Английская королева и чувырлы

               
    Королева Елизавета величественно шла по тронному залу Букингемского  дворца, снисходительно кивая присутствующим и мимоходом подавая мужчинам руку для поцелуя. Рядом чинно шествовал король, с нежной улыбкой бросая взгляды на профиль уже не молодой супруги.  Окружающая атмосфера дышала стабильностью,  достатком и еще чем-то неуловимым… Может быть, незримым присутствием этой неповторимой галактики –  истории совместно прожитой долгой жизни.   От королевы веяло истинно королевским спокойствием. Однажды на неё было совершено покушение. Всего было  произведено шесть выстрелов. Разбежалась вся охрана. На лице истинной леди не дрогнул ни один мускул…

***

   А чего, собственно, ей волноваться?  Какие такие у нее проблемы, над которыми ей надо ломать голову? Какая такая у неё работа, чтобы было стыдно ручки подставлять? И чего ей пугаться, если она с рождения не пугана?
   Мозг знал, что она всегда мечтала быть вот такой: величественно-спокойной, на мелкие неурядицы лишь презрительно улыбаться, говорить неспешно и тихо, чтобы окружающие напрягали слух и ловили каждое её слово. И сейчас он снова смотрел этот сон, где она была главной героиней, и  где ей было так хорошо и   спокойно.  Где рядом был он – надёжный плетень, за которым было тихо  и уютно в  любую лютую непогоду…

* * *

   - Интересно, сколько времени? – сквозь вязкий сон  подумал  мозг. Поскольку он самостоятельно не мог встать и посмотреть на будильник, он решил опять отключиться и подождать, когда этот изверг проснется сам и поднимет его вместе с Зинкой. Но отключиться он так и не успел, поскольку раздался невообразимый треск и Зинка, подпрыгнув, с размаху опустила свою руку на голову  его давнего и злейшего врага. Мозг глумливо и удовлетворенно ухмыльнулся.  Воцарилась тишина, которая после недавнего треска напоминала звенящую тишину после канонады. Мозг знал, что минут десять у него есть, пока она будет уговаривать свой организм проснуться.
   Зинка тревожно заворочалась на скрипучем диване,  помнящим её  ещё девчонкой.
- А ну, пошли вон,  чувырлы, пока бошки не поотрывала! - неожиданно раздалось в притихшем пространстве.
На полу, сцепившись в  тугой клубок, дрались две кошки.  От Зинкиного крика они ломанулись в разные стороны и стали отчаянно щемиться в открытые форточки.
От резкой побудки мозг заломило.
Зинка с усилием разомкнула глаза и  с трудом пошевелила руками. Руки, а особенно спину,  нещадно ломило.
- Как я сегодня буду допалывать? – равнодушно подумала Зинка.
    Она прекрасно знала, что полоть придется. И совершенно одной. У всех были помощники: или родители, или братья-сёстры.  Все давно уже закончили полоть свой  свекловичный пай  и только она сиротливо маячила на поле, то и дело наклоняясь, чтобы выдернуть лишний  росток. Вчера, совсем выбившись из сил на самой середине, она легла прямо в борозду и мгновенно отключилась.  Не помнит, сколько пролежала.  Когда очнулась, сверху накрапывал мелкий ленивый дождичёк. Полоть стало ещё труднее, приходилось чистить тяпку от налипающей жирной грязи.
   С трудом заставив себя подняться, она, накинув давно выцветший халат и прикрыв растрепанные волосы платком,  нащупала в сенях подойник и вышла во двор. Прохладный утренний воздух  разгонял остатки липкого сна.
- А ну, дайте пройти,  чувырлы!  Чего мечетесь, как неделю не жрали!
Под ноги Зинке бросились куры, не давая пройти, норовя улучить момент и клюнуть  Зинку в торчащие из шлёпанцев пальцы.
Зинка зачерпнула из ларя черпак пшеницы и бросила подальше, в сторону.
 Куры кинулись вслед за щедрым потоком, освобождая путь к сеннику. Зинка,  зацепив  вилами увесистый тюк, согнувшись в три погибели под непосильной ношей, потащила его к хлеву.  Из  него уже слышалось недовольное протяжное мычание.
- Не ворчи, проспала я сегодня,– стала оправдываться Зинка.
  Корова презрительно фыркнула и надменно принялась жевать принесенный завтрак, косо поглядывая на присевшую рядом хозяйку. В подойник гулко ударили первые струи  парного молока. Звук постепенно делался глуше и глуше, по мере приближения к краю ведра  поднимающейся вверх пены.
- Ну, вот и всё, умница моя! Сейчас пойдем гулять.
И тут корова сделала хук слева.  Зинка, хоть и знала норовистый коровий нрав, в этот раз не успела вовремя среагировать, и коровье копыто отбросило  её  в сторону вместе с  полным ведром.
 - Ты чё творишь,  чувырла? –  от страха и обиды  Зинку заколотила мелкая дрожь,  а на глаза навернулись слёзы.  Она боялась эту громадину и  всегда шла на дойку, как на Голгофу.
Корова утробно вздохнула и  вдогонку ударила Зинку по спине хвостом.
Проводив корову  в стадо на другой конец села,  раскрасневшаяся Зинка принялась разводить водой сваренную с вечера поросячью кашу с картошкой.  Семь поросят и свиноматка уже давали концерт совершенно не оперной музыки.
-  Да вам сколько не дай, всё равно орёте,  как резаные, чувырлы! И когда вы нажрётесь?  Жрёте и срёте, жрёте и срёте!  Расти только забываете!
Свиное отродье тупо смотрело на Зинку маленькими поросячьими  глазками и даже не моргало,  тщетно пытаясь проникнуть с суть хозяйской тирады. В кормушку полилась мутная жижа. Свиньи, расталкивая друг друга, накинулись на эту жижу, как будто это было самое изысканное блюдо. Наверное, в их поросячьем представлении так оно и было.
Пока свиньи были заняты делом, Зинка открыла форточку и выбросила туда собравшийся за ночь навоз. Потом выгнала на луг уток и гусей. Наседка с выводком  квохтала над найденным червяком.  Кролики с любопытством выглядывали из клеток, не теряя надежды увидеть что-нибудь новенькое в этом беспросветном каждодневном круговороте…
   Обливаясь потом, Зинка забежала в дом. Через десять минут на сковороде весело заплясало масло, подрумянивая пухлые  оладьи на простокваше. 
   Переодевшись в рабочий халат, Зинка побежала на ферму. 

***

    Когда  вдали затихли  её шаги, из-за шторки выглянула опухшая  с похмелья рожа, подошла к ведру с водой и с жадностью выпила два ледяных ковша. Потом снова удалилась за шторку,  и оттуда послышался  оглушительный храп.

***

   У мастерской, в ожидании начальства с наряда, стояли мужики.  Оттуда то и дело раздавалось богатырское ржание.
- Зин, а Зин? – окликнул её  плюгавый мужичонка по прозвищу Мигрол. – Мы вот тут с мужиками спорим, в семидесятом у тебя был армян или грузин?
Мужики, зная Зинкин нрав, с интересом ждали сдачи.
- Ой, Вань, гляди, какие карлики! Мне прям, ей Богу, по плечо. Прижмешь такого вот к завалинке, а он - никак, а он - ничё! – без раскачки выдала Зинка.
Бу-га-га - со смаком заржали мужики.  Мигрол, про которого ходил слушок, что он был не силен в постели, и жена которого от такого его порока сильно погуливала не только налево, но и на все остальные стороны света,   моментально пошёл красными пятнами.
- Ах ты, сука! -  скрипнув зубами, зло выругался незадачливый  мужичок.
- Колюня!  - не унималась Зинка - Я, когда малину собираю, завсегда тебя вспоминаю!
- Чё это? – чувствуя подвох,  недоверчиво спросил Мигрол.
- Да не дай Бог, клопа какого  заденешь.  Вони не оберешься!
Мужицкий рёв перекрыл Колюнин наваристый мат.
- Чывырла, - беззлобно подумала Зинка, и, растеряв в перепалке остатки утренней дремоты, ускорила свой шаг.
Навстречу ей из предрассветного тумана вынырнула сутулая  фигура.
- Дядь Мить, эт  ты чё ли?  Эк тебя с утра развезло! Ты вроде в ЛТП недавно лечился. Не помогло?
- Ты, Зин, меня обижаешь! Как не помогло? Помогло! Я раньше четверть  самогону выпивал и сразу падал. А теперь, гляди, литр выжрал и иду!..  И ведь дойду!
- Иди, иди, дядь Мить! А-то Егорыч уже все глаза, небось, проглядел! – звонко засмеялась Зинка.
Прораб  Егорыч  не раз грозился уволить этого выпивоху,  но, поскольку тот был мастер от Бога, всё ему прощал и в глубине души даже любил за незлобивый весёлый   характер.
   У фермы уже стоял председатель и костерил понурых  с похмелья скотников. В углу рта ходуном ходила давно потухшая папироска. Без этой папироски никто председателя уже и не помнил. 
- Вы чё творите, мать твою в качель?  Бабы уже все прибежали, а у вас ещё стойла не чищены! Им   доить надоть, а наступить некуда! Им чё, в говно прикажете лезть? А ну, хватит курить, идите работать! Баб не задерживайте, мать твою в качель!
Зинка попыталась незаметно проскочить мимо председателя.
- Зинка! А ну, подь сюды!
- Здравствуйте,  Иван Трофимыч! –  бодро расправила плечи Зинка.
- Где твой вторую неделю пропадает?
- А Вы не знаете?! – Зинка сделала  страшно удивлённые глаза, - Болеет он,  Иван Трофимыч, -горько всхлипнула Зинка,  -  Болезнь у него жуткая, науке ранее не известная...  Врачи уже и лечить не берутся… Посоветовали по бабкам походить, мож  помогут… , - Зинка выдержала длинную паузу, с любопытством наблюдая, как лицо председателя из гневного становится испуганным, -   Вот он к баб Дусе и присосался. И так сосёт!!!  Аж губы посинели!
- Тьфу ты, дура баба! И я, старый дурак, уши развесил! Как будто вчера тебя узнал! Вот баламутка! И ведь сын весь в тебя уродился! Ты знаешь, что он по зиме учудил?   Бабка моя из утра у дома снег откидывала. Глядит, Серёга твой идёт из школы. Она спрашивает:
- Пошто так рано, сынок?  Ай чё случилось, мож заболел?
А он за голову ухватился и отвечает:
- А нас, баб Моть, отпустили.   Кузьма Гарыныч вьюшку  рано прикрыл - угорели все. Я вот один смог идти, остальные лежат в спортзале, их медичка отхаживает.
Бабка моя  ахнула и бегом подалась у школу,  мать твою в качель.  В спортзале никого не нашла, ворвалась в класс и кричит:
- Иде мой  внучок Алёшенька?
Все на неё глаза вытаращили, а больше всех Алешка. Оказалось, у них внеплановая  контрольная была, а Серёга, чтобы лишней парой не обзаводиться, развернулся и домой ушёл…  А болесть у твоего я знаю! Если к  завтрему не прочухается, лишу премии за посевную, мать твою в качель!
- Ой, Иван Трофимыч, я Вас умоляю! Я к его премии имею такое же отношение, как английская королева к досрочному  выполнению пятилетнего плана!  Только вот мне баб Дусю дюжа жалко…
- А она здесь при какой кухне? –  председатель даже забыл сунуть в рот папироску.
- Так она ж под его премию крышу намылилась перекрыть. Уже и шифер завезла. В долг взяла в сельпо у Марь Иванны.  Чем она теперь рассчитается?  Хоть она и пудрится, как гейша, но на её прелести Марь Иванна навряд клюнет. Да и…
- Ладно, иди…  Полторы тыщи начислили. Только сама получишь.  Я Тоне скажу, чтоб ему не вздумала отдать.  Ребятишек  оденешь... Да и сама... Баба молодая, а одеваешься, как попало, - оборвал её на полуслове председатель.
- Спасибо, конечно, Иван Трофимыч, только мне своих девать некуда. Не хватало еще Тоне от него комплименты выслушивать. Мне они самой больше жизни нужны. Ни с кем делиться не намерена! А одеваюсь я завсегда по последней моде! Это Вы от жизни отстали!
Зинка засмеялась,  отвернулась  и, незаметно смахнув слезу,   двинулась к своему корпусу.
Председатель задумчиво смотрел ей  вслед.
- Мать твою в качель…

* * *

 - Ванятка, вставай! Сколько раз тебе говорить! Опять в школу опоздаем.
 - Ну, Селёза… Ну, есё минутоцку… - еле ворочая непослушным сонным языком, промямлил младший брат.
Серёжка, уже умытый и одетый, спешно совал в портфель учебники. Потом достал из-под кипы старых книг дневник и тоже отправил его вслед за книгами. Это был второй экземпляр, предназначенный для двоек, поэтому он и прятался от родительских глаз в компании никому не нужной макулатуры. 
Закончив все приготовления,  Серёжка пошел на кухню. На столе, накрытая чистым льняным полотенцем, стояла большая миска с  пухлыми золотистыми оладьями. Рядом лежала горка пупырчатых огурцов и варёных яиц.  Отхватив пол огурца, Серёжка аппетитно захрумкал.  По избе разнесся аромат свежести и лета.  В дверях наконец-то показалась  прозрачная  фигурка.
- Садись сеть!
- Не хоцу… -  загуньдел Ванятка.
- Щас щелбанов навешу! - пригрозил брат и уже приготовил  комбинацию из пальцев.
Ванятка хмуро  засопел и нехотя пристроился на краешке стула.  Серёжка налил ему стакан молока и сунул в руку оладью.
- Если съешь, я тебя завтра на рыбалку возьму!
-Пла- а-а-авда-а-а-а?! –  от неожиданно свалившегося на него счастья Ваняткины синие глазищи  захлопали черными густыми ресницами и он торопливо засунул в рот ненавистную оладью,  прихлебнув  парным молоком.
- И удочьку  дас? – мальчик преданно заглядывал в глаза  брату.
- Дам…  Не подавись, куда ты столько напихал?!
Серёжка  любил этого болезненного малыша, который вырос практически не его руках. Родители, вечно пропадающие на работе и во дворе, переложили на него бОльшую часть заботы об этом малыше.
Зная, что его вещи перекочуют по наследству младшему брату, Серёжка старался носить их аккуратно. Но это не всегда получалось, особенно с обувью, которая буквально горела на ногах.
А Ванятка никогда не капризничал, хотя Серёжкина одежда моталась не нем, как на жерди. Он даже гордился, что носит Серёжкины вещи.  Серёжка был первый деревенский  балагур и заводила.  По этой причине и к  Ванятке относились с почтением и никогда не задирали.
- Всё, пойдем! Давай портфель, – Серёжка сунул  себе и ему в портфель по куску хлеба и огурцу, легко подхватил  оба портфеля  и шагнул в сени.

* * *

Зинка закончила дойку, сдала учетчице свои фляги и вышла  из  душного, тяжело дышащего и мычащего пространства на воздух. Со лба падали крупные капли пота.  Утерев лицо горячим платком, она расчесала пятернёй волосы и пошла к крайнему дому.  В палисаднике ковырялась на грядках дородная баба.
- Марусь, здравствуй!
- И тебе не хворать!  -  повернулась та с улыбкой, играя  ямочками на румяных  щеках.
- Марусь, я свой велосипед накачать не успела.  Можно я ваш  возьму, у меня свекла не дополота. Машину уже не дают, я одна осталась.
- Да бери, конечно!  Он сегодня нам  не нужен.  Мой сегодня пешком на работу почесал,  а придёт затемно.  А твой всё пьёт?
- Пьёт чувырла. Убить его что ли?  Так ведь дадут, как за стоящего! Хоть бы  какую бабу себе присмотрел,  что ли,  к ней ушёл. Да кому он нужен? Кто ж себе на шею  такую удавку добровольно накинет? Ладно, Марусь, поеду я,  а-то к дойке не поспею.
Зинка быстро покатила по пыльной дороге вдоль старых березовых посадок. До обеденной дойки оставалось  пять часов.

* * *

   Звонок застал их уже на обшарпанном школьном крыльце. Ванятка вырвал у брата портфель и опрометью бросился в класс.  Там стоял невообразимый шум, летали самолетики и хлопали крышки парт.  Вдруг всё стихло, лишь за последней партой всхлипывала плотно сбитая  девочка с тоненькими косичками. Учитель строго оглядел притихший класс.
- Бородачев, иди отвечать!
- Як Иваныч…. Я не выучил….  - из-под рыжей челки засопел конопатый нос.
- Почему?!
- Отец всю ночь воевал… -  голова опустилась еще ниже, видна была только взъерошенная макушка.
 - А ты что, снаряды подносил?
В предгрозовой  тишине слышнее стали всхлипы с задней парты.
- Алюкова, ты чего ревешь? – учитель грозно смотрел поверх старой роговой оправы на «Камчатку».
- Як Иваныч , Ржевцев меня  обзывает… - девчонка заревела в голос.
- Та-а-а-а-ак!  Ржевцев, выходи к доске.  Т-а-а-а-к!  Кто еще обзывается?
И тут ребята начали называть друг друга. Компания у доски быстро увеличивалась в размерах. Очень скоро за партой остался сидеть один Ванятка. И вдруг заплаканная девочка заревела в голос:
- Як Иваныч,  а Ванятка  меня «Пётр Килирыч» обзывает! А-а-а-а-а-а!!!
Ванятка, вытаращив  свои синие глазищи,  добровольно  присоединился к остальному классу.
- Т-а-а-а-а-к! Чтобы другой раз было не повадно, будете писать контрольную.
Звонок прозвенел  в сопящей тишине.  Яков Иванович собрал сданные тетрадки и вышел из класса. Тишина моментально взорвалась.
- Тамала, когда я тебя обзывал? – подошел Ванятка к своей соседке.
- Да ты сидишь совсем один…- хлюпнула носом Тамара. - Мне тебя так жалко стало! – из виноватых серых глаз снова хлынули крупные слёзы.

***

     Обеденная дойка закончилась и Зинка почти  бегом мчалась домой. Она вообще не умела медленно ходить, всё время боясь чего-то не успеть.
      У калитки уже ждали две  кошки и собака.  Завидев хозяйку, они шустро побежали навстречу и засуетились между ног.
- Что, проголодались, чувырлики? – Зинка слегка поддала ногой самую навязчивую кошку, не дающую прохода, и любовно оглядела троицу. – А у нас сегодня праздник: мамочка закончила свёклу. И по этому случаю у нас сейчас будет праздничный банкет.
   Со двора доносился душещипательный визг, говорящий о хорошем поросячьем пищеварении. Через час вся дворовая и домашняя живность грела на солнышке  животы. Куры, прикрыв глаза и разинув клювы, растопырили перья в тени лопухов. Лишь кролики даже не притронулись к еде.  Развесив длинные уши,  они часто-часто дышали, лёжа в душных клетках.
   Наконец-то Зинка  и сама быстро перекусила и прилегла в сенях передохнуть. Под монотонный стук старых ходиков, доставшихся ей еще от деда, она моментально провалилась в тревожный сон.

***

   Елизавета благословляла принца Чарльза и принцессу Диану.  Поп Никодим махал кадилом и громно гнусил: «Мно-о-о-ога-а-а-а-я  ле-е-е-е-та-а-а-а!».   Иван Трофимыч с красной повязкой поверх старой гимнастёрки стоял с большим пшеничным снопом,  в углу рта нещадно дымила папироска.  Елизавета, благополучно перекрестив пару  старой иконкой в цветастом рушнике, в дальнем конце церкви втихаря сворачивала самокрутку…
Часы на Биг Бене неожиданно отчётливо сказали:  «Ку-ку!».  Зинка вздрогнула  и спросонья никак не могла понять, когда на Биг Бен  успели присобачить кукушку?..

***

Через полчаса Зинка уже таскала воду  в бочку, готовясь к вечерней поливке.  Потом забралась  с головой в тесный низкий рассадник, выставив на свет божий старые Серёжкины трико с дырами на коленях.  В рассаднике было душно,  спертый влажный воздух перехватывал дыхание, сердце в непомерной жаре стучало набатом.
- Зинк!  А, Зинк!...  Хорошо стоишь!
От неожиданности Зинка больно вдарилась головой о нижнюю раму. Привалившись к ветхой ограде, стоял и глядел на Серёжкины трико сосед дядь Саня. Ему было далеко за 70. Такой прыти от него Зинка никак не ожидала.  «Вот тебе и «старичок»- со смехом подумала Зинка, а на-гора уже выдала:
- Дядь Сань! Не поверишь! С самого утра так стою – хоть одна бы сволочь позавидовала!
Дядь Саня упал на ограду и зашелся в прокуренном кашле…  Перекинувшись с соседом ещё парой-тройкой озорных фраз, Зинка, переодевшись,  поспешила  на вечернюю дойку.

***

- Всё, хватит! Закрывай банку, – Серёжка начал сгребать  назад раскиданную навозную кучу.
- Гляди, какие зылные чельвячки!  Такие лыбки любят? А мозет, мы им оладусков дадим? –
Ванятка с надеждой снизу вверх смотрел на брата. Очень ему хотелось скормить кому-нибудь ненавистные оладьи.
- Ладно, дадим…  Только ты сначала супа поешь, хоть немножко.
-  Сколько лозецек? Две?
- Десять! И не жульничать! Сам считать буду!!! – Серёжка сурово посмотрел на брата.
Ванятка обреченно кивнул головой. Но тут же, позабыв о предстоящей экзекуции, стал с интересом следить, как Серёжка снаряжает самодельные удочки.
- Ну, всё, готово! А сейчас пойдем огород поливать. Мамка с работы придет, и знаешь, как удивится!  Спросит: «А кто это огород полил?».  А мы скажем: «Никого не видали!».
И мальчики, схватив старые гнутые вёдра, сверкая голыми пятками,  побежали к бочке с водой.

***

   Зинка убиралась в хлеву  у коровы, когда увидела тряпицу, заткнутую за сенные ясли. Неуверенно потянув за  её конец, она вытащила плотно завязанный узелок. В узелке оказалась пачка денег. Не веря своим глазам, Зинка с удивлением держала в своих руках  восемь четвертных.  Двести рублей!    Слёзы проделали чистую дорожку на её запыленных сенной трухой щеках.  Вот где её зарплата,  бесследно пропавшая  вчера!  А ведь клялся и божился, что не брал,  и Зинка всё пыталась вспомнить, куда же  её спрятала, чтобы он не нашел.  Наверное, с пьяных глаз сам забыл, куда сунул.  Чувырла…
    Обрадованная находкой, Зинка уже прикинула, какие гостинцы купит мальчишкам.  И ботиночки Ванятке…
   Она быстро закончила уборку и крикнула в дом с крыльца:
- Серёжа, Ванятка!  Я сбегаю к бабане, она просила помочь картошку прополоть. Вы меня не ждите, спать ложитесь!.. А кто это огород нам полил?
-  Мы никого не видали!  - пискнул из дома голосок, - Навелно, опять гномики плиходили!
- Опять гномики приходили? – улыбнулась Ваняткиной хитрости Зинка, – Я завтра им гостинцы в стол положу, вы им передайте!
- Холошо,  мамука! – худенькая босоногая фигурка выбежала на крыльцо и повисла у матери не шее…

***

   Вернулась она уже затемно. Мальчишки, обнявшись,  тихо сопели за хлипкой перегородкой, разделившей большую горницу на две комнаты.
Выпив стакан молока, Зинка заглянула за шторку в кухне, которая занавешивала пространство за  печкой.  На кровати  лежала недокуренная пачка «Казбека», возле неё – консервная банка, полная  желтых окурков. Зинка свернула испачканное грязью постельное бельё и расстелила чистое, пахнущее  свежим  летним утром.
- Завтра постираю, – подумала она устало и сунула сверток в старую машинку «РевТруд».  Она  патологически не переносила грязь и даже не могла уснуть, если в избе были грязные полы.

***

   По бездонному  звездному  небу беззвучно катилась  яркая звезда.  Успел ли кто загадать желание или опять бесследно исчезли  вместе с этой звездой  чьи-то  наивные детские грёзы?
    В чистой избе на шатком стуле  висел, аккуратно сложенный, давно выцветший халатик 42 размера.  В дверях стояли  начищенные до блеска потрескавшиеся калоши и стоптанные туфельки, заботливо натертые подсолнечным маслом, которые пришлись бы  впору разве что Золушке.
 На комоде в рамках стоял диплом об окончании хореографического училища и черно-белая фотография, на которой  хрупкая девочка в скромном  выпускном платье  с   застывшим восторгом в огромных синих глазах выпускала в небо белого голубя.   Она счастливо и радостно улыбалась навстречу новой жизни…

***

    В дальнем проулке слышался хрипящий звук, местами переходящий в  человеческий:
-Быва-а-али-и-и ..  хр-хр…  дни   хр-хр   весё-ё-ёлы-я-я,  хр-хр-хр …  гуля-я-я-ял    я  -  молоде-е-е-ец    акх-акх-акх!
 Серая фигура с опухшей рожей, шатаясь из стороны в сторону, стояла на дороге, бессмысленно тараща глаза.  Сделав пару неверных  шагов,  она упала в мелкодисперсную придорожную пыль и долго там  копошилась. Наконец, выбившись из сил, успокоено  затихла и  захрапела.

***

     Мозг знал, что ему опять предстоит увлекательное путешествие и, ехидно посмотрев на будильник и сладко зевнув,   провалился в спасительный  мир...
    Английская королева  ехала в золочёной карете рядом с улыбчивым супругом и чинно кивала  венчающей королевскую голову короной.  Руки в белоснежных перчатках иногда делали приветственные взмахи.   Влажный ветер колыхал тугие букли безупречно уложенной причёски.  Шею обрамляли жемчуга. Толпа  зевак  что-то восторженно кричала на непонятном ей языке. Вдоль дороги стояло полицейское оцепление, сдерживающее страстные порывы верноподданных.   Вдруг,  бесцеремонно отодвинув полицейского в сторону,  из разноцветной толпы показалась опухшая рожа.
 -А я твои деньги опять нашёл! – рожа  захохотала, обдав королеву ядрёным перегаром, - Ещё раз возьмешь – убью, говно толчёное! Я Дуське должон долг отдать! – рожу перекосило от дикой злобы.
    Карета вдруг превратилась в старые скрипучие дрожки.  Лошади, перепуганные злобной рожей и перегаром,  понесли,  не разбирая пути,  по ухабистой, разбитой вдрызг дороге. Королева бессильно упала на жесткую лавку.  Судорожно стащив с рук перчатки,  трясущимися пальцами с  обломанными под самый корень ногтями, она, боясь потерять сознание,  из последних сил   рванула жемчужные нити.  Хотела закричать, но к горлу подступил ком, перекрыв дыхание,  и она  смогла лишь глухо прохрипеть:

- Чу-у-увы-ы-ы-ырла-а-а-а…