Распахнутые глаза Анни вдруг, не мигая и
медленно наполняясь влагой слёз, остановили
свой взгляд на мне. Её миловидное лицо иска-
зилось какой-то детской гримасой, выража-
ющей одновременно испуг и растерянность.
Губы задрожали и произнесли совершенно
неожиданное:
– Ты убьёшь меня?
Весь предыдущий ход событий никак, на мой
взгляд, не должен был привести к такой оше-
ломительной для меня ситуации.
Этот день начался в привычном для меня
порядке. Необременительный завтрак в об-
ществе очередного детектива, мерцавшего
своими страницами с экрана планшета-читал-
ки. В унисон этому неторопливому времяпре-
провождению из соседней комнаты приглу-
шенно звучала музыка раннего итальянского
ренессанса с её совершенно очаровательными
виолой да гамба и лютней. Да ещё моя восхи-
тительная, белокурая прелестница и любими-
ца, ангорская длинношёрстная кошечка Лили,
время от времени настойчиво заявляла о своих
потребностях и прихотях: то ей надо было сме-
нить воду для питья, то открыть дверь на балкон
для совершения утреннего моциона на свежем
воздухе, то выдать очередную порцию ласковых
слов и поглаживаний. Не получив на сей раз
последних, она, вполне ожидаемо, тут же от-
правилась в прихожую, где, нещадным образом
вцепляясь когтями в ковровую дорожку, начала
успокаивать свою обиженную душеньку. Треск
стоял неописуемый, так что мне пришлось её
урезонить строгим окриком. На что она отве-
тила несколькими стремительными пробежка-
ми по всей длине квартиры, распушив стоящий
столбом хвост и издавая воинственные крики,
которым могли позавидовать бесстрашные се-
вероамериканские ирокезы. После чего с чув-
ством оскорблённого достоинства удалилась в
успокаивающую цветочную гавань балкона.
Заметив, что время моего утреннего раз-
гильдяйства весьма затянулось, я выключил ис-
точник познания, помыл посуду и приступил к
обязательной на этот день программе: чтению
Интернет-почты, написанию и отправлению
электронных писем, выполнению ряда других
неотложных дел.
Убедившись, что практически всё намеченное
осуществлено, я отправился в долгую пешую
прогулку в центр города, целью которой было
не только желание насладиться прелестью по-
следних летних дней, но и посещение торговой
палатки, размещённой на главной пешеходке
города. В ней всегда были в изобилии свежие
овощи и фрукты по оптовым ценам. А после
трёх часов пополудни происходила ещё и до-
полнительная скидка на их стоимость.
Именно в это время меня можно было уви-
деть в этот день, медленно вышагивающим
среди многочисленных человеческих особей,
оживлённо разговаривающих и устремлённых
к одним им известным целям. Моя манера фла-
нирования по городским улицам хорошо может
быть проиллюстрирована строчками Самеда
Вургуна, известного азербайджанского поэта:
Я жизнь продлю в её мгновенье каждом.
Мне некуда спешить.
Я не спешу.
Пусть длится день! Пусть вертится планета!
Я не спешу.
Мне некуда спешить.
Я не спешу, и мне открывается во всём своём
многообразии мир человеческих лиц, взглядов,
фигур и одеяний. А какофония стилей и расцве-
ток причёсок приводит в восторг. Не перестаю
удивляться тому, как изощренно мои совре-
менники пытаются изменить свою внешность.
Вглядываясь в эту броуновскую стихию пеше-
ходов, я вдруг выловил её из этой суеты. Сред-
него роста, молодая, коренастая, немыслимо
коротко остриженная, незатейливо одетая, она
скорее напоминала только сошедшую с поезда.
Но вокзал был далеко, а помощь носильщика ей
была крайне необходима: объемистый тяжёлый
рюкзак за спиной, в одной руке неподъёмная до-
рожная сумка, а в другой – солидный пластико-
вый пакет. Она шла так же медленно, как и я. Но
ей явно было не до красот окружающего мира.
Чувствовалось, что силы её были на исходе.
Через несколько шагов она остановилась,
сложив весь груз на плитки тротуара. Чуть
дрожащими руками она достала зажигалку и
сигарету, пытаясь закурить. В это время я по-
равнялся с ней, приветливо и ободряюще ей
улыбнулся. Она ответила слабой полуулыб-
кой и отвернулась, выпуская сигаретный дым в
другую сторону. Я, практически не останавли-
ваясь, продолжил свою прогулку, размышляя,
что будь я на несколько десятков лет моложе,
0
непременно предложил бы ей свою помощь,
а сейчас… Но тут моё внимание, нет, скорее
мой слух привлекли уличные музыканты, что
пристроились у стены кафедрального собора.
Незамысловатая мелодия старинного гавота
в исполнении бамбуковой флейты и фагота
неожиданным диссонансом вплелась в много-
ликий шум улицы. Так неожиданный луч солн-
ца, прорвавшийся сквозь толщу серых туч, в
одно мгновение преображает всё вокруг, при-
дав всему новые краски и очертания. Заметив
поблизости свободную лавочку, я устремился
к ней, потеряв на миг всю свою осанистость
и вальяжность. Удобно расположившись, я по-
грузился в чарующие звуки, получая немалое
удовольствие, тем более что исполнительни-
цами были две прелестные девушки, видимо,
студентки местной консерватории, зарабаты-
вающие себе на косметику и прочие удоволь-
ствия. И бронзовый позеленевший кайзер,
восседающий на верном иноходце, и фонтан
с замысловатыми струями воды, и купола ста-
ринного собора, устремлённые в просветах
тенистых крон к своему богу, и пряный аромат
колбасок в тесте, изготавливаемых на продажу
в бистро за мой спиной, – всё создавало неодо-
лимую прелесть бытия. Я настолько был в неё
погружён, что на неожиданный вопрос, задан-
1
ный по-английски: «Извините, у вас тут сво-
бодно?», – я тут же ответил по-русски, не глядя
на спрашивающую: «Да, конечно». Спохватив-
шись, я попытался исправиться, сказав то же
самое по-английски. Но окончательно я вышел
из своей отрешённости, когда услышал оче-
редную реплику: «Спасибо. Я ненадолго. Мне
надо чуть-чуть передохнуть», – сказанную уже
по-русски, но с очень знакомым акцентом.
Я взглянул на незнакомку и узнал ту, к кото-
рой я недавно проникся совершенно беспо-
лезным для неё сочувствием: тяжести её гру-
за оно нисколько не уменьшило. Расположив
свою поклажу, она опять закурила, отрешённо
глядя на музыкантов, которые в этот момент
старательно выводили строгую и величествен-
ную мелодию сарабанды Георга Генделя.
Что-то важное и забытое, связанное с этим
акцентом, настолько заинтриговало меня, что
я, забыв о магии музыки, не утерпел и обратил-
ся к своей соседке по лавке:
– Извините, у вас такой знакомый акцент,
когда вы говорите по-русски, но я никак не
могу вспомнить, где мог его раньше встретить.
Вы из какой страны сюда приехали?
– Всё очень просто. Приехала из Италии, а
сама я болгарка. Учила русский язык в школе,
много читала ваших писателей…
2
И тут я всё вспомнил. И себя в тридцатилет-
нем возрасте, и пионерский лагерь, где работал
его начальником, и болгарских ребят, которые
отдыхали у нас, и их удивительно привлека-
тельных воспитательниц, сносно говорящих
по-русски, но с очаровательным выговором. И
одну из них, Софи, с которой у меня был дли-
тельный ни к чему не обязывающий сезонный
роман: ежегодно по три летних месяца на про-
тяжении четырёх лет. Как она говорила тогда:
«У нас с тобой вахтовая любовь».
Из дальнейшего разговора я узнал, что Анни,
так она себя назвала, давно уехала из родных
мест, последнее время жила в Италии, в Па-
лермо, где перепробовала много разных ра-
бот и многому научилась, где у неё есть ком-
ната в доме гостиничного типа. Она не одна.
В прошлом году встретила молодого челове-
ка, приехавшего в её город из Сент-Хеленс,
что в Англии, чтобы подзаработать уличным
музыкантом.
Они полюбили друг друга. Но Стив не захо-
тел жить в Италии, сказав, что это страна лен-
тяев. Звал Анни отправиться с ним в скитания
по Европе, зарабатывая концертами на улицах
её городов. При этом он уверял, что научит её
играть на тамбурине и ещё на каких-то удар-
ных. И что с его виртуозной игрой на элек-
3
трогитаре и её привлекательностью и задором
их дуэт будет делать хорошие сборы. Но Анни
наотрез отказалась, сказав, что она насмот-
релась на таких музыкантов, работающих за
подаяние. Ей этого не надо. Он всё же уехал в
Германию. А она решила, что друг бросил её, и
винила себя в этом, полагая, что надо было со-
гласиться на его предложение. Но, к её удив-
лению и радости, через месяц Стив позвонил.
Он звал её в Эссен, где в составе фольк-груп-
пы музыкантов прилично зарабатывает. У
него есть съёмная маленькая квартирка, кро-
ме того, он знает одно итальянское кафе, где
нужны официантки, так что они смогут нала-
дить совместную жизнь: ему этого очень хо-
чется – без Анни никак не представляет своё
существование.
Не раздумывая, она согласилась, и через не-
сколько дней вылетела в Дюссельдорф. Но,
так как он не мог её встретить, они договори-
лись, что после концерта он будет ждать её у
информационной стойки на вокзале в Эссе-
не в 11 вечера. Прибыв на этот вокзал около
четырёх часов пополудни, Анни, сдав вещи в
багаж, отправилась бродить по прилежащим
улицам в центре города. Потом, посидев зна-
чительное время в кафе, поспешила на вокзал:
было уже 22 часа. Стива там не было. Но это
её нисколько не обеспокоило: ещё было время
до обговоренного срока. Но когда стрелки на
часах стали показывать начало двенадцатого, а
его телефон не реагировал на её неоднократ-
ные звонки, ей стало не по себе. Успокаивая
себя мыслью, что он просто задерживается,
она стояла у информационной стойки, не зная
в какую сторону смотреть, чтобы обнаружить
его лицо среди людей, появлявшихся в поле её
зрения. Тягостно тянулось время, вокзал обез-
людел, лишь отдельные фигуры запоздавших
прохожих да компании подростков возникали
то тут, то там.
Когда часы показали два часа ночи, она по-
няла, что произошло нечто ужасное: он не
появится, с ним что-то случилось. Решив всё
же ждать до утра: ведь она была одна в незна-
комом городе, и ей некуда было идти, распо-
ложилась на вокзальной скамье и стала ждать
утра. На следующий день его телефон всё так
же не реагировал на её звонки. Она, однако,
промаялась в ожидании ещё до полудня, об-
думывая тем временем, что ей делать. Деньги
на обратный путь у неё были. Но она реши-
ла найти Стива, вдруг она ему нужна. Но для
начала надо было сыскать работу, чтобы оп-
латить проживание и питание. Взяв в инфор-
мационном бюро адреса итальянских кафе,
Анни отправилась на поиски. В первом кафе
её не взяли официанткой: не знает немецкого
языка, но предложили повремённую работу
посудомойкой. Она согласилась, и тут же на
два часа приступила к делу. Заработав пятнад-
цать евро и получив приглашение на следую-
щий день на несколько часов, Анни пошла в
поисках следующего в её списке кафе. Вот так
она оказалась на лавочке рядом со мной, из-
мученная и одинокая.
– Вот такие у меня дела и заботы. А вы что
делаете в Эссене? Гостите здесь или живёте
постоянно? Не расскажете ли о себе в ответ на
мою историю?
Выслушав мой весьма краткий экскурс в моё
прошлое и такой же очерк настоящего, она
живо среагировала на одну частность из моего
повествования:
– Вы пишете книги, как здорово! А вы могли
бы написать книгу обо мне? Так много проис-
ходило со мной за мои двадцать семь лет, вы
и представить не можете! С пятнадцати лет я
была предоставлена сама себе: разные стра-
ны, люди, события… Когда я долго сидела на
вокзале, мне вспоминалась почему-то вся моя
жизнь за последние десять лет. Как будто про-
сматривала многосерийный фильм. И не могла
поверить, что это всё было со мной.
То ли искренность и обаятельность мой со-
беседницы, то ли собственная бестолковость
и некоторая авантажность, столь присущая
мне с незапамятных времён, не знаю что, но
то, что я ответил на её вопрос, резко изменило
мои планы на ближайшее время.
– В ответ на твой вопрос я могу предложить
следующее. Я живу один в двухкомнатной
квартирке. Ты можешь поселиться на время
у меня. Днём ты будешь решать все свои про-
блемы, а в свободное время – рассказывать
подробно о себе. А когда найдешь место, где
жить, мы расстанемся. Каких-то личных пла-
нов на тебя, как ты понимаешь, у меня нет. Ре-
шай. Уже скоро будет вечер. Тебе пора решать
проблемы ночлега на предстоящую ночь. Да и
мне пора возвращаться к Лили, моей кошеч-
ке, которая уже, наверное, навострила ушки,
ожидая мои шаги в подъезде.
Я мало надеялся на то, что она согласится,
но через некоторое время мы уже шли к мет-
ро, неся огромную сумку вдвоём, взявшись за
её ручки.
Всю дорогу мы, по сути дела, молчали, обмени-
ваясь какими-то отдельными фразами, но мет-
ров за триста до моего подъезда она задала свой
первый вопрос из числа тех, которые по смыслу
никак не вытекали из предыдущего разговора:
– А что, в Германии проституция официаль-
но разрешена?
И, увидев мой недоумённый вид, пояснила:
– Я не только размышляла о себе, обрета-
ясь на вокзале, но и читала итальянскую газе-
ту, которую взяла в самолёте. Так в ней писа-
лось, что в Салерно полиция наложила штраф
в пятьсот евро на человека, который подарил
букет красных роз одной из путан на улице.
Я, конечно, против того, чтобы на улицах то
там, то тут стояли девушки, недвусмысленно
предлагая интимные услуги. Но считать даре-
ние им цветов оскорблением общественной
нравственности… Это уму непостижимо, на
мой взгляд.
Я заверил её, что в Германии проституция
легализована, что даже есть профсоюз для лиц,
занимающийся столь своеобразной трудовой
деятельностью, добавив при этом, что как-то
читал о некоторой даме подобного пошиба,
которая выиграла в суде иски против тех, кто
отказывался оплачивать ей уже исполненные
профессиональные услуги. В дальнейшем эта
тема не получила развития, так как мы оказа-
лись у моего дома. Но мысль о том, что этот
вопрос связан не столько с событиями где-то
в Италии, а сколько – с её проблемами здесь,
в Германии, вдруг заинтересовала меня. Уж не
рассматривает ли она сей бизнес как вариант
своего трудоустройства, и не стану ли я объек-
том таких предложений? Соображение, что эта
моя бестолковость может мне принести ещё те
приключения, обеспокоило меня всерьёз.
Тем временем мы оказались в моей уютной
квартирке. Лили, увидев незнакомку, тут же
куда-то удалилась, видимо, решив не прини-
мать участие в этой моей затее. На предло-
жение принять душ и потом покушать, Анни
ответила отказом, заявив, что сейчас она хо-
чет только одного – поспать, хотя бы часок. А
всё остальное потом. «Спать, только спать».
Предложив ей диван, я ушёл за пледом. Ког-
да же вернулся, она уже спала, скорчившись в
позе человеческого эмбриона. Накрыв её пле-
дом, я удалился, несколько обеспокоясь тем,
что Лили не удержится и потревожит гостью:
уж больно она любит лежать на спящем, рас-
сказывая ему одну из своих достаточно звуч-
ных и продолжительных историй.
И я был прав. Но только отчасти. Лили не
облагодетельствовала спящую своей мурлы-
кающей лаской, а всего лишь где-то через час
устроила звучную истерику по поводу закры-
той почему-то двери на балкон. Суть её тре-
бований была одна: дверь открыть и не закры-
вать, так как ангорские кошки всегда имели
право на свободу перемещения. Я поспешил
выполнить требования этой фурии не потому,
что боялся испортить с ней отношения, а что-
бы дать ещё поспать гостье. Но тщетна была
моя поспешность. Анни уже не только про-
снулась, но даже, что-то ласково говоря, от-
крывала дверь этому своенравному созданию.
А та, промяукав нам что-то нелицеприятное
и одарив напоследок укоризненным взглядом
зелёных глаз, грациозно удалилась на столь
желанный балкон. Глядя на её торжествую-
щий, распушённый, белоснежный пушистый
хвост, поднятый опахалом вверх и медленно
проплывающий в створе двери, я подумал, что
живи она у габровцев, те немедленно бы изба-
вили её от этого чудесного сокровища. И тут
же спросил, не встречала ли Анни в своей Бол-
гарии жителей города Габрова, о которых из-
вестны байки об их фантастической скупости
и бережливости. Ведь именно им пришла в го-
лову мысль лишать своих кошек хвостов, чтобы
те не остужали помещения: хвост делал этот
процесс, с точки зрения габровцев, слишком
продолжительным и приводил к излишним за-
тратам на восстановление утраченного тепла
во время исхода или прихода этого хвостато-
го животного в холодное время. Однако Анни,
улыбнувшись, ответила, что слышала об этих
0
чудаках, но никого из них не встречала у себя
на родине и продолжила:
– Думаю, что вы опять собираетесь уговари-
вать меня принять душ, но сейчас мне нужно
другое. Я не помню, когда в последний раз ела.
Поэтому сейчас только кушать, кушать и толь-
ко кушать. И если нет ничего приготовленно-
го, то покажите, какие есть у вас продукты, и я
быстро приготовлю что-нибудь. И не волнуй-
тесь, всё будет даже очень съедобным.
Сказав, что ей ещё представится возможность
удивить меня своими кулинарными талантами,
я заверил её, что вся проблема состоит в по-
догреве уже приготовленного мной заранее
и сочинении какого-нибудь салата на скорую
руку, последним она может и заняться.
И через несколько минут мы уютно располо-
жились на кухне. Горели две свечи, в фужерах
искрилось сухое вино, благоухал кинзой про-
стенький салат, исходили ароматом карри от-
бивные, а из комнаты доносились раздумчивые
всхлипы саксофона. Беседа за столом была у
нас неспешной до того момента, когда Анни
задала второй свой вопрос, жёсткий и прямой.
– Вы коммунист? Почему вам дорог Сталин?
Перед этим мы говорили об итальянских
футбольных болельщиках, так как оказалось,
что моя собеседница рьяная тиффози и час-
1
то ездит за «Интером» на матчи во внутрен-
нем чемпионате Италии. И без паузы, тут же,
вопрос-обвинение с неприязненным блеском
в глазах. Я прямо почувствовал, как её глаза
просто пригвоздили меня к кофейному авто-
мату, что стоял на полке за мной.
– А у тебя, Анни, прямо удивительная спо-
собность резко обрывать сложившийся раз-
говор и задавать вдруг весьма неожиданный
вопрос. Кажется, что ты, ведя беседу с кем-то,
одновременно размышляешь над чем-то дру-
гим, что важнее той темы, которая обсуждает-
ся тобой с собеседником в данный момент. И
в какой-то момент ты теряешь ориентацию и
задаёшь вопрос, возникший из твоего внутрен-
него монолога. И ставишь своего собеседника
в тупик: он не понимает причину появления та-
кого вопроса. Так и я не понимаю, какая связь
между итальянскими футбольными фанатами
и личностью Сталина. И с чего ты взяла, что
я истовый поклонник этого чудовища двадца-
того века? Мне всегда был интересен его фе-
номен в историко-мировоззренческом плане,
но испытывать какие-нибудь добрые чувства к
нему не могу, как и к другим подобным крова-
вым тиранам двадцатого века. А что до комму-
низма, то мы все в разной степени коммунис-
ты. Всем нам приемлемы лозунги «Братство,
2
Равенство, Свобода». Неприемлемо же боль-
шинству из нас, в том числе и мне, насилие, ве-
дущее к их осуществлению в жизни.
– Выходит, я тоже коммунистка? Никогда не
могла так о себе подумать!
– Эк тебя задело! Ладно, давай оставим это.
И найдём менее опасную тему. А искать её луч-
ше всего за чаем. Хочешь, я угощу тебя аромат-
ным чёрным азербайджанским чаем: моя дочка
постоянно снабжает им.
С чаем мы переместились в гостиную. Если
раньше, впервые зайдя в неё, моя болгарочка
ни на что не обратила внимание – она иска-
ла прежде всего возможность отправиться к
Морфею – то теперь её заинтересовало всё,
что висело на стенах, лежало на полке или
стояло на полу. Неподдельный интерес у неё
вызывали пастели с видами Парижа, образцы
старинного оружия, старинные настенные
часы с боем, многочисленные миниатюрные
копии памятников и исторических строений,
громаднейший колючий зелёный шар какту-
са на изящной антикварной стойке и большая
библиотека художественной литературы.
Но вот она остановилась перед большой гра-
вюрой по меди. На ней был изображён мрач-
ный тип в шляпе и в чём-то, похожем на плащ.
Мужчина курил трубку и пристально смотрел
3
вам в глаза. Анни подошла к картине и долго
в неё всматривалась. Затем она, повернув поб-
ледневшее лицо ко мне, возбуждённым шёпо-
том быстро заговорила:
– Это нехорошая картина. Он злой чело-
век, – полуобернувшись, указала на незнаком-
ца и затем продолжила горячечным тоном. –
Он любит убивать. Эту картину нельзя вешать
дома. Она принесёт вам вред. Мне кажется, я
знаю, кто он. О нём я читала у какого-то анг-
лийского автора. Не помню у кого, но я знаю,
он живёт и сейчас среди людей.
– Уж не злодея ли из книги английского писа-
теля Роберта Стивенсона «Странная история
доктора Джекила и мистера Хайда» ты вспо-
минаешь, милая? – усмехнувшись, спросил я.
– Да, это тот злодей. Я его часто вижу в разных
местах. Вот и у вас меня он дожидается! Нет, я
лучше уйду. Найду гостиницу какую-нибудь,
там и переночую. Не хочу спать на диване, над
которым висит изображение этого страшного
человека.
– Оставь свои страхи в покое. Это гравюра
исполнена по мотивам картины венгерского
художника Цукарелли Франческо «Обжига-
тель древесного угля из деревни», написанной
ещё в 1333 году, и никакой магической силой
она не обладает.
Анни успокоилась и перевела свой взгляд на
большую и массивную зелёного мрамора сто-
лешницу и устремилась к ней с восторженным
возгласом:
– Какие удивительные шахматы! Какие пре-
лестные фигуры? Вы играете в шахматы? Да-
вайте пить чай и играть в шахматы. Это будет
так чудесно!
Шахматы, действительно, были привлека-
тельны. В антикварном магазине, где я их ку-
пил, меня они удивили необычностью их фигур
и красотой шахматного поля. На нём были раз-
мещены два войска: римлян и египтян. Во главе
черных стоял король с ликом Юлия Цезаря, а
во главе белых – король с ликом царя Птоле-
мея. Всё это напоминало об александрийском
триумфальном походе великого полководца
на Египет в конце сороковых годов до нашей
эры и о его главной добыче – красавице-ца-
рице Клеопатре, чьим ликом была награждена
королева белых фигур. Цветная, украшенная
резьбой и египетскими орнаментами, а также
и полудрагоценными камнями, изготовленная
из туфа доска и изящные медные фигуры явля-
ли собой притягательное зрелище.
Мы сыграли приличное количество пар-
тий. Моя соперница была азартным игроком,
но очень эмоциональным и невнимательным.
Каждый свой проигрыш она сопровождала за-
верениями, что всё произошло из-за глупой
ошибки, и если бы не она, то до её победы было
рукой подать. Она была мила и забавна в своём
азарте. И веселилась от души, когда в результате
своей пижонской атаки я всё же проиграл. На
этой торжествующей для неё ноте игра была
прекращена, и мы за несколькими рюмками ли-
кёра ещё продолжали беседовать, пока я не по-
чувствовал, что в комнате стало слишком про-
хладно из-за открытой двери на балкон. Я встал
и пошёл закрывать её. И когда я обходил Анни,
сидящую на стуле, она вдруг резко повернулась
ко мне. Её распахнутые глаза вдруг, не мигая и
медленно наполняясь влагой слёз, уставились на
меня. А миловидное лицо исказилось какой-то
деткой гримасой, выражающей одновременно
испуг и растерянность. Губы задрожали и про-
изнесли совершенно неожиданное:
– Ты убьёшь меня?
Весь предыдущий ход событий никак, на мой
взгляд, не должен был привести к такой оше-
ломительной для меня ситуации. И это был
третий вопрос, который просто, как и преды-
дущие два: о проституции и о Сталине, возни-
кал из ниоткуда.
Преодолев некоторую оторопь, я, чуть ка-
саясь, осторожно провёл рукой по её стриже-
ной головке и заверил, что ничего плохо ей от
меня не стоит ожидать. И пусть она примет к
сведению, что в своей жизни я никого не уби-
вал. И в шутку спросил её (уж лучше бы не
спрашивал!):
– Ты ведь тоже никого не убивала?
И тут же получил ответ, который лишил
меня желания о чём-либо ещё спрашивать эту
непредсказуемую гостью. Ответ её был, как
писал Маяковский, «резкий, как нате»:
– Я убила свою дочь.
Подумав почему-то об аборте, я не стал ниче-
го уточнять и заявил, что время позднее, было
уже около двенадцати, все устали, и пора от-
дыхать. Принеся постельные принадлежности
и сказав, что в дверях от её комнаты есть ключ и
она может закрыться на случай, если какие-ни-
будь страхи её будут беспокоить, я ушёл в свою
комнату. Разделся и лёг спать. Но сон долго
не овладевал мной. Тревожные мысли будо-
ражили сознание. Временами казалось, что я
чего-то жду и чего-то боюсь, прислушиваясь к
звукам и шорохам. Пытался читать, но вникать
в текст не удавалось. Наконец, усталость взяла
своё, и я погрузился в полудрёму. Сколько это
продолжалось, я не знаю, когда какой-то звук
вывел меня из некрепкого сна. И через мгнове-
ние я осознал, что это был звук колокольчика
над входной дверью: кто-то вошёл или вышел.
Накинув халат, я быстро выскочил в коридор, а
потом осторожно заглянул в комнату, где спа-
ла Анни. Её там не было, как и не было никаких
её вещей. Постельные принадлежности так и
лежали там, где я их недавно положил. Выбе-
жал на улицу, благо, что живу на первом этаже,
но никого там не обнаружил, а кинуться искать
где-нибудь поблизости – не имело смысла, да и
желания не было.
Вернувшись и войдя в её комнату, я обна-
ружил Лили, сидящей на стопке постельного
белья и глазеющей на меня. И на мой вопрос:
«Что ты на это скажешь?» – ответила замыс-
ловатой кошачьей руладой, которую можно
было понимать и как «так должно и быть», и
как «это её последний непредсказуемый во-
прос», и как «она не та, какой она себя по-
казала здесь», и «как постарайся больше не
повторять такой глупости, как приглашать не-
ведомо кого в наш дом». Не став спорить ни
с одним из утверждений моей зелёноглазой
домоправительницы, подошёл к балконной
двери и некоторое время смотрел на огни и
силуэты ночного города, пытаясь понять, что
же происходило с момента моего знакомства с
Анни. И вдруг почувствовал какую-то пустоту.
Вместе с Анни что-то ушло из моей жизни. В
распахнутые двери иногда уходит нечто такое,
что мы ранее и не осознавали как имеющее ка-
кой-то значимый смысл для нас.
– Что же ушло с Анни? – вот мой вопрос, ко-
торый я себе задал в тот момент, вопрос, по
неожиданности не уступающий её внезапным
троекратным вопрошениям. Ответ на него мне
неизвестен и сейчас. Но ведь ушло…
Эссен, Германия.