— Пролог —
— Нира и Мариша —
Когда пришла эта напасть — сейчас Мариша уже не вспомнит. Тревожный след тянулся будто за пределы её осознанного бытия. Там где-то скрывалось то, из-за чего спокойно спать Мариша не могла. Оставившее трепет, мешавший девочке и просто глаза закрыть. А сон, когда он приходил, был неглубокий, рваный. Маришины родители сперва не очень волновались — они читали дочке сказки перед сном, и, замечтавшись, та худо-бедно засыпала. Книжек у Мариши было вдоволь, но с некоторых пор она стала возражать:
«А почему это все сказки начинаются: «жил-был», «жила-была»? Мне скучно! Так больше не говорите никогда!»
Больше с таким началом сказок малышке не читали. Однако девочка не успокоилась на том.
«В некотором царстве, в некотором государстве» сто раз подряд! Ну сколько можно?.. И ещё снова про принцессу — хватит!.. Вы лучше мне без книжки такую сказку расскажите, какую ещё никто не написал!»
Но как ни старались папа с мамой, они так и не смогли придумать сказку, которая пришлась бы дочке по душе. И сон уже давался девочке куда сложней. Даже иногда, проснувшись среди ночи, она беззвучно плакала, до утра уже не засыпая.
Тогда родители забеспокоились всерьёз, даже о докторах заговорили. Но один папин знакомый фотохудожник так сказал:
«От стресса нет лекарства лучше кошки!»
И полосатого котёнка как раз к шестому дню рождения Мариши подарил. Так маленькая Нира в семье и появилась. Впервые взяв на ручки эту крошку, Мариша почувствовала такую нежность, что даже закружилась голова. Подобных чувств не возникало и от самой лучшей сказки.
— Теперь ты — моя сестрёнка, будешь спать со мной, — сказала Мариша киске тем вечером и поцеловала в ушко.
— С днём рождения, Мариша, — нежным голоском ответила ей Нира.
Оцепенев, девочка решила:
«Сказка началась».
Глазки сами собой закрылись.
— Глава 1 —
— Путь от зимы к весне —
В свои шесть лет Мариша была весьма умна, и уже знала, что кошки разговаривать не могут. Так что, переведя дух после вчерашнего, она решила считать случившееся сном. Что было после слов котёнка — толком не запомнилось ведь, просто наступило утро. Но на всякий случай она рассказала маме.
— Мам, а ты знаешь, что Нира умеет говорить?
— Правда? — спросила мама. Вроде как с удивлением, но может быть — с притворным. — А это было, детка, точно не во сне?
Смутившись, Мариша пожалела о сказанных словах. На мамин вопрос ответ и «да» и «нет» означал одно и то же. Предчувствие возникло, что эту тему не стоит продолжать. Иначе…
(«Ниру могут и забрать»).
— Мне очень нравятся её полосочки, — так она сказала, чтобы закончить неловкий разговор, взяла котёнка и пошла играть.
Мама возражать не стала.
Остаток дня девочка и кошка ласкались, а папа их своей профессиональной фотокамерой снимал. Нира уже не разговаривала, но иногда поглядывала так, как будто хотела многое сказать, но опасалась доверить свои тайны.
— Я обещаю, что тебя не выдам, — Мариша прошептала киске в ушко, укладываясь спать. — Давай, если и заснуть не сможем, просто будем вместе тихонечко лежать.
— Ну хорошо, — сказала Нира. То ли сказала, то ли Мариша мысленно ответила сама себе. Приятно ведь пусть даже понарошку с как будто бы волшебной кошкой говорить.
— Но сон придёт, и ты легко научишься, — продолжила пушистая зверушка разговор. — Как быстро засыпать. Я покажу тебе свой самый лучший способ. Не бойся. Не старайся. Просто закрой глаза и согласись.
— С чем согласиться? — не поняла Мариша.
— С тем, что почувствуешь, увидишь.
Мариша закрыла глазки.
— Не вижу ничего.
— Не может быть. Внимательней смотри.
Мариша пригляделась... Что ж, совсем уж «ничего» не скажешь. Мелькают точки, пятнышки, полосочки, крючки. Расплывчато, но различимо — белое на чёрном.
— Но так всегда, наверно. Разве это сны? — спросила девочка.
— Их зарождение, — ответила ей Нира, — в мозаике со следами красоты. Тебе её не нужно собирать. Доверься ей, и фрагменты станут на нужные места.
Пятнышки и точки понеслись ещё быстрей, в холодном белом вихре разлетаясь. Зима?.. И в самом деле. Пурга метёт. Сугробы. Мгла. Пожалуй, есть в этом какая-никакая красота... Но на снегу стоять морозно.
«Выходит, я не заметила сама, как, может быть, во сне, а может, и взаправду из своей постели встала, — подумала Мариша, — но так или иначе пришла зима, а я одеться и обуться не успела...»
— Нира, — позвала она.
К ножке прикоснулось мягкое тепло. Мариша подняла котёнка, приласкала.
— Согрей меня, сестрёнка! — прошептала, выдыхая белый пар.
— Твой путь к весне, — сказала Нира, — иди, и снег растает.
— К весне? — не поняла Мариша. — Разве это не весна приходит к нам?
— Просто иди. Потом узнаешь.
— Но я же босичком!
— Не страшно. Потерпи.
Больше ничего не оставалось. Впрочем, снег был не совсем уж ледяным. Только заснеженная пустошь впереди пока что не кончалась...
— Мне надоело, Нира.
— Понимаю… Но что это там сзади? Посмотри!
— Ого! Вот это да!
В следах Мариши растаял снег и красные тюльпаны расцвели.
— Твоя награда, — объявила Нира, — обратного пути. — Теперь ты можешь по своим следам идти, и холодней не будет.
Обратный путь действительно выглядел куда теплей. Так вроде и лучше было бы, чем идти по снегу, только Марише не хотелось топтать цветы. Если бы ещё какие ромашки луговые, а то — тюльпаны. Жалко…
— Так больше ножки мёрзнут или больше жалко? — полюбопытствовала Нира.
Мариша не ответила, она пошла мимо цветочных россыпей, наслаждаясь красотой. А между тем, проталины становились шире, местами появлялись голубые васильки, жёлтенькие примулы, розовые пионы. Их растоптать, наверное, могли бы лишь очень плохие люди. Мариша уже проделала весь свой обратный путь, но её следы и дальше продолжались. Только теперь в них красовались необыкновенные цветы. Синие звёздочки с красными чашечками внутри, лиловые шишечки с золотыми завитками... Мариша шла, и с каждым шагом снег сильнее и сильнее таял, пока не исчез совсем. Вокруг, куда ни посмотри — покров из восхитительных растений.
— Дальше ни за что на свете идти нельзя, — тихо прошептала Мариша Нире. — Как это забавно, из-за чувства жалости я здесь останусь навсегда. Но ничего, зато...
И, не договорив, проснулась… Утро, солнце за окном. Тёплые лучи в слезинках зажигали огоньки. Нира, кувыркаясь, на полу катала шарик.
— Нира, я обещаю, я на тебя ни в коем случае не наступлю!
(«Люблю»).
Если бы Нира на самом деле умела говорить — наверняка в ответ бы так сказала.
— Глава 2 —
— Пугало и ворона —
По будням Мариша ходила в детский сад. Детей она немного сторонилась — не то чтобы боялась, просто не любила шум. Но поговорить хоть с кем-нибудь из них хотелось иногда.
— А у меня есть полосатая кисуля, — сказала она Маше Пионовой, самой спокойной девочке из группы.
— Ну и что? — отозвалась Маша.
— Она умеет...
(«Ни в коем случае»).
Запнувшись, Мариша вспомнила про обещание сестрёнке. Поэтому закончила:
— С мячиком играть.
— Моя тоже умеет, — пожала плечами Маша.
Тема сошла на нет, а новую Мариша придумать не могла. Она задумалась: что больше всего ей хотелось бы узнать от Маши? Да, был один вопрос, который её давно интересовал.
— Маш...
— Ммм?..
— А я красивая?
Маша рассмеялась.
— На глупые вопросы я не отвечаю!
Больше ни с кем общаться не хотелось, и Мариша решила развлечь сама себя. Детсадовские игрушки особой радости ей не доставляли, но от нечего делать она взяла какую-то машинку и принялась туда-сюда катать. Это заметил и подошёл поближе Миронов Игорёк, светловолосый и голубоглазый мальчик.
— Что это за машинка? — спросил он.
— Не знаю, — ответила Мариша.
— А у меня дома есть железная дорога. Японский «синкансэн»!
На белой футболке Игорька был тоже нарисован какой-то поезд.
(«Пативен»).
Мариша чуть было не сказала «ну и что», но вовремя сдержалась. Ей не хотелось походить на Машу. Но отвернуться, ничего не говоря, казалось хуже — из вежливости стоило бы попытаться изобразить какой-то интерес.
— А что такое «синкансэн»? — спросила девочка.
— Поезд суперскоростной! Настолько быстрый — ты даже себе не представляешь! С рельс может слететь, если их не так собрать! Там на пульте столько кнопок, светодиодов, а ещё...
— И проводник там есть?
— Проводник?.. Это который ток проводит?..
— Нет. Чтобы билеты у пассажиров проверять.
— Да нет там пассажиров, — задумчиво ответил Игорёк.
— А для кого тогда железная дорога?
— Для меня... Но... Может ли этот проводник вопросы задавать?
— Кому вопросы?
— Мне. Когда играю с поездами. Стрелку нужно ли переводить, к примеру... Какой на светофоре должен быть сигнал.
— Не знаю... А что ещё проводник твой говорит?
— Да разное... И не всегда в игре. Сейчас вот спрашивал, что надо мне у тебя спросить... А ты его не слышишь?
Вопросов железнодорожных проводников Мариша припомить не могла. Однако Нира из стужи вывела к весне — в какой-то мере можно проводницей и её назвать ведь тоже. Не очевидно было разве что, умеет ли по-настоящему её котёнок говорить.
— Ты слышишь какой-то голос? — спросила девочка.
Игорёк кивнул.
— Ты разве нет?.. Ты то и дело как будто только что-то собираешься сказать, но стрелка — щёлк — перевелась, и ты слова другие произносишь, которые словно бы не от себя взяла. А от кого же?
(«Заберут»).
Мурашки пробежали у Мариши по спине. Она взглянула в голубые глазёнки Игорька, оценивая, сколько правды можно ему доверить.
— Так, изредка бывает, — осторожно ответила она. — Да, проводница, что-то вроде.
(«Ладно уж»).
— Вот видишь! — обрадовался мальчик. — Давай дружить. В субботу мой день рожденья будет. Приходи!
Мариша улыбнулась.
— Ладно. Мне только нужно об этом у родителей спросить. А мой день рожденья, кстати, на два дня позже, в понедельник, приглашаю!
(«Мне нравятся твои глаза. Не возражаю»).
С трудом дождавшись вечера, Мариша, с собою Ниру прихватив, проворно запрыгнула в кровать — уж очень не терпелось снова оказаться в цветочном мире. Заснуть сегодня оказалось легче: едва зажмурившись, увидела тот самый луг. Только ещё правдоподобней. Цветы приятно пахли, над ними кружились мотыльки. Виднелась пара белых домиков вдали. Крыша из соломы, за низеньким забором — огород. И пугало. Какая-то мелодия с той стороны была слышна. Как будто из шкатулки музыкальной.
«Нира!»
Ниры нет. Прямо из рук пропала.
Мариша к забору с опаской подошла. Странное пугало, однако. Фигура в человеческий рост, в красном мундире с треуголкой. Будто принц Щелкунчик из книжки, которую Марише недавно читал папа. Только не с саблей, а с шарманкой, ручку которой принц вращал. Грустная мелодия. Чуть не по себе, но ничего не выглядело очень уж опасным. Девочка открыла калитку и вошла во двор.
— Вы умеете говорить? — робко спросила у пугала она.
Раздался голос, похожий на скрежет вагонных тормозов:
— А ты сама подумай. Если я умею крутить шарманку и щёлкать ртом — можно ли считать это полноценным разговором?
Было похоже, что фигура открывает рот не в такт словам, а в зависимости от поворота ручки. Вроде бы и не живое существо, но голос откуда-то идёт. О чём с ним стоило бы говорить — Мариша и не понимала толком.
— А вы пугаете ворон? — поинтересовалась просто ради приличия она.
— Встречный вопрос. Если тебя пугаю — следует ли тебе считать себя вороной?
Этот механический человек не то чтобы пугал, но напоминал о чём-то нехорошем. Иногда Марише говорили, что она считает ворон, а она не понимала почему. И решила, что так её сравнивают с какой-то белой вороной, которая других ворон считает, а себя забыла посчитать. Тем более когда птиц вокруг не видно. Вот и сейчас — вроде она девочка, но что-то тем не менее забыла... Если постараться, то вспомнить можно, только Мариша чувствовала, что вспоминать это ни в коем случае нельзя. Даже если придётся из-за этого стать вороной... А если бы и так, то что?.. По крайней мере не надо напрягаться, думать, достаточно лишь каркнуть — и тебе, наверное, ответят что-нибудь.
— Кар, — сказала Мариша.
— Если ты меня желаешь удивить, — отозвалось пугало, — тебе придётся сильнее постараться. Я — механизм, который может лишь играть. Но осторожней, чтобы кому-нибудь из нас не доиграться!
И пугало завертело шарманку быстрей. Мариша сочла рифму слов «стараться» и «играться» забавной.
— Кар, — повторила она, улыбаясь.
— Если тебе смешно, то смейся! Смеёшься над собой! Только потом не обижайся, тебя предупреждали!
Звуки шарманки уже визжали, как будто в поезде кто-то сорвал стоп-кран, и состав на полной скорости начал экстренное торможение за секунды до неизбежной катастрофы.
— Кар! Кар! Кар! Кар!
— Если недосмеялась — продолжай! Воронам — и без причины можно! Однако причина есть! Ещё какая! Поймёшь — от смеха лопнешь!
— Кар! Кар! Кар! Кар! Кар! Кар! Кар!
Пугало затарахтело, затряслось. Шарманка упала на землю, а потом у изваяния отвалилась голова. Ручка шарманки то вращалась с бешеной скоростью и оглушительным рёвом, то ненадолго затихала, чтобы тут же завертеться вновь.
Мариша ощутила, как она стремительно собирается из удивления и слов. И вот она — уже никакая не ворона. А девочка Мариша, которая лежит в своей кроватке и хохочет. Под аккомпанемент уж точно не шарманки, а электродрели, которой соседи сверлили спозаранку стену. Нира спокойно трепала занавеску, не обращая внимания на шум. Девочка вытерла рукавом ночной рубашки слёзы.
— Глава 3 —
— Наказанный Бубенский —
Съев скучный омлет на завтрак и попрощавшись с Нирой, Мариша снова за ручку с мамой отправилась в детский сад. И если любые вещи, к которым можно было употребить слово «снова», раньше казалось девочке таким же скучным, как утренний омлет, то теперь, когда она сдружилась с Игорьком, садик вроде бы уже не выглядел таким тоскливым. Даже в коридоре лампы — мутные белёсые шары.
В группе на Маришу никто не посмотрел. В куклы играть что-то не хотелось. Немного походив по комнатам, девочка уселась на деревянную лошадку, и тут же к ней подбежал Богдан Тихонин, самый непослушный мальчик.
— Не трогай мою конячку! — крикнул Богдан.
— Почему это она твоя? — не поняла Мариша.
— А потому, — ответил ей Богдан.
Он схватил за голову лошадку и дёрнул на себя. Мариша упала на пол. Сильно не ударилась, но обида комом подступила к горлу, из глаз невольно покатились слёзы. Тем более обидно было то, что видевший выходку Богдана Игорёк просто стоял и ничего не делал.
(«Проводникам нельзя»).
— Ах ты паршивец! — крикнула воспитательница Нина Павловна, прибежав на шум.
Она схватила Богдана за руку и потащила в угол.
— Стой здесь до самого тихого часа, — сказала воспитательница. — А ты, Миронов, тоже мне герой. Мог бы и вступиться за Маришу. Девочкам постоять за себя непросто, поэтому хорошим мальчикам их надо защищать!
Игорёк виновато опустил глаза.
— Я как-нибудь помочь хотел, но не могу, прости — признался он Марише, когда Нина Павловна ушла. — Мне слишком страшно. Я понимаю, что никудышный из меня герой. Но я же не по своей воле — мальчик! Мне это не предлагали выбирать!
Мариша сочувственно кивнула:
— Тебе хотелось когда-нибудь платья надевать?
Мальчик покраснел, замялся.
(«Проводникам нельзя»).
— Знаешь... Давай лучше просто во что-нибудь играть. Лошадка вот уже свободна, к счастью.
(«Проводницы тоже не ходят на работе в платьях»).
Вечером Мариша спросила маму:
— Мам, а может мальчик, который не защищает девочек, если не хорошим мальчиком, то хотя бы девочкой хорошей стать?
— Не знаю, жизнь покажет, доча. Мне главное, чтобы ты хорошей девочкой росла, — сказала мама.
«Моя бы воля — я лучше была бы кошкой, — подумала Мариша, уже укладываясь спать напару с Нирой. — Кошкам не нужно в садик вообще ходить. Но постоянно жить в одной квартире, в обычном многоэтажном доме... Лучше ли, чем диким кошкам?.. Пантерам, тиграм?.. Всегда, конечно, остаются сны. В них есть дворы, есть крыши, деревья, грязные дороги, лужи... Ну вот, уже как наяву...»
Деревня. Возможно, просто частный сектор. Мариша побрела вдоль одноэтажных домов, заборов, по грязной узенькой дороге. Небо покрывали грозовые тучи. Мокрая листва деревьев зеленела, но уже была с изрядной примесью осенних красок. Заборы, пустующий ларёк, гараж, ещё заборы... Какой-то скверик с каруселью — как клетка в зоопарке с раскрашенными в разные цвета лошадками внутри. Хоть что-то интересное. Но выглядит таким забытым... Мариша поднялась по металлическим ступенькам, толкнула решётчатую дверь... Не открывается. Наверно, заржавела?..
— Закрыто на ремонт, — послышался печальный дядин голос сзади. — Слезай оттуда.
Мариша оглянулась. Недалеко от лестницы стоял нахмурившийся мужичок с большими чёрными усами, в шляпе-цилиндре, тоже чёрной. Девочка послушно спустилась с платформы карусели вниз.
— А вы здесь билетёр? — спросила она чуть виновато.
— Нет, я артист-иллюзионист, — дядя показал на шляпу, — хочешь увидеть фокус?
— Возможно, — неуверенно ответила Мариша.
Дядя снял цилиндр, поставил его на землю, затем вынул из кармана клетчатый платок и положил поверх. Марише показалось, что после этого шляпа стала немного больше.
— А как вас зовут? — спросила девочка.
— Всеволод Бубенский. Но ты можешь называть меня дядя Володя. Эта шляпа — волшебная. Стоит над ней вот так провести руками и сказать «бенс-бубенс», и внутри появится что угодно. Бенс-бубенс! Что в шляпе?
— Кролик, — предположила Мариша. Она видела по телевизору похожий фокус — там иллюзионист доставал из шляпы кролика, только слова были другие.
Дядя Володя сдёрнул платок, и из шляпы высунул ушастую головку белый кролик.
— Вуаля, — сказал дядя Володя, — ты угадала, умница. А давай играть теперь? Если в следующий раз ответишь верно — в награду я тебе эту шляпу дам. Будешь мне показывать фокусы, пока и я не угадаю.
Чем-то этот дядя не нравился Марише, но страшным, по крайней мере, не казался.
— Ну ладно, немного поиграем, — согласилась девочка без особенной охоты.
— Бенс-бубенс, — сделав пассы, произнёс своё заклинание Бубенский, — что в шляпе?
Мариша задумалась. Если бы опять оказался кролик — было бы глупо. Но ей не верилось, что в шляпе может быть что-нибудь ещё.
— Кролик, — сказала девочка.
Дядя Володя, казалось, обрадовался. Он сдёрнул платок, и из шляпы опять выглянул кролик.
— Ты выиграла. Теперь ты фокусница.
Мариша накрыла шляпу платком, затем провела над ней руками и сказала:
— Бенс-бубенс, что в шляпе?
— Арахис со сладкой ватой, — ответил дядя.
Мариша откинула платок... Тот же кролик. Это уже определённо раздражало.
— Никакая шляпа не волшебная, — сказала девочка, — обманщик вы. Вам просто скучно, и вы играть хотите. Но мне не нравится эта глупая игра!
— А как же уговор? — недовольно спросил Бубенский, — уговор есть уговор!
— Уговор есть уговор, а совесть — это совесть, — сказала Нира, из-за спины артиста выходя.
— Ну хорошо, вздохнул дядя Володя, — в следующий раз я скажу, что в шляпе кролик, и игре конец.
Мариша нехотя снова накрыла шляпу, сделала пассы и сказала «бенс-бубенс».
— Что в шляпе? — спросила она.
— Кролик, — грустно ответил дядя Володя.
Мариша открыла шляпу. Внутри лежали роликовые коньки.
— Я здесь ни при чём, — поражённо воскликнул Бубенский, — честное слово! Давай ещё раз, я скажу — роликовые коньки!
— И будет кролик, — скривилась Мариша. Как же вы мне надоели!
— Но ты обещала, а обещания надо выполнять! Я клянусь тебе, что даже себе представить не могу, чего можно ожидать от этой шляпы!
Тут послышалась сирена, и к скверу подъехал, сверкая синими маячками, патрульный автомобиль. Из него вышли двое полицейских в чёрных фуражках.
— Девочка, он пристаёт к тебе? — спросил один из них.
— Пристаёт, — призналась Мариша.
Второй полицейский защёлкнул наручники на запястьях дяди Володи. Дядю взяли под локти и затащили в машину. Хлопнули двери, и машина, завывая, покатила по усеянной жёлтыми листьями грунтовой дороге. Только, как ни странно, чем дальше машина отъезжала, тем громче звучала сирена. В какой-то момент звук стал оглушительным, и Мариша проснулась.
Вой не прекращался ещё некоторое время, но в конце концов затих.
— Доброе утро мамочка, — Мариша вбежала на кухню, — а сирена была или не была?
— Была, — ответила мама, — иногда её включают и тогда, когда не надо. Совести у некоторых нет...
(«Ещё одна заброшенная карусель», — подумала Мариша).
— Глава 4 —
— Свет Справедливости —
Понедельник встретил Маришу тёплой солнечной погодой и вкусной яичницей с маринованными грибами. В садик идти не хотелось, но папе нужно было ехать на фотовыставку, маме — в офис. Остаться одной было бы ещё хуже, поэтому Мариша не жаловалась. Да и вообще, если подумать, садик не был таким уж плохим. Просто по большей части скучным. А бывали и особенные дни, когда воспитательница Нина Павловна придумывала для детей нечто довольно интересное. Так было и сегодня. Нина Павловна раздала детям по три листа цветной бумаги — красный, белый и синий, и тюбики с клеем. А ножницы не дала.
— Сегодня, дети, мы будем делать аппликацию, — сказала она, — вот такой грибок с красной шляпкой и белой ножкой на синем фоне.
Пройдя между рядами столиков, воспитательница показала образец.
— Вы уже знаете, как клеить аппликации, но сегодня мы будем делать то же самое без ножниц. Отщипывая по кусочку бумаги, изготовьте полукруглую шляпку и овальную ножку, а потом наклейте ваши заготовки на синий лист. Лучшие работы, как обычно, будут на выставке.
Задание Марише показалось скучноватым, но быть лучшей ей хотелось, поэтому она старательно придавала форму цветным листам. Выходило вроде бы не хуже образца.
«Время вышло», — сказала Нина Павловна и начала проверять работы. Одним детям она говорила «хорошо», а другим ничего не говорила. У столика Богдана она покачала головой.
— Обратите внимание, как выполнил работу Богдан Тихонин. С точностью до наоборот! На красный лист наклеил гриб с синей ножкой и белой шляпкой. Бывают ли такие грибы на самом деле, Богдан?
— Мне пофиг.
— Плохо. И по содержанию и по форме. В этом твой грибок похож на твои слова. Наказывать за это я не буду, но и на выставке твоя работа висеть не будет.
Богдан пожал плечами:
— Пофиг.
(«Богдан болван»).
Далее воспитательница задержалась у столика Наташи Тесленко.
— Наташа тоже не справилась с задачей. Я сказала, что ножка должна быть овальной, а она изготовила круглую. Наташа, как и Богдан, хотела выделиться, я это прекрасно поняла. Ты выделилась, Наташа, но на выставке твоя работа тем не менее не будет.
Лицо Наташи опечалилось, глазки увлажнились. Она ничего не сказала Нине Павловне в ответ.
(«Не плачь, Наташа»).
— И наконец работа Маши Пионовой, — объявила воспитательница у последнего столика. Шляпка грибка чуть выше, чем у всех, ножка чуть-чуть круглее. Скажи честно, Маша, ты тоже хотела выделиться, или старалась сделать грибок как можно лучше?
— А мой грибок сам сделался таким как захотел, — сказала Маша.
Воспитательница смутилась.
— Забавно, — нашлась, наконец она, — но ценности твоей работе это не прибавит. Была задача тебе сделать аппликацию, а не грибку — себя. Поэтому на выставке и ты не будешь, Маша.
Маша тоже не стала возражать. Только она, в отличие от Наташи, улыбалась.
(«Пионова, чего уж»).
Вечером Мариша рассказала папе:
— Моя работа была на выставке, хотя ничего особенного в ней нет, а необычные, наоборот, не взяли; там рядом висело пять точно таких же, я и свою среди них не смогла бы отличить. Выставка повторюшек-хрюшек!
— Особенному, — ответил папа, — обычное превосходить намного здесь нельзя. Я как фотограф не один раз наступал на грабли. Чревато... Но охота пуще неволи, говорят.
Было похоже, что папа что-то ей недосказал, Мариша глубоко задумалась о том уже в своей кроватке. «Повторюшки-хрюшки» — так дразнил детей Богдан. За что обычно отправлялся в угол — конечно, он всем мешал. Её капризы родители терпели, но Мариша понимала, что у любой оригинальности есть грань.
«Как будто за белым кроликом Алиса я иду у интересностей на поводу. Ради чего? Даже если мне на базаре нос не оторвут, то много радости я нахожу?.. Чем больше нахожу — тем большее теряю. Вот потому и нет больше интересных сказок для меня, нет интересных мест, нет смысла ради чего-нибудь особенно стараться — всё необычное однажды станет скучным когда-нибудь. Мне и заснуть из-за любопытства сложно...»
Мариша приласкала Ниру.
«Ты точно умеешь говорить?» — так прошептала девочка.
Котёнок не ответил. Наверное, и хорошо.
«Ещё немножко — и я узнаю о чём-то очень-очень важном», — подумала Мариша, и тут же сон пришёл.
Высокий потолок... Ковры, фонтаны, статуи, колонны... Какой-то замок. Любуясь, с Нирой на руках Мариша переходила из одной комнаты в другую. Красиво, но что-то здесь не так...
— Красивая тюрьма, — сказала Нира.
— Тюрьма?.. — не поняла Мариша.
— Волшебник здесь томится. Только неизвестно, добрый или злой.
— А как его зовут?
— Свет Справедливости.
— За что же он в тюрьме?
— На всякий случай. Пойдём, я покажу его тебе. Сюда, наверх. Не бойся, сейчас он безопасен.
Дверь с занавеской... На лестнице — красный с золотом ковёр. Поднявшись, Мариша попала в узкий коридор. Вдали — постамент с чуть вытянутым стеклянным шаром. Внутри металась бесформенная рябь.
— Что будет, если если этот шар разбить? — спросила девочка.
— Никто не знает, — сказала Нира. — Проверить хочешь?
— Нет. Боюсь.
— Вот до сих пор волшебник и томится.
Знакомое предчувствие... Эта любопытная тревожность... Мариша догадывалась, что за ней стоит. Лавина понимания, переходящая в хохот или слёзы, как всегда. Не стоит...
— Я обойдусь без волшебства.
И в самом деле. Каких чудес ещё желать?.. Ковры, картины, лепные украшения на стенах... Замок как замок, и для неё — уж точно не тюрьма. Пусть будет так. Ещё ковры... Очередная дверь, и — солнце! Шум листвы... Воркуют голуби... Можно идти куда угодно.
«Домой», — подумала Мариша и проснулась. Из окна лил яркий свет.
«Ну что же, Нира, — сказала девочка, — как говорится, не разбив яйца...»
Нира, прищурясь, пошевелила ушком.
(«Ты выбрала»).
С кухни доносилось звяканье посуды, о чём-то спорили родительские голоса. Пахло очередным омлетом.
— Глава 5 —
— Разноцветные домики —
Больше всего на свете Мариша не любила «первое». Ещё на прогулке она поняла, что ждёт её сегодня по кисло-солёному тепловатому ветерку, долетавшему из кухни. К горлу подкатил комок. Даже просто гулять стало невыносимо. Но вот воспитательница построила детей парами и повела обедать. Ребята разделись, вымыли руки и расселись по своим местам. Дежурные разнесли подносы.
— А можно, я не буду сегодня есть пе… этот дурацкий борщ? — с надеждой спросила Мариша Нину Павловну.
— Нет, — отрезала та.
Увы... Даже если не обращать внимание на содержимое тарелки, само слово «первое» напоминало то, что Мариша силилась не излить из себя, вдыхая отвратительный запах бордовой жижи.
«Борщ как борщ, — сказала Нина Павловна, — отраву здесь не подают. Зато на второе будет гречневая каша с котлетой. Думай о хорошем и ешь».
Марише вдруг захотелось встать, взять свою тарелку со стола и бросить её на пол, разбив на мелкие куски. Вспомнилась склянка со Светом Справедливости внутри. Выпускать наружу невесть что не очень-то хотелось, и Мариша решила потерпеть. Она представила, что гладит Ниру, положила в рот ложку первого, прожевала и сглотнула через «не хочу».
«Ну что, терпимо?» — спросила воспитательница.
Мариша предпочла не отвечать. «Собственно, если считать это не первым, а борщом — тошнит ли от чего-нибудь ещё?» — подумала она. — «Там есть картошка, свекла, лук, сладкий перец и капуста...» Самым противным было слово «капуста», но девочка не понимала отчего. Ещё две ложки... Вспомнилось, как папа, изображая самолёт, её на плечах катал. «А в полёте пусто, выросла капуста», — так он говорил, кружилась голова... Ещё две ложки... «Как связывают впечатления слова! Взрослым-то хорошо: вот вина выпьют — и Рождество станет вот именно весёлым. Стиральная машина будет долго и хорошо стирать, а страна покажется единой и непобедимой. А что остаётся — мне?.. Неужто кушать дрянь и вспоминать при этом любимую сестрёнку?.. Губя свою любовь не пистолетом, а борщом!.. Нет, Нира тут совершенно ни при чём!.. Но уже что-то понимаю... Теперь пусть даже и капуста — зато не пусто, а если вырастет картошка — ты ей улыбнись немножко, потом добавится свекла — и будет вовсе вкуснота»! И правда, от таких мыслей стало чуть вкусней. Мариша доела борщ не морщась. Потом с удовольствием съела гречневую кашу с котлетой и выпила яблочный компот.
Нина Павловна подошла к её столику и покачала головой:
«Хлеб ты не весь осилила, но спасибо и на том».
(«В морду бы тебе плеснуть твоим борщом!»)
(«Не стоит, Нира»).
Ночью девочке приснился лес. Жёлто-зелёные деревья, Ниры нет. Тропинка... Можно и пойти. Полянка, разноцветный домик впереди... Голубая крыша, стены из жёлтых брёвен, красное крыльцо, а дверь зелёная. Ну домик, ну и что?.. Марише туда ни для чего не нужно. Но дверь открылась, вышла старушка в синем платье и беленьком платке. Она поманила пальчиком Маришу.
Старушка не казалась страшной, и девочка вошла. Кроватка, деревянный стул, белые цветы в голубом вазоне на столе. Старушка присела на кровать, кивнула в сторону стола. Девочка заняла указанное место. В комнате повисла тишина.
— С чего начнём? — спросила, наконец, старушка.
— Вам лучше знать. Вы же меня для чего-то приглашали.
— Да вообще, особенно ни для чего. Немного обсудить, проверить. Задать пару вопросов, может быть. Хотя твои ответы знаю наперёд. Я ведь, представь себе, ведунья.
— Зачем тогда вопросы?
— Чтобы узнать — зачем.
— Не понимаю.
— Да и не нужно, крошка. Тебе не холодно?
— Нормально.
— Ну вот и умница. Спасибо за ответ, — как будто бы с издёвкой сказала ей старушка.
— Вы странная чуть-чуть, — нахмурилась Мариша.
Старушка хлопнула себя ладонью по щеке.
— Прости, прости, бывает... Ну ладно, мне надо спать!
— Спокойной ночи, — сказала Мариша, поднимаясь.
— Если бы... Ну да и ты старайся.
Ведунья вытерла глаза платочком и улеглась в кровать. А Мариша пошла дальше по тропинке. Ещё полянка... Такой же домик... Нет, не совсем. Этот — синий с красной крышей. Серебряные ставни, жёлтые тюльпаны в окнах, белая в чёрную полоску дверь. И дальше — ещё один. На этот раз — дверь жёлтая, а крыша — синяя; высокий красный дымоход и светло-пурпурные в зелёный горошек стены.
«Я к этому совершенно ни при чём», — подумала Мариша. — «Даже не хочу и знать, кто там живёт и чем будут отличаться их вопросы. Хватит разноцветных домиков с меня».
На этом сон закончился — спокойно и легко. На кухне что-то жарилось. У порога умывалась Нира. Немного облачно... Не слишком плохо, не слишком хорошо. Какой-то необычный день ничего не предвещало. Мариша не спеша оделась и вышла из детской в коридор.
(«Опять омлет.... И ладно»).
— Глава 6 —
— Фабрика девочек —
А между тем, день этот был вовсе не простой. Во-первых, выходной. А во-вторых, чуть ближе к вечеру папа привёл Маришу к Игорьку на день рожденья.
— Будь умницей, — сказал папа у дома именинника, — дальше ты сама. А у меня мероприятие... Кстати, на этот раз я выставлю тебя! Вот будет и на твой день рожденья от меня подарок... А, ну да, вот пакет для Игорька, держи... Пока!
Мариша подошла к двери подъезда с серебристым домофоном, набрала «один» и «пять». Было чуть-чуть не по себе. Не то чтобы её пугали эти кнопки — просто не нравились ни вопросы, которые обычно задавали люди на другом конце, ни свои необходимые на них ответы. К счастью, в этот раз её избавили от «аллё-кто-тамов» — щёлкнул замок, пропуская девочку в подъезд, а на втором этаже Игорёк её встретил у приоткрытой двери своей квартиры.
— Ну вот... Это тебе, — Мариша протянула с красной ленточкой пакет.
Малыш разорвал бумагу.
— Пантера! Розовая! — воскликнул он, прижав к груди подарок. — Как ты узнала, что я это давно хотел?
Мариша пожала плечами, улыбнувшись.
Из двери напротив вышла тётя Клава, мама Игорька, в длинном красном платье.
— Просто совпало, — сказала весело она, — проходи, Мариша, сегодня будет вкусно!
Помыв в ванной руки, дети прошли в гостиную и уселись за столом.
— Торт миндально-бисквитный а ля мод с фисташками и шоколадом! — продекламировала тётя Клава.
У Мариши слюнки потекли.
Тётя раздала чайные ложки и блюдца, разрезала торт, каждому положила по куску.
— Можно есть... — улыбнулась тётя. — Или ещё чего-то не хватает?
Мариша оглядела стол. Три блюдца с тортами, три ложечки... Вроде бы всё так, но...
(«Снова!»)
— Ах, да, — вдруг вспомнила она, — наверно, надо выпить за здоровье Игорька!
— Ну надо — значит, надо. Устроит кола?..
(«Снова!»)
— Ус... — начала Мариша и осеклась. Слово «устроит» было не то чтобы сродни «аллё-кто-тамам»... Просто с этим словом пропадает вкус. Когда устроит — что газировка, что бурда.
— Тёть, а у вас есть просто чистая вода?
— Да, есть.
И тётя Клава погладила Маришу по головке.
— Когда-нибудь поймёшь, что надо, что не надо, но не сейчас, не здесь. Бывает время, когда просто можно сказать хорошие слова. Хорошим людям. Вот твоя вода.
Слезинка скатилась у Мариши по щеке.
— Больше никогда в жизни не скажу «устроит».
— Ну вот и поиграем, — улыбнулась тётя, — барыня-сударыня с базара пришла, слово «устроит» на замок заперла.
— И до конца торта любые слова тоже, — добавил именинник.
Впрочем, покрытый выкрутасами из мороженного торт был таким вкусным, что во время поглощения его ни о чём и не хотелось говорить. Это был лучший на свете день рожденья.
А после угощения все втроём занялись железнодорожным полотном. Мариша и не ожидала, что это будет настолько интересно. Из маленьких и больших кусков — прямых, кривых и разветвлений слагался путь — легко, непринуждённо — так, как в хороших сказках находят своё место нужные слова.
(«От счастья слёзы — вот моя вода», — подумала Мариша).
Затем поставили на рельсы белый с синей полосой электровоз и прицепили шестнадцать ему под стать вагонов. Да, без пассажиров, но проводник был. Проводника в синей форме с золотыми пуговками Игорьку его мама, тётя Клава подарила. Только фигурка оказалась чересчур большой, в вагон не помещалась, и поезд отправился пустой. Может, и к лучшему — что будет делать в поезде один проводник без пассажиров?..
(«И проводницы, да»).
Уставшая, Мариша позвонила в дверь своей квартиры. Открыла мама, навстречу вышла кошка.
«Как же она за это время подросла», — подумала Мариша.
Нира немножко поглядела, подошла, и прикоснулась тёплой шёрсткой к детской ножке. Ласка завершила день. Спать не хотелось из-за впечатлений. Только выбирать не приходилась, и, глубоко вздохнув, Мариша отправилась в кровать.
«Не из-за хорошего ли у меня — плохие сны?.. — так думала, ворочаясь, она. — Сегодня я счастлива была, ну а теперь — напряжена. Хочется вскочить, бежать, бежать, бежать, но надо спать. Не хочется — а надо. Вот и напряжение, и ток. Что-то Игорёк про это говорил, подсоединяя цветные проводки... Что ток ещё не значит — напряженье, или что-то вроде. Он и про сопротивление чему-то тогда упоминал, но тётя Клава ему не дала закончить. Я, мол, ещё намучаюсь и в школе с законом Ома. Но кое-что понятно: хочется бежать — я сопротивляюсь, поэтому и тока, что меня движет, нет. А напряжение растёт... Невыносимо. Ом этот, должно быть, великий человек...»
«Оммм...» — пропели три монаха на берегу реки. В жёлтых одеяниях, глаза закрыты.
«Ну вот и сон», — подумала Мариша.
Светило солнце, река местами зарастала камышом, по берегам — кусты, деревья — дубы и сосны в основном. Идти куда угодно можно, но любопытнее — туда, куда уносит листья быстрая вода... Ах, вот и лодка! Вёсел нет, но и не надо. Куда-нибудь сама река да отвезёт...
Мариша, растянувшись в лодке на спине, покачиваясь тихо на речной волне, разглядывала облака.
«Подумать — тоже ведь река! Вот стать бы тучкой, вроде ничего и не мешает?.. Я ведь во сне, и, в общем-то, могу летать, но даже птицей сложно стать; я — девочка, лежу в плывущей лодке...»
А впрочем, надо ли ещё о чём-нибудь мечтать?.. Здесь так спокойно, хорошо, лишь плеск воды... Но что-то слишком сильный... Сильней... Сильней... Головокружение... Падение вместе с потоками воды. Железобетон сменил уютные деревья и кусты — замшелые, потресканные стены. Вокруг — почти что темнота. Чуть дальше — пенится вода и утекает сквозь решётку, как в городских ливнёвках. Ловушка?.. Нет, к счастью, вот квадратный люк и кнопки с цифрами. Надо открывать. «Пятнадцать»... Ничего... «Сто восемнадцать»... Без толку... Это уже начало пугать. «Ноль два ноль три ноль семь двенадцать»...
«Достаточно, — раздался недовольный дядин голос. — Забыла номер пункта?»
«Похоже, какая-то игра, — подумала Мариша, — в играх бывает цель, но не всегда. Зато есть правила, они из пунктов состоят. Вот только по которому из них — сейчас?..»
«Это Мариша! — воскликнул отдалённый голос Игорька. — Откройте, ей же страшно!»
Жужжа, раздвинулся квадрат, внизу — какой-то эскалатор... Подземная тюрьма?.. Надежда лишь на Игорька... А впрочем, где она ещё не пропадала...
Гудение... Мимо проплывают фонари, плакаты со счастливыми и грустными детьми на пыльных, серых стенах, до самого конца. Вёл эскалатор в обширный и такой же серый зал, с которым соединялись четыре коридора; в каждом — ряды пронумерованных дверей. Красные ковры, цветы в горшках, замазанные мелом окна... Куда теперь идти?.. Но вот открылась дверь и вышел Игорёк.
— Пойдём, директор ждёт, — сказал он.
— Директор?.. Но зачем?
— Не знаю. Я здесь на правах проводника.
— Здесь — где?
Вместо ответа Игорёк открыл одну из тех дверей, что отличались только номерами.
Внутри оказался обычный школьный класс. В три ряда тридцать парт, и тридцать девочек самых разных лет — от сродни Марише до почти что взрослых. Компьютеры и мониторы кое-где, машинки пишущие; а большей частью — тетради, авторучки и бумаги. Дети писали, печатали или набирали какой-то текст.
Тихонечко Мариша подошла к одной из парт, взяла листок... Письмо или записка. А может быть, стихи. Красивый почерк. Чернила мокрые, написано как будто бы лиловыми слезами: «Простите. Я уже не с вами. Не хватит. Веришь — верь. Но только не запомнишь. Потом захочешь — не наполнишь. Ночью родники умрут». И подпись: «Флона, восемь». Что это значит?.. Как будто ничего, но сердце сжалось, впитав в себя какую-то тоску. Мариша осторожно положила листик на край стола. Темноволосая, уже большая девочка, казалось, её не замечала.
Чувствуя себя немного ни при чём, дети вернулись в коридор, где, взявшись за руки, молча продолжали путь вдоль одинаковых дверей... Лишь номера росли.
— Добро пожаловать на фабрику чудес, — так тишину нарушил Игорёк, — Здесь в комнатах с любыми номерами девочки сидят. И пишут... Не то чтобы одно и то же... Чернила разные, как и слова, но в целом здесь производят странный текст. Зачем — не знаю, но, видно, кому-то нужно.
— А почему лишь девочки?
— У директора спроси... Вот и пришли.
Мариша ожидала увидеть особенную дверь, и разочарованно вздохнула — дверь точно такая же, только вместо номера написано: «Директор».
«Давай, удачи», — сказал Игорёк и убежал.
Мариша постучала.
«Разрешено, — послышалось. — Мариша, заходи!»
И вот она внутри... Какая скука — директор, куда ни посмотри! Стол, шкаф и кожаное кресло; в кресле — наполовину лысый мужичок, очки в золотой оправе.
— Известен выпускаемый предприятием продукт, красавица? — спросил директор.
— Примерно, но есть несколько вопросов...
— Задавай.
— Зачем весь этот странный текст? Что значит — «Флона, восемь»? И разве мальчики не смогут так писать? Опять же, взрослые — дяди, тёти? Зачем вы под землёю, как в метро? Зачем в мелу здесь каждое стекло? Чем занимается в таком месте Игорёк, когда никого не провожает? И вот, ещё...
— Постой, постой, — директор постучал ладошкой по столу. — Текст странен пропорционально красоте, Мариша. Помнишь строчки Флоны?
— Так, не совсем.
— Понравилось?
— Ещё бы... Очень красиво, только грустно... Не так, как от обиды, или как из-за дождя гулять нельзя, а как... Не знаю, не хватает слов.
— Согласен, — кивнул директор, — хватит номеров. Флона — восьмая, цвет лиловый.
— Цвет?..
— Полюбуйся.
Директор открыл папку, достал лист. Мозаика. Узора нет. Просто нагромождение цветных квадратов.
— Лиловый, три позиции. Эквивалентны слезам Флоны. Улавливаешь суть?.. Оставшиеся цвета соотнеси согласно пунктам!
— Нет, не улавливаю. Я не хочу ничего соотносить, — сказала девочка.
— Иначе — смерть, — нахмурился директор.
Мариша вздрогнула.
— То есть — как?..
«Мы так не договаривались», — сказала, выходя из-за кресла, Нира.
— Нира, как хорошо, что ты пришла! Иди ко мне на ручки! Вот так, да... Этот директор — злой, лучше пойдём отсюда!
— Цирк прекращай!.. — директор грохнул кулаком. — Злой автор! Спонтанно произведение закончил!
И тут Мариша вспомнила:
— Так ведь автор — я! Вы мне всего лишь снитесь — как те монахи, как река, и Флона записала мои мысли, поэтому там — ерунда, но я решила, что это грустно — и стало так. Хотите — я представлю вас в одних трусах?
Директор усмехнулся.
— Голый директор завезён, фансервис отдельным пользователям предложен — настоящим автором сценария, сюжета, текста сна. Проверь, голубушка, способность обернуться птичкой последний предоставил?.. Хватает прав?.. Водичкой станешь?.. Тучкой?.. Звёздным веществом?.. Галактикой?.. Вселенной?.. Атомом?.. Рассмешила Бога!
— Но если так, то автор — просто трус! — воскликнула Мариша. — Создал всего лишь текст, сюжет, и уже назвался Богом! Лишь потому что ограничил меня в правах. А то я и сама бы рай с какими угодно чудесами создала!..
— Попытайся. Ограничения снимаю. Созидай!
Свет выключился.
«Мне больше делать нечего», — подумала Мариша.
Вскоре возникли знакомые три монаха на берегу реки.
— Сюжет устроит?.. — спросил директор как будто сверху.
— Это же самое начало сна! Но разве я их создала?
— Частично. Повторяю. Сюжет устроит?
— Это уже было, надоело.
— Отметил... Запрашивай материал.
— Ну... Чудес добавьте.
— Уточни.
Маришу затошнило, а директор продолжал.
— Скучно?.. Привыкай. Режим Бога, созидаем качественный мир. Клиентов удивляет автор, директор создаёт клиент. Продолжим?..
— Нет!.. Больше ничего не надо!
— Оставляем?.. Навсегда, навеки?.. Предупреждение — жизнь бесконечна! Продукт устроит?.. Подтверждай!
Мариша прижала кошку крепче.
— Нира, спаси, иначе точно лишусь ума!..
Нира открыла глазки.
— А это тебя устроит?.. — промурлыкала она.
Мариша разрыдалась.
— И ты тоже... а я так верила в тебя!.. Ну что ж, вы этого хотели, да?.. Устроит и устроит, хоть бы в аду горели авторы и директора!.. Ну, сколько вам ещё сказать?.. Сто тысяч миллионов раз?.. Устроит и устроит и устроит и...
(«Отметил»).
И с тем проснулась. Подушка была мокрая от слёз. Мариша провела рукой по шёрстке прикорнувшей рядом Ниры.
«Надеюсь, что ты по-настоящему не умеешь говорить. И не во сне «отметила» не скажешь. Не скажешь ничего — и славно. Ты ведь — кошка, да?.. Пока мы вместе — мы не сойдём с ума! Сон кончился, и мы с тобой — свободны. При съёмках фильма никто не пострадал. Одна лишь барыня будет очень-очень-очень недовольна...»
(«Поделом»).
— Глава 7 —
— Мозаика Мариши —
В понедельник утром Нина Павловна построила ребят и объявила:
«Сегодня у Мариши день рожденья. Ей исполняется семь лет. Скоро она покинет садик, как и многие из вас. Однако уже сейчас она хорошо читает, пишет, так что берите с неё пример. Я поздравляю тебя, Мариша. А теперь садитесь на свои места, займёмся дошкольной подготовкой».
Дежурные раздали большие белые бумажные квадраты, конверты, ножницы и клей.
«На этот раз мы познакомимся с основами дизайна, — сказала воспитательница. — Дизайн — это, попросту говоря — приукрашалка при задумке нужных кому-нибудь вещей. Если дизайн хорош — готовое изделие люди приобретут охотней. Вот, например, представьте, что белые квадраты — это скатерти. Простые скатерти вряд ли кого-то будут привлекать, не так ли?.. Но вы — дизайнеры, и получили материал под определённую задачу. В конвертах у каждого из вас лежит по пять листов цветной бумаги. Из них вам надо вырезать любые украшения, нанести тонким слоем клей и оформить скатерть так, чтобы ей множество людей заинтересовать. Сейчас, конечно, дизайнеры вы только понарошку, но в качестве награды я лучшие работы повешу на выставочный стенд».
Мариша открыла свой конверт. Набор — не очень. Чёрная, зелёная, синяя, жёлтая и лиловая бумага.
Вспомнился недавний сон.
«А ведь хорошо бы, — подумала Мариша, — немножко странной красоты сюда перенести. По крайней мере Флону я бы могла спасти...»
Она разрезала лиловый лист.
(«Лиловый, три позиции»).
«Директор… Сушёный текст, который надо чьей-нибудь слезой разбавить».
(«Это поймёт только очень хороший человек»).
«А это тётя Клава… Строка как будто тоже в красном платье. Соизмерима. Только красного в наборе нет».
— Нин Павловна, а у вас нет красной бумаги?
— Нет. Прости.
— Как это жаль...
«Придётся что-нибудь менять, — задумалась Мариша. — Чем передать тот цвет, которого здесь нет?.. На первый взгляд — допустим, чёрный или белый. Чёрный ещё надо резать, клеить, а для белого не нужно ничего. Скажут — лентяйка, ну и что?.. Мне нужно выбрать чёрный только чтоб не быть лентяйкой?..»
А время медленно текло.
«Из-за чего я напрягаюсь? Всего лишь сон. Его причина — тоже напряжение и Ом. Течёт вода и ток, поэтому река здесь — проводник, который ток проводит к стоку... А дальше принял Игорёк его права. И так вот кодовый замок преодолела форма слова! Форма для проводника! Вот этим можно кого-то удивить — напрасно не текла вода!»
Мариша отрезала от синего листа две части, наклеила на скатерть по бокам, из жёлтого — вырезала ровные круги для пуговок на форме. Весь остальной материал мелко нарезала — это будет текущий в промежутке ток. Ток просто. Как он соотносится — разве что директор знает.
— Пора сдавать работы, — сказала Нина Павловна. — Посмотрим, кто что смог.
И начала обход.
— Тесленко Наташа... Не справилась. Точнее, за работу даже не бралась. Наташа, ты почему ничего не клеила на скатерть?
— Она от этого красивее не станет.
— Можешь так считать. Но это не значит, что так считает покупатель, которому дизайнер обязан угодить.
— Простите. Я уже...
(«Не с вами», — подумала Мариша).
— Угождать пыталась, — закончила Наташа, и по её щекам слезинки потекли.
(«Значит, ещё не засохли родники!»)
— Есть вещи, — вздохнула Нина Павловна, — которые я просто не имею права одобрять. Я воспитатель, и чтобы мне угодить, нужно всего лишь быть послушной. Иначе — пеняешь на себя. Как ни печально, твой чистый лист на выставку я не возьму, Наташа.
— Справедливо... Нин Павловна, спасибо.
Воспитательница кивнула и пошла дальше по рядам.
— Богдан Тихонин... Балуется, как и всегда. Смотрите, дети, как дизайн делать не надо! Он перевернул бумагу цветами вниз и наклеил просто рваные куски. Оригинально, да. Но была задача — вырезать, Богдан?.. Не говоря уже об эстетике такой работы.
«И правда, не догадалась я перевернуть, — подумала Мариша, — тогда бы получился полноценный белый цвет... Только уже не нужно».
А Нину Павловну, между тем, заинтересовала ещё одна работа.
— Маша Пионова... На белом фоне чёрные круги... Или овалы. Круги или овалы, Маша?
— Догадайтесь.
— Дизайнер, Маша, должен уметь свою работу преподать. Представить, то есть. Название ей дать...
— «От интереса», — сказала Маша, — её название.
Нина Павловна, пожав плечами, к выставочному стенду подошла и приколола к нему Машину работу парой кнопок. Какой-то связи этих пятен с названием Мариша тоже не нашла.
— И напоследок, — сказала воспитательница, — наша именинница Мариша... Посмотрим... Синие полоски по бокам, с жёлтыми кружочками, а в середине мозаика в квадратах... Хорошо. Я выставлю тебя, Мариша.
Хотелось большего, но, как говорится, спасибо и на том. Болтая, дети разошлись по кучкам. Скатерти на стенде не интересовали никого, кроме Игорька, который с открытым ртом глядел на Маришину работу.
«От интереса... Любопытства... От любопытства кошка умерла, — вдруг вспомнила, похолодев, Мариша, поговорку мамы. — Красной бумаги нет, поэтому и чёрный след на скатерти. Вот, значит, что в твоём омуте живёт, тихоня Маша?.. Что ж, похоже, я удивила только Игорька, а ты — одну меня. Один-один, сестрёнка...»
Она подошла к стенду, и Игорёк с сомнением на неё взглянул.
— Мариша, я не понял, что, проводник твой голый?
Мариша улыбнулась.
— Оголённый, лучше так сказать. Это видно ток в разрезе формы.
Мальчик так и застыл с открытым ртом.
(«Закрой, залетит ворона»).
В четыре мама отвела именинницу домой. На тумбочке у зеркала свернулась Нира. Мариша беспокойно её потрогала — та, приоткрыв глаза, поёжилась... Жива. Но что-то было тем не менее неладно.
— Мы к празднику не очень-то готовы, — сказала мама, пряча взгляд. — Ни Маша, ни Наташа прийти не смогут. Будет только Игорёк.
— А папа где?
— Да срочно вызвали... Похоже, что надолго. Он с нами участвовать не будет.
— Жаль.
— Он собирался... Ладно, хоть холодца нам наварил. Хоть как-нибудь отметим.
К пяти пришли тётя Клава с Игорьком.
— Сегодня будет дождь, — сказала тётя Клава. — Пойду, пока не полило.
«Цвет Флоны и папа всегда любил, — подумала Мариша. — Я точно помню, что утром в лиловой куртке он уходил. Ну не промокнет».
Стол был уже белой скатертью накрыт — прямо как лист Наташи. Мама принесла с кухни холодец, посуду, разложила по тарелкам дрожащие куски.
— И больше ничего? — нахмурилась Мариша.
— Ой, правда... Забыла я про хлеб, — вздохнула мама.
— Какой-то грустный день рожденья.
— Возможно, папа сам этого хотел... Что, включим телик?.. Пять, время новостей.
— Ладно, — ответила Мариша.
Тайфуны... Обстрел в Донецке... Патрульные машины, синие огни... Кого-то в наручниках уводят, чёрные дубины.
Бессвязно разлетались противные слова, как крошки бетона от удара молотка:
«Спецоперация... общественной морали... публичной демонстрации... предъявлено... ответ перед законом... в процессе ликвидации изъять...»
И тут Мариша увидела...
(«Себя»).
Себя. С котёнком. Папина работа. На фотографии местами переливался разноцветный ток. Безупречно перед законом Ома. Мариша ахнула:
— Он тоже! Как он смог?!
Мама исподлобья на неё взглянула:
— Поняла?
— Конечно!.. Мам, какая красота!
Мариша глубоко вдохнула, собираясь рассказать, что значит каждый маленький квадратик, но снимок уже исчез с экрана, заговорил спортивный комментатор про футбол. Мама вдохнула тоже, будто решаясь сбросить камень с плеч... И выдохнула. Взяла «дэушку» со стола и погасила телевизор. Молча съела с хлебом кусочек холодца. Глядя на пустой экран, задумалась. Вытерла платком глаза.
— Нужен ли свиньям бисер? — спросила, наконец, она.
Мариша вздрогнула. Не от испуга — напротив, именно такой вопрос она как-то неосознанно ждала. Осталась словно бы из прошлой жизни память. Как будто бы на этом месте переводилась стрелка много-много раз. Возможно, этот перевод последний.
«Под напряжением. Опасно», — сказала Нира, из коридора выходя.
«Сон или не сон?» — подумала Мариша.
(«Гром»).
«На улице… Конечно… Гром, а не слова».
«Что с папой твоим произошло, ты точно поняла? — перебивая шум дождя, спросила тётя Клава. — Тебя предупреждали, а теперь решай. За маму ты или за папу».
«Я подскажу, — услужливо Бубенский предложил. — На самом деле кроме «да» и «нет» ответов много».
«Но ты давно их перепробовала все», — печально добавила ведунья.
«Не все! Я обещаю», — Свет Справедливости приглушённо возразил сквозь толстое стекло.
«Если такая умная — давай же, удиви меня!» — проскрежетало пугало.
«Скучной печали предпочтёшь чудесный ад?» — ребром ответа требовал директор.
«Ответа, — подумала Мариша. — Ах, вот в чём дело. Чудотворцам мой необходим ответ. Чем любопытнее — тем лучше, безусловно. Ни днём, ни ночью спокойно не дают мне жить — я напрягаюсь, чтобы им хоть как-то угодить. Себя уродую. Ради чего? Мне больно... Страшно... Увы, приходит время лиловым цветом написать...»
(«Корыто подано, извольте бисер жрать»).
— Нет. Бисер есть никому нельзя.
Мама рассеяно кивнула:
— Да, конечно...
Дождь лил. Едва не плача, девочка глотала похожий на сопли холодец. И это ей казалось чертовски справедливым. Последний переход по стрелке её состава был завершён, мозаика сложилась.
«Но я красивая, — думала Мариша. — Хоть больше никого ничем не удивлю. Я всё равно красивая. Красивее, чем Флона».
К восьми часам дождь кончился, пришла тётя Клава, забрала Игорька.
В девять в окне показалась белая луна, вернулся папа.
«Накрылась выставка, — так он рассказал. — А ещё на бабло попал я. Сам дурак. Прости, Мариша, тортик я... Я обязательно куплю, но не сегодня».
Он достал из шкафа початую бутылку водки, сел за стол, налил полный стакан, выпил большими глотками и холодцом заел. Поморщился:
«Желатина мало положил. Досадно... Всё досадно».
В одиннадцать мама убрала грязную посуду, скатерть, протёрла стол. Луна скрылась, и вскоре по стеклу опять застучали капельки дождя. Зевнув, Мариша взяла Ниру и отправилась спать. Ей было уже нисколько не досадно. Все необычности и чудеса ведь не важнее, чем семья. В полном составе. Ещё немного сонную кошку поласкав, девочка отнесла зверушку в спальную корзинку, разделась и сама легла в кровать. Тут же заснула. И так сладко и спокойно, как сейчас, она ещё не спала ни разу.
(Продолжение здесь: http://proza.ru/2020/12/23/1876 )