В дальний посёлок Карагачево в распутицу вообще не добраться. Нет такого транспорта, кроме вездехода, который сможет преодолеть все топи и хляби, в которые превращается разбитый в хлам путь в эту тьмутаракань. В холодное время – по застывшей дороге. Только тогда она – куда с добром! Летом, в самую сушь, тоже можно доехать - на УАЗе с передней коробкой передач. А вот в распутицу... Легче добираться окружными путями. До Пионерского доехать на автобусе, потом - на дрезине, остановиться в километрах сорока от Центрального леспромхоза, а уж оттуда – на моторке по Чёртовой реке на северо-восток.
Конечно, приезд молодой фельдшерицы в такую глушь – настоящее событие! Маруся не понимала и даже не предчувствовала, что сама судьба ведёт её этой тропой.
Светлокосая, миленькая, спокойная, улыбчивая девчонка, одинокая мать маленького Кольки. Характер новенькой в селе оценили сразу. И то, что грамотная – не чета выпивохе-Нюрке, которую месяц назад отправили на пенсию - тоже заметили. Люди стали ходить в ФАП и по причинам, связанным со здоровьем, и просто посоветоваться с умным человеком. А ещё Марусю многие звали Марией Валентиновной, а старики – Мареей.
Кроме ФАПа на плечи молодого специалиста легло ещё и заведывание аптекой, что отделялась от основного помещения всего лишь фанерной стенкой. Потому за каждой таблеткой – тоже к ней.
Однажды на пороге ФАПа появился – пришёл за таблетками от головы или живота - местный дурачок-Афоня.
Жил он с матерью, тёткой Таисьей. Отец Афони – горький пропойца. Но у Таисьи и отец пил, и брат пил, потому пьющий муж казался чем-то привычным и нормальным. Необразованная, но очень сильная, женщина несла свой крест по жизни мужественно, как считала нужным. Целый день возила мокрую тряпку на огромной и тяжелой швабре в конторе леспромхоза, потом в огороде копалась допоздна, встречала своего пропойцу, сапоги стягивала, заваливала на кровать: «Спи, поскудник!» Утром кормила кашей, и ни слова упрёка. Так и жила. Хорошо, хоть не дрался. Да она и не дала бы себя в обиду – на голову выше мужа, крупная, с крепкими жилистыми руками. Чуть что, покажет мужу охотничий карабин, потом завернёт его в тряпку и положит в чулан на верхнюю полку. И молчит. А тому и так всё ясно, без лишних слов: терпеть будет всю жизнь, но только руку подними, пристрелит, как бешеную собаку, глазом не моргнёт. А охотницей была Таисья - отменной. Мужики в деревне брали её на медведя, на лося. Говорили, что перед огромным мишкой даже бывалый охотник может струхнуть, а у Таисьи ни один мускул не дрогнет.
В те дни, когда Таисья зачала Афоню, муж совсем не просыхал, потому с некоторым страхом ждала она родов. А за месяц до них отец будущего ребёнка умер от палёной водки. «Туда ему и дорога. Прости, Господи». Но парнишка родился физически крепким, улыбчивым. И только через несколько месяцев стало понятно, что мозгов у ребёнка в головке нет совсем. Предлагали сдать Афоню в психо-неврологический интернат, но мать наотрез отказалась.
«Пока я жива, будет жить со мной. А потом уж поступайте, как вам нужно. Родни у меня нет, потому путь ему в интернат заказан. А пока пусть материну любовь почувствует».
Рос Афоня в спокойствии и сытости. Мать на него, как и на мужа, голос никогда не повышала. Давала ему поручения по хозяйству – совсем простые, чтобы был он чем-то занят целый день и не навредил в стайке или в огороде. В школу Афоню не взяли – он совсем плохо говорил. Но односельчане его научились понимать. Вся деревня подсмеивалась над парнем, но тот только улыбался в ответ – беззлобный, слабоумный богатырь.
Когда мать забывала дать Афоне поручения, тот весь день ходил из одного двора в другой. Открыв ворота, кланялся и спрашивал у хозяев: «Чё де?» Отвечали одно и то же: «Пузо че!» Тот склабился в ответ, закрывал ворота и переходил в другой двор.
Однажды Таисья взяла Афоню с собой на охоту, научила правильно держать карабин, нажимать на спусковой крючок. Тот сначала плакал от боли – приклад ударил в плечо так, что искры посыпались у Афони из глаз. А потом стало получаться. Вернулись из тайги не с пустыми руками – принесли несколько зайцев. Мать похвалила парня, а тому того и надо было, прыгал от радости. На следующий день смастерил Афоня ружьё: обстругал палку, привязал к ней верёвку, перекинул через плечо и вышел вооружённым на улицу.
- Пах! – стрелял он в детвору. А те смеялись, катались по земле от хохота, делали вид, что боятся.
К Марусе за таблетками пришёл тоже с ружьём. На дежурный вопрос: «Чё де?» - Маруся ответила без улыбки.
- Работаю я здесь, Афоня, лечу людей. Давай записку от матери, - девушка посмотрела серьёзно, а потом по-матерински улыбнулась.
Афоня подал записку и сел на скамейку в малюсеньком коридорчике, где пациенты обычно дожидались приёма. Маруся отпустила нужные таблетки, вложила парню в ладонь сдачу и отправила домой.
Наверное, это серьёзное отношение к парню сделало своё дело. Мозгов, конечно, в голове у него не было, но гормоны точно уже забродили, тело давно повзрослело и требовало своего. И стал он каждый день приходить в медпункт. С самого утра сядет на скамейку и ждёт, когда Маруся освободится. Идёт следом за ней до дома – провожает.
- Афоня, меня не надо провожать! Посмотри, какой у меня провожатый хороший! – Маруся показывала рукой на Кольку. Но Афоня только широко улыбался и опять с утра - на своём посту.
Так прошла зима. Началась весна с холодными дождями, распутицей и бездорожьем. В такое время никто и никогда из села не выезжал и гостей к себе не ждал даже на продолжительные майские праздники. Обычно, пройдя по центральной улице с транспарантами, односельчане расходились по домам. Кто-то брался за бутылку – праздник всё-таки. Кто-то занимался подготовкой огорода к посадке.
- А что, Колька, не пойти ли нам на концерт, в клуб? Дома несколько дней сидеть скучно. Мы с тобой уже все книги перечитали.
- Конечно! – Колька обрадовался материному предложению и помчался к другу доигрывать после обеда в футбол на уже просохшей полянке.
Вечером Маруся надела красивое платье, расчесала волосы и уложила на голове тяжелую светлую косу, достала туфельки на шпильках. «Надену их в клубе – до тротуара метров сто пятьдесят, можно туфельки утопить. И Кольке тоже возьму ботинки – пусть попрыгает».
В клуб на праздник приходили всем селом – дети, взрослые, старики, пьяные и трезвые. Маруся давно перестала этому удивляться. Она уже привыкла к затерянному в тайге селу, его людям – много и тяжело работающим, не знающим, чем себя занять в редкие дни отдыха кроме: выпить и лечь спать, выпить и покочевряжиться перед домашними, выпить и пойти в клуб. И к Марусе уже все привыкли и стали относиться с большим уважением: дело своё знает хорошо, с местными шуры-муры не крутит, живёт скромно и добропорядочно. Даже бабы, боящиеся на первых порах отпускать своих мужиков на перевязку к молодой медичке домой, успокоились и не сочиняли у каждого колодца о ней всякие непристойные новости.
В клубе в этот раз было весело. Выступал местный хор: бабы в кокошниках пели русские народные песни. Потом ребятишки начальной школы читали стихи о родине и труде. Маруся и Колька смотрели с интересом, не отвлекались. Но девушка чувствовала всем существом какое-то беспокойство, будто кто-то следит за ней – просто, взор не отводит. Она поворачивалась, вглядывалась в темноту зала, но кроме своих односельчан никого не замечала.
Тут зажгли в зале свет, артисты поклонились и под бурные аплодисменты покинули сцену. Ведущий вечера объявил: «Теперь – танцы!»
- Коля, а мы с тобой – домой!
Маруся потянула сынишку в раздевалку.
- Мамочка, да ты что? Давай потанцуем! Я тебя приглашаю!
Маруся взяла Кольку за руки и повела хоровод, как на новый год вокруг ёлки.
-Нет! Ты танцуешь не правильно! Хочу кружиться! – Колька вырывал руки из материных ладоней. Тогда Маруся подхватила сынишку под мышки и закружила вокруг себя в ритме вальса среди танцующих односельчан.
Сразу после вальса зазвучала популярная песня: «Я прошу тебя, сумей забыть все тревоги дня…»
Не успела Маруся отдышаться от головокружительного танца с Колькой, как кто-то очень нежно взял её ладонь в свою горячую руку.
- Позвольте Вас пригласить.
Девушка оглянулась – перед ней были широко распахнутые тёмные глаза-омуты, и звучал голос. И больше не было никого и ничего. И музыки больше не было, и танцующие пары исчезли. Очнувшись, Маруся смутилась, покраснела и тотчас собралась отказаться - они с Колькой уже идут домой.
- Позволяем! – Колькин голос стал решающим.
Парень легко сжал Марусину ладонь и повёл в центр зала.
Она уже сто лет не танцевала. Нет! Тысячу лет! Сердце стучало в груди стопудовым молотом так, что Маруся испугалась: не услышит ли парень эти оглушительные удары! А он очень спокойно положил её руку себе на плечо, не выпуская ладонь из своей сильной руки. А второй - нежно обнял за тонкую талию.
- А меня зовут Сергеем.
- Мария, - девушка старалась говорить спокойно и непринуждённо, но румянец во всю щёку выдавал её с потрохами.
- Что-то Вас раньше в селе не видно было.
- А я на пару дней приехал к бабуле. Между прочим, к Вашей соседке.
- Валентине Петровне?
- Да-да! К ней самой!
- Но я уже почти год здесь живу и не знаю, что у бабы Вали есть внук.
- Кстати сказать, Ваш коллега. Нынче получаю диплом врача – заканчиваю лечебный факультет. Хотел прошлым летом погостить у бабули, да вот – ребята из строительного института уговорили поработать с ними в стройотряде врачом.
- И как?
- Незабываемо! А хотите, я Вам подробно обо всём расскажу?
Маруся уже не могла отказать парню – эти его глаза и волшебный голос унесли её из реальной жизни, куда-то в сказочный мир грёз и любви. С первого его прикосновения, она почувствовала, что теперь уже ничего не изменить. Он пришёл за ней. Ещё пару часов назад всё могло быть иначе: Колька не захотел идти на концерт, кто-то из местных приболел, дождь, в конце концов, заморосил бы, и расхотелось Марусе выходить из дома. Но всё было, как на зло: погода - тёплая, односельчане – здоровые, Колька тянул мать за руку и слышать ничего не хотел о том, что лучше посидеть дома и почитать книжку.
Он уже пришёл за ней …
В раздевалке Маруся и Колька переобулись. Сергей помог надеть девушке пальто, сел на корточки перед Колькой и усадил мальчишку себе на плечи. Маруся даже ойкнуть не успела, как Колька помчался на сильных плечах парня, как на скакуне!
- Иго-го! – кричал в темноте Колька. – Мамочка, догоняй нас!
Потом с трудом уложили возбуждённого Кольку в постель, долго сидели на краю его кровати и пели ему колыбельные. У Сергея, оказывается, был прекрасный голос. Он вспомнил песни бабушки Вали и матери. Пел тихо и проникновенно, как, наверное, пел бы своему родному ребёнку. Сердце Маруси совсем растаяло, точно восковая свечка. Оно потекло по стволу свечи крохотными прозрачными капельками, застывая где-то под ложечкой в гроздья, напоминающие сладкий кишмиш, который когда-то покупала на рынке её любимая матушка. А Колька был совершенно счастлив!
Маруся заварила свежего чая, усадила гостя за кухонный стол своей маленькой чистенькой квартирки, и полились разговоры. «Замечательно, что завтра выходной день. Мы с Колькой успеем выспаться. И как не хочется, чтобы Сергей уходил…» - думала Маруся, утопая окончательно в тёмных глазах парня. Так хорошо ей не было ещё никогда в жизни. Происходящее ни в какой мере не напоминали её отношения с Дэном. Тогда были именно отношения, а теперь – трепет, созвучие, полное совпадение…
- Вы обещали рассказать о стройотряде.
- А давай будем на ты. Мне как-то неловко, кажется, что меня здесь либо очень много, либо я - древний старик.
- Ну, хорошо, давай на ты, - Маруся улыбнулась шутке и поставила на стол пряники.
- Хочешь, я тебя селёдкой под шубой угощу. Мы с Колькой её обожаем.
- Очень! Я голодный, как волк!
Ели селёдку под шубой с черным хлебом, прихлёбывая свежим крепким чаем. Сергей краем глаза рассматривал кухоньку: чистенько, скромно, шторки в зелёную клеточку, на подоконнике белая герань, часы на стене тихо отсчитывают часы, минуты, секунды, мгновения…
- Так что там было, в твоём стройотряде?
- Были палатки, много работы. Врач тоже работал на объекте.
- Как это? В белом халате?
- В робе, конечно. Клали кирпичную стенку – возводили аэропорт. Представляешь? Когда-нибудь мы с тобой прилетим в этот северный городок, а там, на здании аэропорта, выложено: ТИСИ-85! Уже не зря жил – дома научился строить.
- И все были здоровы? Никого не лечил?
- Было дело. Один парень нечаянно пролил воду в раскалённый битум. Ты вообще-то знаешь, что такое битум?
- Совсем приблизительно…
- Это чёрная смола, которую разогревают до высокой температуры, а потом заливают ею крышу, чтобы не было протечек. Так вот, парнишка был неопытный, пролил воду. В таких случаях черный горячий фонтан мгновенно вырывается из битумной массы и разбрызгивается на всё, что рядом! Жара, солнце печет, ребята разделись по пояс. А тут такое! Ну, и обожгло, конечно, двоих. Пришлось оказывать первую помощь, сопровождать в ожоговый центр.
- Выжили? – Маруся с ужасом смотрит на рассказчика.
- Выжили! Нынче опять едут на целину! А ещё, стройотряд – это сухой закон. Ни капли спиртного!
- Это хорошо! Нам бы сюда в Карагачево сухой закон.
- И песни под гитару у костра. Хочешь, спою? Жаль, что гитару с собой не взял.
- Спой!
- Только - на берегу. Пойдём встречать рассвет на Чёртову реку? Я тебе покажу моё укромное место. Там необыкновенно красиво по утрам!
- Пойдём. Я только посмотрю сейчас сынишку…
Сергей прикрыл двери и быстрым шагом пошёл к берегу реки, увлекая за собой Марусю, чтобы не пропустить приближающееся волшебство.
- Может, костёр разведём? – Маруся ещё не предполагала, какое чудо предлагает ей Сергей.
- Нет! Ни в коем случае. Даже небольшой его отсвет испортит картину, которая сейчас перед нами предстанет. Приготовься, это неповторимый момент.
Ночь заканчивалась. Под крутым берегом, на тёмной лаковой глади Чёртовой реки разливался рассвет. Противоположного берега не было видно совсем – без конца и края в это время года – водное зеркало. Солнце вставало, будто выныривало из зазеркалья, сначала только слегка показывая ровный край своего большого красного тела. И уже через несколько мгновений зеркало из тёмного превращалось в раскалённую домну, исторгающую могучий, желтеющий на глазах шар. Он медленно и непреклонно выползал наружу и разливал по сторонам животворящее тепло, пробуждая всё в округе. Больше всего обрадовались солнцу многочисленные таёжные птицы: засвистели, защебетали, затьохкали, затрещали, затрезвонили и загудели щуры, мухоловки, овсянки, сороки-вороны… Мохнатые сосны окрасили в оранжевый цвет свои развесистые лапы. Весь мир заполнился песнями, гудом, светом, жизнью…
Ребята долго сидели на поваленном ветром старом дереве, как в партере театра, и молчали, боясь помешать происходящему на сцене действу.
Сергей обнял Марусю за плечи и запел тихо, в самое ухо девушки: «Милая моя, солнышко лесное… где, в каких краях, встретимся с тобою…» Колючая щека парня касалась нежного девичьего лица, вызывала неповторимые сладкие ощущения. А когда парень полушёпотом признался в чувствах, то Марусино сердце будто совсем перестало биться, а только слегка постанывало, раскрываясь навстречу его любви. И горячие губы встретились, наконец-то, в долгом и нежном поцелуе…
В кустах что-то резко хрустнуло, будто кто-то наступил на старую ветку.
- Неужели зверь? – Маруся подскочила, испуганно ища взглядом источник звука.
- Не бойся! Даже, если это медведь, то он вряд ли выйдет к нам. Посмотрит из кустов и уйдёт восвояси.
Но это был не медведь. Весь вечер за ребятами наблюдал деревенский безумец - Афоня. Сначала - не сводил глаз в зале клуба, хмурил брови, сжимал ладони в кулаки. Потом долго, до самого утра, стоял под окном и всматривался в узкую щель слегка отвёрнутой клетчатой шторки на кухне. Там ребята пили всю ночь чай и говорили, и смеялись, и глядели друг на друга влюблёнными глазами.
Афоня дождался, когда они выйдут из дома и отправился вслед за ними к реке, затаился в кустах и безмолвно негодовал. Конечно, это была не любовь – Афоня не был способен на такие чувства. Скорее – желание властвовать над девушкой, как над игрушкой, быть её хозяином. Внутри Афони начинало рождаться торнадо – неудержимый вихрь, крушащий всё на своём пути. Впервые его поведение становилось непредсказуемым и опасным.
Следующий день был опять беззаботным выходным. Маруся и Колька выспались, впервые за несколько месяцев – стрелки на часах показывали первый час дня, когда Маруся разомкнула ресницы и очень удивилась, что уже миновал полдень.
- Колька, вставай! Так мы целый день проспать можем! – мать защекотала, затормощила мальчишку, подхватила его на руки и закружила по комнате.
- Сейчас быстро что-нибудь вкусненькое приготовим! Включай телевизор! Наверное, все интересные фильмы пропустили с тобой!
- Как здорово! Мам, а давай - опять рванём на танцы! Будем, как вчера кружиться в клубе?
В дом постучали. Маруся распахнула дверь – на пороге стояла баба Валя.
- А я за Колькой. Пойдёшь к нам? Григорий Алексеевич наладил качели, хочет научить тебя дрелью дырки сверлить и зовёт в помощники на строительство нового курятника. Ты ведь ещё не видел, какие у нас цыплята вывелись?
- Нет, не видел, - Колька совсем забыл про танцы в клубе и смотрел на мать, прося разрешения отправиться к бабушке Вале и Григорию Алексеевичу.
- А я уже пирогов напекла, пока вы тут дрыхнете до обеда, - бабушка убрала салфетку с чашки, полной жареных пирожков.
- Ну, конечно! Иди, Колька. А когда его забрать, Валентина Петровна?
- А пусть у нас ночует. А вы с Серёжкой потанцуйте вволюшку, - баба Валя подмигнула, хитренько прищурив глаза. – Ваше дело молодое. А мы за Колькой приглядим, не беспокойся, Мареюшка.
К вечеру за Марусей зашёл Сергей. Опять целовались в сенцах, говорили про всякую всячину, подшучивали друг над другом. А потом пошли в клуб на танцы. Музыка уже призывно лилась из старенького магнитофона и приглашала односельчан на второй день праздника.
Переобувшись в раздевалке, Маруся и Сергей сразу отправились в центр круга на танго. Парень бережно обнимал Марусю за талию и умело водил её в танце.
А в прихожей клуба адским пламенем разгоралась ненависть…
На пороге стоял безумец-Афоня. Никто всерьёз даже не обратил на него внимания. В этот раз Афоня пришёл с игрушечным ружьём, но оно не висело на его плече, а было завёрнуто в старую тряпку. Потоптавшись с минуту на пороге зала, Афоня вдруг зарычал, оскалившись, так громко, что все танцующие и сидящие на скамейках замерли…
Афоня резким движением неожиданно скинул тряпку – в его руках был материн карабин…
Наставив ствол в спину Сергея, Афоня нажал на спусковой крючок...
Парень дёрнулся, выпустил Марусю из рук. Девушка провела рукой по спине друга и с ужасом почувствовала, как из раны заструилась тёплая кровь. Сергей медленно повалился в сторону и рухнул на пол. Маруся кинулась осматривать раненого, взяла его за руку, чтобы прощупать пульс – пульс ускользал, таял…
Афоня мгновение наблюдал за девушкой, потом поднёс к голове присевшей на корточки Маруси ствол и нажал на курок ещё раз…
В зале по-прежнему гремела музыка. Заглушая её, безумец жутко заорал, выскочил вон, сотрясая воздух руками, зажавшими карабин, и растворился во тьме прохладного майского вечера…
На происшествие приехали из района – милицейские следователи и прокурор. Осмотрели место, собрали вещественные доказательства, потом долго искали по лесу Афоню, боясь за жизнь селян, караулили его в доме несчастной матери. Но тщетно. Так и уехали восвояси.
Таисья целый месяц изо дня в день искала сына, неустанно шагая по тайге, да так и не нашла.
Лишь на следующее лето обнаружили в чаще чьи-то останки, обглоданные зверьём. Принадлежали ли они безумцу-Афоне, никто не стал разбираться…
***
Колька уже три часа кряду сидел на подоконнике и злился на Пашку. Колено саднило, и в душе было пакостно. У Пашки, одного из всего Колькиного класса, была живой бабка – совсем престарелая, доживающая свои долгие годы как раз в селе, откуда забрали в детдом Кольку. Она иногда приезжала за Пашкой и забирала его на выходные - поесть «домашних харчей». Из очередной своей поездки Пашка привёз Колькино, забытое уже им, прозвище – Гвоздодёр. Раньше пацан не реагировал на это прозвище. «Подумаешь, какая разница: Клоп или Сёмка, Лыжа или Петька, Гвоздодёр или Колька?» Но после насмешек, которые он терпел от Голиафа, Колька возненавидел это погоняло! А тут ещё заволновалась юношеская самость, появился над верхней губой первый пушок, стал парень обращать внимание на девчонку, сидящую за второй партой у окна – голубые бездонные глаза, уже появившиеся округлости под коричневой формой, стройные ноги. Ну, как можно смириться теперь с Гвоздодёром? К тому же, стала у Кольки выправляться учеба - по предметам, связанным с точными науками, выходили четвёрки за четверть и даже пятёрки. За восьмой класс Колька вполне прилично сдал экзамены: получил пятёрки по алгебре и геометрии. Только русский и изложение по-прежнему шли на «кое-как». Всё входило в норму, но опять прицепилось к парню это отвратительное прозвище: Гвоздодёр. И стал он биться за своё истинное имя не на жизнь, а на смерть. Поймал однажды в туалете Пашку – главного врага – и огрел его по спине оцинкованным ведром, в котором завсегда хранилась сухая хлорка для дезинфекции. Пашка страдал с детства аллергической астмой и чуть не отдал концы после этой туалетной разборки. Никто не заметил, что Кольке тоже здорово досталось - разбито колено, опухла губа, из носа течёт сукровица. Но все суетились вокруг Пашки – вызывали скорую помощь, бегали за водой и открывали окна, заклеенные ещё с осени, для проветривания туалета.
Кольке припомнили его воровское прошлое, пригласили на педсовет, вызвали в детскую комнату милиции, а разобравшись в причине происшествия, отправили на тренинг для психически неуравновешенных подростков.
Собралось всего человек пятнадцать таких же, как Колька, неуравновешенных, в актовом зале средней школы.
Использована картина Бориса Григорьева "В деревне"
-