Биолог торжествовал. Владимир Крицкий держал в руках гриб, которому нет цены.
- Если ничего не случится, то увидите что-то необычное, - подытожил он.
А мы шли к Борсукам.
В надежде обнаружить полосатых лесных зверьков? Было бы знаменательно: они из поколения в поколение придерживаются излюбленных мест — живут «безвылазно» по нескольку тысяч лет. В отличие от нас, людей, постоянно что-то ищущих.
Населенного пункта с названием «Борсуки» больше нет. А в 1891 году они назывались именно так - через «о». Старшина Городчевичской волости Павел Сомин, составлявший для «центра» списки землевладельцев Лепельского уезда Витебской губернии, сознательно зафиксировал распространенный термин по-иному? Не ошибся?
- Корень мог означать бор, то есть не исключено, что селение располагалось в лесу или поблизости с ним, - пояснил один из участников нашего похода, мой двоюродный брат Валерий Шушкевич.
- Посмотрим на месте! - заключил Василий Хацкевич, краевед и археолог-любитель, снискавший известность в научных кругах Беларуси.
Область нашего изучения находилась на юго-востоке от Лепеля, почти на границе с Чашникским районом, и вызывала неподдельный интерес еще и по другой причине.
Согласно отчету, представленному в 1891 году, там жили представители именитого рода - выдающегося белорусского художника Ивана Фомича Хруцкого. Владелицей фольварка Борсуки числилась «Ксения Ив. Хруцкая» (так записано в отчете), дворянского происхождения, владевшая 44-мя десятинами земли (десятина равнялась примерно одному гектару). А рядом с ней, на расстоянии двух километров, в застенке под таким же названием, землей распоряжались лепельские мещане Иосиф и Михаил Котырло. В отличие от Ксении Хруцкой, братья Котырло имели на двоих примерно столько же земли - в целом 50 десятин. Объединяло всех то, что они стали владельцами «по наследству». Ксения, сказано в отчете, унаследовала участок от «священника Котырло», а братья Иосиф и Михаил – от отцов: первый – «от Франца», а второй – «от Феликса». Судя по всему, Ксения была в родственных отношениях с семейством Котырло, о чем я писал в другом своем исследовании. Но почему именно ей отдавалось предпочтение при распределении земельного состояния: и кусок побольше, и усадьба в виде фольварка? В отличие от «лепельских мещан», ее приусадебный отрезок, где стоял дом – 2400 саженей, включал еще и плодовый сад. С чем это было связано? С ее дворянскими корнями или с «художественной» натурой – как у великого мастера? Судя по всему, Ксения относилась к числу «новоселов», так как ее предшественницей была другая женщина – «Котырлова Анна», свидетельствует книга «Памяць. Лепельскі раён», где приведен список землевладельцев за 1878 год. Этот факт еще более делает личность Ксении Ивановны загадочной.
Влекло желание увидеть воочию край, где мог бывать небезызвестный художник, прославивший Беларусь своими работами (кстати, накануне, во время Славянского базара, в художественном музее Витебска проходила выставка картин Хруцкого, вызвавшая небывалый интерес).
Экономя время и силы, решили добираться, сколько возможно, на машине. Хорошая асфальтированная дорога за Лепелем «откололась» от Оршанского шоссе и повела на Великий Полсвиж. Именно она – «шлях» на Борисов через Холопеничи - связывала окрестности с уездным центром в позапрошлом столетии, но стратегического значения уже не имела. Ближайшей военно-торговой дорогой в то время считалась Чашникская, пролегшая из Лепеля вдоль Уллы, а почтовой – Витебская, через Бочейково на Бешенковичи. В Борисов же попадали по тракту, который пролегал южнее – через Свяду.
Край оказался в стороне от оживленных трасс – как бы «в тени» своего прошлого. Центр волости (ныне – сельсовет) Городчевичи до вхождения Западного края в состав Российской империи писался по-польски - «Horaczewice», и на карте 1863 года он обозначен как «Грачевичи». Волости предшествовала гмина, охватывавшая правобережную часть Уллы, и прорезанная стародавней рекой. Она так и называлась - Старобинка, текла на расстоянии каких-то восьми километров от Ульянки. Но, что парадоксально, несла свои воды в обратном направлении – на запад, нежели та. Скорее всего, это обстоятельство и предопределило исход забвения. Улла переняла «старобинские лавры». Поток повернули на север, в Западную Двину, туда устремились сплавные грузы и баржи. А центром административного управления стал Лепель.
Березинская водная система настолько перекроила край, что старобинское междупутье оказалось в стороне от оживленных трасс.
А было время, когда здесь «кипела жизнь». Поблизости - одна из высочайших точек Витебщины, и чуть далее на восток – земли древнего Лукомля, бывшего центра удельного западнорусского княжества, сложившегося, предположительно, в IX веке. Река Старобинка была частью важного водного пути, который напрямую связывал Вильно с Оршей и Смоленском.
Как свидетельство преемственности поколений, как напоминание нам о важном прошлом - необычное поле камней в районе деревни Торонковичи, на возвышенном месте. Поле утыкано изваяниями-крестами – в полмоего роста, а то и во весь человеческий рост. Удивительное ощущение испытываешь, попав сюда. Огромные кресты – словно фигуры застывших людей, раскинувших вширь руки. Чтобы объять свой добыток и указать на две стороны света, от которых зависела их жизнь? Может, именно здесь было легендарное Проклятое Поле, известное со времен Мономаха. Согласно легенде, то Поле образовалось в результате междуусобиц, северных и южных князей, каждый из которых стремился «застолбить» себя в стратегически важном регионе - междуречье, захватив его и вытеснив местных жителей.
Обращенные к небу, «головы крестов» словно взывают: думай! Их вид напоминает о бренности нашего существования.
А я думаю вот о чем: насколько в давние времена ценилась память. Насколько пращуры беспокоились о будущем, и сохраняли важные «вехи» истории! Это же надо – вырубить из гранитной глыбы стопудовые свидетельства! Они - как верстовые столбы в историческом процессе. Хорошо, что есть еще люди, заботящиеся о их сохранности. Василь Шкиндер, житель Полсвижа, «бросился» спасать «мир крестов», когда услышал, что их сдвинули «на обочину», запахивая землю. Пригнал технику и с помощью друзей, общими силами, восстановили первоначальный облик.
А о письменных источниках поведал известный белорусский историк Вячеслав Носевич. Согласно его исследованиям, Торонковичи (Большие и Малые), так же, как и Григоровичи, зафиксированы в дарственной княгини Марины, жены одного из Лукомских (первая половина XY века).
Лукомские считали себя потомками Ольгерда. Подтверждения сей факт в историографии пока не получил, однако известно, что они в XIV веке управляли обширной частью Руси литовской.
С того времени много «воды утекло». Нет ни фольварков, ни застенков, да и речки пересохли. Ориентироваться приходится по архивным координатам. Староста Сомин в 1891 году «привязал» Борсуки: двадцать километров от уездного центра, десять - от реки Улла и четыре - от волостного правления. Бери циркуль и выводи! Смущало одно обстоятельство: почему-то староста расстояние от Витебска определил в 160 километров. Исходя из нового маршрута, в объезд, через Лепель? Всё равно многовато…
Не преминули воспользоваться подсказкой: вдруг старейшие жители что-то вспомнят! Из уст слядневичской Ганны Кострицкой прозвучала фраза, что фамилия Котырло на слуху и что в «Борсуках литовцы хоронились». Я сначала не понял, что значит «хоронились».
- Прятались, что ли?
- Там было кладбище местных католиков, - уточнила Ганна.
И деревня Слядневичи делилась на Первые и Вторые. В одних группировались католики, а в других – православные.
Потому и Борсуки состояли из двух частей – фольварк был у православной, а застенок – у католиков. Но ведь уживались! Не враждовали между собой. Объединяла и тех, и других насущная потребность – забота о пропитании, о хлебе. С горьким ощущением узнаешь сегодня о религиозных разногласиях: как на Украине, так и в других областях Земли. И с большим одобрением воспринимаешь миссию глав двух противоположных конфессий – православной и католической, заявивших о солидарности.
Рассматривая окрестности, я невольно фиксировал свое внимание на мысли: что изменилось в окружающей среде за 125 лет, что поменялось в сельском укладе?
Кое-где, в наиболее доступных местах, близких к воде, появляются частные усадьбы, а деревни выглядят заброшенно. Уже нет того особого, граничащего с буйственным напряжением, рвения к земле, которое сопутствовало доиндустриальному периоду. Полтысячи лет, на протяжении более чем пяти веков, край управлялся из Вильно – центра Великого княжества Литовского, основу которого составляли частные землепользователи – шляхтичи, носившие дворянские титулы. Государство держалось на чинше - удачной форме освоения ресурсов: когда условия владения собственностью оставались неизменными вечно. Земля ценилась, а владельцы богатели. В 1791 году состоятельная часть населения ВКЛ составляла, по некоторым подсчетам, восемь процентов, что было в четыре раза больше удельного веса дворянства в Европе.
К концу «великокняжеского» правления наступил крах. «Золотая вольность» достигла наивысшей точки, шляхта прокручивала неучтенные денежные суммы, и паразитировала. Общество поразил «вирус» наживы и вседозволенности. «Как свидетельствует мемуаристика, - говорит белорусский литературовед, доктор филологических наук, профессор, а также заслуженный деятель культуры Польши Адам Мальдис, - шляхетские вольность и равенство на практике, в повседневной жизни оборачивалось анархией, своевольством, беспорядком».
О будущем особо не задумывались. Каждый старался приумножить свои богатства за счет других, не заботясь о неимущих. Особенно «распоясались» крупные собственники, стоявшие на верху иерархической лестницы. Магнаты были обеспокоены одним: как увеличить свои доходы. В 1779 году было на слуху дело Терезы Ходько, «монахини матушки главной всех ... виленских бернардинок». Лепельское имение в то время принадлежало им, а вокруг лежали земли «всесильных» хозяев – в основном полоцких и оршанских представителей власти: Тадеуша Жабы – каштеляна полоцкого, Пшишедских – чесников полоцких, Кошица – подстаросты оршанского, Ласских - казначейки стародубовской Марианны, судей малборских Франциска и Анны, старост полоцких Иозофата и Виктории.
Матушка была в гневе: крестьяне вовлекались в тяжбы-споры в связи с желанием магнатов расширить свои владения, залезть в чужие границы. Доходило до серьезных конфликтов, посягательств на чужую собственность.
Шляхетское «liberum veto» было отменено сразу же после первого раздела Речи Посполитой. Россия стремилась строить систему взаимоотношений на официальных договорах, по-арендному, а отмена крепостного права давала надежду крестьянам.
Ломка традиционного сельского уклада вызвала взрыв негодования, шляхта теряла привилегии и вольность. Пришлось применять силу и наказывать зачинщиков. А так как на страже шляхетской собственности стояли в основном католики, то именно на них пал «царский гнев».
В исследовании Светланы Лапшиной «Ссыльные в Кунгуре», посвященном пребыванию арестантов в Сибири, есть также лица Лепельского уезда. Например, фигурирует некто «Бронислав Спасовский (22 лет) из Западного Края», высланный в мае 1864 года «за политические преступления». «Семьи нет. Пособие получает», - ремарка к его делу. Это не кто иной, как, судя по всему, представитель Городчевичской волости. По состоянию на 1891 год, имением Стефаново владел помещик Бронислав Спасовский. Скажете, не может быть, у осужденных конфисковывалось нажитое. Ничего странного. Часть каторжан возвращалась к нормальной жизни уже спустя три года. «Указом от 19 мая 1867 года многим «сосланным на житьё» было разрешено вернуться в родные края…»
Городчевичская волость не была исключением. Прилегая к Минской губернии (граничила с Борисовским уездом), она впитала «литовское» наследие, когда в центре внимания был землепользователь-одиночка: либо самостоятельно возделывавший надел, либо имевший в услужении некоторых наемных людей. Здесь половина всех владений была в виде фольварков и застенков – 22. При этом преобладающей дворянской кастой были лица католического вероисповедания, они составляли третью часть всех держателей собственности, в их распоряжении были 34 объекта недвижимости из 44-х, приобретенные прародителями. Наследство переходило из рук в руки по фамильной линии. Здесь не было, как в других волостях, коллективных форм собственности, когда наделы выкупались крестьянами по люстрационным актам либо управлялись сельскими общинами.
Брониславу Спасовскому повезло. Был и другой указ. "Землевладельцам, высланным из Северо-Западного края, Высочайше было объявлено,что принадлежащие им «…земли имений подлежат обязательной продаже в 2-хгодичный срок лицам русского происхождения».
Конечно, было неправильным «выкорчевывать» поле собственности, исходя из религиозных предпосылок. Какое отношение имеет религия или раса к земле? Только историческое. Сфера экономики лежит совсем в другой плоскости.
Сужение круга традиционных пользователей называлось политикой «водворения русского земледелия». Само слово «водворение» несло в себе отпечаток насаждения чего-то иного, не совместимого с местным устройством. Католикам не разрешалось иметь вместе с покупаемым участком более 60 десятин земли.
Правда, «водворение» не носило насильственного характера. Однажды посеянное, то есть корни, не вырубались. Наследники не изгонялись с отцовской земли, они продолжали ею пользоваться. Скажем, фольварком Сляшевщизна продолжали управлять потомственные дворяне Рыллевичи. Но несли перед государством дополнительную нагрузку – выплачивали проценты. Взимание процентного сбора прекращалось на основании «Высочайшего повеления от 31 декабря 1870 года», но только в том случае, когда две трети помещичьей собственности переходило к владельцам не польского происхождения, а число последних в губернии становилось не менее половины. В 1896 году соединенное Присутствие Витебской губернии по крестьянским делам рассмотрело ход выполнения царского указа, и оказалось, что за последние три года количество земли, облагаемой сбором, не уменьшилось до одной трети, и «существенных перемен… не произошло». Суммы платежей сократились незначительно, по Лепельскому уезду они составили всего лишь 51 рубль 17 копеек. Было предписано продолжить сбор. Это говорит о либеральном отношении к «водворению». В 1900 году в собственность лиц русского происхождения перешло по Западному краю всего 2800 десятин, из них по Лепельскому уезду – 221.
Ничего не теряли крупные землевладельцы, они продолжали наращивать свои капиталы. Скажем, фольварк Tadulin (по польскому «Словнику») превратился к 1891 году в деревню Тадулино. На то время одним из владельцев был малолетний дворянин Мартин Сляский, вступивший в наследство по воле матери, которая, в свою очередь, вела родословную от Реуттов. А Реуттам принадлежали в волости Надзея и Дворец. Они относились к богатому роду. В «копилке» их имущественного состояния были участки не только в Городчевичской волости, а по всему уезду. Еще могущественнее был имущественный род Корсаков. Преемники этой фамилии владели целыми поселениями. А в городчевичском крае им принадлежали Озерцы и Гущино.
Открывалась широкая дорога православным правопреемникам. Анализ архивных документов показывает, что «новоселы» землю приобретали за деньги, то есть покупали, и власть охотно утверждала сделки, при которых «католическая» зависимость уменьшалась. «По покупке» достался фольварк Юрьево жене губернского секретаря Анастасии Шостак. У виленского купца Федота Пеуровича селибу Людчицы купил православный крестьянин Вячерский. В застенке Адамовка разместились православные крестьяне соседней, Лукомской, волости Сенненского уезда Иосиф и Федор Никитины. А поселок Адамовка состоял из «коктейля»: католическое сообщество в лице лепельских мещан Калочинского, Кулевича и братьев Чайковичей, уездных дворян Огрызко, Славецкого и Петрищи «разбавил» крестьянин Дивульский, приверженец православных ценностей.
Были также землевладельцы других вероисповеданий. Так, фольварком Цари управлял сенненский мещанин старообрядец Филипп Глухаров, а фольварком Людчицы – лютеранин статский советник Владимир Шепрок.
Обратим внимание, что среди «новоявленных» хозяев появилось много чиновников – людей, состоявших на царской службе. Естественно, они служили верой и правдой режиму, и им доверяла власть. В этом случае различий не было, какую религию исповедуешь. «Католическую» собственность - фольварк Тадулино - наследовал коллежский советник дворянин Михайло Ляховицкий-Чехович, а имение Черцы с шестью фольварками – Казимирово, Гущинок, Сляшевники, Новины, Михолово и Городчевичи – жена коллежского советника Клодницкого. Имение Межица досталось супруге майора Зараевского. А вот фольварк Дворец был у коллежского регистратора православного Ивана Салатко-Петрищи – «по купчей от Витебского окружного суда».
Политика «отсечения» собственности и «водворение» лиц со стороны, к которым благоволил режим, несла разрушительный характер. «Водворенцы» не знали местных правил, традиций, обрядов, устройством неимущих тоже не занимались. Что и привело в дальнейшем к пролетарской революции.
В советское время частнособственнические интересы были вообще отвергнуты, и земля пострадала еще больше. Исчезли не только имения, фольварки и усадьбы, даже названия мест поменялись.
Изменился также ландшафт – вид местности. Сегодня попасть в урочище Старобино, где располагался «Бор сух» - Борсуки, по дорогам уже невозможно, они заросли. Мы вынуждены были «вступать» во владения таинственной женщины Ксении Хруцкой пешком.
Двинулись из Заглинников, с возвышенности. Тропинка повела вниз.
Местность понижалась, и вскоре мы спустились в широкую долину. Она простиралась с востока на запад, и была удивительно необычной – казалось, мы вступили в область большого распадка. Вскоре под ногами зачавкала вода, и путь преградил небольшой ручей. Его можно было перепрыгнуть одним махом, и нам не составило особого труда это сделать. Поразило нынешнее состояние древней реки. Кроме мелководного ручейка, от нее ничего не осталось. А официальный современный документ сразил наповал: Старобинка «канализирована». Ужасное слово, созвучное «канонизации». Однако – смысл противоположный: «канализирована» значит превращена в мелиоративный сток. Это – последствия необдуманного вторжения в царство природы.
На противоположной стороне открылась тенистая роща, мы вошли под сень лиственной прохлады. Здесь биолог Крицкий наткнулся на удивительный белый гриб – весёлку, который произрастает на плодородной почве, а унаследовала те же свойства, что и цветок папоротника: его трудно найти.
Далее снова поднималась возвышенность, в виде сухого бора. На месте Борсуков мы увидели, как и предполагали, «проплешину» - поле, поросшее высокой травой. Доживали свой век некие плодовые деревья, превратившиеся в дикие. Там, где стоял дом, остались лишь следы фундамента. Вот и всё. Ковырнув землю, Василь Хацкевич поднял с земли стеклянное горлышко – осколок питьевого сосуда, на котором проступили буквы старинного алфавита…
Уголок был живописным, и художник Хруцкий, возможно, здесь черпал свои образы, чтобы воплотить их в царственные дары природы и незабываемые портреты.
Когда-нибудь сюда обязательно придут новые поселенцы. Пусть земля отдыхает. Как наглядный пример ее жизнеутверждающей силы – найденный целебный гриб. Спустя три часа после нашего пребывания в Борсуках Крицкий снова торжествовал. Он держал весёлку, из яйцевидного тела которой, как новорожденный, выглядывал крепыш-побег – уверенно пробившийся на свет и сохранивший зеленый окрас, цвет «легких» планеты. Да здравствует жизнь!
На фото: озеро Турицкое (из интернета); священный камень; памятное поле; бывшая винокурня; место, где располагался фольварк Борсуки; Белая церковь в Черее (из интернета).
11.09/16