Свадьба в детдоме. Немцы

 
  Побег или приём новых детей для нас всегда были событиями. Разумеется, ребята  хотели в детдом побольше девчонок, девчата - ребят, а в общем - весь наш контингент, состоявший из сотни одиноких душ, жил как стадо овец, то есть тихо и мирно, покуда не явился ещё один «ученик», ярко нарушивший всё наше тихое благополучие. Нет, представляете, припёрся чуть свет один, безо всяких документов и давай ногами в двери стучать.
  Ну, Римка его поначалу препроводила в учительскую, потом - к директору.
  - Я на него лишь мельком взглянула - и то обалдела. Пацан - на все сто, Гошей зовут и по-немецки как фашист шпарит. Вот кому-то достанется!
  Именно с этой, частично подслушанной, новостью Людка Брыкина обегала все спальни подряд, хотя сама училась только в четвёртом классе. 
  А Галина Семёновна, как ошалела! Уж она к нему и так, и сяк, чуть ли не вылизала всё о нём, вплоть до детских болезней и дальних родственников. Красавец, ну красавец! Так и схватила бы, но своих уже трое. А этот даже и кровей чужих, из семьи обрусевших немцев. Ах, как ей не хотелось отдавать эту прелесть своей бесовской своре. Затюкают же. А то и выпускницы схапают.
  Завтрак, однако, приближался. Вдвоём с секретаршей они его мигом в душевую, и покуда он там плескался, дамы подобрали ему носочки, ботинки, всю одежонку. И вот он - выход. Все уж обо всём знали и, сидя за огромным столом, ждали явления не иначе как ангела. Галина Семёновна нарочно пустила новичка впереди себя метра на полтора, чтоб, значит, представить так уж представить. Разумеется, директриса не всех так выделяла, а здесь она ожидала чуть ли не царского приёма, стоя, с аплодисментами.
  Но... не случилось. Взвизгнули, вскочили и захлопали только девчата, и то не все. Пацаны же хлопнули кое-где да и заткнулись. Директор даже растерялась. Что это, чёрт побери? Такого у них сроду не было. Ах да, это же всё дура Брыкина, не спалось ей, заразе. Небось, наплела там про него всякое.
  Но собралась директор, поставила Гошу справа от себя и спешно начала рассказ о новичке, больше беспокоясь о том, чтобы "эти придурки" не начали ещё кашу по тарелкам раскладывать. Ну ничего, ничего, авось подружатся. Лишь бы завтрак прошёл нормально.
  Ну, кажись, всё, чай допили, зашевелились. Однако, не успели дети встать, как случилось такое, чего больше всего боялись и ждали, как конца света. Звонок от входной двери и крик дежурного: "Галина Семёновна, тут, говорят, из военкомата. Открывать?" Директор - пулей на крик, оставив новенького непонятно как настроенному коллективу. 
  Первой атаковала его всегда сидящая слева от директора Зойка Хлюпова, местная звёздочка, старшеклассница, лидер, модница, спортсменка, отличница. Передвинувшись на место директора, она так и влипла в объятья Гоши, ну, конечно же, с поцелуями. Пацан, понимая шутки, и не пробовал сопротивляться. Более того, расцеловав новичка, Зойка обняла его и ну позировать всем на зависть, прикидываясь невестой. Всё бы и ничего, но вдруг кто-то громко и чисто выпалил: 
"Горько!" Летучее слово вмиг взорвало опалённый азартом люд, и он взревел этим словом, как на настоящей свадьбе. Кто–то еще и про подарки крикнул. Здоровенный пацан, вскочив на стол и не обращая внимания на воспитателей, стал собирать и таскать "на подарки" стопки грязной алюминиевой посуды, частично высыпая её прямо на колени несчастных. К нему присоединился ещё один, затем второй, третий. Кто-то заорал «Бей немца!» Но тут на стол вскочила «невеста». Первым делом она спихнула руками и ногами всех со стола, затем, распинав тарелки в орущую аудиторию, спрыгнула на неё с кулаками, и давай отгонять, отшвыривать всех подряд от своего «возлюбленного». В этот момент со двора в зал влетела директор, и её командирский окрик вмиг всех отрезвил, бой прекратился.
  Ко всеобщему удивлению, она и не подумала ругаться, кричать, читать наставления, а тоже взобравшись на стол, взволнованно и твёрдо произнесла:
  - Немцы под городом. Час на сборы, машин не будет, пешком до станции, а там посмотрим. Брать только личное. Галстуки снять и чтобы я их больше не видела. Учителям и воспитателям по готовности строить детей во дворе, и не орать оголтело там!
  - Как думаешь, куда нас? - обратился Гоша к «невесте». 
  - Должно быть, на Урал, куда же ещё. Это в нашей-то одежонке.
  - А зачем? Немцы детей не тронут. К чему это им? 
  - Ага, а ты попробуй начальству об этом ляпнуть.
  - Ну, так я с вами и не пойду.
  - Как это не пойдёшь?
  - Да вот так, я ведь даже у вас ещё и не зарегистрирован.
  - И то правда. А есть куда? 
  - Да не знаю пока. Был у нас тут недалеко дом какой-никакой, может и сейчас цел.
  - Ой а можно мне с тобой?
  - Да конечно можно! Сам хотел предложить. 
  - Правда что ли? - Зойка, обняв и чмокнув прелестного друга в щёчку, тут же выдала план побега.
  В наступившей суматохе удрать было - как дважды два. Сперва Зойка вышла в задние сени, затем - Генрих (так, кстати, его родители  звали) и  помчались через сады и огороды, сквозь дыру в заборе, на Земскую, потом - на Красноармейскую, а там уж - поля, степь и свобода на веки вечные. 
  Долго шли, по пути ягоды собирали, даже уснули в тени стога, предчувствуя нечто тревожное, а более для того, чтобы отвязаться от тяжкого чувства голода. А проснулись прям-таки на войне. Да, на войне и даже от хохота многих лиц явно мужского происхождения.
  Генрих вскочил и обомлел - перед ним откровенно веселились его соплеменники, немцы, боевой отряд человек сорок во главе с четырьмя  офицерами, которые более всего таращились на оголённую почти по пояс, спящую Зойку.
  - Не вижу повода для смеха! - возмущённо, по-военному гаркнул Генрих и поправил платье подруги, к тому же отгородив её собой. Хохот заткнулся, но офицеры продолжали улыбаться, рассматривая странного пацана, говорящего на чистом немецком с берлинским акцентом.
  - Вы кто? - спросил Капитан.
  Генрих назвал свою фамилию, и все перестали улыбаться, ибо Фамилия его принадлежала к знатному немецкому роду, и прадед его, заслуженный генерал и герой Германии, известен был всей Европе.
  Генрих рассказал о гибели отца, о детдоме, о семейной усадьбе поблизости. Услышав об усадьбе, капитан сразу напросился на ночлег, хотя бы для немцев.
  Как оказалось, этот отряд конвоировал довольно большую группу русских пленных, которых теперь и кормили у реки сырой картошкой, отобранной по пути у селян под угрозой расстрела.
  Отряд двинулся дальше, и Генрих с подругой пристроились, было, позади солдат, но капитан передал приказ пропустить их вперёд как проводников, а то может и из опаски, чтоб не драпанули. Как же он ошибся! Тоже мне, стратег.
  Едва пара выскочила вперёд, как благодаря попутному ветерку весь разговор офицеров оказался именно в их ушах, а точнее в ушах Генриха. Как оказалось, пленных им всучил в пути какой-то генерал - видимо с расчётом на то, что лагерь военнопленных тут недалеко, а пару-то раз население своих несчастных, конечно же, покормит.
  Однако, лагеря даже на карте не оказалось, а население двух деревень само жило на брюкве да картошке. И вот теперь, напрочь расстроенные офицеры не знали что делать. Оставить пленных на ночь в поле - разбегутся или на охрану бросятся. Расстрелять - трибунал, отпустить- тоже трибунал. От голода уже двое сдохли.  Конечно, можно им лошадь скормить, но чего ради? Иванов этим не удержать. И неизвестно ещё сколько самим плестись.
  Вот именно, что неизвестно, подумал Генрих. Во дела! И действительно, как же им быть-то? 
  Чёрный дом на бугре первым глядел капитан. Вначале хмыкнул что-то непонятное, потом заорал: "Генрих! Генрих!", обращая внимание юнца на дом. Дети, повернувшись, заулыбались. По обозу прошла команда, и отряд ускорил шаг почти до бега. Колонна пленных тоже засуетилась, собаки залаяли, вороньё поднялось.
  Генрих прекрасно помнил три приличных крестьянских хаты напротив их дома. Куда они делись? Неужто сгорели? Ко всему, мусор,поросль травы, камни у их дома отрицали посещение кем-либо этого склепа в ближайшие лет десять.
  Действительно, войдя в дом, офицеры встали в недоумении. Освобождённый от мебели и всего прочего, покрытый толстенным слоем пыли дом с огромным ключом в замке, похоже, терпеливо ждал своих добрых хозяев. "А ведь это меня предки здесь ждали" -подумал Генрих и вдруг заплакал так горько, что подруге пришлось успокаивать. Немцы были рады - слева от дома, за грядой зелени, великолепно сохранился огромный бревенчатый амбар как раз пригодный для ночлега пленных. Более того, амбар этот приготовил и некий подарочек для несчастных. Так, ничего себе, около тонны чьей-то картошки, но переплетённой белесыми ростками до неузнаваемости. По предложению Зойки картофель решили перебрать и варить, чтобы уж все были сыты. На переборку кинули пленных. Повар разжёг походную кухню, дом солдаты быстро привели в порядок.
  Капитан пригласил пару на офицерский ужин. Генрих насторожился. 
  - Там, возможно, будет шнапс. - поделился он своими соображениями с Зойкой. - А если так, чего ждать от пьяных в присутствии юной фройляйн, даже если они немцы и офицеры? К тому же, нам и комнатку выделили без запора, бросили туда всего один матрац и подушку.
  Немного подумав, Генрих выпалил свою догадку:
  - А знаешь ли ты, что они решили в этом амбаре пленных сжечь?
  - Да ты что? - испугалась Зойка - С чего это вдруг? Откуда взял?
  - Слышал, как капитан приказал фрицу взять канистру к кебе в комнату.
  - И что, это же керосин для ламп. Вон и нам лампу поставили. 
  - Что ты понимаешь! - зашептал ещё тише Генрих. - Если бы этот керосин предназначался для освещения, его бы поставили в казарму - не будет же офицер ходить ночью по дому и руководить лампами.
  - И то правда, - задумалась Зойка. - И что же теперь?
  - А вот что. Между амбаром и домом должен быть подземный лаз, сам когда-то видел. Надо бы предупредить наших. Но как? С нас глаз не спускают.
  - А давай, Гоша, сделаем так: пленных возьму на себя, а ты придумаешь, как запереть нашу дверь. - Зоя показала рукой на окно, где за стеклом на решётке свободно висела какая-то проволока.
  Они бы и дальше рассуждали, обдумывая детали, но тут в дверь постучал лейтенант и от имени капитана пригласил к столу.
  Ужин, накрытый в большой комнате на раскладном походном столе, состоял из офицерских пайков и двух котлов парящей варёной картошки. Генрих сразу отметил под столом двухведёрную алюминиевую канистру, от которой так несло самогоном.   
  Капитан, выждав момент, уселся рядом с хозяином дома, отгородив от него подругу и даже обняв её, как бы в шутку. Эх, был бы у меня наган, подумал Генрих, и почему-то вспотел до невозможности. Зойка же, потянувшись за картошкой, подмигнула другу - мол, не бойся, всё обойдётся.
  Произнесли тост "За великую Германию" и выпили. Зоя вдруг встала, обращаясь ко всем и к капитану в частности.
  - Можно я эти сухари пленным отнесу? Они там сосем без хлеба.
  Все удивились, переглянулись и заулыбались. Капитан же, представив её себе совсем уж слабоумной, с неприязнью приказал лейтенанту:
  - Возьми двух солдат. Да, можешь и её скормить там. Заодно приведи того академика из ополченцев, позабавимся.
  По пути к пленным Зойка, вмиг определив, что ни лейтенант, ни солдаты  по русски ни бум-бум, сразу как дура заорала, размахивая сумкой:
  - Эй! Эй! Эй! Все ко мне! У меня сухари!
  Пленные повернулись на зов, но только ближайший седой мужик, поймав её сухарь пополз к ней как бы ещё за за добавкой, но на самом деле - на призыв руки, спрятанной от всех за её телом.
  - Вас утром хотят сжечь в амбаре, но там должен быть поземный ход в дом. Поняли? - сказала Зойка и, кинув в седого куском сухаря, перешла на другое место.
  Зойка не торопилась. Напутствие капитана она, конечно, не поняла, но его злобный выпад её обрадовал. На то и расчёт был. А тут ещё лейтенант, уводя  старика, улыбнулся ей. Так что у неё вполне резонно родилась мизерная надежда на то, что они там всё-таки упьются и капитану будет не до неё, а то и лейтенант заступится.
  Однако, случилось обратное. Едва взгляд капитана коснулся девицы, он весь вспыхнул и заорал:
  - А эту зачем сюда? Туда! Туда! Пусть иваны её сожрут. И этого захватите! - показал он на Генриха. - Всех всех в амбар! Кончился ужин.
  - А ну, цыц! - вдруг вскричал пожилой пленный. - Ты что себе позволяешь? И не стыдно? Офицер Вермахта! 
  - Заткнись жид, застрелю!
  - Стреляй! Стреляй! Вешай, казни меня! - кричал старик, - Но детей-то за что? Остановись! Опомнись, пока не поздно. За меня, может, и пройдёт. А у них вон сколько свидетелей. Попадёшь к русским - всем замученным евреям позавидуешь.
  - Выполнять! - взревел еле стоящий на ногах капитан, доставая парабеллум.
  В этот миг лейтенант, встретившись взглядом с ребятами, моргнул и качнул головой в сторону коридора, мол, удирайте ради бога! Дети рванули, стараясь ступать на носки. Но странное дело - за их спинами вспыхнула целая серия пистолетных выстрелов. Генрих оглянулся, опасаясь уже не увидеть старика, но старик всё так же гордо стоял перед взбешённым немцем, что-то крича. Куда стрелял сумасшедший фашист, для них осталось тайной. 
  Вбежали в свою комнатёнку, и сразу - единая мысль: хоть как-то закрыться. Генрих влез на подоконник за проволокой, а там ещё один сюрприз - толпа пленных  под плотной охраной солдат медленно втягивалась в амбар, не зная ещё, вероятно, о проблеске милостивой надежды. Генрих отстранился, подождал, пока пройдут, затем один конец проволоки прикрутил к решётке, другой - к ручке двери. Наконец, ребята обнялись, переводя дух от ещё незаконченной прямо-таки дьявольской угрозы.
  В доме, слава богу, не стреляли, но всё ещё орали оба крикуна - похоже даже, что с перерывами на очередную чарку.
  - Это надолго, - сказал Генрих. - Ложись спать, я подежурю.
  - Да ладно спать, ты лучше скажи, чего он старика не убил? Зачем он ему? Раздражает только.
  - Ну, не скажи, - нехотя начал Генрих, - старик, похоже, из учёных, а капитан - придурок. Вот он от старика и наберётся всяких мыслей про войну, про Гитлера и вообще про жизнь... а потом только пристрелит. Зачем ему такой умный, да ещё свидетель, который его не боится?
  - Что, и нас тоже? - робко спросила Зойка, надеясь всё-таки на сомнение любимого.
  - К сожалению, и нас с тобой... При таких делах ему нас никак нельзя отпускать. Видишь, мы даже перед возможным расстрелом так разболтались, что и не остановить. Давай с тобой так договоримся: ты сейчас засыпаешь, а я, если услышу хотя бы малейший шорох в подполье, непременно тебя обрадую.
  - Ладно, будь по-твоему. - согласилась Зойка и, отвернувшись к стене, вскоре уснула.
  Генрих тут же пожалел об обещании. Ну как тут что-либо можно было расслышать, если там, за столом, грызня ещё громче. Теперь уже к командиру присоединились другие офицеры, ополчившись на "жидов". Уж как только они их вместе с их религией ни хулили, ни проклинали, но с приложением до шнапса, как это ни странно. А поскольку после коротких тостов пили они молча и без закуски, то в один из таких моментов Генрих уловил почти фантастический писк в подполье. Крысы, чёрт побери! Откуда они там? Что им там жрать? Стоп! А ведь их могли сейчас пригнать именно из амбара! Да-да, из амбара. Нашли! Нашли! Мужички! Ну, давай! Давай! Времени-то в обрез.
  Мгновенно раздевшись, Генрих влип в холодный пол всем телом, всей душой, почти  превратившись в слух или в бездыханное существо в ожидании топора на плахе. И вот... о господи, что это? Ковыряют! И как же в темноте? И что там ковырять? И чем? Тут Генрих вспомнил здоровенную острую скобу, которой скрепляют брусья. На мгновение ему послышался эдакий глубинный говор, даже оклик, затем - такая возня, будто камень о камень двигают. И вдруг - тишина!.. Как душа обвалилась. Отдыхают или совещаются. У немцев тоже замолкли. Куда уж там Зойку будить... Дрожа всем телом, Генрих, отцепив проволоку, приоткрыл дверь.
  По правой стене коридора у двери зала стояла дюжина полуголых людей, вооружённых железками, скобами, палками и чем-то ещё.
  А чего это вдруг? - удивился Генрих, - Они что, убивать что ли будут? Там же все перепились, можно ведь и кулаками только.
  Через несколько минут грянула стрельба в коридоре и на улице, что для Генриха могло означать либо победу, либо расстрел после краха авантюры с побегом. И всё же Генрих решил не будить Зойку и рвануть на разведку. Кто знает, может там наши подскочили...
  И снова, дрожа, Генрих взглянул в проём. Вроде бы тихо и пусто, но из-за угла торчали ноги в сапогах. Дальше на полу и стенах было много крови, лежали трупы офицеров. Мёртвый капитан сидел у стены в луже крови, в которой лежал его парабеллум. Рядом в такой позе сидел "академик". В зал Генрих уже и
взглянуть не посмел. Там же - часть отряда. На столе - канистра из под самогона, которая на щелчок Генриха вдруг ответила гулким похоронным звоном. Выскочил во двор. И хотя ограждения двора, как такового, не было, но теперь оно обозначалось трупами лошадей, солдат, собак, кухней, столом, мотоциклом с коляской и с трупом водителя. Возле амбара тоже лежало десятка два убитых.
  У Генриха пересохло во рту, подкрался ком в горлу, и сами потекли слёзы.
  Стоп, а отчего же пленные оружие не собрали? Как же так? Во дела! Да никакие они не военнопленные! Банда, черт побери! Банда уголовников и дезертиров! А мы их спасали, душами тлели. Забыли! Забыли они про нас! Да, они, небось, ещё и до леса не добежали. А коль вернутся, или пришлют кого? Только не это! Разве ж девку-то они оставят?.. Вернутся! Конечно же вернутся! 
  Ошарашенный таким выводом Генрих, рванул в дом, схватил Зойку и помчались они не к лесу, а в том направлении, откуда и привели этих самых тварей. Проскочив километра два, свернули на гудки поездов, перевалив чрез насыпь, подошли железнодорожной станции с тыла. Здесь бы снова подумать про разведку, да куда
там при таких делах... Махнули через пути, на перрон. Зойка, спрятавшись за Гошу, за людей, заскулила:
  - О, Господи, они здесь! Вон тот мужик. И наши здесь. Вон Галина Семёновна с кем-то болтает. Взяв за локоть удивлённую директрису, они быстро направились за угол в поисках начальника станции. Нашли коменданта. Тот провёл их в кабинет, выслушал, позвонил в воинскую часть. Начальник станции, показал Галине Семёновне  три её вагона, в один из которых сразу и нырнули Генрих с Зойкой. Потом, под руководством Галины Семёновны, в вагоны завалился и весь наш разбойный детдом, который, выслушав приключения беглецов, уже готов был ехать хоть на северный полюс, лишь бы подальше от этой жуткой, непонятной войны.