Не на месте. 25. Йар

Милена Острова
   день дюжь-четвертый

   Йар Проклятый

   …Жар кругом. Земля в огне и небо в огне. Не спастись, не укрыться. Жар затопляет все сплошь, самый воздух горит. И я иду сквозь огонь…
   Нет. Не хочу видеть, что дальше. Пусть бы лучше и впрямь Преисподня, пекло адское…
   Но там – город. Еще видны в огневом потоке почернелые остовы строений. И торчат накренившиеся башни. А на башнях стоят – люди. Просто люди, из плоти и крови. Я чую их боль, их последнее, смертное упорство. Их силу… Это они выхватывают из разорванной жаром горы клубки молний, мечут в меня. Снова и снова. Но им меня не остановить…
   - Тише, – чья-то ладонь накрывает рот. Кто-то встряхивает, силится вытянуть меня.
   Вцепляюсь отчаянно:
   - Я… не…
   Врешь, не сбежишь…
   Это – страшнее. Это хуже, чем заживо гореть не сгорая, чем видеть, что натворил.
   …Цветущие сады на склоне – красы такой, что душа млеет. Лазоревые озерца уступами; перетекает, искрится вода. И нежный, чуть слышный напев сплетается с ее журчаньем, с щебетом птиц. Жилища едва видны меж цветами и зеленью. Здесь город, как сад. Здесь все созвучно, слито. Совершенно. Воздух сладок. И небо так чисто, так ясно…
   Только искрасна-черная туча вдали. Расползается. Скоро накроет весь мир пеленою из пепла… Но не здесь. О, конечно же, нет! Вас оно не коснется, вы под защитой.
   Я иду меж дерев, я впиваю покой. Очищаюсь, светлею. Здесь всегда рады мне, здесь любят, ждут…
   Но никто не выходит навстречу.
   Они не глядят на меня. Не могут вынести, не могут принять. Отворачиваются, цепенеют от горя и ужаса. Они смотрят только туда – где осталось лишь спекшееся пепелище.
   Но ведь я это – за вас! Ради вас же! Я…
   Ох-х… Сажусь. Внутри точно узлом стянуло – не дыхнуть. Ковш с водой у губ. Хватаю, хлебаю жадно. Ну, все. Хватит, прошло. Просто сон. Морок. Нарочно колдун насылает, мучает…
   Затылок ломит. А в башке так и гудёт – верно, молются в доме, да сразу несколько голосов.
   Рядом – дикарка. Глядит вопросительно.
   - Кошка, скажи… Есть такое место, где горы лопнули, все залило расплавленным камнем, да так и осталось: пустошь серая, даже трава не растет?
   - Есть, – кивает, – йох рассказывали. Совсем мертвые земли, никто не живет. Дальше, на восход – много кочевых племен жило. Ан-Такхай туда ходил, воевал, теперь тоже земли йох стали. А на юг ходил – там пусто. Каменная корка. Вода плохая, еды нет совсем, Ан-Такхай много воинов потерял, назад повернул. Сказал: не готов был, позже придет.
   - Эва… – дивлюсь.
   А сам ажно глохну. И что их разобрало всех, да еще посреди ночи?.. Ох…
   - Дальше, за пустыней – земли Мертвых духов, – Кошка поясняет. – Ан-Такхай сказал: все народы завоюет, тогда на Мертвых духов пойдет. Победить их хочет. Силу их хочет, так.
   …Край цветущих садов. Край мудрейшего из народов, что лелеет всякую жизнь и не приемлет зла…
   - Нету никаких Духов. Враки.
   Подымаюсь через силу. Отойти, пожалуй, подальше от дома, а то совсем невмочь.
   - Е-есть, – дикарка кривится, фыркает. – Много сильные, много злые. Всех убивают, острова сжигают, потом уходят. Ф-фа! Думаешь, островные племена просто так бегут, хорошие острова бросают?.. – и щерится зло. – Кто не убежит – Мертвые духи убьют. Никто их не трогает, к их берегам не плавает – сами к нам лезут, кхадас! Смерти нам хотят, смертью питаются.
   Небось, дикари тож какие, вроде йох. Но до чего ж гадко от этих слов…
   Выходим. Свежо, росно. Бредем в потемках. Ворота – на месте, уж починены. Эка давеча-то, чудом до греха не дошло…
   - Проваливать мне надо, – говорю.
   - Нам, – дикарка поправляет. – Пора, да
   И чего ей втемяшилось?
   - Беды себе ищешь – с проклятым связываться? Не видишь разве: вона оно, так и сыплется. Эх…
   - Долго собирались, – дикарка ухмыляется. – Хозяева торопят, так.
   Выпихивают, то есть? Нас с Тау, порченых, и ее – тоже? И то: вона ее откуль приволокло, аж с другого края земли. Да точнехонько куда надо.
   - Устала, – дикарка зевает. – Кошка спать будет. Перед дорогой выспаться надо, так, – и на дерево полезла.
   А я – бегом, бегом, подальше. Через кусты, через бурьян.
   Вот сыростью пахнуло, прелью, холодком. Просвет. Загородка, бревна трухлявые свалены, и овраг уж. Дальше некуда. Но хоть поутихло в башке, терпимо.
   Стою, гляжу. Светает.
   Ну, что теперь?
   Права ведь язычница дикая. Так и чую: ровно в спину толкает. Только вот куда он нас гонит, Путь-то? Чего делать велит?..
   …Нужно срочно принимать меры. Время и так упущено…
   Мозгую я, значит, а сам ненароком качаюсь с ноги на ногу: вправо-влево. Успокаивает. И думается ясней.
   А чудное дело – что с Веруанцем-то вышло. Нахолонуло, да не так, без злобы. И гвоздь-то из песка – ведь выудил, сумел. А Веруанец, вроде, и обрадовался. Лыбился…
   Вправо… влево… туда… сюда…
   Чудно… Что ж, получается, могу я в этот Транс ихний входить? Это как же, интересно, когда проклятому то – запретно?..
   Туда… сюда… туда…

      Активация.
      Тестирование состояния. Восстановление тканей: выполнено 96%. Наличный ресурс…
      О! Попытка контакта. Занятно.
      Что ж, привет, старик.
      - Здравствуй. Так ты… слышишь меня? Понимаешь?
      - Понимаю, понимаю. Веруанский диалект в меня встроен.
      И хорошо. Потому что автопереводчик явно сбоит.
      - Как мне… обращаться к тебе?
      - Как хочешь, без разницы. Не трать время, старик. Долго ты на пятом уровне не продержишься. Что хотел? Спрашивай.
      - Кто ты?
      - Сложно ответить. В вашем языке нет подходящего слова. Близкое: функция.
      - Кто тебя создал?
      - Тот же, кто и тебя, Раоло-Имм-Ар.
      - Рао Белокрылый? О… я знал. Я так рад…
      - Чему? Я создан, чтобы убивать.
      - Ты – творение Божье, это главное… Скажи… а… мальчик… в чьем теле ты…
      - Ясно, не напрягайся. Личности Носителя не касаюсь: я автономен. Только обеспечиваю безопасность.
      И если бы он все время не мешал мне работать, обеспечил бы полностью. М-да.
      - Но что… ему… уготовано?..
      Старик уже вываливается, едва слышим.
      - Не моя юрисдикция. Эй!
      Все, поплыл.
      Лишь обрывки: ученик… Общий Путь… защита… руководство…
      Бросаю вдогонку: понял, сделаю.
      Я и так всегда беру контроль на себя. В этом тоже моя функция.
      Все. Нужно беречь ресурс.
      Перейти в режим сна.
      Сброс.
      Дезактивация.
   ***
   Эк я… Сморило. Ан утро уже. Одежа от росы сырая. И лубок зачем-то с руки снял… Хотя поджило уж, мешается он только.
   Так. А чего я приперся-то сюда?
   Ах да, молились же… И теперь молятся, но уж не тревожно – благодарственно. Вертаюсь к дому. Слышу четче: благодарят; дите у хозяев родилось. Взаправду – или бес перевирает, куражится? Да нет, вон и голоса слыхать веселые. У людей радость, а тут я им, неровен час, сызнова подгажу…
   Нет уж. Не бывать тому.
   Крадусь за кустами, торбу свою у свинарни прихватываю и – ноги.
   Калитка на запоре. Но ничего, мы верхами. Вот уж на улице я. Озираюсь, встречных пропускаю, бегу сторожко. Коль и впрямь Един Путь нам, никуда ведь друг от дружки не денемся. А лихо авось так следом и потянется. Как принес, так и унесу, от безвинных людей стороной…
   Глядь: а у перекрестка, на камушке, монах сидит. Подымается навстречь. Приметный: длинный, с меня ростом. А ведь я знаю его… Давеча-то, когда в ворота ломились…
   - Я пришел сказать, что ошибся в тебе, – и кланяется. – Прости меня, Бога ради.
   Вона как…
   - Я скверный пастырь: потворствовал толпе… Думал, люди ведь вправе убедиться воочию…
   Мнется, а сам так и зырит, впивается. Аж неловко.
   - Ох, извини… Я – отец Анья-Ирии. А как твое имя, мальчик?
   - Йар, – говорю и уж заранее подбираюсь.
   - А полное? Как был представлен ты Господу нашему?
   Переглатываю.
   - Йиара-Риуаи.
   - О-о… Да… Мне сообщили, что отец-настоятель Унуа-Ота поручился за тебя и готов взять послушником к себе в монастырь.
   - В монастырь? МЕНЯ?
   - Тебя известить не удосужились, как водится, – усмехается горько. – Завтра состоится Малый Собор, где решат твою участь. Полагаю, назначат испытание... – и улыбается вдруг. – Но мне иных доказательств уж не надобно. Я ощутил это сам, я узрел сияние…
   - Ч-чего?
   - Сияние благодати Господней. Мощь великую. Приказ, изреченный не бренными устами, но лишь через посредство их, свыше.
   А глазами-то так и ест.
   - Чтой-то, – говорю, – не смекну я, о чем речь.
   - Ну конечно, сие идет минуя разум человечий… Для тебя ведь это – как помрачение, верно?
   - Ага. Ровно пеленой накрывает.
   - Всякий раз, когда творится нечто злое, дурное? Так?
   - Ну…
   - Идем со мной, – он улыбается, манит. – Идем, не бойся.
   И ведет меня вниз по улице.
   К храму…
   К тому самому. Он близенько тут, я раз-другой уж хаживал мимо, окусывался… Ладный храм. Видом скромен: ни фигур, ни позолоты; в городе и куда покраше есть, чисто дворцы. Ан этот все ж лучше. Потому видно: попросту тут. И люд сюда ходит тож скромный, сирый, да мольбу несет простую и честную.
   Иду, а сердце-то так и стынет. Так и вертится: вот если бы оттуда-то испросить – вдруг услышан буду? Вдруг ответится мне?..
   - Скажи, Йар, а сам ты готов посвятить жизнь служению божию? – священник толкует. – Ведь это важно: осознанный выбор… Э, ну что же ты? Входи.
   Застываю у дверей.
   Мертвеет внутри. И так-то неохота доброго человека разочаровать, правдой обидеть…
   - Нельзя мне, – сиплю. – Порченый я. Батюшка, у нас там, в селе, запретил мне во храм входить.
   - Ты отлучен?! – священник ахает.
   - Нет! Просто... не велели.
   Он головою качает, смеючись.
   - Дурак ваш батюшка, да простится ему. Твои помрачения – боговдохновенны, Йар. Ты отмечен десницею Его, аки воин Света. Войди. Можно.
   Да?
   Вступаю – и точно в небо взлетаю. Дрожь проходит. Грудь ширится, полнится силой, простором. Кажется, горы готов своротить, любую беду одолел бы. Здесь самый воздух целителен, все напоено светом, отрадой. Так и хочется припасть, прижаться, впитать…
   Господи, владетель садов и пастбищ небесн… Аййй…
   Точно набатом в ушах. Не как обычно – стократ сильней, эхом громовым.
   …Как тогда, в детстве: столько голосов, и все кричат в моей голове, кричат, кричат… И все – не то… Один сетует, почему-де у соседа хлеб уродился, а у него нет, нечестно, мол, пусть бы уж всем – недород. Другой просит, чтоб мать-старуха скорей прибрались, от обузы избавиться…
   Но не могут ведь люди о таком молить! Да и как бы мог я их слышать?.. Это все бес, бес! Сгинь, клятый! Не поддамся! Я так долго надеялся, ждал. Я смогу…
   Отец мой, Рао Вседержи…. Аааааааййй….
   - Йар?.. Тебе дурно?
   - Не, ничо…
   Не лги! Не смей лгать в Доме Божьем!
   - Голова… болит… очень…
   - Да, – священник кивает, – тебя ведь ударили тогда. Кто-то из ваших. Нелепость! Но людям трудно понять.
   - У меня… молитва эхом отдается…
   Но он уж не слушает, ведет меня дальше.
   Хорошо, службы нынче нету, и народу никого. Лишь священник в алтаре стоит – второй, пожилой. Верно, к завтрему готовится: в полном уборе, крыла выше головы, золотом шитым сверкают. Чисто ангел. Ангел суровый, яростный.
   - Вот раб божий Йиара-Риуаи. Тот мальчик, – «мой» батюшка говорит да вперед меня подталкивает.
   - Хм, – старший хмурится.
   - Я… не уверен, отче… – шепчу.
   - Сомнение – грех, – рокочет.
   Берет за руку и прямо под Дежителев Свод меня вводит, куда и нельзя мирянам-то. Внутре ёкает, но – ничего. Тихо, хоть бы что бесу-то. Как же так?..
   - Истинно, – кивает. – Готовься, отрок. Завтра предстанешь ты перед святейшим Советом, где подвергнешься испытанью духа. И коли выдержишь…
   А если – не выдержу? А если взбунтуется бес?
   - …пройдя в монастыре требуемое обучение и обретя смирение, посвящен будешь воином Раовым. А после отправишься в земли язычников – нести слово Его и волю Его и обращать заблудших в Веру Истинную. Ты готов?..
   Вона, уверовали вы… А я стою вот посередь храма Божия, да под святым Сводом, а у самого… Так и отдается в ушах: «ОН был избран Духами… ОН призван, чтобы утолить древнюю жажду Духов…»
   Так для чего же я избран, Господи?.. Ай…
   - Что молчишь, отрок? – старший священник буркает.
   А молодой уж и сам загорелся. И видно по нем, что отдал бы все на свете, чтоб на моем месте оказаться. Чтобы воином Раовым нести веру святую. Мечом и молитвой. И пасть, под конец, от рук язычников и стать великомучеником, тако же и смертью своею проторив дорогу последующим…
   А я вот с последним калекой убогим местами бы поменялся с радостью. Лишь бы от ЭТОГО избавиться…
   Не гожусь я, Господи... М-м… Недоумен, слаб. Я так боюсь, что не смогу совладать с дарованным Тобою, обратить во зло. Как тот, колдун. Ведь и его Ты тоже… М-м…
   - Ответствуй, отрок!
   - Отче, – спрашиваю, – а что если не захочет сила, что во мне, воле чужой покориться?
   Зыркает он оком страшным да странным – словно бы с усмешкой.
   - Тогда, – говорит, – отца-настоятеля ждут крупные неприятности. Как и весь монастырь, полагаю.

продолжение: http://www.proza.ru/2016/11/10/1619