- Зере, ты где? - десятиклассница Гульжан, статная, высокая соседская девчонка и дальняя родственница заглянула в дверь. В ее вечно смеющихся глазах прыгают веселые чертики, в жизнерадостной улыбке обнажается ровный ряд белых зубов, - Ты что, соня, проспишь все на свете. Вставай скорее, такой сегодня замечательный день!
Зере неохотно, со вздохом поднялась с постели, потерла кулачками глаза и спросонья пробурчала:
- Подумаешь день, спать хочу…
- Если встанешь, я тебе такое покажу. Умывайся, быстро завтракай, твоя мама разрешила нам погулять вместе.
Зере потянулась, зевнула, затем опять упала на постель.
- Не хочу вставать, - капризно заявила она, но тут Гульжан подскочила и стала ее щекотать:
- Ах так? Я покажу тебе, лентяйка, как валяться в такой чудесный день. Ну-ка, подъем!
Зере с визгом принялась брыкаться руками и ногами, а затем и вовсе скатилась с кровати на пол. Сон, как рукой сняло. Гульжан, подхватив ее под мышки, подкинула вверх несколько раз, затем, прижав девочку к груди, сказала:
- Ты, мое солнце, ну-ка, продирай свои глазки. Все равно я тебе спать не дам.
В большой комнате мама Зере второпях накрывала на стол. Рядом, на железном подносе шумел самовар.
- Ай, Гульжан, далась же тебе эта маленькая девчонка? Что, подруг у тебя что ли нет? Еще год-два и тебе самой уже можно будет родить такую дочку. О чем ты с Зере можешь говорить? Ладно уж, это твое дело, только поешьте перед тем, как уйти.
- Спасибо, я сыта, пусть она покушает, а я чаю с вами попью.
После завтрака, крепко стиснув ладошку Зере, Гульжан торопливо потянула ее по проселочной дороге на окраину аула. Весна вступала в свои права. Стояли по-настоящему теплые и ясные дни. Солнце, ослепительное, игривое, не успевшее еще набраться летнего жара, будоражило сердце, заставляя его прыгать в груди так, что казалось оно вот-вот и выскочит наружу. На деревьях проклюнулись клейкие зеленые листочки. По обочинам бурой проселочной дороги кое-где взошла молодая травка. В небе, на невидимой высоте запели первые жаворонки. В воздухе пахло чем-то новым, пьянящим, отчего хотелось дышать полной грудью.
- Куда мы идем? – спросила Зере.
- Ой, маленькая, я тебе такое покажу! Давай, побежим?
- Давай.
Крепко взявшись за руки, они побежали вперед. Зере с трудом поспевала за Гульжан:
- Гульжан апке*, мы что ли опаздываем? – капризно нахмурила брови щестилетняя Зере.
- Не бурчи, я тебе покажу настоящее волшебство.
- Настоящее-пренастоящее? – просияла вдруг малышка.
- Ну конечно же. Разве иначе мы стали бы с тобою бежать?
Запыхавшиеся Зере с Гульжан, миновав окраинные дома, оказались в открытой степи. Перед ними, куда ни глянь, расстилалась безбрежная даль, укрытая ковром красных тюльпанов.
- Ух ты, – выдохнула Зере, - как красиво!
- Вот видишь, а ты не хотела идти. Разве это не волшебство? Пойдем, поближе рассмотрим цветы.
Они вошли в поле тюльпанов, осторожно ступая, чтобы не раздавить ярко-красные лепестки, раскачивающиеся на тонких неверных ножках при каждом порыве легкого весеннего ветерка.
- Давай нарвём домой букет? – предложила Зере.
- Нельзя, - покачала головой Гульжан. – Знаешь, что мне моя бабушка про них рассказывала, когда я была такой же маленькой, как ты? Давным-давно на этом поле наши батыры сражались с врагом. И там, где капнула их кровь, весной прорастают тюльпаны. Значит, в каждом цветке живет душа погибшего героя. Так земля хранит память о них. Они были отважными и сильными, а душа у них была такой же светлой и благородной, как эти цветы.
- Они были похожи на твоего Батырхана?
- Может быть… - Гульжан задумчиво смотрела вдаль и ветерок играл кудрявыми завитками, которые никак не хотели вплетаться в косу и кружевом обрамляли высокий, чистый лоб и разрумянившиеся от бега упругие щеки с озорными ямочками. Вот уже год, как ждет она своего жениха из армии. Если быть точней, то девять месяцев и одиннадцать дней. Батырхан сейчас находится в далекой Молдавии, часто пишет ей, рассказывает о том, как идет служба, но больше всего боится того, что Гульжан может не дождаться его и выскочить после школы замуж, как это делает большинство девчонок в ауле. Глупый, разве он не знает, что никто ей не нужен в целом свете, кроме него? Она даже перестала ходить в клуб на вечерние сеансы и танцы, где собирались ее сверстники. В последнее время Гульжан стали тяготить заигрывания парней, кокетливые взгляды и перешептывания девчонок. Кто-то собирается после школы ехать в город учиться, кто-то женится или выходит замуж, а кто-то остается работать в родном ауле. Но Гульжан все эти разговоры неинтересны. Она ждет своего Батырхана, чтобы, как они и договорились, вместе уехать на учебу в областной центр, в Джамбул. Гульжан решила поступать в педагогический, а Батырхан - в гидромелиоративно-строительный институт.
- Гульжан апке*, смотри, как здорово! – прервала ее мысли Зере, с прищуром разглядывая цветы сквозь то зеленое, то коричневое стеклышко, целую россыпь которых она вынула из кармана платья и держала на растопыренной ладошке. Присев рядом, Гульжан взяла желтое стеклышко и со вздохом приложила его к глазам.
- Да, очень красиво, - согласилась она, - давай, побежим через поле. Только, чур, цветы не топтать.
Взявшись за руки, они побежали по весенней травке, старательно обходя густо поросшие тюльпанами участки. Маленькая Зере заметно отставала, тогда Гульжан взяла ее на руки и понеслась, что есть духу вперед, навстречу ветру, бескрайнему горизонту и далекой гряде гор, чьи вершины были укрыты снежными шапками. Теплый ветер овевал им лица, Зере с визгом вдыхала бодрящий весенний воздух и крепче обнимала Гульжан за плечи. Точно также, как обнимала сама Гульжан Батырхана, когда он бежал с ней на руках по этому же самому полю.
- Я дарю тебе эти цветы, эту степь, эти горы! – пропел он ей на ухо, а Гульжан, раскинув в стороны руки, крикнула:
- Я принимаю твой подарок! Теперь эти цветы, солнце и горы – мои-и-и!
А потом он споткнулся, кажется, об сусличью нору, и они с хохотом упали на землю. Во внезапно наступившей тишине, тяжело дыша, долго смотрел ей прямо в глаза, в которых, как всегда, плясали чертики вперемежку со внезапным смущением, которое скрыть она была уже не в силах, отчего взгляд ее против воли опускался вниз. А затем их губы сомкнулись в первом, нежном и пьянящем поцелуе… По телу Гульжан пробежала неизвестная ей доселе дрожь, следом руки, ноги, глаза, сердце, все ее существо стало вдруг ватным и ей казалось, что она непроизвольно растекается по зеленой, благоухающей травке, словно весенняя талая вода. Солнце заливало их ласковым теплом и безбрежным ощущением счастья, а рядом колыхались соцветия тюльпанов - кызгалдак…
- Отпусти меня, - закапризничала Зере, вырываясь из ее объятий, - я хочу сама идти.
Гульжан опустила ее на землю и присела на траву. Здесь, внизу также кипела жизнь. В воздухе носились шмели, стрекозы, в траве деловито сновали туда-сюда муравьи и всевозможные жучки. Все в этом мире, невидимом сверху глазу, спешило завершить свои неотложные дела за время короткого и неистового цветения, свойственного этому пустынному краю. Совсем скоро солнце, набрав беспощадную знойную силу, спалит мимолетную красоту и заменой буйству красок, и скоротечному торжеству жизни станет бурая земля с ее скудным покровом. Сняв с былинки божью коровку, Гульжан положила ее на руку Зере. Та бойко поползла по тыльной стороне ладони к запястью, а оттуда поднялась до сгиба локтя и вдруг, замерла.
Красный жук, а красный жук,
Говорят, ты дочка хана*?
Если ты мне верный друг,
Говори, но без обмана,
Где на небе Ак Орда*?
Там ты шьешь себе наряды.
Я хочу с тобой туда,
Будут где двоим нам рады,-
Скороговоркой выпалила Зере и подтолкнула ее пальчиком. Божья коровка вдруг выпустила крылышки и взмыла вверх.
- Ну вот, улетела, - надув губы, с сожалением сказала Зере, - а я хотела ей еще стишок рассказать. Я много их знаю. А ты знаешь какие-нибудь стихи?
- Знаю.
- Расскажи.
- Вот, например, что нужно сказать воронам, чтобы они урожай не поклевали:
Эй, вороны черные,
Улетайте подобру.
Воры беспризорные,
Не кружите поутру.
Берегитесь, урожай
Охраняет пугало,
Что макушку в малахай*
Старенький закутало.
- Теперь я, я, - нетерпеливо перебила Зере и продолжила:
Эй, сороки-белобоки,
Что вы тут стрекочете?
Надоели ваши склоки,
Голову морочите.
Улетайте поскорей
Вы в аул забытый.
Там на родине своей
Ждет вас клад зарытый.
- Ух ты! – восхитилась Гульжан, - А теперь послушай, как прощаются с гусями, когда они улетают осенью в теплые края:
Гуси, гуси, ваш полет
Сердце грустью всколыхнет.
Обещайте вновь вернуться,
Крылья в небе пусть взметнутся.
Ждать вас не устану я.
Что вам теплые края?
Здесь родной ваш, гуси, дом.
Пусть покроется он льдом,
Но придет опять весна,
Звонкий бег в степи ручья
Позовет обратно вас.
Как раздастся в небе глас,
Будем радоваться мы,
Празднуя конец зимы!
Гульжан лежала в траве, глядя на чистое, без единого облачка небо и, держа за кончик, жевала тонкую былинку. «Не устану ждать тебя, только ты есть у меня…» - произнесла она про себя и стала опять думать о Батырхане. Зере пристроилась рядом, положив голову ей на плечо.
- А я знаю о ком ты думаешь, - сказала она, - хочешь отгадаю?
- Отгадай.
- О своем женихе, о Батырхане думаешь. Отгадала?
- Точно. Как это у тебя получается?
- Ой, да по глазам же видно. Не грусти. Вот вернется твой Батырхан, вы поженитесь и будет вам «тили-тили-тесто, жених и невеста», - хихикнула Зере.
Гульжан повернулась на бок и угрожающе растопырила пальцы:
- Вот я сейчас как защекочу эту вредную девчонку ….
- А-а-а…, - раздался визг Зере, хотя Гульжан ее еще и пальцем не тронула, - так нечестно, я же отгадала….
- Ладно, не буду, -примирительно опустила руки Гульжан, затем, внезапно вытянув пальцы, пощекотала Зере пару раз и, под ее верещание вскочив на ноги, побежала в сторону раскидистого карагача, высившегося в одиночестве на краю поля. Зере устремилась за ней. Расположившись в тени дерева, Гульжан обняла за плечи свою маленькую подружку.
- Как ты думаешь, он вернется ко мне или забудет меня? Больше года его еще ждать. За это время многое может измениться.
- Вернется к тебе, - уверенно кивнула головой Зере, - я точно знаю.
- Откуда ты это можешь знать, глупышка? - вздохнула Гульжан.
- Во-первых, я не глупышка, потому что скоро пойду в школу. А во-вторых, все знают, что ты, Гульжан апке, самая красивая невеста в нашем ауле. Честно-честно. Ты такая же красивая, как эти тюльпаны-кызгалдак. А можно я тебя буду теперь называть Кызгалдак апке?
- Как, как? Ой, не смеши меня, умоляю, - Гульжан запрокинула вверх голову и залилась журчащим, радостным смехом.
- Ну, пожалуйста, можно? Тебе это имя подходит. Какая разница – Гульжан или Кызгалдак? И так, и так цветок получается*.
- Хорошо, - Гульжан, перестав смеяться, с серьезным видом кивнула головой, - когда мы поженимся, я тебе лично пришлю пригласительный, где будет так и написано - «Батырхан и Кызгалдак», - а затем, откинувшись на шершавый ствол дерева, опять расхохоталась, обнажая ровный ряд белых зубов, и ямочки на ее щеках стали еще глубже. Затем, после короткого молчания добавила, - Я до сих пор никому этого не говорила, а тебе скажу, потому что ты моя самая, самая маленькая подружка. Это ведь правда? Скажи мне, правда?
- Да, - Зере посмотрела на нее ответственно и строго.
- Он хороший, он самый лучший и я его буду ждать столько, сколько нужно. А потом мы с ним поженимся и уедем в город, учиться, - Гульжан вскочила на ноги и вприпрыжку побежала в сторону аула, приговаривая: «Он самый лучший, он самый лучший…». Зере, пристроившись за ней и, еле поспевая за ее большими шагами, засеменила, повторяя: «Он самый лучший, он самый лучший…». Гульжан остановилась и Зере, приподнявшись на цыпочках, обхватила ее за талию и сказала: «Кызгалдак апке, ты – самая лучшая!».
Через месяц Зере с мамой пошли в школу, взглянуть на выпускной бал Гульжан и ее одноклассников. В школьной столовой были празднично накрыты столы, а в актовом зале из колонок звучала веселая музыка. В белом платье с пышной юбкой и на непривычно высоких каблуках Гульжан показалась Зере волшебной феей из сказки. Она стояла в углу и весело переговаривалась с такими же нарядными одноклассницами. Зере, смущаясь под многочисленными взглядами выпускников, пересекла зал и, подбежав, схватила Гульжан за руку. Расправив складки на юбке, Гульжан присела и поцеловала ее в щеку. Поздравив ее с окончанием школы, мама вскоре увела Зере с собой, чтобы, как она говорила, не мешать молодежи праздновать свой знаменательный день.
А через полгода, когда до возвращения Батырхана из армии оставались по подсчетам Гульжан семь месяцев и неделя, ее украл смуглый, грузноватый и немногословный парень из соседнего аула. Никто не рассказал об этом Зере, даже словом не обмолвился. Поэтому она не знала, что в один из летних дней Гульжан возвращалась вечером домой по обочине проселочной дороги из местного правления, куда она устроилась работать секретарем-машинисткой в ожидании своего жениха. Позади нее прогромыхал грузовик, но она не придала этому значения, потому что здесь целый день носились машины, тракторы и легковушки. Вдруг из кабины выпрыгнули двое парней, и еще столько же из кузова. Они подскочили и, не говоря ни слова, схватили ее за руки и ноги и перебросили в кузов, где ее подхватили еще двое. Один из них зажал ей рот, чтобы никто в округе не услышал крик и грузовик рванул по дороге в соседний поселок. Гульжан привезли в просторный двор большого дома, где жил главный зоотехник совхоза, чьим сыном и оказался умыкнувший ее парень. Во дворе кипели казаны и сновали какие-то люди. По всей видимости, здесь ее ждали и готовились. К плачущей и вырывающейся из рук парней Гульжан подбежали две пожилые женщины и накинули платок. Гульжан, сдирая его с головы, закричала что было сил: «Что вы делаете? Отпустите меня, пожалуйста, прошу вас, отпустите. Я хочу уйти. Нет, нет, надо…»
Тут же женщины, почти заломив ей руки, поволокли в дом, уговаривая успокоиться: «Айналайын*, перестань, все будет хорошо. Теперь ты будешь нашей келин*. Это твоя судьба и с ней надо смириться. Куда пойдешь? Подумай о родителях, если уйдешь, опозоришь их на весь свет. Обратной дороги из этого дома нет, помни это. Такова наша женская судьба».
Перепуганная Гульжан вырывалась, как могла, но цепкие руки женщин не позволили сделать и шагу назад, к порогу, за которым были свобода, привычная жизнь и теперь уже далекая и недосягаемая ее любовь – Батырхан. Вспомнив о нем, Гульжан со стоном раненого зверя упала на пол и принялась пинаться. Растерянные женщины на миг выпустили ее из рук и она, вскочив на ноги, рванула к двери. Но там уже стеной стояли какие-то парни, девицы и среди них старик, пытавшийся благословить ее. Они тут же, подхватив под руки, силой завели в дальнюю комнату, где ее уже ожидали женщины разных возрастов.
Никто и ничего уже не смог бы изменить. Гульжан осталась в доме нежеланного ею жениха. Таков был этот дикий закон, пришедший в столь безжалостной и искаженной форме из глубины веков и, сохранившийся даже в советское время. Вот так из жизни маленькой Зере бесследно исчезла ее любимая Кызгалдак апке, оставив за собой зияющую пустоту. А следующей весной вернулся из армии Батырхан. Из разговоров матери с женщинами Зере слышала о том, что он, напившись, где-то поймал теперь уже мужа Гульжан, того самого смуглого грузноватого парня из соседнего поселка, избил его до полусмерти, а затем уехал из аула в неизвестном направлении. Через полгода родители Зере переехали в город и отдали ее в школу, в первый класс…
***
Пробираясь по алматинским пробкам, Зере приехала домой позже обычного. Дети к вечеру разошлись по своим делам. Дочь, как всегда, перед тем как уйти, приготовила им ужин. Муж должен был приехать с работы с минуты на минуту. Сняв в прихожей туфли, она упала на диван и долго лежала неподвижно, собираясь с силами. Сегодня на работе выдался трудный день и потому она посчитала, что заслужила этот тихий спокойный вечер вдвоем у телевизора. Дотянуться до пульта сил не было, поэтому Зере лежала, уставившись на противоположную стену, где висела ее любимая картина, на которой по бескрайней степи, на фоне дальних заснеженных гор бежал табун прекрасных коней, чьи шелковистые гривы развевались на ветру. В далеком детстве она не раз видела пасущихся в степи коней, но только вот бегущий с грохотом табун не видела ни разу. Но тем не менее эта картина ей всегда напоминала те далекие и счастливые ее годы. Она вспомнила, как однажды отец подвел ее к пасущемуся жеребенку и Зере с испугом протянула к нему ладошку, в которой лежала корочка белого хлеба, посыпанная солью. Отец присел и, обняв дочку, шепнул ей на ухо: «Не бойся, он такой же маленький, как и ты».
Жеребенок подошел и, потянувшись к краюхе, осторожно взял ее с ладони мягкими губами и Зере на всю жизнь запомнила его нервно трепещущие ноздри и мягкий, как атласная ткань язык…
Внезапно в сумке зазвонил сотовый телефон. Зере нехотя поднялась и вынула его. Незнакомый номер. Кто бы это мог быть?
- Да.
- Здравствуй, Зере! Это ты?
- Да, это я. Извините, а с кем говорю?
- Только не удивляйся, айналайын, это я, Гульжан апке. Брата твоего случайно встретила и взяла у него номер.
- Кто, кто?
- Я догадывалась, что не узнаешь, столько лет прошло! Кызгалдак апке помнишь?
- Боже мой! Неужели это вы? – сердце Зере захолонуло от внезапно накатившего волнения, - Да как же я вас не узнаю? Кызгалдак апке, вы где? Откуда вы звоните?
- Я здесь проездом, на вокзале второй Алматы, через три часа у меня пересадка на другой поезд, вот, решила тебе позвонить. Как ты живешь?
- Кызгалдак апке, потом, все это потом. Никуда не уходите. Вы слышите меня? Будьте там, я сейчас приеду, - на ходу схватив сумку и, сунув ноги в туфли, Зере рванула к машине.
В коротком бежевом плаще, из-под которого выглядывала длинная пестрая юбка, в зеленой шали с крупными цветами и с небольшой дорожной сумкой в руке, она стояла у центрального входа на вокзал, тревожно оглядываясь по сторонам. Зере не узнала бы Гульжан, если бы на ее звонок, та тотчас же не схватила свой маленький, видавший виды Nokia. Подбежав, Зере обхватила руками постаревшую, с выбивающимися из-под шали седыми кудряшками женщину и прижала ее к себе так сильно, как только могла.
- Айналайын, айналайын, - то и дело повторяла Гульжан, обнажая в улыбке золотые коронки зубов, вокруг глаз и по щекам тотчас поползли не по годам глубокие бороздки морщин. Она с удивлением и смущением смотрела на ухоженную, стройную городскую женщину, которая когда-то была ее самой-самой маленькой подругой, и не знала, что сказать.
- Кызгалдак апке! – выдохнула Зере, снова крепко сжимая ее в своих объятиях, на что она стыдливо поморщилась и сказала:
- Какой же из меня теперь кызгалдак, жаным*? Старуха я, а не Кызгалдак.
- Ты слышишь, - внезапно Зере перешла на «ты» и, отстранившись, посмотрела в ее слегка помутневшие от начинающейся катаракты глаза, - не смей называть себя старухой. Ты – моя Кызгалдак апке, самая красивая и самая лучшая на свете!
Они отошли в сторону от вокзала и, присев на уединенную скамейку, проговорили все оставшееся до посадки на поезд время.
Отвечая на вопросы Зере скупо и односложно, Гульжан засыпала ее встречными вопросами. Зере коротко и четко рассказала о себе, о детях, о муже и, не давая возразить, перевела разговор на нее:
- А теперь давай о тебе. Как ты жила все эти годы?
Оказалось, едет Гульжан к младшей дочери в Актобе ухаживать за внуком. С тем самым нелюбимым мужем прожила в ауле всю жизнь, родила ему пятерых детей. Уже год, как муж умер.
- Младшая мне недавно внука подарила и знаешь, как я его назвала? – просияла Гульжан и Зере показалось, что в ее мутноватых глазах вновь заплясали забытые чертики.
- Как?
- Батырханом, - она посмотрела на Зере нежным взглядом, - теперь-то, когда мужа нет, можно вроде как. Раньше не смела.
- Кызгалдак апке, ну почему ты такая покорная? Как, скажи мне, как можно было в наше время прожить жизнь с нелюбимым человеком? – Зере заправила ей за платок седую завитушку.
- Ну почему сразу нелюбимый? Привыкла я к нему, неплохой человек оказался, хорошим отцом был моим детям. Разве я одна такая в ауле? Нас много было в те годы, кого украли, - Гульжан, накренив голову, с улыбкой смотрела на Зере, любуясь ее городским платьем и модной стрижкой. – Ты сама-то счастлива с мужем?
- Да.
- Жаным*! Я знала, что будешь счастливой. Ты такой чудесной девочкой была. Часто тебя вспоминаю. Это были наши на двоих самые лучшие годы, правда ведь?
- Правда. Только ты так и не прислала мне пригласительный с надписью «Батырхан – Кызгалдак», хоть и обещала.
- А я и не отказываюсь от своего обещания, - вскинулась вдруг Гульжан, - на свадьбу внука тебя приглашу, если, конечно же, жива к тому времени буду.
- Не болтай глупости, мы с тобой еще погуляем на его свадьбе…
Время пролетело незаметно. Зере посадила Гульжан в купейный вагон, проследила, чтобы у ней было нижнее место. Прощаясь, обняла ее и, чтобы не слышали соседи по купе, прошептала на ухо:
- Обещай, что приедешь в гости? Не вот так, проездом, а по-настоящему, ко мне домой и надолго.
- Обещаю, - шепнула в ответ Гульжан, а потом громко добавила, - с Батырханом приеду, познакомлю вас.
Пряча набегающие на глаза слезы, Зере выскочила из вагона и помахала снаружи ей в окно рукой. Поезд медленно тронулся с места. Грохот и скрип сцепленных вагонов постепенно переросли в мерный, ускоряющийся стук колес, словно отсчитывая секунды и минуты стремительно бегущей вперед, в неведомое будущее жизни, в которой ничто, никогда не повторяется и не возвращается назад.
Примечания:
*Апке – старшая сестра, обращение к старшей по возрасту женщине;
*Божья коровка - ханкызы называют божью коровку казахи, что в переводе означает ханская дочь;
*Ак Орда – в данном случае имеется ввиду ханская ставка, место жительства ханской семьи;
*Малахай – мужская зимняя меховая шапка;
*Кызгалдак – степные тюльпаны;
*Гульжан – казахское женское имя, состоит из слов гуль – цветок и жан – душа;
*Айналайын - У древних тюрков существовал удивительный обряд кружения. У казахов он выражается словом «айналайын» - обойду, окружу тебя. Казахи избегают полного круга, при осмотре чего бы то ни было. Обойти человека - значит принять на себя все его болезни, все чары, которые тяготеют над ним. Поэтому самое нежное слово для казаха и самое верное выражение любви заключается в слове «айналайын».
*Келин – невестка, сноха;
*Жаным – душа моя, ласковое обращение.
05.08.2016 г. Г. Алматы.