Соседку свою новую – по даче – Петро невзлюбил. Почему-почему? Да, потому! Разденется, главно дело, и ходит нагишом по огороду. Ну, не нагишом, ну, до исподнего – тоже мало хорошего. Маргарита Ардалионовна, главно, называется. Имечко выбрала – язык сломаешь, а туда же, воображает! Ведь, ладно бы еще красивая была, а то квашня квашней. Ходит, главно дело, и хоть бы на грамм стеснения! И в ус не дует! Как те модели на панели… или где они там ходят? Он, конечно, специально на нее не смотрел, но от жизни куда денешься? Тем более, доски в заборе через пробел прибиты. Ну, не менять же весь забор из-за нее, заразы!
Петро уж старался не выходить во двор, когда она в своем неглиже выгуливалась, да огород заботы требует: ухода, полива, прополки. Где подвязать, где прибить, где отщипнуть – огород же, не контора «Тыр-пыр восемь дыр», в которой посредь рабочего дня вздремнуть можно. Короче, чрезвычайно соседкино тело Петра возмущало и нервировало. Он даже хотел ей высказать все, да передумал. Чё с бабой связываться? Себя только не уважать.
Однажды вечером Петро брал малину. Она у него особая была, урожайная, через день по ведру собирал. Лентяев в поселке много, им и продавал: летом ягодами, а зимой вареньем. Уж больше полведра набрал, слышит крик истошный. Орет кто-то, не жалеет глотку. Прислушался - точно! Соседка вопит, словно ее кто ножом режет. Пошел тихонько по малиннику на крик этот, - интересно же. Сам голову не высовывает. Посмотреть решил, кто это ее так допек, что она сиреной завыла. К забору подкрался, в щелку между досок смотрит – ничего не понимает. Стоит соседка голая, как обычно, возле нее никого нет: ни человека, ни животного, - а она бордовая, как свекла и визжит дурным матом незнамо от чего.
Петро еще подумал, что не только бесстыдница, но и психическая, а она – бряк – и свалилась, где стояла. Свалилась, главно дело, и лежит не шевелится. Визжать, правда, перестала. Разом прям заткнулась - и все.
Петро посмотрел – посмотрел: не шевелится же, главно, вдруг померла ненароком.
Повозился в кустах, решившись себя рассекретить - не реагирует. Покашлял громко, в доску постучал – ноль реакции. Вышел к забору, заглянул через верх, позвал негромко:
-Маргарита Адралионовна!
Лежит главно дело и молчит! Петро прислушался – дышит или не дышит? Да, где там! Разве услышишь. Между ними метров пятнадцать, да еще ветерок.
Тьфу ты! Придется идти ее белое тело с близи изучать. Петро только крякнул. Вот же короста, не мытьем, так катаньем изведет.
Пошел. Куда же деваться? У него, когда вот так вот без движения лежит кто-то, настроение всегда портилось, даже аппетит пропадал. Эти фортеля хорошим не заканчивались. Как в воду глядел!
Соседка лежала смирненько, но дышала. Слава Богу, выдохнул Петро, хоть не померла. Позвал опять:
- Маргарита Адралионовна….
Молчок. Он нагнулся над ней, осторожно взялся за правое веко и приоткрыл глаз: зрачок прореагировал на свет. Живая! – снова облегченно вздохнул Петро. Стал ее по щекам шлепать, за нос, да за уши теребить – она и открыла глаза. Увидела его, к-а-а-к схватится ему за шею руками, прижалась, что есть мочи и кричит:
-Спасите меня, спасите… Петр Маркович, миленький, родненький, спасите меня, спасите… Боюсь, боюсь, там мышь, боюсь, спасите…
А сама все выше и выше на него забирается. Вроде уж и лезть некуда, вплотную подобралась, а все куда-то лезет. Залезла ему на руки, прямо вся, вместе со всеми своими мягкостями. Так и пришлось Петру нести ее домой на руках. Она, правда, совсем и не тяжелая оказалась. А пахла как вкусно…