Наконец-то!
Строить дом из веток кустарника оказалось делом непростым. Этому умению братьев должен был бы научить отец, если бы его не увели из деревни налётчики из соседнего племени. Долгие годы после того страшного дня, стоило Ленвелу закрыть глаза, перед мысленным взором возникала картина: мать стоит на коленях перед врагами и умоляет не отнимать у детей отца; Кастид плачет навзрыд, ничего не понимая, кроме того, что всё не так, как всегда; сестрёнки, спрятавшиеся за мать, судорожно сжимают в маленьких кулачках подол её юбки; а он, Ленвел, стоит у крыльца, впервые в жизни познавая настоящее горе и впуская злобу и ненависть в доселе распахнутую для добра душу. Именно в тот день он дал себе слово стать воином, чтобы суметь защитить тех, кто ему дорог.
Ленвел сумел похоронить родившиеся тогда чувства на самом дне своей души, но с тех пор ничто не могло помешать им восставать из мёртвых всякий раз, когда на его глазах творилась несправедливость или жестокость.
Дом, пусть медленно, но прибывал, и наступил день, когда осталось лишь постелить крышу. В полдень, устав от работы, начавшейся с рассветом, Ленвел и Кастид сидели у одной из стен, защищённые от ветра, и наслаждались тенью, которую теперь можно было найти всегда. Слишком поздно, чтобы успеть хоть как-то подготовиться, они услышали шаги, и в тот же миг из-за дома появился высокий, очень крепкого телосложения кадас. Он мрачно взглянул на недостроенный дом, не меняя выражения лица, на горе-строителей и, не говоря ни слова, прошёл мимо. Тут же из-за дома показались двое весьма упитанных юношей. Те, в свой черёд, смерили братьев неприветливыми взглядами и так же, как их отец, не проронив ни слова, отправились дальше по направлению к благоухающим садам.
Когда они скрылись за ближайшим холмом, Кастид стукнул ладонью по колену и весело сказал:
- Ты как всегда был прав. Если они все такие, нам вообще ничего не угрожает.
Ленвел ответил не сразу. Казалось, поведение кадасов повергло его в глубокие и тягостные размышления.
- Если они все такие, их мир, быть может, ещё хуже нашего, - изрёк он наконец.
- Но почему? – удивился Кастид. – Их просто не занимают посторонние. Возможно, их мир включает в себя лишь ближний круг – свою семью. А все остальные пусть разбираются со своими проблемами сами, лишь бы их не трогали. Разве это хуже, чем убивать друг друга?
- Это то же самое, только не так откровенно, а потому подлее.
- Я тебя не понимаю, - пожал плечами Кастид. – Во всяком случае, нам такой мир только на руку.
- Поживём-увидим, - мрачно проговорил Ленвел, поднимаясь и вновь принимаясь за работу.
Остаток дня они провели, сражаясь с крышей из прутьев и травы. Та, словно упрямый ребёнок, никак не хотела покрывать весь дом и то и дело обрушивалась на пол, заставляя братьев начинать всё с начала. Но они не роптали, а лишь с большим усердием принимались за дело, обучаясь ремеслу строителя на ходу. К моменту, когда солнце забрало с неба свои последние лучи, дом наконец был готов и, не имея сил радоваться этому, едва перешагнув порог, киянцы рухнули на усыпанный травой и ветками пол и моментально утонули в вязком сне без единого сновидения.
***
Ярмарка гудела, как растревоженный улей, но Лиль ничего не слышала. Все её стремления и помыслы были на другом берегу реки, а единственное родное существо, казалось настолько поглощённым работой, что не замечало ничего вокруг. Уже несколько раз Лиль буквально зажимала себе рот – вопль отчаяния был готов сорваться с её губ и полететь над головами кадасов, и будь, что будет! Но в последнее мгновение она успевала одёрнуть себя, сознавая, что такое безрассудство может дорого стоить и ей, и той, кружившей над другим берегом – лишившись возможности ночных полётов, она бы лишила их обеих пусть и призрачной, но всё же надежды на совместный побег.
Все предыдущие ночи Лиль неизменно летала к соседям. Она глядела в окно на тоненькую озябшую фигурку с неестественно оттопыренным крылом, прикованную за руки к стене, но та всякий раз спала мёртвым сном. Только прошлой ночью Лиль подумала, что поймала удачу – таяна разрыдалась во сне и, казалось, вот-вот проснётся, и тогда уж Лиль нашла бы способ привлечь её внимание. Но, увы, та лишь сжалась в ещё более плотный комок, так и не открыв глаз.
В настоящее Лиль вернул нездешний звук. Он перекрыл гомон ярмарки, и все кадасы, как по команде, задрали головы вверх: на фоне ослепительно голубого неба летела стая необыкновенно красивых птиц. Лиль никогда прежде не видела ничего подобного: казалось, будто кто-то большой и сильный нарвал охапку цветов и подбросил до небес. Птичье оперенье переливалось на солнце всеми цветами радуги, их разноцветные хвосты походили на затейливые кружева панкрациума, росшего в изобилии в Западном саду, а их головы украшали пёстрые хохолки.
Лиль, как и все, любовалась ими, продолжая плавно лететь по заданному кругу. Эти свободные птицы, направлявшиеся туда, куда их влекло сердце, показались ей предвестниками её собственного будущего – это добрый знак! Очень скоро и она полетит за ними. Куда? Пока она была не готова даже задать себе этот вопрос.
Птицы, так громко оглашавшие небо своими криками, пролетели над головой Лиль и, миновав ярмарку, продолжили свой путь над полями, простиравшимися за нею с северной стороны. Проводив их глазами, таяна уже было отвернулась, но в последнее мгновение, скорее душой, чем зрением, уловила чей-то далёкий, но пристальный взгляд. Пронзая густой, горячий воздух, этот взгляд кричал, взывал, умолял её не отворачиваться, а найти его, обязательно найти!
Из-за реки, медленно плывя по воздуху, на неё глядела та, другая катала. Лиль не могла видеть выражения её глаз, но отчего-то была уверена, что в них был тот же молчаливый призыв, который она сама вот уже несколько ночей подряд безуспешно обращала к рыжеволосой таяне, пытаясь заставить ту проснуться – призыв, излучавший одновременно и отчаяние, и обретённую надежду. «Наконец-то!» - Лиль чуть не подпрыгнула в воздухе от счастья. Она едва успела зажать себе рот, чтобы не закричать. Теперь они были вместе, и это всё меняло!
Весь оставшийся день они то и дело глядели друг на друга, ведя безмолвный разговор о том, как они понимают и сочувствуют друг другу, и что они непременно найдут способ вырваться из плена мрачных, жестоких кадасов.