Байкал, 1990 г
В первых числах августа 1990 года стали поговаривать о большой вероятности поездки совместной советско-американской экспедиции на Байкал. Цель, как всегда, благородная, но неосуществимая. Надо было выяснить возможность экономической деятельности на этом великом озере-море, если этому озеру будет придан статус территории, подконтрольной ООН.
Я обладал полномочиями руководителя советской части экспедиции. (См. Правительственную телеграмму Вход. № 1-14/889 от 7.08.1990 года, подписанную председателем экологического комитета Верховного Совета СССР Салыковым). Однако я не афишировал это, но постепенно к моему главенству привыкли все члены советской делегации.
Френ Мэйси занимал положение, симметричное моему положению, однако он не был ученым, а скорее, военным. Мои разговоры и Френа выдавали роль Френа. Вместе с тем, через два года в положении Френа уже не было ничего загадочного и зазорного, если американцы ходили в России на номерные предприятия легче, чем к себе домой. Френ был веселым “малым” и, по-моему, достаточно хорошо понимавший русский язык, хотя предпочитал не говорить об этом. Экспедиция делала вид, что выполняет нужное дело, в действительности у подавляющего большинства русских основная задача состояла в приятном отдыхе. Френ, скорее всего, не бездельничал, а собирал порученные ЦРУ данные. Остальные делали вид, что заняты чем-то исключительно важным и даже собирались вместе для обсуждения предложений отдельных групп по будущему Северобайкальска. Вряд ли эти данные потребовались, учитывая расстрел Верховного Совета в августе 1991 года и начало Ельцинского царствования. Не до вопросов о судьбе Байкала, когда шла речь о судьбе Ельцина, что отождествлялось с судьбой России.
Мне, вдруг стало ясно, что ближе всего к настоящей работе был Френ Мэйси. Кроме того, стало понятно, зачем в 2 часа ночи (по прибытии в Иркутск) меня вызывали в Спецотдел КГБ, а я не пошел, ссылаясь на бешеную усталость. Иногда интуиция не подводит. Куда бы я был втянут, причем, второй раз. Вспомнилось мое плачевное положения на заводе. Я никак не мог понять: кто защитил тогда меня от полковника Аникеева, предлагавшего сотрудничество с КГБ. Андрюшин? Тогда я прикинулся дурачком, понимающим только в науке.
И все же вернемся к Байкалу. Более 13 часов потребовалось, чтобы пересечь его с юга на север. Мы отплыли ранним утром от Иркутска, чтобы успеть на отплывающий “Метеор” и покинули “устье” Ангары часов в 9 утра. У всех было приподнятое настроение, вызванное строгими красотами Байкала. От него невозможно было оторваться. Я помню позорную поездку металлургов из Оттавы в Монреаль на микроавтобусе. Мне все время было стыдно, что спутников, которых я обслуживал, переводя с английского языка, совершенно не интересовало окружающее. Река Святого Лаврентия, раскинувшаяся, как море с многочисленными островами, была чудом природы, от которого нельзя было оторвать глаз. Но они оторвались, чтобы играть в “дурака”.
Интересно, смогли бы они оторвать глаз от Байкала, подплывая, скажем, к острову Ольхон. Я способен был бы избить спутника, не желающего видеть такие красоты. Впрочем, даже божественные виды не способны заинтересовать бесчувственного и неверующего.
К счастью, в нашей компании не было таких людей, и спутники говорили все время шепотом. Что они боялись спугнуть? Даже видавший виды “солдат” Френ, обращался ко мне так тихо, что, порой, нельзя было понять смысл его простых слов. Я был ему благодарен и отвечал также тихо и бессмысленно. Только, когда “Метеор” сильно удалялся от берега, и вокруг оставалась только вода, разговор машинально становился громче. То же произошло, когда стемнело и были найдены фляжки с водкой, виски и коньяком. Разговор стал все громче и громче.
Мы приплыли в 11 часов ночи. Всем было наплевать, как их расселили. Это был барак, в котором, может быть, недавно жили заключенные, которые строили Северобайкальск. Я поселился со своим сыном Владиком. Сын был как во сне. Он почти не говорил, начиная с момента отплытия из Иркутска. В этом бараке или рядом с ним мы познакомились и подружились с Невяжским Иосифом Исааковичем – одним из самых грамотных членов экспедиции из географического факультета МГУ. Таких грамотных людей, которые понимали бы, что такое мониторинг и как он проводится, было немного – по пальцам пересчитать. Заведующим кафедрой природопользования, на которой работал Невяжский, был Андрей Петрович Капица, брат Сергея Петровича. Оба этих, хорошо известных человека были сыновьями знаменитого Петра Капицы – лауреата Нобелевской премии.
Мы с Иосифом Исааковичем могли обсуждать действительные задачи и возможности экспедиции. Остальным казалось, что мониторинг можно сделать наскоком. Таких людей мы с Невяжским называли присосками.
И ты прощай, Байкала лоск безбрежный
Суровый опьяняющий Ольхон...
Мне не узреть ни серый, и ни снежный
Твой мощный торс. Я шлю тебе поклон...
Из стихотворения “Прощай” в цикле “Полынь”
Мне интересным показался Билл Мюллер, который обхаживал русских с коммерческой точки зрения. С этим человеком я долго беседовал. У Билла был простой для разговора и понимания язык. Собеседник все стремился доказать, что Россия созрела для того, чтобы начать дело по производству напитков типа кока-колы. Я же (глупый!) утверждал, что сейчас в России нечего есть, а не пить. Мюллер долго объяснял, но так и не нашел понимания у меня. Сколько раз потом я вспоминал прозорливость Билла! Тем более, что дело было простое и быстро окупающее себя.
В.Т.