СКРИПАЧ
– Яша, таки возьми уже себе в руки скрипку! Ты же примерный еврейский мальчик, и даже перешел уже в пятый класс, так не делай маме больно!
– Ну сейчас уже! Я же не говорю нет!
В двенадцать лет так трудно забросить свои детские увлечения, футбол с мальчишками во дворе и засесть за ненавистные гаммы. Что б их не играть никогда!
Бойся своих желаний. Шел 1941-й год и Яша не мог знать, что сегодня, 21 июня он возьмет скрипку в последний раз на долгие, долгие годы. Уже через месяц бо;льшая часть заводов и гражданского населения, в том числе и Яша с мамой, Миррой Александровной, будет эвакуировано из Харьковской области за Урал, откуда вернется лишь в конце сорок четвертого. Скрипку придется обменять на продукты в дорогу и на первое время в незнакомом месте. Со свойственной детской наивностью, Яша был чрезвычайно рад этому факту, но виду не подавал, чтобы не расстраивать маму.
***
Кроме того, что 17 ноября 1929 года началась Маньчжуро-чжалайнорская наступательная операция войск Особой дальневосточной армии, произошло еще одно событие в маленьком городке Пятницкое, под Харьковом – в семье Марка и Мирры Залецких родился сын Яша. Марк Львович, в то время, был участником одной из групп, проводящих коллективизацию, а Мирра Александровна была учителем русского языка и литературы в младших классах. Яша, благодаря этому, рано научился читать и писать и, в последствии, его речь приобрела красоту и ясность повествования.
Когда Яше исполнилось восемь лет, родители отдали его в музыкальную школу по классу скрипки, находящуюся в том же здании, что и его общеобразовательная школа. Не сказать, что Яша с радостью воспринял это известие, но принял это спокойно, как нечто неизбежное. Он занимался музыкой неохотно, но прилежно и уже через пару лет всем, кто слушал его игру стали очевидны его очень большие способности. Яша всегда, хоть, часто и неосознанно, умел передать ту, единственно верную линию музыкального произведения, которая придавала звучанию неповторимость и легкость. К двенадцати годам Яша уже играл серьезные музыкальные произведения, и даже имел одну тайную поклонницу своего таланта. Ее звали Верочка, и жила она в соседнем дворе. Когда Яша, закончив свои занятия, подбегал к окну посмотреть, играют ли еще во дворе мальчишки в футбол, и успеет ли еще он присоединиться к ним, почти всегда, под его окном он видел Верочку, которая с широко открытыми глазами слушала его. Верочка была очень хороша собой. Она была на год младше Яши, но эта разница не была заметна. Огромные карие глаза на смуглом лице, обрамленном темно каштановыми волосами. Даже некоторая угловатость ее фигуры, свойственная этому возрасту не портила ее. Увидев в окне Яшу, Верочка смущалась и убегала. Но Яша не обращал на нее никакого внимания – в то время у него были совсем другие увлечения, да и свободного времени у него было не так много: с того дня, как в их дом пришли трое мужчин в штатском и увезли отца, на Яшу свалились некоторые обязанности по дому, о которых он раньше и не подозревал. С тех пор отца он больше не видел.
***
Дорога за Урал показалась Яше безумно долгой. Может быть потому, что в вагоне от паровозного и папиросного дыма дышать было очень тяжело и постоянный шум не давал возможности, хоть ненадолго, уснуть. Обычно сознание отключалось на легкую дремоту лишь на несколько минут, когда силы кончались, и веки сами собой закрывались. У всех людей были очень напряженные лица, но лишь по прибытии в Нижневартовск он случайно узнал, что в пути два раза чуть не прорвались фашистские бомбардировщики, но были остановлены зенитными группировками Красной Армии, прикрывающими эшелоны, уходящие в тыл.
В Нижневартовске их разместили на окраине города, почти на берегу Оби. Здесь же было развернуто строительство корпусов для эвакуированных заводов. В одном из таких цехов стала работать Мирра Александровна. Яша, в это время помогал разгружать рыбацкие сейнера, снабжающие рыбой Москву, Ленинград и другие крупные города, находящиеся уже совсем близко от линии фронта.
Однажды, Яшу и еще двоих мальчиков взяли на разгрузку машин с рыбой на фабрике, изготовляющей консервы. Тележка с рыбой была очень тяжелая, и, на одном из поворотов разделочного цеха, Яша не удержал ее, и рыба посыпалась на цементный пол.
– Помочь? – услышал он за спиной очень знакомый голос. Обернувшись Яша не поверил своим глазам: перед ним стоял Сашка Зимин – его друг, с которым он учился в одном классе, и которого не видел со дня отъезда из Пятницкого.
– Сашка, ты! – в порыве нахлынувших чувств они обнялись.
– Да я, я! Тише ты, кости поломаешь, здоровый стал!
– А ты давно здесь?
– Столько же, сколько и ты. Мы в одном поезде ехали, живу, правда в другом месте, неподалеку отсюда, вот все никак и не удавалось повидаться. Да и сам понимаешь, не до того сейчас…
– Ну, да…
– Слышь, а ты Верку-то видел?
– Нет, а что она тоже здесь?
– Здесь, в упаковочном. Ну, давай, это по коридору направо, я твою тачку довезу. Через пять минут здесь же.
– А чего я, собственно…
– Беги уже! Она про тебя спрашивала!
Верочка изменилась, но Яша узнал ее сразу. То же лицо, волосы, только подростковая угловатость каким-то удивительным образом превратилась в стройность.
– Привет!
– Здравствуй, Яша! – Верочка чуть заметно улыбнулась, но не прекращала работу – ты извини, что я так… Здесь конвейер, нельзя прерваться… устаю очень… Рада тебя видеть! Как ты? Почему не прих… – Верочка запнулась и покраснела.
– Да нормально. Я тоже рад… А ты как?
У Верочки вдруг задрожали руки, и по щекам покатились слезы.
– Что с тобой?!
– Мама умерла в поезде… от тифа… – и она громко заплакала.
Яша подошел к ней, неумело обнял и почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.
– Ты держись, я буду приходить к тебе… если хочешь…
– Да, приходи.
– Где ты живешь?
– Здесь.
– Как?
– Ну, нет, у меня есть место в комнате с другими девчонками, но я попросила разрешить мне жить здесь, к кочегарке пристройка есть, не нужно тратить время на дорогу, вот…
Яша стал проситься на разгрузку рыбы на фабрике, чтобы повидаться с Верочкой, и часто ему это удавалось. Конечно, Яша встречался и Сашкой, но тот, лукаво улыбаясь, долго не задерживал друга. На те короткие пять минут, когда Яша приходил к Верочке, она внезапно преображалась – в потухших глазах появлялись искорки, на щеках выступал слабый румянец. Они почти не разговаривали, но Яша чувствовал, что Верочке легче, когда он рядом. И это ему было приятно. Иногда, после окончания смены они втроем сидели на берегу, глядя на красоту великой реки. Говорили мало: сказывалась усталость, наваливающаяся с каждым днем все больше, да и что могли говорить подростки, попавшие в такие условия, когда все мысли были о фронте, а взрослеть приходилось очень рано
***
Так тянулись долгие, тяжелые дни, но теперь Яше было немного легче – рядом были его друзья. И еще, всякий раз, когда было совсем невмоготу, он говорил себе: «А ведь там, на фронте, в сто раз тяжелее, люди гибнут, но не пускают врага. А с фронта приходили все более тревожные вести. Фашистские войска подошли совсем близко к Москве. «Этого не может быть – думал Яша – ведь Москва же — это сердце нашей Родины. Ее никак нельзя отдать!»
И враг отступил, а Красная армия перешла в решительное наступление и погнала фашистов обратно. Теперь уже стало радостней слушать сводки с фронтов: освобожден Орел, Белгород, Харьков, Одесса. Яша часто встречался с Сашкой и Верой, и они горячо обсуждали, что там, под Харьковом, и как они, вернувшись, будут восстанавливать разрушенные города. Они уже не сомневались, что это наступление окончательное, и скоро наступит победа и война закончится.
Мама приходила с завода поздно и очень уставшая. Всякий раз, когда открывалась дверь, Яша слышал ее тяжелое, прерывистое дыхание, и в горле появлялся комок чего-то липкого и горького. Он понимал, что ничем не может ей помочь, а она сама никогда не признается, насколько ей плохо.
Мама не дожила до победы чуть меньше трех месяцев. Яша, чтобы хоть как-то заглушить эту боль, стал работать больше. Приходя домой он, не раздеваясь в изнеможении падал на жесткий «панцирь» кровати и на короткое время впадал в забытье. Ранним утром он снова шел на берег, и все начиналось сначала. Появилось чувство пустоты, как будто часть его самого где-то потерялась, осталась навсегда.
И вот, наконец, победа! Страна ликовала, но ликование это было замешано на крови и слезах. В Нижневартовске полным ходом велась подготовка к отправке эвакуированного населения обратно. Станки и оборудование было решено не перевозить, а оставить в отстроенных под них корпусах. Путь обратно показался короче, толи из-за того, что паровозы стали ходить быстрее, толи из-за того, что путь домой более приятен, чем отъезд на чужбину, то ли огромная радость и гордость за свою страну укорачивали этот путь. Ребята, перебивая друг друга, обсуждали, чем они займутся в первую очередь, вернувшись. Но то, что они увидели, невозможно было представить. Пятницкое было разрушено до основания, обгорелые остатки строений, изрытые воронками бомб улицы. И, все же, здесь можно было жить, и это будет мирная жизнь. Страна бросила все силы на восстановление разрушенных городов и сел.
Яша и Вера, просидев за учебниками несколько месяцев сдали экстерном школьные экзамены и стали готовиться к поступлению в институт.
– Я поеду в Харьков и буду поступать в институт строительства и архитектуры – говорил Яша – стране сейчас нужны строители.
– Я тоже поеду в Харьков, – Вера чуть смутилась – только поступать буду в медицинский, буду людей лечить.
– Таких как вы, умных, сейчас много, а вот кто будет подвозить вам стройматериалы и лекарства? – Сашка ухмыльнулся, оценивая произведенный его словами эффект – сдам экзамены в автошколе, получу права и устроюсь водителем.
– Сам придумал?
– Сам, Яшка, сам, не всем же колоны да балконы рисовать!
Все, как ни странно, произошло, как они и планировали. Вера и Яша с блеском сдали вступительные экзамены и поступили каждый в свой ВУЗ, а Сашка устроился водителем на «Газоне» и стал отвозить из Пятницкого то, что осталось от разрушенных домов.
***
Учиться в институте Яше было легко, делал он это с удовольствием, как будто истосковавшись по этому процессу. Однажды, после очередной успешно сданной сессии, Яша с однокурсниками отмечали это событие. Пара бутылок недорогого портвейна да некоторая закуска, большей частью состоящая из овощей, заработанных на разгрузке машин у магазина.
Налили еще «по одной» и кто-то уже привстал, чтобы произнести очередной тост, но в этот момент с порога прозвучал звонкий, чуть насмешливый голос:
– Залецкий!
Яша чуть не выронил стакан.
– Помниться, ты умеешь играть на скрипке?
– Вера?!
– А ты хотел увидеть кого-то еще или накурили так, что не разглядел?
– Да, я … – дружный хохот заглушил его невнятную речь.
– Я в Красном уголке скрипку нашла, мне дали ее на время. Может сыграешь нам?
– Ты издеваешься, знаешь, сколько я не играл?
– Ничуть, о твоих способностях во дворе легенды ходили.
Олег, не успевший сказать тост, выразил общее мнение:
– Яшка, хорош ломаться, сыграй!
– Ну, я вас предупредил.
Яша играл весь вечер, лишь изредка прерываясь для очередного возлияния. Песни просили сыграть самые разные, и не все из них Яше нравились.
– Яша, сыграй Валенки, Руслановой – попросила Вера.
Он ненавидел эту песню за полную бессмыслицу слов и плохо представлял, как ее вообще можно сыграть на скрипке, но он начал играть, потому что рядом с ним сидела Вера и пела, не сводя с него глаз.
Они гуляли почти до самого утра. Сначала Яша проводил ее до ее общежития, потом они решили пройтись еще. Усталости не было, и только когда на востоке небо стало светлеть, они поняли, что впервые были вдвоем так долго.
С третьего курса им стали преподавать Историю ВКП (б), предмет, который можно было сдавать только на пять или на четыре. Его вел Анатолий Сергеевич Варламов, мужчина крепкого телосложения и колючим, проницательным взглядом. Как-то раз, когда его лекция была окончена, он дал студентам задание, с какими документами следует ознакомиться к следующему занятию и на что в них обратить особое внимание. После этого он произнес:
– Все свободны, Залецкий, а Вы задержитесь.
Ничего не подозревая, Яша подошел к преподавателю:
– Слушаю Вас, Анатолий Сергеевич.
– Яков Маркович, я знаю, что Вы очень хорошо играете на скрипке, и я хочу сделать Вам очень хорошее предложение. Я помогу Вам попасть со своими выступлениями на очень серьезные сцены страны, а Вы взамен будете оказывать мне некоторые услуги.
– Что за услуги? – Яша все еще не понимал, о чем шла речь.
– Яков Маркович, сейчас, когда Советский Союз выиграл, возможно, самую страшную в истории войну, многие капиталистические страны, пользуясь нашей послевоенной слабостью, пытаются расшатать страну изнутри, переправляя к нам своих шпионов, маскирующихся под простых туристов или коммерсантов. Ваша задача будет заключаться в том, что каждую неделю в назначенном месте и в назначенное время Вы будете передавать мне сведения о тех студентах, которые имели контакт с иностранными гражданами или, на Ваш взгляд, приемлют западную идеологию, включая манеру одеваться, танцевать западные танцы, слушать западную музыку. Это, собственно, все.
Яша побледнел и произнес сквозь зубы:
– Анатолий Сергеевич, Вы хотите, чтобы я стал…
– Тихо, тихо, не надо определений. Вы ведь можете отказаться – Яша поймал на себе тот же колючий взгляд, и понял, что отказаться он не может – а я хочу, чтобы твоя жизнь не повторила жизнь твоего отца – Варламов перешел на «ты» – кстати, у меня есть некоторые сведения о нем, и, если ты примешь мое предложение, я передам их тебе во время нашей с тобой первой встречи, она произойдет в субботу в пять часов вечера в Парке культуры у кинотеатра. Это не далеко от общежития и не займет много времени, итак?
Секунды тянулись невыносимо.
– Итак? – повторил Варламов.
– Я согласен – выдавил из себя Яша и в эту секунду понял, что все его жизнь с друзьями, учебой, работой покатилась под откос с огромной скоростью.
– Вот и хорошо, значит, договорились.
В эту ночь Яша не спал, он лихорадочно думал, как выполнять поручения Варламова, но при этом не стать стукачом. Решение пришло неожиданно лишь под утро. Он будет исправно писать и передавать Анатолию Сергеевичу доклады, но в них буде упоминать лишь о том, какими положительными качествами отличились его сокурсники за прошедшую неделю, а там, где, по его мнению, могли бы прозвучать какие-то криминальные слова, он просто не станет появляться. Он немного успокоился, хотя облегчения не наступило, и даже стал думать, рассказать ли о разговоре с чекистом Вере и Саше, но, ничего не решив, уснул.
Ни Сашке ни Вере Яша так ничего и не сказал о разговоре с Варламовым. Испугался, не знал, как они отреагируют на это и испугался, что потеряет их.
Написав несколько ничего не значащих строк своего доклада, Яша шел к назначенному месту, как вдруг услышал за своей спиной:
– Здравствуйте, Яков Маркович, мне нравится Ваша пунктуальность.
– Здравствуйте. Вот возьмите – Яша протянул сложенный вчетверо листок – здесь все, что мне удалось узнать.
– Хорошо, хорошо – Анатолий Сергеевич взял листок и, даже не взглянув, положил его во внутренний карман пиджака.
– Я могу идти?
– Ну, куда же Вы так торопитесь, Яков Маркович, я Вам еще не передал то, что обещал – и с этими словами достал из портфеля и протянул Яше тоненькую папку с несколькими вложенными в нее отпечатанными на машинке листами – берите, берите, за нами никто не следит – он неприятно хихикнул – да и нет в этой папке, по сути, ничего секретного.
Яша еле дотерпел до общежития, чтобы прочесть переданное Варламовым. К его радости, ребят, живущих в одной с ним комнате, не было, и он, усевшись за стол принялся читать.
Обо всем, что он узнал из нескольких листов дела, он догадывался и раньше, да и слишком типична была история людей, которые были осуждены по пятьдесят восьмой. Ясно было одно: отца больше нет, его жизнь прервалась в одном из лагерей для политзаключенных. И, все же, Якову стало немного легче от того, что прошла эта пугающая и щемящая неизвестность. Да, отец умер, но уже в тот самый день было ясно и отцу, и маме, что все скоро закончится и закончится именно так. Где-то в подсознании даже восьмилетний Яша, кажется, это понимал.
***
Прошел год и за этот год Яша всего пару раз встречался с Верой и Сашкой. Ему казалось, что они узнали и теперь избегают его. Сашка постоянно ссылался на то, что у него очень много работы, а Вера ничего не говорила, но Яша понимал, что предложить ей свидание было бы просто неуместно. Еще через год Яков стал готовиться к защите диплома. За этот год он не виделся с друзьями вовсе.
Защитился он легко, но как-то без особой радости получив «отлично», через неделю пришел в деканат за распределением. Он даже не удивился, когда вместо комиссии по распределению за столом сидел один Анатолий Сергеевич.
– Проходите, Яков Маркович. Вы прилежно отучились пять лет и прекрасно защитили диплом. При выборе места Вашей работы у комиссии не возникло никаких сомнений: Вас переводят Москву на работу в «Гидропроект». Это почти в центре Москвы. К работе надлежит приступить первого сентября, так что у Вас еще почти месяц, чтобы отдохнуть и набраться сил. Они Вам еще понадобятся.
Как ни напряженна была ситуация, Яков от удовольствия слегка улыбнулся.
– Вот Ваше направление, можете идти.
– Спасибо! До свидания.
Яков повернулся и направился к двери.
– Да, Яков Маркович, чуть не забыл, мою работу тоже оценили, меня переводят в Москву, и мы с Вами там еще увидимся. До свидания.
«Неужели опять!» – чуть не вырвалось у Якова. Он не помнил, как вышел из кабинета, держа во вспотевшей ладони свое распределение, не помнил, как вернулся в общежитие и упал на кровать. Соседи по комнате, кажется, его поздравляли…
***
Москва оглушила Якова пестротой и шумом крупного города. У него было несколько дней до выхода на работу, и он написал план посещения наиболее интересных, с его точки зрения мест. В этом списке, конечно, был Большой театр, Третьяковская галерея, и многое другое. Обязательным для себя Яков отметил посещение политехнического музея и консерватории. Неожиданно, у Якова появился интерес к музыке, хорошей, качественной музыке. Конечно, на все времени ему не хватило, но даже то, что удалось увидеть, оставило массу ярких впечатлений. Устроился Яков в одном из общежитий для иногородних, на Садовом, недалеко от места работы. Поездки на работу и обратно его не утомляли – в это время он или читал техническую литературу, или разглядывал из окна улицы, дома и просто прохожих большого города.
После всех надлежащих формальностей Якова привели к его рабочему месту. Небольшой стол, несколько книг по архитектуре в полке над ним, да, в общем, и все. Коллектив был молодой, дружный, лишь начальник лаборатории, Владимир Викторович был намного старше своих подчиненных, строг, но справедлив. Кисть на его правой руке отсутствовала, и Яков, всякий раз протягивая ему руку для рукопожатия испытывал некоторую неловкость. Работать Якову было трудно, но интересно. Стало ясно, что между тем, что преподавали в институте и тем, с чем столкнулся Яков на своем первом месте работы, лежит огромная пропасть. Да, знания, полученные в ВУЗе, безусловно, пригодились, он ими пользовался почти все время и был очень рад тому факту, что добросовестно впитывал их в период учебы. Через месяц Яков попритерся в коллективе, наладил отношения почти со всеми сослуживцами, но чувствовал, что между ним и остальными существует какая-то невидимая стена – дальше взаимных улыбок и ничего не значащих фраз в курилке эти отношения не продвигались. Лишь одна молоденькая девушка - практикантка Олечка, часто сама подходила к нему и начинала беседу, но это, лишь, подчеркивало общую ситуацию. На какие-то торжества, которые отмечались в коллективе, его приглашали, но как-то вяло, словно из вежливости, и Яков пару раз сходив туда, больше не стремился, придумывая разные поводы своей занятости. Он не мог не видеть, что его отказы радовали, но как ни странно, вскоре он заметил, что отношение к нему несколько смягчились. Яков не стал копаться в причинах такой перемены и воспринял это как должное и больше не заострял на этом свое внимание. Получив свою первую в жизни зарплату, а она оказалась очень приличной, даже по московским меркам, Яков купил несколько книг по архитектуре в гидротехнических сооружениях и подумав немного, решил «проставиться». Когда он стал выкладывать на стол содержимое авоськи, подобающее таким случаям, к нему подошел Владимир Викторович и тихо, но очень твердо сказал:
– Яков Маркович, в этот раз я этого не запрещаю, так как я Вас не предупредил, но впредь имейте ввиду, что здесь это не принято. Вы поняли меня?
– Да, я понял, извините, больше этого не повторится – ему почему-то стало стыдно, и он добавил – спасибо, мы не долго и не будем шуметь.
Владимир Викторович слегка улыбнулся и вышел.
Отмечали это событие, действительно, весьма скромно, и уже когда собрались расходиться, в лабораторию вошел Владимир Викторович и попросил налить ему.
– Яков Маркович, я поздравляю Вас с началом Вашей трудовой карьеры и желаю продолжать трудиться с тем же усердием. Мне нравится, как Вы работаете и, думаю, что Вы сможете внести достойный вклад в наше общее дело.
– Спасибо, Владимир Викторович, я Вас не подведу, – промямлил Яков. Владимир Викторович после этого, как-то незаметно, ушел и ребята стали собираться. Олечка предложила помочь убрать со стола и вымыть посуду. Остальные постепенно разошлись.
– Ты проводишь меня? – спросила Олечка, когда все было сделано, и лаборатория приобрела первозданный порядок.
– Да, конечно, с удовольствием!
Олечка жила недалеко от Савеловского вокзала, совсем не радом с местом работы, и дорога была не очень короткой. В автобусе, она сначала очень оживленно говорила о всяких мелочах. На ее щеках, то ли от возбуждения, то ли от выпитого вина играл густой румянец. Уже в конце пути, видимо, устав, она замолчала, положила голову ему на плечо и, как будто, задремала.
Когда на следующее утро они выходили из Олечкиного дома она, попросила Якова при этом густо покраснев:
– Ты езжай, я на следующем автобусе, ладно? Я хочу, чтобы пока никто не знал… про нас…
– Да конечно! – он поцеловал ее и направился к остановке.
На работе весь день Яков украдкой поглядывал на Олечку, но она, вела себя так, как будто ничего не произошло, ну может только иногда, проходя мимо, на ее лице вспыхивал слабый румянец. Они стали встречаться, ходили в кино, театры, Олечка показывала ему Москву. Иногда Яков оставался у нее до утра, но всякий раз уезжал чуть раньше. Олечка жила одна: ее отец погиб на фронте, а мама умерла вскоре после того, как получила похоронку.
Они продолжали скрывать свои отношения, но Якову казалось, что кое-кто о них догадывается. Впрочем, это его не сильно беспокоило, хотя он и понимал, что такие похождения могут характеризовать его не с лучшей стороны, тем более, что никаких серьезных планов на Олечку он не строил. У Олечки в этом вопросе была, видимо, другая позиция, и как-то раз она попыталась направить разговор в сторону перспективы их отношений, но Яков, хоть и с трудом, но смог избежать каких-то заверений с его стороны, и, так и не дав никакого ответа, перевел разговор на другую тему. Олечку, казалось, это не сильно удивило, но встречаться после этого они стали реже, и однажды утром, когда они собирались на работу, она сказала ему:
– Яша, это было в последний раз, мы больше не будем встречаться. Я выхожу замуж. Если хочешь, можем остаться друзьями. На работе веди себя так, как было до… этого.
Яков, не задавая лишних вопросов, согласился, испытав облегчение из-за того, что не придется ломать голову над выяснением отношений. Олечка ему нравилась, и некоторый осадок от того, что он был отвергнут появился, но, при этом, он утешал себя тем, что, в конечном счете, этого и хотел, ну, может, чуть позже.
Его жизнь и работа в Москве приобрели размеренный характер. Днем он добросовестно трудился, а по вечерам и в воскресенье иногда посещал музеи или выставки. В предстоящее воскресенье в музее изобразительных искусств имени Пушкина выставлялась коллекция картин русских передвижников, и Яков собирался туда попасть, однако его планам не суждено было исполниться. В воскресенье утром, выходя из общежития, он услышал голос Варламова:
– Здравствуйте, Яков Маркович!
– Здравствуйте – Яков подошел к припаркованной черной волге.
– Какие планы?
– Никаких, – соврал Яков, понимая, что вопрос риторический.
– Вот и славно. Прокатимся? – Варламов сел за руль и завел автомобиль.
Яков сел рядом и приготовился слушать. Вопреки его ожиданиям, разговор шел в очень непринужденной форме. Анатолий Сергеевич расспрашивал о новостях в гидросооружениях и в архитектуре, Яков машинально отвечал. Когда они выехали за пределы Москвы, Яков, наконец решился:
– Анатолий Сергеевич, куда Вы меня везете? – он, все еще, не терял надежды на сегодняшнее посещение музея.
– Яша, Москва – это не Харьков, и для того, чтобы поговорить не опасаясь, что тебя услышат приходится ехать за город. Потерпи, мы почти приехали.
И, действительно, минут через десять они подъехали к двухэтажному дому за высоким деревянным забором.
– Проходи, – произнес Анатолий Сергеевич, отпирая калитку.
– Они прошли в беседку недалеко от дома и сели друг напротив друга на красивые резные скамейки. Варламов вытащил дорогие сигареты и поставил на стол пепельницу:
– Закуривай.
– Я не курю.
– Неужели?
Яков почувствовал себя полным идиотом: с кем он играл в «веришь-не веришь», но сигарету не взял.
– Как угодно, – Варламов закурил и спросил, – Владимир Викторович Сазонов ведь твой непосредственный руководитель?
– Да.
– Что ты можешь сказать о нем?
Яков растерялся:
– Да, в общем ничего, опытный сотрудник, хороший руководитель, не знаю, что еще…
– Вот и узнай.
– Анатолий Сергеевич, я ему в сыновья гожусь, как я смогу вывести его на откровенность, – Яков поймал себя на мысли, что разговаривает с Варламовым на одном языке и от этого ему стало противно.
– Все верно, не сможешь, узнай его интересы, образ жизни, с кем общается и тогда в душу лезть не придётся, сам все расскажет.
– Я не думаю, что мне это удастся.
– А ты не думай. Думать должны специально обученные для этого люди, а от тебя, лишь, требуется, для начала, узнать, что он делает в свободное от работы время. Что с этим делать дальше ты узнаешь в нужное время.
Они поговорили о других сослуживцах Якова, но они, как ему показалось не вызывали у чекиста интереса. Очевидно, что главным вопросом Анатолия Сергеевича был вопрос, касающийся Сазонова.
– Заедем, перекусим? – спросил Варламов, когда они въехали в Москву.
– Спасибо, но я сегодня собирался попасть в Пушкинский музей…
– Хорошо, – быстро согласился Анатолий Сергеевич и свернул на Садовое.
В этот день Яков в музей не пошел – совсем с другим настроением следует посещать такие экспозиции. Он вернулся в общежитие и стал думать над поставленной задачей. Мысли о том, чтобы проигнорировать ее и отделаться формальными отписками, как это было в Харькове, ему даже не пришла в голову. Он понимал, что отчеты о студентах были лишь разминкой, а по-настоящему Варламов собирается использовать его только сейчас.
***
– Владимир Викторович, а почему Вы выбрали проектирование? – улучшив момент, спросил Яков самым непринужденным голосом.
Владимир Викторович несколько секунд смотрел на него каким-то затравленным взглядом и коротко произнес:
– Зайди ко мне.
Они зашли в кабинет к Сазонову, и тот, даже не предложив Якову стул сказал:
– Спрашивай, что тебя интересует. Я отвечу на все твои вопросы.
– Я не понимаю…
– Хватит валять дурака! Не забыл, с кем разговариваешь? Тебя попросили собрать на меня информацию. Скажу сразу, что никакого компромата на меня сейчас нет, а о том, что уже было они прекрасно знают. Короче, если духа не хватает, расскажу сам, слушай и запоминай, можешь записывать.
Сазонов посмотрел на Якова тяжелым взглядом, как-то весь подобрался и начал свой рассказ. Было заметно, что каждое сказанное им слово давалось ему с огромным трудом, но вылетало хлестко, словно выстрел.
– В шестнадцать лет я пошел заниматься в секцию дзюдо, через два года, получив первый разряд, ушел служить в армию. После службы в армии продолжил занятия спортом и еще через четыре года получил мастера. Участвовал в московских и Союзных соревнованиях. Мне прочили большой успех, но однажды все рухнуло. Как-то на тренировке, во время спарринга я провел бросок, к которому мой партнер оказался не готов и упал на ковер головой вниз. До больницы он не доехал, умер по дороге. Там лишь констатировали смерть от перелома шейного отдела позвоночника в двух местах. Началось расследование, в ходе которого вспомнилось, что мой отец принадлежал к кулацкому сословию и не очень лояльно относился к революционным новшествам, а у погибшего Лешки мать работала в горкоме партии. Тут все и сложилось, и меня отправили в Сибирь валить лес. Это случилось в конце сорокового года, а когда началась война, я был зачислен в штрафбат, чтобы кровью искупить свою вину. Я искупил и уже в самом конце войны, попав под сильный артобстрел потерял правую кисть, был отправлен в госпиталь и там встретил радостную весть об окончании войны. Вот, собственно, и все. Отвечу на твой вопрос: проектирование я не выбирал, у меня вообще не было никакого выбора. Сюда меня назначили, здесь я и работаю. Знания приобрел из технической литературы. Всё?
– Простите меня, Владимир Викторович…
– Не извиняйся, это не твоя вина, просто тебе не повезло.
– Да, это все. Я пойду?
– Ты больше ничего не хочешь спросить, или сказать?
– Нет, ничего.
– Тогда иди. Надеюсь, что смог тебе помочь, – при этих словах Сазонов горько усмехнулся.
При следующей встрече с Варламовым, Яков передал ему листок, на котором максимально точно пересказал весь рассказ Сазонова. При этом он упомянул и о том, что Сазонов сразу все понял и сказал, что все это давно известно в КГБ, а его новая жизнь абсолютно прозрачна и честна, и по этой причине не может вызывать пристального интереса комитетчиков. Варламов исподлобья взглянул на Якова – он явно был недоволен услышанным, коротко произнес: «Молодец» и удалился.
***
Жизнь Якова приобрела некую стабильность. Варламов к нему не приезжал. За прошедший год работы в «Гидропроекте» он приобрел большой опыт, обзавелся новыми знакомыми из других подразделений института, а также из других проектных организаций, с которыми ему приходилось общаться по долгу службы. Ему стали поручать более ответственные участки работы. Сазонов никогда не возвращался к их разговору, и, казалось, отношения между ними приобрели вполне доверительный характер, иногда хвалил его. Поднакопив нужную сумму, Яков стал снимать «однушку» на окраине Москвы. До работы он добирался почти полтора часа, но это его не угнетало, зато у него была почти своя квартира, которую он обустроил по собственному вкусу. Также, при этом, появилась большая свобода в личной жизни. Яков не был из той категории мужчин, которые не пропускали ни одной юбки, но за год у него сменилось три пассии. С последней они встречались уже больше месяца. Ее звали Алла, Якову она не надоедала, охотно приезжала к нему, но излишнюю навязчивость не проявляла и никогда не затевала разговоров об их совместных планах на будущее. Всякий раз, когда она приезжала, первым делом она отправлялась на кухню мыть гору накопившейся грязной посуды и готовить что-нибудь поесть. Якова все это очень устраивало, и он с удовольствием проводил почти все свое свободное время с Аллой. С ней Якову было хорошо, общение было легким и непринужденным, но он понимал, что настоящего чувства к ней не испытывает.
***
Однажды, когда, по обыкновению, Алла гремела посудой, раздался телефонный звонок.
– Да.
– Здоро;во пропащий! – звонил Сашка, – думал спрятаться от меня? Ничего не выйдет!
– С ума сошел! Здоро;во! Сам давно хотел позвонить, но как-то все дела, быт…
– Да, ладно, не напрягайся. Понимаю, ответственная работа, встреча с важными людьми…
– Ты, о чем?
– Я же сказал, не напрягайся. Знаю я про Варламова.
Повисла неприятная пауза.
– Давно? – выдавил, наконец, из себя Яков.
– Да, с первого дня. Он и меня пытался вербовать, но я отказался.
Эти слова прозвучали как пощечина.
– Проехали. К нему с докладами пол института ходило, – Сашка говорил спокойно, даже, весело и Яков немного успокоился, – но ты не стучал, я знаю.
– Спасибо, Саш.
– Да не за что. Расскажи лучше, как дела у тебя.
– Так ты же все знаешь, – подначил Яков друга, – а, вот как ты?
– Нормально, шоферю на персоналке, женился, сыну год скоро, так что я в порядке.
– Молодец, а я пока шесть процентов честно отчисляю.
– А я думал, вы с Веркой уже детей нарожали.
У Якова что-то кольнуло в груди, он машинально взглянул в сторону кухни.
– Нет, я даже не знаю где она сейчас. Последний раз виделись, когда я на работу устраивался, да и тогда, как-то впопыхах. Мне показалось, что она было чем-то расстроена.
– А чего не спросил?
– Не знаю…
– Ладно, чувствую, тебя там ждут, не буду отвлекать, – Якова снова удивила его проницательность, – давай лучше, как-нибудь, встретимся, пивка попьем где-нибудь, прошлое повспоминаем.
– Отлично! Прямо мои мысли читаешь!
– Тогда договорились, как соберешься, звякни, пиши телефон…
Друзья встретились у метро Арбатская и, не спеша, направились в сторону Арбата, где находилась очень приличная, но, при этом, с вполне доступными ценами, пивная. Сразу взяли по две кружки Московского и вазочку соленых сушек. По первой выпили залпом, за встречу и, расслабившись, начали беседу. Вспоминали много, их подростковые приключения, школу, военное время, проведенное в эвакуации, старый двор.
– Сань, а как ты на персоналку-то пересел? Вроде мусор возил на ГАЗоне.
Сашка засмеялся:
– Так только с ГАЗона на Волгу и пересел, а в остальном ничего не изменилось!
– Не понял?
– Ну, вожу не совсем, конечно, «мусора»… Ладно, если серьезно, то возить полковника КГБ меня пристроил Варламов.
– Кто!?
– Да, да, Анатолий Сергеевич Варламов. А что тебя так удивляет?
– Ну, так он же сам…
– Вот именно. Так же, как и тебя, как и многих он пытался завербовать и меня. Я сразу категорично отказался, а так как я человек открытый, ничего не таю, с прошлым моим тоже все гладко, и он, видимо, знал это, то давить он не стал, да и не на что было. Через неделю Варламов снова начал со мной разговор, но уже на другую тему. Сказал, что изучил мою биографию, – тут я чуть не рассмеялся – можно подумать, что он раньше ее не знал, – и пришел к выводу, что я достоин занять одну очень хорошую должность. Так же он сразу оговорил, что для назначения меня на эту должность мне ничего делать не придется, кроме как дать свое согласие. Дал мне несколько дней на раздумье, перезвонил, я согласился. Ну, вот так я и стал возить «полкаша». Кстати, хороший мужик, не гнобит, иногда отпускает меня на машине по личным делам, если ему не нужен. В общем я доволен.
– Искренне рад за тебя!
Они взяли еще по паре кружек и порцию сушек.
– Так ты, действительно, ничего не знаешь о Вере? – спросил Саша.
– Не знаю.
– Странно, я тоже ничего не слышал. Ну, если чего узнаю, позвоню.
– Спасибо!
Друзья после пивной еще долго бродили по Арбату, радуясь долгожданной встрече. Даже, если бы сейчас Якову надо было встречаться с Анатолием Сергеевичем, это не смогло бы испортить ему настроение.
Теперь они с Сашкой стали встречаться почти каждую неделю. Как правило это была суббота или еще какой-нибудь день среди недели, если появлялась, тема для обсуждения. А поговорить было есть, о чем. Саша рассказывал о том, как сначала вывозил из города остатки разрушенных домов. Это была тяжелая работа, так как ему самому приходилось принимать участие в погрузке и выгрузке, но он не жаловался – зарплату он получал хорошую, да еще сил придавало чувство, что он делает важное дело. А уж когда пересел на персоналку, стало совсем все обустроено, он женился на девушке, которая работала тогда диспетчером в комитетском гараже. Ее звали Нина, была она скромной и очень домашней, а так как Сашу тоже всегда манили семья и уют, то они быстро сошлись и уже через полгода знакомства поженились.
Яков, в основном, рассказывал о своей работе в «Гидропроекте», интересных знакомых, которые у него появились за это время. Говорить о своих любовных делах ему, почему-то не хотелось, хотя Сашка не раз, с хитрой улыбкой на лице, подталкивал его к этой теме. Яков не скрывал от Сашки своих похождений, и тот даже знал, когда Яков менял свою спутницу. Знал он и о том, что в данный период Яков встречался с Аллой. Яков рассказывал другу о ней, не вдаваясь в подробности, и Саша имел представление о том, с кем его друг сейчас.
***
Примерно через год, когда жизнь Якова приобрела стабильность и, даже некоторое однообразие, в прихожей зазвонил телефон. К этому времени у Якова появилось много знакомых и телефонные звонки не были редкостью.
– Слушаю.
– Добрый день, Яков Маркович!
«Какой, на хрен, добрый!» – чуть не вырвалось у Якова.
– Слушаю, – повторил он.
– Нам надо поговорить. Я прошу Вас приехать ко мне домой в воскресенье, к трем часам. Запишите адрес.
– Хорошо.
– Да, не волнуйтесь Вы так, ничего особенного. До встречи.
– До свидания, – Яков положил трубку.
Яков позвонил в обитую бежевой кожей дверь. Ждать долго не пришлось. Дверь открылась, на пороге стояла Вера. Она была в красивом, модном платье, в ушах блестели дорогие серьги.
– Здравствуй, Яша, проходи, Тол… Анатолий Сергеевич ждет тебя.
Яков продолжал стоять в оцепенении.
– И, пожалуйста, ничего не надо говорить, так было надо.
Яков не мог поверить в происходящее и все еще стоял на пороге.
– Яков Маркович, ну, что же Вы? – в прихожей появился Варламов, – проходите, я Вас жду, представлять Вам мою супругу, думаю, надобности нет.
Яков на ватных ногах прошел в кабинет Анатолия Сергеевича. Квартира поражала своими размером и блеском, и, даже находясь в состоянии, близком к обморочному, Яков не мог этого не заметить.
– Верочка, принеси нам кофе, Вы, ведь, пьете кофе? – последняя фраза была адресована Якову.
– Да.
– Вот и хорошо, может чего-нибудь по крепче?
– У Вас есть водка? – Яков сам от себя не ожидал сказанного, но сейчас ему было все равно.
– Верочка, принеси еще водку и что-нибудь закусить.
Варламов молчал, пристально разглядывая Якова. Через несколько минут стол в его кабинете был сервирован, и он налил Якову стопку водки.
– Прошу Вас, присоединиться к Вам не могу – здоровье, знаете ли…
Яков выпил и сам налил себе вторую.
– Закусывайте.
– Спасибо, – Яков, наконец обрел дар речи, – что Вы хотели мне сказать, я слушаю.
– Ну, что ж, значит сразу к делу.
– А Вы хотели поговорить со мной за жизнь!? – Яков не узнавал сам себя, он открыто старался хамить, – простите…
– Ничего, ничего, я все понимаю. Итак, к делу. Я предлагаю Вам перейти на более престижное место. От Вас требуется только Ваше согласие и ничего более, – на последних словах Варламов сделал особый акцент. Вы прилежно выполняли мои поручения, да и в целом, зарекомендовали себя достойным советским гражданином. Какой будет Ваш ответ?
– Спасибо, Анатолий Сергеевич, но на этот раз я откажусь. Я работаю в хорошем коллективе, работа мне нравится, чего еще желать, – Яков налил себе еще.
– Ну, что ж, Вам виднее, не стану Вас уговаривать, хотя условия работы, которую я Вам предлагаю очень и очень привлекательны.
– И, тем не менее, – Яков выпил, – это все, что Вы хотели мне сказать?
– А ты изменился, Яша.
– Да, знаете ли, жизнь меняет людей.
– Ну, что ж, Яков, Маркович, не смею Вас задерживать, всего доброго, Верочка, проводи нашего гостя.
– До свидания, – Яков вышел из кабинета.
Уже в дверях Вера взяла его за руку и, глядя ему в глаза своими бездонными карими глазами шепотом произнесла:
– Не приходи больше сюда никогда, даже если он тебе прикажет! Прости! – последнее слово Яков услышал уже на ступеньках лестничного марша.
Он шел домой, не замечая ничего вокруг. Его толкали, выкрикивали что-то бранное ему вслед. Он шел, не замечая надоедливого осеннего дождя, заливавшего ему за воротник наспех застегнутой куртки. Шел, не понимая, как это все могло произойти. Он еще и еще задавал себе одни и те же вопросы: «Почему!? За что!?».
Так он шел долго и вдруг понял, что стоит у подъезда Сазонова. Не задумываясь он толкнул парадную дверь.
– Проходи, Яша.
Ничего не спрашивая, Владимир Викторович провел Якова на кухню, поставил на стол початую бутылку коньяка, два стакана, открыл банку консервов.
– Если не хочешь, можешь ничего не говорить, просто выпей.
Яков кивнул, чокнулся с Сазоновым и, не закусывая, выпил коньяк. Яков много пил, пытался что-то рассказать, но слова снова и снова застревали в горле. Он даже толком не понимал, слушает ли его Владимир Викторович, да это было и не важно для него. В тот вечер Яков напился и остался ночевать у человека, который стал вдруг ему очень близким.
***
После этой встречи с Верой, Яков почти месяц ни с кем не общался, даже с Сашкой, и он, почему-то тоже не звонил. Яков давно заметил, что между ними существует какая-то телепатическая связь, и оба чувствуют, что что-то произошло и знают стоит ли звонить или нет. Поэтому, когда, наконец, он набрал номер друга, тот трубку снял почти сразу:
– Да, привет, Яшка. Как раз собирался тебе звонить, уже к телефону подошел.
Яков ни секунды не сомневался в том, что Саша говорил правду:
– Давай посидим на Арбате в субботу?
– С удовольствием! Вы мне имеете что-то сообщить, Яков Маркович? – со смехом спросил Саша.
– Не гони лошадей, может быть…
К этому времени у Якова уже была собственная двухкомнатная квартира (помогли связи Сашкиного «полкаша»), помочь обставлять которую Яков попросил Аллу. Та улыбнулась и, не раздумывая и не задавая лишних вопросов, согласилась. Получилось все очень уютно, красиво, но без излишеств. Когда через несколько дней все было готово, и Алла стала собираться домой, Яков, глядя ей в глаза, произнес:
– Останься.
Алла вспыхнула до корней волос:
– Насовсем?
– Да! – и в эту секунду Яков понял, что все, что было до сих пор осталось где-то далеко, далеко, и что он любит эту женщину.
– Можно я позвоню маме, она будет волноваться, – прерывающимся голосом и краснея все больше прошептала Алла.
– Конечно, – Яков вышел в соседнюю комнату, но услышал, как Алла, запинаясь, что-то говорила своей маме, а в конце разговора радостно воскликнула: «Спасибо, мамочка, я люблю тебя!». Он стоял у окна, за которым уже сгущались сумерки, и у него на душе вдруг стало очень спокойно, все тревоги ушли куда-то, и он почувствовал, что теперь все будет хорошо.
– Ну, со свиданьицем! – друзья чокнулись пивными кружками.
– Давай.
– Рассказывай, давай, чего там у тебя, – спросил Саша, осушив, как обычно, первую залпом.
– Да, с чего ты взял, что я что-то хотел сказать?
– Хорош, а то я тебя не знаю!
– Я женюсь! – выпалил Яков.
– На Алле?
– Да.
– Молодец, Яшка, здо;рово! – Саша крепко пожал другу руку, – а предложение уже сделал?
– Ну, вот собираюсь на днях.
– А вдруг откажет? – подначил Саша, но, поймав на себе набыченный взгляд Якова, быстро добавил, – ладно, ладно, шучу я.
– А, правда, вдруг откажет, – Яков растерялся.
– Ты дурак!? Она же в тебя сразу влюбилась и только и ждет этих слов!
– Думаешь?
– Тут и думать нечего, давай за вас!
Вот так неожиданно, прежде всего для самого себя, Яков женился, и вслед за этим его жизнь стала еще более умиротворенной. Свадьбу они с Аллой решили не устраивать, а вместо этого договорились съездить к морю в медовый месяц. Они просто расписались, Саша с Ниной были свидетелями, а потом, вчетвером долго сидели у молодоженов дома, пока Сашка, уже сильно заплетаясь в словах, наконец, не произнес:
– Дорогая… не пора… ли оставить молодых наедине?
Друзья распрощались, при этом Сашка наотрез отказался, чтобы их проводили хотя бы до остановки.
Казалось бы, фактически, ничего не произошло, кроме появившихся в их паспортах печатей, но вслед за этой формальностью в их отношениях появилось какое-то новое чувство – доверительность и душевная теплота. Возвращаясь с работы, он знал, что дома его ждет любящая жена, уют и душевный покой.
***
Яков отметил свое тридцатилетие в ресторане «Прага». Приглашены были его сослуживцы во главе с Сазоновым, несколько его знакомых из других организаций, с кем ему доводилось общаться по долгу службы и, конечно, Саша с Ниной. Алла сидела рядом с Яковом, выглядела очень счастливой, а на ее лице была написана нескрываемая гордость за мужа.
Вечер удался, было шумно и весело. В разгаре к Якову подошел Владимир Викторович и отвел его в сторонку:
– Яша, у меня для Вас еще одно хорошее известие – через неделю я выхожу, так сказать, на заслуженный отдых, и на мое место назначены Вы, поздравляю, лучшей кандидатуры, действительно, не найти.
– Владимир Викторович, но как же так, как мы без Вас?
– Думаю, справитесь, последние полгода я присматривался к Вам и, практически, не вмешивался в Вашу работу, Вы все делали верно.
– Да, спасибо, я заметил, но думал, что просто Вы очень заняты, поэтому…
– Да, я был немного занят, я готовил Вашу характеристику, – Сазонов улыбнулся.
– Спасибо, Владимир Викторович, я Вас не подведу!
– Я знаю.
– А можно иногда…
– Конечно, Яша, приезжай, когда захочешь, посоветоваться, да и просто так, ты желанный гость в моем доме.
– А можно еще спросить?
– Вы хотите спросить, не держу ли я зла за тот неприятный разговор?
– Да, – смутившись произнес Яков.
– Нет, не держу, так, что забудьте и навещайте иногда старика. Ладно заговорил я Вас совсем, у Вас сегодня день рождения, идите веселитесь, еще раз поздравляю!
За последние несколько лет Яков очень преуспел по службе. После назначения его на должность начальника лаборатории вместо Сазонова рабочего времени стало катастрофически не хватать, и он частенько задерживался на работе допоздна. Количество сотрудников в его лаборатории существенно возросло – они выполняли важный государственный заказ. Олечка, практикантка, стала хорошим специалистом и, несмотря на то, что в прошлом у них с Яковом был достаточно продолжительный и бурный роман, они остались добрыми друзьями, Яков часто обращался к ней за советом, а она никогда не отказывала, помогая ему. Иногда Яков приезжал к Владимиру Викторовичу за советом, но оба понимали, что визит, большей частью, носил дружеский характер, несмотря на разницу в возрасте. Эти встречи радовали обоих и, поэтому, происходили достаточно регулярно.
***
Так прошло ещё несколько лет, у Якова с Аллой родилась дочь Людочка. У нее были золотые, волнистые волосы и яро синие глаза, которые, казалось, постоянно выражали сильное удивление. В шесть лет Людочку отдали в музыкальную школу по классу фортепиано, и она, с радостью, посещала занятия. Родители души в ней не чаяли, и в семье царила любовь и гармония.
Однажды вечером, когда вся семья была уже дома, в прихожей раздался телефонный звонок.
– Слушаю.
– Здравствуйте! Это Яков Маркович Залецкий?
– Да. Что Вы хотели?
– Вас просят завтра в десять часов утра прийти в пятый кабинет райкома партии Краснопресненского района. Пропуск на Вас будет на входе у дежурного.
У Якова возникло неприятное предчувствие.
– А можно узнать, для чего.
– Простите, но я не знаю. Так Вы будете?
– Да, я буду.
Яков положил трубку, но продолжал стоять у телефона. Что бы это могло значить? «Ну да ладно, раз сказал, что приду – значит приду» - подумал он.
– Что-то случилось, – Алла, как всегда была очень внимательна к мужу и тонко чувствовала изменение его настроения.
– Нет, все в порядке, дорогая, – Яков улыбнулся и поцеловал жену.
На следующее утро в назначенное время Яков постучал в пятый кабинет.
– Войдите.
У Якова прошла судорога по лицу. Это был голос Анатолия Сергеевича. Ошибиться он не мог, слишком сильный отпечаток оставил этот человек в его жизни. «Ну, что ж, все равно найдет» – подумал Яков и вошел в кабинет.
За столом сидел седой старик со сморщенным лицом. Прежним остался лишь его взгляд – острый, пронизывающий насквозь, сковывающий волю.
– Присаживайтесь, Яков Маркович.
Яков сел на стул напротив и вопросительно взглянул на Варламова. Тот посмотрел на Якова в упор, но взгляд его, как будто, смягчился.
– Вы помните, я обещал Вам Ваше выступление на концерте.
Яков побледнел.
– Что… Что я должен сделать?..
– Успокойтесь, Яков Маркович, все, что было нужно, Вы уже сделали и ничего больше не должны. Остался долг только за мной, а меня учили отдавать долги. Правда, в моем нынешнем положении, я не могу предоставить Вам возможность выступить на большой сцене, но… Короче, седьмого ноября в Театре Советской армии будет проходить концерт, посвященный пятидесятилетию Октябрьской Революции, и Вы примете в нем участие со своим сольным скрипичным номером. Произведение выберете сами. Да, еще, там будут серьезные люди, которые могут обратить на Вас внимание. Уж постарайтесь произвести нужное впечатление.
Яков понимающе кивнул и под впечатлением услышанного воскликнул:
– Но, почему...
– Потому, что я всегда держу свое слово.
– Но…
– Все! Идите Яков Маркович, у Вас всего неделя, а Вам еще надо выбрать произведение и отрепетировать свое выступление.
– Анатолий Сергеевич, но всего неделя! Я не успею подготовиться!
– Яков Маркович, мы оба знаем, что Вы выступите очень достойно. Разговор окончен, и мы больше не встретимся. Благодарить не надо, прощайте.
Эпилог.
Стоя за кулисами, как сквозь сон, Яков услышал голос конферансье, ведущего концерт: «Иоганн Себастьян Бах, соната номер два, ля-минор для скрипки. Исполняет Яков Залецкий».
Он вышел в зал, украшенный к празднику цветами и транспарантами. Зал был полон зрителей, одетых в праздничные наряды. У многих в руках были цветы, лица были добрыми, улыбающимися. Ему показалось, что все звуки стихли, в зале повисла звенящая тишина. И он начал играть. Он играл, почти не глядя на гриф. Так он не играл никогда! Он не чувствовал ни струн, врезающихся в пальцы, ни деки скрипки, впившейся в подбородок, ни побелевших кончиков пальцев, сжимающих смычок. Он играл! И в этой игре была какая-то немыслимая, сумасшедшая легкость полета музыки, и в этом полете была его душа. Он играл! И сквозь эту музыку, и пелену выступивших внезапно слез, Яков увидел, как в кино свою жизнь. Белое, как мел лицо отца и его слова: «Яша, береги маму, ты теперь один мужчина». Мамино высохшее и изрезанное морщинами лицо и её голос: «Я поела, возьми, сынок», протягивая краюшку черного хлеба в 125 грамм. Близко, близко огромные карие глаза на смуглом лице, обрамлённом темно каштановыми волосами, разметавшимися по подушке: «Яшенька, милый, скажи, мы теперь никогда не расстанемся?». И еще, такой далекий теперь, старый двор его детства и обидные до слез дразнящие выкрики соседских мальчишек: «Скрипач! Скрипач!»
Евгений Становский,
август 2016 года.