После Нового года только два теплых денечка и постояли (если можно хоть как-то назвать теплыми январские погоды в Сибири). А потом вновь стало «придавливать». Уже третьего дня морозы подкрались к тридцати, а ночью и того больше! Потянуло северным пронизывающим ветром, поземка переметала дороги, хозяин не успевал подчищать превратившуюся в тоннель тропинку к дому. Снежная выдалась зима и студеная. Вроде по приметам с осадками всегда приходило потепление, а нынче и приметы не оправдались: и снежно, и холодно.
Мороз стоял до самого Рождества, а потом вдруг отпустило, да сразу до восьми градусов. Народ повеселел, обрадовался – хорошо в рождественские дни по гостям ходить, не холодно. Жаль, только каникулы уже кончились, вроде как даром пропадает хорошая погода. Ну, да, может, на Крещение погуляем!
Неделя прошла – вот оно и Крещение «на носу». Еще за день было не студено, а в навечерие уже двадцать шесть! Нюра выскочила из храма в трапезную – тут всего-то перебежать два шага – а ветер так подхватил женщину, что все жилочки под кожей сосчитал. «Как в купель пойду,- ахнула про себя Нюра.- Вона сквозит, жутко представить, что нужно будет в полынью окунаться». Заскочила в притвор, потянула за собой дверь: она, подгоняемая порывом, так хлопнула сзади, что чуть не пришибла замешкавшуюся прихожанку.
«Батюшки-светы – снова ахнула Нюра,- это что же такое творится! Как купаться-то будем?».
Нюра пришла к Богу уже в не молодом возрасте, но в «иордань» окуналась чуть не с первого года своей службы в храме. Считала, что если веришь, то делай это не на словах, а на деле. На деле - это в том числе и в ледяной «иордани». А то каждый может сказать: я верю. Если веришь, то Господь даст силы, считала Нюра. Лет десять на Крещение она окунала себя в ледяную прорубь и, с чувством выполненного долга, потом несколько дней радовалась тому, что Господь не подвел ее, укрепил, поддержал и наставил. «Сподобил» говорила Нюра, если кто из знакомых, зная ее традицию, интересовался на счет купания.
-Ну, что ты? Купалась нынче?
- Сподобил Господь,- отвечала Нюра, и чего было в этот момент у нее больше: скромности или тщеславия – она и сама не смогла бы, пожалуй, ответить.
Народу на вечерню набралось много. Обычно в праздничные дни половина прихожан сдвигалась в примыкающую к храму крестильню, а нынче здесь расставили фляги и ведра с водой, для великого освящения, так что людям пришлось тесниться. Купели тоже наполнили водой. Одна большая, для взрослых, кубометра на два, вмонтированная прямо в пол, другая маленькая – для младенцев - на ней поставлены три свечи. «Всем хватит,- думала про воду Нюра.- Еще и после праздника месяц будем раздавать».
Вечерняя служба шла ходко и - за хлопотами - незаметно. Вот клир запел «Глас Господень на водах вопиет, глаголя: приидите, приимите вси….». Нюра вскинулась – начинается Великое освящение воды. Народ зашевелился, задвигался, расступаясь перед священником, который в полном облачении вышел через царские врата. Впереди священосцы со свечами, за ними певцы, диакон с кадилом и настоятель, несущий Честный крест на непокрытой голове.
«Глас Господень на водах вопиет…» вдругорядь заводят певчие.
Нюра вместе с народом подалась вслед за процессией, чтобы не пропустить важного.
Настоятель с диаконом совершает каждение приготовленной к освящению воды, потом кадит алтарь, священнослужителей, певцов и народ… Люди склоняют головы перед обволакивающим их фимиамом. Диакон возглашает: «Премудрость…» и невидимая духовная радость, витающая в храме всю службу, благодатью укрепляется в сердцах прихожан, объединяя разношерстный народ в то, что называется церковью.
Нюра, как все, чуть склоняет голову, слушая глуховатый голос чтеца, пытается разобрать диковинные слова старословянской речи.
Но вот прочитаны паремии и прокимен, Апостол и Евангелие, дьякон произнес уже великую ектимью и следом священник : «Велий еси, Господи, и чудна дела Твоя…» Молится вроде тайно, а все равно слышны некоторые слова и притихший приход ловит их чутким ухом, как вдруг в середине молитвы настоятель громко вслух: « Сам убо, Человеколюбче Царю, прииди и ныне наитием Святаго Твоего Духа и освяти воду сию….»
Народ еще подается вперед, задние тянут головы посмотреть, как батюшка благословляет воду Честным Крестом, держа его обеими руками и трижды же поет со священнослужителями тропарь:
« Во Иордане крещающуся Тебе, Господи…»
«Господи, Господи,- вдруг вспомнила о непогоде Нюра,- укрепи рабу Твою, сподоби завтра искупаться, дай силы, укрепи…»- и тут же забыла о морозе, вернувшись к службе.
… Ночью мороз перевалил за сорок. Утро не стало теплее, и, заканчивая Литургию, отец настоятель призвал народ хорошенько поразмыслить, надо ли лезть в прорубь. Напомнил, что купание в «иордани» не считается таинством и не снимает грехов.
Нюра слушала отстраненно. Она знала все эти предупреждения и давно решила для себя, что будет погружаться в «иордань». «Чтобы дух укрепить, а плоть укротить», сформулировала для себя Нюра. Муж Иван не разделял устремлений не молодой уже жены, но с уважением к ним относился, и каждый год исправно возил Нюру к «иордани». Забирая ее в этот день после литургии, поинтересовался:
- В прорубь-то полезешь?
- Как Бог даст,- вздохнула Нюра.
- Делать тебе нечего,- хмыкнул Иван.- На улице морозяка за сорок. Не девочка же уже.
- Не девочка,- согласилась Нюра.
- Куда везти? – прервал затянувшуюся паузу Иван.
- Домой,- снова вздохнула Нюра.- Переодеться надо.
Она говорила, но сама была как во сне. Холодный ветер не придавал решимости, напротив, будто выдувал силы, скопленные на литургии, и только принятое когда-то решение погружаться в «иордань», заставляло женщину почти автоматически двигаться к цели.
«Нива» остановилась между сугробов, «выросших» по сторонам калитки возле их дома.
-Иди,- отрезал Иван,- я в машине подожду.
Нюра молча открыла дверцу. Ветер рванул полу длинной шубы, срывал с головы платок, задувал под воротник. Холод мгновенно пробрал до дрожи. Наклонившись, чтобы меньше стыло лицо, она торопилась войти в дом. «Как полезу в купель?» – опять пронеслось в ее голове. Странно, но все это время Нюра не допускала и мысли о том, чтобы отказаться от своей затеи.
Дома, в тепле, она сразу забыла свои страхи, и, сняв одежду, принялась натягивать старенький купальник, потом рубаху, сшитую специально для крещенских погружений, махровый халат, изрядно уже обносившийся, но еще не дырявый, валенки на босую ногу, чтобы потом - из проруби - сразу надеть их, не заморачиваясь с чулками-носками.
Иван, сидя в машине, поджидал свою оглашенную жену, которая, не взирая ни на что, ежегодно лезла в ледяную воду. Он посмеивался над ней, но в душе уважал за твердость веры. Он видел ее глаза, устремленные вовнутрь себя, когда она, сбросив шубейку и халат, выходила к крещенской купели. «С такими глазами шли под танки», - думал Иван, и побаивался перечить своей бабе в принципиальных для нее вопросах. Покладистая обычно Нюра, время от времени становилась твердой, как скала. « Ну, накатило, - примечал тогда Иван. - Ежели такие глаза сделает, все – ничем не перешибешь».
Радио передавало современные песни, которые Иван никогда не мог различить, и слушал обычно в пол уха. Вот и сейчас, досадливо крутанул колесико настройки – надоели. Бряцание оркестра моментально утихло, на смену ему пришел неуверенный звук голоса рассказчика:
«….риск, который вступает в противоречие с Евангелием. Христос отвечает искушающему диаволу: «Написано также: «не искушай Господа Бога твоего». Хочешь быть последователем Христа – не рискуй ни жизнью, ни здоровьем тогда, когда для риска нет высшей цели служения другим…»
Иван прислушался, постарался настроить волну так, чтобы звук шел уверенно.
«Про церковь чего-то говорят,- подумал Иван,- наверное, агитируют купаться». Он заглушил двигатель, чтобы звук мотора не отвлекал от рассказа неизвестного автора.
«…К освящённой воде христиане с древних времен имеют великое благоговение, – вещал рассказчик.- Освященная вода называется в Православной Церкви великою агиасмою. Эту святыню Церковь употребляет для окропления храмов и жилищ, назначает пить её тем, кои не могут быть допущены до святого причащения. Эта вода употребляется и для освящения храмов, алтарей, святой чаши для причастия, святых икон… Для меня купание в «иордани» ассоциируется с неприятными слухами о том, что якобы где-то на молокозаводе баба купалась в цистерне с молоком и с былями об особой категории людей, принимающих ванны с шампанским…»
«Ничего себе, агитация,- удивился Иван,- да ведь он же наоборот, отговаривает народ купаться! Надо же! А моя-то обезьяна, сколько лет уже в прорубь лазит, тоже мне, верующая! Вот он – верующий – правильно говорит, благоговейно надо, а не как в ванну с шампанским!»
Иван рассердился на жену и расстроился, что столько лет зря возил ее на «иордань». Выходит, что совсем даже и не верующая она оказалась, а обыкновенная фанатичка! Ясное дело, фанатичка, вон глаза-то какие делаются, как у зомбированной.
Раздражение Ивана росло, а радио продолжала «отговаривать» народ от крещенских купаний:
«…Описав суеверный обычай крещенского купания, Булгаков заключает: «Само собой разумеется, что подобные описанным обычаи, как нарушающие святость совершаемого торжества и противоречащие духу истинного христианства, не могут быть терпимы и должны быть уничтожены» . Поэтому я категорически против крещенских купаний…»
- И я категорически против! – рыкнул Иван и, открыв дверцу, выпрыгнул из машины.
Столкнувшись в прихожей с женой, Иван пулей пролетел мимо нее.
-Ты куда? – вскинулась Нюра.
Муж не ответил.
- Вань, ты куда? В туалет что ли? – озадачилась Нюра, видя, что ни в какой туалет ее благоверный не торопится.- Чё случилось то?
- Ничё! – рявкнул Иван.- Хрен через плечо!
Нюра опешила.
-Чё случилось то? – осторожно начала она опять через какое-то время.- Позвонил кто-нибудь, что ли?
- Бог твой позвонил,- опять взвился Иван, - не хрен, сказал, делать твоей дуре в проруби. Пусть дома сидит, щи мужу варит!
- Так наварены же щи,- без всякой надежды докопаться до истины пролепетала Нюра.
Он знала своего мужа: уж если задумал чего – не переломишь. Растерянная опустилась на тумбочку, стоящую у дверей: «Чё делать то? Ведь не повезет же, уже дураку понятно. И чего взвился? Что могло случиться за эти несколько минут, пока она переодевалась?»
Нюра в смятении опустила руки.
Печально и беспорядочно скрипел фонарь, ветер хлопал вывешенным во дворе половиком, секундная стрелка бесконечно бежала по кругу.
Обессиленная и виноватая сидела Нюра у порога. В душе ее не было ни злости, ни обиды, одна только пульсирующая в такт дыханию мысль: на все, Господи, святая воля Твоя!
Советский, 2016 г.
От автора: в рассказе использованы цитаты из аргументов епископа Домодедовского Евтихия против крещенских купаний.