Поговорим о вкусах гл. 2

Людмила Волкова
 

                Глава     2

                Повторяю:  я пишу не о том, как проявилась личность писателя в идейном замысле его произведений,  тем более в их сюжете, интриге, композиции. Я намеренно сужаю  круг вопросов, связанных с качеством написанного.  Это МНЕ кажется, что язык и стиль автора (то есть творческая манера) раскрывают внутренний мир писателя даже против его воли. И психологизм, без которого герой просто мертв, тоже вытекает из этих двух компонентов.
                Вот я сравниваю стилистику  дневников, писем  писателей с их художественными произведениями  и нахожу удивительное сходство.  Понятно, что  в личной переписке нет никаких метафор и прочих  литературных приемов, которые помогают создать «параллельный» мир,  вымышленный.
                Письма Антона Чехова Ольге Книппер-Чеховой сохраняют его легкий стиль. Фразы  короткие, мысли четкие, эмоциональная тональность адекватна душевному состоянию его героев из пьес «Чайка», «Дядя Ваня», «Иванов», «Три сестры», «Вишневый сад». Особенно тех,  кто отражает   авторское мировоззрение.
                В этих письмах Чехов ироничен,  свои тревоги  важные мысли  передает  в шутливой форме, без пространных фраз,  где  куча  подробностей:
Вот   одно из писем  будущей  жене, актрисе Ольге Книппер.
16 июня 1899 г. Мелихово
«Что же это значит? Где Вы? Вы так упорно не шлете о себе вестей, что мы совершенно теряемся в догадках и уже начинаем думать, что Вы забыли нас и вышли на Кавказе(1) замуж. Если в самом деле Вы вышли, то за кого? Не решили ли Вы оставить сцену?
Автор забыт - о, как это ужасно, как жестоко, как вероломно!
Все шлют Вам привет. Нового ничего нет. И мух даже нет. Ничего у нас нет. Даже телята не кусаются. Я хотел тогда проводить Вас на вокзал, но, к счастью, помешал дождь».
                В своих ответных письмах Ольга не даром давала ему такую характеристику: "ты большой человек", "настоящий человек", "мой человек будущего".(комментарии В. Катаева. М, Наследие, 1996.  607 с. Переписка русских писателей)
                Но в письмах к жене –  теперь уже Книппер-Чеховой –  Антон Павлович затрагивает не только личные стороны жизни их обоих, а и обсуждает проблемы современного театра,  игру актеров, поднимает множество социальных вопросов.
                Теперь открываю  письма  Федора Достоевского своей преданной жене:  это вопль  игрока, стенания по поводу проигрышей, жалобы, жалобы, жалобы…Он ищет сочувствия:
               … Милый мой ангел, вчера я испытал ужасное мучение: иду, как кончил к тебе письмо, на почту, и вдруг мне отвечают, что нет от тебя письма. У меня ноги подкосились...
 «… С час я ходил по саду, весь дрожа; наконец, пошёл на рулетку и всё проиграл. Руки у меня дрожали, мысли терялись и даже проигрывая почти как-то рад был, говорил: пусть, пусть. Наконец, весь проигравшись (а меня это даже и не поразило в ту минуту), ходил часа два в парке, Бог знает куда зашёл; я понимал всю мою беспомощность; решил, что если завтра, то есть сегодня, не будет от тебя письма, то ехать к тебе немедленно. А с чем? Тут я воротился и пошёл опять заложить часы...»
                И в таком духе – из письма в письмо, и ни одного вопроса  о жене, семье…Ясно, человек болен, но ведь и Чехов страдал чахоткой. А вот ни одной жалобы!
                В своем творчестве Чехов и Достоевский, гуманисты по своей сути,  пеклись о судьбе «маленького человека». И оба от природы были наделены огромным талантом. Но  природа их наградила разным характером и душевным складом,  и я вижу, как это отразилось на их авторском почерке.  Чехову-прозаику  хватает двух-трех метких слов для   раскрытия  своего героя, а Достоевский тратит на это двести страниц, еще и повторяясь без конца.
                Вспомните Раскольникова с его сомнениями:  « Вошь я или право имею?» То есть право на убийство, тем более   такой вот вредной «вши», какой была старуха-процентщица. Свою убийственную теорию герой не только подробно излагает мысленно, он ее обсуждает со следователем, друзьями, он ею бредит. Она без конца варьируется автором. И душевные муки Раскольникова  психологически раскрыты автором  убедительно. Но как же здесь – без языка? Без той особой лексики, которая прослеживается и в личных письмах Достоевского?
                У каждой личности есть  какая-то база нравственных качеств, которые можно скрыть или наоборот – РАСкрыть.  Характер – это та оболочка,  под которой прячется  любая начинка. В экстремальных обстоятельствах  она проявляется, лезет из всех щелей наружу! Писатель и ставит своих героев в такие условия, при которых спадает всякая внешняя шелуха.
                Но мастерство психологизма зависит еще от пережитого самим автором. Передать душевное состояние персонажа так, чтобы читатель  захлебнулся от сопереживания можно через поступок. Но  чтобы этот поступок оправдать или осудить, не обойтись без речи героя, его мыслей. Тогда как же – без языка? С его тонкостями?   
                Когда суть человека и его характер  не совпадают, мы говорим о противоречивости  личности.  Лермонтов-поэт для меня – цельная натура, не противоречивая. Везде я вижу натуру глубокую и страдающую. Лермонтов-прозаик словно раздваивается, но именно светлое начало доминировало в личности самого поэта, когда он писал «Героя нашего времени».
           Его Печорин – умный и циничный – дает беспощадную оценку и себе самому, а не только обществу, и не превозносит обаяние зла, способное покорять женские сердца, он  выносит ему приговор:  «Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? Для какой цели родился? А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные…Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила  их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений, – лучший цвет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни я упадал на голову обреченных  жертв, часто без злобы, всегда без сожаления…Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил…»
                Это ведь четко поставленный диагноз, смертельный и для сердца героя, и для его жертв.
                Но еще раз прочитайте, как легко ложатся эти сложные предложения на слух читателя!  Точка с запятой в те времена была  в фаворе. Она давала возможность  сделать паузу длиннее, чем при запятой, но короче, чем  с точкой.
                Здесь мысль ЯСНА, понимаете? Нет словоблудия, лишних украшений, в виде закрученных метафор.
                И когда Печорин загоняет коня в попытке догнать Веру, единственную женщину, которая его любила по-настоящему, он, гордец …плачет.
                «Я попробовал идти пешком – ноги мои подкосились; изнуренный  тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.
                И долго лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие – исчезли как дым; душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся».
                Всего одна сцена, которая не оправдывает поступков Печорина, его игру с Мери, Грушницким. Но я ВИЖУ, как плачет в мужчине одинокий  подросток, который заигрался с живыми людьми  – в стремлении показаться сильнее, чем он есть.                Современное словечко «крутой» Лермонтов, наверное бы,  приветствовал…
                Не собираюсь анализировать  замысел писателя. Но я читаю-перечитываю роман с наслаждением – не только эстетическим – под воздействием  изумительного языка и стиля, ни на кого из современников Лермонтова не похожим. Я восхищена личностью писателя, сумевшего так многогранно выразить себя в столь молодые годы.
                И так называемый злой нрав Лермонтова, его сложные отношения с близкими, друзьями, поклонницами – отступают в тень, потому что  они – не суть поэта, а маска, или  больше – броня, скрывающая душевную боль.
                Кто знает его  биографию (не из школьного учебника!), тот поймет, о чем я говорю.
                Я – не Печорин, не Демон, над которым я рыдала в свои 14 лет (и знала наизусть, но они мне близки, понятны, они – живые, потому что гений поэта  невольно передал им и свои терзания.

Продолжение http://www.proza.ru/2016/08/14/739
                .