(Рассказ военного)
Было это аккурат в самый разгар перестройки, когда с прилавков исчезли продукты, а из людей – все человеческое. Направили нас тогда в командировку в составе какой-то комиссии инспектировать некий отдаленный гарнизон. Глухомань страшная. Стоит на сопке две пятиэтажки в обрамлении куцых бараков и заборы, заборы бесконечной каймой по всему периметру и поперек, и вдоль, и так и сяк.
Ну, нас провели, значит, по территории, зампотыл руками поводил, указуя то на тот стратегический объект, то на этот, мы для порядка что-то строчили в свои блокноты. Тем и кончили свою инспекцию. И тут наш старший и говорит:
- Обмыть бы, товарищ зампотыл.
Тот улыбнулся, обнажая ряд стройных, железных коронок и кивнул.
Вечером, как водится, баня. Попарились мы, набултыхались до одури и звона в ушах в прорехе с мутной, ржавой водой, гордо именуемой в гарнизоне бассейном, и сидим, пьем. На столе беленькая и кой-какая закуска. Время-то голодное. Особо не попируешь. Ну, и как водится, мужиков потянуло на приключения. Опять наш старший подает голос, обращаясь преимущественно к зампотылу:
- А что, уважаемый, есть ли у вас в части кто из женского пола?
Опять сверкнули железные коронки, и уже через две минуты, зампотыл в предбаннике командовал дежурному:
- Ковалева сюда! Быстро! Скажи – «тушенка».
Фамилия «Ковалев» подействовала магически, потому что боец переменился в лице и с лукавой улыбкой на устах метнулся исполнять приказ.
Какой таинственный смысл могло скрывать в себе обычное слово «тушенка», прибавленное зампотылом к приказу солдату, оставалось загадкой. Впрочем, нетрудно было догадаться…
Не успели мы почать очередную бутыль «огненной воды», как на пороге появилась чета – сухонький, сутулый офицер и с ним тоненькая, выцветшая женщина.
- Ну, как обычно… Тушенкой… – прошептал зампотыл Ковалеву.
Тот кивнул и отдал в наше распоряжение даму.
Попробовали мы эту шкуру и так, и эдак. А было нас шестеро. Зампотыл не развлекался, пил, как черт, стакан за стаканом. Серое лицо Ковалева периодически расплывалось в приветливом оскале, а иногда даже слышался его тихий, как шелест, почти беззвучный смех, когда кто-нибудь из нас рассказывал пошлый анекдот или отпускал нелестный комплемент в сторону проститутки. Местная гетера как-то странно себя вела. После экзекуции, она пошла в душевую обмыться, стыдливо завернулась в простыньку и сидела в предбаннике, покорно ждала, пока Ковалев получит долгожданный расчет, выпьет на дорожку стакан-другой.
- Отвезу Люду, – наконец тихо сказал Ковалев, попрощался с офицерами и вышел прочь.
Оставшиеся наперебой стали обсуждать достоинства дамы, но главным образом смакуя сальности, что так часто и любовно обсуждают в мужских компаниях.
- Да замужем она. Медсестрой в нашем госпитале, – сказал зампотыл. – Просто нынче за банку тушенки каждый готов душу продать. А ей детей кормить. Трое у нее. Вот и ездит.
- А муж на что?
Зампотыл помолчал. – Офицеры уже пятый месяц зарплату не видели.
Водка сделала свое дело. Начались шутки и скабрезности по поводу мужниных рогов и перевыполнении плана по супружескому долгу славной труженицей медсестрой Людмилой.
- И где Ковалев такую мочалку выискал? Я б за нее даже тушенку не дал!
- Да в глухомани и этому добру рад будешь!
- Жена это его… – глухо сказал запмотыл.
Тяжелая тишина как обухом шарахнула. Всем стало и неловко, и не по себе.
- Вот сучье время… – тихо произнес кто-то.
Больше никто не смеялся…