Ввм. 19. 7. 2017. люблю!
Крайняя неприятность случилась с Виктором Барсуковым до того, как он сам хотя бы один раз метясь в живую цель, успел нажать спусковой крючок своей винтовки. Досталась она ему со второй половины курсов снайперской стрельбы, когда законтрактовавшиеся вовремя ребята получили новенькие американские М-24, а он, подписавший контракт гораздо позже, потому и удовлетворился российской, видавшей виды «драгуновкой». Подписать контракт на трёхлетний срок службы в грузинской армии Барсукова вынудила жизнь – голодная, безденежная и азартная. Он родился в Грузии, любил эту страну всей душой, знал каждый её закуток, неплохо владел языком, оставаясь при этом гордым носителем своей фамилии.
Дядя Вити Барсукова жил на Кавминводах в курортном городе Кисловодске. Однажды племянник решил перебраться в Россию на «пмж». Перебравшись сначала через Крестовый перевал и под сумасшедший грохот Терека проскользнув Ларскую таможню, Витя постучался в двери кисловодской малогабаритной квартиры папиного брата. Дядя сразу же заявил, что прописка в городе-курорте забугорным искателям призрачного житейского счастья предоставляется с большими ограничениями, а гражданство России – только за выдающийся вклад в её поступательное движение на пути к общемировому прогрессу. У Вити Барсукова не было никакого вклада, и он, проработав зиму истопником в каком-то окраинном доме престарелых, где бездольных стариков всё ещё обогревали лежалой антрацитовой крошкой, двинулся в обратный путь.
Дома Барсукова ждали отец с матерью, двое девочек-близняшек и жена Лена. Жену он любил тихой любовью неудачника, которому фартит в жизни один-единственный раз, на собственной свадьбе: гости громко кричат «горько», не предполагая, что именно такое будущее и ожидает молодых. Потом те же гости в сутолоке усталого дня случайно встретившись с кем-то из таких же усталых, некогда счастливых новобрачных, желают уже сладкой жизни, теперь твёрдо зная, что вкуснятинку на «сладкое» жизнь определённо припасла для какой-нибудь другой супружеской пары.
У той, другой, образования, как минимум, должно было быть поболее, чем у Вити с Леной. Познакомились они в профтехучилище, по выходе оттуда токарь-многостаночник и ткачиха-прядильщица создали ячейку нового постсоветского общества, которому по большому счёту она была совершенно не нужна. Грустный факт этот становился тем непреложнее, чем больше разворовывалось в стране токарных станков типа «ДИП» и подпольно приватизировалось камвольно-суконных комбинатов образца тбилисской «Советской Грузии». Догнать и перегнать Америку Советскому Союзу не удалось. Рассоветизированная Грузия от безвыходности решила играть с ней в поддавки. Россия в безнадёжной позиции отстающей стороны по-прежнему предпочитала играть с америкосами в догонялки.
Витя Барсуков, отторгнутый Россией и обесстаноченный Грузией, кормил семью за счёт рыбалки в главной реке страны и некрупных выигрышей в футбольном тотализаторе. Большой геополитикой он не интересовался вообще, а малая беспокоила его тоже весьма упрощённо : поднимется ли в Куре выше азербайджанского Мингечаурского водохранилища каспийский лещ да приедут ли к тбилисским динамовцам их московские одноклубники попинать мяч в игре клубного чемпионата Европы? Приезд футболистов то и дело ставили под сомнение словесные эскапады грузинского высокорослого президента относительно непомерной высоты каблуков на башмаках господина такой же симметричной значимости, руководителя огромной страны, неприлично прилегающей к Грузии – если взглянуть на географическую карту - громадным задом.
Пукать мегастрана не собиралась, и Витя никак не мог взять в толк, зачем вводить в зазорное искушение её президента: пусть он невелик росточком, но Россия / а речь шла именно о ней / вон какое, что называется, неохватимое глазом сопредельное государство! Да пукни оно разок – и Грузию не спасёт ни одно, самое современнейшее средство химзащиты. Высокорослый грузинский президент в детстве переболел менингитом, последствия серьёзного недуга сказались на его психосоматике и ярче всего они сквозили в его твёрдом президентском намерении гнать русские танки до самого Ростова, если они посмеют сунуться за Кавказский хребет.
Витя Барсуков имел чёткое представление о русских танках. Он прослужил срочную службу в роте хранения бронетанковой техники и месяцами выковыривал грязь из гусениц стареньких «пятидесятипяток», полученных грузинской армией в наследство от квартировавшей в городе Гори советской танковой части. Немилосердно намучился Барсуков со сменой аккумуляторов в тесном танковом чреве, стойко вытерпел и нешуточное охаживание ореховым прутом собственного седалища в традиционном посвящении в танкисты. Трёхминутный ритуал соблюдался со всей строгостью порядков, заведённых ещё в советской армии. Хоть и попахивало от них «дедовщиной», но молодые «салажата», подвешенные вниз головой к танковому стволу, молча держали фасон, когда старослужащие пацаны лупили их по мягкому месту. Барсукова «крестил» огрузинившийся осетин, остроскулый Джемал Тедеев. Витя спокойно принял десять тугих ударов и сказал, что даже «крещёным» грузинским танкистам не следует воевать с русскими: они всё равно выиграют любую драчку и на допотопном танке «ИС», том самом, что стоял во дворе местного музея лучшего друга советских физкультурников товарища Сталина.
Джемал Тедеев не опротестовал Витино умозаключение. Он считал Иосифа Виссарионовича кровнородственным человеком по фамилии Джугаев; вождь мирового пролетариата не имел партийного права под своей подлинной фамилией выражать тёплые чувства к родному народу, он выражал их опосредованно – передачей ему новых земель, на которые ни с того, ни с сего теперь заявляла права Грузия. Для танкиста Тедеева всё, что связывалось с именем великого уроженца Гори, было свято, тем более, тяжёлый танк второй мировой войны «Иосиф Сталин». Старики говорили, что он прямой наводкой в прах разбивал лучшую немецкую бронетехнику. Втайне Джемал Тедеев желал, чтобы точно такая же участь постигла и пестуемое им дряхлое колёсно-гусеничное хозяйство отдельной механизированной спецбригады грузинской армии. После демобилизации Тедеев осел на Эргнетском оптовом рынке, обзавёлся торговой палаткой и, если бы понадобилось, то с боевым кличем на устах «За Родину, за Сталина» готов был насмерть защищать свой бизнес от процветавшего здесь грузино-осетинского административно-бандитского рэкета.
Рядовой запаса Витя Барсуков вновь встретил своего армейского «натлию» / так по-грузински величают крёстного папу / незадолго до того, как тридцатая осень наполовину обезволосила голову крестника, в главной реке страны перестала ловиться выбитая браконьерами рыба и тбилисские динамовцы опять, в который раз похерили надежды болельщиков в Кубке Европы. К тому времени Витя в тотализаторе уже дважды поставил на родную команду взятую под проценты кругленькую сумму, а «Динамо» непонятным образом дважды проиграло любительскому клубу с каких-то совсем нефутбольных Фарерских островов. Витя грамотно рискнул, и на девяносто девять процентов уверенный в успехе, собирался отхватить хороший куш, не предполагая, что один-единственный, заведомо выигрышный процент уверенности в существенной прибыльности договорных матчей всегда будоражит мозг отечественных махинаторов из федерации футбола Грузии. На этот раз скандал вырвался на материковый простор; обнаглевших грузинских функционеров наказали отлучением от работы, поддавшуюся соблазну гадкого мошенничества еврочиновничью футбольную челядь – жёсткими штрафами, но Вите Барсукову никто не вернул зазря сгинувшую деньгу. Наоборот, он должен был вернуть её с процентами авлабарскому ростовщику Баграту.
Этот приблатнённый малый был из породы самых бессовестных захребетников, когда-либо населявших старотбилисский Авлабар на немалом пространстве от президентской резиденции до армянского драмтеатра. Деньги он ссуживал под завлекательный процент, дробил срок возвращения долга на периоды, не торопил с отдачей, но в конце срока по каждому периоду требовал выплаты повышенной, - удвоенной, а то и утроенной ставки. Возмущённых или паче того, отбрыкивающихся кредиторов призывать к порядку Баграту помогал имевший три зонные «ходки» сосед Симончик. Лысой головой и зауженными глазами сосед походил на Ленина великой поры создания РСДРП. К тому же Симончик грассировал, и живи он этак полвека назад при совке, кореши наверняка бы одарили другана каким-либо уважительным псевдонимом, касавшимся великого вождя с приличного боку. Но Симончик жил, воровал, сидел, освобождался, снова садился уже при развенчанном Ленине и потому пренебрежительно звался Картавым.
Витя Барсуков попросил было Баграта скостить процентную, неподъёмную для него прибавку к ссуде. Тут же подскочивший Симончик-Картавый, поигрывая складным швейцарским ножом со множеством острых полотен, философски ответствовал, что долг денежный, так же как и ритуальный, нужно отдавать без проволочек в установленный срок:
- Заплати и спи спокойно! А то ведь в мёртвом теле уснувшую совесть долго не держат… Без бальзамации закопаем!
Многозначительный намёк Картавого не ввергнул Барсукова в панику, но определённо заставил перебрать в голове все варианты выхода из тупика и остановиться на оптовой закупке в Эргнети куриных окорочков с последующей сдачей их в тбилисские продуктовые лавки. При виде своего армейского крестника Джемал Тедеев, заправлявший на Эргнетском рынке сбытом «ножек Буша», обрадовался не сильно, а только в меру ещё одной заполученной возможности выгодно расстаться со скоропортящимся товаром. Товар из России через Рокский туннель поступал в рефрижераторных фурах, в Эргнети его перемещали в стационарный холодильник, мало заботившийся о сохранности продукции из-за частых отключений электоэнергии грузинскими властями. Делали они это непреднамеренно, точнее, - за них это делала летняя жара, здорово обезвоживавшая чашу Ингурского водохранилища: именно оно питало электричеством основную часть грузинского государства. Конечно, Юго-Осетия всеми фибрами большой осетинской души ненавидела недавнюю метрополию, но отказываться от грузинского полного пакета коммунальных услуг вовсе не спешила и подкладывалась под живучую, обычную практику в отношениях вдрызг рассорившихся приятелей, не ставших ещё, однако, лютыми врагами: «Сначала покурим твои сигареты, а потом мои…».
Джемала Тедеева Россия-мачеха «своими» сигаретами пока не снабжала, и как только картонные коробки с куриными бёдрышками в умолкших холодильниках давали предательскую розоватую течь, он крыл грузинское минэнерго шквальным международным матом на всех известных ему языках. Вите Барсукову перевод не требовался, требовалось выяснить и устранить причину тедеевской матерщины. Витя всё устранил, ничего не выясняя. Понадеявшись на хлипкую порядочность армейского крёстного отца, крестник закупил у него оптовую партию десятки раз замороженно-размороженной продукции, на съёмном пикапе развёз по тбилисским торговым точкам, но мизерную выручку от продажи иссиня-ультрамариновых куриных предконечностей удалось получить только в одной: какое-то общество защиты животных сжалилось над городским приютом бездомных собачек.
Так по собственной глупости Витя Барсуков очутился в глубокой заднице и вызволить его оттуда совершенно неожиданно помогла нововведённая система пополнения рядов грузинской армии воинами-контрактниками. Жена Лена поначалу стойко противилась решению мужа ослабить узел семейных материальных проблем не холодным оружием по-александромакедонски, а меткими выстрелами по старым врагам молодого грузинского государства. Но потом, после неприятного телефонного знакомства с дребезжащим тенорком Симончика-Картавого Лена быстренько согласилась даже с предпочтением мужа при выборе армейской специализации: будущим снайперам единовременное денежное пособие выдавалось сразу же по заключении контракта, причём втрое большее, чем той же вольнонаёмной танковой или пехотной братве.
Курсами снайперской стрельбы руководил немолодой израильский инструктор со смешноватым именем Аминадав и часто вспоминаемой юностью, проведённой им в белорусском городе Гомеле. Витя Барсуков попал к Аминадаву позже остальных курсантов. Теоретические занятия с припозднившимся кандидатом в суперстрелки инструктор проводил в индивидуальном порядке. Всякий раз занятия заканчивались рассказом о рыбалке на реке Сож и тренировках дублёров футбольного клуба «Гомсельмаш».
- Я бы и в «основе» играл», да на большую историческую родину потянуло, - на незабытом языке малой неисторической родины вещал патриот-репатриант Аминадав и образно пояснял: - Маму обидели… Мама позвала – сын должен откликнуться.
Для скольких маминых обидчиков сыновний отклик обернулся горькими последствиями Аминадав никогда не уточнял, но судя по числу прямых попаданий в погрудную мишень на учебно-показательных стрельбах, таковых было немало.
Снайперская наука давалась Барсукову непросто. Тридцать лет с крупным хвостовым оперением – это не «четвертак» и, тем более, не «двадцатник». Командирские указания отставного майора Армии Обороны Израиля Аминадава Цахнера типа «выстрелил – и перекатом на пять метров в сторону» молодёжь приводила в исполнение на раз-два. А Витя так и не приладился к рекомендуемой тактике ухода от неприятельской «обратки». Он уходил от неё ползком, с минимумом энергозатрат и максимальной уверенностью в рабочей сохранности оптического прицела своей «драгуновки», чего не гарантировал никакой другой манёвр, в том числе – способ молниеносной перекантовки собственного тела по Аминадаву Цахнеру.
Однажды Цахнер, словно пулю в ростовую мишень пониже пояса, вогнал в Барсукова убойный вопрос:
- А кого, собственно, ты лично валить собираешься? Русских, что ли?! Снайпер ведь стопроцентный убийца. Целься, пли!.. Ты не убьёшь – тебя убьют!..
- Да я только из-за денег в армию записался. Как и большинство тут. – от честного признания к обобщённой правде перешёл Витя Барсуков.
- Я тоже здесь из-за денег, - вздохнул Аминадав Цахнер и хотел сказать, что вовсе не из-за них сорок лет назад он сверхсрочником остался служить в ЦАХАЛе, но сказал совершенно другое: - Насчёт большинства не знаю, но ты-то помнишь слова Бисмарка: «Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью». Вот и делай выводы, парень.
В плане исторической образованности Витя Барсуков ничем не отличался от большинства снайперов-сокурсников и потому тешил себя мыслью, что к шестидесяти годам – прикидочному возрасту Аминадава Цахнера – он тоже разузнает абсолютно всё про мудреца Бисмарка и стратега Моше Даяна. Министр обороны Израиля времён шестидневной войны евреев с воинственными бедуинами становился главным персонажем военных баек влюблённого в него Аминадава чуть ли не на каждом перекуре во время занятий в учебном классе или на открытом стрельбище.
- У русских Кутузов, у нас – Даян. – завершал очередную восторженную повествушку о подвигах одноглазого героя обетованной земли Аминадав, неловко сравнивая его со знаменитым фельдмаршалом по схожему признаку полученных боевых ранений.
Крупноголовый кахетинец Гела Лебанидзе всегда вносил в таких случаях дежурную толику прикольной ясности в уже окончательно прояснённый вопрос национальной принадлежности главы грузинского оборонного ведомства:
- И у нас Даян, да не тот!
Два мясистых яйцевидных жировика на голове Гелы Лебанидзе терпеливо ждали смелого прикосновения скальпеля. Хирургическое вмешательство в ряду важнейше-ближайших мероприятий шло у Гелы вторым порядковым номером после полного обеспечения качественным зимним кормом постояльцев его животноводческой фермы где-то в Телавском районе. Армейский контракт у Гелы кончался осенью, продлевать его не хотелось, но тогда коровы в хлеву оставались бы голодными, а шишки на голове нетронутыми. За обедом Гела был недоволен пресным супом, за ужином – холостым чаем, ночью - влажными простынями и храпом соседа по двухъярусной кровати.
Все свои резкие претензии, за вычетом аппеляции к соседу-храпуну, Гела предъявлял министру обороны страны. Не в открытую, конечно, а тихим голосом промеж сослуживцев. От него, бывалого контрактника, молодёжь знала, что хитропопый грузинский еврей Давид Жакерашвили мясо для армии по завышенной цене покупает пониженной годности, крышует контрабандный завоз в Грузию этилового спирта, имеет крупную долевую пайку в проправительственной телерадиокорпорации, и – самое гнусное – заведует государственной компанией, распространяющей лотерейные билеты, по которым сам Гела Лебанидзе не выиграл ни одного лари, хотя покупал их регулярно.
- Ну скажи, Витя, с таким министром мы можем одержать убедительную победу над потенциальным противником в локальном военном конфликте? – накрепко заученным протокольным текстом спрашивал Гела армейского сотоварища.
Барсуков безответно пожимал плечами. Лебанидзе тут же вновь безостановочно палил из своей словозарядной мортиры:
- Не можем, Витя, не можем! Войны выигрывают патриоты. Такие, как Цахнер. А у нас патриотизм только за хорошим столом… До двенадцатого тоста… Дальше уже тамада сбивается… Околесицу несёт… Где эти десять процентов госбюджета на оборону, где? Понос забрал?!. Так не надо солдат комбижиром кормить и собачьими консервами! Лучше бы минсельхозу «бабки» подбросили, минздраву! Село гибнет, народ вымирает!..
- Эх, не надо было тебе русскую школу кончать. - обрывал Витя вошедшего в пацифистский раж Гелу. – А Дидгорскую битву в двенадцатом веке у турок кто выиграл? Не грузины? Не Давид-Строитель?
- А в двадцатом веке Абхазию кто просрал? Не Шеварднадзе? И сегодняшний президент туда же прёт! – криво усмехался Гела.
Витя Барсуков предпочитал отмалчиваться. Грубое казарменное сквернословие сидело в печёнках, а запас эвфемизмов, обозначавших конечную точку предполагаемого президентского маршрута, у него и отдельных снайперов-контрактников был исчерпан до дна. Другой части бойцов не переставал нравиться запальчивый тон импульсивного главнокомандующего в прилюдно раздаваемых обещаниях ослушаться самого Господа, если тот вдруг раскритикует некоторые особенности прохождения избранного маршрута. Между ними, видимо, действительно сложились напряжённые неуставные отношения. Это раньше правитель страны считался помазанником Божьим. Теперь он проносил крестное знамение мимо лба, давая понять стране, что жест этот утратил сакральность и отныне заменяется благодарной дрожью в коленях при равнении на звёздно-полосатый флаг самой большой заокеанской державы на той стороне земного шара.
Но если даже видя такое непотребство, Господь из деликатности мог промолчать, сообщить президенту о том, что земной шар не столь уж велик, нашлось кому и на этой его стороне. Вооружённые силы РФ в короткий пятидневный срок ещё раз доказали грузинскому правительственному сообществу не одним тысячелетием проверенную истину: заводя новые знакомства, убедись, что вслед тебе не летит увесистая каменюка от старых друзей.
Увернуться от камня можно, сложнее уйти от преследования надземных бомбометательных аппаратов, принуждающих бедных людей забиваться в любые, мало-мальски пригодные для спасительного укрытия щели родной, рассохшейся от летнего зноя земли. Побежишь – и тебя накроет взрывная волна ракетно-бомбового приветствия от российских ВВС. Останешься стоять на месте – от тебя только мокрое место и останется, скоренько иссушаемое жарким августовским солнцем. И всё оттого, что кому-то захотелось спрятаться от него не под весёленькой расцветки зонтиком китайского производства, а под однотонным ядерным американской выделки. Правильно захотелось или неправильно – фишка не в этом, а в том, найдутся ли силы у тех, кому приспичило менять зонты, защитить своё поспешное решение от несогласных с ним соседей за Кавказским хребтом.
Один из большинства не очень самоотверженных защитников этого поспешного решения грузинский снайпер Виктор Барсуков возвращался в расположение своей части той же дорогой, по которой две недели назад убыл в плановый отпуск. За три дня до его окончания мобильник Барсукова сбивчивым голосом штабного капрала повелел немедленно вернуться к месту постоянной дислокации.
Ни о чём не спросив встревоженного оповестителя, Витя тут же побрился, надел чистую майку, накануне отглаженную матерью, и тихо возрадовался всем случившимся на последней неделе событиям. Выданной в солидном размере отпускной денежной суммы хватило на полный расчёт с авлабарским упырём Багратом. К остатку Витя присовокупил двухмесячные пенсии родителей, высвободил жену с обеими дочерьми из городского пекла и отправил остужаться в хвойно-лиственный Манглиси. Дамы разместились в дощатом скособоченном домишке неказистого вида на опушке дивной сосновой рощи и последнее обстоятельство нивелировало все очевидные минусы такого малокомфортного отдыха.
На обратном пути из Манглиси Витину маршрутку прижала к обочине колонна бронетехники, натужно урча моторами идущая на север страны. «Классно пока гармонирует». – Барсуков, улыбнувшись, вспомнил, что именно этим словом, путая гармонь с гармонией, называл танковый марш по гористой местности бывший советский старший лейтенант, перешедший на службу в армию страны своей молоденькой красивой супруги. «Вон что любовь вытворяет! Несладко ему придётся, если у гармошки меха порвутся», - Барсуков свёл к минимуму шансы на карьерное продвижение в неизвестном звании ныне пребывающего «старлея» и не менее грустный вывод вынес на собственный счёт: - «А мне, мне-то, если что, куда деваться»?!
Предрассветный звонок штабиста-капрала и воинская присяга, принесённая на верность стране, воспитавшей Витю Барсукова, вырисовали слабый контур программы его дальнейших действий: в часть, а там – оптику оцарапать, пазы в «драгуновке» сбить, затвор покорёжить.., придумать, короче, чего-нибудь такого, чтобы и убивцем не стать, и под трибунал не залететь…
Отец обнял Витю и засокрушался, что Олимпиаду в Пекине им не удастся посмотреть вдвоём, мать перекрестила сына, наказав не высовываться из окопа и помнить о детях.
- Да брось ты, мама, какие окопы?! Война, что ли?! Президента же слушали вчера: пальцем никого не тронем. И нас никто не обидит. – успокоил мать Барсуков и шагнул за порог.
- Верить им? – прошелестел вслед материнский полувопрос, касавшийся всех, кому хотелось бы, но никак не получалось верить.
До части было часу быстрого машинного ходу. Шофёр старенького «Опеля» польстился на предложенный Барсуковым «крупняк» и теперь гнал авто против дождя и ветра словно уходивший от полицейской погони безбашенный лихач в голливудском блокбастере. Машина поравнялась со стоявшими вдоль трассы, ограждёнными колючкой средневысокими хозпостройками кирпичной кладки, используемыми ныне, - по всему было видно, - под какие-то неясного предназначения складские помещения.
Низко летевшую «вертушку» густого болотного окраса Витя заметил уже тогда, когда она приступила к тщательному выявлению содержимого придорожных кирпичных построек. Набитое под завязку боеприпасами хранилище тяжёло заухало. Частые взрывы сместились к обочине трассы. Выбросы дымного огня потянулись к затянутому тучами небу. Вертолёт с весёлой красной звёздочкой на борту недвижно завис в воздухе, методично простреливая беззащитное пространство под ним.
Если разум редко управляет мирным миром, то глупой войной он управляет ещё реже. Не зря же даже реактивные снаряды отдельных боевых летательных аппаратов называются неуправляемыми. Возможно, вовсе ненамеренно один такой неуправляемый снаряд угодил в легковой автомобиль, на котором снайпер грузинской армии Виктор Барсуков в августе теперь почти уже крепко далёкого приснопамятного года спешил к месту прохождения контрактной службы.
Похоронили Витю Барсукова вдали от громких траурных церемоний и поминальных речей на загородном кладбище. Мать обсадила могилу сына белой сиренью. В нашем грузинском апреле, ближе к пасхальным праздникам святотатствующие базарные торговки бесстыдно обламывают тонкие ветки с гроздьями душистых цветов. Но каждую весну сирень распускается вновь.