«О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух!» – пришла на ум пушкинская строка, когда я решила узнать побольше о заинтересовавших меня однажды Лоджиях Рафаэля. Несколько раз бывала в Эрмитаже, но так и не случилось их увидеть: или экскурсоводы «другими тропами» водили, или ноги туда не доходили, ведь площадь музейных залов Эрмитажа составляет почти 67 кв. км – попробуй обойди...
Тем не менее история Лоджий Рафаэля очень интересна. Начинается она в 16-м веке, когда Римский папа Юлий II захотел построить в Ватиканском дворце крытую галерею, с которой можно было бы любоваться Вечным городом, и расписать ее сюжетами из Ветхого и Нового завета. Он пригласил для этого уже известного архитектора Донато Браманте, по проекту которого был создан знаменитый собор святого Петра. А Браманте пригласил в помощники своего родственника – Рафаэля Санти из Урбино. Начал строить галерею Браманте в 1508 году, да не успел закончить – умер в 1514-м. Не удалось увидеть воплощение своего замысла и папе Юлию II – он скончался еще раньше, в 1513-м. Так что завершил строительство Рафаэль уже при следующем папе – Льве X.
Галерея разделена на несколько секций, имеющих сводчатые потолки. Своды, стены и пилястры по рисункам Рафаэля украсили фресковыми росписями его ученики. А обрамления для библейских сюжетов они выполнили в стиле гротесков – античных росписей, которые обнаружили еще в 15-м веке при раскопках Золотого дома мрачно известного римского императора Нерона и терм Траяна, построенных позже на его месте. Орнаменты эти представляли собой причудливые симметричные переплетения растений, различных предметов, фигур людей и животных – реальных и фантастических, иногда комических. Слово «гротеск», кстати, происходит от итальянского слова grotta – «пещера», «подземелье», и восходит к латинскому слову crypta, что означает «скрытый», «подземный»… Позже значение слова «гротеск» несколько изменилось и теперь означает «комическое преувеличение». Галерея, созданная Рафаэлем и его учениками, получила название Лоджии Рафаэля, потому что «лоджия» по-итальянски и означает пристроенную к зданию галерею.
Пару веков спустя, в 1770-х годах, два итальянских художника, два Джованни – Вольпато и Оттавиани – выполнили серию офортов на тему «Лоджии Рафаэля», с которыми в один прекрасный день ознакомилась российская императрица Екатерина II. И до того она впечатлилась этими раскрашенными гравюрами, что велела своему представителю в Италии, «надворному советнику на русской службе» Иоганну Фридриху Рейфенштейну, договориться с Ватиканом – сделать копии с рафаэлевских фресок, чтобы построить в Зимнем дворце такую же галерею. С Римским папой договорились, фрески скопировали темперой на холсте итальянские художники, и лоджии в Зимнем дворце создал в 1787 году Джакомо Кваренги. Правда, все работы по их оформлению были закончены гораздо позже. Петербургские лоджии Рафаэля не стали точным повторением ватиканских – к тому же российский климат продиктовал свои условия: проемы галереи застеклили, разместили изразцовые печи. Пол покрыли наборным паркетом. Ситуация немного осложнилась тем, что размеры построенной галереи оказались меньше, и она не вместила изготовленное количество копий фресок.
«Излишки» у Екатерины II выкупил граф Александр Сергеевич Строганов, действительный тайный советник, сенатор, сторонник Екатерины Алексеевны еще в дни дворцового переворота и просто любимый собеседник императрицы. Он тоже мечтал устроить у себя во дворце на Невском проспекте подобие лоджий Рафаэля. Однако ему не суждено было осуществить свое желание самому. Оригинальный Арабесковый зал в Строгановском дворце был создан вдовой его сына Павла Александровича – Софьей Владимировной (урожденной Голицыной) уже в 19-м веке, для чего она пригласила ученика Андрея Воронихина, архитектора Петра Садовникова – выходца из крепостных своей матери.
Несмотря на то, что и здесь не все рафаэлевские копии были использованы, только гротескные орнаменты (архитектура дворца не позволила создать сводчатые потолки и разместить в них плафоны с библейскими сюжетами), этот зал производит незабываемое впечатление. При упоминании имени Рафаэля обычно сразу мысленно представляешь образы мадонн, божественных младенцев, святых и ангелов. А здесь – уродливые сатиры, крылатые человекоподобные существа, сфинксы, маски, драконы, грифоны, амуры, прекрасные девушки и юноши с атлетическими фигурами, львы, лебеди, совы, кузнечики, растения… Всё переплетено в сложные замысловатые орнаменты. Соглашусь с Екатериной II, которая писала, что «чем больше на них смотришь, тем больше хочется их видеть». Именно Арабесковый зал в Строгановском дворце пробудил мой интерес к Лоджиям Рафаэля. «Подогрела» этот интерес и смотрительница зала, с которой у меня завязался приятный диалог – она-то как раз и поведала более интересную историю создания Арабескового зала, чем та, которая имелась в музейной экспликации.
«Вот только почему, – задала я себе вопрос, – зал, оформленный копиями ренессансных фресок, созданных в стиле античных росписей, назвали «арабесковым», т.е., попросту, арабским? Тем более что арабески предусматривают только изящно сплетенные линии и геометрические фигуры, потому что ислам не приветствует изображения людей и животных». И сама же на этот вопрос постаралась ответить: наверное, в 19-м веке для Софьи Владимировны слово «арабеск», также обозначающее «причудливый орнамент», было ближе, потому что пришло из французского языка, который тогда хорошо знали все русские аристократы.
Отвлекусь на рассказ об Александре Сергеевиче Строганове, но моя история с гротесками Рафаэля еще не закончилась. Удивительнейшим человеком был этот представитель влиятельного рода Строгановых, ведущих свое начало от простых крестьян. За границей получил прекрасное образование. Вернувшись в Россию, внес значительный вклад в развитие отечественной культуры, много сделал для создания Публичной библиотеки в Петербурге и был ее первым директором, был президентом Петербургской Академии художеств, инициатором и попечителем строительства Казанского собора. Коллекционировал картины и другие произведения искусства, монеты и минералы. Собрал богатейшую личную библиотеку, одну из лучших в России того времени.
Вот только в семейной жизни ему отчаянно не везло. Первой его женой стала Анна Михайловна Воронцова, дочь Михаила Илларионовича Воронцова – канцлера при дворе Елизаветы Петровны. Воронцов, в отличие от Строганова, поддержал Петра III, а Анна Михайловна ушла от мужа и вернулась в дом отца. Дело о разводе тянулось до самой смерти Анны Михайловны (умерла она внезапно в возрасте 26 лет). Второй раз Строганов женился на княжне Екатерине Петровне Трубецкой. У них родилось двое детей – сын Павел и дочь София. Однако Екатерина Петровна влюбилась в отставного фаворита Екатерины II – Ивана Николаевича Римского-Корсакова, разошлась со Строгановым и уехала с Корсаковым в Москву. Умная и образованная женщина предпочла умному и образованному мужчине недалекого красавца… Благородный Александр Сергеевич тем не менее обеспечил бывшую супругу деньгами, домом и имением. И сам занимался воспитанием сына. Дочь, увы, умерла в возрасте 18 лет…
Видимо, благородство было не единственной положительной чертой графа, потому что у него получалось находиться в дружеских отношениях с двумя непримиримыми людьми: матерью и сыном – Екатериной II и Павлом I. Более того, когда в Париже родился сын Александра Сергеевича, Павел Петрович с Марией Федоровной как раз путешествовали по Европе, и наследник российского престола стал крестным отцом строгановского наследника. А когда Павел Петрович стал императором, он не только не отстранил от себя Александра Сергеевича, как это делал со сторонниками своей матери, но и повысил в придворном звании – сделал обер-камергером, произвел в графы Российской империи (до того Строганов был графом Римской империи) и даже наградил орденом святого Иоанна Иерусалимского (Мальтийским крестом). В годы правления Павла I этот орден являлся высшим знаком отличия за гражданские и военные заслуги.
Так вот, Александр Сергеевич Строганов, еще не воплотив идею создания своих «лоджий Рафаэля», почему-то продал несколько рафаэлевских копий – гротески, Павлу Петровичу и Марии Федоровне для их Павловского дворца. Наверное, не мог отказать Марии Федоровне, которая очень хотела украсить ими свой будуар наряду с двумя колоннами из порфира, найденными при раскопках в Риме и приобретенными во время европейского путешествия – весь будуар предполагалось оформить в античном стиле.
Вот так и получилось, что копиями фресок Рафаэля из Ватиканского дворца украсили три дворца в Петербурге – Зимний, Павловский и Строгановский. А кстати – интересно, какая судьба у тех копий, которые не смогла использовать при создании Арабескового зала Софья Владимировна Строганова? Где они сейчас – украшают какой-нибудь еще дворец или хранятся в музейных кладовых?..