Истории про упоротую медсемейку
Иногда, во время отсутствия холодной и горячей воды, а также электричества и котлет, мы с Хрюгом складываем песни. Это очень непросто. Песни норовят разложиться на слоги с прилипшими к ним нотами. А мы их настырно запихиваем в более-менее подходящий им размер, подпирая все эти хлипкие конструкции сочными ударами по медтазу. Они оттуда - из размерчика, а мы их туда. Песни сопротивляются, а потом, как обычно, выходят боком, но мы с Хрюгорием не унываем: медмама нас в обиду не даст. Обида приходит от соседей снизу и сверху, отчего люстра на потолке раскачивается, как скальпель в руке наглаввраченного медпапы, а стол, дребезжа пустой кастрюлей (котлет-то нет), подпрыгивает и пляшет словно медмама перед залетными чинно-внинно-камми из ГлавМедУпрМинПрав (я, правда, до сих пор, к стыду своему, не знаю что это за банда такая, но слово боюсь произносить - медмама говорит, что они не к добру приходят).
Гамаша не боится даже Этих, не к добру помянутых. Она презирает все и всех, икает где хочет и острым лакированным козырьком фуражки вскрывает банки с допинг-пробами. На эту работенку ее пристроил медпапа, по знакомству, разумеется. Гамаше требуется определить, кто смеет выступать на спортивных соревнованиях без допинга, а тех, кто пропускает химобработку, отстраняет с помощью хлыста и пряника - пряником подманивает голодных спортсменов, а потом - ррраз хлыстом по ногам! Два - и вон с соревнований! Она коварная, медсестренка, никуда не денешься.
Так вот, однажды в детское наше время, часа в три ночи, мы с Хрюгом так были заняты песнесложением, что не услышали, как зазвенела люстра и задребезжал стол. А Гамашка в это время в лаборатории резала допинг-пробы, закусив губы - она тоже фанатеет на работе, как медпапанька наш. Медмама, упарясь на работе с клиентами, икала с подругами в соседней комнате, а мы с Хрюгом в отсутствие подходящей темы складывали песню про ночь после трудного дня. И в это время все и произошло.
Окна в нашей комнате были открыты из-за разнузданной жары, что бесстыдно навалилась на наши молодые разгоряченные интересным занятием тела. И запихнутая кое-как в размер песня вывалилась случайно на улицу, по которой прогуливался иностранный агент, шпион, как потом выяснилось. Ну, как и полагается всем шпионам, он нагло схватил нашу песню и упер ее в заграницу. И, как оказалось, не зря. Мы-то с Хрюгом постарались на славу, но не на свою.
Шпионишка продал песню патлатым наглийским чудакам, а они, в свою очередь, ее обнародовали. И теперь наша с Хрюгом песенка стала известна как "Hard Is Night" - и не выговоришь-то.
С тех пор мы окна закрываем плотно, шторкой занавешиваем, задвигаем медшкафом и включаем новости по Первому Каналу. А нефиг наши с Хрюгом песни воровать.