Бусы
Не дарите мне бусы.
Ни длинные, ни короткие; ни матовые, ни блестящие, ни стеклянные, ни из камней… никакие.
Никто.
Никогда.
1.
Мои первые бусы были из жемчуга.
***
В мартовский праздничный день, когда мальчишки дарят одноклассницам всякую милую чепуху, на моей парте лежал завёрнутый в «Пионерскую правду» продолговатый предмет с приклеенной скотчем запиской.
«Открыть только дома. Что б никто не видил. Потом спрячь», - гласила строгая надпись.
- Прочитала? – прошипел сзади Вовка. – Всё поняла?
Я хотела сказать «Спасибо», но не удержалась:
- А без ошибок не мог написать?
- Ну и вредина! – ахнул Вовка. – Ну и… заказчица!
- Да, заказчица! Зато грамотная! Не то что некоторые строители!
В нашем военном городке стояли две части: строители, построившие и наши ДОСы, и школу, и подземный завод, на котором работали приехавшие позже ракетчики, и среди них – наш с Лялькой папа. Строители готовились переезжать на новый объект, и Вовка, с которым мы жили на одной площадке, давно уже похвалился, что в пятом классе будет учиться в загадочном, сплошь покрытом тюльпанами степном Казахстане.
Едва дождавшись, когда останусь одна, я развернула свёрток: твёрдый футляр с крохотным замочком, а в нём на чёрном бархате, отсвечивая нежной голубизной, лежали настоящие жемчужные бусы.
Ай да Вовка! Ай да подарок!
Теперь понятно, почему «Потом спрячь»: еще бы не спрятать такую взрослую красоту!
Но где? Дома нельзя: мама-то, может, и не найдёт, но Лялька найдёт обязательно. Скажет: «Рано в одиннадцать лет такие подарки получать. Подрастёшь – отдам».
Как же, отдаст… а то я свою сестру не знаю!
Нет, дома нельзя. Остаётся в саду, в секретике под крыжовником: он колючий, никто не полезет!
Я положила футляр в жестяную коробку из-под цейлонского чая, завезенного в наш военторг перед Новым годом – мама так радовалась! - и поставила её в выстеленную фольгой от «Алёнки» с трудом выкопанную в не оттаявшей ещё земле неглубокую ямку. Накрыла коробку стеклом и засыпала землёй вперемешку со снегом.
Мировой получился секретик!
Пять дней всё было спокойно, а потом к нам пришла Галина Петровна - Вовкина мама.
Я не скрывала, что получила бусы в подарок, но не понимала, почему должна их отдать: мне подарили – значит, моё.
- Да что с тобой? - возмущалась мама. – Вова подарил тебе то, что ему не принадлежит. Я понимаю, бусы красивые, но они не твои.
- Они мои, - упрямо повторяла я.
Галина Петровна приходила почти каждый вечер, они с мамой уговаривали меня отдать бусы, но я стояла насмерть: подарки не возвращают!
- Ничего не понимаю, - удивлялась мама. – Будто подменили девчонку: всегда была такая покладистая. Что с ней делать, ума не приложу. И отец, как назло, не скоро приедет.
- Уважаю, - неожиданно поддержала меня Лялька. – Принципами поступаться нельзя. Ишь, Вовка, что надумал: сегодня дарит, завтра требует: отдавай!
- И ничего он не требует: я сама не хочу отдавать. А Вовка хороший.
- Да уж… Кстати, покажи бусы-то: может, ерундовые какие-нибудь?
- Не ерундовые! Но не покажу: ты маме отдашь.
- Ну и не показывай, - засмеялась Лялька. – Не больно-то надо. А Вовку жалеть нечего: и правильно, что отец с ним не разговаривает!
Как это – не разговаривает?
Смотрит на него и молчит? Делает вид, что Вовки нет в комнате?
А я так жду папу! Так верю: он меня поймёт и убедит Галину Петровну, что бусы – мои. А вдруг и он не станет со мной разговаривать? Лялька что-то расскажет, он засмеётся, а я ещё смешнее скажу, а папа посмотрит, как сквозь стекло, и промолчит. И всё из-за этих бус… пусть даже самых красивых.
Я раскапывала холодную землю (хорошо, секретик неглубокий, а то бы руки совсем отморозила) и плакала: никогда у меня больше не будет настоящих жемчужных бус.
Через несколько лет я получила нежданную бандероль: пластмассовый серый футляр, нитка бус из зелёных камней и записка без единой ошибки:
«Привет! Возвращать не придётся: я купил тебе эти бусы на свои кровные, заработанные в стройотряде. Вовка».
2.
Вторые бусы были хрустальными.
***
Ларка позвонила вечером:
- Ты УПТ поняла? Объяснишь?
- Кто такой УПТ?
- Нет, вы на неё посмотрите: послезавтра экзамен, а она – «кто такой УПТ?» Усилитель постоянного тока - вот кто! Там к схеме еще полсхемы прицепили, а зачем, понять не могу. Нет, ну ты даёшь!
- Да ладно тебе! Мне сейчас не до этого. Приходи: покажу кое-что.
Ларка жила всего этажом выше, и я едва успела натянуть чёрный свитер: на чёрном прозрачные бусы из горного хрусталя смотрятся ярче.
- Ну как? Нравятся?
- Ничего себе бусики! Где это ты надыбала?
- Вадим подарил. Сказал – вместо кольца. Оригинальничает, как всегда. Да ты скажи: нравятся?
- И когда?
- Что когда?
- Свадьба когда?
- Не знаю. Он еще записку в футляр вложил: девиз семейной жизни в его понимании. Вот – читай.
Ларка долго читала короткие десять слов, написанные печатными буквами на аккуратном кусочке ватмана.
- Что молчишь? Наизусть, что ли, учишь?
- Учу, – вздохнула Ларка. – И счастливая ж ты, подруга. Да если бы мне кто-то сказал-написал такие слова, я не то что замуж за него пошла – пылинки сдувала! Так когда?
- Не знаю, Лара. Он мне три дня на раздумья дал.
- А мама что говорит?
- А что она может сказать? «Тебе жить – ты и решай». Вот и решаю. А ты – УПТ!
Лучше скажи: что мне делать?
- Что-что... соглашаться, вот что! Ну-ка, снимай! Дай-ка и я покрасуюсь.
Я протянула ей бусы.
- Н-да... понимает твой Вадим в красоте. Слушай, а может, с жиру ты бесишься? Вот сдадим мы этот экзамен, и другие сдадим, и дипломы получим, и будем корпеть на заводе или в НИИ аж за сто двадцать рублей. И жить, как другие живут: работа – дом – летом дача с зари до зари. Весь год будем деньги копить, чтоб на море с детишками съездить. А тут – и бусы тебе, и квартира, и машина - всё на блюдечке! Да еще такая записка. Ну, думай, а я пошла.
- Постой, а УПТ как же?
- Да чёрт с ним!
Захлопнулась дверь за моей верной подружкой.
Я сняла чёрный свитер, положила бусы в футляр и в который раз перечитала записку:
«Мои проблемы – это мои проблемы. А твои проблемы – это тоже мои проблемы».
***
Вадим понял всё с полуслова.
А прозрачные бусы из горного хрусталя ещё долго лежали на тумбочке, ожидая хозяина.
3.
А потом было много бус.
***
Третья пара заканчивалась в 2.15, а в 2.35 к остановке «Политехнический институт» подходил девятый трамвай.
- Привет, зеленоглазая! – улыбался водитель.
- Привет, пунктуальный водитель! – отвечала я.
Об Антоне я знала немного: сколько там разговоров за короткие три остановки!
Знала, что пару лет назад он вернулся из aрмии, закончил училище и жил где-то на Салтовке вместе с мамой и семьёй своей старшей сестры: «Весело, но тесновато».
Однажды на месте Антона сидел незнакомый водитель. Я не успела удивиться, как кто-то хлопнул меня по плечу:
- Студентам привет от безработных! – Сказал Антон.– Поедешь со мной, зеленоглазая?
- Так мы ж, вроде, едем. А ты что – уволился?
- Да. Хочу мир посмотреть, ну – хотя бы страну.
Он провожал меня к дому и рассказывал о давно придуманном плане:
- Хочу в каждой республике побывать. Силы есть, руки на месте – не пропаду. А сестра от меня отдохнёт. Да и я от неё. Ты подумай: может, поедешь?
- Нет, Антон.
- Да я так и думал, просто проверить хотел. Знаешь что? Дай-ка мне адрес: я тебе отовсюду буду что-нибудь присылать. В подтверждение, так сказать, своего маршрута. Хочешь бусы?
- Нет-нет, только не бусы! Мне на них не везёт.
- Ха! Не везёт! Вот и поломаем традицию. Давай адрес.
Бандероли приходили нерегулярно: иногда друг за другом, иногда через месяц. О себе Антон писал мало, только «Привет, зеленоглазая! Это тебе из Эстонии». Или из Белоруссии, Латвии, Казахстана...
Я купила коричневую замшевую сумочку, затягивающуюся вверху на шнурок, и хранила в ней подарки Антона: из Молдавии - серебряное монисто, из Абхазии – зуб акулы на чёрном шнурке. Сердолик из Туркмении и волшебный узбекский браслет кузмунчок.
Кораллы, дерево, перламутр, даже гайтан из яркого бисера.
А я писала Антону про осенний город, утопающий в жёлтых листьях, про снегопад, парализовавший движение – «И твою девятку тоже»; про свечки каштанов, магнолии, распустившиеся на удивление рано, про каникулы, практику... обо всём.
Последняя бандероль пришла из Красноярского края: бусы из бирюзы и письмо:
«Привет, зеленоглазая! У меня новость: решил бросить якорь в Красноярском крае, в городе с музеем вечной мерзлоты».
***
Я ничего не знаю об Антоне.
Я только знаю, что не нужны ему были мои разноцветные письма, и ждал он одного короткого слова, которое я не могла написать.
4.
Самодельные бусы.
***
Я принесу из леса яркие листья, веточки, жёлуди и кору.
Разложу на столе пластилин, винные пробки, сухие цветы.
А зачем?
Всё равно ничего не создам, потому что для этого нужен талант.
Как у моей подруги.
Мы никогда не встречались и встретимся вряд ли: полэкватора между нами.
Мы пишем друг другу письма: о радостном и не очень, о надеждах и их крушении.
Обо всём.
Я подарила ей свои книги, а она мне прислала поделки и бусы на длинной цепочке с вязанными крючком разноцветными шариками.
Ни у кого в моём городе нет таких бус.
А потом в её письмах появилась печаль. Она писала, что нужна операция, но в их городе таких еще не научились делать. А там, где научились...
«Я поймала себя на мысли, что смотрю на всё отстранённо. Будто я уже там».
"Ты не там. Тебе рано туда. У тебя есть друзья, - ответила я. - Только бы не было поздно".
***
Мы успели.
5.
Янтарные бусы.
***
Я мою янтарные бусы в холодной солёной воде.
Меняю её девять раз, как учила когда-то мама.
«Мама, почему у меня каша не такая, как у тебя: и цвет не янтарный, и крупинки слипаются?»
«Потому что спешишь. Ты промой пшено девять раз, перетри в руках до прозрачной воды»...
Висят у меня на зеркале янтарные бусы из Дзинтари – последний подарок мамы.
Я смотрю на них каждый день и слышу негромкий голос:
«До прозрачной воды».
До прозрачных помыслов.
До прозрачных и чистых слов.
6.
Я надену все бусы разом.
Засверкаю, как новогодняя ёлка.
Закружусь перед зеркалом – пусть взлетают искры памяти и тепла.
© Copyright:
Евгения Серенко, 2016
Свидетельство о публикации №216091200046