http://ольгабеловаписатель.рф
(ПРОИЗВЕДЕНИЕ ПРОШЛО КОРРЕКТУРУ)
Мы и сами с усами.
Древняя мудрость
– Аделаида Ивановна, вы признаете свою вину?
Не успел важный усатый господин произнести эту фразу, собравшиеся в зале затихли, и, если бы сейчас над головами присутствующих вздумалось закружить сумасбродной мухе, она тут же сконфузилась бы, сообразив, какой погром учинила своим неуместным жужжанием. Господин судья медленно сглотнул. В зале стаяла такая жарища, что мама не горюй, а тут еще этот маскарад. Кудряшки ослепительно белого парика волнами падали на плечи, щекотали шею, пот градом струился по бледным щекам. Пухленькую конституцию господина судьи обхватывал тесный сюртук, процесс влезания в предмет каждый раз превращался в испытание – подобравшись, втянув в себя кругленький живот, господин судья стоял, как недышащий титан, пока его супруга Лилиан Тимофеевна, запахнув полы, проворно перебирала пальчиками многочисленные пуговки. По мере того как неугомонные пальчики продирались вверх или вниз (в зависимости от того, откуда супруга начала), мужчина все более багровел. Выбраться из предмета без посторонней помощи было тоже затруднительно, и тут опять на выручку ему приходила верная подруга жизни, проворная Лилиан Тимофеевна.
Аделаида Ивановна, несмотря на звенящую тишину и устремленные на нее взгляды, на этот раз не ответила. Судья, изнывая от жары, пыхнул себе под нос и посмотрел на сидящую в сторонке женщину чуть не с ненавистью – заседание только началось, а ему уже хотелось поскорее попасть в неугомонные ручки супруги, которая вытащила бы его из панциря и положила конец мучениям.
Отвечая с легкостью канарейки на сыплющиеся на нее вопросы, подсудимая тем не менее внимательнейшим образом наблюдала за судьей – рассчитывать на победу в поединке на одном лишь том основании, что до этого ты всегда одерживал верх, было в высшей степени самонадеянно… хотя все было за то, что и на этот раз, как бы кто ни пыжился, вряд ли кому-то удастся ее прищучить. К своему делу Аделаида Ивановна относилась с не меньшим благоговением, чем господин судья относился к своим судейским обязанностям, и сдаваться не собиралась. Из сумочки выпорхнул маленький веер, подсудимая начала себя усиленно обмахивать, пока глаза присутствующих были прикованы к единственному порхающему по залу предмету, Аделаида Ивановна продолжала сверлить глазами судью. Парик съехал на одно ухо, господин судья два раза украдкой (хотя в его положении это было вряд ли возможно) влез под него пальцем и с остервенением что-то почесал; не скрылось от внимания присутствующих и то, что председательствующий заерзал на стуле – подсудимая была в курсе еще одного маленького пустячка, о котором не подозревала ни одна душа в зале – и даже ни сном ни духом сама Лилиан Тимофеевна, которая, конечно, не допустила бы подобного издевательства над личностью. Для пущей исторической достоверности судья вот уже третье заседание восседал на тюке с шерстью.
Для того чтобы разобраться, как это служителя Фемиды занесло в средневековую Англию (куда, собственно, и уходила корнями данная традиция), необходимо сделать коротенький экскурс в историю.
За последний исторический период прогресс сделал сверхскачок вперед (две старые арбы – звук и свет – остались далеко позади, челнок доставил долгожданный булыжник с Марса, на Луне сняли первый урожай томатов), произошло значительное взросление человечества, которое наконец отыграло в люльки-бирюльки войн и разных насильственных безобразий, теперь каждая собака знала свои права и на каждом углу уже не кричали о свободах, потому как они стали неотъемлемой частью жизни каждого. Недавно завершившаяся эпоха скоростей и информации подарила человечеству много всякого, но после того, как пыль цифрового столетия улеглась, многим стало ясно, что важнейшим ее завоеванием являлись не технические достижения (значение которых, конечно, никто не умалял), а то, что человек как вид стал – как бы это сказать – приличнее, что ли. Вряд ли кто-то мог предположить, что это станет возможным благодаря бурному развитию всемирной паутины.
А случилось вот что: наряду с множеством вариантов прикладного использования сеть дала человечеству возможность выкладывать в нее все, что душе угодно. Началось, как обычно, с неприличностей – безобразия всех сортов, совершающиеся в разных уголках земли, фиксировались и выкладывались во всеобщий доступ, с их последующим просмотром и обсуждением мировой общественностью. Были и такие, которые били рекорды в десять-пятнадцать миллионов просмотров. А это уже цифра! Но даже тогда еще никто не мог предположить, что все обернётся такими пышными арбузами для последующих поколений! Одно дело – бросить старушку перед светофором или обидеть тигра, не доложив ему мяса втихую, но совсем другое – когда все, начиная от деревни Трындычи Саратовской области и заканчивая маленькой китайской провинцией, не спят, не едят, а только об этом и говорят. Тут уж поистине нужно иметь шкуру бегемота, чтобы не испытать стыд. Кулуарность преступления была разрушена. А ведь на этом зиждется любое отступление – в каждом насильнике, грабителе живет надежда на то, что все будет шито-крыто. В таких условиях крепко подумаешь, прежде чем оступиться, малейший промах – и ты на ладони мировой общественности. Человеку ничего не оставалось, как вести себя прилично, подобное поведение вошло в привычку, закрепилось на глубинных уровнях в завитках ДНК и других кислот, постепенно у многих стала просыпаться совесть, раз проснувшись, она уже не дремала, а тявкала из будки. Тем не менее некоторые все еще умудрялись свернуть с праведного пути. Для таких случаев и требовалась надзирательная система, причем на государственном уровне. Индивида стало жалко марать, а государству не привыкать.
Раз уж мы упомянули бегемота, позвольте сделать еще одно маленькое отступление, надеюсь, оно лучше поможет понять быт и нравы рассматриваемой эпохи. Сама по себе шкура бегемота обыкновенного не редкость, вид этот не был истреблен, как многие другие, а благодаря массовому разведению на фермах, сейчас часто встречается в водоемах Центральной России. Благодарить за это нужно не «зеленых», а опять же трансформации в сознании. В более ранние периоды, находясь на низшем, примитивном этапе своего развития, человек брал у животных все что мог – мех, шкуры и мясо – вернее, на что хватало ума, потом произошел щелчок, как это обычно бывает, количество перешло в качество, к человеку пришло понимание, что действительно ценным являются не бифштексы, котлеты и сумочки, а то, чему мы можем научиться у братьев наших меньших, – то есть знания и умения. На это, конечно, потребовался ни один виток эволюции, ни одно столетие и даже тысячелетие, казалось бы, устанешь ждать, но «все проходит», как говорил мудрый Соломон.
И это прошло, и пришли времена другие, теперь никто ни с кого не сдирал шкуры, не пускал на тефтельки, процесс разумного сотрудничества и сосуществования, кажется, достиг своего ренессанса. Вышеупомянутых бегемотов, к примеру, разводили для того, чтобы перенять у них опыт и усовершенствовать систему обмена сигналами под водой, в чем бегемоты (пока человек вел себя, как последняя скотина) особенно преуспели. Разводились же животные массово, потому как каждому хотелось иметь своего индивидуального наставника для достижения максимального эффекта. Описывая данный опыт, конечно, не стоит претендовать на оригинальность, нет ничего нового под солнцем и под луной тоже… Легендарная Анна Павлова, например, прежде чем станцевать своего Лебедя, посвятила долгое время наблюдениям за самой обыкновенной птицей и осталась в памяти на века как величайшее явление, Нижинский вжился когда-то в образ цветка… Но если раньше такие достижения были уделом избранных, то теперь кое-что стало доступно и массам…
Но все это отвлечения, вернемся к системе правосудия, выполняя грязную работу невозможно не замараться, для современника господина судьи и Аделаиды Ивановны было совершенно естественным считать, что оно того не стоит – куда-то лезть, в чем-то копаться, обвинять, тратить на это драгоценное время своей драгоценной жизни, которое можно было потратить на кучу всего интересного и полезного. Всем занималось, как мы уже сказали, государство и такие преданные, как господин судья, люди – занимались из-за гуманности, из-за истинного человеколюбия, ведь кому-то же все еще надо было это делать! Человек совершенствовался, но все еще оставался чуточку несовершенен. (На тюке с шерстью судья, кстати, сидел из-за той же гуманности: ему было жаль подсудимого, он ему сопереживал и этим самым мешком он убивал и второго зайца – страдал вместе с подсудимым. Ни в этом ли суть гуманизма?!)
Судья смахнул градом катящиеся капли пота, ему показалось, что подсудимая дрогнула, он представил, как они потом будут все это обсуждать, хлебая шампанское. Но вместо ожидаемого признания произошло следующее.
– Я… – донеслось со скамьи подсудимых, – не признаю никакой вины…
Мужчина побагровел, Аделаида Ивановна интенсивнее замахала веером, в зале кто-то кашлянул, сморкнулся, заелозила по полу ножка стула, забегал быстрее карандаш, рисующий фигуры.
– Не признаешь?! – вдруг крикнул судья, смешно тряся белой гривой, внешний выпад совершенно не соответствовал внутреннему желанию относиться к подсудимой с любовью. Подсудимая могла вывести из себя и ангела.
– Нет! – запальчиво выпалила Аделаида Ивановна.
– Так-таки? – парировал судья.
– Так-таки! – подтвердила подсудимая.
– Шарлатанка! – крикнул господин судья, поступив совершенно уж не официальным образом, присутствующие зашептались, такого накала страстей никто не ожидал, заседание продолжалось.
– Сам такой! – не удержалась и женщина.
– Да я тебя!
– Ага! – Женщина игриво помахала веером.
– Да в тебе… нет… нет... – Мужчина запнулся, видимо, подбирая подходящее слово. – Ни капли совести!
– Это во мне-то?! Ха-ха-ха, – бросила ему в лицо подсудимая. – Да во мне этого самого больше, чем в тебе! – выкрикнула женщина и, несмотря на то, что все заседание до этой словесной перебранки выдержала с блеском, закипела. – А ты… Ты – буквоед! Книжный червь! Формалист! Вот ты кто! Видишь только свои своды, законы и больше ничего! Да для тебя человек – так… мокрое… пустое место!
Господин судья, не в силах вымолвить больше ни слова, только открывал рот, глотая одно за другим летящие в него оскорбления.
– Нет, ну это невыносимо, я двадцать пять лет… на этом месте… мне… жарко… и вообще… – вдруг обмяк мужчина, опускаясь на свою мягкую шерстяную сидушку. Во время заседания он то вставал, то садился.
Аделаида Ивановна уже несколько раз успела прикусить губу, конечно, она понимала, что хватила лишнего и, как человек совестливый, жалела и о слишком уж разыгравшихся страстях, и о нечаянно вырвавшихся запальчивых словах.
В зале опять повисла тишина, однако заседание нужно было продолжать, по протоколу судья должен был, апеллируя к совести подсудимой, постараться вывести ее на чистую воду, потом убеждать ее в своей точке зрения и отбивать ее выпады (если таковые были); убеждения и словесные прения должны были занять не менее получаса. При умелом ведении дела именно столько времени уходило на то, чтобы расколоть подсудимого, разбудить совесть и заставить перейти на свою сторону.
– И что? Снова будешь?.. – Аделаида Ивановна, что ни говори, была крепкий орешек.
– Заниматься… этим своим?
– Да чем своим-то?.. – не моргнув, ответила женщина, оба, конечно, понимали, что, не успеет за Аделаидой Ивановной закрыться дверь зала заседаний, она тут же понесется заниматься своими темными (по мнению господин судьи) делишками и светлыми (по ее собственному мнению) делами.
– Ну и брысь! – Господин судья вдруг скатился со своего тюка и даже притопнул. – Присутствующие захлопали, заседание было завершено…
– В семь! – шепнула, проходя мимо него, Аделаида Ивановна. – «Три палочки краба».
– Не приду, – вспылил мужчина.
– Как хочешь. – Аделаида Ивановна покинула зал.
***
За дверьми ее уже ожидали репортеры, замигали фотоаппараты, еще бы – чуть ли не единственная подсудимая за полгода, все были уверены, что она является преступницей, и все радовались, что ей удалось избежать правосудия. Не очень благоприятная для системы, но очень позитивная для самой Аделаиды Ивановны тенденция – возвращение способности действовать не только по указке. На нее обрушились с вопросами. Под светом софитов Аделаида Ивановна и вовсе преобразилась.
– Намерены ли вы продолжать свою деятельность и дальше? – полетел в нее первый вопрос.
– Никогда и в мыслях не имела останавливаться, – говорила она смело, даже вызывающе, ведь никто не сказал, какая деятельность имеется в виду, может, высаживание огурцов.
– Не считаете ли вы, что слишком много на себя берете?
– А вы? – Аделаида Ивановна вперила взгляд в задавшего вопрос молодого человека.
– Но я только делаю свою работу, – не растерялся молодой человек.
– А я свою! – отфутболила его женщина.
– А вы уверенны, что именно в этом заключается ваша работа? – пришел молодому репортеру на помощь еще более зубастый коллега.
– А вы?! – опять нашлась Аделаида Ивановна.
Женщина обожала репортеров, жгучий народ, мыслящий.
Было еще много вопросов, но Аделаида Ивановна стала усиленно работать локтями и бедрами, расчищая себе дорогу. Внизу ее ждала машина. Плюхнувшись в салон автомобиля, женщина прикрыла глаза, дав им отдохнуть от ярких вспышек. Не так-то легко быть знаменитой, хотя и ни разу не пойманной преступницей.
– Домой, – проговорила она впереди сидящему водителю, тут же открыв глаза. – А потом в «Три палочки краба».
– Нет, ну ты представляешь, – снова обратилась Аделаида Ивановна к своему водителю, в обязанности которого входило также выслушивать свою начальницу, Михаил навострил уши. – Они хотят лишить человека последних зачатков самого главного… – Аделаида Ивановна сделала паузу. – Свободы воли! Ну уж нет, у меня есть такая… рассада!
Водитель многозначительно глянул в зеркало заднего вида, дескать, разделяю благородное негодование. Работая с Аделаидой Ивановной, Михаилу пришлось подтянуть некоторые вопросы, особенно из области философии. Такие понятия, как «свобода воли», «душа», «дуализм», «истина», «взаимное влечение полов» – были для него не пустым звоном. Во всем этом он ориентировался, мог дать определение, привести примеры и даже поддержать непродолжительный разговор, короче, был дока, разбирался Михаил и в исторических эпохах, и в сопровождающей их философии. В школе он, например, однажды писал сочинение на тему «Жизнь в эпоху потребления», считал, что в этой теме неплохо разбирается, дай ему волю, он бы и сейчас прочел целую лекцию.
В ту самую эпоху все было направлено на то, чтобы жрать, жрать и жрать! (Противоречивая философия, учитывая то, что в тот же период Африка голодала, а некоторым районам Ближнего Востока требовалась гуманитарная помощь.) Позже ориентиры поменялись. Отчасти это было продиктовано самой средой: в привычных объемах жрать и потреблять было уже нечего, ресурсы истребляемы! А отчасти – изменениями внутри самого человека: не иметь своего дела, не знать, за что в этой жизни можно зацепиться, или заниматься посредственной, не имеющей ничего общего с тобой работенкой, после чего лечить пошатнувшуюся психику сто пятидесятой кофточкой или тягаться с соседом длинной автомобиля – стало не-вы-но-си-мо!!!
Пить, колоться, топиться – тоже стало не-вы-но-си-мо!!! (Водоемов на всех не хватит.) Все ринулись на раскрытие потенциала, но тут произошло грандиозное «Упс!» – раскрыть собственный потенциал оказалось не то же самое, что чпокнуть банку пива. Для многих путешествие в собственную терра инкогнита оказалось не по зубам. А хотелось очень! Вопросом занялись на государственном уровне: пару тестиков, пробирочек, сканирование, рассматривание под лупой очередного витка ДНК – и сразу становилось ясно, кто пилот, кто полиглот, а кто возделыватель гороха. (Причем и то, и другое, и третье важно, во избежание разного рода манипуляций это нужно понимать!)
Михаил, как и все, прошел еще в школе Общий тест: 245 вопросов, 48 показателей, 25 шкал, 5 диаграмм. Полминуты на обработку – и вердикт готов: шкалы и диаграммы показали склонность Михаила к механизмам в общем и автомобилям в частности.
Дальше дело техники, Михаил закончил соответствующее учебное заведение и теперь, как и все, трудился на приятной для себя и полезной для общества ниве – в данный момент, например, развозил по делам Аделаиду Ивановну. В свободное от работы время Михаил, как кубик Рубика, на время разбирал и собирал свою легковушку, участвовал в соответствующих конкурсах, а когда выпадал отпуск, гонял от Владивостока до Москвы и обратно, трассы были шикарные. Для захлебнувшихся от бессмысленности существования поколений, когда одни тупеют и бесятся с жиру, а другие тоже тупеют, света белого не видят и не знают, как протянуть от зарплаты до зарплаты, такая жизнь показалась бы медом – человек, конечно, в какой-то мере еще остался друг другу эксплуататор, но густоту краски потеряли, всё делалось с удовольствием, на взаимовыгодной основе! Аделаида Ивановна, к примеру, была хоть и знаменитость, а в прошлые выходные высаживала на даче Михаила тюльпаны – в душе прирождённый садовод, она особенно тяготела к тюльпановодству. Кстати, именно она и разглядела червоточинку во всем этом, на первый взгляд, идеальном натюрморте, из-за чего и произошел раскол во взглядах между нею, с одной стороны, и судьей и обществом – с другой.
Суть спора была в следующем.
Судья, как олицетворение системы, ратовал за существующую практику (Общий тест). Аделаида Ивановна, напротив, считала, что все мы и сами с усами и не надо совать человеку билет на балет, когда он хочет на футбол, не нужны нам ваши пробирки и анализы, мы и сами можем определить, куда нам топать и что делать со своими бренными жизнями. Подкрепляло свое мнение женщина тем, что, когда был изобретен калькулятор, человек разучился считать, когда изобрели телевизор – разучился видеть, теперь из него хотят сделать еще и идиота, не способного прислушаться и услышать ни кого-нибудь, а самоё себя!!!
Аделаида Ивановна, как любая женщина, слегка подтасовывала факты и жонглировала ими, оправдать ее могло только то, что она искренне ратовала за человека и искренне полагала, что, если такая тенденция будет продолжаться, человек и вовсе перестанет мышей ловить и лишится последней способности – чувствовать! Тот факт, что с некоторых пор большинство были счастливы и улыбались (во что ее постоянно тыкали носом), для нее был не показатель, мало ли от чего человек может улыбаться?
Были у нее и другие доводы против Общего теста, женщина боялась двух вещей: первое – человеческий фактор – пробирочек миллионы, и хоть парочку, но можно перепутать (о подобных случаях она знала не понаслышке, государство никак не регулировало этот вопрос – дескать, непогрешимые мы); и второе – могли быть злоупотребления опять же со стороны того же государства – понадобятся ему, гипотетически, сто землекопов, подтасует, как миленькое, все эти диаграммы и пробирочки и вылупит себе соточку новеньких землекопов, будь ты хоть семи пядей во лбу.
Дома Аделаида Ивановна освежилась, она была еще довольно приятная, нестарая женщина, побаловала себя чашкой кофею, впереди ей предстояла еще одна битва, но уже более серьезная, с глазу на глаз. Все, что происходило в зале суда, носило больше формальный, даже театральный характер: «А не соблаговолите ли вы?.. А не признаетесь ли?..» Пока ее не поймают за руку, ей ничего не грозило. Проглотив два наперстка зеленого кофе, Аделаида облачилась в светло-зеленый костюм, господину судье он очень нравился, после всех его расстройств, причиной которых она сегодня послужила, ей хотелось ему угодить.
***
В «Три палочки краба» Аделаида Ивановна приехала первая. Судя по опыту, он чуть-чуть повредничает, наконец явится и непременно извинится за опоздание.
Женщина пробежалась по меню. Меню, как и все, соответствовало духу времени, в нем уже не было первобытных замашек человечества, сейчас ни одно уважающее себя заведение не осмелилось бы предложить куриную котлетку, блюдо из расчленённой, с еще бьющимся сердцем лягушки или заживо запеченную рыбу. Даже закон на это не требовался, такое бы просто не стали есть, заведение закидали бы тухлыми яйцами, и оно прогорело бы. Кухня, как и всё остальное, менялась и развивалась вместе с человечеством.
Господин судья появился в дверях кафе. Без парика, в легком деловом костюме он выглядел гораздо моложе. Аделаида Ивановна с интересом посмотрела на своего старинного, еще по университету товарища. Не успел он подойти к столику, как тут же сунул ей под нос газету.
– И это твоих рук дело?
Аделаида Ивановна глянула на статью. С самого утра вся пресса только и делала, что трубила об очередном инциденте: вчера сто пятьдесят пассажиров рейса Санкт-Петербург – Новосибирск отказались от вылета. Женщина подавила смешок, похоже, господин судья уже и забыл, как сам ей недавно проболтался о подготовке как раз этого самого рейса.
– Нет, ну это немыслимо, ты ставишь палки в колеса… ты, в конце концов, транжиришь средства… ты делаешь бесполезную работу… Но к чему? Зачем? Я не понимаю! Спасибо, – бросил он через плечо официанту, подвинувшего под него стул.
– Ах, ты не понимаешь?! – Аделаида Ивановна перегнулась через стол и горячо зашептала. – Нет, ну ладно они, но ты, взрослый, умный человек, разве ты не понимаешь, что если вам приходится идти на такие… зловещие… меры, то, значит, что-то в вашей системе не так!
Господин судья, конечно, все понимал, и понимал гораздо лучше, чем даже могла представить его давняя знакомая, но он работал в системе уже столько лет, был во всем этом и его вклад, да и вообще…
– Все это… единичные ошибки… – проговорил, хмурясь, мужчина.
– Единичные ошибки, – прицепилась к слову женщина, – которых наберется на второй за год рейс? Набитый под завязочку?! – ехидно прошептала она, в разговоре с глазу на глаз можно было говорить то, о чем не скажешь в зале суда.
Мужчина дернул нос сначала в одну сторону, потому в другую.
Но Аделаида Ивановна не унималась.
– Значит, вы ошибаться можете, а человек? За ним вы такое право оставить не можете?!
– Не можем, – упрямо пробубнил он и тут же ядовито затараторил: – Не можем потому, что будет еще хуже, человек же уже давно… тю-тю… – проговорил он потухшим голосом.
– Да это же вы его таким и сделали! – не удержалась, чтобы не наступить на больную мозоль, женщина. – А я ведь говорила… Ах, молодцы! Ах, умники! Все за всех решили! А теперь что? Неугодных в печку? Заметаем следы? Опять на те же грабли?
Услышав такие характерные и родные для Аделаиды Ивановны и ее лексикона «грабли», господин судья усмехнулся. Дело в том, что его старинная знакомая и сама была «ошибкой системы», «перепутанной пробиркой». С ее тестом что-то там напортачили, засунули в совершенно чуждую ей область, в которой она проработала впоследствии многие годы. Все это время она подозревала что-то неладное (душа молчала, как рыба об лед, а не пела, как следовало бы) и однажды потихонечку начала заниматься своей исконной деятельностью – копать. (Помог, конечно, характер и смелость, без него бы дело было швах, загнулась бы, как некоторые.) Каким-то невероятным образом женщина смогла извлечь из чуждой для себя деятельности даже полезное – благодаря своей работе с помощью каких-то ухищрений Аделаида Ивановна смогла потихонечку пройти повторное тестирование, которое ей черным по белому и объяснило, что никакой она не госслужащий с маниакальной тягой к бумагам, указаниям и отчетам, а садовод, со значительной склонностью к тюльпановодству.
Узнав о себе все это и догадавшись, что теперь она «отщепенец» и «гибрид», женщина, конечно, была потрясена, заниматься своей нынешней работой она больше не могла, ручка из рук вываливалась, но и возвратиться к истокам тоже казалось невозможным, времени-то сколько впустую ухлопано! Жизнь перевалила за половину, а она только сейчас узнала, что тюльпаны, как и простыни, бывают махровые! Ни о каком серьезном обучении не могло быть и речи, государство свои 3.50 на ее обучение уже затратило. А жить продолжать было как-то нужно... Еще не решив, что же с собой такой делать, Аделаида Ивановна вдруг поняла, что ее же ведь с кем-нибудь да перепутали, значит, где-то на этой земле живет еще один человек, занимается тюльпанами и ненавидит эти тюльпаны, потому как они для него хуже чем лук, и мечтает он о совершенствовании гражданского устройства, а не ненавистных клумб! И жизнь его уже давно превратилась в колумбарий...
По своим источникам осторожненько женщина стала этого человека разыскивать (как-никак работала в госорганах). И нашла, действительно жил человек, занимался тюльпанами, потом переквалифицировался на исключительно желтые тюльпаны, а потом попал в желтый дом… У нее тогда будто глаза открылись – а сколько таких несчастных? Путь как бы сам собой перед ней и расстелился – она занялась «подрывной» общественной деятельностью, а для души – потихонечку тюльпанами, выгадала деньги на курсы, накупила литературы.
Для успешного ведения какой бы то ни было деятельности нужны если не единомышленники (найти коих она не рассчитывала), то хотя бы условия, инструменты. Таким вот инструментом и стал для нее ее старый друг и товарищ, которого она превратила практически в своего осведомителя и у которого, что греха таить, неприличными, тайными от Лилиан Тимофеевны методами выведывала информацию под грифом «секретно» – где будет завален очередной самолет, когда пустят под откос поезд или в чьей акватории будет пускать бульбы следующий «Титаник». Система, как только её «ошибки» начинали рыпаться, пускала их под пресс (желтый дом – это еще цветочки), Аделаида Ивановна, в противовес системе, с помощью пусть даже и примитивных способов, спасала цыплят прямо из лап коршуна, со свойственным ей энтузиазмом вдыхала в них жизнь, дарила второй шанс (даже если ее об этом никто не просил) и впоследствии разработала собственную систему адаптации и переквалификации – твердой рукой возвращая человека к его истокам.
Мужчина дернул ус и начал уже неформальный допрос своей подруги:
– И с этого рейса половину народу сняла?
– Ага, онлайн-гадание… – Женщина поморщилась. – Нет, ну ты не представляешь, насколько примитивные способы приходится применять, довели человека! Налево пойдешь – коня потеряешь… и полсамолета – как корова языком слизала, – покачала головой она.
Мужчина наклонился ближе к столу:
– Их все равно в конце концов переловят и впихнут… ну, не в самолет, так в горящий дом или еще куда… с вероятностью девяносто девять процентов… они просто не успеют… – Мужчине не хотелось говорить неприятные вещи, но Аделаида Ивановна сама напрашивалась.
Женщина задумалась, по лицу ее пробежала тень, она взяла со стола подставку с меню, вдруг взгляд ее за что-то зацепился.
– Говоришь, девяносто девять? – уточнила она.
– Ну да… – кивнул мужчина.
– Это значит, один остается? Работаем до последнего посетителя! – тыкнула она пальцем в нижнюю строчку в меню.
Господин судья прочитал надпись. «Неугомонная!» – подумал он.
Старинные товарищи больше не спорили, они пили за Аделаиду Ивановну, больше не точили лясы о свободной воле и о месте человека в этом мире. Хлебая шампанское, Аделаида Ивановна взахлеб рассказывала о недавно закончившемся 245-м съезде тюльпановодов!