Крещение
История, о которой я хочу вам поведать, произошла в январе 2003 года. Весёлая компания в составе примерно двадцати человек, разнообразных интересов и профессий, собралась, чтобы провести вместе крещение. Для этого был снят небольшой деревянный домик на территории базы отдыха "Чайка". А после полуночи в нашем распоряженииоказывалась способная вместить всех желающих баня.
В компанию эту меня позвала с собою мать. Большинство собравшихся были её если не друзьями, то очень хорошими знакомыми. Объединял всех общий эзотерический интерес. Мама всегда увлекалась чем-то необычным. Астрология, йога, индийские ведические практики, Лазарев, Рерих, какие-то рэйки и всё примерно в том же духе. Некоторых из собравшихся я знал. Кого-то хорошо, кого-то не очень. Компания отличалась жизнерадостностью, отказом от употребления алкоголя и знанием интересных историй.
База располагалась примерно в шести километрах от устья реки Базаихи. Между взгорьями начинающихся неподалёку отсюда "Столбов" и самой рекой. Когда компания ввалилась в тесный, на первый взгляд, домик, внутри стало не продохнуть. И как же мы все тут поместимся? - подумал я. Но вскоре мои опасения были развеяны. Помимо заставленного деревянными скамьями и большим столом первого этажа, в домике оказались ещё два таких же, но устланных мягкими матами.
После избавления от уличной одежды и рассовывания привезённого с собой по углам народ вновь собрался внизу, стала появляться разнообразная снедь. Стол заставили так, что, казалось, не то что мышь не проскочит, даже муравей не проползёт. И куда столько, они что, сюда жрать приехали? Мне всегда казалось, что баня и чрезмерное объедание несовместимы. То же относится и к употреблению в бане алкоголя. Неважно, тяжёлая водка это или пиво.
Ну да ладно, не об этом речь. Когда компания кое-как расселась по местам, потекли разнообразные разговоры. Всё общество тут же распалось на несколько кучек по интересам. В одном углу живо обсуждались проблемы биоэнергетики, в другом шёл рассказ о совместной поездке на Байкал, из третьего летели астрологические термины. Лично я сидел в сторонке у печи и напряжённо думал о своём нынешнем положении. Дело в том, что мама не просто так взяла меня с собой. Её серьёзно мучили опасения за меня. Накануне, перед самым Новым годом, я узнал об измене своей девушки, и расставание с ней меня изрядно гнобило. Я-то сам знал, что хоть и трудно, со скрипом, но переживу. Но разве заботливой матери подобное объяснишь?
Разговоры, лившиеся в тесном помещении, меня не завлекали, к устраиваемым тут же эзотерическим практикам я относился скептически, а посему, сидя возле пышущей жаром печки, предавался сосредоточенному самокопанию. Отвлёк меня от этого унылого занятия дядя Витя, близкий друг моего без вести пропавшего отца и просто мой хороший знакомый.
- Чего грустишь? - поинтересовался он.
Я пожал плечами.
- Это ты из-за Алинки?
Я нехотя кивнул.
- Да брось ты! Найдёшь себе новую, ещё лучше!
- Твои бы слова да Богу в уши, - уныло ответил я.
- Уйдёт, как дым, подбодрил меня он. А затем извлёк из кармана джинсов пластмассовую коробочку и, открыв, высыпал содержимое себе на ладонь. Я заинтересованно следил за его действиями.
- Смотри!
И щедро сыпанул горку жёлтых, покрытых белёсым налётом шариков прямо на раскалённую плиту печи. Шарики зашипели, и в воздух, расползаясь во все стороны, взметнулось белое облако дыма. Резко запахло ладаном. Облачко поплыло под потолком, расходясь и тая на свету.
- Видишь!?
Я кивнул.
- Вот так и твоя беда, повисит маленько облаком и разойдётся очищающим туманом. Он весело поглядел на меня, а затем предложил:
- Пойдём лучше на улицу, покурим. Тем более, там Иваныч что-то интересное вещает. Накинув на плечи куртку, я последовал за ним.
В предбаннике, больше похожем на дачную веранду, на старом пластиковом стуле возле открытых дверей вещал, как выразился дядя Витя, Иваныч. Соломенного цвета усы его мерно шевелились в такт произносимым словам. В длинных пальцах была зажата давно потухшая папироса. Усевшись напротив, открыв рты и заворожено слушая, сидели две незнакомые мне тётки. Заметив нас, он указал на пустую кружку чая. Витёк, он же дядя Витя, усмехнувшись, принял пустую тару и вернулся в дом. Я же, присев рядом на подоконник, тоже закурил.
Иваныч, называемый одними колдуном, другими светлым магом, третьими ясновидящим, на мой взгляд был обычным умудрённым жизненным опытом мужиком. Тем более, что работали мы с ним вместе. Даже если рассказывал он о чём-то невероятном или мистическом, всё укладывалось ровно и уютно, как стихи Агнии Барто. И просто, и познавательно.
Одна из тёток, Елена, извиняющимся тоном проговорила:
- Зря ты так, Пётр Иванович. На самом деле я добрая. Я вот по улицам хожу, больных собачек подбираю.
Иваныч с интересом поглядел на неё, затем, обнаружив, что папироса потухла, раскурил её и поинтересовался:
- И что?
- Как что, - удивилась она. – Выхаживаю, конечно. Вот у меня одна собачка была, Зюзя. Когда я её нашла, у неё три лапки были переломаны и шерсть вся в подпалинах. Выходила! Она теперь не только на всех четырёх бегает, так и людей бояться перестала. Теперь вот ищу, кому отдать.
Иваныч покачал головой:
- Вот так все вы бабы! Собачек собираете, вылечиваете. А с мужика своего готовы семь шкур содрать. Да потом ещё и печенью его закусить.
- Зря ты так! Я своего мужа люблю!
- Ага, с чесноком и гречневой кашей.
Елена и вторая женщина возмущённо раздули ноздри. Но Иваныч не дал им шансов на высказывания. Он, подавшись вперёд, вытянул губки бантиком и тоненьким голоском проговорил:
- Зюзичка, милая! На, попей молочка! Как там твои лапочки, дай посмотрю. Вышло у него это так правдоподобно, что у второй женщины на лице вместо возмущённой гримасы расплылась улыбка. Иваныч же продолжил:
- А мужу: «Опять пьяный!? Ты мусор выбросил!? Что опять ходишь тут, грязь растаскиваешь!?»
- А почему он вечно под мухой!? - спросила вторая женщина, имени которой я так и не вспомнил.
- А это надо у вас спросить, почему мужикам рядом с вами вечно нажраться хочется?
- А дети? - неуверенно спросила Елена.
- А что дети? Всё тоже самое. Ты не замечаешь, как твоими усердиями воля их нарушается?
- В каком смысле нарушается?
- В прямом. Много ли ты сыну своему самостоятельных действий предоставила?
- Но если ничего не запрещать…
- Ну хорошо, в кружки какие-нибудь ходите?
- Да, - приободрилась Лена. - На французский язык, в бассейн, на теннис.
Она явно собиралась добавить ещё пару пунктов, но Иваныч оборвал её, подняв руки раскрытыми ладонями вверх:
- Стоп, стоп, стоп. Скажи лучше, что из этого всего на самом деле нравится ему?
Лена замялась:
- Ну, в общем, я не спрашивала.
- Так спроси! И ещё не забудь поинтересоваться, когда он со своими друзьями в последний раз в футбол играл?
Обе женщины задумались. Потом та, чьего имени я так и не вспомнил, заискивающе спросила:
- Но ведь всё это ему пригодится?
Иваныч благодушно осклабился:
- А вы в этом уверенны? По мне, так вся эта хреномундия у него попросту детство крадёт.
- И что же делать?
- Мужа любить, а не ховать заживо! А с детьми сложнее. Он раздавил успевшую опять потухнуть папиросу в пепельнице и принялся пояснять:
- Во первых, ребёнка надо понять. Во вторых, почувствовать, что ему нужнее всего в этот период взросления. И аккуратно, не задавливая собственными понятиями о необходимых знаниях и качествах, указывать именно ту тропку, по которой он сам, подчёркиваю, именно сам должен пойти!
Когда вернулся с чаем дядя Витя, тема разговора потихоньку-помаленьку, приутихла, а затем и вовсе сошла на «нет».
А потом как-то незаметно перешла на крещение. Все из присутствующих согласились с Иванычем, что неплохо было бы на самом деле окунуться в прорубь. Само крещение должно было наступить вот-вот, и прорубь в виде креста имелась. Правда, ехать до неё шесть километров.
Иваныч так животрепещуще описывал этот процесс, что мне всё больше и больше хотелось нырнуть-таки в прорубь. Оставалось узнать, где взять автомобиль для поездки на место. Сам Иваныч везти нас отказался, потому как ещё задолго до полуночи, то есть до начала крещения, собирался на своём уазике, ехать домой.
Витёк, услышав, что я хочу окунуться, поддержал мою идею. Таких, как мы, нашлось ещё четверо. К огромному сожалению, ни у кого из нас не было собственного автомобиля. Водители же заводить машины и ехать куда-то отказывались. Узнав это,решившиеся на поездку приуныли. В надежде на положительный исход я спросил у Иваныча:
- А что нужно делать, когда нырнёшь в прорубь?
Взглянув на меня своим пронзительным кошачьим взглядом, он ответил:
- Умереть.
- Как это? - опешил я.
- Старая жизнь твоя умрёт, когда нырнёшь, а когда на лёд выйдешь, новая начнётся.
Вскоре Иваныч уехал, но слова его всё звучали и звучали у меня в голове. Народ потихоньку ел и пил, заумные разговоры сменились и стали напоминать больше праздничные. Зазвучали анекдоты, стали разыгрываться конкурсы. А потом дядя Витя достал гитару. Зазвучали песни. Гитаристов, включая и меня, набралось четверо. Мои вокальные данные на тот момент особой красотой не отличались, и поэтому я практически не играл.
Одна из гитаристок пела очень тихо и скромно, и, видимо поэтому, гитара переходила то к Марии, то к дяде Вите, у которого и осталась. Красивый, высокий, чем-то схожий с цыганским голос его пронзительно звучал над собравшимися. Один за одним говорившие замолкали. Дядя Витя пел тихо, спокойно и красиво.Пронзительные, высокие обертона его, разливаясь в воздухе, казалось, проникают в самую душу. Песни заставляли задуматься, трогали за сердце. Именно его песни в своё время подстегнули меня самого научиться игре на гитаре.
Но вот и время песен подошло к концу. Подходила наша очередь на баню. Я совсем уж было расстроился, что так и не удастся окунуться на крещение в прорубь, как вдруг, один из водителей, крупный, борцовского сложения мужчина, отчеством, как и наш Пётр, только по имени Геннадий, изъявил желание поехать с нами на прорубь:
- Собирайтесь.
Он пошёл прогревать свой огромный джип. Когда все желающие ехать, а было нас трое мужчин и четыре женщины, собрались у машины, кто-то из оставшихся окрестил нас семёркой отчаянных.
* * *
В машине хватило места для всех. Дядя Витя и Геннадий Иванович расположились впереди, две Марии, Оксана и Галя на заднем диванчике, а на куче карематов в багажнике, словно король на перине, развалился я.
Доехали быстро. Когда вышли из автомобиля, вокруг, несмотря на ночь и слабое освещение, всё, казалось, светилось. Сбегающая ко льду реки широкая тропка напоминала ступени лестницы величественного храма. То тут, то там на склонах крутого берега стояли зажжённые свечи. На белом полотне льда антрацитовой чернотой выделялась крестообразная прорубь. Людей не было видно. Слабые огоньки фонарей, развешенные над мостом и трассой в Дивногорск, походили на редкие крупные звёзды. Издалека доносился тихий лай собак. Всё вокруг было каким-то волшебным, сказочным. Спустившись на лёд, все ощутили себя, словно в другом мире. Как будто долго-долго едешь на машине в гору, а вокруг одни чёрные камни или ржавый лес, а когда переваливаешься на другую сторону, на уши подушкой наваливается давление и взору открывается совсем иной мир. Яркие летние поля или играющее солнечными бликами море. Примерно такое же ощущение было и у нас, когда мы наконец-то добрались до проруби.
Так как женщины переодевались дольше, первыми решили окунаться мы. Покидав одежду и полотенца на расстеленные туристские коврики, мы направились к проруби. В том году крест был вырублен на довольно глубоком месте, и поэтому окунавшихся требовалось придерживать с двух сторон руками. Первым нырнул Витёк. Мы с Геннадием Ивановичем держали его за руки. Трижды окунув, выдернули на лёд. Он растёрся полотенцем и занял моё место.
По совету Иваныча я готовился умереть. Мужики взяли меня за руки, и я соскользнул в воду. В первый миг показалось, что я очутился в парном молоке. Тело дёрнулось, обхваченное тёплыми струями воды, по всему организму прокатилась волна благодати, и я умер. То есть, в тот миг мне показалось, что это именно так. Когда меня выдернули, лёгкий ветерок обдул мокрое тело, и лишь тогда я содрогнулся. Внутри разливалось тепло: не жар, не холод, а именно тепло. Добежав до каремата, я интенсивно растёрся полотенцем.
Оглядевшись вокруг, я с удивлением обнаружил, что помимо нас семерых у проруби значительно прибавилось народу. Теперь нас окружало человек двадцать! Какие-то бабульки с бидонами, пьяные мужички в добротных куртках и, как ни странно в столь поздний час, дети. Заметив, что Витёкс Геннадием ждут меня, я босиком побежал обратно к проруби. Окунались мы в верхней части креста, то есть в нижней, если смотреть по течению. Ухвативши Геннадия за руки, стали его окунать. Мужик он был крупный, килограммов сто, поэтому пришлось попотеть. Одновременно с Геннадием на омовение в "Иордани" решился и один из пьяных мужичков. Когда он обнажился и нырнул в прорубь, перед моим мысленным взором невольно всплыл один из персонажей анекдотов про новых русских. Златая цепь с непомерно гигантским крестом на груди, огромное на выкат, как у Михаила Круга, пузо, нелепые семейные трусы и отрешённо пьяное выражение лица. Носки он снять почему-то отказался. Всё в этой нелепой фигуре, отдувающейся после окунания, отдавало чем-то донельзя бандитским. Товарищи его, в отличие от нас, своего братана за руки не держали. Лишь стояли чуть поодаль, пьяно ухмыляясь и пошатываясь.
- Ну что, Геннадий, вытаскивать? - обратился я к нашему шофёру.
- Я его держу ногами, - сдавленно проговорил он.
И лишь тогда я обратил внимание, что раскисшее от алкоголя и адреналина тело нового русского чуть ли не скрывается под водой в полуметре от нашего шофёра.
- Эй, ребята! - позвал я его друзей, - другана своего вытаскивайте, пока под лёд не ушёл!
Они лишь слегка встрепенулись, пьяно ухмыляясь, но с места не сдвинулись.
- Они что глухие?- недовольно пробурчал я, переминаясь с ноги на ногу.
Несмотря на долгое пребывание голым, если не считать мокрых плавок, на морозе, телу было тепло. Но о стоящих на льду босых ступнях я такого сказать не мог. Что чувствовал Геннадий, я не знаю,
Дядя Витя же к тому времени успел облачиться в кофту, брюки и зимние ботинки. Давно зная отцовского друга, а затем и работая с ним в одной бригаде, я ведал, что дядя Юра более девяти лет отсидел некогда в тюрьме. Наколки на его теле подтверждали это, но он успел одеться, и расписные картины, оставленные на память бурной молодостью, были не видны. Хватило и голоса. Вернее даже не голоса, а громкого рёва, в котором к некоторому удивлению всех присутствующих, в том числе и меня, прозвучали нелестные выражения в адрес братков на такой отборной "фене", что у окружающих, казалось, уши посворачивались в трубочку.
Братки, услышав знакомый говор да ещё и в таком звуковом диапазоне, как по команде, сорвались с места. Один, распластавшись по льду у края проруби, ловил руками тонущего товарища. Ему это всё никак не удавалось. Второй же застыл с другого края креста, так же пытаясь если не поймать, то хотя бы подтолкнуть разомлевшего нового русского к напарнику. Наконец, первому удалось ухватить ныряльщика за цепь. С видимым усилием он подтянул друга в дальнюю часть проруби, и вдвоём, кое-как они, наконец-то,вытащили того на лёд. Всё это время Геннадий Иванович ждал в воде. Новый русский, сидя задницей на льду, очумело хлопал ресницами и шевелил одетой в мокрый носок ногой. Второй в качестве жертвы, забрала себе речка. Выражение лица у него было уже не пьяное, оно приобрело, скорее, детское удивление.
После мы выкупали по очереди всех наших женщин и, переполненные впечатлениями, поехали обратно. По дороге молчали. Складывалось впечатление, что никто не открывает рот, потому что все боятся взболтнуть какую-то тайну. Приехав, мы обнаружили абсолютно пустой домик. Пока мы ездили моржевать, настало время бани. Все семеро, не сговариваясь, уселись на опустевших лавках и принялись пить чай. Слово за слово, разговорились. Вспомнив блатных купальщиков, дружно рассмеялись. Потом была баня. Затем снова песни, на следующий день поход в ближайший лесок, распевание особо продвинутыми эзотериками мантр и падание спинами назад, в форме звёздочки, в сугроб. Днём вновь приехал Иваныч и увёз нас с мамой и Витька, домой.
* * *
Спустя многие годы, вспоминая те события, я понял, что действительно умер тогда в проруби. История с бросившей меня подругой стала казаться какой-то ненастоящей, не стоящей внимания. На судьбу я стал смотреть по-другому, к себе относиться более строго, а на жизнь глядеть проще.
Владимир Сазонов
14.01.2016. г. Красноярск