Туська была из тех детей, кто приходит в этот мир тихо, с улыбкой, никого не беспокоя своим присутствием, не обременяя хлопотами, созерцая и радуясь мелочам.
Крепкая здоровьем, краснощекая, золотая челка на конопатом загорелом личике, глаза-крыжовники. Мамино счастье, папина радость, бабушкина отдушина, дедушкина подружка.
Первое кружево простыней и чепчиков, первая кукла, первая прическа, - все помнит Туськина память чисто и ярко.
Как пришли гости. Красивые мужчины, женщины в светлых по фигуре платьях с огромными аккуратными прическами громко смеялись, радость цвела их улыбками.
Но с оглядкой, стесняясь потревожить дитя. Сон налетал и уносил далеко. Снова возвращал в приятную компанию. Самый красивый бородач подарил куклу, огромную как Туська и сразу ее забрал. Хорошо бы возмутиться, но с блаженной улыбкой она снова засыпает. Ей всего несколько недель.
Как мама за завтраком однажды вдруг вспорхнула птицей, оставив Туську с незнакомым ощущением чего-то твердого во рту, метнувшись к телефону в длинный прохладный темный коридор звенела в трубку: " первый зуб! Серебрянную ложечку... "
Как на первом году жизни, только освоив несмелую паркетную походку, удивила дружное семейство, отдыхающее у голубого экрана: "папа, день тапки, пол холоный". Чего переполошились, нормальное дело, думала она, не понимая восторгов и смущаясь похвалы. У нее слишком много дел, чтобы остаться с ними обсудить это сейчас...
Первое платье. Брусничный бархат с набивным рисунком. Белый вязаный воротничок. Лаковые туфельки. Её любимый стульчик сверху на стол. Не криви ножки, не ковыряй нос, сиди пряменько. Первое официальное фото. Долгие приготовления. Сидеть безропотно она могла сколько угодно, но зачем этот бант?! Не такая уж красивая конструкция, и такая огромная... Неужели так сильно надо? Бант падал, пушок на голове не был готов удержать его великолепие. И, когда наконец бант уломали, пристроив, оказалось что и это еще не всё. Нужен указательный палец с комментариями "год!".
Будто и так кому-то не ясно, бурчала про себя невозмутимая Туська, все же возмущенная тем фактом что ее отвлекают от такого важного дела, как царственное восседание на троне в бархате и кружевах. Но палец все-таки сделала, чего уж там.
К трем годам в её голове уже неплохо миксовались хиты и бэсты огромной коллекции папиных пластинок Битлов, Роулингов, Иглз, складный репертуар песенного набора радио Маяк, а так же на украинском, как на родном, благодаря бабушкам. Конечно же Пушкин и вся доступная к тому времени детская литература, которую мелочь в пузырястых колготах (бесстыже подтягивая из под юбки) преподносила вечерней домашней публике с импровизированного помоста-табуретки весьма забористо, с наслаждением побираясь искренними аплодисментами.
В три года Туська вышла замуж. Благородный принц явился высвободить принцессу из заточения детсадовской кабинки, где несчастная томилась в ожидании родителей в обнимку с метровым измызганным медведем, пропитанным горючими слезами.
Она точно считала что это как минимум предательство, вот так, одинешеньку высадить ее на незнакомой планете, где никто ее не любит, не любит никто...
Домашнее Тусино детство было до краев наполнено любовью. Она искрящейся пенкой через край плескалась и нежила, придавая сил, успокаивала.
Мамины руки с волшебством феи стригли из жиденьких волосков самые модные французские сессун-вальсы, шили неподражаемые наряды, готовили сказочные кушания. Папина забота, усыпанная неповторимым набором выдуманных ласкательных вселяла твердую уверенность в прочности мира под ногами.
Бабушкина всецелая любовь делала каждый день, проведенный вместе, праздником, обряжая Туськино существо в настоящие крылья.
Дедушки были мудры, поддельно ( не всегда, и поделом) строги, блаженны и щедры рядом с девчушкой.
Детский сад был чем-то неприступно опасным. Принц сидел у закрытой душной кабинки. Говорил сквозь засовы. В один прекрасный день вывел в свет, вымыл ей руки перед обедом, протер хрустящим вафельным, поцеловал и пошел кормить из ложечки. Так и водил за руку. И спали вместе.
Скрипучие раскладушки, ватные матрасы - в минуты игровая становилась сонной, тихо сопящей. Принц и Туся, лицом к лицу. Он утешал её море слез, водил в туалет, скармливал тошнотные запеканки и каши под добрую сказку.
Туська оттаяла. Вскоре она объявила о замужестве, попросив полированный стол в приданое. Под ним они и будут жить, прямо в гостиной, клетчатая розовая скатерть как раз свисает так, что их не будет видно. Она уже все примерила давно, даже колясочка войдет.
Дело с переездом оттягивалось на неопределенный срок. Она хотела розовую машину, длиииную. Он настаивал на черной Волге. Ежедневные споры только тешили, не приводя к решению. В конце концов вопрос наскучил. Торопиться было некуда. Вся жизнь впереди, каждый день вместе, даже летом на детсадовских дачах, где жизнь без семьи казалась чуть ли не тюрьмой и уж точно изгнанием. Зато принц научил шнуровать кеды. Фигурно вырезать ножницами в прозрачной тишине дачной веранды. Собирать грибы, заготавливать на зиму, тонкой ниточкой сшивая сморщенные грибные кусочки.
Терпеть. Молчать. Ждать.
На день рождения мечталось чего-то волшебного, грандиозного. Утром на завтрак раздали по апельсинке. Объявили о Тусином дне рождения. Тут же все сбивчиво припомнили что в календаре был еще праздник не то рыбака, не то моряка. И будет день железнодорожника.
А как же шумная в платьях толпа: поцелуи, пожелания, сестры, их мамы, бабушки, мужчины у мангала, лодочные прогулки, костры до неба?
А в подарок бумажные вырезные куклы с нарядами, набор садовых инструментов на худой конец (два одинаковых, страшный дефицит), и сачок, и набор шоколадных фигур: паровозик, шишка, матрешка, заинтересовавшая неслыханной обжигающей начинкой. Надо поделиться. Ну конечно поделится, она же не жадина. Конечно, черт с ними, с конфетами, зато у Туси есть немецкая больничка, в лаковой коробке, с импортной ватой, бинтами, шприцом и даже крошечной "слушалкой", черной оправой очков и самыми настоящими докторскими рецептами. Восторг!
Куда бесценнее был маленький домик. Тоже немецкий. В ладошку. Белоснежный, с красной черепицей крыши, окна со ставнями, маленькое крылечко со ступеньками.
А главное балкон, с тонкими балясинами и перилами, там цвели в настоящих горшочках самые настоящие цветы, красные пушистые цветники утопали в игрушечной зелени балкона, зашторенных окошек, возле крыльца. Домик был неприхотливый. Мог жить где угодно, не плохо смотрелся в дачных эквилегиях и маках, и (о Боже!) разбитого сердца, кто ж его так, айайай, давай склеим...
Зимой домик жил на книжной полке, примагничивая взгляд, уводя за собой в какую-то идеально складную, душевно теплую выдуманную жизнь.
Цветочки постепенно вышоркались, домик стал где-то по целым дням пропадать, уступая место наукам и техникам.
Школа Туську не напугала. Она, напротив, рвалась что есть сил в эту взрослую, на свое усмотрение устроенную жизнь, с наслаждением нащупывая на шее увесистый ключ, поедая самодельный горячий обед. Смелость пришла не сразу, усаживая первое время на табуреточку у порога: в одной руке кот, в другой топор. Зато, почуя вкус свободы, школьное детство наполнилось друзьями, газировками, футболом, путешествиями в неведомые миры чужих дворов, прыжками с гаражей в осенние хрустящие кучи бывшей зелени, ледяными горками, морозными корками на штанах, снежными пробками в валенках, неизбежным глицерином на обветренных руках, радионяней в гостях, коньками и велеками.
Маленькая Тусина душа была полна вероломного любопытства, жаждой открытий, каждый день был наполнен, выплеснут, чисто вымыт, с расплетенными косами уложен в постель в комнате с солнечными шторами, в горошковой ночнушке с синим кружевом, где под самым воротничком иностранные слова говорили о самом главном, о самом дорогом ее сердечку: mama, papa, love, sun.
Она очень любила петь. Она пела всегда, без принуждения, больше своей душе, чем желая чтобы её услышали.
Но по какой-то иронии Туське рукоплескал оперный. Как во сне: она ромашка, колени не слушаются, голос дрожит: " гуляла девочка в лесу весенним утром ранним...".
Детская опера. Телекамеры, фотографы, студийная запись.
Она училась музыке прилежно.
Гастроли, концерты, репетиции. Джаз, акапелла, народные, хоровые. Гармонии, септаккорды, прослушивания, фортепьяно, гитара, мечты о барабанах...
Но больше всего ей нравилось рисовать. В тишине своей комнаты можно было предаться мыслям, которые так плавно текли, под послушной рукой становясь яркой иллюстрацией её внутреннего мира, фантастического, бескрайнего, сказочного...
В одиннадцать она ставит собственные театрально-музыкальные постановки с декорациями. Единственному зрителю. Новорожденному брату, восторженной гусеничке в байковых пеленках.
В двенадцать она знает всех птиц по голосам, травы по именам, правит двухмоторным катером по быстрой реке, ловит рыбу, плавает против течения, соломенная коса, шоколадная кукла, добросовестно ассимилировавшая с летней деревней, пугая родителй невинностью отборнейшей брани, так естественно исходящей из ангельских уст. В ответ требует обьяснений.
Она не подозревает подвоха. Прочухав лексику, пристыдилась. База обогатилась пожизненно. Уступая со временем место мировой литературе, собственным сочинениям, новым музыкальным предпочтениям каждого лета.
Целую зиму музыки томились в песенниках и дневниках, ждали момента, когда деревянную сцену на плантации местного "барина" займут буйнопомешанные ряженые девки (по мнению деревенских) и пару часов станут травить байки, шутки, сценки, песни и пляски. Вход только по приглашениям, остальные свисают с заборов, лезут в щели, таращатся издалека.
Год за годом, лето за летом: сатины, стоптанные сандалии и пятки, комариные расчесы, спутанные косы, карты, рыбалка, - мир не зацикливался на своем, он набирал обороты, каждый раз добавляя новенькое, укрепляя нажитое.
В пятнадцать море по колено.
В двадцать она знает, что станет художником.
В двадцать её сердце так бьётся, что она точно знает: это навсегда.
Эта любовь родила её заново.
И снова летит, крылья пуще прежних поднимают на сияющую высоту. Всемогущая, сильная, летит и светится.
Краски становятся картинами, фотокадры глянцем, слова стихами.
Туся - мамой.
В этой новой жизни она переливает без остатка всю себя в бесценных, маленьких, любимых.
Новые дни рожденья несутся быстро, отмеряя десятками.
Туся думает что она наверное будет неплохой бабушкой. Стряпает тортики, варит варенье на зиму, терпкие лимонады, фруктовые сорбеты, поет колыбельные на разных языках, до сих пор помнит всю детскую литературу, устраивает домашние спектакли, душевные вечеринки. Снова учится рисовать. Если хочет что-нибудь почитать - пишет. Любит Павича и Овидия.
Туськины радости простые: васильки, конфеты, платьюшки, песни, акварели, книги, коньки, велеки...
В наушниках Паганини, Oxxymiron, Muse, T. Waits, Benjamin, N. Simon...
Туськины мысли по прежнему цветные, сны безмятежные, мечты хрустальные, косы соломенные, платья лёгкие, поступь твердая, привычки старые, надежды ясные, любовь плещется. Громадный пазл её жизни понемножку складывается, находя пиксели для картины в каждом дне. Будет еще много нового, интересного, разного. Она точно знает, крылья не подведут, набирая новую высоту.