи. Особой деликатностью она не отличалась, хотя впоследствии и стала святой. Жгла она врагов, резала, травила, и ничего страшного, если для святого дела надо - это не сильно отличается от "Есть такое мнение...". Более понятно.
И николаша подумал, что сейчас ему нужна злая и умная женщина - они с Нефёдовым уже нюансов не ловили, поэтому некому было их объяснять кайлом по темени деятелям искусств. И спустя полчаса он попросил Нефедова найти Ольгу Саймон. Чуйка николашу не подвела: она оказалась в городе и была совершенно свободной, хотя они не виделись и не почти слышались больше двадцати лет. Но организация жизни в этом городе стала такова, что с рождением или приездом у каждого оказывался тамвсё, эликсир бессмертия и репутация - у кого какая.
Ольга приехала. Она была по-прежнему хороша, и хотя за партию меццо-сопрано сейчас взялась бы вряд ли, в музыке по-прежнему плавала как акула, и тех, кто ей попадался, перегрызала. Собственно, это николаше и было нужно. Поэтому за день Саймон построила всех в колонны по трое, вдоволь поиздевавшись над ними и николашей - ее язвительные подхлесты он отбить не мог, да и не хотел. Голову туманили давние строчки:
Не спи. Терпи. Ищи покой -
Потом расскажешь мне , какой
Бывает ночь, как счастье вечно,
Как ваши чувства бесконечны...
Раба поклонников, уснешь!
Опять постель, и вновь дорога,
Я ж буду рад, когда с порога
Ты материться не начнешь.
И еще он видел Большую Медведицу, и себя, сидящего на крыльце дома с вишневой трубкой в руках.
Трих с Шугой ничего об этом не знали. Они благоговейно смотрели на жесткую в разговоре, но внешне обаятельную женщину, и на плечах ее им виделся не яркий летний пиджак, а мундир офицера тайной полиции с двумя рунами.
Однако вскоре николаше позвонила Арина, и у них произошел совсем неприятный разговор: новости ждали его везде. И хотя об этих новостях он и сам предупреждал Арину, поначалу расстроился, но вскоре его поглотили другие дела.
Музыканты, отпоротые Ольгой, были уже в пути или собирались, оставив дома понты, а компании с Чистых прудов оставался вечер, день и еще немножко. Поэтому николаша велел ребятам гулять до завтрашнего полудня, но не хватать гусарский насморк, а после этого они должны были вместе играть финальный проход.
Довольные чем-то Трих и Шуга быстро смылись, шушукаясь, а николаша позвонил Нефедову и после разговора с ним пошел в гости к Неле.
- Попрощаться пришел, николаш? - встретила она его с легкой язвинкой, которой успела заразиться от своего гостя. Впрочем, набралась она многих глупостей, и не все из были именно глупы - она шутила. Ей это очень шло - она похорошела внешне и изнутри: природное остроумие постепенно очень ощутимо обострилось. И покупателей с продавщицами из соседних магазинов она элегантно колола: у нее появился свой, неповторимый стиль.
Но николаше совсем не хотелось прощаться - в этот вечер он был вдумчивым и дурашливым.
- Обсудить надобноть, княгиня, последнее сочинение поэта Передуева, - прошепелявил он. - Многим кажется, что оно-с - некоторая вольность. Каково ваше мнение?
- Ты, николаш, если дурак, то лучше помоги, - ответила Неля, снимавшая с витрин диски, даже не глядя на них.
- Меняете профиль Scorpions на парадигму Моцарта? - поинтересовался тот, принимая от стоявшей на стремянке девушки пачку пыльных боксов. - Боюсь, что оценят немногие - может быть, откроешь Сурену волшебный мир искусства Баскова и Киркорова?
- Ах ты, умненький ты наш, благоразумненький Буратино... - снисходительным тоном начала играть Неля. - Закрывается магазин, николаш, - наторговались! Мне в одиннадцать нужно сдать хозяйство Сурену вместе с деньгами, а дальше... не знаю, николаш, что мне дальше делать - ночь на вокзале перезимую, а с утра на Мясницкую, может, где место найду в бутике... Хотя туда вряд ли возьмут - устроиться сложно сейчас...
Она оказалась сильно расстроена и взволнована, но дел у Нели, видимо, была куча.
- Слезай, Нель, - ты на своих шпинделях оттуда быстро слетишь, а у нас и времени с тобой мало, - отбрил николаша эти новости, - я хочу тебя пригласить кое-куда.
- В "Шоколадницу" опять? - с тоской в голосе язвительно протянула она.
- В "Шоколадницу" о шесть, - стрельнул николаша, и девушка тут же рассмеялась. - Пойдем, Неля, - я тебя приглашаю в театр: сегодня хороший спектакль и потрясающие актеры.
Неля замерла. Из ее рук посыпалась пачка дисков: такого предложения она точно не ждала.
- В театр? - она растерялась от неожиданного предложения. - Посмотри на меня, николаш: такой дресс и театр? Нет, надо было заранее предупреждать!
- Все, пойдем, купим по дороге - пока одежда... опоздаем, Нель! Закрывайся и пойдем...
Он не стал говорить девушке, в чем и зачем ходят в театр. "Сама посмотрит", - подумал он, поднимая с пола пластмассу.
На Мясницкой они зашли в магазин, котором Алена продавала блузки - николаша не знал, что девушки знакомы и даже дружны. Чтобы не оказаться узнанным, ему пришлось паясничать - устроить на лице глупую гримасу, стоять боком к Алене, которая норовила даже ему предложить итальянскую коллекцию женских блузок. "Я вам лучше монгольскую сантехнику поставлю", - чуть было не ответил николаша, но вовремя схватил Нелю, которая себе что-то выбрала, расплатился, и они едва успели на спектакль. От почтампа до "Современника" они почти бежали, и николаша слушал много выражений Нели в свой адрес. Тема оказалась плодотворной: "Каким нужно быть невнимательным, чтобы даже не сказать, как на мне сидит платье!".
Она была женщиной, читавшей хорошие книжки, и сейчас выбрала экстремальную одежду - действительность не предлагала ей иной. И замещение одних ценностей другими порой было неизбежным.
Спектакль оказался прекрасен: Лия Ахеджакова и Валентин Гафт играли не только в пьесе и со зрителями, но и сами с собой. И хрупкие грани безумия раскрылись перед ними, оборачиваясь в свою противоположность - людские печали чередовались с фантазиями и радостью. Это было тоже замещение, но одних чувств другими, в совершенно другой огранке, мастерски сыграно или прожито - никто ведь не знал природы чуда, которое творилось на сцене. Нелю спектакль затронул на гормональном уровне - примерное в середине она прижалась к николаше, и он обнял ее.
Ближе к ночи они молча вернулись в магазин: меж ними пробегал какой-то перелом, а какой именно - они сами не знали. Взгрустнув, девушка собрала свои пожитки и они стали ждать Сурена, попивая кофе. Хозяин теперь уже бывшего магазина пришел не один - с ним были двое очень крупных приятелей. Один из них с ходу направился бить николашу, но по пути остановился: николаша цокнул горлом и сделал странный жест. Поэтому встреча была короткой - Неля попросту отдала Сурену то, что должна была отдать.
- Ты, николаш, драться как все боишься, что ли, не пойму? - спросила его девушка, когда они уже подошли к метро.
Тот не ответил - Неля задела что-то важное в его памяти, и он нахмурился.
- Драться боишься, николаш? - вновь спросила она нервно.
- Дурак не боится, - он нахмурился. - Не люблю делать больно, Нель. Когда-то я сильно подрался - была пара полудурков и, хотя совсем не хотел, в общем, одного я почти прибил. Он чудом выжил. Какого хрена они ко мне привязались - вообще не пойму, - нехорошим голосом сказал николаша. - Немые они были. Больше я не занимаюсь мордобоем.
- Ясно... Это, конечно, правильно... - вздохнула девушка. Им было невесело и зябко.
Ночь они провели в маленьком дешевом мотеле в Сокольниках, где обоим доставили острое наслаждение горячий душ, свежее белье и даже скверный завтрак на рассвете.
Прихлебывая опостылевший йогурт, николаша сказал:
- Завтра, Нель, я тебя приглашаю в музыкальную шкатулку. Встретить, правда, не смогу - извини, буду занят. Приходи вечером - часикам к семи: пройди чуток за "Шоколадницу" на бульваре, а там сама музыку услышишь и подойдешь, ладно? Все это, признаюсь, далеко от вчерашнего искусства, но создано отчасти благодаря тебе.
- Нормально, это что значит "отчасти"? А где другие две блондинки, благодаря которым ты это придумал?
Улыбнувшись, николаша подумал, что чувствует Нелю примерно двоюродной сестрой благодаря сходству юмора. Однако такая родственная связь накладывала на них существенные ограничения в близости другого рода.
Они очень быстро говорили друг с другом, поскольку читали слова, снимая их с языка друг у друга - порой из-за этого вспыхивали шутливые ссоры.
- Другие две блондинки будут, когда ты перекрасишься, - ответил он второпях, - а ты пока шатенка, и мне это очень нравится. А вот кофе местный я пить не могу... Дай чай, пожалуйста! - сделал николаша неожиданный переход. - И вот что, Нель, давай теперь предметно. В этом борделе, конечно, теплее и чище, чем на бульваре, но жить здесь нельзя. Поэтому максимум мы здесь проведем пару дней, если вообще проведем. Сегодня, наверное, не встретимся - переночуй тогда здесь, ладно? Но вот если не придешь завтра на бульвар, Нелька, превращу в лягушку!
- А сейчас что делаем? - беспокойно спросила девушка.
- Сейчас делаем разное. Тебе искать работу, Неля, а мне - продолжать сходить с ума! - размеренно говорил николаша, отхлебывая чай. - Каким-то чудом еще нужно к стоматологу успеть - без зубов-то я работать не могу, надо срочно делать - сентябрь скоро... И вот что, Неля: продавщицей ты работала - тебе не привыкать, поэтому очень прошу - не меняй пока профессию.
Неля нахмурилась и грустно посмотрела на грязный ковер.
- Легко тебе говорить... Недостача всегда, зарплата такая, что на еду не хватает, а хозяева угрожают.
Схватив ее за плечи, николаша развернул девушку к себе лицом и начал смачно прошепелявить, глядя на нее при этом светло и тепло:
- Глупая ты, то есть наоборот - умница! - николаша спросонья немного запутался. - Я же говорю - пока не меняй, пока. После ты меня даже не спросишь, а сделаешь: ты становишься другой на глазах.
Он помолчал.
- Знаешь, Нель, ты очень хорошая, и тебе нужно жить правильно. Я всегда знал, как сделать проще, но никогда не шел гладкой дорогой. Потому что правильный путь - самый трудный. И если сегодня ты будешь работать продавщицей в магазине, а через год - его директором. Если захочешь, конечно...
Неля молчала.
- Потому что сядешь в тюрьму за растрату в особо крупных размерах, - вдруг подавился от смеха николаша. - А в твоем убогом сейфе найдут план покушения на Петровича!
Он так заразительно смеялся, что Неля не удержалась и тоже улыбнулась.
- Иди, разговаривай с людьми, - продолжал николаша, - ты договоришься, точно. И ничего не бойся!
- Ой, николаш, какой же ты умный и в то же время тупой... - тихо сказала она. - Женщине мало быть хорошей: ей нужно обязательно быть любимой! А ведь ты меня не любишь, николаш, - ну, совсем... Я тебе просто нравлюсь, как ... ну как родственница, да?
- Да, - николаша внезапно стал грустным. - Ты мне друг.
- Не печалься, николаш, - я тебя, если честно, тоже не люблю прям изо всех сил. Ты мне очень интересен и близок - это, знаешь ли, сегодня тоже очень немало! Но если ты уже что-то для меня придумал, то я приду посмотреть, - она вдруг улыбнулась и стала удивительно хороша. - И ты, николаш, прав - я меняюсь, и если ты заметил невидимое, то я права: ведь я это чувствую. Гад ты вообще жуткий: вывернул меня наизнанку, а как теперь жить - не знаю.
- Так в этом и есть удивительная прелесть жизни, милая, - тихим красивым басом произнес николаша.
На бульваре они расстались: Неля отправилась на Мясницкую, а николаша - к пруду, где устроил своим напарникам сладкое утро.
II.
Трих с Шугой валялись на грустной тряпке, и их головы боролись за место на коротком отрезке бревна, на котором лежал кроссовок Шуги. Рядом с ними были разбросаны пустые пластиковый бутылки от сахарной воды.
Глядя на их соприкасающиеся плечи, николаша с ходу принялся излагать свежие мысли о том, что ранее общество недооценивало роль однополой любви и ее влияние на рост производительности труда. А также на объем выработки продукции в расчете на душу населения. А также на единицу продукции и многое другое, что николаша связывал почему-то с производственной тематикой, в которой господствовали пакля, ветошь и ключ на двадцать два. Многогранность темы и необычные суждения оратора привели к тому, что очень скоро парочка проснулась, а Трих, слушая полукриминальную чушь николаши, смеялся как умалишенный. Но хихикал он недолго - вскоре рассказчик порадовал его новой историей, наклонившись прямо к лицу.
- Большой театр, семидесятые годы, - прошепелявил он. - Новый балет просматривают сотрудники органов, и один из них спрашивает:
- Товарищ дирижер, а почему у вас барабанщик играет как-то - не как все?
Дирижер растерянно разводит руками и отвечает:
- Ну, как же - партия у него такая...
И слышит от сотрудника:
- Партия у нас в стране одна, товарищ! Скажите, чтоб играл как все!
Трих испугался и умолк, а Шуга слегка хохотнул.
- Так вот, господа анархисты, - резюмировал николаша, - на хари ваши мне смотреть противно, а об одежде и я не заикаюсь - крематорий по ней плачет. Как бабы с вами ложатся, я ума не приложу... А играть тебе, Трих, придется, как все: партия у нас теперь не просто одна, а более того - единая. А это, Трих, уже не количество, а качественное прилагательное.
- Да мы просто поздно легли вчера, - проскрипел Шуга.
- А вот сегодня ляжете рано! - николаша внезапно вошел в образ того подпоручика из "Белого солнца пустыни", который птицей летал из окна. - Девочек переносите на завтра, если живы останемся! Ты, Трих, стрекозел, когда волосы мыл, а? Из них сало добывать можно в промышленных объемах! Вот ключи от номера, валите в душ, в мотель - мыться там до блеска, а волосы, Трих, - четыре раза мой. Уши чистить, и дуйте в парикмахерскую! Далее без задержек езжайте на Красносельскую, минут за двадцать позвоните, я буду у станции. Меня без дела не дергайте, буду занят. После Красносельской - последний прогон, здесь. Баб не узнавать - маски вам венецианские куплю. - Он сменил тон. - Ребята, мозг включайте, милые - завтра играть, будьте внимательны ко всему.
Отправив напарников мыться, николаша сел на следующий поезд метро, набрал Нефёдова и почти не отрывался от тамвсё. Он говорил со многими, и часто даже не очень понимал, кто ему звонит, зачем и что говорит. Мысли николаши были где-то далеко.
Доехав до дома, он погрузил свои вещи в машину Арины, и они перевезли их в квартиру, в которой ему теперь предстояло жить. Усталости николаша не чувствовал, хотя наверняка обманывался - бывают такие месяцы, за которую можно прожить жизнь и шагнуть за ее край. Поэтому он не особенно заблуждался в том, что время отсутствует.
Еще один час николаша провел в стоматологии.
Вскоре ему позвонил заметно повеселевший Шуга и сказал, что они с Трихом помылись и едут к месту встречи. Дел у николаши было масса, но ребят он отодвинуть не мог, поэтому нырнул в метро.
В большом центре за мостом они купили скромную одежду и обувь по вкусу каждого, а старые шмотки николаша сгрузил в контейнер, из которого торчали чьи-то ноги. Он не стал интересоваться их собственником.
Сразу после этого они поели и двинулись на бульвар, где взяли в подвале магазина инструменты и ушли к пруду играть. В это варево они погрузились до вечера, хотя николашу частенько отрывали звонки Нефёдова и других людей. Однако они уже до того они слились в музыке, что представить себе этих людей порознь было очень сложно. При этом Трих с николашей умудрились и погрызться, но не до крови.
- Слушай, николаш, - с вызовом спросил Трих после удачного прогона композиции, - а почему ты говоришь, что у нас с Шугой ни малейшей культуры? Да и о других ты тоже невесело судишь - и в основном, о тех, кто моложе. Это из зависти, что ли?
- Ты, Трих, был бескультурный дурак, а стал культурным идиотом. Вспоминай, когда я говорил о вашей культуре?
- Ну, говорил...
- Напомню - с месяц назад. А теперь, Трих, не говорю, потому что вы на моих глазах ее делаете. Культура - жизнь в определенной системе ценностей, и не особенно важно кем она создана - главное, какова она. Вы ее делаете, и это здорово. Но будь честным: скажи, что неплохая музыка - это далеко не вся культура человека. Сейчас вы не читаете - понимаю, но сильно сомневаюсь, что делаете это в другое время. Кино вы смотрите... я вас умоляю, о театре слышите от неприкаянных теток, на выставки ходите никогда... Словом, сказали "а" в музыке, говорите "б" и в другом - развивайтесь.
- А деньги! - вскочил Трих. - Где мне на это взять деньги?
Наступила пауза, и Шуга с интересом засопел, глядя на николашу. А тот был расслабленным как после массажа: помолчав еще немного он сказал, глядя в землю:
- Если ты хочешь жить, заполняя каждую секунду мыслью, движением, чувством, то заработаешь много денег. От каких-то из них точно откажешься - твоя культура, Трих, создаст для тебя другие ценности. Верь или не верь - решать тебе: лучше упасть, познав не все, чем познать все и не упасть. Последний вариант - фальшак, Трих, но жизнь твоя, тебе и выбирать.
- А не согласен я... - буркнул парень, складывая подставку для барабана.
Спать они легли уставшими и действительно рано - около десяти. Впрочем, уже через четверть часа николаша понял, что не уснет и отправился пить кофе. В голову ему лезли очень разные мысли, но затем он уснул.
Утро выдалось светлым. Кафе еще не открылись, но кое-где уже пекли пирожки и строгали мясо, поэтому Шуга и Трих поторопились перекусить. После вчерашней игры поесть они не ели совсем, а наступивший день не обещал им для этого другого момента. С ними был и николаша, который равнодушно мял во рту что-то непотребное из жестяной банки, запивая кофе. Есть ему хотелось до слёз. Он позвонил Нефёдову и попросил Алекса привезти мелко порезанного жареного мяса с кетчупом.
Перекинув по нескольку просьб в тамвсё напарникам, он вновь прикипел к Нефёдову, обсуждая последние правки и перестановки. То, что называют временем, летело быстро, и николаша уже начинал переживать - Алекса, друга Нефёдова, не было. Но около пяти часов худой, смешной, лохматый, он появился и, хлопнув николашу по ладони, ринулся к памятнику так решительно, будто собирался его демонтировать. Привезти мясо он забыл.
Начало было назначено николашей на четверть восьмого - после старта спектакля в театре, но уже сейчас на бульваре начинали появляться люди, которые имели несомненное отношение к действу. И выглядело это очень забавно - будто бы никто не собирался, но в то же время сброд на бульваре наблюдался уже откровенный и очень подозрительный. Кто-то например, принес к памятнику стремянку и принялся по ней лазить. Другие фигуранты дела с незаурядной внешностью напоминали чем-то эпоху строительства кольца метро или Шуховской башни. Третьи были вполне даже ничего, но печать культуры и образования на лицах имелась, а это не вполне вписывалось в тренд текущей и гудящей городятины. Несли они бубны, струнные инструменты и многое другое, на что николаше сейчас совершенно не хотелось смотреть. Да и возможности не было - очень кстати подоспел варганист Седа, с которым они ушли в глубину бульвара, к пруду.
Игравший на варгане музыкант с Южного Алтая имел очень интеллигентное лицо, что для города было откровенной пощечиной. "Стремно", - подумал сначала николаша, но, услышав первые звуки инструмента, решил: "Переживут".
Он неслучайно поставил варган первой скрипкой: тому была весомая причина. Когда николаша гулял по Мясницкой, выдумывая общую идею, поводом к ней стал друг Алены, которую он увидел в стекле магазина. И пока николаша пытался соткать ткань звуков, объединяющих народы его родины, на память случайно ему пришла лирика истеблишмента, которую он слышал в детстве.
А молодой один башкирка
Играл Шопен на палке с дыркой.
Именно такая каталептическая поэзия стала его концепцией. И хотя Шопена николаша очень любил, его гениальную музыку своим исполнением решил не похабить, а придумать свою - впоследствии он так и сделал. А вслед за не очень башкирской, а казахской домброй и вместе с ней кобызом из сердца Евразии должен был зазвучать варган. Его звучание позволяло николаше навалять сразу три довольно разных партии для инструмента - он отправил их Седе, и тот довольно быстро предложил четвертую. Сначала николаша был ей очень не рад, много раз слушал и сомневался, но позже перетряхнул Шуге и Триху ритм, и получилось очень интересная аранжировка. Ребята, ругались, но отступать было уже некуда.
Седа поначалу казался очень похожим на героев повестей Шукшина - принялся рассказывать о путешествии по железной дороге, но николаша мягко утопил эту тематику в музыкальной. С этого момента алтайский Седа растаял, вонзив звук в небо над бульваром, и николаша начал играть вместе с ним. Но недолго - минут через двадцать он посмотрел на экран и сказал:
- Всё, дорогой - остальное сыграем, слушая. Можем не успеть, рвем к месту.
- А, ну можно и так, - согласился варганист. - Слушай, а чего у вас в городе все спешат-то, а?
- Климат здесь, Седа, такой... ядовитый... - на ходу бросил с улыбкой николаша. - Пошли.
- Хе! - отозвался тот, тоже улыбнувшись.
У памятника было уже густо, а над монументом висела растяжка, которая на двух языках сообщала о многолетней дружбе России и Казахстана. "Кто бы спорил, интересно?", - думал николаша, когда подбежавший Алекс спешно, но бережно повесил ему на плечи гитару, а на голову - уже включенную гарнитуру.
Все дальнейшее зависело от Нефёдова, который за месяц своей работы и лохмотьев околомузыкального бреда успел предусмотреть и связь. Для Нефёдова, Алекса, его подруги Сеты и николаши были приготовлены гарнитуры, а Сета стояла на тротуаре с камерой в гарнитуре. Картинка была видна Нефёдову в мониторе, а звук он отправлял как хотел - всем или по индивидуальным каналам. Это был умный учитель. Услышав дыхание николаши в гарнитуре, он включил картинку и внимательно посмотрел в монитор.
Сидевшая рядом с Нефёдовым Вета увидела на экране монитора, как николаша стеклянными глазами взглянул на каменный пол сцены и шагнул в пропасть.
Больше всего на свете ему хотелось в эту минуту съесть кусок мяса.