Пыль

- знаешь, что было самым пугающим? – он смотрел на маленькую рыжую женщину с детским лицом, усыпанным яркими веснушками, которая постоянно улыбалась. - пыль. когда я влез в коробку, она была наполнена пылью. полная коробка обычной серой пыли.
- всё остальное тебя не напугало? – она ела, как докеры-стажёры, которых он встречал в закусочных на северной Эльбе.
- остальное напугало по-другому. я помню, что у меня тряслась челюсть, когда я громко запел, чтобы услышать свой голос. но пыль напугала своей бессмысленностью. – он посмотрел на ключ, который она положила на стол.
столы тут были круглыми и толстыми, такими же были опоясывающие их скамейки. это место «с жареной картошкой и много чем вкусным», придумала она.
они встречались второй раз в жизни. у неё было такое сложное имя, что он не запомнил ни одну из его составляющих. сегодня, когда они уходили с выставки, он придержал её за рукав пальто и шёпотом спросил: «как тебя зовут дома?». «Фила», ответила она тоже шёпотом и засмеялась, «и не только дома».

****

- и вы хранили это в тайне?
- я хранил. а он рассказал сестре. как-то она поймала меня на озере и попросила рассказать о том дне, о том месте. а я ответил, что это место – тайна. она кричала на меня, потом обнимала и просила прощения, потом говорила со мной очень тихо и серьёзно, но ничего нового она не узнала. а я узнал, что её брат нездоров.
- а ты видел его после вашего похода?
- дважды, в тот же день и в конце лета. но про сарай мы не говорили. у него один глаз стал меньше другого. я помню, что очень хотел спросить, что у него с глазом, но так и не спросил. про свою болезнь он ничего внятного не сказал. несколько раз повторил, что это связано с возрастом и скоро пройдёт.
- а сколько вам было?
- десять.
- и когда он выздоровел?
- не знаю. в школу он больше не ходил, а зимой их семья уехала в Зальцбург.
- и что потом?
- ничего. я его больше не видел, до сегодняшнего дня.
- он, конечно, тебя не узнал?
- конечно, нет. я подошёл и сказал, кто я. что увидел знакомое имя и решил узнать, он ли это. а дальше ты знаешь. –  он, улыбаясь, наблюдал, как она расправлялась с рыбой. - я совсем забыл, что ты такая маленькая.
- это не я маленькая, это ты большой.
- я знал, что ты приедешь.
- мне было очень интересно понять, что тебе нужно. в прошлый раз ты мне оставил много загадок. то, что земля тебя не интересует, ни покупка, ни аренда, я поняла быстро. думала, ты станешь писать, и всё прояснится. потом я про тебя забыла. а сейчас радуюсь тому, что услышала всю эту историю. и тому, что мы были соседями. – она посмотрела на ключ, необычно широкий и короткий. – это от сарая, специально для тебя. – она подвинула ключ к нему. - я его знаю. то есть, мне знакомо имя и то, что он художник. но что он жил по соседству, я, конечно, не знала. никаких подозрений, что мы когда-то встречались, он во мне не вызвал. – она улыбнулась. - как и ты.
он тоже её не помнил.

****

- а пьесу так и не поставили. всё то, что вы видели – это было последнее, что она делала в сарае. 
- и куда отправились кошачьи тушки? – он засмеялся.
- их купил у театра какой-то бордель со страшилками. – она тоже засмеялась.
- а безголовая корова?
- корову тоже. дед возмущался, но бабушка сказала, что это не имеет никакого значения.
- а пыль?
- пыль стоит там же, где и стояла. медленно превращается в пыль. – она улыбнулась. - кстати, бабушка к пыли относилась очень трепетно. и я с раннего детства слышала о том, что каждой вещи нужно своё, особое время, чтобы стать пылью. что пылью станет абсолютно всё. и что пыль – самое лёгкое, что есть в мире вещей. – она доела рыбу и медленно обтёрла кусочком хлеба большую тарелку. - то, что она создавала, тоже было очень лёгким. у бабушки было множество способов показать эту лёгкость, если кто-то хотел её увидеть. ставила, например, медный рукомойник на утиное яйцо. и смеялась, видя изумлённые лица.
- я рад, что нашёл тебя. и жаль, что не застал твою бабушку. вряд ли я встречу профессионала такого уровня.
 - придётся обойтись гениями. – она сощурилась. - мне показалось, что ему нравятся опиаты.
- а мне показалось, что он очень болтливый. я никогда не видел художников близко и думал, что все они молчат.

за соседним столиком сидел старик, у ног которого спала, завалившись на бок, огромная белая собака. ему принесли заказ, собака открыла глаза и, не поднимая головы, стала часто облизываться.

- я помню то лето. – она оторвалась от карты десертов. - мне тогда запретили купаться, я от воды покрывалась загадочной сыпью. и я стала много читать. потом купаться разрешили, но я уже не вылезала из книг. и как-то бабушка приехала и рассказала, что сломали замок, и что кругом следы, маленькие следы. она никогда не позволяла называть свои творения бутафорией, муляжами или реквизитом. только «другой мир». и мы с дедом всегда говорили, если нас спрашивали, где бабушка, что она в другом мире. некоторые пугались. особенно те, кто видел её в окне минуту назад.
- где она всему этому научилась?
- это долгая история.
- я готов слушать долгие истории. - он улыбнулся.
- а я пока не готова их рассказывать. - она опять сощурилась. – когда-нибудь я тебе расскажу.
- договорились. – ему опять, как в их первую встречу, стало остро любопытно, что она имела в виду, сказав про разницу в один год. кто из них старше?
- скажу одно – она всегда занималась только этим. и была помешана, по-хорошему одержима своим «другим миром».
- хорошая одержимость? я в такое не верю.
- это потому, что ты её не знал. она делала это потому, что любила это делать. а театры и студии просто заказывали ей что-то время от времени.
- а почему она не работала в мастерских при театрах?
- работала, но редко. там было мало места и много людей. она любила уединение. поэтому, чаще работала дома или в сарае.
- старушка. в сарае. среди леса. одна. делает бутафорию.
- другой мир.
- пусть, другой мир. но всё это жуть.
- жуть в голове. тут бутафория – это лес, сарай и уединение. убери их, и всё станет просто забавой, творческим процессом, работой. чем угодно, но не жутью.  – она опять улыбалась. - и справедливо будет сказать, что лес – не такой уж лес, а старушка – не такая уж старушка. бабушка умерла два года назад, ей было девяносто. а тогда, когда вы влезли в наш сарай, она была совсем молодая.

****

- я помню, как мы по очереди колотили по замку. а сбил его он.
- странно, что дети смогли его сорвать. это был очень хитрый замок, корабельный. у нас везде были только такие, и врезные и навесные, дед привозил их с севера. однажды бабушка повесила бутафорский замок на дверцу чердака. дед долго пялился на него, а потом пошел искать связку ключей, не понимая, что это за замок. а я сразу его сняла. мы обе постоянно вели войну с его серьёзностью. – она опять сощурилась, и он подумал, что войну она вела именно с таким лицом.
- а что сейчас на месте сарая?
- сарай. я его оставила. тоже иногда захожу в другой мир.
- а в сарае?
- ничего.
- совсем ничего?
- ты сам всё увидишь.
- то есть, я поеду туда один?
- мне пора навестить внучку. место на карте я отметила. там теперь совсем просто и везде дорожки. а ключ можешь оставить себе, на память об этой истории. у меня целая связка запасных, дочь любит терять всякие ключи.
- мы на выставку зайдём ещё? он дважды сказал, что хочет поговорить.
- я не пойду, мне всё понятно. да, и поговорить-то он хочет с тобой.

старик и собака ушли.

- я, пожалуй, тоже не пойду. за тридцать лет, что мы не виделись, я о нём почти не вспоминал. может, несколько раз, когда я был в Зальцбурге, являлись смутные мысли о тесноте мира, о детской памяти, обо всяких загадках из прошлого. о том, что, может, он давно умер. а сегодня я понял, что мне не интересно. – он вдруг встал, снял расстёгнутое пальто, сложил и бросил на скамейку. - и ещё я вспомнил, как он убежал. как я услышал, что он сел на велосипед, но почти сразу с него упал. он тогда оставил его валяться на дорожке, у велосипеда слетела цепь. я ему его привёз.

****

- а когда ты понял, что там всё ненастоящее?
- быстро. я был умным ребёнком.
- по запаху?
- да. я знал, как пахнет ободранный кролик. а гроздья ободранных кошек никак не пахли. интересно, что это была за пьеса?
- какая-то железная классика в альтернативном прочтении. моя дочь называет это «вульгарным переводом». по-моему, «Король Лир».
- смешно.
- смешно. у нас вообще было принято много смеяться. – бабушка всю жизнь водила белый «жук», один из первых, конца тридцатых. однажды что-то случилось с дверью, и на повороте выпала незакрытая коробка с человеческой рукой, кистью по локоть. бабушка водила быстро, на «жуках» так не ездят. руку отнесло на середину бана, машины её объезжали по большой дуге. потом, когда она продолжила путь, то увидела, что за ней следует полицейская машина. – она опять сощурилась. – бабушка так хохотала, рассказывая о том, какие у них были лица, когда они всё-таки решили её остановить.
- им понравился «жук».
- да. он многим нравился. я потом продала его одному сумасшедшему. он на меня долго охотился, письма писал, звонил. а потом поставил на озере палатку, так, чтобы её было видно из дома. и я сдалась.

****

- а почему ты ему не сказал, что всё, что вы видели в сарае, ненастоящее? когда привёз велосипед?
- не знаю.
- и всё-таки?
- любой ответ будет ответом взрослого, а в той истории взрослых не было.
- но тебе самому интересно, почему ты всё оставил себе?
- может, я не хотел делить тайну с трусом?
- ты считал себя смелым?
- да. а потом, когда во всём разобрался, ещё и ужасно умным. возможно, что именно с тех времён я верю, что смелость всегда приводит к открытиям. – он опять подумал, что нельзя смотреть на неё и не улыбаться.
- но делиться открытиями ты не хотел?
- скорее всего, я просто был слишком сильно удивлён, что мы с ним такие разные. и говорить о том, что случилось, не мог.
- больше ты туда не ходил?
- я был там ещё дважды. во второй раз замок был другим, оторвать его я даже не пытался. ходил вокруг, заглядывал в окна, но ничего особенно не увидел. а в третий раз я приехал с инструментами, хотел отвинтить замок. долго возился, но ничего не вышло. я тогда от досады выбил стекло и залез внутрь. там было пусто.
- тайна сарая осталась тайной.
- и она стала больше. пусть, всё это ненастоящее. но чьё это? для чего оно? почему в таком месте? ненастоящие подносы с ненастоящими объедками и ненастоящими мухами меня пугали, но притягивали они сильнее, чем отталкивали. и куда потом всё исчезло? кому нужны ненастоящие объедки и ненастоящие тушки?
- со временем ты всё разгадал.
- да, почти всё. главной загадкой, как была, так и осталась личность создателя. я очень хотел знать, кто всё это сделал.
- хотел знать, но больше там не был?
- нет. я обо всём этом забыл. и не вспоминал до прошлого года, когда стал наследником нашего старого дома. я жил там почти месяц и в последние дни перед отъездом много гулял. но сарай так и не нашёл. когда бродил около озера и ниже, заблудился. вот, тогда я и захотел найти владельца земли, на которой стоял сарай. но не хотел ничего рассказывать.
- хотел. потому и рассказал. – она уронила половинку сливы в кипящий сыр и теперь пыталась её вытащить. - хорошо, что нашёл. я очень давно ни с кем не говорила о бабушке. мы всегда жили обособленно. все те люди, которые навещали её, были из её юности, из молодости. – она положила пойманную сливу в чашку со льдом. - и бабушка их всех пережила. обычных гостей у нас почти не было. пока я училась в школе, то не особенно об этом задумывалась. но уехав в университет, поняла, почему с ней старались не общаться.
- и почему?
она разделалась со сливой и теперь осторожно макала в сыр кусочек лимона.
- я когда-то написала об этом на двадцати восьми листах. очень откровенно, с экскурсами в психологию, антропологию, богословие, даже биологию. а сейчас, когда сама стала бабушкой, могу сказать о ней одной фразой – «её избегали потому, что для неё было равнозначно, создавать ли трёхметрового ангела или окровавленный позвоночник.»
- твоя бабушка пренебрегала традициями жизнеустройства. – он вдруг подумал, что бабушка тоже была рыжей.
- думаю, что и законами жизни в целом - она ничего не боялась.
- наверно, она могла сделать абсолютно всё?
- думаю, что да. любой элемент материального мира. поэтому у нас была очень хорошая библиотека. я помню, что ещё когда не ходила в школу, вытащила с полки тяжёлую книгу, чтобы прижать розовый бутон. книга оказалась «историей колыбели», чуть ли не с каменного века и до наших дней.
своя книга существовала для каждого предмета, и я уверенно могу сказать, что это были самые лучшие книги. однажды, когда я впервые приехала на каникулы со своим другом, то думала, что потеряла его, и он останется в библиотеке навсегда. через какое-то время он вернулся в реальный мир, и когда мы обустроились в комнатке на чердаке, спросил, тщательно подбирая слова, что с моей бабушкой? я не сразу поняла, о чём он меня спрашивает. а когда стало ясно, что его интересует её психическое состояние, то сказала, что не замечала за ней ничего необычного. он долго смеялся.
ближе к концу каникул он нашёл самый короткий путь к ответу и задал свой главный вопрос. где она хранит всё то, что оказалось невостребованным? я ответила, что она ничего не хранит, всегда старается избавиться: подарить, обменять, продать. тогда я впервые в жизни увидела, что значит «груз с плеч». и последние несколько дней он ходил за бабушкой хвостом, пока как-то за ужином дед не спросил, чей на самом деле это друг? увидеть, как дед ревнует свою жену к мальчишке, было удивительно и забавно. я всегда вспоминаю то лето, как время больших открытий.

****

дверь открылась бесшумно. светильники в потолке и стенах включились сами. внутреннее пространство сарая сильно изменилось, и на то, что он видел, память никак не отозвалась.
в центре стоял белый фольксваген-жук. как она сказала? один из первых?
под задние колёса были подставлены два футбольных мяча, новеньких, красных, идеально круглых.