Любовь

Юрий Сапожников
1
Качает из стороны в сторону, когда вагон, проскакивая стыки рельс, проходит вслед за локомотивом пологие дуги поворотов. Под неоправданное ускорение легко вылететь ему из колеи вместе с начинкой из человеческих хрупких тел.

Кому тут доверять, - мастеровым, проложившим в далекие годы этот железный путь, машинисту ли, который выбирает скорость движения? В обоих случаях пассажиры – жертвы неопределенных обстоятельств. А злосчастный поезд уже разогнался так крепко, пролетая посреди освещенных луной заснеженных полей, что его ржавые тяжеленные колесные пары вроде бы и не касаются рельс.

Голова задремавшего Пухова колотится о стены купе, и сам он, того гляди, свалится с полки.
- Алексей Иваныч, ну, просыпайтесь же!! – девушка шепчет в самое ухо, тормошит за плечо.

Пухов открыл глаза, в полутьме различил женский силуэт, резко сел на кушетке. Во рту горькой теркой еле ворочается пересохший язык, шумит в голове. Спирт в последнее время стал совсем не тот. Отдушка какая-то появилась, будто бы.

- Халат мне отдайте, стучат уж десять минут! – Новенькая сестричка со второго поста, дремавшая рядом, тянет с кушетки из-под него халат. Качаются перед носом уставшего хирурга горячие спросонья части женского тела.

По коридору проходя, занудная старшая сестра смены, теперь уж невостребованная, потому стервозная – в дверь ординаторской связкой ключей настойчиво – бряк!

- Доктор, в приемном тяжелый. Ноже-е-во-о-е, - пропела, удаляясь по коридору в небытие. Туда, наверное, куда едва не увез Пухова приснившийся проклятый поезд.
Алексей Иванович поправил начинающие седеть взъерошенные волосы, быстро чиркнул зажигалкой, успел сделать пару затяжек, пока девчонка одевалась, жалостливо бормоча:
- Сожрет она меня теперь, точно…

Высокого симпатичного мальчишку притащили в приемное отделение «скоровики» в сопровождении пары полицейских. Дежурный напарник, юный ординатор с кафедры госпитальной хирургии уже распорядился насчет операционной, анестезиологи воткнули подключичный катетер, струйно лили жидкость взамен утекающей крови.
 
- Ножевое ранение полчаса назад, проекция печени, кровотечение в брюшную полость, - доложил помощник, - Оперблок готов, поднимаем?
- Леша, - пожал Пухову руку Вася Синицын, анестезиолог с грустными глазами на морщинистом лице очень пожилого человека, - Пацанчик вроде наркоман. Дорожка на левом сгибе. Аккуратно работайте. 

Возились долго, пару часов точно. Неумелый пионер хирургии вязал распускавшиеся тут же узлы, сушил плохо, зеркала у него все время слетали с нужного места, пока Пухов шил и тампонировал сальником распоротую печень.

Вдобавок ко всему неизвестный мастер ножевого боя пырнул паренька снизу вверх, располосовав по дороге петлю тонкой кишки. Тут и забуксовали, уже на финальном этапе – ассистент мучительно выполнял интубацию кишечника снизу, бестолково перебирая пальцами в скользком месиве крови и фекалий.

- Да что ты там теребишь, коллега?! – заорал, вдоволь насмотревшись на безобразие Пухов, - сам проведу зонд, давай. Фиксируй пока снаружи.

- Как фиксировать, Алексей Иванович? – ординатора заметно мутило в мареве кровяных и каловых миазмов. Операционная медсестра зевнула под маской, добросердечно и тепло пояснила:
- К заднице пришейте хвостик-то зонда, доктор. На петельке. А не то уедет вовнутрь, распускать живот завтра, что ли?

Вася Синицын курил в ординаторской, ожидая, пока прокипит в эмалированной кружке чернущий чай.

- Опять чифиришь, старичила? – осведомился Пухов, возвращаясь к своему законному дивану. На часах полпятого. Голова раскалывается. – Давай лучше по соточке? До планерки все вылетит.

- Давай, - согласился традиционно наркозный мастер, - Не порезался случаем? А то девки уже экспресс сделали. Как я и думал – ВИЧовый. Приезжий, студент вроде.

- Охренели нарики, - возмутился Пухов, разводя спирт, - Ты форму на него сам заполни, мне еще вечерние истории писать.

- Не буду ничего заполнять, - огрызнулся Синицын, - Он без прописки, это в областной центр талмуды разрисовывать. И вообще, в истории сделай отметку, хватит с него.

- Сволочь ты, Василий, - покачал головой Пухов, - Кто был первым наркомом здравоохранения в Советской Стране, помнишь? Твой ровесник, или кажется мне?
 
 - Придурок, - беззлобно отозвался Синицын, - Не трожь светлой памяти имя академика Семашко. А мне всего-навсего пятьдесят четыре.

Брякнули обколотыми краями казенных кружек, влили в себя на выдохе теплый палящий спирт, молча закурили.
Видно было, как на черном зимнем небе сияла сквозь заиндевевшие стекла молчаливая луна.



2

Миша Жуков сначала подумал, что где-то уже видел эту девушку. Потому что она, замечая на себе его взгляд, невольно тоже поглядывала на него, будто случайно. В череде однокашниц, пожалуй, выделяла ее некоторая свежесть. Или непосредственность?

- Вячеслав Петрович, - наклонившись к уху ректора, прошептал Жуков, - Вон та девчонка, кто такая, не знаешь?
- Понравилась, что ли? – ухмыльнулся тихонечко подвыпивший толстенный хозяин ВУЗа, - Их тут человек сто, первый курс - одни девки. Что я, всех знать должен? Надо, давай уточню… А вообще – на кой черт тебе такая молодая? Вот сейчас допоют, пойдем лучше познакомлю в учебную часть с одной…

Первокурсницы пели посредственно. Жуков не любил самодеятельность, тем более нелепо смотрелась попытка хорового исполнения «Школьного вальса» студентками педагогического института в честь дня знаний в стенах ВУЗа.

При  чем тут, собственно, «когда уйдем со школьного двора…»? Эту вещь обычно поют на выпускной линейке. Под слезы завучей, родителей и парочки девочек-отличниц. Интересно, а ЭТА – отличница?

Жуков вообще-то должен был вчера улетать в Москву, да упросил генеральный – поезжай, поздравь с первым сентября наш дружественный пединститут, сертификаты на повышенную стипендию вручи, слова скажи правильные.

Понервничал, конечно, Михаил, - нечасто выступать приходилось в последние годы перед толпой преподавателей, родителей и студентов. Одно дело – пойти по цехам, устроить разнос ИТээРам, бригадирам и рабочим. Или облаять отдел сбыта с рекламщиками за лень и тупость.

Совсем другое – найти нужные слова и сообщить наивным пустоглазым девчонкам и их помятым бедствующим родителям, что у них в жизни все будет хорошо. Еще ведь и самому требуется в это поверить.

- Петрович, ты все же мне о девушке этой узнай, - Жуков усердно заедал вялым лимоном сомнительный коньяк в кабинете ректора.

Могучий живот большого ученого и руководителя последней надежды множества невест и малой толики не совсем полноценных женихов колыхался, переливая по вздутым петлям кишечника потребленный алкоголь.

Вячеслав Петрович был добр, великодушен, по-хозяйски обстоятелен. Похлопал по плечу спонсора, освежил в бокалах выпивку, кивнул:
- Все решим, Миша! Вам, ребята, спасибо отдельное за поддержку российского студенчества. Все же эти дополнительные стипендии – для вас мелочевка, а ребятам – лишний стимул хорошо учиться. Я забыл, правда, которая девушка тебе понравилась?


Жуков к вечеру вернулся в дирекцию. Хоть и старался пропускать тосты, а все же в голове затлел огонечек, домой сразу не поедешь. Да и делать-то там нечего.

У стеклянного кубика офисного здания – правления комбината – пара служебных легковушек начальников управлений, «Мерседес» генерального и несколько машинок особо талантливых молодых сотрудниц. Которым посчастливилось появиться на свет с прямыми ногами, привлекательными рожицами и веселым нравом. Им сразу же повезло и на работе – зарплата почему-то отличалась от остального коллектива в большую сторону.

Жуков неоднократно размышлял над этим фактом, взвешивал причины явления, анализировал, сопоставлял. Кроме очевидного ответа, иной разгадки не находилось. Шалавы. Проститутки. Каждая. Которая может быть востребованной.

- Вы пьяный, что ли? – позволила себе нотку раздражения девушка с отдела кадров с удивительным для севера России именем Эльвира.
- Не отвлекайся, - буркнул Жуков.

Здоровье крепко подводит. В сорок шесть лет – как развалина. Живот на нос лезет. Давление – под сто восемьдесят. Если вдруг вздумается лечь спать на трезвую голову – до рассвета будешь глядеть в потолок рядом с сопящей женой.

А у нее, у жены дорогой и горячо любимой, слюни во сне текут. И не то, чтобы так, немного – а прямо-таки подушка утром мокрая. Это, наверное, потому, что подсела на красное. Что ни день – бутылка, а то и полторы. Сидит дома и целый день прикладывается понемножку.

Недавно Жуков заспорил с одним человеком на трезвую, кстати, голову. К шефу приехал друг из Италии, рекомендовали его как специалиста по душевным и телесным недугам. Видно, начальник ему доверял, и знал не первый день. Жуков попытался намеками повыяснять образование и специализацию гостя, но тот грамотно ушел с темы, вещал больше о природе вещей, судьбе и роке.
 
Напустивши туману, проводил главную мысль – мол, в отсутствие одной из ключевых потребностей, человек непременно начинает умирать. Сначала – давление, потом – сердце, а там, глядишь, - и вот он, рак.

- Какие же потребности? – вежливо, чтобы не раздражать шефа,  поинтересовался Михаил у худощавого гостя. Тот просверлил разноцветными – один синий, второй карий – глазами переносицу Жукова, медленно и убедительно произнес:

- В наше время актуальны всего лишь несколько. Судя по вашим животам, господа, две из оставшихся вас также мало интересуют – пропитание и благосостояние. Самосохранение за вас реализует государство и ваша охрана. Власти вам тоже как будто достаточно. Остается – любовь.

Генеральный задумчиво пил Courvoisier XO Imperial. С любовью у него, в шестьдесят два, было туговато. Жуков подозревал, что и раньше шеф этим делом не особо увлекался. Все больше схемы выстраивал. Где утащить, чтоб на свободе остаться.

- И что же насчет любви? – аккуратно уточнил Жуков у специалиста по карме, - В смысле, надо с женщинами чаще и больше? С разными, что ли?
Приезжий, о котором лично Жуков знал только имя – Вениамин – тяжело вздохнул, расстроенно покачал бритой головой. Мол, вот же дебил навязался.

- Молодой человек, - произнес с напускной усталостью, - Количество и, даже, качество ваших пассий, в том числе любовниц, коллег и прочих проституток, не имеет абсолютно никакого значения.

Шеф раскатисто заржал, обрадовавшись обобщенному наименованию всех особей женского пола, однако быстро стих под осуждающим взглядом своего заграничного друга. Жуков обиделся, закурил сигару.

- И нечего сердиться, господа, - Вениамин пил чай, который привез с собой в полотняном мешочке. Михаил сразу подумал, что там какая-то дурь, растворимая в кипятке. Кто их знает, проходимцев?

- Я говорю исключительно о чувстве любви, - продолжал гость примирительно, - Вы непременно должны полюбить, да так, чтобы в голову ничего другое не шло. И не спешите с реализацией. Если небо пошлет вам любовь, друзья мои, будет счастье. И, кстати, проживете подольше. Может, хотя бы поспадут ваши отвратительные пуза…

- Специалист, образина лысая, черт бы его побрал, - выругался, вспоминая недавнюю беседу,  вполголоса Жуков. Эльвира сбилась с ритма, окончательно опешила.
- Чего говорите? Не поняла…
- Ничего, - Михаил раздраженно отпихнул ее, пошарил по дивану в поисках сигарет, - Иди домой, надоела…


Ночью, проснувшись на своей огромной дубовой итальянской кровати, истязаемый бредовыми кошмарами, Жуков думал о девчонке из пединститута, анализировал свой дурацкий – к чему бы? – сон. Снился Михаилу пьяный ректор Вячеслав Петрович, рассказывающий синеглазой первокурснице про настоящую любовь.

Мертвенный отблеск фонаря над коваными воротами особняка футуристическим образом преобразил лицо супруги, спящей сегодня для разнообразия с открытым скорбным ртом.




3

Константин Юрьевич Пронин старался успевать в спортзал в обеденный перерыв. Вечером государственная служба не позволяла отправиться домой раньше восьми вечера, да и сил к концу дня для атлетических изысков уже не оставалось.

Иногда Пронин с тревогой думал, что после фитнеса ему становится только хуже – давление повышается, болят колени и локти, ноют натруженные мышцы. Однако, мода на здоровье имела общефедеральное происхождение и приходилось мириться с дискомфортом и потерянным временем.

Ряд крупных руководителей пошел еще дальше в стремлении к долгожительству и здоровому цвету лица и объявил о тотальном отказе от алкоголя и курения. Пронин тоже всерьез задумался над этим, но после участия в закрытом столичном мероприятии в составе местной делегации, понял, что до иных удовольствий еще не дорос. Поэтому и сохранял за собой право на один бокал виски с сигаретой за обедом после проклятого спортзала.

 В ресторан он заходил всегда с бокового входа, поднимался на второй этаж и кушал в одиночестве, чтобы посетители ненароком не узнали крупного руководителя. Ненужная популярность. Хоть и кабак недешевый, и простых людей тут не бывало, не хотелось Пронину встречаться и с местной бизнес элитой.
Сегодня позвал пообедать старого друга, одноклассника Мишку Жукова.

Редкий человек был Миша, из считанных по пальцам тех, кто не раздражал. Много лет дружили, со старшей школы. Был еще третий корешок, тоже близкий и тоже одноклассник – Алексей Пухов, доктор. Ну, да с Пуховым встречались нечасто – на весенней охоте, да пару раз в году, где-нибудь в бане.

Когда Жуков поднялся в банкетный зальчик, Константин в первую минуту подумал, что администратор сдуру пустил к нему какого-то клиента с улицы. Следующая мысль была – заболел друг, помирает что ли? Так вроде не похоже – румяный с майского ветерка, глаза горят. Только дикие какие-то.

- Привет, Костя, - Жуков искренне радостно обнял товарища, приземлился за столик. – Давненько не виделись!
- Это точно, - осторожно согласился Пронин, недоуменно оглядывая его.

Подстригся почти под ноль, срезал остатки шевелюры с лысеющего черепа. Джинсы в обтяжку на заднице, рубаха идиотская приталенная. Часы на руке – электронные!! Неведомой спортивной марки. Бордовые замшевые ботинки. Это бы черт с ним! Живот у человека исчез напрочь. Щеки повисли.

- Мишаня, ты чего? Продюсером заделался, что ли? – Пронин даже шутить над ним расхотел, - Дай угадаю, вместо служебного «Крузера» - на мотоцикле приехал?
Жуков моргнул, скривился вымученной улыбкой:
- Не, на мотоцикле мне трудновато. «Maserati» вот взял, Gran Turismo. Купе. Машина – огонь просто!

Пронин молчал. Веселого и раскованного корчит. А глаза – как у больной собаки.
- Баба? – осведомился Константин Юрьевич после минутного молчания, запивая сигарету последней порцией обеденного виски.
   
Жуков пожал плечами, кивнул напряженно.
- Девчонка, Костя, будь она проклята. Жить не могу спокойно, уже полгода как. Каждую ночь, сучка, снится.

Помолчали. Пронин в недоумении исподтишка оглядывал друга. Кокаин, что ли?! Или похуже чего? А может, шизофрения? Бывает такое, говорят. Надо Пухову звонить, срочно.
- Миша, я не понял ничего. Так ты встречаешься  с ней? Замуж, что ли, хочет? Не пойму, в чем вопрос.

Жуков опять скривился, вытряхнул из пачки друга сигарету, закурил.
- Нет контакта. Игнорирует она меня, понимаешь? Пару раз переговорил, обозначился. Через людей дал понять, что нравится мне, сил нет. Крайний раз сделал прямые предложения, дальше уж некуда. Сам понимаешь, как говорится, невозможного для меня – мало…

Пронин наклонился к товарищу, в глаза заглянул, за плечо потормошил.
 
- Миша, очнись! Дурака не корчи из себя. Одна отказала, да и черт с ней. Баб, что ли мало? Ты всех своих подружек-то, помнишь ли по именам? Неужто на комбинате всех юных дарований побросал?
- Да вот побросал, представь себе, - Жуков глухо кашлянул, не хотел смотреть в глаза, - Даже уж жене рассказал про нелепую любовь…
- А она чего?
- Ничего, - Жуков пожал плечами, - Бухает моя Катька, все равно ей…

Пронин вздохнул. Вот ведь стукнуло человека. Кажется, быть такого не может. Особенно, когда зарабатываешь столько, сколько Жуков. Когда не старый еще и любая, на выбор, только скажи – твоя будет. Видно, не любая.

- Ладно, - Жуков обреченно покрутил головой, - Эту проблему никому, кроме меня, не решить. Буду жить. Может, есть в этом свои плюсы. Похудел вот, на двадцать кило. Ты чего звал, денег надо?
- Да, есть нужда, - Пронину всякий раз было неудобно занимать, даже у товарища, - Надо мне трешничек, за год отдам. Участок тут подвернулся, хороший.
- Перекину сегодня, - Жуков безразлично кивнул, - Карта прежняя? Ну, прощай, братишка.

Помолчал, уже поднявшись выходить, мял в кулаке салфетку.

- Костя, уже год почти, как маюсь. А она с пареньком встречаться начала. Через ментов пробил – кент беспонтовый, ни семьи, ни родины. Студент-второгодник. Заехал пожить к ней в мамину хату, в однушку.
- Ты чего, наблюдение к девке приделал? – Пронин аж глаза выпучил, - Миша, может, все-таки сходишь к психиатру?
- Безопасников своих приставил пока. Ты не понимаешь, что ли, боюсь я за нее, берегу…

Пронин в одиночестве докурил остававшиеся в пачке две сигареты. Бывает же такое. И как из него это выбить?

А может, так и должно случиться. Что толку коптить небо, лопатить проклятые деньги и таскаться на постылую работу, вечерами перемещаясь от заезженной жены к услужливой любовнице? Может, подарок редкий достался Мише от неба – любовь настоящая, которая жить не дает…

- Нет, пожалуй, - пробормотал Пронин, - Лучше, все-таки, участочек лишний купить, чем в сорок с лишним напялить красные ботинки …

4

Окопы копали почти полсуток. Настырный доктор Пухов, чудом вырвавшись на открытие весенней охоты, настаивал на укрытиях полного профиля.

- Хрен ли вы сидите?! – орал в исступлении, размахивая лопатой, - Ройте глубже. Гусям помирать запросто так тоже не хочется.

Пронин запыхался с самого начала, втихаря подчевал водкой похудевшего Жукова, сидел на складном стульчике, благостно вдыхая весенний прохладный ветер. Поле у опушки голого еще леса серело прошлогодним сеном, по закраинам отблескивало лужами с ледяной водой. Редкие бледные цветочки, правда, повылазили кое-где на сырых кочках. Весна неудержимо наступала.
 
- Леха, иди, выпьем, - крикнул Пронин, отметил между делом, - Парни, ну, одну зорьку-то на завтра мы еще выдержим, а дальше – труба. Холодно, кошмар просто.
- Так водитель мой ждет сигнала, - рассудительно проговорил Михаил. Он вообще стал молчаливым, задумчивым. Сказал давеча, что отпустила тоска. Только жизнь вдруг рассыпалась на фрагменты, те, что до, и – которые после…

Пухов подошел, с удовольствием опрокинул в себя водку, зажевал соленым бледным огурцом.
- Бездельники вы, ребята. Все бы за вас кто другой работал. И нечего паниковать, и первую зорьку отсидим, и вторую. На охоту же приехали, в кои-то веки. И вообще, меня жена дома не ждет, пару дней точно.

- А мы тогда завтра деньком вызовем Мишиного водителя, - вкрадчиво начал Пронин, - И аккуратно, без шума, поедем в город. Там засядем на базе у человека моего знакомого, в бане. Погреем свои престарелые кости и призовем, благословясь, весталок… Прекрасная идея, не правда ли?

Пухов махнул рукой, пошел дальше работать. Предстояло еще натянуть маскировочные сети, расставить чучела, приготовить манки. Трудная забава, эта гусиная охота. Много дорогой возни, а птица – судьба ведь ее тоже ведет – возьмет, да облетит поле, на котором из году в год садилась.

- Я твою-то принцессу видел, - не смог удержаться Пронин, хоть и понимал, что не надо бы бередить позабытую боль. Уже почти два года минуло, как впаялась Жукову в голову та девчонка.

Тогда, после первого разговора, Пронин на правах большого начальника навел все справки о невинном платоническом чуде, что разбило сердце дорогого друга.

Полюбовался на фотографии в соцсетях, поузнавал через компетентные органы и в институте. Позвонил Жукову, сказал – брось. Такие не ведутся на отношения, если не любят, и не продаются за деньги, потому что еще прекраснодушны.  В голове у них – цветочный ветер, радуга юности. Жуков кивнул, вроде бы забыл. Даже «Maserati» поменял обратно на «Gelandewagen».

Только наврал и Пронину, и себе. Конечно, не забыл. Оставил Катерину, уже перешедшую с красного на виски, в огромном доме одну, правда приделал к ней водителя с машиной и уборщицу. Сам уехал на дачу, нелюдим стал. Все время на работе, по командировкам, да вместо подружки на ночь – книги.

Заколдовала Мишаню, сучка, сердился на девчонку Пронин, и сам уж почти поверил в это.  Не хотел рассказывать, как встретил ее этой зимой в очереди страждущих граждан в свой приемный день, да проговорился вот сейчас, свербило в голове поделиться.

- Может, и не надо бы говорить, - помялся Пронин, исподтишка глядя на друга, - Пришла на прием, значит. Заходит, а я по глазам только и узнал. Ну, как на фотке раньше видел. Синие такие, плошки.

Жуков молчал, глядел в землю. Неподалеку доктор Пухов остервенело матерился, натягивая рвущуюся на ветру из рук маскировочную сеть.

- Короче, полюбила она парня какого-то. Студент, что ли, да еще приезжий. Суть, да дело – забеременела, родила. И держит, представь, на руках, чудо это, годовалое. А я по детям специалист невеликий, красные, да орут все время, не люблю. Но тут гляжу – урода принесла. Ну, то есть, совсем. Дефект какой-то, с лицом, с головой, понимаешь… И не орет – шипит как-то…

Жуков все так же молча налил по стопкам водки, выпил без приглашения. Поднял голову, посмотрел другу в глаза:
- Все?
- Да нет, не все, - крякнул Пронин. Уже злился на себя, что начал этот рассказ,
 
- Короче, парень этот, муженек гражданский, сожитель, то есть, в квартирку к ней с мамашей въехал. Прописали, а то, мол, на работу не берут. Учиться-то он не стал, выгнали с первого курса. Потом – видят, вещички с хаты пропадают, ну, а через полгодика люди пришли. Вобщем, торчок оказался, да еще подрабатывал на доставке. Пацанов на партию киданул, а они обиделись.

Пронин помолчал, выпил свою стопку, закурил. Трудно говорить, когда на тебя так смотрят, да не кто-нибудь – корешок лучший. Будто сейчас в глотку вцепится.
   
- Долго говорить нечего, Миша. Хату их блатные отжали, сами все подписали, страшно было. Она сейчас живет в бараке у каких-то доброхотов в пригороде. Мамаша померла, нарика этого пацаны увезли отрабатывать, с концами. Уже отработал свое, видать…

Жуков встал, принес из палатки свою пятизарядку, коробки с патронами, сел набивать патронташ.

- Не заметишь, как гуси налетят, - сказал, ни к кому не обращаясь, - Сколько уж раз так бывало – расслабился только, выпил, жить хорошо, кажется… И на тебе – как туча падают. Где-то упустил, проворонил – и нет ее, удачи. Все прахом…

Пронин осторожно встал, отошел в сторонку.
- Так чего приходила, не понял? – у Жукова глаза нехорошо блестели, улыбался.
- Обычное дело, - пожал плечами Пронин, - у барака крыша течет и энергеты кабель отрезали. Пожароопасно. А еще жрать нечего. И этот на руках, наследник-то большой любви…

 - А ты не смейся, - тихо попросил Жуков, - над любовью смеяться не стоит, даже над чужой. Почему же не позвонил мне?
- Миша, друг дорогой, - Пронин подошел, обнял его за плечи, - Выбрось ты это из головы. Мало ли трагедий в жизни? Не взять же на себя всю скорбь человеческую! 


В ночном алкогольном марафоне в окопчиках посередине промерзшего, продуваемого поля победителем остался закаленный спиртом со студенческой юности врач-хирург Пухов. Пронин крепился долго, старался придержать неумеренно, молча пьющего Жукова.

Алексей Иванович Пухов, не влезавший в детали личной драмы товарища, допивал пятую поллитру уже один, в полчетвертого утра. Вспоминал крайнюю перед отпуском операцию, цокал языком сам с собой. Три часа целых промучался, выделяя из конгломерата скрипящей, проросшей в забрюшинное пространство саркомы, сигмовидную кишку.

Жалел, как всегда, молодую пациентку, юную мать двухлетнего пацана, лишенную неумолимой судьбой малейшей перспективы увидеть хотя бы еще одну весну. Лучше бы анестезиологи не сняли со стола, грех говорить, конечно. Уехал на охоту с тяжелым сердцем. Не напутствовал в этот раз старый дружок Вася Синицын – помер аккурат под Рождество прямо на дежурстве.

Гуси протянули высоко в сером весеннем небе. Два разведчика снизились было, дали круга в дождливой мгле, и снова взмыли с коротким криком ввысь, уводя стаю дальше на север.

Пронин, матерясь, стуча зубами, побегал по полю в надежде согреться. Жуков, едва глаза продрал, выудил из своего рюкзака флягу коньяка, продолжил праздник, никому не предлагая.

- Ну что вы за люди, - посетовал Пухов, - охотнички, едрена мать… Вызывай уж шофера, Миша, пока не нажрался окончательно. Слышишь, Проня, поехали в твою баню. Домой никак нельзя, стыдно – жена скажет - сдался на первые сутки…
 
Служебный заводской «Крузер» с молчаливым старичком Петровичем за рулем домчал, колыхаясь на пологой дорожной волне, троих невеселых мужчин до гостевого дома в пригороде за пару часов.

Жуков не думал трезветь. Немедленно потребовал на баре водки, и чтобы несли ее прямо в баню, и побыстрее. Пронин грустно приходил в себя после ночной пьянки, потом, поразмыслив, решил продолжать и минут через сорок вновь приобрел прекрасное расположение духа. Доктор без устали поддавал на черную, опасного вида каменку, традиционно философствовал о вопросах бытия.

Беззубая распорядительница бани в фиолетовом антикварном спортивном костюме «Пума» бесцеремонно вломилась через полчаса с радостным воплем:
- Мужички, к вам тут невесты приехали!

Пронин оторвался от созерцания зелено-коричневой воды в небольшом бассейне. Чудилось ему, что там, на фоне дна с исколотым белым кафелем, неторопливо резвятся оставленные предыдущими парильщиками рыбки.

Девушки были знатные. Конечно, они выглядели значительно привлекательнее, чем в обычной жизни, поскольку Пронин уже миновал этап разминки и восстановления сил после хмурого похмельного утра.

Троицу богинь возглавляла блондинка с лицом, разукрашенным наподобие мороженого картофеля – от темно-фиолетовых губ до черных брежневских бровей.

Вторая, наверное, мечтала быть похожей на Геллу, хотя, подумал Пронин, вряд ли была знакома с творчеством великого Михаила Афанасьевича. Потому, что у Геллы, помимо трагических зеленых глаз и рыжих волос, были еще зубы. А у этой рыжей девушки они, увы, отсутствовали. Во всяком случае, передние.
 
А третья… Третья была – синеглазая любовь Миши Жукова.
Доктор Пухов вышел из парилки, прокричал:
- Я сегодня – пас! – и отважно нырнул в бассейн с рыбками местного производства.

У Жукова порозовевшее от водки лицо стало почти белым. Он не произнес ни слова, молча смотрел на почти забытый, за эти годы измятый, изломанный цветок. И она глядела на него, недолго, но Пронину хватило понять – узнала отвергнутого кавалера.

Потому и был Константин Юрьевич Пронин крупным руководителем, что имел ум острый, гибкий и мог быстро принимать решения.

- Девочки, вам двоим – спасибо! А ты оставайся, проходи.
- Ни фига, - заупрямилась блондинка, - Вас тут трое, Наташку не оставим. Беспределить начнете, а она у нас недавно. Или все, или никак.

Пронин чуть не вскипел на фоне выпитой водки, но его опередил Жуков. Достал из бумажника три оранжевых пятитысячных, сунул в руки возмущенной девушки, хрипло сказал:
- Поужинайте пока в кабаке наверху. Не обидим.

Они сидели молча друг напротив друга на волосатом вытертом угловом диване, который для придания пристойного вида хозяева бани предусмотрительно накрыли затвердевшим, как деревяшка, древним паласом.

Изменилась она, да. Подглазники запудрены фиолетовые. Вокруг рта морщины, лицо худое, совсем измученное. Только глаза остались прежние – большие и синие.
У Жукова внутри, в горле, билась какая-то жила.

- Водку будешь?
- А налейте, - немного с вызовом ответила, подняла на него взгляд. В глазах боль стоит. Отчаяние. Надежда?
- Ты меня помнишь? – Жуков не пил больше, трудно говорил, катал по горлу кадык.
- Какая разница? – девушка отважно выпила рюмку водки, поморщилась, - Давно это было. В другой жизни. Теперь – вот такая. Время идет, Михаил Александрович. Мне раздеваться?

Жуков глотал слезы. Не мог позволить себе зареветь ревом. Понимал, вроде бы, что водка размягчила. А может, вот так и уходит боль от невозвратной потери?
 
- Ничего не нужно говорить, молчи, - сказал ей очень мягко, - Все твое горе – в прошлом. Позволь помочь тебе. На руках унесу, куда скажешь.

Девушка резко встала, выпрямилась, убирала в пучок волосы. Все равно еще красивая. Молодая. Двадцать с небольшим ей сейчас, наверное. Жуков в ужасе думал, лихорадочно перебирая варианты. Противен настолько, что лучше смерть в подворотне?! Ведь я же люблю ее, черт, сейчас – еще больше.

- Вам не сказал ничего этот мужчина, что ли? Наверное, друг ваш, - сняла куртку, туфли, расстегивала копеечную клетчатую рубашку, кивнула в сторону парилки и бассейна, где спрятались Пронин с доктором, - Я у него на приеме была. Непонятно, зачем вы меня оставили. Что делать со мной будете? Ну, за ваши деньги отработаю, как скажете. Только хлопот много. Вы не думайте, я с клиентами без резины – ни в коем случае. Никому плохого не хочу…

Жуков недоуменно обернулся. В открытом дверном проеме виновато застыл Пронин с сигаретой в зубах.
- Миша, я тебе говорить не стал. Ну, предупредил бы все равно. Сейчас. ВИЧ у нее, короче. Жених наградил. И ребенок тоже… Ты прости, расстраивать не хотел.


Жуков с наслаждением вдыхал весенний ночной воздух. Подмерзло апрельской ночью. Звезды чистейшими хрустальными брызгами приветливо помаргивают в черном небе. Унылой луны не видно. Она еще едва готовится родиться, только-только сошла на нет. У нее, рождающейся, все еще впереди. И у него, у Миши Жукова, наверное,  тоже.

Глаза под мохнатыми бровями - у водителя, Петровича – хитрые. Заднюю дверку незаслуженно обласканного российским обществом «Крузера» Жуков распахнул широко, Наташу подсадил в кожаное чрево, ладошку оперев о свою руку.
 
- Петрович, вези нас на адрес, старый друг, - Михаил легко, улыбаясь радостно, прыгнул на переднее сиденье, - ребеночка сейчас подхватим и за город, ко мне. Я тут любовь свою встретил, давнюю. Потерял, думал навсегда. Бывает же такое, земляк?!

- Бывает, - согласился  Петрович, пряча в седых усах улыбку, - Поедем, обязательно. За любовью – хоть на край света.


01.09.2016.