Я на тебе женюсь, если

Алик Чуликов
 

-  Слышишь, ты…?!  У меня будет ребенок! Я  рожу его!
- Это твои проблемы. Забудь этот номер!
- Ну, ты и скотина…!

Капель слез короткими гудками отключенной трубки  -  ту - ту – ту - …  По нервам, по сердцу  - в душу. Захлебнулась душа злобной горечью обиды…

***

- Деда, а деда, а где это  соседский  дед Коля руки потерял?

- На войне, Ванька. Он рядовым связистом служил.  Залетел снаряд за линию фронта, подорвал полевку – это провод такой для телефонной  связи. А командир разговор не закончил важный.
Послал он Коляна к месту обрыва. Нашел Колян оплошку, стал концы наращивать, а тут… Правильно говорят, не падает снаряд в одну и ту же воронку дважды, а вот рядом запросто.
Ухнуло так, что Колян на время отключился.  Очнулся в первой  воронке. Приподнял голову,  концы полевки на груди его лежат, присыпанные землей, не разбежались родные. Потянулся он руками скрутку сделать. А, … твою мать – нечем! Лапы – то по локоть оторваны,  кровище хлещет.
Тогда напрягся он, потянулся головой, закусил концы зубами, связь восстановил.
Командир разговор закончил важный с ППЖ, с днем рождения ее поздравил.

-  А кто это – ППЖ, генеральша?

- Не, это  походно – полевая жена,  заместитель  гражданской жинки на войне…
Ладно, Ванек, война паскудная баба. Иди-ка ты запряги лошадь  в телегу.  На луг поедем, учиться будешь траву косить.

Ванька плелся  вдоль грядки с репой. По краю ее махорка вызревала. Государственный оброк за землепользования колхозникам.
Красовалась махорка спелостью, бугроватостью и желтыми пятнами,  особо на нижних листьях – тяжелых, хрупких и липких. Стойкий запах махры кружил голову.
Сорвал Ванька самый нижний, хрустящий лист. Скрутил его в цигарку, словно сигару тонкую.
Озираясь опасливо,  присел за телегой. Достал из подгнившего дупла нижнего бревна амбара утаенный коробок спичек. Закурил,  блаженствуя,  дымом кутаясь – ковбоем американским себя представил.

 Заждался у крыльца дед внука, долго возится с телегой. Пошел взглянуть -  в чем трудности мальчишечьи.  Смотрит, а над  телегой дым стелется, запах знакомый, сладкий. Подкрался дед неслышно. Вожжи с прикрепленными удилами снял с телеги тихо. Да без жалости, с маху  внуку по заднице врезал. Клеймо родовое Ваньке впечатал удилами в ягодицу.
В рев было Ванька. Да голос от ворот позвал девичий,  звонкий:
- Ва – нь – ка!
Подружка Анютка явилась, десятилетка – ровесница, в маечке цветастой и трусиках, босая.
- Ванька, айда на реку, лебедей смотреть!
Штиль по речке, не хмурят лица ее волны. Вода белая от лебедей. Те, что взаправдашние – далеко от берега, у островка камышового. А у берега облака лебедями отражаются,  плывут по воде вверх тормашками.
- А поплыли к острову, лебедей погладим! – предложила Анютка – провокатор библейский.

- Дед зашибет.  Не велел  без него лезть в реку. У острова ключи бьют, говорит дед,  судорога  - стерва на дно может уволочь.

- Слушай больше деда. Мне тоже не разрешают. А я без трусиков купаюсь. Поди докажи, что лезла в реку.

Пара трусиков на берегу и маечка цветастая.
 Лебеди  шарахнулись от пловцов,  взлетели, они птицы моногамные, им не нужны соперники в паре. Не удалось их погладить.
 Да и не врал дед. Ключи холодные руками стервы – судороги хватают за ноги, на дно волочат. Еле вырвались, уплыли назад,  к берегу.  На валун плоский уселись, дрожат от холода, трусики надевают, будто теплее оттого станет.
- А че это у тебя клеймо  синее на заднице? – удивляется Анютка.

- Дед выпорол, за то, что махорку курил.

- И правильно сделал. Училка  говорила, что грамм махорки  убивает лошадь.

- Врет твоя училка. Вот Машка  – кляча дедовская жрет махру. Сам видел. А сколько она за жизнь свою сожрала? Жива – здорова…

Ванька вдруг осекся, глянув на подружку, вскинувшую руки, метясь головой в пройму маечки.

- Ух, ты, а у тебя уже сиськи, как настоящие. Красивая ты. Я на тебе женюсь, когда вырасту!

- Если вырастешь…

***

- Однако, все…
- Но я хочу знать, что  там было дальше.
- Быть  может в следующий раз, если родишься, если вырастешь…
Он вздрогнул испуганно и посмотрел на учителя:
- Так это – я…,  – несостоявшийся вопрос  - страшный ответ. Он вдруг заметил, что не видит лица  наставника, лишь  контуры тела и слепящий белый свет…
Гроздь слез выпала из глаз на скальпель хирурга, растеклась алыми ручьями…

***

- Дилатация. Острый кюретаж, - он гнал чей-то голос в мыслях  прочь, - я врач, а не палач…

- Тебе не снится детский плач?

 - Черт, как больно! Будь он  проклят...

***

Учитель  взял его за плечи и повел в поисках просвета любви вдоль границы дремучего леса обнаженных человеческих тел, переплетающихся ветвями, сливающихся стволами, стенающих болью и страстью.
Угрюмый старец  сгорбился, опершись на посох странника, проводил взором бредущую уныло пару, вздохнул тяжко и прошептал на латыни:

- Si ille, qui conceptum in utero per abortum deleverit, homicida est.*





* Если кто посредством выкидыша устранит зачатое в чреве матери, он человекоубийца.
(папа Стефан V. 887 г.)