Хрущев и деревня.
Между тем, в то время как мы творили передовую авиационную технику и ходили в походы, в стране после смерти Сталина происходили потрясающие события.
В 53м году наша палатка стояла на обрыве над Волгой, был поздний вечер. Снизу, вонзаясь в воду плицами гребных колес, буксир, преодолевая течение, тащил караван барж. На буксире работал радиоприемник.
Видно, капитан, как и мы, был поражен тем, что он слышал, и динамик был включен на полную мощность, голос диктора перекрыл шум двигателя и гребных колес.
,«Крестьяне ничего не получают на трудодни, задавлены налогами, не имеют паспортов». Мы бросили все дела и ловили на слух каждое слово. Буксир медленно карабкался вверх по Волге, и мы долго слышали ошеломляющую нас речь. Хрущев говорил то, что все знали, но о чем никто не имел права даже заикнуться (впрочем, я в техникуме об этом написал в спец. часть). Формально Совет Министров тогда возглавлял Маленков, и некоторые мои современники освобождение крестьян от рабства связывают с его именем. Увы, Маленков некоторое время продержался, как преемник Сталина, и ошибся, полагаясь на инерцию системы. После смерти Сталина верхушка Политбюро разобрала ключевые должности, а Хрущеву предложили «сосредоточиться» на делах партии – без должности, как бы на канцелярских делах. Умный простоватый мужичок «сосредоточился» и еще при аресте Берия перевел страну на другую колею, а к осени взял полностью вожжи в свои рук. После поразившего нас доклада, он стал Первым секретарем, т.е. возглавил партию, а следовательно и страну, и, в соответствии с докладом, преобразовал деревню.
Заводских постоянно посылали на сельхозработы, так что мы о жизни крестьян знали не из газет. Обычно это были выезды на один день всем подразделением, но бывали и длительные командировки.
Послали нас убирать картошку, на этот раз на целую неделю. Колхоз кормил нас мясом, хлебом, молоком, ну и картошкой с поля. Колхозников на поле не видно, картофелеуборочный комбайн, как и «положено», стоит. Работали не надрываясь, обедали в поле, приезжала «Лавка», иногда покупали бутылочку вермута, в обед отдыхали. На фото лежим в травке на косогоре рядом с полем, светит солнышко, может быть, поет жаворонок – хорошо так. Колхозники, конечно, в поле не лежали – работать, так работать, ведь надо еще и со своим хозяйством управиться.
Разговорились с каким-то уполномоченным райкома и с председателем колхоза. Обещали «выгнать» на картошку колхозников. Именно «выгнать», мы переспросили – нам показался диким такой метод руководства сейчас. Но райкомовец так и заявил, что если так не пойдут, то повесточки пришлем, пару человек в сельсовет вытащим, и пойдут. На мой вопрос о том, где же материальная заинтересованность, ответил, что колхозники не дураки, они знают, что весь хлеб из колхоза уже вывезли, и они ничего не получат, а картошка у них есть. Наш десант был разорителен и для колхоза, и для завода, но картошка будет убрана.
Десант в колхоз был большой. Нас пятерых поместили к вдове с сыном школьником. Мы спали на полу, хозяйка с сыном на кровати. Спали они при нас, не раздеваясь, – так вот прямо, как ходили днем, к кровати подошли, обувку скинули и под одеяло. Мы уже лежим, а хозяйка заставляет сына учить уроки (дело было в сентябре). И надо же так случиться, что учил он стихотворение со словами: «за наше счастливое детство, спасибо, родная страна». Мы, лежа на ватниках, под головы рюкзачки, беседуем с хозяйкой. Спрашиваем, довольны ли они, что нас послали им на помощь? «Да, зачем нам это, только хлопоты вот», кивает она на нас. И действительно, зачем ей в избе эти пять посторонних людей. Изба – четырехстенка обдувается всеми ветрами, хоть бы кустик. Впрочем, как и большинство в деревне. Мы говорим о том, что как было бы хорошо разбить садик у дома; хозяйка вовлеклась в мечту, появилась улыбка, а потом вдруг: «Ну, что вы говорите, за огородом не успеваешь, – улыбка ушла, – ну, что развесил уши, учи, – и после паузы, – может, в люди выйдешь».
Колоссальное впечатление на меня произвел эпизод в одном из наших зимних походов. Придя в деревню под вечер, мы зашли в правление с просьбой определить нас куда-нибудь на ночь (в те времена правление, как бы обязано было как-то принять организованную группу, которая как бы была агитационной). В правлении за столом сидел председатель, остальные сидели на корточках вдоль стены. Если председатель попробует определить нас к справному хозяину, то тот начнет упираться: «а чего это ко мне?», и нас определили к безропотному инвалиду с женой и детьми в убогой четырех стенной избе, где вместе с нами ночевал теленок и так же хозяева при нас спали не раздеваясь. Нам уступили место на печке. А когда мы утром пошли дальше, над деревней пролетал наш самолет ТУ–95. Высоко, высоко в небе ревели 50 000 лошадиных сил, демонстрируя мощь человеческого прогресса. Я не могу примириться с таким контрастом. Ведь рабочие, построившие самолет, и летчики, летящие на нем, едят хлеб, который этих крестьян заставили вырастить и отдать.
С Хрущевской деревней мне довелось познакомиться ближе, чем во время десантов на уборку. Знакомство было столь интересным для меня, что я счел необходимым писать дневник, и вот теперь приведу выдержки из него, как впечатление по горячим следам.
«Сегодня вторник, 14-е июля 1959-го года, если писать дневник, так писать надо сразу, иначе забываются оттенки, а это самое главное. И всё-таки, попытаюсь восстановить все по порядку.
В пятницу зам секретаря партбюро и второй секретарь парткома, встретив меня в коридоре, и предложили поехать на две недели в деревню полит информатором. Им неожиданно пришла заявка из обкома, и надо было подобрать агитатора, уже имеющего готовый материал. Я был агитатором, но к сельскому хозяйству не имел никакого отношения. Для парткома это уже не имело значения – им нужен был срочно человек, числящийся агитатором. Я задумался. В 23-м цехе на стенде, выполненном по моему заказу и по моим эскизам, провели интересные испытания по определению оптимального соотношения размеров приводного суфлера. Надо было испытания обработать и выпустить отчет. А с другой стороны, я в этом году не шел в отпуск (перед планируемым на следующий год походом в пустыню), и помотаться две недели по селам было заманчиво. Ну, выпущу я отчет на неделю позже, тем более что в чертежах эти оптимальные соотношения уже были заложены. Я согласился. Впрочем, особого согласия и не требовалось. Главный (Кузнецов) сказал: «любого», так что можно было только поканючить без надежды на успех. Дело партии превыше всего.
Мне предложили выписать от завода командировку, а на меня напала очередная блажь: я не захотел агитировать «за деньги» и от командировки отказался. Впрочем, это была спонтанная дурь. Днем раньше или днем позже, я мог спокойно командировку выписать.
В субботу нас собрали в обкоме, прочитали две многословные лекции, одну вообще, а другую о том, что мы!! должны агитировать крестьян!!! начинать раздельную уборку!!!! Не уверен в том, что все «агитаторы» знали – что это такое. Затем сказали, чтобы мы выезжали немедленно и назвали срок: понедельник.
В понедельник утром я был в Красноярском райкоме. Руководитель нашей бригады вместо 11-ти приехал в четыре. Зашли в парткабинет и составили план.
Меня отправляли одного, чего я добивался исподволь, и чему был рад. Дали мне три колхоза (10 деревень). В ближайшую деревню пошли мы с уполномоченной райкома по этому колхозу. На каждый колхоз есть уполномоченный – погоняла от Райкома, на каждый район есть уполномоченный – погоняла от обкома, а в страду еще и объяснялы – погонялы агитаторы.
Когда мы подошли к правлению, сидела одна доярка, потом подошли остальные, чтобы ехать к гурту. В это время проезжающая машина наехала на оглоблю и сломала ее. Надо было решать, на чем ехать. Этот случай подарил мне время для беседы. Я говорил о задачах, поставленных июньским пленумом, минут 15, потом начались разговоры.
За литр платят 11 копеек, а другой раз по 20, да все равно мало. Правда, был месяц 800 заработала (как на заводе рядовой молодой рабочий), а в этом хорошо, если по 300 выйдет. Упали удои, плохо кормят, барды (жижа со спирт завода) нет. Надо чтобы сюда гоняли на дойку. Здесь коровы спокойно отдохнут, а там ее овод донимает, бесполезно доить.
- Послушайте, – говорю, – ведь, все эти вопросы вы сами должны решать.
- Да кто нас слушать будет?
- Председатель.
- Говорили.
Уполномоченная района перебила беседу и зачитала постановление о самогоноварении. Все решили, что первый раз попасться можно, – общественное порицание, это ничего, второй раз штраф 300р., это совсем дешево. Третий раз – тюрьма, ну, до третьего дожить надо, а там и видно будет.
Пока мы разговаривали, здоровенный толстый мужчина, как я впоследствии узнал, бывший председатель колхоза, который должен был изыскать способ замены поломанной телеги, стоял и разговаривал, как все, а потом запряг рядом стоящую телегу и они уехали.
Шли с уполномоченной; я спросил, как она смотрит на то, что нас к ним послали? Она сказала, что лучше бы в другое время, а в уборочную все заняты. Механизаторы с пяти и до 11 работают.
Пришли в правление, я начал рассказывать парторгу, о чем говорили доярки.
- Их послушать, так коровы ничего не дадут.
- Они же заинтересованы в заработке.
- Если бы были заинтересованы, так три раза бы доили. Тогда бы и платили по 20коп. а не по 11.
Утром пришел в Среднюю Солонцовку. Бригадир начал сопеть, где взять народ для меня (для меня!) и обрадовался, что я совмещу беседу с обедом. До обеда было далеко, и я занялся дневником. Подошел ко мне молодой дед, присел на крылечко, начали разговаривать.
- Как, - говорю, - последние два года легче стало?
- Легче. Куда как легче. Вон народ ходит в такую пору. Раньше бы спины не разогнул.
- Что, так?
- Сейчас все на механизаторах.
- Ну, а трудодень как?
- Деньги сейчас. Прошлый год, когда был еще, так по кило или по два, да еще по рублю.
- А сейчас?
- 200, 300, иногда и побольше.
- Баш на баш получается.
- Оно конечно, Только кабы хлебушка получать, а деньги на расход.
- Так вы же просили на деньги.
- Просили верно, только все же деньги на сахар и хватит, а то они раз и улетели.
- У всех улетают?
- Ну зачем, все по-разному живут. Вон, у которого Вы остановились, – этот хорошо живет. И до коллективизации и сейчас, и все время, а мы голь перекатная все одно, а он умеет. Вот избу поставил – красное дерево достал (сосна), а я сыну ставлю только чернолесье (осина).
Зав. клубом молодой человек, зоотехник обрадовался, когда узнал, что прибыла лекция. Однако, у его «паствы»» это известие не вызвало заметного ликования. И только известие, что лекция на 20 минут, примирило их с необходимостью слушать, и они не разошлись. В клубе дисциплина, чисто вымытый пол, ребята курить выходят. И про пленум, и про раздельную уборку им слушать, ну совсем не хотелось, если не сказать похлеще. Беседа не получалась, только на упоминание о том, что на пленуме речь шла о производительности труда, доярка выставила руки со словами: «Вот она производительность, за день надергаешься». Мужчина постарше сказал, что про свое производство они и сами знают: «А вот, что там? Кто нам грозит?» Господи, ну до чего же сильна наша пропаганда. Ну, кто нам может грозить? Даже если «они» кинут на нас 1000, кто захочет от нас получить хотя бы десяток? Я запел про нашу «борьбу за разрядку». Дисциплинированная молодежь даже похлопала, и за мной послышалась танцевальная музыка.
Когда я пришел к Колосовым, куда меня определили на постой, хозяин уже был дома. Поздоровались. Я помялся, а потом спросил, можно ли у них купить кусок хлеба и молока. «Да что Вам хлопотать, пообедайте с нами», - и мы рубанули щей и молока, а потом разговорились:
- Крестьянин любит так: посмотрел в сусек – там хлеб. Испек, а там еще осталось, и видишь, что хватит до нового хлеба.
- Как же раньше все в один голос говорили, что хотим, как в городе. Я помню, года четыре назад говорил с одним. Он говорил, что вот дочь работает в совхозе, хоть три рубля, но верные, каждый день, а в колхозе работаешь, и не знаешь за что.
- Верно, говорили. Раньше все завидовали райкомовскому конюху, что он каждый месяц по 300 рублей получает. А мы сейчас и побольше получаем, а по хлебу как бы тоскуем. Так уж.
Разговор был, когда еще только около трех десятков лет прошло после коллективизации, а сейчас уж еще больше полвека прошло, колхозов нет. Я совсем не знаю, что думают теперешние крестьяне, но, если тогда мы покупали зерно, то сейчас продаем, и СМИ сообщают, что мы стали вторым после США экспортером зерна, т.е. изменения колоссальные, и как живут крестьяне и о чем думают, узнаю только из СМИ в мере их правдивости.
Утром я отправился в следующий колхоз.