В этот зимний вечер Павла грела мысль о концерте.Концерте, который должен был начаться с минуты на минуту, и на который он безбожно опаздывал. Ну да ничего, без него не начнут: первая скрипка, как-никак. Поднимаясь по тысячу раз исхоженным ступеням консерватории, в которой он когда-то учился, а теперь частенько выступал, он с затаенным страхом и трепетом ждал момента, когда она кивнет ему головой, веля вступить. Она…
Загадочная, манящая, таинственная, восхитительная. Каких только восторженных эпитетов он ни сплетал в мыслях, когда видел ее - солистку, с которой их струнный оркестр вот уже второй месяц отыгрывал клавирные концерты Баха. Она была не просто пианисткой, но еще и дирижером. Очень строгим и властным дирижером, надо сказать. Поначалу Павел отнесся к ней враждебно, ему еще не приходилось подчиняться женщине, и по правде говоря, он вообще считал, что женщины сильно проигрывают мужчинам по силе таланта и организаторских способностей. Но однажды на репетиции он почувствовал на себе ее взгляд – спокойный, уверенный, глубокий, даже бездонный, и пропал. С того самого момента она завладела всеми его мыслями, украла его сон и здравый смысл, заставляя краснеть, точно мальчишку, всякий раз, когда взгляды их встречались.
Павел почти не сопротивлялся своей любви, и с затаенным волнением считал минуты до следующей репетиции. Часы, проведенные в ее обществе на сцене, фразы, которыми они изредка обменивались, взгляды. Все это теперь стало его сокровищами, которые он ревностно оберегал и которыми с упоением наслаждался ночами, прокручивая десятки раз в памяти, заново проживая, пережевывая, смакуя. Одно лишь огорчало его: сегодня последний концерт. А потом она уедет в свою Швейцарию, далеко-далеко…
Сегодня она была бесподобна. Простое черное платье, вырез лодочкой, жемчужинка на тоненькой цепочке погрузилась в яремную ямку, светлые волосы красиво собраны назад, несколько тонких прядей слабыми волнами обрамляют лицо, длинные серьги…Она любила такие. Как заигрывающее и соблазнительно они покачивались в такт, когда она играла!
Она все еще стояла в репетиционной, хоть оркестр уже расселся на сцене. Когда Павел вошел, скользнула по нему деланно-равнодушным взглядом зеленых топазов, и отвернулась. Он невыразимо страдал от ее показной холодности, хотя в глубине души догадывался о притворстве и фальшивости этого равнодушия. Однако укол холода все же неприятно ранил его, на мгновение в груди что-то сжалось, отчего стало противно. Скорее бы началось…Когда она играла, то была живой, искренней, и смотрела на Павла совсем иначе.
Зал заполнился, оставались минуты до начала, оркестр потихоньку разыгрывался, скрипачи и альтисты пробовали звук, слабо скользя смычками. Не было лишь ее – она всегда выходила последней, после первых аплодисментов. Наконец ее вызвали. Она дежурно поклонилась, уселась, приготовила руки, и посмотрела на него. Они вступали вместе - клавиши и струнные. Вот ее светлая головка кратко качнулась, и зазвучала музыка: смелая, решительная, бескомпромиссная – аллегро концерта фа минор.
С первыми же звуками все изменилось. Серая, холодная завеса реальности затрещала, будто натянутый холст, пошла трещинами, и осыпалась, обнажая под своим унылым покровом красочное полотно прекрасного, тонкого мира. Мира, который доступен любому человеку с творческим складом, ищущей душой, чутким сердцем. Павел частенько пребывал в нем. Даже не всегда во время игры, а просто петляя в лабиринтах фантазий, грез, которые уводили его далеко-далеко, от чего у него даже начинала кружиться голова - так высоко он взбирался по лестнице мечты. Обычно он всегда блуждал по этому миру в одиночестве, но все изменилось несколько недель назад – он вдруг почувствовал, что не один в этом тонком пространстве. Там была и она…
Честно говоря, в реальности их общение было скудным и довольно убогим. Дежурные фразы, приветствия и прощания. По-настоящему же они общались только в этом пограничном мире – многозначительными взглядами, особым наклоном головы, чуть передержанным крещендо… Павлу вспомнилась репродукция, которую он видел еще ребенком: мужчина сидит за роялем, а женщина, по-видимому, вокалистка, стоит рядом, и в воздухе витают прозрачные силуэты их обоих, будто души, сцепленные вместе, объятые поцелуем. Утонченное блаженство невысказанной любви, очарование намека, сплетение двоих в единое целое на незримом уровне. Он видел эту картинку всего лишь раз, и никогда о ней не вспоминал. Но теперь он словно сам оказался персонажем этой картины. Он чувствовал ее, осязал, и она отвечала ему взаимностью там, на незримом тонком уровне.
Этот мир был прекрасен, но слишком хрупок, зыбок. Павел мучился от неизбежности покидать его, расставаться с ней, такой желанной… Вот если бы и в реальности она тянулась к нему так же, как во время игры. Если бы ему удалось поцеловать ее хотя бы раз… Ах, ну почему же он так скромен и застенчив? Женщины всегда ждут первого шага, Павел знал это, но никак не мог решиться. Он уже примирился с неизбежной разлукой, и приготовился долго и самозабвенно страдать после ее отъезда. Но в этот вечер что-то от доминирующего самца пробудилось в нем, подтолкнуло к немыслимой дерзости, и заставило сделать то, чего он еще никогда прежде не делал.
Когда играли вторую часть - мягкую, в мажоре, медлительную - Павел почувствовал, как волна нежности захлестывает его, и он уже не в силах ее удерживать. Грудь его переполняло что-то, распирало, точно набухающий ком затаенного чувства, которое он так трепетно взращивал внутри себя. В тот самый миг, когда это чувство переполнения достигло своего пика, Павел ощутил на себе ее взгляд. О, какой она могла быть уязвимой, беззащитной и открытой! Доверчивые наивные глаза, мечтательная мягкая полуулыбка…В тот миг, когда взгляды их встретились, выражение ее глаз на мгновение сменилось на умоляющее, точно она просила его о чем-то. И тут он понял – она говорит ему «Да». Она тоже его любит!
Доиграв на автопилоте ставшую скучной вторую часть, он с энтузиазмом вступил в динамичную третью. Сколько энергии было в этой музыке! И сколько нерастраченной, накопленной страсти было скрыто в нем самом! Не осознавая, что делает, он встал со стула. Сидеть в таком лихорадочном состоянии ему было невыносимо, огонь требовал выхода наружу.
Павел уже не думал о концерте, не думал о тех людях, что сидят в зале, об оркестре. Ничего больше не существовало, только она и он. Это был такой особый момент, которого он, быть может, ждал всю жизнь. Страсть переполняла его, и он уже не контролировал, как и что играет, вся его партия окрасилась огнем экспрессии, драматизма и категоричности. Он кричал о своей любви, о своем безумном, испепеляющем желании обладать ею, и вместо строгого Баха теперь лилась ЕГО музыка, полная чувства и искренности.
Публика ничего не заметила, концерт закончился, и зал взорвался аплодисментами. Их последний концерт…
«Или сейчас, или никогда!» - Павел крутил эту фразу в своей голове укладывая скрипку в футляр, спускаясь по ступеням в фойе, пытаясь отыскать ее в толпе людей, но никак не мог найти желанный силуэт. Уже на улице он, наконец, заметил белокурую головку. Она стояла на углу консерватории и куталась в шубку. В его голове блеснула догадка – она ждет его! Ускорив от волнения шаг, он лихорадочно прокручивал слова, которые он тысячу раз писал на бумаге, но никогда не говорил вслух – « Я люблю Вас». Но теперь-то, теперь все иначе! Теперь он знал – она тоже любит! Любит и ждет его. Не могло быть лжи в ее взгляде, в этом доверчивом, просительном взгляде…
Тихо шурша, подъехала какая-то черная машина, кажется, очень дорогая и статусная – Павел в этом плохо разбирался. Машина припарковалась, из нее вышел мужчина и направился к консерватории. Когда он подошел ближе, она вдруг сделала несколько шагов ему навстречу, и когда они встретились, обняла и поцеловала. На щеке мужчины Павел увидел ее ручку, изящную, ухоженную, с тоненьким ободком, сверкающим на безымянном пальце в свете фонаря белым золотом. Кольцо! Кольцо, которого он раньше никогда не замечал. Должно быть, она снимала его, когда играла…
Все было ложью. Ложь ее глаза, этот мир, который он придумал себе сам, в котором нарисовал ее образ, ложь все дурацкие надежды, ложь эта мнимая уверенность в ее любви…Все это было ложью, иллюзией, она была чужой с самого начала, и никогда, ни на одну секундочку не принадлежала ему. И не его она ждала… Она даже не заметила его сейчас, и никогда не замечала… Чужая, чужая, чужая…
Мужчина усадил ее в машину, и они уехали. Постояв немного возле консерватории, Павел машинально сделал несколько шагов вперед. Нет, он не шел за ней, не пытался догнать, удержать. Он просто вдруг утратил себя, забыв кто он, и куда ему нужно идти. Не разбирая дороги, он брел по улицам, куда глаза глядят. Пустота заполнила его, вытесняя все остальное. Он плохо видел дорогу, плохо слышал окружающие звуки и голоса людей. И когда внезапно яркий свет ударил ему в глаза, он замешкался и растерянно уставился вперед. А потом все погасло, и темнота разлилась внутри него навсегда. И стало тихо-тихо, и даже музыка смолкла.
Конец.