Эта история произошла в одном маленьком, но энергоемком измерении, затерянном в каталоге миров. Если представить нашу реальность у отметки полудня на часах бытия, то пространство, о котором пойдет речь, находится в районе часа. Оно так близко, что иногда просвечивает сквозь полотно здешней действительности. Увидеть его проще всего в новолуние – когда перепонки между вариантами истончаются. Однако эта вселенная развивалась уникальным курсом на протяжении многих эр и циклов. Ее жители издавна имели самобытные взгляды на вещи, о чем следует помнить, вынося суждения об их манерах и поступках.
***
Атви шагнула в процедурный кабинет. В глаза ударил яркий больничный свет, пахнуло спиртом и жженым пластиком. Канц в белом халате продолжил невозмутимо строчить на голографический клавиатуре. Затем смахнул рукой в воздухе, и страница растворилась.
– Та-а-ак. Раздеваемся, – велел он с профессиональной тоской в голосе.
Атви стянула рубашку через голову. Холод усилил стрессовую дрожь.
Хирург принялся укладывать ее на стол:
– Руки кладем вот сюда. Голову поворачиваем влево.
На запястьях и шее защелкнулись тугие держатели.
– Это еще зачем? – чужим голосом спросила она.
– Предосторожность. Каждый организм по-разному реагирует на вживление, а мы не хотим, чтобы вы себя поранили. Теперь давайте настроим аппаратуру под вас. Возраст?
– Девятнадцать.
– Нейростимуляторы?
– Да.
– Как давно?
– Кругов с тринадцати…
Услышав ответ, канц хмыкнул и подкрутил пару колок на своем оборудовании.
– Эпилепсией не страдаем?
– Н-нет.
– Планирование или импровизация?
– И то, и другое.
– Индивидуальный проект или командная работа?
– Наблюдение за процессом со стороны.
– Пожалуйста, отвечайте в рамках предложенных вариантов. Зеленый или оранжевый?
– Зеленый.
Врач определил ее индекс внушаемости, коэффициент рациональности и уровень тревожности. Задолго до финального двухсотого вопроса она впала в подобие транса и стала отвечать как придется. Под конец абсурдного интервью, которое легко можно было провести и в одежде, канц преувеличенно бодрым тоном воскликнул:
– Поздравляю! Ваш персональный скрин-контроллер настроен! Теперь адаптация пройдет легко и безболезненно, а рекомендации товаров будут наиболее полными. Данные вашей медкарты уже в системе, так что – приступим.
Врач отошел за пульт управления операцией, и над головой Атви зашевелились манипуляторы. Один с маской для наркоза, второй – с длинным и очень тонким сверлом.
Она прокручивала в уме бодрые аффирмации:
«Все идет замечательно, очень-очень хорошо. Весь цивилизованный мир живет со скрепками и чувствует себя прекрасно. Вот и я буду»
Маска прижалась к ее лицу, и хирург приказал сосчитать вслух от десяти до одного.
– Десять, – глухо прозвучало из–под пластиковой насадки.
«Когда мне было десять, вся коммуна твердила, будто они никогда не позволят установить себе контроллеры. Теперь такие слова равносильны билету в Оранжерею в один конец» – пронеслось на ее мыслефоне.
– Девять.
«Девять раз Луц приходил ко мне в отсек после комендантского. Но теперь…»
– Восемь.
«Восемь уточек, кря-кря, сдохнут все до макабря...»
Нырок в густое и топкое марево наркоза. События дня отматывались назад, словно фильм на видеокассете в музее древностей. Вот она стоит в очереди на имплантацию. Вот Луц восторженно разглагольствует об играх дополненной реальности, что откроются ему с установкой скрепки. Вот отец отрешенно пересматривает подшивки научных журналов:
– Мы ретро-коммуна, а не ретрограды, дочь. Без скрин-контроллера тебя не возьмут ни на одну работу за пределами общины. Хочешь на всю жизнь закрыть себя в Старостопольской?
– Топольской-топольской... – звучало эхом.
«Будто у меня есть выбор» – подумала Атви.
Она летела над огромной бурой пропастью с высокой травой и стригла ногами ее зеленые верхушки.
– Хочет выбора, – шептались тени в траве, – пусть выбирает!
В следующую секунду она приземлилась на крыше главного торгцентра города Ровень. Площадка была заставлена прилавками и стеллажами с товарами. Полки уходили так высоко, что терялись в облаках. Карикатурно счастливые покупатели отоваривались, не замечая ничего вокруг. Она ходила меж рядов, и каждый продукт считал своим долгом ей понравиться.
Зубная паста пела:
– Купи меня, купи, прелестная красотка, о, как белы будут зубы твои...
– Всего три толкачета в месяц – и я твоя! – вторила ей электронеяль, гудя струнами.
Дорогу Атви перекрыл двухколесный чозер, двигатель урчал песенку о его непростительно низкой цене. Над головой кружил квадрокоптер, снимая на видео ее реакцию.
Замороженные фрукты, слабенькие детские нейроигрушки на пару вольт, сладости и шматки мяса восставали со своих мест на прилавках и окружали ее, осыпая слоганами:
– Насладись свежестью! Открой насыщенный вкус!
«А не сплю ли я?» – задала себе вопрос Атви и для проверки попробовала прочесть надпись на пачке криспов. Буквы протестовали складываться в текст и червеобразно уползали под кассовый аппарат.
«Точно – сплю!» – обрадовалась она и подпрыгнула, чтобы взлететь. Ей обычно легко удавался контроль над осознанными снами, но в этот раз все было иначе. Невидимая струна тянулась из ее затылка к недрам торгцентра и причиняла боль при попытке ее оборвать.
Вдруг покупатели побросали свои пакеты, коробки и корзины и воззрились на Атви.
– Она не хочет выбирать? Она не хочет покупать?
Рокот их голосов все нарастал:
– Она хочет гнить в Оранжерее! Отправить ее в теплицу!
Кольцо людей стало смыкаться.
– Купи хоть помидорчик, девочка! – проклокотала согбенная старушка. – Глянь, какой вкусный!
Она смачно укусила помидор и расплылась кроваво – томатной улыбкой:
– Ты же не хочешь стать овощем?
– Да она уже овощ, посмотрите на нее! – заголосила мама с коляской.
– Овощ! Овощ! – скандировали покупатели.
Атви посмотрела на свои руки и сказала:
– Сейчас я проснусь.
Но ничего не произошло, потому что это были не ее руки, а коричневые овощные отростки.
«Я долбанный корнеплод. Отличный сон, а теперь – очнуться!» – дала она себе команду. Обхватила свое тело, похожее на гибрид свеклы и корня имбиря. Под кожей назревали черные шишки. Вдруг они стали лопаться, из разрывов посыпались насекомые и гусеницы. Она завизжала от омерзения, а гогочущие покупатели все обступали ее.
– Не покупать – великий грех! Пройди же очищенье...– воспел невесть откуда возникнувший священник с кадилом. – Во имя великих агрегаторов всея Дымского Краса...
Люди зажали ее в тиски и стали отщипывать от ее тела кусочки, вгрызаться в лицо, хрустя и хрумкая. По их лицам тек прозрачный овощной сок, мякоть с чавканьем исчезала в их черных глотках.
Затем Атви осознала себя наблюдающей эту сцену на черно–белом экране гипновизора. В кадре появился ее отец с пучком сельдерея вместо головы.
– А теперь о погоде, – продекламировал он, шевеля листьями. – В Циклотронной плоскости сохранятся дожди до конца декады. В Февральские станцы пришла зима и, судя по всему, надолго! Не зря же они Февральские, хе-хе! И только в Центральной плоскости стоит прекрасная погода, благодаря системе купольного климат-контроля. Слава агрегаторам!
– Режиму слава, – рефлекторно откликнулась Атви в один голос с толпой.
Эти слова сработали как пароль. Декорации растворились. Лишенная опоры, Атви полетела вниз, в стерильную пустоту, где не было даже темноты и пыли. Она шлепнулась об идеально гладкую поверхность гранитного дна, но не почувствовала боли.
Тело снова было на месте, причем одетое в подозрительно знакомую рубашку. Атви никак не могла вспомнить, где видела ее раньше.
Вокруг образовалась серая комната, похожая на высохший аквариум. Кое–где виднелись сливные отверстия.
– Добро пожаловать! Д-добро пожаловать! – задребезжал электронный голос. Серые стены пошли рябью, и на них отобразилась топорно нарисованная панорама зеленого луга с огромными пикселями.
– П-посмотрите вокруг! Как красиво! Многие циклы Режим оберегает природное богатство Дымского Краса. Мы трудимся не покладая рук, чтобы сохранить для наших граждан дары плодородных земель всех пяти плоскостей страны. Мы любим вас и хотим о вас заботиться! Взамен требуя лишь принятия. Сегодня вы стали частью новой разумной реальности, где каждый существует в гармонии с остальными. Благодаря вашему новому скрин-контроллеру, мы всегда сможем вовремя оказать вам медицинскую помощь. Обеспечим вас самыми качественными натуральными продуктами... – голос упал до низких частот и забасил что-то невнятное, – лучшие моменты вашей жизни! Итак, готовы ли вы ступить на путь прекрасных осознанных перемен?
В темноте повисла голубая голограмма с единственной кнопкой «ОК».
– Чудесно! – прокомментировала Атви с бессильной иронией. – Что же мне выбрать?
Она подошла к кнопке и коснулась ее рукой. И тут же чуть не ослепла от белого прожектора. Она лежала пристегнутой к хирургическому столу. Запястья свело судорогой и скрючило, как при обморожении.
– Самочувствие в норме? – раздался откуда-то сверху голос хирурга.
За правым ухом невыносимо саднила и пульсировала боль.
– Все... в порядке. Я нормально. То есть, я в порядке, все нормально – промямлила Атви.
– Никакого головокружения? Быть может, небольшие визуальные галлюцинации во время наркоза? – настаивал канц.
Атви взглянула на него. Тот, казалось, стал выше ростом. Вокруг него образовалось теплое свечение – он прямо-таки источал заботу.
– У меня свело руки. И еще там был торговый центр… Я видела странный сон. И эта боль…
– Абсолютно нормальные пост-эффекты для такой операции. Особенно в вашем возрасте.
– Я хочу пойти к себе. Мне нужно отдохнуть, – выдавила Атви.
– Напоминаю, что если вы почувствуете что-то необычное или захотите изменить настройки вашего скрин-контроллера, обязательно обратитесь в государственный сервисный центр.
«Всенепременнейше! – подумала Атви. – Чтобы повторить это неземное удовольствие? Может, я поставила слишком высокий вольтаж на утреннем кольце? Надо поменьше играть в нейроигрушки...»
Она взглянула на палец, вокруг которого чернел обугленный след. И заметила на запястье прозрачную полоску браслета.
Отследив ее взгляд, врач пояснил:
– Он соединен с кровеносной системой и будет впрыскивать необходимые препараты, основываясь на анализе ваших показателей.
– Но ни о каком браслете речи не шло! Я подписала только согласие на скрепку!
– Он – единое целое с вашим контроллером. И, пожалуйста, еще раз внимательно прочтите соглашение, – с наигранной любезностью улыбнулся канц и водрузил ей на колени талмуд с документами.
***
Потянулись дни мучительной адаптации. Жители коммуны и раньше просыпались от фанфар государственного гимна. Только отныне те звучали не из репродукторов, а в каждой отдельно взятой голове. В семь утра трубы и барабаны подкрадывались издалека, постепенно наполняя черепа оркестровым гулом. Затем – общий сбор во дворе и спортивная зарядка. Как обычно, глава коммуны проводил перекличку и зачитывал вслух шесть заветов агрегаторов. Правда теперь во время линейки было сложнее отвлечься и думать о своем. Внимание неумолимо обращалось к заветам, и они стучали в голове во время завтрака и по дороге во фруктовый цех.
«Я люблю жизнь во всех ее проявлениях. Моя жизнь – это мой осознанный выбор. Я развиваюсь и тружусь во имя процветания Дымского Краса. Я чту Режим и его законы. Моя сила в смирении и принятии. Мой дух свободен, пока я отдаюсь служению»
Знакомые девицы, с которыми Атви работала на линии синтеза фруктов, стали скучны до оскомины. Они больше не разговаривали – только бездумно сыпали агрегаторскими цитатами из гипновизора. Не шутили и против обыкновения не упоминали секс, словно забыли о его существовании. Без конца обсуждали, какие удивительные гели для душа есть у них в списке рекомендаций.
Ребята, с которыми она любила полюбоваться закатом, наклеив на радужку пару слайдов, перестали приходить к водонапорной башне. Атви залезала по скользкой лесенке к гигантскому баку в одиночку. Небо переливалось миллионами красок, но восторга больше не было – его блокировала скрепка. К десяти вечера контроллер начинал транслировать убаюкивающий эмбиэнт. Музыка наводила сон, мешая сфокусировать взгляд. Затем следовало легкое покалывание под прозрачным браслетом – это впрыскивали витаминный коктейль с успокоительным.
Единственным способом оставаться в тонусе после инъекции были нейростимуляторы. Атви поколдовала над своим кольцом, пытаясь раскрутить его хотя бы до десяти вольт. Эффект был минимальный, зато средний палец обуглился до второй фаланги.
Она никак не могла привыкнуть к рекламным баннерам на периферии взгляда. Те возникали всякий раз, когда поблизости была торговая точка. Рекламу можно было смахнуть рукой, но она всплывала опять, напоминая кошмарный сон о торговом центре.
Чтобы не видеть назойливых картинок, она стала больше времени проводить в лесу у границы ретро–коммуны. А раз спросила отца, беспокоит ли его нечто подобное.
Тот отмахнулся:
– Дорогая, это нормальный процесс привыкания к новому устройству. И потом, я не дипломированный канц, обратись к специалисту, если тебя что-то беспокоит! Ведь так сказано в инструкции! – он благодушно потыкал пухлым пальцем в пространство, очевидно обозначая местоположение врачебного кабинета.
Теперь в закутке медсестры обосновался специалист из Комздрава, которого агрегаторы прикрепили к общине. Атви трижды порывалась попасть на прием, топталась у двери. И трижды убегала, не дождавшись своей очереди. У нее за ухом время от времени пульсировала боль, что мешала спать. Это настораживало, однако мысль о повторении процесса настройки скрепки вселяла настоящий ужас. Какая-то внутренняя неизбывная тревога не пускала ее за порог процедурной.
Хуже того. Раз вечером она забежала в цех, где дорабатывал свою смену Луцек.
– Я так и не отдала тебе рубашку, – попыталась она перекричать стук и скрежет механики.
Парень ловко орудовал манипуляторами, которые собирали за бронированным стеклом белый чозер. Атви залюбовалась гладким эргономичным корпусом.
– Она мне больше не нужна, – улыбнулся тот и продемонстрировал майку с надписью «Слава агрегаторам!» – Теперь все, кто меня увидит, обязаны сказать «Режиму слава!». Я завел столько новых друзей, ты не поверишь!
– Еще бы, раньше тебя к так называемым друзьям было палкой не загнать, – нахмурилась Атви.
– Ответ неверный! Ты должна сказать «Режиму слава!» – засмеялся он. – Ну же!
– Да-да, Режиму слава, – быстро проговорила она, – зайдешь ко мне в отсек сегодня вечером? Девочки уйдут работать в ночную смену…
– Послушай... Мы не можем вот так безответственно относиться к нашим товарищам по коммуне, – парень уткнулся в приборную панель. – А что если ты, ну, понимаешь... Места для еще одного человека в нашем корпусе нет, и на это нужно разрешение. И потом, эта гормональная программа доступна только с двадцати двух кругов...
Атви отшатнулась от него:
– Ты толкуешь о детях? Что за глупости! Они нам пока точно ни к чему. Да и отсутствие программы тебе раньше не мешало.
– Раньше я творил, что вздумается, спал наяву. Теперь я проснулся и вижу реальное положение дел. Это не значит, что мы не можем дружить эти пару кругов, пока нам не будет разрешено... Стать ближе.
– Тебе нужно чье-то разрешение? Спал наяву? Ты себя послушай. Говоришь, как робот-кассир в гипермаркете.
– Моя жизнь – это мой осознанный выбор. Что плохого я сказал? Мне казалось, мы понимаем друг друга, – он отвернулся к стеклу, за которым механические клешни накачивали шины.
– Я хотела поговорить с тобой, – вздохнула Атви, – но, видимо, нашла не лучшее время.
– Да, мне нужно работать. Конструирую новый двухколесник – это будет просто бомба! – воодушевился парень. – Тестовая модель. С такими дисками он не поедет, а полетит... Прости, если обидел.
Он едва глянул в ее сторону и добавил:
– Кстати, ты неважно выглядишь, зашла бы в санчасть.
Атви молча развернулась и направилась по гулкому коридору прочь из цеха. На выходе притормозила напротив зеркала в туалете.
– Он прав, – сказала она вслух.
За ухом опять появилась настырная боль. Атви собрала на макушке длинный медный хвост и приблизилась к отражению. Ее бросило в жар от увиденного. Кожа вокруг скрепки посерела. Маленькая стальная пластинка с бирюзовым огоньком была окружена вспухшей плотью цвета мертвечины.
– Лябская скрепка… – протянула она и тут же зажала ладонью рот.
Она не ринулась в сервисный центр и не записалась на осмотр в медкабинет. Тем же вечером из сборочного цеха пропала экспериментальная модель чозера. Утром в столовой не досчитались трех стандартных пищевых наборов, а на перекличке – одного человека.
***
Баром потушил горелку, отмыл колбы, внимательно уложил пинцетом десять прозрачных слайдов в альбом. Вытер рабочую поверхность от невидимых капель реагентов. Лаборатория на мансарде, как антипод его логову внизу, была стерильна. С нейроигрушками, что планируешь продавать другим, следовало быть предельно аккуратным. Это его заставили уяснить, когда он только вошел в дело, кругов десять назад.
Он снял наушники с опухших от басов ушей. Еще на входе в лифт почуял пульсацию волнения с первого этажа. К тревоге примешивался запах еды. Настоящей, а не магазинного биокорма.
«Ладно, за это, так и быть, последний раз. Самый последний» – решил он.
Внизу, почесывая бороду, ухватил с любезно предложенной тарелки пару жирных сонгов, плеснул в кружку граппы. Открыл с планшета список должников и стал молча смахивать имена счастливчиков, что успели рассчитаться в срок.
– Ты так и будешь молчать? – прозвучало из-за барной стойки.
– Мне нечего тебе сказать, Вишенка. Могу разве что устроить прощальный трах на твоем чемодане.
– Каком еще чемодане? – девушка с розовыми волосами плюхнулась на диван рядом с Баромом и опрокинула кружку с граппой. Вскочила. Схватилась за тряпку.
– На том, в который ты сложишь свое барахло и отчалишь в Букву, – невозмутимо пояснил Баром.
– Но у меня билет на телебричку через восемь дней… – начала было возражать она, размазывая по полу красную лужу.
– Так купи новый, на сегодня. Вот – за неудобства, – он вытащил из заднего кармана двести толкачетов и шлепнул деньги на стол, – ты вносишь в мой дом хаос. Я смертельно устал.
– Может, ты хоть раз не станешь мне платить, будто мы обычная пара? – безнадежно спросила она.
– Ага.
– Ну и отлично, ты все равно достал меня хуже компрессоров! – надулась розоволосая. – С ними и то было проще. Нянчиться тут еще с тобой, сопли после кошмариков ночных вытирать!
– Захлопнись-ка, – равнодушно бросил Баром. – И давай иди сюда…
Девушка сверкнула глазами и запрыгнула к нему на колени, словно только и ждала этой команды. Баром без предисловий задрал ее юбку, но тут сработал сигнал у входной двери. Он обернулся на экран камеры наблюдения и хрипло сказал:
– Так, родео откладывается.
Спихнул с себя девицу и громко скомандовал, застегивая штаны:
– Центральный вход!
Металлические панели разъехались в стороны. В круглый холл бывшего элеватора ввалилось два здоровенных бугая. Один из них тащил на себе паренька кругов шестнадцати, что визжал как резаный и прижимал ладони к глазам. Из-под пальцев сочилась кровь.
Баром моментально собрался:
– Йорн, неси его на мансарду, я сейчас буду. Кут, введи меня по-быстрому в курс дела.
– Ему подсунули паленые слайды на тестировку...– удрученно пробасил Кут, – какой-то новый клиент в твоем Клубе. Парень прожег себе глаза по самые мозги…
Баром проводил взглядом громилу, вносившего в лифт его человека. Сказал с ледяным спокойствием:
– Я же запретил тестировать в моем заведении товар со стороны.
– Прости, бонч... Я не при делах. Думаю, это таманцы... Их почерк. Кто ж знал, что так выйдет.
Баром обернулся к девушке позади него:
– Неси на третий этаж чистые тряпки, таз кипятка и бутылку граппы. Сейчас.
Она испуганно закивала и метнулась к кухне. Баром быстрым шагом направился к лифту и бросил через плечо:
– Если я не спасу малышу Дорму глаза, то мы вставим ему твои, что скажешь, Кут?
– Лучше возьми глаза того урода, что продавал на твоей территории, бонч, – хмуро ответил тот.
Парень протянул двое суток. Зрения ему было не вернуть, а значит, малец стал бесполезен для предприятия, это Баром понимал с самого начала. Но он мог бы жить.
Экспансия агрегаторов в этой плоскости шла медленно, но в госпитали без скрин-контроллеров уже не принимали. Баром вколол парню анестезию, промыл его глаза горячей граппой. Это пойло лечит лучше иных лекарств – так считали в Лицере еще до прихода Режима. Вопли было слышно по всей округе. Баром в очередной раз похвалил себя за то, что отстроился на пустыре.
Он провел возле парня сорок часов без сна, но некачественные слайды уже успели полностью раствориться на радужке и всосались в кровь. Баром не был врачом. Он умел делать лишь одну операцию, и к глазам она не имела никакого отношения. Однако бросать своих людей за ненадобностью не входило в его привычки.
За долгое время в нейробизнесе он наловчился раскручивать слабые легальные игрушки на космические мощности. Доводилось ему и ликвидировать последствия неудачных экспериментов. Но это была первая смерть на его столе.
Капсула спустила его в холл, где Йорн и Кут задремали под бубнеж гипновизора. Из динамиков сыпались жизнеутверждающие вбросы:
– …Стабильная динамика роста курса толкачета к иностранным валютам. Рекордное снижение уровня рождаемости. Внедрение передовых проф–программ в систему виртуального образования. Установите на свой контроллер новый патч и будьте в курсе достижений правящей партии…
Баром погасил экран.
– Парни, закопайте его у Синильной топи, – устало сказал он своим ребятам. Те мигом проснулись.
– Мне очень жаль, бонч, – неожиданно высоким голосом проговорил Йорн.
– Так и должно быть. И прекрати уж это, ладно? Вы оба! Называйте меня по имени, пока мы дома. А то я чувствую себя гребаным тираном.
– Как скажешь, – хором ответили близнецы.
– Хорошо, – вздохнул Баром, растер лицо и положил в рот сигарету, – когда закончите, прижмите таманцев. Узнайте, откуда их дерьмовый товар взялся в моем городе, подтяните пару бойцов, если надо.
Кут протянул ему зажигалку:
– Ты в порядке?
– Бывало и хуже, – Баром прикурил и накинул на голову капюшон, – мне нужно проверить обстановку в Клубе. И найти себе нового смотрящего. Этот уже свое отсмотрел.
У выхода из элеватора он обернулся:
– Да, и проследите, чтобы эта... гм, женщина села на телебричку до Буквы. Чтобы к моему возвращению ее здесь не было.
– Ты про Вишенку? – ухмыльнулся Йорн. Но дверные панели уже захлопнулись.
***
Лунце повисло у самого горизонта, стемнело. Баром надел свежее нейрокольцо и немного приободрился. По телу прошла адреналиновая волна, голод притупился и вскоре исчез. Двое суток без сна давали о себе знать, но сейчас ему нужен был не матрас с подогревом, а видение ситуации. Его человек был мертв, и это походило на предупреждение. Таманцы снова активизировались. Придется напомнить им, кто платит компрессорам за их защиту. А первым делом – поставить нового смотрящего в Клуб. От этого зависит репутация заведения.
Баром запрыгнул на свой чозер и поехал через пустырь в сторону центра. За выжженным полем виднелись гипновышки с красными огоньками. На подъезде к Лицеру замелькали окна в чужих домах, голые деревья, толкучка с плакатами у памятника в виде грибницы. Центральная площадь раскинула по сторонам рукава деревянных мостовых. Он свернул у пятицветного светофора, поднял в воздух облако пыли и въехал в арку сквозь зеленую голограмму. На портале значилось «Эйфориатриум и магазин братьев Ярмс». Братьев у Барома уже не осталось, но название прижилось, и менять его он не планировал.
Внутри клуба кипело привычное движение. В главном зале посетители расхаживали вдоль стеллажей с лаймовой подсветкой. Разглядывали кольца разного вольтажа, шунты для опытных нейронавтов, выбирали и приценивались. Изучали каталоги слайдов за столиками, потягивали граппу и стаут у стойки. Справа, из Мягкого зала, устроенного как подушечный город, доносилась упоительная музыка с невесомым битом. Там тестировались игрушки с расслабляющим эффектом. В арке, ведущей в левое крыло, то и дело собиралась хохочущая давка из любителей стимуляторов.
– Эхей, бонч, как поживаете? – весело приветствовал Барома бывший хозяин, а теперь кассир заведения. Прозрачная стена за его спиной открывала вид на ночной сад, где в траве и гамаках релаксировали любители поглазеть на небо.
– Прекрасно, Ильман, лучше и быть не может, – мрачно усмехнулся Баром, подходя к седому, но все еще статному мужчине за прилавком, – докладывай, когда ты последний раз видел малыша Дорма?
– С ним случилось что? – упавшим голосом спросил Ильман, – три дня не появляется на работе. Не отвечает на агатон. Пришлось подыскать ему временную замену.
– Он уехал, – мимоходом сообщил Баром, пока открывал кассу и доставал из нее выручку, – подробности тебе ни к чему.
Кассир хмуро уставился на Барома:
– Как уехал? Куда?
– В бессрочную командировку, – он пересчитал деньги и спрятал их в рюкзак. – Показывай свою временную замену, проведу с ним собеседование, наставлю на путь истинный. Или прогоню в лябь и найду другого, если окажется, что ты опять подобрал кретина…
– Что ж творится-то, – пробормотал Ильман, поняв смысл метафоры о командировке, – ну, во-первых, не кретина, а кретинку. Но это не тот случай, на редкость смышленый ребенок.
– Девка-смотрящий? – хохотнул Баром, – а что, это могло бы поднять нам прибыль. Сколько кругов?
– Говорит, девятнадцать. Давайте я вас представлю, – предложил Ильман и со звоном захлопнул кассу.
– Я сам представлюсь. Покажи мне ее, хочу взглянуть, как работает.
Ильман сопроводил Барома к Мягкому залу.
– Вот она, болтает с клиентом. Да не эта, вон та, рыжая. С задницей. У башни из подушек. Гость хотел опробовать три кольца – подбирал для себя и жен. Девчонка надела три разом и начала травить ему такие байки, что он взял еще десяток на вынос.
Ильман говорил что-то еще, но Баром уже не слушал. Он увидел Эсму.
«Вот такой она могла бы стать когда-нибудь. Если бы успела подрасти. У нее была точно такая манера хохотать, запрокинув голову. И такая же глупая привычка размахивать руками, рисуя в воздухе то, для чего не хватает слов». Он быстро стряхнул наваждение. Перед ним была смазливая девчонка, абсолютно непохожая на его дочь.
– Объяви по репродуктору, что в Мягком зале санитарный час, – велел Баром.
– Но, бонч, сейчас ведь пиковое время! – застонал Ильман.
Баром поднял руку, прекращая спор, и направился в сторону рыжей и ее собеседника.
– Как вы находите мое заведение? – обратился он к гостю.
Тот подскочил на мягких подушках и воззрился на Барома, словно на воплощенное божество.
– Вы господин Ярмс? Живая легенда? Ваш Клуб – это чудеснейшее из…
– Да-да, благодарю. Насладитесь другим залом, здесь у нас технический перерыв.
– Конечно-конечно! Такая честь! Вы – просто супер! Можно пожать вам руку? А пригласить с собой смотрящую?
– Два раза нет. Всего хорошего.
– Уважаемые гости, просим вас освободить зал для проведения санитарных работ, – разнесся голос Ильмана из громкоговорителей. Подтверждая его слова, музыка остановилась, и посетители двинулись к выходу.
Когда клиент ушел, Баром, наконец, обратился к девушке:
– Чем ты довела этого несчастного до такого экстаза?
– Вежливостью и обаянием, полагаю. Тем, чего у вас явный дефицит, – улыбнулась она, смело глядя ему в глаза, – это вы приказали устроить технический перерыв? Зачем?
Баром не удостоил вниманием ее вопросы:
– Похоже, твой лимит исчерпан, и на меня обаяния уже не хватило, – снисходительно заметил он. – Сколько игрушек уже тестировала сегодня?
– Восемь колец, четыре слайда с разными настроениями… – начала самодовольно перечислять она.
– Так, можешь не продолжать. Снимай все, хочу посмотреть на тебя.
Девчонка подняла одну бровь.
– Я говорю про игрушки. Снимай, мне надо видеть тебя без эффектов стимуляторов, – бесстрастно приказал он, явно не оценив иронии.
Она нехотя стащила три кольца, отдала их и тут же осела на подушки. Лицо ее осунулось и посерело. Она зевала.
– Сколько сейчас времени? – задал он вопрос. Девчонка покачала головой.
– Половина одиннадцатого. Почему тебе хочется спать так рано?
– Сегодня был насыщенный день, – попыталась улыбнуться она, безуспешно сдерживая нервный тик.
– Оно и видно. Ты что, скрипачка? У тебя в голове колыбельная играет после десяти? Без игрушек совсем мертвая?– напрямик спросил Баром.
– Скрипачка? Я вас не понимаю, – отвела взгляд она.
– Мое время дорого, – резко сказал Баром. – У тебя скрепка вшита?
Рыжая одернула рукав, пряча прозрачный браслет на запястье. Ее движение не укрылось от Барома.
– Я могу сопротивляться этой штуке, честное слово! – голос ее звучал почти умоляюще.
– Исключено, – отрезал Баром, – я не работаю со скрипачами. – Можешь остаться еще на день, пока я не найду нормального тестировщика.
Она с трудом поднялась, упрямо прожигая его взглядом:
– Мне очень нужны деньги. И я, правда, хороший смотрящий, я на игрушках уже шесть кругов!
– Знаешь, зачем я приказал им всем убраться? – осведомился Баром, – думал устроить тебе тестовый марафон. Поглядеть, на что ты способна. Но ты на ногах еле держишься. Возвращайся–ка обратно в свою Центральную плоскость…
– Я не из Центральной, – тихо сказала девчонка, – а из Старостопольской. Попала под обработку в ретро-коммуне.
– А, ретроградка! Я думал, ваша фишка как раз в отказе от контроллеров, – хмыкнул Баром и двинулся к выходу из Мягкого зала.
Ответа рыжей он не расслышал за звоном стекла. Одно из панорамных окон разлетелось в пыль, по полу прокатилась граната, а через секунду прогремел мощный взрыв.
***
Со всех сторон посыпались осколки, народ, не успевший покинуть зал, завизжал. Атви отбросило взрывной волной. Она оказалась в каше из тел и клочков подушечных декораций. В ушах непереносимо звенело. Люди в ужасе карабкались друг на друга, вопили и ломились к выходу.
Чьи–то руки вытащили ее из-под толстяка, придавившего троих своей тушей, и поставили на ноги легко, словно куклу.
– Помоги мне вывести это стадо на улицу, – приказал Баром.
Взрыв видели с десяток человек, но паника захлестнула весь Клуб. Толпа лавой вытекала из главного входа, люди в спешке уезжали. Улицу оглашало назойливое пиликанье сирен. К зданию подъехало три высоких кабремобиля. Из них выбрался наряд компрессоров. Группа, вооруженная бластоматами, ринулась в здание Клуба через разбитое окно.
Атви стояла рядом с Баромом, наблюдавшим это представление с философским спокойствием. Он курил, она же пребывала в ступоре. Ее невыразимо клонило в сон, несмотря на клокотавшую внутри тревогу. У нее саднило за ухом. На боковом зрении мельтешила реклама берушей, лейкопластырей и контактов психологической поддержки.
Один из компрессоров, стероидный качок в черной форме, подошел к Барому.
– Что у вас здесь стряслось? – обратился он без приветствия к хозяину Клуба.
– Пиротехническое шоу, – безмятежно ответил тот. Достал из кармана свернутые цилиндром купюры и протянул силовику. – Никто не пострадал.
– Вы уверены, что наша помощь не требуется? – деловито уточнил компрессор.
– Требуется. Но позже. Сейчас вы свободны, – распорядился Баром.
– Слушаюсь! – мужчина отошел в сторону и начал что–то диктовать в рацию.
Не в силах поддерживать свое тело в вертикальном положении, Атви присела на бордюр. Ее колечки были у Барома, и она не знала, как попросить их обратно. Ей овладел запоздалый страх перед этим человеком, страх за свое тело, что разваливалось на части, страх уснуть прямо здесь, на асфальте.
– У вас мои игрушки, – решилась она. – Тот клиент подарил. А Ильман должен мне за три дня работы тестировщиком.
Баром довольно хмыкнул, точно ждал чего-то подобного, но даже не взглянул в ее сторону. Он достал агатон, набрал номер. Стал раздавать поручения, вызывать ремонтников, без устали проклинал каких-то загадочных «таманцев». Наконец положил трубку и вспомнил о ее существовании.
– Тебя не задело? Идти можешь? – неожиданно спросил он.
– Вы ведь знали? Знали про взрыв. И приказали всем уйти из зала… – сказала она вместо ответа.
– Не знал, – он выбросил окурок и глянул на нее сверху вниз. – Может, почуял что-то. Я иногда делаю странные вещи, которые впоследствии оказываются стратегически верными.
– У меня тоже… бывают вспышки осознанности, – она поморщилась от боли за ухом, – во время последней я поняла, что надо потребовать с вас мою зарплату, пока вы не свалили в туман.
– За мной, – лаконично бросил он и двинулся к парковке.
– Куда? – запротестовала Атви, – я живу в подсобке, мне Ильман разрешил. Превозмогая боль во всем теле, она семенила позади.
– Больше не живешь, ты уволена, забыла? К тому же, Клуб закрывается на ремонт, – отозвался Баром.
– Но мне некуда идти! – воскликнула Атви, одновременно понимая, насколько жалко это звучит.
Баром обернулся и с пару секунд хмуро смотрел на нее. Вид у него был, словно ему явился призрак.
– Я отвезу тебя в безопасное место. В качестве компенсации за твою работу и весь этот… – он махнул на дымящиеся окна заведения, подбирая слово –…фарс. Но только до утра, завтра ты исчезнешь.
С этими словами он сел на чозер и вставил ключ в зажигание. И хотя Атви мало воодушевляла идея бросить свой двухколесник и поехать в неизвестность с этим деспотичным гражданином, выбор был невелик. Усидеть за рулем она бы сейчас могла, разве что примотавшись к нему арматурой. Куда бы она добралась в таком состоянии – вопрос десятый.
– Держись крепче, – сказал он, когда Атви умостилась позади и вцепилась в багажник, – если ты уснешь по дороге и грохнешься, собирать тебя по кусочкам я не стану.
***
Саундтреком ее пробуждения был нестройный гул государственного гимна. Звуки смешивались в какофонию, мелодия комкалась и заедала.
«Надо срочно что-то делать. Пока эта чертова скрепка не убила меня» – подумала Атви и открыла глаза.
Тело ее утопало в бесформенном кресле-мешке, укрытое пледом. Она присела на своем ложе и осмотрелась. Вокруг возвышались стеллажи с мотками проводов и аппаратурой неизвестного назначения, поодаль белела островная кухня с барной стойкой и вековым запасом выпивки. В другой части круглого зала виднелась прозрачная капсула, похожая на лифт. За окнами шумел предрассветный лес. В просторном помещении не было ни стен, ни дверей. Высокий потолок скрывался за пятном темноты. Тут и там горели разноцветные светильники. Зеленые, голубые и белые огни выхватывали из темноты столы с инструментами и книгами.
«Бумажные книги! – мысленно удивилась Атви. – А еще меня называл ретроградкой… »
Она устроила небольшую прогулку в лабиринте стеклянных секций и ширм, интуитивно отыскала ванную. Умыла лицо и скривилась от боли, когда задела шею. Воспаленная область вокруг скрепки за эти дни сильно разрослась. Подняв голову к зеркалу, она увидела позади себя Барома.
– А говорили, что не станете меня собирать по кусочкам, если я усну в дороге и грохнусь на асфальт, – она прикрыла волосами пульсирующий от боли скрин-контроллер, – не переживайте, я никому не расскажу об этом акте доброй воли.
– Можешь не прятать, я уже видел, – уведомил он ее холодно. – Видел, пока ты спала. Его нужно вырезать, если ты не планируешь сдохнуть в ближайшие пару недель.
– Думаете, я не знаю! – воскликнула она, – за идиотку меня держите?
– В какой-то мере, – пожал он плечами, – иначе как ты допустила такое?
– Мне вживили его насильно, понятно?! В нашей плоскости, в Центральной, в Февральских станцах – агрегаторы имплантируют их всем. Сюда они пока не добрались…
– Поэтому ты и здесь, – закончил он ее тираду и прикурил сигарету.
– Скрепка дефектная – я уже месяц пытаюсь избавиться от нее, у меня крышняк отъезжает из-за этого кошмара! Никто не хочет делать мне эту операцию, потому что все боятся загреметь в Оранжерею!
Баром закатил глаза:
– Вот давай только без печальных баллад о своей тяжкой доле! Об этих вещах я знаю побольше всяких малявок вроде тебя.
– Да что вы знаете об этом! – Атви судорожно вздохнула, сдерживая слезы.
Он снял капюшон и повернулся к ней в профиль. Указал на длинный фиолетовый шрам от уха и до самой ключицы:
– Я знаю об этом все, дорогая, как-тебя-там. Потому что вырезал свой первый контроллер, когда ты еще над букварем слюни пускала.
Шокированная Атви приблизилась, чтобы рассмотреть этот ужасающий шедевр подпольной хирургии.
– А почему шрам опускается так далеко? – спросила она, когда повисшее молчание стало невыносимым.
– Нейро-нити на старых моделях скрепок доходили чуть ли не до спинного мозга. Я этого не знал. В один момент почти ослеп от боли и резко рванул…– сообщил Баром таким лиричным тоном, словно рассказывал о романтическом приключении юности.
– Но откуда у вас взялся контроллер? Ведь в этой плоскости они стоят только у чиновников…
– Мне поставили его в Центральной, когда я три месяца лежал в отключке в местном госпитале.
– А что случилось…
– Хватит вопросов! – рявкнул Баром, и по бешенству в его глазах Атви поняла, что затронула запретную тему.
Она опустила взгляд не только от стыда, но и чтобы скрыть приступ боли в затылке.
– Слушай, м-м-м…
– Атви, – подсказала она.
– Не важно! – Баром еще раз злобно зыркнул на нее и набросил капюшон, – разговор у нас будет долгий, так что метнись в зал, сделай чего-нибудь поесть. А я поднимусь в лабораторию и посмотрю, найдется ли у меня необходимое оборудование…
Она вскинула глаза и с обезоруживающей, ей казалось, наивностью спросила:
– Так вы поможете?
Он взял ее за плечи и молча отодвинул с прохода.
– Буду расценивать это как утвердительный ответ! – крикнула она ему в след, и голос ее эхом отразился от стен элеватора.
***
В тот вечер граппа лилась рекой. Атви нацепила баромово нейрокольцо, рассчитанное на восьмидесяти килограммового носителя, чтобы забыть о боли. И вскоре впала в экстатическое состояние. Она летала по холлу, пела ему песни, рассказывала до дикости откровенные истории о себе и своем побеге из ретро–коммуны. Изобрела миллион способов достать сорок тысяч толкачетов и расплатиться за операцию.
– Я угнала экспериментальную модель чозера, представляешь! – прыгала она вокруг него, – валила по трассе под сто сорок, потому что думала, меня будут искать! Я продам его и отдам всю выручку тебе, – твердила она.
Баром все больше отмалчивался. Ему было спокойней, когда между ними был барьер из ее детского «выканья». Но когда он согласился удалить ей контроллер, девчонка перестала его бояться. Это поставило его в тупик.
«Святые агрегаторы, что я творю, – думал Баром, – надо хотя бы пробить ее имя по своим каналам, вдруг она подставная…»
Явились Йорн и Кут и доложили об успешной усмирительной акции.
– Красотка Тамани клялась, что непричастна ни к истории с твоим смотрящим, ни к взрыву в Клубе. Ну мы и пригрозили ей, что перестанем платить компрессорам за ее защиту, – довольно ухмыляясь, сообщил Йорн.
– Пришлось пустить в расход пару таманцев, но они не были ей близкими родственниками. Кажется, даже не кровными, – подхватил Кут, – и она пообещала, что больше такого не повторится.
Атви моментально преобразилась и включила режим светской леди. Она трижды обыграла близнецов в брицц и совершенно их очаровала. Парни вспомнили, что до предприятия Барома оба были научными работниками и стали пестрить цитатами из классической литературы. Атви сыпала остротами, в лицах рассказывала истории из детства.
Тем временем Баром проверил ее рюкзак, что близнецы привезли из Клуба. По документам девчонку звали Атавия Холо. Он быстро влез в базу данных канцев, которую его специалисты взломали в прошлом месяце. Искомое имя отсутствовало в списке недавних вживлений. Спустя час раскопок в виртуальных архивах он нашел ее в группе скрепленных семнадцать кругов назад. Выходило, что девчонка понятия не имеет, как изменился мир после катастрофы и захвата власти агрегаторами. Но почему ее тело начало отторгать контроллер только сейчас? И что за операцию она перенесла месяц назад?
– Твою-то мать… – пробормотал он.
– Все плохо? – прозвучало у него над ухом. Он обернулся. Атви стояла над ним с альбомом старых дорежимных фотографий и бокалом граппы.
– Я оценивал масштабы бедствия.
– Копаясь в моих вещах?
– Проверка безопасности. Пока ты в моем доме, ты подчиняешься моим правилам.
– Ах, простите, бонч, – Атви поклонилась с наигранной почтительностью. Так вы узнали, что я государственный шпион и отсылаете меня? Или предпочтете взглянуть, как я буду умирать медленной смертью? – осведомилась она.
Решение он уже принял.
– Послушай, ты же понимаешь, что когда я вырежу тебе скрепку, ты окажешься вне закона?
– Но ведь себе ты ее вырезал – и ничего...
– Ничего?! – хохотнул Баром, – как ты восхитительно глупа! Внесу ясность: я удалил скрепку старого образца, когда образование еще не перевели на систему виртуальных библиотек. Я учился в обычном профессариуме. С тобой сложнее: тебя уже занесли в образовательную базу. Только тебе стукнет двадцать один круг, они подключат тебя к хранилищу с проф-программами. Еще через кружок они заметят, что ты ими не пользуешься и не числишься ни в одном учебном заведении. Вскоре ты попадешь под подозрение, и тебя начнут искать.
Мне после операции пришлось стать другом целой роте компрессоров и ежемесячно отстегивать им долю с прибыли за их ответную «дружбу». Плюс – оказывать различные услуги. Иначе меня бы моментально сдали агрегаторам. А ты, если не сможешь спрятаться или откупиться, отправишься в Оранжерею. Тебе прижгут мозговые рецепторы и навсегда превратят в овоща. В лучшем случае у тебя в запасе круга три. В худшем – они заметят, что ты ничего не покупаешь и не смотришь фильмов по рекомендациям скрепки гораздо раньше и тогда...
– Меня заберут в теплицу, поджарят мозги и стерилизуют, чтобы я не могла залететь от какого-нибудь надсмотрщика, спасибо, я в курсе, – закончила за него Атви.
Ближе к ночи она отыскала под диваном покрытую пылью веков неяль и села с ней в кресло – качели. Она перебирала струны и тихо напевала гипнотизирующую мелодию, а Йорн и Кут заворожено смотрели этот спектакль.
– Где ты ее откопал, бонч? – спросил один из близнецов.
– Не твоего ума дело, – процедил Баром. Он поймал себя на том, что его раздражало их повышенное внимание к ее персоне. Причины это явления были одна другой краше, и он предпочел их не анализировать.
С этого дня запасы алкоголя и нейродевайсов Барома начали быстро истощаться. В качестве развлечений эти вещи его не прельщали с тех пор, как он начал делать на них бизнес. Но у Атви начались сильные боли. Заглушить их могли только игрушки и граппа. Колоть ей анестетик он не решался: организм со скрепкой быстро вырабатывает иммунитет к подобным веществам и начинает их блокировать. К операции ей бы потребовалась смертельная доза.
Они уже неделю ждали посыльного с профессиональными инструментами, что канцы используют при имплантации скрепок. Баром напряг свои связи и выкупил новые манипуляторы для своего хирургического стола.
– Крайний раз я делал эту операцию круга два назад, – выдумал он объяснение для девчонки. – С тех пор прогресс шагнул вперед, и мы этим воспользуемся. Чтобы не кромсать твою глупую голову дорежимным скальпелем…
Баром не стал пугать ее подозрениями о том, что она прожила со скрепкой почти всю жизнь. О том, что ему предстояло вырезать из ее головы архаического электромонстра. О том, что недавняя операция было лишь плановым обновлением. И судя по опухоли, что росла за ее ухом – неудачным.
– И каков процент успеха? – уточнила Атви, – мне уже начинать писать завещание?
– Обычное удаление я делал раз двадцать. И всякий раз вероятность летального исхода была между тремя и пятью процентами, но в твоем запущенном случае...
– Я умру, да?
– Нет, не умрешь.
– Ты присмотришь за мной?
– Сама за собой присмотришь, – отвечал Баром и проклинал все на свете за то, что ввязался в эту историю. – Если до поры не спалишь себе мозги нейроигрушками.
Ее пальцы уже обуглились от колец, глаза бегали, во сне она кричала. Чтобы отвлечь ее от болей, он стал понемногу учить ее обращаться с аппаратурой в лаборатории. Они проводили дни на мансарде, где раскручивали девайсы на максимальные мощности, добавляли авторские патчи на легальную электронику, а особенно удачные модели определяли в магазин.
Через неделю ремонт в Клубе был закончен, Баром нашел нового смотрящего.
– Как ты додумался до изобретения такой должности? – поинтересовалась тогда Атви. Она поминутно доставала его различными вопросами о том, как он перестроил заброшенный элеватор в высокотехнологичное жилище или как открыл свое дело. На сей раз он решил ответить:
– В городе нейробизнес держат несколько бравых ребят, но только в моем Клубе можно поймать действительно мощные игрушки. Только я делаю с электроникой такое, что остальным и не снилось. А в каждом эксперименте есть доля риска... После парочки казусов, я нанял тестировщика. Он проверял товар на глазах клиента, показывал, что тот безопасен, впаривал дополнительные услуги. А потом это стало фишкой заведения. Смотрящие слушали душеизлияния гостей, в том числе из агрегаторских шестерок, делились со мной информацией…
– Агрегаторы знают, чем ты занимаешься? – изумилась Атви, – почему же тебя до сих пор не закрыли?
– Мой бизнес на восемьдесят процентов легален, а остальные двадцать – в надежных руках.
– Это с учетом операций по извлечению скрепок?
– Никаких операций нет, и ты о них ничего не знаешь, – отрезал он, посмотрев на нее как на слабоумную.
***
Несколько дней спустя комплект инструментов доставили к порогу элеватора. Баром приказал близнецам выставить охрану по границе пустыря. В такую пору любой незваный визитер мог стать причиной его бессрочной ссылки в Оранжерею. А превращение в овоща не входило в его амбициозные планы. Он поднялся в лабораторию, где уже ждала Атви.
Она сидела на столе и болтала ногами.
– Во время вживления мне велели полностью раздеться, но мы ведь обойдемся без этого, правда?
Баром молча устанавливал аппаратуру. Наконец смысл ее слов добрался сквозь пелену, в которой он упорно не признавал тревогу.
– Хочешь – раздевайся. Запрещать не стану. Могу включить подходящую музыку и приглушить свет.
Она пропустила эту сомнительную остроту мимо ушей:
– Просто скажи, что у тебя все под контролем. Мне не по себе...
– У меня всегда все под контролем, – заявил он. – Но если ты передумала – выход там.
Атви кивнула и улеглась на стол.
– Одна только просьба, – тихо проговорила она, когда ей в вену вошла игла с наркозом.
– Ну.
– Если в результате эта дурацкая оболочка испортится и разучится говорить, видеть и воспринимать, отключи меня.
– Тихо ты, – сказал Баром просто, – еще поживем.
***
– …Отослал меня, а на утро приволок к себе какую-то шлюшку?! – надрывался голос из агатона.
– Вишня, у тебя десять секунд, чтобы обозначить цель звонка, затем я кладу трубку, – уведомил ее Баром.
Он проверил капельницу девчонки и в который раз за эти дни вгляделся в ее безмятежное лицо. Признаков жизни не было, равно как и признаков смерти. Осмотрел свежий шов за ухом. Кожа заживала хорошо.
– Я хочу денег, гадский ты урод! Моральную компенсацию! – завопил динамик.
– Помнится, ты говорила, что не хочешь брать с меня денег... – Баром убрал прядь волос со лба спящей и повернулся к панели с ее показателями. Под снятой пластиной современного контроллера оказалась скрепка старого образца, чего он и опасался. Канцы по чудовищной ошибке не вытащили ее, что привело к воспалению и массе побочных эффектов. Ему удалось извлечь оба аппарата. Но девчонка никак не желала просыпаться.
– А я-то вообразила, что у нас все по-настоящему, – всхлипывала Вишенка, – Йорн сказал, она младше тебя кругов на шестнадцать!
– Ты не в себе. И с кем я веду дела, тебя не касается.
– Ты еще больший извращенец, чем я думала! – завизжала трубка. – Пришли мне на карту две тысячи толкачетов! Иначе я натравлю компрессоров на тебя и твою сучку!
– А как поживает Уло? – вдруг поинтересовался Баром с театральной заботливостью, – он до сих пор ходит в школу на углу Прельяновой и Конотопской? Смышленый пацан, наверно, пошел в отца?
На том конце провода замолчали.
– Откуда ты это...
– У меня есть люди в Букве, – оборвал ее Баром, – и они приглядывают за теми, кто мне так дорог.
Вишня с легкостью поддавалась на манипуляции, чем особенно его раздражала. Но сейчас это оказалось кстати:
– Я беру свои слова обратно! Я ... Приношу свои извинения! Пожалуйста, Баром...
– Мне не жаль для тебя денег, Вишенка, ты добрая женщина. Я пришлю тебе не две, а пять тысяч в память о наших веселых временах. Но если ты еще раз попробуешь угрожать мне или доставишь иные неудобства, мои люди наведаются к твоему сынишке. И тогда тебе придется собирать ошметки его мозгов по всей плоскости, – с этими словами Баром завершил вызов и задумчиво уставился на кардиограмму спящей.
Математически девчонка должна была очнуться еще неделю назад. Он гнал от себя мысли о ее просьбе перед началом операции.
«Это был самый тяжелый случай в моей практике. Я выложился по полной. Малявка просто обязана проснуться – не имеет права сдохнуть после всего, что я для нее сделал. К тому же, она должна мне кучу денег» – мысленно оправдывал Баром свое нетерпение. Прекрасно понимая, что на деньги ему сейчас наплевать даже больше обычного.
На вторую неделю он стал терять самообладание. Забросил дела в Клубе, ел и спал в лаборатории, работал, одним глазом посматривая на состояние девчонки. Здесь же принимал своих людей с отчетами.
Как ни странно, дела в заведении шли в гору. Народ быстро позабыл о взрыве, в котором никто не пострадал. Поговаривали, что это была пиар-акция, организованная намеренно. Местная публика любила эпатаж.
Баром для профилактики провел серию воспитательных работ с мелкими предприятиями, платившими ему за защиту. Все хором утверждали, что не собираются повторять подвигов таманцев. В глубине души он даже был признателен старым конкурентам за такое стечение обстоятельств. Именно взрыв обеспечил присутствие малявки в его лаборатории, а это обернулось немалой выгодой. Игрушки, которые они смастерили с Атви перед операцией, разошлись по ценителям и имели успех.
«У этой соплячки был талант, – думал Баром и тут же поправлял себя, – есть». Клиенты требовали новых патчей и копий девайсов для своих семей. Он сам когда-то ввел моду на пользование одинаковыми игрушками. Для него это означало оптовые закупки, а для покупателей – синхронные состояния с близкими. Люди покупали не шунты и кольца, а гармонию.
На третью неделю ожидания его колотил гнев. Он напился, разнес полмансарды, подошел к столу, где Атви смотрела коматозные сны, и сказал:
– Ты действуешь мне на нервы. Если не проснешься к завтрашнему дню, отключу тебя от аппаратуры. Будешь досыпать в другом месте.
Но делать этого не пришлось. В тот вечер она очнулась, разлепила глаза и осмотрела разгромленную лабораторию.
Баром читал, сидя под окном с бутылью граппы.
– Я пропустила что-то интересное? – слабым голосом спросила она.
Он с делано-ленивой ухмылкой проворчал:
– Чтоб тебя агрегаторы сожрали, Атви! Как же ты меня выбесила!
– Сколько же я спала, что ты стал называть меня по имени?
***
Привыкание к новому миру ставило перед ней сверхзадачи каждую минуту. Атви заново училась ходить и говорить. Собственный голос оказался на пару тонов ниже, чем она привыкла. Первые дни ей чудилось, будто она оглохла, настолько тихо стало на ее мысленном фоне без вечного мельтешения рекламы. То и дело накатывали волны тревожного возбуждения – они напоминали морские приливы. Боль на месте разреза постепенно исчезала. Шов доходил до середины шеи и был выполнен ювелирно. На запястье, где крепился браслет для инъекций, остались две красные точки.
В сознании появилась незнакомая легкость. И тогда законы физики и гравитации словно сговорились против нее. Непослушное тело натыкалось на предметы обстановки, она пару раз теряла сознание посреди очередной восторженной тирады. Разбила висок об угол стола, чем вызвала град издевок со стороны Барома.
Впрочем, он казался довольным своей работой. Велел близнецам отгородить ей комнату для реабилитации рядом с холлом, где принимал посетителей. Раздвижные панели отлично пропускали все звуки. Атви подозревала, что это было сделано из стремления контролировать ее состояние, и ей это льстило.
Она часто подслушивала его переговоры, сидя в своем гнезде из одеял. К нему почти каждый день приходили гости, но ей он запрещал пить с ними граппу и не подпускал к нейроигрушкам. Иногда наведывались просители, умолявшие предоставишь защиту от компрессоров. А затем являлись компрессоры, требовавшие помочь выполнить план по задержаниям. Баром жонглировал словами, тасовал людей, словно колоду карт, раскладывал из них пасьянсы, неизменно оказываясь в плюсе.
Когда она оклемалась настолько, что смогла выйти на улицу, то обнаружила: зеленый лес во дворе был иллюзией. Элеватор Барома окружал выжженный пустырь. Во всей округе не было ни единого дерева – одни голые остовы. То, что Атви принимала за тополиный пух, оказалось фабричной пылью. Она кружила над плоскостью и оседала серыми слоями на земле. Прежде бирюзовое небо Лицера стало грязно-бурым. Даже когда лунце висело в зените, его было почти не разглядеть сквозь толщу смога. Воздух был горячим и тяжелым, хотя стоял осенний цикл.
Вскоре Баром вывез ее в центр за лекарствами, и выяснилось, что электромагнитные шоссе тоже были частью программы скрепки. Столицу Циклотронной плоскости опутывала сеть деревянных мостовых. Сидя пассажиром на чозере, Атви таращилась на бараки и заброшенные здания, изрисованные граффити. Мимо проносились шестиэтажные жилблоки с крышами, утыканными гипноантеннами, деревянные пристройки и мусорные поля. Каждый двор кроме ржавых горок и пустых клумб украшала выставка белья на веревках. Этот сектор города находился за железнодорожной линией и считался локальным гетто.
Они миновали станцию с полураскрошенной бетонной платформой. С грохотом и лязгом здесь курсировали телебрички, напоминавшие железных гусениц. Те, кто смог нажить какое-то состояние, кроме пограничного, обретались по другую сторону путей в маленьких виллах с разноцветными крышами. Оттенок черепицы, как Баром пояснил Атви, указывал на социальный статус хозяев. Красная – торговцы и служащие среднего класса, желтая – интеллигенция, зеленая – работники силовых структур. Под голубыми крышами жили многочисленные канцы и другие сотрудники Комздрава со своими семьями. Синюю черепицу могли себе позволить только члены партии агрегаторов.
Главный квартал Лицера выглядел более живо. Фонари с номерами, башенки и дугообразные мосты остались на месте. Но все покрывал налет запустения. Даже на площади с памятником дарам природы в виде грибницы на мозаичных фасадах обнаружились глубокие трещины. Тут и там чернели выбитые стекла. Похоже, это был красивый город, пока его не настигла некая катастрофа. И что-то подсказывало Атви: ее эпицентр далеко отсюда.
Более поразительным открытием стали магазины. Изобилие свежих фруктов и овощей, сотни товаров в пестрых упаковках с завлекающими надписями – все исчезло. На прилавках лежал только коричневый биокорм в целлофановых кульках. Он содержал жиры и углеводы, но по вкусу напоминал прессованные карандашные очистки. Исчезли и красочные рекламные билборды, на их месте ржавели пустые щиты.
Она поняла, почему Баром никогда не покупал еду в гипермаркетах. Продукты ему доставляли из Антрацитовой плоскости, еще не захваченной Режимом. Атви отметила, что повсюду были расклеены агитплакаты. С каждого проникновенно смотрело лицо Верховного агрегатора. «Хоть что-то осталось неизменным, – мысленно улыбнулась она. – Может, это и есть заявленная стабильность»
Аптека работала исправно, и они купили целую охапку витаминных капсул, бинтов и парацетамоловых батончиков. По дороге обратно она не чувствовала, как ее подбрасывает на кочках – думала об отце, о бывшем и своих друзьях по коммуне. Представляют ли они хоть частично, в каком мире живут? Знают ли, что вся их ретро-идеология никогда не противостояла Режиму, а культивировалась им? И насколько давно уже продолжается этот колоссальный обман?
Баром уверенно лавировал между другими чозерами на трассе и сбросил скорость, проезжая мимо Клуба. Его заведение выглядело в точности, как и прежде. Однако раньше оно гармонично вписывалась в архитектуру центра. Теперь футуристичное здание с огромными окнами смотрелось посреди этой разрухи, точно звездолет в деревне аборигенов. Аномальная популярность эйфориатриума обрела логичное обоснование. Это было чуть ли не единственное место в городе, которого не коснулся Режим.
– У нас относительно благоустроенная плоскость, – заметил Баром. Его забавляла ее реакция на новую действительность. – Эти места агрегаторы еще не высосали. Видела бы ты, что творится в Февральских станцах. Чем ближе к Центральной, тем хуже.
– Теперь ясно, зачем они накрыли Букву и ближайшие станицы куполом искусственного климата, – откликнулась Атви, – чтобы выжить. Ведь если здесь экология почти на грани, то там земля совсем не пригодна для жизни...
– Я видел Центральную только под скрепкой, – пожал плечами Баром, – и возвращаться туда сейчас, чтобы проверить эту теорию, у меня нет желания. Но ты далеко не первая, кто так считает.
Они проскочили мост над Мелководным каналом с бензиновыми переливами на поверхности воды. Свернули в Квартал Синоптиков, где облупленные лиловые дома липли друг к другу, делясь смежными стенками. Проехали мимо угрюмого гипнотеатра с афишами от прошлого круга. Здание таращилось слепыми окнами и разевало пасти арок. Мимо скрипучих качелей, на которые вшестером с диким хохотом забрались дети, и мимо перекошенной часовни с обратным бегом стрелок.
Вдали у обочины Атви заметила группу компрессоров. Те окружили броско одетого парня. Она инстинктивно натянула капюшон. Баром отследил ее движение в зеркале и прокомментировал:
– Спокойно, это свои.
Поравнявшись в людьми в черной форме, он степенно кивнул. Ему небрежно отсалютовали в ответ.
Когда деревянная мостовая закончилась, и они катились в сторону пустыря по грунтовке, Атви задала давно тревожащий ее вопрос:
– Теперь, когда я свободна, я могу снова быть смотрящей?
– Не обсуждается. Я уже нашел человека, – бросил Баром через плечо. – Да и тебе лучше не злоупотреблять игрушками первые несколько месяцев.
– Значит, ты отпускаешь меня?
В голосе его появилось раздражение:
– Да, если ты хочешь пополнить список моих должников. За твой двухколесник не дадут и трех тысяч, а мои услуги стоили куда больше.
– Я все отдам, – пообещала Атви. – Когда заработаю.
– И кем же ты будешь работать? – презрительно усмехнулся Баром, – пойдешь на местный завод синтезировать биокорм? А на досуге приторговывать телом? Даже тогда, по моим расчетам, расплатишься кругов через десять.
– А что ты предлагаешь?! – вспыхнула Атви.
– Я предлагаю тебе работу, дура. Будешь помогать мне в лаборатории. Тот хлам, что ты собрала до операции, неожиданно оказался востребован. Пока я веду дела в этом городе, настоящие деньги можно заработать только на нейротоварах.
Атви ничего не ответила. Оторвала руки от багажника и обхватила его спину. Уткнулась носом в серый балахон.
– Прекращай с этим, – буркнул он, – а то сейчас в столб впишемся.
Она сделала вид, что не расслышала этих слов из-за встречного ветра.
***
Каждый день Баром обучал ее тонкостям создания нейродевайсов. Атви нравилось изобретать что-нибудь необычное. Вскоре она привыкла к его мизантропской манере хвалить ее работу. Обычно ее творения удостаивались порции отборного сарказма. Но затем он покупал ей новые инструменты и расходники, брал в оборот ее идеи. Через неделю она обзавелась собственным столом в его мастерской.
Ее игрушки продавались в Клубе на ура. Об этом она догадалась, когда однажды утром Баром всунул пачку денег ей в руки со словами:
– На улице тебя ждет Кут. Езжай с ним, прикупи себе шмоток. А то на тебя смотреть страшно. Что-нибудь серое или синее.
Атви скорчила удрученную мину:
– Цвета Режима…
– Именно. Давай, вали. И если мне не понравится, что ты купишь, поедешь возвращать.
– А где ты покупаешь себе одежду? – осведомилась она.
– Я не покупаю одежду. Мой прикид за счет заведения. Иначе лавочка сгорит, – ответил Баром, и было неясно, шутит он или говорит всерьез.
Он заставил ее вызубрить энциклопедию по нейротронике. Сам тестировал ее учебные игрушки, ведь после операции даже слабенький девайс мог спалить ей все рецепторы.
– И когда эта гиперчувствительность пройдет? – стонала Атви.
Ее тело было словно оголенный нерв – дневной свет резал глаза, а негромкая музыка била по ушам.
– Цени момент, глупая! – отвечал он, – у этого состояния тоже есть свои преимущества.
Когда он видел, что мозги ее закипают от работы, то отправлял развеяться. Раз днем они с Йорном копались в саду во внутреннем дворике Клуба. Она уже не теряла сознания на ровном месте, но Баром никуда не отпускал ее без охраны. Мотивировал это тем, что первый же встречный компрессор увидит ее свежий шов на месте скрепки и сдаст властям. Атви считала, вероятность наткнуться на силовика, еще не купленного Баромом, стремилась к нулю. Но Йорн был отличной компанией, и она не возражала.
Ей нравилось возиться с землей и рассадой еще во времена коммуны. И хотя зеленые ландшафты Старостопольской наверняка были иллюзорными, они оставили реальные воспоминания. Заметив ее тягу к зелени, Баром разрешил ей посадить в Клубном саду что-нибудь на свой вкус.
Как она узнала от Йорна, кругов тридцать назад в Центральной плоскости произошел экологический коллапс. Кто-то говорил о вспышке радиации, другие – о газовом взрыве, третьи – о психохимикатах, что агрегаторы распылили при захвате власти для подавления бунтов. Факты о катастрофе были стерты из доступных источников, эпизод оброс мифами и домыслами. Последствия природных изменений Режим стал маскировать вживлением скрепок. До Лицера докатилось лишь эхо того катаклизма, но и здесь земля до сих пор оставалась бесплодной.
По легенде, на месте эйфориатриума в те времена был военный бункер. Он частично уберег землю от поражения химикатами, что позволило теперь устроить здесь сад. Атви полагала, что Баром сам выдумал эту сказочку в маркетинговых целях. Но ей нравилось думать, что это правда.
– А ты помнишь, каким был Дымской Крас до агрегаторов?– спросила она Йорна, когда они отмывались от грязи в подсобке заведения. Она уже настолько привыкла к комфортной жизни в баромовом элеваторе, что поражалась, как могла ночевать в этой кладовой.
– Я родился в круг, когда они пришли к власти и запретили помнить что-либо до сего светлого момента, – Йорн иронично воздел глаза к потолку, – но родители рассказывали, будто существовала глобальная незримая сеть. Она объединяла людей по всему миру. Информация была свободной и бесплатной. Ты могла найти ответ на любой вопрос в специальной машине.
– Машина знала ответ на любой вопрос? Уж конечно! – не поверила Атви.
– Говорят, были аппараты, похожие на наши планшеты. Они подсоединялись к облачной базе знаний в любой точке планеты, представляешь? Лучшие достижения науки за тысячи кругов можно было носить с собой в кармане.
– А люди, что они делали, чем развлекали себя? – воодушевленно спросила она, намыливая руки до локтей.
– Ели мясо животных и овощи, которые растили прямо в земле. Смотрели гипновизор, пили спирт и плодились как кролики...
– Кролики? Это еще кто?
– Доисторические монстры с длинными ушами, которые круглосуточно совокуплялись, – ответил Йорн.
– Отвратительно! – засмеялась Атви.
– Но процесс, уверяю тебя, очень увлекательный! – Йорн загородил ей дорогу из подсобки и неожиданно оказался очень близко, – с научной точки зрения…
– Ты дашь мне пройти?
– Просто хотел рассмотреть тебя поближе. Ты классная, – сказал он.
– Это факт, – подтвердила Атви с улыбкой, – и все же, пропусти меня.
– А не то что?
– А не то я опоздаю, и твой бонч оторвет мне голову…
– Ничего он тебе не сделает. Хочешь, прокатимся? Покажу тебе гипновышку, откуда шикарный вид на всю плоскость? – предложил телохранитель.
– Барому это не понравится.
– Кто он тебе? Почему ты слушаешь его приказы?
– Потому что она на меня работает, – мрачно прозвучало за спиной Йорна, – в отличие от тебя.
Баром стоял в коридоре и дымил сигаретой, хмуро поглядывая на них обоих исподлобья.
– Бонч, вы неправильно поняли...– начал лепетать Йорн.
– Дружок, у меня уши повсюду. Ты знаешь свои грехи. А эта сцена лишь утвердила меня в принятом решении.
– Баром, он ничего не сделал...– начала Атви, но тот ее оборвал:
– Заткнись и жди меня на улице.
Вечером в элеваторе было шумно и людно. Приехали подручные Барома из других плоскостей, обсуждали вопросы расширения бизнеса и строительства фабрики нейродевайсов. Йорна не было. Кут, вернувшийся из командировки, делал вид, будто близнеца никогда не существовало.
Баром со своими людьми пил граппу и играл в брицц до четырех утра, игнорируя Атви. Когда все утихло, она осторожно выглянула в холл. Гости оставили пустые бутылки и облако дыма.
Он стоял возле карты Дымского Краса на вогнутой стене. Рисовал фломастером маршрут, пролегающий через пять плоскостей страны. Атви нерешительно приблизилась:
– Ты уволил Йорна? Из-за меня?
Он продолжил чертить пунктирную линию с таким тщанием, будто от этого зависели судьбы народов:
– Мир не крутится вокруг тебя, малявка. И кадровые перестановки на моем предприятии тебя не касаются.
– Но я... привязалась к нему, – негромко произнесла Атви.
– Привязалась? Ха-ха-ха-ха! – закатился хриплым смехом Баром, – надо было оставить скрепку в твоей тупой башке. Она бы включила эту биологическую программу круга через три, когда ты б немного поднабралась ума...
К ее горлу подкатился комок обиды, после операции ей было все еще трудно сохранять равновесие:
– Он, по крайней мере, не самоутверждался за мой счет на каждом шагу!
– О да, я спас твою бессмысленную жизнь, только чтобы без конца самоутверждаться за твой счет... – в его голосе была издевка.
– В моей жизни тонна смысла, ложками его ем! – огрызнулась она.
Баром опустошил кружку с граппой и поставил ее на пол:
– Поздравляю. А в моей – нет.
– Разве? А как же... твой бизнес?
Он изучал карту, упорно избегая ее взгляда. А потом резко спросил:
– Знаешь, почему тебе понравился Йорн? Или тот боец из моей охраны, что сегодня был здесь? Или парень, что тестирует наши новые игрушки в Клубе?
Атви бросило в жар.
– Я делаю все, как ты велишь! Но ты не можешь запретить мне смотреть по сторонам! – Она была уверена, что ее интереса не заметили даже адресаты.
– Из тебя сейчас искры летят при виде любого самца, – усмехнулся Баром. – Потому что я извлек скрепку, которая всю жизнь подавляла твой гормональный фон.
Он впервые за вечер удостоил ее взгляда. Да такого, что Атви невольно вспомнила все приливы спонтанного возбуждения, посетившие ее за эту неделю.
– Не летят из меня никакие искры. Я контролирую свои эмоции не хуже тебя, – возразила она максимально спокойно. И тут же осознала, что прозвучало это не слишком убедительно. В этот момент он развернул ее спиной к карте и всем телом легонько прижал к стене. А затем наклонился к ее уху:
– Ну и в каком месте ты их контролируешь? – его шепот почти обжег ей шею, где кожа едва зарубцевалась. Она потянулась к нему и тут же оказалась на весу. Словно бы они ехали на чозере, только на этот раз лицом друг к другу. Идущий через плоскости маршрут смазался, но этого конечно никто не заметил. За ее спиной простиралось Амальгамовое Море, его руки гуляли в районе Кварцевых степей, которые оно омывало. Под ее закрытыми веками мерцали пятна, сердце делало один кульбит за другим, а эхо отдавалось пульсацией все ниже пупка.
Когда она осмелилась открыть глаза, то наткнулась на его взгляд цвета штормовой тучи. Он с невероятной мукой оторвался от нее и опустил на землю:
– Исчезни.
Губы у нее онемели, щеки пылали как при температуре.
– Не знаю, кого я тебе напоминаю... Просто хочу сказать, что я не она, – с трудом выговорила Атви и ускользнула в комнату, которую мысленно уже называла своей.
Глава вторая:
http://www.proza.ru/2016/09/11/582