Она была другой...

 
                Она была другой. Т. е. не просто другой, а совершенно не такой, как иные. Не то что не такой, как все, нет не это... Какой-то инакой, что ли. Сразу ли она такой очутилась при рождении, или сформировалась позже под нажимом обстоятельств, сказать трудно, да наверное (после происшедших событий) уже и не получится выяснить. Но, пожалуй, лучше по порядку.
                Итак, весна в городе, точнее — май, ещё точнее — первомайские праздники. Ранние сумерки. Одинокая фигурка померкивает на скамейке в парке у мутноватого пруда. Фигурка хрупка и, при ближайшем рассмотрении приобретает черты уже не очень молодой, но ещё удивительно привлекательной женщины. Женщина притягивает к себе взгляд сразу и удерживает его на себе каким-то трагически надломленным, уязвимым, даже как будто и не совсем земным магнетизмом. Видимо, это и есть настоящее обаяние, невольно думает остановившийся возле скамейки, абсолютно трезвый (невзирая на праздники) прохожий. Сняв потёртый, явно помнивший годы сов. расцвета, тов. Брежнева и весь генералитет, берет, мужчина, а при более пристальном рассмотрении, мужчина средних лет, неуверенно топчется чуть поодаль скамейки, желая и одновременно не решаясь сократить расстояние. Наконец, словно вдруг решившись, он с шумом набирает в лёгкие воздуха и делает шаг навстречу...
                Чему именно, навстречу? Когда бы мы могли знать это заранее... Женщина медленно, будто услыша звук шагов и чужого дыхания, но совершенно не испугавшись, а как бы нехотя, делая одолжение, поворачивается к незнакомцу. Совершенно? «Да, она совершенна», - в экстазе думает он и говорит первую, что приходит в голову, банальность:

         - Доброго вечера, сударыня. Такой праздник, а Вы тут грустите. Одна...
Она отвечает не сразу, будто раздумывает, стоит ли удостаивать ответом этого человека, но, поглядев на него несколько секунд внимательно, решает всё же ответить:

        - Я не одна.
И всё: ни доброго вечера, ни объяснений от неё он не получает. Продолжает неловко мяться у скамьи, вроде собираясь уходить, но не уходит, будто ожидает продолжения. При звуке её голоса ему чудится что-то родное знакомое, мимолётно-неуловимое, но давно ушедшее, или хорошо забытое. Ощущая эти флюиды, уйти он просто не может. Тогда он совершает другой неожиданный для самого себя манёвр: присаживается с ней рядом. Она удивлена, хотя и старается своим независимым и безразличным видом этого не показать. Молчит. Он откашливается и тихо спрашивает:

         - Вы позволите? Раз Вы не одна, дополнить компанию? - «Что за бред я несу» - сам думает про себя и с удивлением обнаруживает в уголках её губ мимолётно возникшую, но тут же быстро спрятанную обратно в тайник, улыбку. Эта едва уловимая улыбка, только что на долю секунды озарившая весь её облик и окрылившая усталого путника туманной надеждой, оказалась отправным  пунктом их несколько сумбурного знакомства и завязавшегося последующего разговора:

          - Как будто позволения моего Вам вовсе не требуется, - продолжает она своим странно-монотонным, но вовсе не безразличным, а словно нарочно приглушённым грудным голосом, от которого у него шевелятся волоски вроде даже на самых кончиках пальцев. Всё. Он пленён. Очарован и заинтригован одномоментно. Для мужчин этот крючок (намеренно ли применён он, или невольно — значения не имеет) самый что ни на есть уцепистый и прочный. Глубоко запрятанная улыбка во взгляде и неизреченная тайна, застывшая в воздухе. Разговор между ними продолжается: наживка заглатывается глубже.
               
                - Почему Вы считаете себя в праве судить о том, какая компания в каких обстоятельствах для меня уместна? - чуть отклонив в голову в сторону от него (хотя не настолько близко сидящего) спрашивает.

         - Что Вы? Нет, ни в коем случае, - восклицает он в притворном негодовании, начиная с нею уже свою игру в кошки-мышки:
         - Я совсем не это имел ввиду.
         - Я понимаю, что Вы хотели сказать, но спрашиваю не об этом, - она ему в ответ, окончательно уже сбив с толку.
         - Так с кем Вы были, если мне позволено спросить?, - пробует он перевести ставший в тупик разговор на новые рельсы.
         - Она молчит, смотрит вниз на свежепроклюнувшуюся юную травку у скамейки ещё совсем нежного фисташкового цвета. Отвечает не сразу:
         - Была... Пожалуй, самое верное слово. С Вашим приходом разрушилось состояние единения с природой.
         - Он пытается бормотать что-то в оправдание, но она останавливает его мягким мановением руки:
         - Оставьте, всё всегда к лучшему.
 И снова замолкает. Они молчат некоторое время, но это уже другое молчание: словно бы они теперь сообща. Возникает какое-то новое ощущение сопричастности к чему-то новому. Как нарождение новой Луны.
              Через малый промежуток времени она легко и грациозно встаёт со скамьи, словно собираясь испариться — просто растаять в воздухе. Он вскакивает следом.

           - Позвольте Вас проводить до выхода из парка? В это время (он неопределённо взмахивает рукой и не очень понятно о времени суток, или празднике произносится эта тирада) довольно неспокойно.
Она наклоняет (вроде согласна?!) голову, и какой-то отрезок времени они тихо идут рядом. Под ногами мягко шуршит песок и остатки прошлогодних листьев. Почти идиллия. Или эскапада?

            Погружение в некое подобие нирваны прерывает резкий звук посвиста молодецкого, донесшийся неожиданно из дальнего конца парка. Явно подвыпившая компания несколько разгулялась и разухабилась. Она невольно вздрагивает и совершает непроизвольное движение всем телом к нему, словно бы ища защиты. У него?! Он понимает и принимает всё одним мгновением и легко и нежно, не обнимает, а именно приобнимает женщину за плечи, увлекая к выходу из парка. Молчание, как ни странно, вдруг нарушает она:

            - Вы всегда так знакомитесь с женщинами?
 Вроде довольно избитое женское кокетство, но в её устах эта фраза звучит иначе. Она произносит её задумчиво, словно к самой себе обращаясь с утверждением, вовсе не ожидая ответа. Он и не собирается отвечать, а вместо этого произносит другое:

           - Меня зовут Афиноген. Знаю, имя странное, но у нас с Вами - если Вы не погнушаетесь моего приглашения на чашечку кофе/шоколада/коньяку (ненужное зачеркнуть) - найдётся время обсудить нюансы его происхождения. А Вас, позвольте узнать, как величать?
  Она невольно улыбается, ей нравится его непринуждённая и вместе с тем необычная манера ухаживать. Отвечает:

              - Зовут меня Ольга. Но в миру меня давно так не называют. Да и Вы, пожалуй, можете обращаться ко мне: Фольга.
  До выхода из парка они продолжают молча идти рядом... Но вот на просвете сгущаются краски: выход из парка. Фольга (позвольте теперь называть героев собственными именами, а не обезличенно указывать «Он», «Она») нежно берёт Афиногена за руку. Именно за руку, а не под руку, как он мог бы ожидать, если бы в своих мечтаниях слишком высоко занёсся. За руку, как старого знакомого, которого долго знаешь и уже (или увы...) от коего не ожидаешь никаких сюрпризов. Ему это вовсе не лестно. И, хотя полчаса назад, он не мог рассчитывать даже на него, почему-то этот несколько фамильярный жест его задевает. Но виду Афиноген не подаёт, а говорит немного суховато:

             - Здесь через пару автобусных остановок имеется уютное маленькое кафе. С меня обещанная рюмка чая.
Она останавливается, в недоумении поднимает бровь (вскользь заметим, что такая мимика её не красит, а придаёт ей надменный вид, что окончательно его расстраивает) и словно бы свысока роняет:

           - Я на велосипеде.
«Снова мимо», - думает он: «Зачем я про этот дурацкий автобус?», - а сам исподтишка недоумённо оглядывает её немного старомодный наряд с длинной юбкой, как бы не подразумевающий наличие велосипеда у дамы, не только в настоящий отрезок временного интервала, а априори. Вслух же Афиноген произносит следующее:

         - На Вашем велосипеде наличествует рама? Ну, или по крайней мере багажник?

Она улыбается, понимает, что он имеет ввиду и кивает, соглашаясь. Всё: статус-кво между ними вновь восстановлен. Афиноген почти счастлив!
            Фольга направляет его к маленькой ротонде у выхода из парка. Сзади ротонды на лёгкую цепь прикован велосипед довольно винтажного вида. Мужской. С солидной надёжной рамой. Она снимает с цепи замок и присаживается на раму боком, а Афиноген садится на место ездока и, с непривычки немного натужно (женщина практически невесома, как Сильфида), начинает крутить педали. Успевает при этом подумать, как она в своей длинной юбке ездит в мужском седле. Также вдвоём неспешно, как и прогуливаясь по парку, они начинают движение в сторону упомянутого мужчиной кафе. Две странноватые фигуры на одном поскрипывающем велосипеде на фоне обшарпанной парковой ограды в окантовке поспешно сгущающейся тьмы. Примерно... сюрреалистичная картинка.

                (Продолжение последует)